Но тети Веры все не было.
Щелкнули – лампочка не зажглась. Пришлось отогнуть край светомаскировки – впустить немного синенького утра.
Печь совсем остыла. Стул лежал, протянув четыре твердые ноги, в нем не было ничего пугающего.
Слышно было, как за окном стучит дождь. Тяжелый, пополам со снегом. Зима еще только репетировала.
– Наверное, она осталась на еще одно дежурство. Много работы. Раненых, – Таня подняла и поставила стул. – Или шла домой, а там обстрел.
Оба испугались. Но Таня тут же нашлась:
– Она спряталась, переждала. Или решила домой потом пойти.
Бобка не хотел вылезать из-под одеяла.
– Может, еще не утро? – предположил он.
– Часы, – пожала плечами Таня. – Механизм не врет.
И показала часики. Тети-Верины.
– Откуда они у тебя?
– Тетя Вера сняла их, когда кровь сдавала. А надеть обратно забыла.
Стрелки, как два черных пальчика, показывали время.
Таня убрала часы в карман.
– Холодно… – заныл Бобка, вцепившись в край одеяла.
– Как же мы сами растопим?
Но у Тани и на это был ответ.
– А мы за тетей Верой сходим. В госпиталь. И вовсе не ради печки! – торопливо прибавила она. – А обрадовать, что карточки нашлись.
Зато истории с ленточкой – то есть с мишкой – тетя Вера вряд ли обрадуется, подумал Шурка.
Клей и правда застыл, как обещала Маня. Его поделили ложкой на дрожащие кусочки. Он пахнул как холодец, дрожал как холодец и на вкус был как холодец. Да это и был холодец.
– Интересно, – сказала Таня, облизав ложку. – Небось многие вещи можно есть. Просто мы не знали.
Все трое обдумали эту мысль. Бобкин взгляд мечтательно поплыл по комнате.
– А вдруг можно есть шкаф?
– Не сочиняй.
В комнате женщины-голубя Шурке ничто не показалось съедобным. По крайней мере, на первый взгляд.
– Одевайся, – велела Таня. – Бублика все равно надо вывести.
Услышав свое имя, Бублик затряс хвостом. Но с кровати не слез. И опять Шурка поразился: да что это с ним? Казалось, пес стареет не по дням, а по часам.
– Холодно, – протянул Шурка вслед за Бобкой.
– Ерунда, – Таня распахнула шкаф. – Вон тут сколько всего. – И с удовольствием добавила: – За это тетя Вера нас точно убьет.
Из шкафа пахло шариками от моли. Таня начала выбрасывать добычу – кувыркающихся шерстяных птиц. Бухнула на пол один за одним резиновые боты – большие, как лодки. Кинула Шурке прямо на вешалке пиджак. Пиджак был длинный, просторный. Его пришлось перепоясать пестрой змеей галстука. Сама Таня надела поверх пальто дородный стеганый жилет.
– Ха-ха, капуста!
– Сам капуста.
В закромах женщины-голубя нашлись и перчатки, хоть и диковинные – без большого пальца. А вот детской одежды почему-то не было.
Но мальчик-то в машине был!
– Странно, – чуть не выдал себя Шурка.
Но, к счастью, Таня успела его перебить:
– Ничего странного. Может, у них нет детей. Или они выросли и ушли на войну.
Бобка принялся повязывать мишке ленточку – одевать в дорогу.
Таня всплеснула руками:
– Еще не хватало!
– Я его сам понесу, – пообещал Бобка.
– А мы – тебя? – поддержал Таню Шурка. Но Бобка не уловил иронии.
– Ты сиди и сторожи клей.
На это Бобка был согласен.
Шурка снял Бублика с кровати, поставил на пол. Стал надевать ошейник и поразился: застегнул на последнюю дырочку, а ошейник все равно свободно болтался на собачьей шее. Потянуть за поводок – соскочит совсем.
В коридоре света тоже не было. Прошли на ощупь. За дверью соседки рокотало радио: «…Ленинградцы… Мужество… Лишения… Сплотиться и выстоять…»
Таня щелкнула выключателем у самой двери. Темно.
– Странно: радио есть, а света нет.