Когда наконец разомкнули объятия и опустили руки, посыпались вопросы:

– Ты где была?

– Тетя Вера, тебя ранило?

– Ты уезжала?

– Ты болела?

– Мы совсем не слышали, как ты пришла!

Тетя Вера улыбнулась, отмахнулась:

– Я? Нет. Я совсем здорова.

И подмигнула Шурке. Он засмеялся.

Они с Таней расселись у стола.

Окно тетя Вера опять закрыла маскировкой. И стекло, наверное, тоже заделала: не дуло. Под потолком горела лампа.

– Чего ты куксишься, Таня? – весело спросила тетя Вера.

Взяла полено, приладила его. И опять подмигнула Шурке.

Он в ответ подмигнул ей сразу двумя глазами.

– А Бобка что, не с тобой? – спросила Таня.

Тетя Вера захохотала.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – не унималась Таня; она сидела, подсунув под себя ладони.

– Я себя прекрасно чувствую. И настроение у меня превосходное. С чего бы мне плохо себя чувствовать?

Она чуть присела, взяла в руки топор и принялась задорно его качать из стороны в сторону, водя коленями то вправо, то влево.

– Тюх, тюх, тюх, тюх, – звонко запела тетя Вера, – разгорелся наш утюг…

Никакого утюга на плите не было. Через дырочки в черной дверце просвечивало и приплясывало оранжевое пламя. Плита весело пыхала теплом – она давно забыла, что это такое.

– Ты влюбился, промахнулся, – задорно пела тетя Вера, – встретил дамочку не ту, огорчился, оглянулся и увидел красоту…

На последнем слове она почти каркнула.

Бамс! – и топор, сверкнув, расколол полено.

– Вот здорово! – воскликнул Шурка.

– Здорово! – восхитилась тетя Вера. – Именно так!

– Есть только немного хочется, – осторожно сказал Шурка. И деликатно добавил: – Совсем чуть-чуть.

При слове «есть» рот у него сразу наполнился слюной.

– Конечно! – распахнула глаза тетя Вера. – Как это я сразу не сообразила? Извини, пожалуйста! Я все куплю! Самое лучшее вам куплю! Чтобы наесться до отвала. Торт, сосиски, сыр, ветчину…

– Может, сардинки? – предложил Шурка. И тут же опомнился: какие сардинки, откуда?

Но тетя Вера только махнула рукой:

– И сардинки! Все что захочешь!

Это было похоже на захватывающую игру.

– И халву! И какао! И пастилу! – принялся вспоминать Шурка. – И пирожные!.. Или я пирожные уже называл?

А тетя Вера опять завела припев:

– Тюх, тюх, тюх, тюх, разгорелся наш утюг…

Она пела как бы сквозь улыбку, глядя на Шурку смеющимися глазами. Шурка стал хлопать ей в такт, потом подхватил:

– Каждый может ошибиться, от любви мы мучимся. Ведь недаром говорится: на ошибках учимся…

– Я пойду дров принесу, – сказала Таня.

В углу тетя Вера сложила уже приличную поленницу.

– Да полно ведь дров, – удивился Шурка. – Жарища вон какая.

В кухне и в самом деле было жарко: на губе собирались капельки. Шурка слизнул их. Потеребил, расстегнул воротник рубашки.

– Сиди, Танюша, отдыхай! – ласково проговорила тетя Вера. – Я сама все сделаю. Зачем тебе силы тратить, золотко?

Шурка посмотрел на тетю Веру с нежностью.

– Тут без тебя такое было… – начал он.

Острый локоть больно двинул его в бок.

– Вот-вот, – мрачно сказала Таня. – Мне силы тратить нельзя. Идем, Шурка, со мной. Поможешь. Ну!

Это «ну» было отлито из такого металла, что Шурка сполз со стула. Тетя Вера, наклонившись к дверце, принялась закладывать чурочки. Таня быстро выскользнула за дверь, Шурка едва за ней поспел. Она тихо закрыла дверь кухни, задвинула щеколду и быстро потащила Шурку к выходу.

– Таня! – от изумления Шурка едва не потерял дар речи. – Ты что, спятила?

– Тихо!

– Тюх, тюх, тюх, тюх!.. – ликующе неслось из кухни. Тетя Вера, похоже, не заподозрила подвоха.

– Мы что, не за дровами идем? – недоумевал Шурка.

Таня тянула его к двери, как паровоз. Он уперся обеими ногами.

– За чем мы идем?!

– Ни за чем, – тихо, но твердо ответила она. – Ты что, не понял? Бобки здесь нет.

Шурке показалось, что высокое зеркало зашевелилось, задвигало ножками. Он быстро отвернулся.

– Ерунда. Он в комнате. Дрыхнет, – поспешно возразил Шурка.

– А тетя Вера? Она какая-то…

– Да она наконец-то веселая! А не кочерга железная, – возмутился Шурка. Таня фыркнула. – Она за всю жизнь столько не пела и не смеялась! И все купить обещала…

Он осекся: прямоугольное отражение коридора дрогнуло – словно зеркало дернулось.

– Вот именно, – веско сказала Таня.

– Котятки! – позвал ласковый голос из кухни. – Не поднимайте тяжелое! Я сама все сделаю!

– Понял? – одними губами спросила Таня. – Она не такая.

– Люди меняются.

– Люди не меняются так!

– Как?

– Вдруг.

Шурка отмахнулся.

– Может, ее ранило. В голову. Контузило, например. Сотрясение мозга или что-то вроде. И в госпитале…

Таня всплеснула руками, перебила его:

– Вот именно! Что-то она не ответила, где была!

– Цыплятки мои, вы где? – продолжал выкликать голос.

– Забыла, может.

Но Шурка и сам уже не был уверен.

– «Забыла»… Про Бобку тоже забыла? – сузила глаза Таня.

– Рыбки мои! Танюша! Шуреночек!..

Теперь ему и правда это казалось странным. Шуреночком тетя Вера никогда его не называла.

– Танечка, ты где, солнышко? – не унималась тетя Вера.

При слове «солнышко» Таня фыркнула, как кошка, понюхавшая кислоту. Сорвала с гвоздика ключ, сдернула дверную цепочку, провернула ключ в замке. За руку вытащила Шурку на гулкую лестничную площадку.

Дверь за ними хлопнула.

– Понял?

Эхо отпрыгнуло от стен. Таня схватилась за перила худой рукой.

– Танька, ты спятила! Наружу? Околеем же!

Но Танины шаги уже стучали вниз по ступенькам.

Ее следовало остановить во что бы то ни стало. В платьице и туфельках на морозе она не протянет и получаса.

– Эй, постой, не дури!

Шурка бросился следом, цепляясь за перила. Он с ужасом чувствовал, какими слабыми и непослушными сделались ноги. «Вперед! – приказал он им. – Ну же!..»

Перила были словно изо льда, ладонь онемела. Шурке казалось, что он спускается в колодец с ледяной водой. Чистой ключевой стужей схватило колени, потом ноги целиком. Обдало живот, сжало плечи и грудь, потом шею. Стянуло голову.

– Н-н-ненавижу, – сквозь зубы выстукивал Шурка. – Н-н-надоела эта з-з-зима п-п-проклятая…

Он чуть не плакал. Было больно во всем теле. Ни капли тепла не осталось, будто слеплен из снега.

– Танька!

Дверь парадной внизу скрипнула. Таня перегнулась, борясь с тугими пружинами. На шашечки пола упал клин света. Дверь грохнула.

Шурка вцепился в дверную ручку, потянул, навалившись всем своим весом. Плечи и колени тряслись от холода. Не верилось, что через миг – там, снаружи, в зимней белизне, – станет еще холодней. Такого, казалось, просто не может быть. Этот холод был недоступен ни термометрам, ни воображению.

Дневной свет ослепил Шурку. «Лучше сразу!» Он глубоко вдохнул, представил, как ноги проваливаются в снег, и бултыхнулся наружу. И едва не сшиб Таню. Сестра успела его подхватить. Шурка уцепился за нее, выпрямился. Оба стояли у парадной, разинув рты.

– Таня, это что?!

Снега не было.