– Все, – сказал Шурка. – Я не могу. Не могу думать на ходу. Я или иду, или думаю. Давайте сядем где-нибудь.
– Где тут сядешь?
Ленинград – такой город, в котором можно идти часами, прямо или сворачивая в прямые улицы, мимо тесно стоящих в одну линию домов, но совершенно негде присесть. Разве что в парке или на набережной – на гранитных ступеньках, спускающихся к самой воде. Но перед ними расстилался, растягивал трамвайные провода проспект Володарского – до набережной было далеко.
– Давайте хотя бы остановимся.
– Нам надо найти санки, – напомнил Танин знакомый. Он нес Бобку на закорках, придерживая его за ноги.
«Странные у Тани приятели. Что это он все вертится?» – с неодобрением подумал Шурка. На юноше была шинель с обожженной полой. Он всю дорогу старательно поворачивался к ним профилем. «Фигуряет перед Танькой небось», – осудил его Шурка. Впрочем, и в профиль юноша напоминал лося: на что только он рассчитывал с такой физиономией?
– Ну сядем, – вдруг согласилась Таня. – Вот ступеньки, у парадной.
Она смахнула рукой невидимый мусор с гранитных плит. Села, обхватила колени. Шурка плюхнулся рядом.
– Ох, красота… – вытянул он ноги.
Перед ними – посреди проспекта – висела на столбе ржавая табличка с расписанием. Видно, здесь была трамвайная остановка. Когда еще бегали трамваи.
– Вы садитесь, Лютик, – Таня подобрала подол платья.
«Лютик? – мысленно фыркнул Шурка. – Ну и имечко!»
– Я не тяжелый, – сообщил сверху Бобка.
– Ты, Бобка, нахальный, – уточнила Таня.
Чудной Лютик, очевидно, заметил Шуркину реакцию и торопливо объяснил, спуская Бобку вниз:
– На самом деле Людвиг. В честь Бетховена. Но…
– Да уж, сейчас зваться Людвигом, в честь немца особенно…
Таня двинула Шурку в бок.
– Ничего страшного, – поспешил успокоить Людвига-Лютика Бобка. – Я вот тоже не Бобка.
Лютик присел, вежливо отодвинувшись от Тани и опять-таки повернувшись в профиль. «Точно фигуряет», – презрительно подумал Шурка. Бобка тут же втиснулся между ними. Похоже, он проникся к незнакомцу симпатией. «Еще бы: ехал как царь», – все сердился Шурка.
– Он Борис, – коротко пояснила Таня.
– Просто когда я был маленький, меня пеленали, и я был похож на боб, – светски болтал Бобка. – Так мне рассказывали. Но я не против, Бобка так Бобка, пожалуйста. Раз они привыкли.
«Ну Бобка дает! – изумился Шурка. – Какие пули льет!»
– Ты, вообще, где был, Борис? – сердито спросил он. – И что за дрянь у тебя в носу?
Шурка протянул руку, чтобы выдернуть из Бобкиного носа белые клочки. Таня поспешно стукнула его по руке.
– Не трогай. Нельзя. Бобке все время хочется есть.
– Мне тоже хочется есть, – пробурчал Шурка.
– Ты не понимаешь. Бобка здесь может есть все. А этого делать нельзя.
– Нельзя, – подтвердил Лютик. – Если он хоть что-то здесь съест, то никогда уже отсюда не выберется.
– Как это – все? – не понял Шурка.
– Кусок дома может отгрызть, ручку вон на двери съесть. Что угодно.
– Все?!
– А я так задумал, – спокойно объяснил Бобка. – Когда еще не понял, что здесь все сбывается.
Шурке показалось, что сзади дунуло сквозняком: волосы на затылке зашевелились. Он даже обернулся, но дверь в парадную была наглухо закрыта.
– Мы ведь жаловались ему, что он нас мучает. Вот он теперь и исполняет все наши желания.
– Он?
– Ну город.
– Таня! Не неси ахинею!
– Это не ахинея, – кивнул Бобка. – Мишка тоже так сказал.
– Мишка?!
– Ага. Так и сказал: доигрались, поздравляю.
Мишка! Которого он сам же им и принес! Шурка за голову схватился.
– Слушай, если бы мы тогда не поссорились, мы бы этого поганого мишку сразу вывели на чистую воду, – пробормотал он.
– Мишка не поганый, – вступился Бобка. – Он просто… такой.
– Он Бобку ко мне привел, – без подробностей пояснила Таня.
– Принимайте, сказал, я вам нянькой не нанимался, – вставил Бобка.
Таня кивнула. Уткнувшись подбородком в колени, она будто разглядывала что-то интересное на тротуаре.
– Почему привел? – спросил Шурка.
Таня рассеянно подбрасывала мелкие камешки.
– Из-за Мурочки.
Она уронила камешек.
– Из-за Мурочки?!
Таня кивнула.