Но тети Веры все не было.

Щелкнули – лампочка не зажглась. Пришлось отогнуть край светомаскировки – впустить немного синенького утра.

Печь совсем остыла. Стул лежал, протянув четыре твердые ноги, в нем не было ничего пугающего.

Слышно было, как за окном стучит дождь. Тяжелый, пополам со снегом. Зима еще только репетировала.

– Наверное, она осталась на еще одно дежурство. Много работы. Раненых, – Таня подняла и поставила стул. – Или шла домой, а там обстрел.

Оба испугались. Но Таня тут же нашлась:

– Она спряталась, переждала. Или решила домой потом пойти.

Бобка не хотел вылезать из-под одеяла.

– Может, еще не утро? – предположил он.

– Часы, – пожала плечами Таня. – Механизм не врет.

И показала часики. Тети-Верины.

– Откуда они у тебя?

– Тетя Вера сняла их, когда кровь сдавала. А надеть обратно забыла.

Стрелки, как два черных пальчика, показывали время.

Таня убрала часы в карман.

– Холодно… – заныл Бобка, вцепившись в край одеяла.

– Как же мы сами растопим?

Но у Тани и на это был ответ.

– А мы за тетей Верой сходим. В госпиталь. И вовсе не ради печки! – торопливо прибавила она. – А обрадовать, что карточки нашлись.

Зато истории с ленточкой – то есть с мишкой – тетя Вера вряд ли обрадуется, подумал Шурка.

Клей и правда застыл, как обещала Маня. Его поделили ложкой на дрожащие кусочки. Он пахнул как холодец, дрожал как холодец и на вкус был как холодец. Да это и был холодец.

– Интересно, – сказала Таня, облизав ложку. – Небось многие вещи можно есть. Просто мы не знали.

Все трое обдумали эту мысль. Бобкин взгляд мечтательно поплыл по комнате.

– А вдруг можно есть шкаф?

– Не сочиняй.

В комнате женщины-голубя Шурке ничто не показалось съедобным. По крайней мере, на первый взгляд.

– Одевайся, – велела Таня. – Бублика все равно надо вывести.

Услышав свое имя, Бублик затряс хвостом. Но с кровати не слез. И опять Шурка поразился: да что это с ним? Казалось, пес стареет не по дням, а по часам.

– Холодно, – протянул Шурка вслед за Бобкой.

– Ерунда, – Таня распахнула шкаф. – Вон тут сколько всего. – И с удовольствием добавила: – За это тетя Вера нас точно убьет.

Из шкафа пахло шариками от моли. Таня начала выбрасывать добычу – кувыркающихся шерстяных птиц. Бухнула на пол один за одним резиновые боты – большие, как лодки. Кинула Шурке прямо на вешалке пиджак. Пиджак был длинный, просторный. Его пришлось перепоясать пестрой змеей галстука. Сама Таня надела поверх пальто дородный стеганый жилет.

– Ха-ха, капуста!

– Сам капуста.

В закромах женщины-голубя нашлись и перчатки, хоть и диковинные – без большого пальца. А вот детской одежды почему-то не было.

Но мальчик-то в машине был!

– Странно, – чуть не выдал себя Шурка.

Но, к счастью, Таня успела его перебить:

– Ничего странного. Может, у них нет детей. Или они выросли и ушли на войну.

Бобка принялся повязывать мишке ленточку – одевать в дорогу.

Таня всплеснула руками:

– Еще не хватало!

– Я его сам понесу, – пообещал Бобка.

– А мы – тебя? – поддержал Таню Шурка. Но Бобка не уловил иронии.

– Ты сиди и сторожи клей.

На это Бобка был согласен.

Шурка снял Бублика с кровати, поставил на пол. Стал надевать ошейник и поразился: застегнул на последнюю дырочку, а ошейник все равно свободно болтался на собачьей шее. Потянуть за поводок – соскочит совсем.

В коридоре света тоже не было. Прошли на ощупь. За дверью соседки рокотало радио: «…Ленинградцы… Мужество… Лишения… Сплотиться и выстоять…»

Таня щелкнула выключателем у самой двери. Темно.

– Странно: радио есть, а света нет.