Почти у каждого города есть свои символы: Эйфелева башня и крыши Монмартра — в Париже, Биг Бен — в Лондоне, высоченный собор — в Кёльне, Русалочка — в Копенгагене… У нас таких символов два. Один — кёнигсбергский, исчезнувший в конце шестидесятых годов прошлого века. Другой — калининградский, торчащий в центре города вот уже третий десяток лет. Королевский замок — и Дом Советов.

 

От герцога — до императора

Королевский замок был построен после 1255 года — вскоре после похода короля Оттокара II в Самбию. В XIV веке в замке располагался маршал — военный руководитель Тевтонского ордена (глава ордена — Великий магистр — находился в замке Мариенбург). Однако в 1457 году поляки лишили Великого магистра тамошней резиденции (из Мариенбурга он драпал по болотам). В результате маршалу пришлось потесниться.

А после 1525 года, когда было упразднено орденское государство, а на его территории создано прусское герцогство, замок стал резиденцией прусских герцогов.

Комната герцога Альбрехта отличалась редкостной красотой. Крошечная, с огромным — по её масштабам — камином, она была искусно оформлена придворным столяром Гансом Вагнером резьбой по венгерскому ясеню. На этаже, где жила семья герцога, в эркерной комнате был помещён герб с 27 цветными полями, в середине которого прусский орёл держал в когтях серебряную литеру S — символ короля Польши Сигизмунда.

Жилые покои герцогини позже занимала королева Луиза, и её более чем скромная мебель стояла там вплоть до уничтожения замка.

18 января 1701 года, после коронации курфюрста Фридриха III (который сам себе надел корону), замок стал королевской резиденцией — и оставался ею на протяжении двух столетий, до 1918 года, когда в результате революции в Германии был свергнут император Вильгельм II.

Кстати, 18 января 1871 года, после победы во Франко-прусской войне, тогдашний король Вильгельм II в Версале был объявлен императором. Так что Королевский замок можно бы назвать и Императорским — но почему-то не стали.

Вид на Королевский замок со стороны Замкового пруда

Флигель Унфрида в Королевском замке, 1910 год

 

Повешен за растрату

Долгое время над широкими воротами замка, выдержанными в духе Ренессанса, было выбито латинское изречение «Turris Fortissima nomen Domini» («Твёрдость крепости и есть наш Бог») и девиз герцога Альбрехта: «Parcere subjectus et debellare superenbos Principis officium est — Musa Maronis ait. Sic regere hunc populum, princeps Alberte memento. Sed cum divina cuncta regentis ope» («Доброта к верноподданным, но борьба не на жизнь, а на смерть с преступниками. Это есть долг правителя. Так вспоминал народ о герцоге Альбрехте, руководившем своей терпеливой рукой как наместник Божественного права»).

И как бы в знак того, что у немцев слово не расходится с делом, 25 августа 1731 года в замковом дворе был повешен военный советник фон Шлюбхут, уличённый в растрате государственных средств.

 

«Боже, не оставь нас своей милостью»

В Средние века башня Королевского замка использовалась в качестве пожарной каланчи. Наверху, под самым шпилем, жил сторож. Если где-то в городе он замечал пожар, то вывешивал — с соответствующей стороны — флаг (если дело происходило днём) или горящий фонарь (в тёмное время суток). И жители могли ориентироваться, откуда ждать опасности и куда бежать на помощь.

Также с башни (имевшей в высоту 82 метра со стороны замкового двора) два раза в сутки городские музыканты играли хоралы. На восходе солнца звучала церковная музыка — «Боже, не оставь нас своей милостью», на закате — «Спокойно спят луга, поля».

В 1737 году в подвалах северного флигеля был открыт винный ресторан «Блютгерихт» («Кровавый суд»), снискавший впоследствии всемирную известность.

В 1937 году ресторан торжественно отметил своё двухсотлетие. Посетителям наливали вино «Блютгерихт № 7» более чем столетней выдержки.

В 1924 году замок был переоборудован под музейный комплекс. Там разместились городская картинная галерея, Прусский музей и музей Ордена, управление по охране памятников.

В августе 1944-го, в ту роковую для Кёнигсберга ночь, когда город подвергся массированной бомбардировке, замок практически выгорел. В 1945-м, накануне штурма Кёнигсберга советскими войсками, гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох собирался затащить на башню замка здоровенную пушку, чтобы жахнуть по нападающим. Но комендант города генерал Отто Ляш этой идеей не вдохновился. Чтобы спасти историческую достопримечательность, он распорядился устроить в замке лазарет, охраняемый всего десятком эсэсовцев, которые во время штурма не оказали вообще никакого сопротивления.

 

Два миллиарда штук кирпича

Калининградец Юрий Новиков вспоминает:

«Королевский замок уничтожался поэтапно. Сразу же после войны на его территории заработала камнедробилка: заготавливался кирпич. Постоянная вибрация, а также снег и дождь привели к тому, что в ночь с 14 на 15 декабря 1952 года рухнули верхние этажи главной башни. Прямо на проезжую часть. После этого (в материалах Государственного архива Калининградской области на сей счёт имеются шесть документов) какое-то время остатки башни ещё пытались сохранить, но… городские власти распорядились: взорвать! И с помощью 810 килограммов тротила башня вместе со всем южным крылом замка исчезла навсегда. Взрывали её в период с 12 февраля по 10 марта 1953 года.

Но продолжали стоять: всё западное крыло, башня Хабертурм, огромнейшее, почти кубической формы здание — бывшая летняя резиденция прусских королей, — созданное по проекту архитектора Шультайса фон Унфрида, фрагменты стен…»

Судьба Королевского замка ещё не была решена окончательно. Как, собственно, и судьба всего города. С одной стороны, первый главный архитектор Калининграда П. В. Тимохин считал, что «город Кёнигсберг и Кёнигсбергская область реконструироваться не будут». И писал на имя секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова:

«Прошу дать указание создать в г. Калининграде республиканский центр по разборке зданий, который мог бы централизованно снабжать строительными материалами, полученными от разборки ‹…› любые стройки страны. ‹…› Только по Калининграду можно получить от разборки разрушенных зданий около двух миллиардов штук кирпича, благодаря чему можно сэкономить основные капиталовложения на строительство 20–25 кирпичных заводов».

 

Гнилой зуб

С другой стороны — с начала пятидесятых годов в центре города полным ходом шла расчистка завалов, обустраивался Ленинский проспект.

21 марта 1959 года градоначальник распорядился отремонтировать (!) подпорную стенку западной террасы замка.

Но в этом же году — 22 июня (!) — создаётся комиссия по вопросу о сносе семиугольной башни Хабертурм, которая якобы «…угрожает обвалиться на трамвайные пути».

Башню сносят. Замок, превращённый в руины, стоит ещё несколько лет. Пока Косыгин, тогдашний председатель Совета Министров СССР, наведавшись в нашу область, не поинтересовался у тогдашнего первого секретаря обкома КПСС Коновалова: «А что это у вас за х…йня в центре города?»

Тот будто бы ответил: «Здесь мы собираемся замок восстановить и открыть краеведческий музей».

На что Косыгин, чуть не подавившись языком от возмущения, якобы рявкнул: «Музей чему?! Прусскому милитаризму?! Вы что, ох…ели?! Чтоб завтра же его здесь не было!»

И Коновалов начинает действовать.

6 июня 1966 года появляется решение «О проекте детальной планировки центра города». С резолюцией Коновалова: «Одобрить. Дом Советов расположить на территории бывшего Королевского замка».

Вид на Королевский замок

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. «Гнилой зуб прусского милитаризма должен быть вырван!»

1 августа 1966 года создаётся комиссия «для разработки мероприятий по разборке замка». К 27 августа она накропала детальный план из множества пунктов, вплоть до организации специального штаба по руководству взрывными работами и вывозу завалов (предполагалось получить около 220 тысяч кубометров кирпично-булыжного крошева).

 

«Замок должен быть спасён!»

Калининградская интеллигенция пыталась бороться. Писатель Юрий Иванов, историк Виктор Строкин добрались до грозной и могущественной Фурцевой, министра культуры, и даже почти убедили её в том, что замок необходимо сохранить. Но изменить генеральную линию партии и Фурцевой оказалось не под силу.

30 октября 1965 года в «Литературной газете» было напечатано открытое письмо, подписанное В. Еремеевым — председателем правления Калининградского отделения Союза архитекторов, Л. Зорькиным — главным архитектором института «Калининградгражданпроект», В. Ерашовым — ответственным секретарём Калининградского отделения Союза писателей РСФСР, Г. Зуевым и Шемендюком — Героями Советского Союза, участниками штурма Кёнигсберга:

«‹…› над замком нависла угроза уничтожения. ‹…› Замок, имеющий архитектурно-художественное значение как памятник зодчества прошлых веков, придающий городу своеобразный, неповторимый облик, должен быть спасён!»

 

«Это будет варварством»

4 ноября 1965 года «подписантов» по очереди вызывали «на ковёр» к Коновалову. В нашем распоряжении оказались эксклюзивные материалы — запись беседы, состоявшейся у Коновалова и секретаря обкома КПСС по вопросам идеологии Д. Н. Никитина с В. Ерашовым.

Коновалов: «Мы пригласили вас для неприятного разговора. Прочитали в „Литературной газете“ письмо о замке. Какой дурак — я ещё мягко выражаюсь, но вы можете подставить другое слово! — мог сочинить и напечатать такое! Сохранять, восстанавливать фашистский замок, гнездо прусской реакции! И этого требуют советские люди, коммунисты, деятели искусства! Ведь это же идиотизм! Это идёт на руку западногерманским реваншистам, они теперь рассыпаются в благодарностях! Нет, какой дурак мог написать такое письмо?! Мы вас слушаем».

Ерашов: «Если вы разговор намерены вести в таком тоне, я встану и уйду. Я никому не позволю себя оскорблять».

Коновалов: «Я вас не оскорблял. Вот, у меня свидетель есть (к Никитину). Разве я его оскорбил?» (Никитин мотает головой.)

Ерашов: «Да, вы только спросили, какой дурак и идиот написал такое письмо… Но ведь подписи этих людей стоят в газете, и вы вызвали меня сюда… Значит, вам известно, кого вы называете дураком. Тем более что вы прекрасно понимаете, что из уважения к вашему возрасту я вам отвечать в таком тоне не могу».

Коновалов: «Хорошо, давайте поговорим спокойно. Давайте условимся: здесь нет ни секретарей обкома, ни члена ЦК КПСС… Есть трое коммунистов. Поговорим на равных, как коммунисты. ‹…› Скажи, как у тебя поднялась рука защищать фашистский замок?!»

Ерашов: «Насколько помню, в четырнадцатом веке фашистов не было и в помине, а были „псы-рыцари“. Но ведь и не они строили замок, а литовские, прусские, чешские крестьяне. Материальные ценности создаёт народ».

Коновалов: «Это фашистский замок, и мы его взорвём!»

Ерашов: «Дело ваше. Конечно, если захотите, то взорвёте. Но это будет варварством».

Коновалов: «‹…› Это — резиденция прусских королей, отсюда они угнетали народ. Взорвём и построим на этом месте новые дома. Чтоб немецкого духа здесь не осталось!»

Ерашов: «…Если следовать вашей логике, то надо взорвать Кремль и Зимний дворец — бывшие резиденции русских императоров… А если искоренять немецкий дух в Калининграде, то надо взрывать все уцелевшие здания, в том числе и дом, в котором мы сейчас разговариваем, ведь это бывшее министерство финансов Восточной Пруссии…»

Коновалов: «Ты вот „Свободную Европу“ слушаешь?»

Ерашов: «Нет, не слушаю. У меня приёмник плохонький, только Москву и Калининград берёт».

Коновалов: «А я вот слушаю! Так вот, они орут: „Спасибо господину Ерашову за то, что он выступил в защиту национальной святыни германского народа!“» (Цитирует запись радиоперехватов — пять или шесть источников.)

Ерашов: «Меня лично мало волнует, что там про меня скажут. Процитирую любимое выражение Маркса: „Стой прямо и не беспокойся, что тень кривая“».

Коновалов: «И что нам теперь делать с этим замком?»

Ерашов: «Думаю, теперь остаётся единственное: сохранить его».

Никитин (поднимается): «Да чтоб моя мать пошла на воскресник — чистить это фашистское гнездо?! Никогда не допущу такого!»

Ерашов: «Ну при чём тут ваша мать? Никто и не просит. Проще всё это делается: позвонить генералу Абрамяну, он выделит полк солдат».

Коновалов: «‹…› У нас в городе тысячи людей нуждаются в жилье, а вы ставите вопрос о восстановлении замка, это потребует огромных расходов, и мы на такое не пойдём никогда».

Ерашов: «Мы не ставим вопрос о восстановлении, мы говорим: надо сохранить то, что осталось. На это средств больших не потребуется, можно обойтись силами общественности для приведения руин в санитарный порядок. Только и всего».

Коновалов: «Мы созвонимся с Москвой и настоим на своём: замок надо взрывать».

Ерашов: «Ваша воля. ‹…› Я остаюсь при своём мнении. Вы меня не переубедили».

 

Пособники «реваншистов»

Интересное дело! Тогда, всего-то через десять с небольшим лет после смерти Сталина, в стране, ещё помнившей, как людей сажали в лагеря за анекдот… за бутерброд, неосмотрительно завёрнутый в газету с портретом вождя — как спокойно и свободно разговаривает интеллигент с Главным Лицом Калининградской области. Смело ставя на карту собственную будущность — ради спасения чужого исторического памятника. А где сегодня наши интеллигенты? Сегодня, когда возвышение голоса в защиту вырубаемого сквера или ландшафта, который вот-вот будет чудовищно изуродован очередной новостройкой, им, интеллигентам, ничем особенным не грозит. Ау-у!..

А в ответ — тишина. Нехорошая какая-то. Мёртвая.

…Потом случилось ещё много всякого. Героя Советского Союза Шемендюка «дожали» — он отказался от своей подписи под обращением в «Литгазету», другие «подписанты» были зачислены в пособники «реваншистов»… Их выбросили из культурной и научной жизни страны: писателей перестали печатать, историков поувольняли…

Был разогнан Клуб калининградской интеллигенции, существовавший при музыкальной школе имени Глиэра…

Но люди, бессильные помешать уничтожению Королевского замка, долг свой перед историей выполнили до конца: архитектор Юрий Ваганов запечатлел все этапы разрушения памятника (половину фотографий и негативов у него потом отобрали «люди в штатском»), главный архитектор Светлогорска Владимир Осипов снял об этом целый фильм (впоследствии тоже изъятый).

 

Разнести на молекулы

Первые плановые взрывы прогремели 12 апреля 1967 года. В магазинах «Детский мир» и «Ромашка», в молодёжном кафе, расположенном рядом с замком, был объявлен нерабочий день. С 11.00 до 13.00 — перекрывается всё движение, выставляется оцепление.

Следующая серия взрывов прогремела 9 декабря 1967 года, 3 января и 12 февраля 1968-го. С 10.00 до 17.00 в эти дни заваливалось мощнейшее западное крыло замка. В газете «Калининградская правда», на последней странице, мелко-мелко читателей уведомляли об изменении маршрутов городского транспорта. О замке, естественно, не говорилось ни слова.

В сентябре 1968 года городские власти обратились к командованию высшего инженерного училища с просьбой «выполнить буро-взрывные работы по разрушению остатков замка и крупногабаритных глыб». Для курсантов это были обычные учебно-практические занятия: закладка множества 750-граммовых шашек, ослабление взрывами стен, заваливание их с помощью тросов танковых тягачей.

Разборка руин завершилась к 1 января 1969 года. Серия очередных взрывов должна была разнести на молекулы последние уцелевшие фрагменты замка. 7 мая, 14 августа, 11 ноября… последний взрыв — 27 мая 1970 года — «закрыл тему» Королевского замка. Навсегда — так думалось партийным и городским властям.

А уже 13 ноября 1970 года Совет Министров РСФСР утвердил строительство в Калининграде Дома Советов. Идеологическое обоснование — железное. На месте, где столетиями короновались прусские короли, воздвигнуть материальный символ новой власти — советской. Незыблемо воздвигнуть. На века. Вместо тех самых квартир, в которых остро нуждались калининградцы и о которых толковал Коновалов в беседе с «реваншистом» Ерашовым.

17 ноября по этому вопросу в Совмине состоялось специальное совещание, на котором и было определено: «…С 1 декабря 1970 г. приступить к строительству Дома Советов». Запланированная дата завершения стройки: 1974 год!

 

«Двойная колода»

Проект «двойной колоды» (так окрестила это здание графиня Марион Дёнхофф, попутно обозвав его «самым уродливым в мире») был разработан в творческой мастерской ЦНИЭП архитектором Ю. Шварцбреймом.

Справедливости ради следует сказать, что Шварцбрейм предполагал выстроить дом (куда из ненавистных Коновалову «немецких домов» должны были «переехать» облисполком и обком партии) из стекла и бетона. Но местная промышленность в начале семидесятых могла предложить лишь навесные панели из бетона. Проект пришлось «подкорректировать».

И завертелось: в землю было забито 1148 свай. А в смету — первоначально — около пяти миллионов рублей. Но этих (больших по меркам семидесятых годов) денег не хватило даже на то, чтобы построить коробку. Пришлось просить у Совмина дополнительного финансирования. Москва выделила деньги, но в обмен на дополнительную поставку продовольствия: на территории Калининградской области в 1979 году была фактически введена продразвёрстка, с прилавков исчезло даже молоко, а Литва взвыла от участившихся «колбасно-молочных» набегов. Впрочем, это уже совсем другая история…

А что касается Королевского замка… У каждого из нас, не успевших (по возрасту) увидеть его и запомнить, но знавших о том, что когда-то он был, — имелось собственное о нём представление. Я, например, в детстве рисовала его то очень похожим на крепость средневекового феодала (как на картинке в учебнике истории), только из тёмно-красного кирпича… то почему-то очень лёгким, воздушным, увитым плющом и шиповником, как в сказке про спящую красавицу… И даже сегодня, когда я видела уже сотни изображений реального замка, тот — сказочный — ещё колышется зыбким маревом «как сон, как утренний туман».