Сегодня Велау — это скромный посёлок Знаменск в Гвардейском районе.
А когда-то в Велау в буквальном смысле творилась История! И венценосные особы съезжались сюда, чтобы поставить замысловатую роспись под очередным документом, архиважным для судеб Европы.
Вождь Тирско
Древние пруссы называли это место Вилов (Ветало или Велав). В 1255 году, после того как Тевтонский орден завоевал Самбию и основал Кёнигсберг, прусские племена ятвягов и надровов совершили набег на Самбию. Порезвившись от души (что означает — разорив территорию), пруссы построили крепость Вилов на подступах к своим землям. Дабы не допустить внезапного нападения крестоносцев.
Крепость была сооружена на острове (ныне не существующем) при впадении реки Алле (ныне Лава) в Прегель. Расположился здесь сильный гарнизон под руководством вождя Тирско и его сына Маудела.
Вскоре, понимая, что язычество обречено, и пытаясь сохранить хотя бы относительную независимость, Тирско принял христианство. Но это его не спасло: в 1256 году тевтонцы осадили крепость. Тирско сопротивлялся недолго и сдал её комтуру Кёнигсберга Буркхарду фон Хорнхаузену.
Дальнейшая судьба прусского вождя неизвестна. По одной версии, он был казнён крестоносцами. По другой — ему позволили забрать семью, кое-что из имущества и удалиться, куда глаза глядят. По третьей — самой «романтической» — Тирско был убит собственным сыном Мауделом. Якобы он простил отцу отречение от языческих богов, но не смог простить трусости и сдавшейся крепости. Так или иначе, тевтонцы, овладев прусскими укреплениями, расширили их и приспособили под нужды Ордена.
Рана оказалась смертельной
Во время второго прусского восстания, в 1264 году, крепость Вилов была осаждена повстанцами. Те применили тяжёлые осадные машины и камнемёты. Но обороной руководил орденский рыцарь Генрих фон Таупадель.
В одной из схваток он лично ранил предводителя пруссов — и рана оказалась смертельной.
Гарнизон крепости храбро отбивал штурмы и тушил пожары. Стрелами крестоносцев были частично перебиты прусские воины, которые управляли осадными машинами. В итоге после восьмидневной осады пруссы отступили. Крепость устояла… чтобы оказаться разрушенной в 1280 году. На сей раз прусский вождь, организовавший набег племени судовов, удачно разыграл «карту внезапности» — а Генриха фон Таупаделя в крепости уже не было. Вилов был взят и уничтожен.
В начале XIV века Орден принимает решение: построить новый замок из камня, с предзамковым укреплением-форбургом. В то время дельта реки Алле имела несколько рукавов, между ними образовывались острова. На одном из них — восточном — и было выбрано место для замка.
Интересно, что орденские замки в Пруссии, при всей их кажущейся монументальности и неприступности, частенько являли собой… грубейшие фортификационные ошибки, воплощённые в камне. Так, Орден редко брал в расчёт доминирующие высоты и строил замки в низинах, на берегах небольших речек и ручьёв. Правда, благодаря сооружению дамбы, уровень воды в таких ручьях поднимался и затопленные территории вокруг замка выполняли оборонительные функции. Но… зимой вода замерзала — и к замку можно было легко подобраться.
80 сантиметров над водой
Строительство замков в низине имело, конечно, свои причины. Под прикрытием крепости находились водяные мельницы (без муки гарнизоны не смогли бы себя прокормить, а доставка продуктов по тем временам была сложным и опасным делом). Тем не менее… «инженерная мысль» оставляла желать лучшего.
Остров, на котором располагались замок Велау (так стали его называть) и немецкое поселение (вскоре возникшее неподалёку), возвышался всего-то сантиметров на восемьдесят от уровня воды, а потому часто затапливался во время половодья. И это создавало обитателям Велау серьёзные проблемы.
В 1323 году, во время литовского набега, в районе Велау было сожжено шесть деревень. Сам замок едва устоял. Немецкие колонисты, сбежавшиеся под защиту каменных стен, скорбно взирали на то, как их дома превращаются в пепелища…
Верховный маршал Тевтонского ордена Генрих Дузелеер принял решение: не просто отстроить заново сгоревшие деревни, но основать город!
25 января 1336 года Готфрид Хундертмарк был объявлен локатором, то есть основателем конкретного поселения. Локатор должен был самостоятельно изыскивать средства для строительства, а за это Орден давал ему в награду обширные земельные владения, права судьи и должность шульце (старосты), переходящую по наследству.
Готфрид Хундертмарк справился. Уже через три года Великий магистр Тевтонского ордена Дитрих фон Альтенбург даровал поселению городское право.
Клостер-платц
Со всех сторон Велау омывался водами реки Алле. На западе через неё был перекинут мост. Город, имевший сеть улиц и рыночную площадь в центре, отделялся от замка незамкнутым рвом.
Просуществовал он в таком виде недолго: через шесть лет (!), во время вторжения литовцев под предводительством князя Кейстутиса, и город и замок превратились в руины. (Кстати, технические параметры замка практически неизвестны. Сохранился лишь его приблизительный план.)
Город вскоре восстановили, а на руинах замка началось возведение францисканского монастыря, строительство которого завершили в 1351 году.
В 1517 году монахов перевели в Кёнигсберг. В период Реформации монастырь в Велау был разрушен, а место, где он находился, застроили жилыми домами.
Назвав его Клостер-платц, то есть Монастырская площадь (сейчас это запущенная полуразрушенная часть посёлка Знаменска).
В 1537 году в Велау была основана Латинская школа, в которой под руководством Якоба Резы прошло обучение многих будущих студентов Альбертины. Кстати, и сам университет вполне мог открыться в Велау. Во всяком случае, известно, что такой вариант рассматривался герцогом Альбрехтом, который предполагал преобразовать в университет упомянутую выше Латинскую школу. Его поддерживали некоторые из советников, но Полиандер и Меланхтон настояли на Кнайпхофе. Как знать, как сложилась бы судьба Велау, откройся в нём Альбертина…
Впрочем, вернёмся немного назад. Когда в Пруссии обозначилось серьёзное противостояние Тевтонского ордена и так называемого Прусского союза (объединившего городские сословия, недовольные властью рыцарей-крестоносцев), Иоганн Вальтенер из Велау был в числе тех, кто подписал «клятву» о переходе его территории под власть польского короля. Торговцы и ремесленники полагали, что потеря независимости — гораздо меньшее зло, чем власть Тевтонского ордена.
Много позже независимость попытается вернуть курфюрст Фридрих Вильгельм. Когда началась война поляков со шведами, он соблюдал нейтралитет… размышляя, на чьей стороне можно выгадать больше.
Пруссак по натуре
Историки аттестуют Фридриха Вильгельма ярко и образно:
«Типичный пруссак по натуре. ‹…› Крутой, упорный в достижении своих целей, не останавливающийся в случае необходимости перед насилием. ‹…› Обладал той относительной честностью, которая требовала добросовестности по отношению к друзьям, но допускала хитрость и жестокость по отношению к врагам. ‹…› Он обладал той трезвостью взгляда, которая заставляла его высоко ценить материальные силы — деньги, войско, количество подданных. И той практичностью, в силу которой он следовал жизненному правилу: никакой союз не должен сохраняться, если он достиг своей цели, и никакой договор не обязан соблюдаться вечно».
В принципе, он склонялся к Польше, но… польский король на тот момент держался индифферентно. Дескать, в Пруссии особо не заинтересован. Более того, крымские татары, союзники Польши, совершили беспрецедентный набег на Пруссию. Было сожжено 13 городов, 249 деревень, 37 церквей, множество мыз; 11 000 человек погибло, 30 000 — уведено в плен.
В Велау, кстати, крымские татары тоже отметились — и оборонительные стены, построенные вокруг города, особо их не сдержали. По некоторым данным, около тысячи жителей Велау было убито, сотни женщин — изнасилованы… Так что русская пословица «Поскреби славянина — обнаружишь татарина», вполне возможно, актуальна и для Восточной Пруссии. «Арийцы» здесь жили ещё те… Темноволосых и кареглазых хватало.
Ловкий курфюрст
Фридрих Вильгельм грамотно разыграл многоходовую комбинацию: как только Россия успешно повела боевые действия в Ливонии, напугав своим вмешательством шведского короля Карла X, прусский курфюрст предложил Швеции военную помощь, но… в обмен на признание суверенитета Пруссии.
Карл X согласился. В 1656 году Швеция приняла Пруссию «под власть короны», признала полный суверенитет и «подарила» провинцию Эрмланд (сейчас это местность Вармия в Польше). За это Фридрих Вильгельм подписал в Лабиау (ныне Полесск) «вечный договор» против общих врагов обеих государств. Когда же Швеция стала сдавать позиции в войне с Польшей, ловкий курфюрст заманил личного представителя польского короля якобы на охоту в Велау. И во время этой встречи, «замаскированной» под охоту, изъявил готовность выступить теперь на стороне Польши.
«Охота» в Велау оказалась результативной: вскоре Фридрих Вильгельм встретился с королём Польши, торжественно «вернул» ему Эрмланд, получив взамен Эльбинг (ныне польский Эльблонг) и полную ликвидацию ленных отношений. То бишь вожделенную независимость.
Затем курфюрст станет королём, но… это уже другая история. Вернёмся в Велау.
Мука, мешки и маргарин
Жители этого небольшого городка в последующие века жили размеренно и спокойно. Занимались сельским хозяйством, выращивали рожь и пшеницу. Кстати, из-за частых бесснежных суровых зим пшеница в Восточной Пруссии не получила особого распространения, а Велау был одним из немногих районов, где она благополучно вызревала.
О том, какую роль в жизни Восточной Пруссии играл Велау, можно судить по тому, что он вошёл в список городов (наряду с Кёнигсбергом, Тапиау, Тильзитом, Рагнитом и Инстербургом), с которыми впервые в провинции в 1699 году была налажена регулярная почтовая связь.
Велау обладал крупнейшим в Европе рынком лошадей. В 1896 году для селекционной работы сюда привезли лошадей из Канады. Выделялась разводимая в Пруссии тракененская порода. Рынок в Велау реализовывал до 20 000 лошадей этой породы ежегодно.
В конце XIX века здесь был построен большой мукомольный завод, а рядом с ним — завод по производству бумажных мешков. Бумажную тару не только использовали на мукомольном производстве, но и по реке доставляли в Кёнигсберг, откуда вывозили морским транспортом преимущественно в Россию (мешки из Велау пользовались большим спросом в Санкт-Петербурге).
Во время Первой мировой войны под Велау ничего значительного не происходило. А вот в период Веймарской республики здесь построили… маргариновый завод. Время было голодное, масло считалось предметом роскоши, и маргарин, стоивший гораздо дешевле, был востребован очень и очень.
20 тонн маргарина в месяц производил завод к 1929 году! Кроме того, функционировали две бумажные фабрики, производившие 2700 тонн целлюлозы и 3900 тонн бумаги в год.
Вторая мировая война коснулась Велау не сразу. Поначалу здесь, как и везде, фрау и фройляйн ждали своих мужчин с фронта, получали от них — с оказией — подарки… Под Велау было «расквартировано» несколько трудовых лагерей, где содержалось 68 000 иностранных рабочих. Из них 11 588 человек были «остарбайтерами», насильно угнанными из деревень России и Белоруссии.
Лагерная невеста
В отношении русских устанавливались наиболее жёсткие условия содержания. «Ни часу праздного времени» — такова была «генеральная линия». К «остарбайтерам» «…должны применяться лишь следующие разновидности наказания, без промежуточных ступеней: лишение питания и смертная казнь».
Впрочем, в жизни случалось всякое. Рассказывают, что девушка Мария, увезённая на «трудовые работы» из-под Смоленска, так полюбилась молодому сыну мукомола в Велау (Хайнц был комиссован после тяжёлого ранения, полученного на Восточном фронте), что паренёк… выкупил её у начальника лагеря. Так сказать, в личное пользование. В его доме Мария жила как хозяйка: родители молодого человека не противились выбору сына, только упрашивали не демонстрировать его окружающим.
В конце войны девушка вместе со своей «семьёй» бежала в Западную Германию: она понимала, что в глазах соотечественников будет выглядеть «фашистской подстилкой» и изменницей Родины. Уже в Германии брак был оформлен… Причём на всякий случай невесту записали как литовку (воистину — спасительная национальность для «Ромео» и «Джульетт» времён Второй мировой).
В 1993 году Хайнц и Мария Вайнек приехали в Знаменск в сопровождении внуков. И впервые за все эти годы Мария Вайнек попробовала говорить по-русски. Но уже не получилось: забыла.
Как забыл нынешний Знаменск времена, когда был причастен к Истории — и чужой, и своей.
