О былой славе Фишхаузена сегодня ничто не напоминает. Теперь это небольшой населённый пункт под названием Приморск — посёлок городского типа в 37 километрах от Калининграда. С трудом верится, что некогда здесь, в Фишхаузене, жили коронованные особы и решались судьбы если не всей Европы, то уж Восточной Пруссии — точно!

 

Чудесная бухта

История Фишхаузена была подробно прописана Т. А. Шайбой, ректором местной школы, к 600-летнему юбилею этого небольшого городка, давно распростившегося с сознанием собственного величия.

Итак, в 1254 году территорию Самбии поделили между собой Тевтонский орден и епископ. Последний получил юго-западную часть Самбийского полуострова — «Шеневик», то бишь «Чудесную бухту». В 1268 году здесь была построена деревянная крепость, ограждённая земляным валом. В 1271–1294 годах её «одели» в камень и назвали Бишофхаузен («Епископский дом»). Тогда же поблизости возник рыбацкий посёлок — благо рыбы в море в те времена было предостаточно. И как-то постепенно «Епископский» дом превратился в «Рыбный»…

Фишхаузен на гравюре XVII века. Из книги Христофа Харткноха «Старая и Новая Пруссия», 1684 год

В 1296 году сюда из Кёнигсберга переехал Домский капитул. В следующем году здесь построили водяную мельницу: помол крестьянского зерна приносил епископу дополнительный доход…

А в 1305 году Фишхаузен был официально признан городом. Специальной грамотой за горожанами в вечное пользование закреплялось сорок дворовых участков и лес Пайзе — с обязательством выплачивать ежегодно в День Святого Мартина восемь марок в качестве налога епископу или его преемникам.

 

Подпустить к себе быка

Вскоре был принят устав Фишхаузена. Очень забавный, если смотреть на него из XXI века… Такой простой и понятный, без всяких там юридических ухищрений и витиеватых фраз ни о чём.

Вот лишь несколько примеров: в праздничный или воскресный день во время церковной проповеди пивовар не мог отправлять на телеге пиво, а бондарь — бочку; кузнец не мог в это время заниматься доставкой угля (очевидно, чтобы не нарушать благочестивого настроения молящихся). По воскресеньям до обеда никого нельзя было посылать с порожними санями — штраф четыре марки за неисполнение.

Во время проповеди в кирхе запрещалось употреблять брандвейн (нечто вроде грога), вино, мёд (в смысле, хмельной напиток) или пиво. Штраф — четыре марки.

При городе следовало держать двух быков. С хозяина коровы, в положенное время не подпустившей к себе быка, взимался штраф — десять марок («исключая случайные обстоятельства»).

После девяти вечера запрещалось дробить на улице камни, а также стрелять и бить о камни ружьём. Штраф — пять марок.

Когда случался шум на улице, будь то днём или ночью, каждому, «кто будет поблизости», предписывалось «потребовать покоя, рассмотреть виновного и предотвратить несчастье». Если же угомонить «источник шума» без рукоприкладства не представлялось возможным, соседям позволялось «прекратить такой беспорядок силой» и т. д. и т. п.

И вскоре «Рыбный дом» вполне мог превратиться в «прусский рай».

Но… Фишхаузену тогда не повезло.

 

Трясущаяся Голова

В середине XV века, во время снискавшей печальную славу Тринадцатилетней войны Тевтонского ордена и поляков (на чьей стороне, как известно, выступили некоторые немецкие города, уставшие кормить и содержать «праздных развратников» — рыцарей), епископ Николаус I (по прозвищу Трясущаяся Голова) поначалу горячо поддержал Орден. Но… на этом основании триста тевтонских кавалеристов поселились в Фишхаузене. И, якобы обеспечивая защиту крепости от поляков, жили в своё удовольствие. Вкусно ели, сладко пили, охотно задирали юбки встречным-поперечным женщинам, не гнушаясь откровенным насилием… А покидать Фишхаузен они категорически не хотели.

Вид на Фишхаузен со стороны залива Фришес-Хафф. В центре — кирха Святого Адальберта, 30-е годы XX века

Тогда Николаус решил схитрить. Однажды утром появился охотник, который сказал, что поблизости от замка замечено стадо диких свиней. Епископ предложил кавалеристам поохотиться, а они, согласившись, потребовали с него клятву. Он должен был именем Божьим пообещать, что замок будет «открыт днём и ночью».

Кавалеристы провели целый день в безуспешных поисках обещанных свиней, а вернувшись, нашли ворота в крепость закрытыми. Они завопили, напоминая Николаусу о клятве. Но Трясущаяся Голова ловко вывернулся, сказав, что «замок днём и ночью открыт в небо, а не в поле».

 

Епископ фон Поленц

Впрочем, жители Фишхаузена недолго радовались чудесному избавлению от трёх сотен объедал-опивал-насильников: в 1456 году данцигцы напали на оставшийся без защиты город и разграбили его дочиста. А в 1458 году Фишхаузен ещё и сожгли: объединённый польско-немецкий «десант», высадившийся с нескольких кораблей, был разъярён «убогостью добычи»…

Кстати, на обратном пути один из «пиратских» кораблей попал в руки кнехтов Тевтонского ордена и вся команда была колесована. Но… жителям Фишхаузена от этого легче не стало. Понадобилось несколько десятилетий, чтобы город более-менее отстроился.

Тем временем открывалась новая — пожалуй, самая блестящая — страница его истории. С 1522 года отсюда, из Фишхаузена, правил распадающимся орденским государством епископ Георг фон Поленц. Проникшись — вместе с герцогом Альбрехтом — идеями протестантизма, Георг фон Поленц втихомолку склонял к новой религии священников земландских церквей. Он первым ввёл «в штат» переводчиков, которые читали молящимся текст латинских проповедей по-немецки и по-прусски.

В 1525 году, во время восстания крестьян в окрестностях Кёнигсберга, всё дворянство Земланда забилось за крепкие стены Фишхаузена. Герцог Альбрехт, как известно, подавил восстание. Перепуганная восточнопрусская знать разъехалась по своим родовым поместьям. А после Реформации епископ Поленц, обратившийся в протестантство, переехал в резиденцию в Нойхаузене. Замок же Фишхаузен отошёл светской власти.

 

Герцог-безумец

В здешних лесах герцог Альбрехт любил охотиться на лосей. Здесь, в Фишхаузене, в 1527 году родилась его первая дочь Анна София — от первой жены, герцогини Доротеи (Альбрехт с семейством скрывался тогда в «прусском раю» от вспыхнувшей эпидемии чумы, резонно полагая, что здешний чистый воздух «развеет» заразу).

В 1529 году в стране снова свирепствовала чума — а герцогиня Доротея ожидала в Фишхаузене родов…

Здесь же появился на свет и сын Альбрехта от Анны Марии Брауншвейгской, второй супруги герцога.

Сын герцога Альбрехта страдал серьёзным психическим заболеванием: по некоторым сведениям, сначала его болезнь представляла собой всего-навсего склонность к меланхолии. Развеять которую юному Альбрехту Фридриху помогала охота на зайцев.

Но в 1573 году Альбрехт Фридрих, уже обручённый со своей будущей женой, принимал участие в маскараде (бургграф Кёнигсберга праздновал свадьбу своей дочери). Опьянённый вином и «галантными» танцами, он не удержался и прямо на маскараде вступил в интимную связь с некоей придворной дамой…

Пассаж сей не прошёл незамеченным. По приказу обиженного бургграфа и тогдашнего епископа, лейб-медик дал Альбрехту Фридриху специальное лекарство — «дабы охладить разгорячённую кровь».

Кровь действительно остыла. Но… усилилась меланхолия. Днём Альбрехт Фридрих травил зайцев в особом заячьем загоне. По вечерам и в ненастную погоду — точил какие-то странные детали на токарном станке. И никогда не засыпал без длительного убаюкивания. Для него в зале замка была сконструирована специальная кровать, типа большой колыбели…

27 августа 1618 года Альбрехт Фридрих умер. Тело его было погребено в соборе в Кёнигсберге, но памятник на могиле герцога-безумца ставить не стали.

 

Женщины-детоубийцы

С 1618 года Фишхаузен потихоньку приходит в упадок. С 1627 по 1635 год здесь «квартируют» шведские солдаты.

Шведы похозяйничали в Фишхаузене знатно — так, что жители города вконец разорились и остались фактически без средств. В 1671 году в городе вспыхнул жуткий пожар (из-за «Божьей грозы»). Двумя годами позже пожар, возникший по неосторожности одного из жителей города, уничтожил почти всю верхнюю часть Фишхаузена. В 1677-м сгорела нижняя часть города.

В сущности, Фишхаузен превратился в груду развалин. Отстраивался он, правда, быстро — но как-то без особого оптимизма. Может, именно с обнищанием жителей связано то обстоятельство, что в Фишхаузене был особенно высоким «процент» женщин-детоубийц?

…Место перед ратушей частенько приходилось использовать в качестве судебной площади. Так, 20 февраля 1677 года на ней была обезглавлена молодая горожанка Мария Шульцин, задушившая собственного новорождённого ребёнка. 12 октября 1681 года казнили Анну Вихерн, обвинённую в аналогичном преступлении. 26 июня 1682 года детоубийцу Анну Хинцин перед казнью изорвали раскалёнными клещами…

Чуть позже в Фишхаузене был публично сожжён 14-летний мальчик, обвинённый в колдовстве. Ещё через несколько лет здесь же сожгли «ведьму» Клару Кляйнин…

Но… самый мрачный период только ещё начинался.

С 1701 года стены замка начали разбирать — камень и кирпич употреблялись на строительстве укреплений в Пиллау. Очень скоро на месте крепости можно было увидеть только остатки каменных стен и груды булыжника. А о прежнем значении замка напоминал только разводной мост, когда-то соединявший крепость с городом.

 

Кровавый янтарь

И где-то в это же время государство начинает жестокую борьбу с незаконными сборщиками янтаря.

Надо сказать, «промышляли янтарём» в Фишхаузене многие. Хотя ещё Тевтонский орден объявил торговлю «солнечным камнем» своей монополией и пойманному на месте «промысла» грозила смертная казнь, тем не менее десятки жителей города регулярно рисковали собственной шкурой. Перспектива быть повешенным на ближайшем дереве, конечно, не радовала. Но, чтобы стать «честным ремесленником», требовался солидный капитал. Поступая в ученики к мастеру, нужно было положить в сундук учителя 15 марок золотом, поставить мастеру полбочки пива, церкви — фунт воска, накормить «цеховых братьев» 12 фунтами жаркого из говядины и т. д. и т. п.

К тому же внебрачные дети к ремеслу не допускались. А их, внебрачных, в Фишхаузене всегда было немало. А кушать-то хочется! А янтарь — вот он…

И вот… один английский негоциант, побывавший в здешних краях, описывает типичную «картинку маслом»:

«Зимой рабочие не ищут постоянной работы и длительного занятия. Они праздно стоят толпами и страстно ожидают ветра, благоприятного для „янтарной рыбалки“. Богатая добыча вдоволь вознаграждает их, но ‹…› легко заработанные деньги быстро растранжириваются ‹…›. Беспорядочный шум, часто в зимние дни и вечера проникающий в наши уши из многочисленных кабаков, оповещает нас о том, что сделан хороший улов янтаря».

 

«Испанское пальто»

В 1693 году всех священников береговых деревень обязали принести Янтарную присягу. То бишь — не воровать янтарь самим и отговаривать от сего «нечестивого занятия» своих прихожан.

Простая прогулка по побережью грозила штрафом в 18 гульденов, «испанским пальто» (род пытки: человека сдавливали в специальных тисках) и двумя днями тюрьмы на хлебе и воде. За фунт похищенного янтаря накладывался штраф в 90 флоринов (сумма по тем временам астрономическая), за три фунта — уличённый подвергался публичной порке и изгнанию, за четыре фунта — на шею набрасывали петлю…

Вокзал Фишхаузена располагался на южном участке железной дороги Кёнигсберг — Пиллау, открытой в 1865 году, начало XX века

В 1764 году Фридрих Великий разработал особую инструкцию для специально учреждённого в Фишхаузене Берегового и Янтарного суда. За маленькие куски янтаря, выловленного в заливе, человека сажали в тюрьму на хлеб и воду на восемь дней. За один штоф и более — четыре недели каторжной тюрьмы, с предварительным палочным наказанием.

Интересно, что «промышляли» янтарём представители не только низших сословий. В начале XIX века в здании Пиллауских ворот, где располагались акцизный дом и тюремная камера, вспыхнул пожар. И рыбак, запертый в камере, задохнулся в дыму. Тогда мини-тюрьму отстроили и сделали в ней так называемую «гражданскую комнату» — «камеру для заключённых более высокого ранга».

…Ну а время шло. В 1776 году молния ударила в высокую башню собора (которая служила маяком кораблям, спешившим в порт Пиллау) и разрушила её. Отстраивать не стали.

 

«Медвежьи забойщики»

Городок становился всё более заштатно-провинциальным. И хотя в 1857 году здешний землевладелец Хенниг уподобился древнегреческому философу Сократу. В полдень, при ярком солнечном свете он вышел на улицу с горящим фонарём и принялся шарить длинной палкой в сточных канавах. (Правда, искал он не «человека», как Сократ, а «потерянное фишхаузенское правосудие», за что и был, натурально, препровождён в тюрьму.) И хоть в 1864 году родился здесь будущий лауреат Нобелевской премии физик Вильгельм Вин, — всё равно жителей Фишхаузена называли преимущественно «баренштекеры» («медвежьи забойщики») и «мюккенпричеры» («комариные брызги»).

Первая «фишка» связана с тем, что горожане, якобы заметив около города большущего медведя, организовали на него охоту. Вот только «медведь» при ближайшем рассмотрении оказался… старым пнём.

Вторая — с пожарной тревогой, поднятой при виде «дыма над колокольней». «Клубы дыма» были… комариным роем, мирно пролетавшим над городом. А вот когда его рассеяли с помощью водяных брызг… несколько ночей жителям Фишхаузена спалось не очень-то сладко.

В начале XX века в Фишхаузене насчитывалось 2744 жителя. В том числе — пять пекарей, два парикмахера, один бондарь, два мастера по колодцам, два переплётчика, один токарь, шесть мясников, три стекольщика, два жестянщика, одиннадцать портных, двенадцать сапожников, один трубочист и т. д. и т. п. «Ремесленный набор» отнюдь не самого урбанистического толка…

Правда, были здесь и предприятия: две мельницы, паровая лесопилка, два больших кирпичных завода, пивоварня, типография, два садоводческих хозяйства… Но особого блеска Фишхаузену это не добавляло.

В 1945 году при штурме этого населённого пункта советскими войсками был окончательно добит собор… и началась совсем другая история. Не лучше и не хуже — просто ДРУГАЯ.