Населённый пункт Эйдкунен (ныне пос. Чернышевское, Нестеровского района) называли «восточными воротами Европы». А в непростую историю российско-германских (и, прежде всего, российско-прусских) отношений он вписан самыми что ни на есть крупными буквами. Только вот с цветом их — определиться трудновато. Превалируют оттенки красного. Как кровь…
Принцесса в хлеву
На картах Восточной Пруссии Эйдкунен появился при герцоге Альбрехте, после 1525 года. Вначале это было небольшое литовское поселение на левом берегу реки Лепоны (той самой, по которой сейчас проходит российско-литовская граница). Но жители-литовцы вымерли во время страшной эпидемии чумы в 1709–1710 годах.
В 1711 году опустевший Эйдкунен был заселён семьями, приехавшими из немецкого города Зальцбурга. К 1713 году здесь было 42 семьи — около 150 человек. Постепенно население росло. Люди занимались сельским хозяйством, охотились в окрестных лесах, ловили рыбу, пекли пироги и готовили обеды-ужины для проезжающих. Благо поток «транзитных пассажиров» (как сказали бы сегодня) был впечатляющим.
Наверное, редкий город в Европе может похвастаться таким обилием посетивших его знаменитостей! Здесь в январе 1744 года барон Мюнхгаузен, состоявший на русской службе, поджидал принцессу Анхальт-Цербстскую — будущую Екатерину II.
Кстати, направляясь ко двору своего жениха, принцесса заночевала в Кёнигсберге в доме почтмейстера — и пришла в ужас от того, что он похож на хлев. Почтмейстер, его жена, дети, свиньи и козы спали в одной комнате — запах был соответствующим…
Всю дорогу от Кёнигсберга до Эйдкунена принцесса проплакала — ей казалось, что в её жизни уже никогда не будет ничего хорошего. В некоторых мемуарах её современников мы позже найдём упоминание о том, что императрица Екатерина II рассказывала об этой своей поездке — и о дороге, проведённой в слезах, — своим фаворитам, деля с ними постель. И чем старше она становилась, тем чаще вспоминала себя, юную, испуганную — и даже в самом безумно-сладком сне не представлявшую, что ждёт её, захолустную и небогатую принцессу, в России…
Достоевский и марципаны
Настоящее оживление началось в Эйдкунене, когда этот населённый пункт стал приграничным. А главное — когда стала функционировать железная дорога. Именно здесь делали остановку поезда, идущие из России в Германию или обратно. Точнее, здесь пассажирам приходилось пересаживаться: у российской и немецкой железных дорог была разная ширина колеи. Поэтому упоминания об Эйдкунене мы находим практически в каждом тексте, созданном путешествующей знаменитостью.
…Так, Эйдкунен был первым заграничным селением, которое увидел Ф. М. Достоевский. Его молодая жена Анна Григорьевна описывала свои ощущения так:
«Мост между Вержболово (последняя станция на российской территории, сейчас это Вирбилис, город в Литве. — Прим. авт.) и Эйдкуненом… За ним — станция в немецком вкусе, большая, роскошно убранная, с беседками в саду. ‹…› Прекрасный вокзал, комнаты в два света, отлично убранные… Прислуга чрезвычайно расторопная.
Все пили, кто кофе, кто Zeidel Bier, пиво в больших кружках. Я вспомнила, что у меня остался один российский рубль, сказала об этом Феде, и мы пошли разменивать его в контору. Но в конторе никого не было, нам сказали, что можно разменять в буфете. Здесь мы купили папиросы, и Федя спросил себе пива…»
Известно, что Достоевский не любил немцев. Но вот марципановые пряники, которые он впервые попробовал именно в Эйдкунене, так ему понравились, что он не раз упоминал их — и в частной переписке, и в своих произведениях.
«Мы помирать не согласны»
М. Е. Салтыков-Щедрин, впервые уехавший за границу в 1875 году, также «впечатлился» Эйдкуненом.
«Мокрое место, по которому растёт ненастоящий лес», «обиженное природой прусское поморье» — такими показались ему здешние пейзажи. Правда, тут же он отметил, что восточнопрусская «изба с выбеленными стенами и черепичной крышей ‹…› веселее, довольнее, нежели довержболовский почерневший сруб с всклокоченной соломенной крышей».
А сравнивая поля в Восточной Пруссии с российскими, он с привычным сарказмом писал:
«Земля здесь и наша нечернозёмная — одинаковы. Но у нас мужик рассуждает: „В случае, ежели Бог дожжичка не пошлёт, так нам, братцы, и помирать не в диковину“. А здесь: „Там как будет угодно насчёт дождичка распорядиться, а мы помирать не согласны“».
Эйдкунен Салтыкову-Щедрину не понравился. Как, впрочем, и вся Германия:
«В Германии нечего смотреть. Германию надобно читать, обдумывать, играть на фортепьянах — и проезжать в вагонах одним днём из конца в конец».
«Отель Вагнера» на Хаусзеештрассе в Эйдкунене, начало XX века
Но вот ведь что интересно: в 1860 году недалеко от железнодорожной станции Кибарты («соседа» Эйдкунена по ту сторону границы; теперь — Кибартай в Литве) родился Исаак Левитан, знаменитый русский живописец, умевший (как говорили искусствоведы) увидеть «истинное чудо в неброских и неярких пейзажах средней полосы России». Не потому ли, что в природе средней полосы искал он… «мокрое место» — акварельно-прозрачную страну своего детства?..
Прокурор бросил жену
У Чехова, «певца сумерек» и близкого друга Левитана, Эйдкунен в произведениях тоже фигурирует — как некий символ свободы. В одном из рассказов Чехова герой, прокурор, едет с женой за границу. Жена — уродлива, сварлива, мелочна… Всю дорогу до Эйдкунена прокурор жуёт припасённые пирожки и бегает с чайником за водой. И лишь в Эйдкунене он решается на бунт: бросает жену в вагоне и едет в Париж в одиночку.
Наверное, это тоже не случайно — в смысле, символичность образа, упоминавшаяся выше. Как всякий приграничный населённый пункт, Эйдкунен был и космополитичен, и… если можно так выразиться, «контрабандичен».
Контрабандистов здесь было много. Иногда они даже решались «штурмовать» границу в открытую: с 1877 по 1881 год было убито и ранено 146 контрабандистов — не считая тех, кому удалось, получив пулю, всё же избежать задержания…
Но чаще провоз товаров осуществлялся тайно. Ничего экзотического, кстати, на себе не тащили — всё то же, что составляло сущность официальной торговли между Россией и Пруссией, но… БЕСПОШЛИННО.
Речь шла об очень серьёзных суммах: о десятках, если не сотнях тысяч марок. Так что пограничники не зря вели стрельбу на поражение — контрабандисты «залезали в карман» лично к ним.
Как-то жёны жандармских вахмистров из Вержболово попались в момент перетаскивания через границу 3,5 пуда (!) серебра в слитках, под кружевными платьями.
Баптисты и евреи
А у контрабандистов (зачастую — потомственных) были свои тайные тропы, условные знаки, «разведка» (крестьяне, якобы ищущие пропавшую корову, или «слепцы», типа заплутавшие и вышедшие к границе) и т. д. и т. п. Неслучайно именно через Эйдкунен — при помощи контрабандистов — в Россию доставлялась нелегальная большевистская литература.
В. И. Ленин пересекал здесь границу в 1895 году. Правда, ничего запрещённого при нём не было. Но он впоследствии настойчиво рекомендовал большевикам-подпольщикам «осваивать контрабандистские тропы». Через Эйдкунен в Россию шли также типографские станки, а накануне первой русской революции — и оружие. Местные контрабандисты охотно помогали «нелегалам» — естественно, не бесплатно…
Как и другие населённые пункты на территории Восточной Пруссии, Эйдкунен был выстроен без особых затей. В центре — Маркт-платц (главная торговая площадь, представляющая собой вытянутый прямоугольник). Вокруг — церковь, ратуша, суд, тюрьма, почта… Были здесь школа, больница (приют), пожарная часть… Все дома — из красного кирпича. В пользу «космополитизма» местных жителей говорит и то обстоятельство, что в Эйдкунене был не только лютеранский, но и католический приход, баптистская церковь и еврейский молитвенный дом.
В 1900 году здесь было 3708 жителей, в 1922-м Эйдкунен получил статус города (герб — в серебряном поле на зелёной земле червлёная печь с пламенем, ниже — серебряное колесо с двумя крыльями). В 1923 году жителей было 10 500, а в 1938-м нацисты по непонятной причине переименовали город в Эйдкау. Кстати, с его наименованием всегда возникали определённые разночтения: в русских источниках он значится и как Айдкунен, и как Эйдткунен.
Агент на унитазе
Этот город на себе ощутил, как это опасно: быть «восточными воротами». Накануне Первой мировой войны Эйдкунен являлся… перевалочной базой всех шпионских резидентур (с Запада на Восток — и обратно). Именно отсюда в марте 1913 года пришли письма, стоившие в итоге жизни одному из самых ловких и эффективных агентов российской разведки — австрийскому полковнику Рёдлю.
Эти письма — в простых конвертах, со штемпелем Эйдкунена, без адреса отправителя, на «предъявителя такого-то документа, до востребования» — были перехвачены в Вене тайной почтовой цензурой. В «чёрном кабинете» (где находились лишь Самые Посвящённые цензоры) конверты вскрыли.
В одном — обнаружилось 4000 крон, в другом — 8000 крон. Без какой бы то ни было сопроводительной записки. Что в сочетании со штемпелем перевалочной базы шпионских резидентур — весьма настораживало.
Гинденбургштрассе в центре города, 30–40-е годы XX века
Контрразведка, поставленная в известность, разработала «встречный план». Письма были доставлены в почтовое отделение, за которым установили круглосуточное наблюдение. Целых три месяца никто не приходил, чтобы «востребовать» свои деньги. Контрразведчики уже собирались снять пост, полагая, что произошла утечка информации, но… За день до того, как наблюдение должно было прекратиться, за деньгами пришли.
Правда, один из агентов контрразведки в этот момент сидел на унитазе в уборной, а второй отлучился, чтобы купить сигареты в ближайшей лавке…
Полковник Рёдль
Хорошо одетый, представительный господин беспрепятственно получил свои конверты. Агенты, оповещённые почтовым служащим (когда справились со своими делами), увидели только такси, увозящее шпиона в неизвестность.
Они уже предвкушали, ЧТО с ними сделают на службе, когда судьба почему-то решила их пожалеть. Такси вернулось. Конечно, без таинственного пассажира. Но когда агенты обшарили салон, они обнаружили замшевый футляр от перочинного ножика, а шофёр, которого взяли в оборот, сообщил, что отвёз «клиента» в кафе «Кайзергоф».
Агенты рванули туда со скоростью света. Хорошо одетого господина там уже не было, но удалось узнать, что другой таксист доставил его в отель «Кломзер».
Евангелическая кирха, построенная в неороманском стиле. Справа — дом пастора, начало XX века
Агенты перезвонили в отель: «якобы таксист» спрашивал, в каком номере остановился пассажир, только что забывший вещь в машине… Опытный разведчик «купился» на столь нехитрый трюк, подтвердив, что действительно потерял в такси футляр от перочинного ножика… Когда фамилию разведчика сообщили «наверх», там началась паника: полковник Рёдль, родовитый аристократ, был в курсе практически всех военных секретов…
Быстро «пробили» его финансовое положение. Оказалось, что при жаловании в 6000 крон в год Рёдль имеет роскошно обставленную квартиру в Праге, большой дом в Вене, огромное и дорогостоящее поместье на Дунае (с четырьмя новёхонькими автомобилями в гараже). Его обогащение началось лет десять назад… И всё это время он частенько наведывался в Эйдкунен, где у него якобы была пассия.
Разрешите застрелиться!
Очевидно, царская (российская) разведка отличалась невиданной щедростью… и было за что. Руководитель австрийской разведки Конрад фон Гетцендорф распорядился: «Полковник Рёдль обязан сознаться. Как только это произойдёт, дайте ему пистолет с одним патроном».
Когда за ним пришли, Рёдль мгновенно оценил ситуацию. Он признал вину — и после допроса попросил разрешения застрелиться. Но это уже ничего не меняло — и не вина Рёдля в том, что русская разведка в итоге так и не смогла эффективно воспользоваться добытыми им сведениями. Слишком много было «побочных схем» и всевозможных ответвлений… Да что там! Большевистскую литературу исправно доставляли в Россию через Эйдкунен ДАЖЕ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ.
В Первую мировую Эйдкунену не повезло. 17 августа, через 17 дней после начала войны, русская армия перешла границы Восточной Пруссии. 39 городов и 1900 сельских населённых пунктов пострадали особенно — в том числе и «восточные ворота Европы».
…А накануне 22 июня 1941 года десятки самых различных людей сообщали советскому командованию информацию о том, что Германия активно готовится к войне. Эйдкунен в это время был уже опутан проволочными заграждениями, по периметру строили бетонные укрепления. Через четыре с лишним года они, укрепления с заграждениями, оказались востребованы, но — бесполезны. Это был первый немецкий город, взятый Советской армией!
Сладкая зевота
Понятно, что ему не поздоровилось: тут тебе и «идеологическая машина», и вполне естественное остервенение бойцов, наконец-то выбивших врага со своей земли и уже ступивших на чужую… 90 процентов города было уничтожено нашими артиллеристами. Бомбы и снаряды падали на железнодорожные пути, на эшелоны… Горели земля и небо. Горела даже вода, залитая горюче-смазочными материалами… Отступившие немцы подожгли всё, что смогли… В общем, Эйдкунен оказался одним из самых разрушенных городков на территории Восточной Пруссии.
После войны он надолго утратил прежнее значение. Здесь даже не сохранилась железнодорожная станция: поезда, идущие по маршруту «Калининград — Москва» и обратно, останавливались в Нестерове и Кибартае. Так что «сладкая зевота», о которой писал В. Маяковский («Позёвываю зевотой сладкой / совсем как в Эйдткунене / в ожидании пересадки»), никого здесь больше не одолевала. Пока в 1991 году граница между Калининградской областью и Литвой не перестала быть условно-призрачной.
Сейчас через посёлок Чернышевское проходит автодорога А229 (Калининград — Минск), железная дорога «Калининград — Москва» (и собственная станция таки строится). Здесь действует круглосуточный погранпереход, который недавно реконструировали и «подвели» к европейским стандартам, то есть к пропускной способности 1500 автомобилей и 4500 человек в сутки.
Но это уже совсем другая история. Не такая блестящая, как прежде (баронам больше здесь не поджидать принцесс). Впрочем, не менее авантюрная: контрабандистов — хватает. Да и с «резидентами» разведки вопрос остаётся открытым. Почему бы, собственно, и нет? Где-то же они водятся, рыцари плаща и кинжала?
