Глава первая. «КАКОЙ Я ГЕНИАЛЬНЫЙ»

Михайлов появился в самолете, когда пассажиры стали проявлять явную обеспокоенность по поводу непонятной задержки рейса. Да и было, от чего тревожиться: трап уже давно отогнали, люк задраили, а самолет все не взлетал. И тут в иллюминатор я увидел, как на взлетное поле стремительно вылетели черные лимузины и, словно вкопанные, остановились возле самолета. Из лимузинов выбрались рослые мужчины, человек десять, никак не меньше, все как один в бесформенных бежевых плащах. Рассмотреть толком, что там, внизу, происходило, было невозможно — мешало широко распластавшееся крыло аэрофлотовской «тушки». Потом я увидел, как вместо трапа к уже вновь открытому люку подкатили узкую лесенку, по ней поднялись несколько человек, один из них, ступив в салон, и оказался Сергеем Михайловым, накануне поздним вечером признанный присяжными женевского суда полностью не виновным и освобожденный президентом суда от какого-либо наказания.

Несколько предшествующих бессонных ночей, долгие и бесполезные препирательства с упертыми швейцарскими адвокатами, нервотрепка в аэропорту, куда я чуть не опоздал на рейс Женева— Москва, — все это выплеснулось в довольно странную, должно быть, глядя со стороны, эмоцию. Я вскочил и, шлепнув себя по голове, чуть ли не закричал: «Какой я гениальный!» Впрочем, саму реплику, как мне тогда показалось, Сергей пропустил мимо ушей, он высказал лишь удивление по поводу того, как я вообще оказался в этом самолете.

— Я тебя вычислил, — беспечно отозвался я и тут же стал усаживать Сергея в соседнее кресло, против чего немедленно запротестовала стюардесса.

— У этого пассажира место в последнем ряду, мне выдано специальное предписание, — заявила она.

— Но самолет уже заполнен, место рядом со мной свободно, какая вам разница, в каком ряду он будет лететь, — попытался я возразить.

Но «стройная, как Ту», стюардесса оставалась непреклонной:

— Пассажир, я же вам ясно сказала: у меня предписание.

— Да чье предписание?!

— Швейцарской полиции, — ответила она и издали показала какой-то листок.

— Послушайте, девушка, как вас, кстати, зовут? Так вот, Рита, послушайте. У вас предписание швейцарской полиции — отлично. Но самолет «Аэрофлота» является суверенной территорией России, и на борту вашего воздушного судна действуют законы Российской Федерации, но никак не Швейцарской Конфедерации. Ваша задача довезти данного пассажира до Москвы, а то, что он, сидя на этом месте, а не в последнем ряду, не выпрыгнет где-нибудь над Германией или над Польшей — можете не сомневаться. И потом, в конце концов, бумажки бумажками, но должно же у вас быть чисто женское сострадание, — продолжал я увещевать неприступную Риту. — Человек за два года и так намыкался, что хотя бы домой на родном, российском самолете может лететь с комфортом.

— А кто это? — взыграло все же женское любопытство стюардессы. — Вроде лицо знакомое…

— Помилуйте, да кому же это лицо сегодня не знакомо?! Это — Сергей Михайлов, последние дни его только и показывают по телевизору в связи с судом в Женеве.

— Ой! — как-то совсем по-детски пискнула Рита и скороговоркой, но почему-то шепотом (моторы Ту-154, готового наконец к взлету, в этот момент ревели так, что она могла даже кричать без всякого риска быть услышанной хоть кем-то) затараторила: — Ну, хорошо, хорошо, пусть он остается в этом салоне. Только никому ни слова.

— Буду молчать даже перед облаками, — торжественно пообещал я и соблюдал обет молчания целых пятнадцать (!) лет.

Почти вконец обессиленный этим препирательством, я наконец плюхнулся рядом с Сергеем и, едва переведя дух, нетерпеливо затормошил его.

— Рассказывай, рассказывай, как сам ты на этом рейсе оказался и почему в самый последний момент, я уж думал, без тебя улетим…

* * *

По существующему закону кантона Женева ни один из заключенных, даже после оправдательного приговора, не освобождается из зала суда, а только из того места, где был задержан, арестован или находился под стражей. Именно поэтому поздней ночью 11 декабря 1998 года, после окончательного завершения двухнедельного судебного процесса, Сергея Михайлова вновь водворили в камеру-одиночку тюрьмы Шан-Долон. И хотя он понимал, что оставаться здесь ему уже недолго, чувство все равно было не из приятных. Не знаю, как повел бы себя в этой обстановке любой иной человек, но Михайлов есть Михайлов — он отправился спать. Его разбудили незадолго до рассвета, часов около пяти. Вероятно, даже в этом был некий расчет на психологическое воздействие. Особо собирать ему было нечего, по инструкции, существующей в Шан-Долон, все вещи заключенного собирали надзиратели. Он лишь тщательно просмотрел и сложил в папку те бумаги, что готовил к суду, положив сверху документ, который, не сомневался, ему непременно понадобится. Вот, что было сказано в этом поистине уникальном донесении:

«Господину Зекшену, Судебному следователю

Сегодня организация ОССО передала нам, что она получила сообщение из двух совершенно разных следственных органов России, в которых говорится о том, что в самое ближайшее время официальная просьба о выдаче МИХАЙЛОВА СЕРГЕЯ будет передана министерствам Российской Федерации. Один источник информации отмечает, что после выдачи Сергей Михайлов БУДЕТ УБИТ (выделено мной. — О.Я.)».

Во внутреннем дворе тюрьмы Сергея усадили в машину с наглухо зашторенными стеклами и куда-то повезли. Через полчаса он оказался в той самой камере аэропорта Куантрэн, куда был доставлен после задержания 16 октября 1996 года. С тех пор прошло два года и два месяца, точнее — 778 дней. Без лишних обиняков Михайлову заявили, что сегодня же он будет отправлен в Москву. Уже понимая, что происходит, но сохраняя внешнюю невозмутимость, Сергей потребовал выдать ему его личные документы и со-проводительные бумаги. На что полицейский офицер в достаточно резких выражениях и с явным апломбом заметил, что никто ничего не вправе требовать у швейцарских полицейских. Полиция-де сама ведает, что ей надлежит делать. Из этой фразы Сергею стало окончательно ясно, что его попросту хотят выслать из страны без всяких документов.

К тому моменту Михайлов, конечно, не мог знать, что утром его адвокатам в порядке конфиденциальной информации и, так сказать, из чувства глубочайшего уважения и расположения именно к ним сообщили, что в деле Михайлова отсутствуют какие-либо личные документы. Скорее всего, они находятся либо в сейфе следственного судьи Зекшена, либо, что еще вероятнее, хранятся у прокурора Кроше. Ни того, ни другого разыскать не удается.

«Вы же понимаете, господа, выходные дни — для швейцарцев это святое», — лицемерно вздохнул информатор. Адвокаты тем ни менее восприняли столь тревожное для их подзащитного сообщение весьма благодушно, решив, что Кроше и Зекшен такой вот мелкой местью сводят счеты за свое поражение и Михайлову теперь придется еще двое суток, до понедельника, пробыть в своей тюремной камере, ожидая полного освобождения. Испытывая вполне объяснимую эйфорию после ошеломляющей победы, читая и перечитывая по многу раз свои фамилии во всех печатных изданиях, мэтры швейцарской адвокатуры полагали, что ничего страшного не произошло — ну подумаешь, что такое двое суток после столь блестящего вердикта!

Не зная, повторюсь, этих нюансов, Сергей с присущей ему остротой мгновенно проанализировал ситуацию и уже не сомневался, что против него готовится некая провокация.

— Послушайте, господа, — обратился он к полицейским. — Как вы себе представляете мое появление в России или в каком-либо ином государстве? Человек два года отсидел под следствием в женевской тюрьме и теперь прилетает не то что без паспорта, а вообще — без всяких документов. Да меня тут же обвинят в побеге из тюрьмы, а также в нелегальном пересечении государственных границ. И каким образом я смогу доказать, что покинул вашу страну легитимным порядком? Присяжные признали меня не виновным. Не далее, как вчера вечером судья объявила меня свободным человеком и я не намерен подчи-няться вашему произволу. Вы напрасно думаете, что вот так запросто сумеете затолкать меня в самолет. Пока мне не выдадут сопроводительных документов, я и шагу отсюда не сделаю. А если вы захотите применить ко мне силу, то вам придется очень постараться. Советую не терять времени и вызвать сюда подразделение спецназа, да пусть ребят отберут покрепче. Я прекрасно владею восточными единоборствами, так что уступать вашим парням я не намерен и за себя сумею постоять. Они смогут занести меня в самолет лишь на носилках, предварительно переломав мне все кости. Заодно продемонстрируете всему миру свою хваленую швейцарскую демократию.

Привыкшие к безропотному и бессловесному подчинению, женевские полицейские попросту оторопели — тирада, произнесенная вчерашним заключенным тюрьмы Шан-Долон, явно возымела на них действие. Полицейский офицер стремглав бросился к телефону, сбивчиво передавая требования Михайлова, то и дело повторяя, что «месье Микайлоф» в случае невыполнения его требований грозится применить физическую силу. Трактование было, конечно, весьма вольным, но Сергея и такая интерпретация его слов вполне устраивала. Тем более, что неповоротливая чиновничья машина мгновенно пришла в движение. Уже через несколько минут оснащенные по последнему слову современных средств связи полицейские аэропорта строчили кому-то донесения и отправляли их по портативному факсу, вмонтированному в кейс, а вскоре и ответ, заверенный всеми необходимыми подписями и печатями, был по тому же факсу получен. Документ сей можно использовать в качестве эксклюзивного образца правового цинизма и кощунства, граничащих с беспределом, а место ему не иначе как в международном музее Фемиды, если таковой когда-нибудь создадут. И та самая Карла дель Понте, дни которой на посту генерального прокурора Швейцарии были уже сочтены, именно она, поправ все законы и до суда предрекая Михайлову долгое тюремное заключение, к этому кощунственному документу свою руку приложила непосредственно:

«Полиция кантона Женева Полиция безопасности Секция! V

Относительно: СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВА

Мы подтверждаем, что господин Михайлов Сергей, дата рождения 07.02.1958 г., должен быть выслан в Москву на борту рейса Ту-272 по требованию генерального прокурора Швейцарии.

12 декабря 1998 года. Полиция безопасности Секция! V»

— Все это заняло довольно много времени, и, когда мы подъехали к самолету, трапа уже не было, так что мне пришлось взбираться по какой-то шаткой лесенке, — завершил свой рассказ Сергей. — Кстати, оба документа — и о вероятности моего убийства в Москве, и о предписании генерального прокурора Швейцарии отправить меня в Россию я бы хотел, чтобы пока находились у тебя.

— Но ведь это такие важные бумаги, они в любой момент могут тебе и самому понадобиться, — удивился я его решению.

— Именно потому, что они действительно чрезвычайно важные, я бы и хотел, чтобы с ними ничего не случилось, — возразил Сергей. — Дело в том, что я готов к любым провокациям. Впрочем, если ты боишься… Мы ведь, по сути, с тобой едва знакомы.

— Вот еще! — фыркнул я. — Чем мне, журналисту, который два года официально освещал этот процесс, могут повредить бумаги, имеющие непосредственное отношение к делу? И потом, если бы я был таким боязливым и осмотрительным, я бы не летел сломя голову в этот самолет.

— Это точно, — широко улыбнулся Михайлов. — Кстати, ты обещал рассказать, как здесь очутился. Ну, насчет твоей гениальности я уже понял, а к чему относится «я тебя вычислил»?

— Да это просто с языка сорвалась фраза из старого анекдота.

Если захочешь, потом расскажу.

— Нет уж, рассказывай сразу, я люблю анекдоты.

— Ладно, анекдот такой. Рано утром по микрорайону идет мужчина, а ему навстречу — другой. Мужчина рассуждает: «Откуда может так рано утром идти такой элегантный молодой человек? Конечно, от женщины. В нашем районе три достойные женщины: Маня, Рая и моя любовница Роза. От Розы я иду сам. Маня лечится от болезни, которую в приличном обществе называть нельзя. У Раи новый любовник, которого я не видел, но знаю, что его зовут Григорий Маркович». В этот момент они поравнялись. Мужчина галантно приподнимает шляпу и приветствует: «Доброе утречко, Григорий Маркович». Тот удивлен:

— Откуда вы меня знаете?

— Я вас таки да вичислил!

Отсмеявшись, Сергей потребовал и от меня подробного, так сказать, без анекдотных хохмочек рассказа. А я и не возражал.

Утром, после того как адвокаты получили информацию о том, что документы Михайлова хранятся либо у Зекшена, либо у Кроше, они решили, что и им не грех провести славно уик-энд. Меня же свербила какая-то неосознанная мысль, скорее интуитивная, нежели осмысленная. Со своими сомнениями я отправился к переводчику Андрею Хазову. Выслушав мои сомнения, Андрей высмеивать меня не стал, но заметил, что мне не хватает знания ментальности швейцарцев.

— В выходные дни здесь не происходит и не может произойти ничего, что помешает отдыху швейцарца, — увещевал Хазов. — Никто делами Сергея заниматься не будет, все решения примут не раньше понедельника.

— Тогда и я тебе возражу, — огрызался я нахально. — Ты ведь знаешь поговорку о небывалой скупости швейцарцев: «Ни один швейцарец не ляжет спать до тех пор, пока десять раз не пересчитает тот единственный франк, который в этот день заработал».

— Это ты к чему?

— Да к тому, что если решение о высылке из страны уже принято, то его осуществят именно сегодня, в субботу, не дожидаясь начала недели. К тому же отправлять будут только рейсом «Аэрофлота», а не швейцарской авиакомпании, дабы не выкладывать собственные денежки. Ты лучше позвони в аэропорт и узнай, есть ли сегодня аэрофлотовский рейс из Женевы, а если есть, то в котором часу.

Выяснилось, что именно сегодня в Москву летит самолет «Аэрофлота» и до конца регистрации остается чуть менее часа. Я стремглав бросился в свой гостиничный номер за чемоданом, Андрей плелся за мной и уныло бубнил, что не понимает, мне-то для чего лететь именно этим самолетом.

— Эксклюзивное интервью на борту самолета с человеком, которого два года кряду обвиняли в мыслимых и немыслимых преступлениях, а затем полностью признали невиновным, — это же вершина репортерской удачи, — на ходу объяснял я Хазову, беспорядочно запихивая в чемодан вещи и упаковывая компьютер.

В аэропорт я примчался, когда регистрация только-только закончилась. И все же меня зарегистрировали — свободные места были, это в итоге и решило дело.

Закончив свой рассказ, я подозвал все ту же стюардессу Риту, сменившую теперь гнев на милость, и предложил Сергею выпить за его освобождение. Он отрицательно покачал головой и заметил, что в Москву ему лучше прилететь абсолютно трезвым, так как неизвестно, какие сюрпризы там его могут ждать.

— Ну тогда позволь мне одному выпить за твою свободу, — упрямо заартачился я.

Сергей посмотрел на меня долгим взглядом, едва заметно улыбнулся и произнес:

— В таком случае позволь тебе этого не позволить. — Он плеснул водки на донышко рюмки, а доверху — кубики льда.

Самолет мерно гудел моторами, и хотя Михайлов постоянно думал о чем-то своем, на вопросы мои отвечал охотно. Так что задуманное эксклюзивное интервью шло как по маслу. Но потом затрещало, что называется, по швам. Дело в том, что этим же рейсом в Москву возвращались несколько свидетелей защиты, из тех, что в последний день заседания выступали в суде. Сарафанное радио, как известно, вообще самое оперативное, а уж в замкнутом пространстве самолета оно сработало безотказно — о том, что в самолете летит Сергей Михайлов, уже вскоре стало известно всем. В наш салон началось настоящее паломничество. С Натальей Саранкиной, Владимиром Кизяковским, Василием Зиминым Михайлов проработал много лет, не виделись они давно, а во время суда да и после оглашения вердикта присяжных им, понятное дело, пообщаться не удалось. Так что теперь, в самолете, торопились наговориться. Кончилось тем, что стюардесса непререкаемым тоном попросила прекратить хождение по салону и приказным тоном велела всем занять свои места, тем более, что вскоре и посадку объявили.

В международном аэропорту Шереметьево гремела музыка, довольно оживленная и многочисленная группа людей ликовала, поднимая поверх голов какие-то транспаранты и выкрикивая то и дело невнятные приветствия. Это встречали спортсменов, которые, совершив, видимо, поистине гражданский подвиг, умудрились на норвежской лыжне не отстать от каких-то африканцев. Правда, внимание телевидения, представленного вездесущим каналом НТВ, было все-таки обращено к Михайлову. Надо полагать, энтэвэшники получили информацию непосредственно из Швейцарии, от тамошнего своего корреспондента, который накануне днем поторопился «присудить» Михайлову семь с половиной лет тюрьмы (наслушался, видать, доверчивый, Карлу дель Понте), а теперь вот заглаживал собственный промах. Довольно лаконично ответив на вопросы телевизионщиков, Сергей высоко над головой поднял руку с разомкнутыми указательным и средним пальцами — Виктория! И проследовал к выходу. А здесь его уже ждали не менее предусмотрительные друзья, которые, как выяснилось позже, на всякий случай прихватив теплую одежду, встречали в этот день все рейсы из Женевы.

* * *

Мы довольно долго ехали куда-то через заснеженную морозную Москву, потом оказались в уютном ресторанчике, где, как я вскоре понял, отмечали день рождения старшей дочери Сергея — Александры. Поначалу родные не хотели справлять день рождения, но кто-то настоял: а вдруг Сергей именно сегодня вернется, вот будет ему сюрприз. И сюрприз получился на славу. Было много тостов, веселья и всего того, что должно быть, когда после долгой разлуки встречаются родные, любящие друг друга люди, твердо верящие, что, несмотря на все невзгоды, они будут вместе.

Впрочем, из того вечера, калейдоскопа незнакомых лиц, шума и веселья я уже мало что помню. Запомнился лишь вот какой эпизод. Когда уже садился в машину, чтобы ехать в гостиницу, ко мне подошел московский адвокат Михайлова Сергей Пограмков — мы к тому времени уже были знакомы. Пограмков сказал, что, по словам Михайлова, у меня-де хранятся какие-то очень важные документы и будет лучше, если я передам их ему, адвокату. На что я, как мне казалось, резонно возразил: «Сергей просил, чтобы эти бумаги на-ходились у меня, отдам их только ему лично», — и, захлопнув дверцу машины, откинулся на мягкую спинку сиденья, мгновенно провалившись в сон. Журналист устал.

 

Глава вторая. СНОВА — ДОМА

Через пару дней после возвращения в Москву Сергей собрал дома друзей, пригласил и меня. Ночью мне нужно было улетать, но решил, что на эту встречу пойду непременно, хоть на пару часов. Признаюсь, мне не терпелось увидеть тех пресловутых солнцевских, о злостной силе которых я за эти годы так много читал в газетах самых разных стран мира. Познакомившись сначала с Виктором Авериным и Арнольдом Спиваковским, увидев и услышав на многочисленных судебных заседаниях самого Сергея Михайлова, я уже отчетливо понимал, что «Солнцевская» ОПГ — это искусно созданный миф, которым очень удобно манипулировать спецслужбам самых разных стран мира, включая и саму Россию, где, собственно, этот миф родился и постоянно пополнялся самыми невероятными страшилками.

Два с лишним годом публикуя статьи, репортажи, интервью о женевском деле Сергея Михайлова, имея неограниченный доступ ко всем материалам, которым располагали адвокаты (на самом деле такое право предоставлялось любому журналисту, будь на то его желание, хотя желающих-то и не оказалось), я, как никто другой, понимал, что никакого дела нет. Собственно, в конце следствия, когда уже материалы готовились к передаче в суд, высокопоставленные представители швейцарской юстиции и не скрывали даже, что они готовят показательный процесс — в первую очередь политический, нежели уголовный. Вслух не озвучивалось, но по намекам и недомолвкам, которые были красноречивее любых слов, становилось ясно, что приговор Михайлову должен стать грозным предупреждениям всем русским бизнесменам, у которых возникнет не только желание, но и сама мысль о своем «вторжении» на Запад, ведении здесь бизнеса. Отсутствие каких-либо доказательств вины Михайлова его сатрапов нимало не смущало. И два года понадобились им отнюдь не для сбора доказательств. Это время было необходимо, чтобы создать образ «крестного отца русской мафии», создать так, чтобы никто даже не помыслил усомниться в том, что перед ними злодей новой формации. Русский, что весьма важно, злодей. И, надо сказать, в этом они преуспели. Редко какое издание или телевизионный канал устояли от соблазна помусолить этот лакомый кусочек. Если где-то шла речь о незаконной торговле оружием, тут же находились «мудрые» аналитики, усматривающие в этом след Михайлова. Наркотики, проституция, отмывание денег, рэкет — ну как тут без Михайлова?! Странно, что его еще в скрытом каннибализме не обвиняли. Но, увлекшись огульными, ничем и никем не подтвержденными обвинениями, швейцарская юстиция забыла о той судебной демократической системе, которая была создана в их же стране. Присяжные желали видеть доказательства, им, видите ли, документы подавай. А не обнаружив таковых, без тени сомнений все шестеро присяжных единогласно вынесли оправдательный вердикт, заявив во всеуслышание, что сказки, дескать, хороши, когда в уютном домике потрескивают дрова в камине, а суду нужны документально оформленные доказательства, а также надлежаще подкрепленные и зафиксированные свидетельские показания.

Однако верить в невиновность конкретного человека — это одно, а в непричастность ко всему услышанному целой группы людей — совсем иное. Одним словом, кое в чем я сомневался, полагая, что некая «Солнцевская» группировка, пусть и не в таком устрашающем виде, как ее обрисовали мои многочисленные коллеги в разных уголках света, все же существует. И вот теперь мне не терпелось увидеть этих людей. Стол был обильным, людей собралось много. Описывать яства не берусь — Дюма-отец, непревзойденный в этом жанре специалист, раз и навсегда отбил у всех иных писателей охоту к этому занятию. Да и интересовали меня в первую очередь люди. Я пожимал чьи-то руки, называл свое имя, выслушивая и тут же забывая их имена, — в этом калейдоскопе приветствий запомнить кого-то конкретно было просто немыслимо. Мне было любопытно все — как они одеты, как общаются друг с другом, особенности их речи, как едят, пьют. Говорили обычное, матерились в меру — рассказывая анекдот «с перчиком». На блатном жаргоне не изъяснялись вовсе. Особо пьяных я тоже не приметил, хотя рюмки поднимали регулярно, за произнесенные тосты их опустошая либо ополовинивая, — одним словом, обычная мужская компания. Только одно я понял из разговоров — здесь дей-ствительно собрались солнцевские. То есть те, кто родился либо долго жил в Солнцевском районе Москвы и не видел ни малейшей причины скрывать место своего обитания, как не приходит и мысли в голову скрывать свою географическую принадлежность киевлянам или питерцам, москвичам с Плющихи либо с Тверской. Одним словом, никакой банды, или, как предпочитали обозначать этих людей в СМИ, «организованной преступной группировки», я не обнаружил, с чем и убыл ночью в Бангкок освещать ход про-ходящих там Азиатских спортивных игр.

…Много времени спустя, отвечая на вопрос одного пытливого журналиста, была ли на самом деле «Солнцевская» группировка или же это все выдумки, Сергей Михайлов ответил так:

— Смотря что понимать под словом «группировка». У нас так любят манипулировать словами, что частенько забывают про их истинный смысл. Да, действительно, была группа людей, собравшихся для совместного ведения бизнеса. Собственно, в те, еще советские времена, слово «бизнес» не в ходу было. Начиналось кооперативное движение, и мы создали свой первый кооператив. С кем прикажете начинать новое дело, как не с людьми, хорошо тебе знакомыми, с кем учился в школе, жил на соседних улицах, в ком уверен, что тебя не предадут и не продадут. Мы никогда не посягали на чужое, но всегда могли постоять за свое. Дерзкими нас стали называть именно потому, что мы сумели отстоять свой бизнес. У нас хватало и сил, и решимости ни с кем не делиться, никому не уступать. Мы выпадали из общепринятой схемы того времени, а это вызвало недовольство, пересуды и вымыслы самые невероятные.

— А у вас был свой собственный кодекс либо устав? — поинтересовался все тот же журналист.

— Существует мнение, опять-таки искаженное, что наша группа состояла вся сплошь из бывших спортсменов. Действительно, многие из нас занимались спортом. И у нас было много друзей, с которыми мы вместе тренировались, ездили на сборы, соревнования. Но к тому времени, о котором идет речь, бывшие спортсмены закончили вузы, стали экономистами, инженерами, приобрели опыт управленческой и организационной работы. Знаете, я никогда не различал людей, допустим, по национальному признаку. Для меня лично существует только две национальности — порядочный человек и непорядочный человек. Так и в деловом подходе — для меня в первую очередь имеют значение деловые качества партнеров и степень их порядочности. Что же касается какого-либо кодекса или устава, то нам они были не нужны. Большинство из тех, с кем я работал и работаю по сей день — люди верующие. А для верующего человека существует только один устав — это Заповеди, которые дал Всевышний Моисею, а тот передал их людям. Никакого другого устава, кроме Заповедей, нам не надо.

* * *

В Москву я вернулся через несколько месяцев. Работа над книгой о женевском процессе Михайлова была в полном разгаре, но я понимал, что вдали от героя завершить эту работу мне не удастся. Я знал материал поверхностно, более, скажем, созерцательно, мне явно не хватало взгляда на события изнутри, о чем я Сергею напрямик в телефонном разговоре и сказал. Сергей с моими доводами согласился тотчас, и уже вечером следующего дня меня встречали в Москве. Полагая, что жить буду в гостинице, я был, не скрою, приятно удивлен, когда получил приглашение остановиться у него дома. Мои эмоции были вызваны не личными амбициями, хотя и их я не лишен, чего уж лукавить. И все же больше всего радовала возможность ежедневно находиться рядом с тем, о ком пишу. Такая удача редко выпадает писателю. Надеюсь, хоть этот вывод профес-сионалы пера оспаривать не станут.

…В крохотный свой офис, расположенный в Центральном доме туриста, Михайлов ездил ежедневно. За два года, что он провел в швейцарской тюрьме, все его проекты и бизнес-наработки безнадежно утратили свою актуальность. Нужно было искать новые проекты, сориентироваться в современной экономике России, ее тенденциях, особенностях и изменениях, происшедших за это стремительно мчавшееся время. Он встречался с экономистами, производственниками, без устали выслушивал любые, даже самые фантастические на первый взгляд предложения. Друзья порой сетовали:

«Серега, ну что ты целый час слушал бредни этого фантазера. Его уже через пять минут вежливо спровадить надо было». Он отвечал вроде бы уклончиво и лаконично, но по сути — очень точно: «Хочу разобраться».

Как-то вместе выехали мы из дому.

— Обрати внимание, — сказал Михайлов, — сзади джип серый катит. Машина одна и та же. Каждый день. Сопровождают меня неустанно, даже не скрывают, что следят за мной.

— Но кто это и зачем они за тобой следят с такой назойливостью?

— Ну, кто это, я могу только догадываться. А зачем следят — очевидно. Дают мне понять, что каждый мой шаг у них под контролем. Ну да мне все равно. Хотят следить, пусть следят. Я даже пару раз, когда из дому выезжал, раскланивался с ними. Но они не отвечают. Может, инструкции не позволяют или просто невежливые такие.

К слову сказать, наблюдение за Михайловым, по крайней мере столь явное, сняли лишь спустя несколько месяцев. Видно, убедились в полной бесперспективности наблюдения за «объектом», а может, бюджет спецслужб трещать по швам стал, дело-то недешевое — круглосуточное наблюдение за человеком, который за день чуть не по двести километров накатывает.

А Сергей словно заново узнавал свою любимую Москву. Старался не пропускать театральных премьер, с удовольствием ходил на концерты, игры КВН, выставки. Его высокую статную фигуру узнавали повсюду. За спиной то и дело слышался шепот: тот самый, Михась, ну солнцевский, который суд в Женеве выиграл… Знакомые и даже малознакомые люди зачастую спешили подойти поздороваться. Многие уверяли, что не верили в его виновность, а напротив, верили в торжество справедливости. Правда, частенько говорили об этом почему-то шепотом, беспрестанно озираясь и оглядываясь, будто совершали что-то чрезвычайно опасное и рискованное.

Как-то в одном модном ресторане навстречу Михайлову поспешил известный певец и композитор. Плача и слез не пряча и утирая, стал говорить, как не спал ночами, молясь за скорейшее и благополучное возвращение дорогого друга Сережи. Его тогда еще жена, тоже известная певица, навек сохранившая свой украинский «ховор», из-за стола, правда, не поднялась, но головой согласно кивала: да, дескать, ночей не спали и глаза все выплакали. На столе у них стояла почти уже опорожненная бутылка водки, и когда певец-композитор к столу возвращался, то в кресло свое вписался далеко не с первого раза. Отойдя чуть поодаль, Сергей спросил у одного из близких друзей, кивнув в сторону композитора: «Позвонил хоть раз?» — и тот, отрицательно качнув головой, скупо ответил: «Ни разу».

Время его было спресованно до невероятной плотности, но все же он старался как можно больше бывать с семьей. То отправлялись все вместе на птичий рынок, то на выставку меда, то долгими зимними вечерами вместе гуляли по старому Арбату, и прогулки эти затягивались до глубокой ночи. Завтракать Сергей предпочитал с отцом. Стол был не по-утреннему уставлен всевозможными яствами, но сын словно спешил напоследок побаловать отца — увы, ничего утешающего или обнадеживающего врачи о ходе его онкологического заболевания не говорили.

Анатолий Павлович просыпался ранехонько. Курил в одиночку одну сигарету за другой, выжидая время, потом звонил мне по переговорному устройству и ворчал: «Писатель, ну хватит тебе прохлаждаться, давай чайку попьем». Я очень ценил утренние часы работы, но разговоры с Анатолием Павловичем, Палычем, как его называли все вокруг, были для меня еще важнее. Те пару часов, пока на кухню выходил свежий и бодрый после утреннего душа Сергей, Палыч рассказывал мне о своей молодости, о службе в армии и, конечно же, о сыне. Характера Палыч был твердого и властного, внешне несколько грубоват. Помню, поначалу Сергей даже опасения осторожные высказывал по тому поводу, найдем ли мы с его отцом общий язык. А потом всякий раз удивлялся, застав нас за мирной и покойной, обстоятельной утренней беседой. Ласкательных да уменьшительных имен не признавал, сына называл чаще всего Серегой либо Сережкой, но такая лю-бовь и гордость сквозили в его взгляде, что не утаить их было даже за внешней суровостью этого человека, прожившего такую нелегкую жизнь. Да и болезнь свою переносил он мужественно, порой боль терпел до тех пор, когда уже без врачей обойтись было просто невозможно.

Людмила, жена Сергея, хотя у нее и были по дому помощницы, свекру предпочитала сама и блинов испечь да на стол подать и чайку горяченького собственноручно освежить. Завтраки иногда затягивались на несколько часов, и лишь после этого возвращался я к работе над книгой, ничуть не жалея о потраченном времени.

Иногда навещали меня две очаровательные посетительницы. Первый раз они появились через несколько дней, как поселился я в доме Михайловых. Скрипнула дверь, я на скрип оглянулся и увидел в дверном проеме четыре блестящих глазика. Затем на пороге возникли две сестрички в умиляюще уютных коротких домашних валеночках. Я уже знал, что старшую зовут Шурочка, младшую Верочка. Они немножко посопели на пороге, потом Верочка спросила решительно:

— Вы писатель?

— Писатель.

— Книгу пишете, — не спросила, а утвердилась она в собственном мнении.

— А можно нам посмотреть, как писатели книгу пишут? — спросила Шурочка.

Честно говоря, я растерялся, не зная, что и ответить.

— Ну, конечно, смотрите, если вам интересно. Вот садитесь сюда и смотрите.

В этот момент в комнату вошел Сергей.

— Вы что тут мешаете? — притворно строго спросил он дочерей.

— Мы не мешаем, — чуть ли не хором обидчиво возразили сестрички. — Мы смотрим, как писатели книгу пишут.

С того дня их посещения стали регулярными, и мы сдружились. Сейчас, когда я смотрю на двух светских молодых изысканных дам, окруженных собственными детьми, я невольно вспоминаю всякий раз тот вечер, когда они пришли выяснить, как писатели книгу пишут.

…В тот день, когда издательство «Вече» прислало мне первые пять сигнальных экземпляров книги, вышедшей с анонсом «Тайны женевского процесса», у Сергея брали интервью представители самых крупных и популярных изданий Швейцарии. Зарубежные гости задавали ему множество самых разнообразных вопросов, фотографировали дома и на Красной площади. Один из репортеров с достаточно явным упреком заметил:

— Послушайте, господин Михайлов, вам не стыдно плохо отзываться о Швейцарии? Вас же там оправдали. Да к тому же выдали невиданную компенсацию — в полмиллиона долларов. Ведь вам же наверняка известно, что после прецедента с вами в швейцарское законодательство внесли изменения и теперь ни один иностранец не может рассчитывать на компенсацию, подобную вашей.

На что Сергей Анатольевич ответил:

— Я же не страну и ее народ ругаю, а власть предержащую, в частности, юриспруденцию, по вине которой меня неправовым образом столько времени в тюрьме держали. Счета заморозили, поломали блестящие контракты. Да что там счета и контракты! Два года жизни украли! А чтобы вы не сомневались, какие ко мне в Швейцарии применялись методы, я вам два документа покажу.

И Михайлов продемонстрировал им подлинники пресловутых бумаг: уведомление о его предполагаемом убийстве и требование Карлы дель Понта о немедленной высылке из Швейцарии в ту страну, где Михайлову, судя по донесению, грозила смертельная опасность.

Получив из издательства сигнальные экземпляры и узнав, где сейчас находится Михайлов, я поехал на Красную площадь. Гости уже прощались с ним, собираясь ехать в аэропорт. Сергей внимательно осмотрел книгу и велел отдать швейцарцам все пять экземпляров — гостей как раз было пятеро.

— Обойдутся хотя бы четырьмя, — сварливо возразил я. — Первый экземпляр должен принадлежать тебе.

— Да отдай все, нам же еще пришлют.

— Не отдам, первый экземпляр по праву твой. Даже не мой, как автора, а именно твой, — продолжал я упрямиться.

Видно, что-то такое почувствовал он в моих интонациях, но махнул рукой, дескать, поступай, как знаешь. Уже вскоре мы узнали, что швейцарские журналисты в полном смысле слова разодрали на главы полученные ими четыре экземпляра книги и перевели ее на родной язык чуть ли не за неделю. Ни единого возражения из Швейцарской Конфедерации не последовало.

 

Глава третья. ОДЕЯЛО ЛЖИ ИЗ ЛОСКУТОВ ПРАВДЫ

В свое время основанием для задержания Сергея Михайлова в Женеве послужила статья, опубликованная в бельгийской газете «Ле суар». Казалось бы, какое отношение рядовая бельгийская «вечерка» имеет к швейцарскому правосудию? Но, надо полагать, дело тут вовсе не в географии. Если бы подобная публикация появилась в каком-либо издании, допустим, Катманду или на Огненной Земле, то и этого было бы достаточно, чтобы инспирировать «дело», шитое белыми нитками. После вынесения оправдательного вердикта адвокаты Михайлова подали иск против бельгийского издания и спустя всего-навсего… десять (!) лет «Ле суар» вынуждена была признать, что опубликованные о Михайлове данные оказались непроверенными и, мягко говоря, недостоверными. Юристы газеты ссылались в основном на то, что использовали преимущественно те «факты», которые почерпнули из российской прессы, не удосужившись найти им хоть какое-нибудь подтверждение и не отправив в правоохранительные органы ни единого запроса. Газета выплатила Михайлову компенсацию, на своих страницах вынуждена была опубликовать опровержение, правда, набранное самым мелким шрифтом и втиснутое в неприметное место. Сдается мне, что «Ле суар» совершенно напрасно проявила столь завидные строптивость и упорство, достойные лучшего применения. На мой взгляд, кроме благодарности к Михайлову, бельгийские журналисты ничего испытывать и не должны были. Ну, судите сами, кто знал в мире о существовании скромной «вечерки», издающейся в Брюсселе? А за те два с лишним года, что шло следствие, «Ле суар» не цитировал только ленивый. На нее ссылались коллегижурналисты в разных странах мира, ее беспрестанно цитировали обвинители. Даже в суде прокурор патетически восклицал: «В “Ле суар” сказано!..» Ну надо же, какой всемирно авторитетный источник вдруг объявился в деле борьбы с международным криминалом. Одним словом, рекламу «Ле суар» Сергей Михайлов сделал поистине неоценимую.

Собственно, не только «Ле суар», но и все западные издания в те годы да и по сей день пользуются исключительно теми данными о криминальной и псевдокриминальной обстановке в России, которыми их щедро и охотно снабжают сами же российские журналисты. Во время женевского процесса были исписаны тонны бумаги, затрачены гигантские средства на проведение всевозможных экспертиз по совершенно ничтожному поводу: свидетельствует ли о криминальной принадлежности людей сделанная ими на церковном колоколе надпись «От солнцевской братвы»? В 1997 году московский журналист Лариса Кислинская в газете «Совершенно секретно» опубликовала статью «Депутат мафии» о неблаговидных, скажем так, действиях депутата Московской городской думы Анатолия Станкова. В публикации есть фраза, что Станков сфотографировался вместе с батюшкой из деревни Федосьино, «которой, — цитирую Кислинскую, — был подарен колокол с надписью “От солнцевской братвы”. В итоге было установлено, что на колоколе нет слова «братвы», а есть слово «братии». Кстати сказать, старинное доброе русское слово, означающее не что иное, как братство по вере, но, Боже ж ты мой, как многозначительны были женевские прокуроры, пытаясь придать благому делу криминальный характер. К слову сказать, на присяжных в суде этот эпизод не произвел ни малейшего впечатления. И не только потому, что они в переводе на французский не уловили никаких криминальных нюансов. Присяжные просто не поняли, почему жители одного из московских районов не могли на собственные деньги отлить колокол для церкви, куда сами же и ходят молиться.

…Из воспоминаний собственной юности. Одного моего приятеля в чем-то, уж не припомню, в чем именно, обвиняли, не столько перевирая произнесенные им слова, сколько интонациями искажая суть им сказанного. Он, выслушав оппонентов, с обидой произнес:

«Если с такими интонациями читать Карла Маркса, то его бы следовало судить за антикоммунистическую пропаганду». Вот уж поистине — велик и могуч русский язык.

Бывший министр юстиции Валентин Ковалев в баньке попарился, где и был заснят на видеопленку, если это не монтаж, чего, кстати, доказать так и не смогли. Та же Кислинская пишет: «Съемки велись в сауне ночного клуба, известного как одно из любимых мест встреч ребят из Солнцева, чей лидер Сергей Михайлов (он же Михась) сейчас томится в швейцарских “застенках”». Вот так вот, и никак иначе. Интересно, а если бы в той сауне ненароком побывали, допустим, японские туристы, то «золотое перо России» Лариса Кислинская обвинила бы экс-министра Ковалева в принадлежности к «Якудзе»?..

Именно с подачи журналистов детское, еще со школьных лет, невинное производное фамилии Сергея превратилось со временем в криминальную кличку. Не мешало бы, правда, собратьям по перу пройти правовой ликбез (уж извините за менторство). И тогда бы они узнали, что криминальной может считаться только та кличка, по которой обращаются к своему сообщнику участники общего преступления, чей злой умысел доказан в суде, а приговор по данному делу вступил в законную силу. И никак иначе.

Как-то Сергей в сердцах заметил:

— Идет обычная телепередача, ведущая Татьяна Миткова спокойненько так, упоминая меня, говорит «Михась». С какой, спрашивается, стати? Мы же с ней никогда даже знакомы не были. Откуда такая фамильярность? Представляешь, какой бы поднялся шум, если бы я ее каким-нибудь детским прозвищем назвал просто в частном разговоре, а тут на всю страну и без всякого смущения, с полным осознанием собственной правоты.

* * *

Когда женевский процесс был завершен, более всего его результат разочаровал российских журналистов. Ну как же так! Они столько лет создавали кровожадный образ «крестного отца русской мафии», а все их старания оказались пустыми. Какие-то там школьный учитель, автослесарь, домохозяйка и прочие представители среднего социального сословия, составляющие жюри присяжных суда кантона Женева, проигнорировали мнение российских журналистов и не признали в Михайлове криминального лидера, а напротив — признали его полностью не виновным. Да и швейцарское го-сударство тоже хорошо — выплатило компенсацию в полмиллиона баксов человеку, о котором русские газеты за много лет ни единого доброго слова не сказали. Позволю себе авторское бахвальство и процитирую несколько строк, завершающих книгу о женевском процессе:

«Сергей Михайлов живет в Москве, занимается бизнесом. Журналисты пообещали ему на страницах своих газет, что будут за ним тщательно следить. Поражений прощать никто не любит».

Прошло пятнадцать лет. Свое слово пресса сдержала да и до сих пор держит. Правда, эта слежка носит весьма специфический характер. Речь вовсе не идет о глубоких журналистских расследованиях по одной простой причине — расследовать-то нечего. А если сенсации нет, то ее нужно создать. Кстати сказать, не такое уж сложное для профессионала занятие. Было бы ключевое слово, в данном случае фамилия, а сенсацию состряпать несложно. При этом нужно иметь только моток белых ниток. Моток должен быть потолще, а вот сами нитки желательно, чтобы были потоньше, дабы не так заметно выделялись на темном фоне клеветы. В свое время старая русская интеллигенция, чуравшаяся острых выражений и боявшаяся резким словом обидеть ближнего, называла клевету одеялом лжи из лоскутов правды. И даже те, кому сие выражение нынче неведомо, с успехом применяют эту формулу.

К примеру, разоблачает один известный криминальный репортер сделку «Газпрома» с американской компанией «Итера». Переполненный праведной болью за утраченные государством бюджетные средства, негодует, гневается искренне, что «Итера» «является офшорной компанией и, естественно, не осуществляет никаких налоговых платежей, несмотря на использование российской сети газопроводов». А стоят за всей этой хитроумной и явно противозаконной комбинацией, по мнению репортера, конечно же, «Солнцевская» ОПГ и ее лидер Сергей Михайлов. Ну просто не могу сдержаться, чтобы анекдот в связи с этим не рассказать.

Грузин стоит под окнами роддома и зовет жену:

— Софико, Софико!

В окно выглядывает женщина.

— Родила?

Расплывшись в улыбке, женщина кивает.

— Малчик?

Женщина отрицательно качает головой. В возмущении и непонимании происходящего грузин гневно восклицает:

— А кто?!

И действительно, ну кто еще может быть виновен в том, что Газпром, допустим даже, что это правда, умыкнул кровные российские денежки, если не Михайлов и подвластные ему пресловутые солнцевские?

В пресс-службе Сергея Михайлова тщательно следят за всеми публикациями, так или иначе связанными с его именем. Недавно на одном из интернет-сайтов появилась несуразно огромная по объему статья, вернее даже, подборка из десятка примерно статей, посвященная, если верить заголовку, депутату Государственной думы РФ Алексею Митрофанову. Сначала в пресс-службе недоумевали, в какой связи компьютерная система поиска выдала эту публикацию. И здесь не обошлось без солнцевских и Михайлова. Собственно, о самом Митрофанове всего ничего, зато одеяло лжи размеров вышло необыкновенных, кроили, видно, с таким расчетом, чтобы всех жителей Солнцевского района можно было накрыть разом.

В частности, журналисты сайта утверждают, что именно Сергей Михайлов стал причиной того, что в 1995 году между министерствами внутренних дел Австрии и России была достигнута договоренность об интенсивном обмене информации о «новых русских», переезжающих в Австрию на постоянное место жительства. Далее в публикации сказано, что «особенно полюбила Австрию самая крупная в Москве и области “Солнцевская” группировка, лидером которой является Сергей Михайлов (Михась). В центре Вены солнцев-ская братва приобрела несколько роскошных особняков и открыла в одном из них свою резиденцию. Кроме того, они открыли в Австрии коммерческие структуры, которые используют для отмывания похищенных на родине денег».

А теперь расслою-ка я это типичное одеяло лжи на составляющие лоскуты правды. В середине девяностых Сергей Михайлов действительно некоторое время жил в Вене — это правда. Но никаких особняков у него не было — это ложь. Он арендовал съемную квартиру. Зная его неподдельные гостеприимность и радушие, с уверенностью можно сказать, что у него бывали гости, это правда. А вот то, что в его съемной квартире была резиденция некой преступной организации, уже клевета. У Михайлов была своя коммерческая фирма, зарегистрированная в Австрии в полном соответствии с законами этой страны, сие правда. А вот то, что фирма занималась отмыванием денег, «украденных на родине», — опять-таки клевета, причем опровергнутая в процессе все того же женевского суда.

А теперь напомню едва не ставшую трагической историю похищения австрийского бизнесмена Антона Кандова. Его похитили во время московской деловой поездки, увезли в Чечню и потребовали многомиллионный выкуп. Сергей довольно хорошо знал семью Антона, отца, старшего брата, решил помочь людям, чье горе было неизмеримым. Обратился за помощью к своим чеченским друзьям-спортсменам, с которыми знаком был много лет. Просла-вившие свою землю чемпионскими титулами и золотыми медалями самых престижных турниров мира, у себя на родине известные и уважаемые, эти люди освободили из плена австрийского гражданина, вернули его на родину. Кстати, за это никому не было уплачено ни единого российского рубля, ни американского доллара или ав-стрийского шиллинга. Так что имя Сергея Михайлова в середине девяностых действительно хорошо было известно правительству Австрии, которое выразило ему официальную признательность, — вот это истинная правда.

Сергей частенько любит повторять поговорку: «Добрая слава на печке лежит, а дурная слава по дорожке бежит». Тем и хороши народные поговорки, что истина их шлифуется веками. До правды-то докапываться надо. А это труд, порой нелегкий и чаще всего — неблагодарный. Для того же, чтобы оболгать человека, достаточно самой малой доли злого воображения, а порой и просто вульгарного желания деньжонок срубить по-легкому да листа бумаги, в совре-менном варианте — компьютера. Вот омская газета «Новое обозрение» составила список из «160 самых смачных кличек страны» — цитирую омичей. Начинается список кличек следующим образом:

«Ленин, Сталин, Киров, Молотов, Михась…» Комментарии, как говорится, излишни.

Одним из немногих в России, кто захотел все же докопаться до истины, стал главный редактор газеты «Мир новостей» Николай Кружилин. Николай Алексеевич — человек весьма самобытный. Он, доктор физико-математических наук, в начале девяностых, когда его знания в области математики стали никому не нужны, решил открыть газету. Называя себя и по сей день профессиональным читателем, Кружилин полагал и не ошибся, что он сумеет найти те темы, которые действительно интересуют читателя. Не ангажированный никакой партией или политическим движением, теперь уже не просто газета, а издательский дом, чья многомиллионная печатная продукция расходится в России, странах ближнего и дальнего зарубежья, «Мир новостей» вот уже двадцать лет придерживается одной-единственной концепции — объективности. Так вот, именно Николай Алексеевич Кружилин и стал инициатором пресс-конференции с Сергеем Михайловым вскоре после того, как тот из Женевы вернулся в Москву. Журналистской братии (или все же братвы?) собралось тогда великое множество, российские и зарубежные газеты и журналы, телеканалы и радиостанции спешили аккредитоваться на той пресс-конференции, продолжавшейся несколько часов. Сергей без внимания не оставил ни единого вопроса, хотя порой вопросы носили явно тенденциозный, если не сказать, провокационный характер. А в завершении пресс-конференции сделал весьма неожиданное для всех сообщение:

— Вы, господа журналисты, принесли немало горя мне, моей семье и близким своими вымыслами, обливая меня грязью и сочиняя обо мне всякие гадости. Но я христианин, а Бог велел нам прощать. Так вот, за все, что вы написали обо мне лживого до сегодняшнего дня, я вас прощаю. Однако впредь буду взыскивать. — Михайлов сделал намеренную паузу, наблюдая за реакцией зала на его слова, и раздельно, по слогам произнес: — По за-ко-ну. Исключительно по закону, и никак иначе. Ни одна ваша клеветническая публикация не останется больше без судебного иска с моей стороны.

Это заявление не только не возымело на пишущую братию желаемого действия, но, напротив, словно из чувства противоречия, а возможно, дабы доказать строптивому собственную силу, на него обрушили целый шквал самых невероятных измышлений. Казалось, что кто-то неведомый конкурс объявил на самую изощренную и фантастическую ложь о Сергее Михайлове. На этот шквал адвокаты Михайлова ответили шквалом судебных исков и… выиграли все до единого! Даже самые опытные и изворотливые юристы, состоящие на службе крупнейших изданий, как они ни изощрялись, не смогли доказать, что за домыслами журналистов есть хотя бы один правдивый факт, подтвержденный документально. И тогда они спешили предложить Михайлову так называемое мировое соглашение: в обмен на отзыв искового заявления опубликовать опроверже-ние. Нельзя сказать, что это полностью остудило пыл ретивых писак, просто они научились, что называется, обходить острые углы, применяя формулировки, формально избавляющие от судебной ответственности. Оговорки типа «так называемый», «в определенных кругах известный», «по слухам из авторитетных источников» стали для них неким щитом. И все же эти злопыхатели не могли отказаться от мысли, что фамилия Михайлова утрачивает былую криминальную сенсационность, которой они вот уже два десятилетия пичкали читателей и телезрителей, повышая тем самым свой собственный имидж бесстрашных борцов с криминалом, а заодно и пополняя собственный бюджет.

Вот еще один характерный пример. Речь идет об игре КВН в Риге. «Здесь же был замечен известный сатирик Михаил Задорнов в компании Сергея Михайлова, в котором швейцарские следователи увидели некогда лидера “Солнцевской” группировки Михася, да доказательств не нашли. Но это так, кстати», — поведала «Комсомольская правда» своим читателям. А что, собственно, кстати? То, что Задорнов смотрел КВН, или то, что Михайлов любит эту игру? А может, все намного проще — автор всего лишь усомнился, имеет ли право некий Сергей Михайлов, родившийся в Солнцове, посещать КВН. Тем более что швейцарские следователи, не нашедшие за Михайловым никакой вины, надо полагать, о таком зрелище, как КВН, и слыхом не слыхивали. Это в Киеве, как известно, дядька, а в огороде — бузина. А в российских газетах — повсюду Михайлов. Стоит Сергею только появиться на людях в обществе какого-либо известного человека, это немедленно становится достоянием общественности. Да что там известного! И неизвестным перепадает от славы Михайлова.

Вскоре после того, как вышла в свет книга о женевском процессе, и мою скромную персону одарили вниманием и красочными эпитетами коллеги. В одной публикации назвали меня «певцом солнцевской братвы», в другой — «идеологом “Солнцевской” ОПГ». Знай меня коллеги получше, они бы так никогда не написали: петь я не умею вовсе — мне, как говорится, медведь на ухо наступил, а любой идеологии всю свою сознательную жизнь избегаю, как чумы. Публикация эта, впрочем, имела для меня некие, в общем-то, забавные последствия. Всегда ведь найдутся предприимчивые люди, способные деньги делать из воздуха, а уж использовать опубликованную информацию такие предприниматели просто мастера.

Вот и меня однажды вечером навестил довольно хорошо известный человек, чье мошенничество было вскоре «оценено» судом в восемь лет лишения свободы. Представлялся этот человек в зависимости от обстоятельств то высокопоставленным чиновником МВД, то полковником ФСБ, а то и вовсе «скромненько» — сотрудник по специальным поручениям аппарата президента страны. В моем конкретном случае он сказал, что по долгу службы имеет доступ к компьютерным файлам Интерпола. С явной тревогой в голосе поведал мне, что обнаружил под грифом «совершенно секретно, только для служебного пользования» материал, информирующий все спецслужбы мира о моей скрытой деятельности по совершенствованию преступных сообществ, разумеется, в первую очередь «Солнцевской» ОПГ, дружбе с криминальными лидерами, ну и прочими противозаконными деяниями. Всего тридцать две страницы.

— И для чего вы мне все это рассказываете? — проявил я неадекватное любопытство.

— Как для чего?! — Мой собеседник даже задохнулся от такой непроходимой моей тупости. Но тут же пояснил: — Во-первых, я много о вас слышал хорошего, во-вторых, мы земляки. Я тоже когда-то в Ташкенте жил. А землякам надобно помогать… — И он снисходительно улыбнулся.

— Теперь понятно, — поощрил я его отзывчивость к моей судьбе. — Ну, а чем мне, собственно, грозит этот строго засекреченный материал Интерпола?

— Крупными неприятностями, причем в самый неожиданный момент и, надо полагать, в самое ближайшее время. — На челе радетеля моей личной безопасности явно отразилась тревога. — Подобные сведения неизбежно приведут к тому, что вас где-нибудь при пересечении границы задержат.

— Но я не переползаю через границы по-пластунски и не проникаю в другие страны в бочке с селедкой, упрятавшись в трюм парохода.

Он вздохнул укоризненно, явно демонстрируя, что мой неуместный в данной ситуации юмор и легкомыслие противоестественны, так как речь идет о понятиях судьбоносных. Тогда я поинтересовался, что, на его взгляд, следует предпринять.

— Изъять! Причем изъять так, чтобы и следов никаких не осталось. Я знаю, как это можно сделать. Риск, конечно, велик, но я готов рискнуть. Правда, потребуются кое-какие расходы, так как в одиночку я этого сделать не смогу. Мне-то самому ничего не надо, я исключительно из соображений помощи хорошему человеку, а вот людей придется отблагодарить.

На вопрос о размерах благодарности мой «добрый ангел», не задумываясь, ответил:

— Три тысячи долларов за страницу.

С математикой у меня в школе было настолько плохо, что математичка считала, что поощрения с ее стороны заслуживает только моя поистине исключительная тупость к ее любимому предмету. Но тут я сосчитал мгновенно:

— Девяносто шесть тысяч?! Да откуда у меня такие деньги?

— Я и не думал, что вы за это заплатите. А вот Сергей Анатольевич вполне бы мог, это для него не деньги.

— Извольте не судить, что для Сергея Анатольевича деньги, а что нет. К тому же с какой стати он должен за это платить?

— Ну как же, вы освещали его женевский процесс, написали о нем прекрасную книгу. Я думаю, он не откажется вас выручить. А давайте пари, — вроде как внезапно, но заметно наигранно оживился радетель моих интересов. — Вы прямо сейчас, при мне звоните Михайлову и говорите, что с ним хочет встретиться высокопоставленный сотрудник спецслужб. Охарактеризуете меня как человека влиятельного и исключительно надежного, что, собственно, полностью соответствует истине. Одним словом, организуйте мне встречу, а уж я вопросы вашей безопасности с ним сумею решить.

— Ну вот что, — решил я прервать этот фарс. — У меня есть совершенно иное предложение. Уж коли вы такой влиятельный человек, то предложите вот какой вариант. Мне платят по тысяче долларов за страницу компьютерного текста, и я пишу о себе еще тридцать две страницы такого, что в Интерполе за головы схватятся. Получаю тридцать две тысячи долларов, половину отдаю вам. Идет?..

Незадачливый мошенник, пытавшийся прорваться на встречу с Сергеем Анатольевичем, представлял лишь сам себя, он лицо — частное. Куда как хуже, когда, прикрываясь авторитетными изданиями или телеканалами, мошенничают и блефуют журналисты. Пару лет назад с просьбой о телеинтервью обратился к Михайлову некий Максим Гладкий, который готовил сюжет для известной и авторитетной телекомпании. Долго и обстоятельно рассказывал, какой это будет замечательный сюжет, и даже не один, а несколько, во всяком случае, не меньше трех. Особо подчеркивал, что Михайлова хочет показать человеком простым, не чванливым, а для этого как нельзя более лучше подходит домашняя обстановка. Не желая в первую очередь отказывать популярному телевизионному каналу, Михайлов дал согласие на съемку. Группа пробыла в его доме практически весь световой день. Не отказались и от ужина, отведали напитков, понятное дело — не только прохладительных. Провозглашая тосты, славили гостеприимного хозяина, о котором так много слышали и который и впрямь оказался человеком добросердечным. Уходили, нагруженные подарками, унося так понравившиеся им бутылки с домашними наливками, банки с компотами, соленьями да вареньями. Телепередача ждать себя не заставила. Куцые фрагменты из прямой синхронной речи — вот и все, что осталось от этого интервью. А вот закадровый текст Максима Гладкого был полон язвительности и сарказма. Нет-нет, никаких впрямую высказанных обвинений со стороны журналиста в адрес героя не прозвучало. Но если осмыслить все сказанное, то выходило, по мнению все того же Гладкого (так и тянет меня букву «л» пропустить) журналиста, что Михайлов-де чуть ли не экологию всей Московской области погубить намерен. Пресс-служба Михайлова свое отношение к сюжету автору высказала без обиняков. Гладкий не согласился, заявив, что в прямой речи героя ни единого слова искажено не было. А спустя совсем немного времени Максим Гладкий, как ни в чем не бывало, по-звонил Сергею Анатольевичу и попросил, цитирую: «Прокомментировать факт покушения на вора в законе Аслана Усояна». Михайлов безапелляционно заявил, что никакого отношения к криминальному миру не имеет и от каких-либо комментариев отказывается. А уже на следующий день в одной из газет в обширном обзоре появились такие строки:

«“Я не думаю, что причиной стали разборки в бизнесе, это чистой воды вендетта”, — поделился своим мнением еще один “авторитетный предприниматель”, Сергей Михайлов, известный как Михась». Под публикацией стояла подпись: «Максим Гладкий».

Подлог. Чистейший воды подлог — вот как это называется. И Сергей решил высказать по этому поводу собственное мнение публично. Написанный им текст его пресс-служба разослала на интернет-сайты большинства российских изданий и телеканалов:

«Вскоре после того, как в СМИ было сообщено о покушении на Аслана Усояна, мне на мобильный телефон позвонил тележурналист Максим Гладкий и попросил меня прокомментировать это происшествие. Я категорически отказался это делать, аргументировав тем, что, будучи по роду своей деятельности коммерсантом, далек от каких бы то ни было криминальных событий. Господин Гладкий в телефонном разговоре продолжал настаивать на своем и даже сообщил, что собирается снимать обо мне передачу на телеканале НТВ, в связи с чем просил все же пойти ему навстречу и высказать свое мнение по поводу покушения на Аслана Усояна.

Я вновь вынужден был отказать ему в этой просьбе, заявив, что далек от криминальных событий и у меня нет представления о том, в связи с чем и по какой причине произошло покушение. Возможно, это была вендетта, возможно, что-либо еще, что мне неведомо. В любом случае я никак не собираюсь комментировать данный инцидент. Вот это все, что я ему сказал. На этом наш телефонный разговор и завершился.

Каково же было мое удивление и возмущение, когда 22 сентября 2010 года я увидел на страницах “Комсомольской правды” публикацию, которую подписал независимый репортер Максим Гладкий. В этой публикации М. Гладкий утверждает, что я прокомментировал ему “расстрел деда Хасана”, и в моей прямой речи, взятой в кавычки, высказывает не просто версии, а якобы прозвучавшие из моих уст утверждения. В последующие несколько дней та же самая публикация была растиражирована еще в нескольких печатных и электронных изданиях России и Украины.

В связи с этим у меня возникает вопрос: кто стоит за этой, с моей точки зрения, провокацией и какую цель преследовал своей публикацией Максим Гладкий? Он хотел убедить обывателя в том, что я в курсе всех криминальных событий, или, быть может, сформировать в глазах близких Аслана Усояна негативное мнение?

По моему убеждению, поступок Максима Гладкого является не только вопиющим нарушением журналистской этики, но и противоречит общепринятым элементарным принципам человеческой порядочности. Я намерен обратиться в суд с иском по поводу данного прецедента. Полагаю, что, готовясь к телефонному интервью, Максим Гладкий записал наш разговор, эта запись будет свидетельствовать о том, что М. Гладкий — лжец и фальсификатор.

С. Михайлов».

…Как-то заговорили с Михайловым об очередной публикации, полной намеков и недомолвок. Сергей, усмехнувшись, заметил:

— Ты обратил внимание, что последнее время к моей фамилии прочно приклеили эпитет «авторитетный»? Как это твои коллеги умудряются самым чистым словам придать характер обвинительный, ума не приложу. А может, им просто элементарной грамотешки не хватает? Я вот не поленился, заглянул в толковый словарь. Так вот… — И он по памяти, но слово в слово процитировал: — По Ожегову, «авторитет — человек, пользующийся влиянием, общим признанием, к которому относятся с уважением, с доверием». И что же тут, спрашивается, предосудительного?

Впрочем, за последние годы тенденция достаточно заметно изменилась. Все чаще и чаще обращаются к Михайлову как российские, так и зарубежные журналисты. Они искренне хотят разобраться, кем же на самом деле является человек, внимание к которому приковано в разных странах вот уже без малого три десятилетия. И если Сергей видит, что репортер примчался к нему не за очередной дутой сенсацией, а действительно хочет докопаться до истины, то времени на такие встречи не жалеет. Не избегает никаких вопросов, отвечает обстоятельно и вполне искренне, к месту пошутит, вовремя анекдот ввернет, а уж эрудицией своей под-час просто поражает. Бывает так, что журналисты, покоренные его обаянием и радушием, забывают об основной цели своего визита. Так однажды, я при том присутствовал, получилось с одной зарубежной телегруппой. Гости долго ходили по участку, восхищенно слушали переливы колоколов (установив во дворе звонницу, Сергей сам научился великолепно звонить в колокола), половили рыбку в пруду, восхищенно захлопав в ладоши, когда хозяин пообещал к обеду зажарить выловленную звукооператором форель. Потом отправились осматривать спортзал. Рослый, крепкого сложения оператор со знанием дела осматривал штангу, укрепленную на тренажере, поцокал удовлетворенно языком, потом спросил, демонстрируя осведомленность: «Сколько раз жмете лежа?» Впрочем, в голосе его звучало некое сомнение — мол, не демонстрация ли эта штанга, приготовленная специально для гостей. Сергей на такие вещи чуток необыкновенно. Вместо ответа он расслабил узел модного галстука, снял пиджак (после встречи с журналистами собирался на деловую встречу, оделся соответственно) и улегся на металлическую платформу тренажера. Без видимых усилий снял штангу с креплений, выжал ее раз десять, вернул на место и поднялся, ничуть не запыхавшись. Оператор, видать, решил, что ему брошен вызов, и тотчас занял на тренажере место хозяина. Он тоже легко снял штангу, опустил ее на грудь, а вот дальше дело пошло хуже. Как ни пытался здоровенный малый поднять штангу, проклятый металл не поддавался. На шее его от напряжения вздулись вены, лицо побагровело. Дама-редактор закудахтала возле него, как наседка над цыпленком. Сергей понял, что дело плохо, забрал штангу из ослабевших рук оператора и водворил ее на место. Ни о каких дальнейших съемках и речи быть не могло — руки оператора ходуном ходили, он не то что камеру на плече удержать не мог, вилкой за обедом и то с трудом овладел. К чести этой телегруппы, они блестяще вышли из ситуации. Сюжет был смонтирован. Та самая дама-редактор, что так взволновалась из-за своего оператора, в закадровом тексте пояснила, что целью съемок было показать быт и увлечения известного российского предпринимателя и мецената Сергея Михайлова. А те сплетни, что о нем распространяют по миру, сущий вздор, и она их повторять не намерена.

…В одной из своих телевизионных передач блестящий журналист Леонид Парфенов заметил, что если бы собрать всех Михайловых России на огромной Михайловской площади в Петербурге, то вряд ли бы они там поместились. В одной только Москве и Московской области, как выяснилось, проживают тридцать тысяч Михайловых, и даже с полным совпадением инициалов С.А. их триста пять человек. Парфенов выразил явное недоумение, с какой стати вся пресса страны ополчилась против одного конкретного Михайлова. Если он виновен, считает Парфенов, предъявите ему обвинения, докажите их и судите, а нет — так оставьте человека в покое, дайте ему жить спокойно, без нападок.

 

Глава четвертая. ВЫБОР

В марте 1999 года в «Московском комсомольце» появилась маленькая, всего на несколько строк, заметка: «…Жириновский уже составляет партийные списки. На третье место в списке ЛДПР, как удалось узнать “МК”, претендует Сергей Михайлов — тот самый, кого еще совсем недавно швейцарский суд тщетно пытался причислить к лидерам солнцевской банды…»

Я уже было совсем забыл про эту заметку, отнеся ее к очередным газетным «уткам», когда в октябре во время телефонного разговора Сергей меня буквально огорошил: «Баллотируюсь в Госдуму по списку ЛДПР».

— Зачем тебе это? — невольно сорвалось у меня с языка.

— Это долгий разговор, одной фразой не ответишь. Когда приедешь — расскажу.

Я как раз собирался в Москву, но предварительно решил просмотреть публикации по поводу предстоящих в России парламентских выборов. Даже беглой «пробежки» по Интернету было достаточно, чтобы понять, какую бучу вызвали фамилии Михайлова, Быкова, Аверина в местных СМИ. Заголовок «Криминал рвется во власть» так попросту беззастенчиво заполонил страницы всех газет, будто на время предвыборной кампании закон об авторских правах существовать перестал. Не скрою, решение Сергея было мне непонятно, более того, в то время я считал его необдуман-ным — только-только утихла шумиха вокруг фамилии Михайлова,

вызванная швейцарским процессом, а тут человек снова вызывает огонь на себя.

Михайлов с первых дней нашего знакомства поражал да и по сей день поражать продолжает своей способностью читать чужие мысли. Говорю об этом без всякого эпатажа, но и без преувеличения, ибо его экстрасенсорные способности очевидны. Во время памятного после суда полета из Женевы в Москву показал Сергею фотографию своей дочери. Он сказал что-то комплиментарное и тут же добавил: «Вот только с горлышком у нее какие-то проблемы». Тогда, в самолете, я лишь недоуменно пожал плечами. А на следующий день, позвонив домой, узнал, что у дочки ангина. Поэтому я не очень-то и удивился, когда, встретившись с Сергеем в октябре девяносто девятого, он сразу же заявил:

— Вижу, вижу, о чем ты думаешь. На кой, мол, ему это все сдалось, сидел бы себе тихо, не высовываясь. Нет, тут все гораздо глубже. Ты знаешь, даже многие близкие мои друзья, узнав, что я собираюсь баллотироваться в Думу, говорят мне: «Правильно, Серега, с депутатским мандатом будешь неприкасаем». А дело-то вовсе не в этом. Понимаешь, я чувствую в себе силы и способности сделать что-то важное, нужное. Как говорят — если не я, то кто? Вот у нас считается как-то неловко говорить о своей любви к родине. И это очень плохо, что бытует такое мнение. Я вот немало пожил на За-паде, знаю все достоинства и недостатки западного мира и, не скрывая и ничуть не стесняясь этого своего чувства, говорю: «Я люблю Россию». И хочу сделать для своей страны то, что, уверен, в моих силах.

— И ты полагаешь, тебя зарегистрируют кандидатом в депутаты?

— А какие есть формальные причины мне в этом отказать? Судимостей у меня нет, права избирать и быть избранным меня никто не лишал, моя финансовая декларация чиста, как слеза младенца…

То, что впоследствии произошло с тем первым, образца осени 1999 года списком партии Жириновского, вполне соответствует поговорке: «Рисовали на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить». Впоследствии, анализируя происшедшее, политологи выдвигали несколько версий. В канун выборов в Государственную думу РФ третьего созыва считалось, что личный имидж Владимира Жириновского пошатнулся, и кое-кто полагал, что список ЛДПР в российский парламент попросту не пройдет, в связи с чем Кремль попросту решил ВВЖ с политических счетов сбросить. В качестве иной версии рассматривались процессы, скажем так, внешнего проявления демократии. Цепляться к только что созданному движению «Отечество», лидером которого стал ставленник саратовского губернатора Аяцкова Вячеслав Володин, было как-то не совсем демократично. Совсем иное дело — замахнуться сразу на столь популярную ЛДПР: вот, дескать, у нас никаких политических приоритетов не существуют. При этом власти предержащие прекрасно понимали, что, соблюдая видимость объективности, они сумеют сохранить необходимого для большой политики Жириновского, в крайнем случае «соколы» всегда успеют перерегистрироваться. И даже если это произойдет в самый последний момент, то лишь придаст остроты и интриги избирательной кампании, что в результате лишь послужит для электората дополнительным стимулом.

Существовала и еще одна версия, не лишенная, кстати, оснований. Именно в тот период Центризбирком приобрел особый статус, а возглавлявший его Александр Вешняков, человек властный и амбициозный, не упускал ни единой возможности щегольнуть своей независимостью при каждом удобном случае. Так что Центризбирком вполне мог выступить и в роли самостоятельного солиста на политической арене.

У меня же на сей счет есть и собственное мнение. Познакомившись в рамках своей журналистской деятельности с Жириновским в самом начале девяностых и встречаясь с ним в дальнейшем неоднократно, я пришел к мнению, что это в первую очередь тонкий, глубокий и весьма прагматичный политик, умеющий просчитывать партию на много ходов вперед. Его эпатажное поведение — не более чем точно также прагматично подобранная маска, которая сегодня вряд ли вводит в заблуждение даже обывателя. Формируя список из людей, коих с подачи СМИ в обществе считали фигурами одиозными, Владимир Вольфович действовал наверняка — избиратель, вне всяких сомнений, за этот список проголосовал бы охотно. Более того, есть все основания полагать, что именно список Жириновского первого образца мог значительно повысить явку граждан на избирательные участки. Но история, как известно, сослагательного наклонения не имеет, и случилось то, что случилось. Центризбирком не стал мудрствовать лукаво, а проверил сведения о имуществе соратников Жириновского. Тут же выяснилось, что за самим лидером партии числятся старенькая «Волга» и потасканный трехсотый «мерседес». Подобные огрехи обнаружились и еще у 35 кандидатов от либерал-демократов. В результате Александр Альбертович Вешняков, огласив выводы проверки, сообщил, что всего в списке ЛДПР недостоверные в той или иной степени сведения о своем имуществе указали 52 кандидата.

Ни единой претензии не удалось предъявить Центризбиркому лишь Сергею Михайлову, указавшему в декларации о доходах за 1998 год тысячу шестьсот рублей. Увидев эту цифру, Михайлова даже и проверять в избиркоме не стали, а тут же попытались обвинить в подлоге, на что Жириновский резонно заметил: «Он же два года находился под следствием в Швейцарии, о каких же заработках речь идти может?» Михайлова оставили в покое, но список был снят, а Вешняков не отказал себе в удовольствии подчеркнуть, что отныне ЛДПР не может быть блокообразующей партией. Жириновский на этот выпад отреагировал мгновенно:

— Вам не нравится, что у нас в списке состоятельные и обеспеченные люди? Хорошо! Мы наберем взамен их тех, кто не может заработать себе на костюм: бедных, ограбленных, тупых, могущих только орать. И сделаем революцию!

ВЦИК, опять-таки по мнению и устами Вешнякова, выразил уверенность, что у сторонников Жириновского нет практически никакой возможности выдвинуть и зарегистрировать новый список. Однако политической революции все же не произошло. Не собиравшийся сдаваться без боя и искушенный в закулисных и подковерных сражениях, Владимир Вольфович авральным порядком создал взамен партийного списка «блок Жириновского» и буквально за несколько часов до истечения срока подачи представил в Центризбирком новый список. Фамилии Михайлова в этом списке не было. К чести Владимира Вольфовича, он встречи с Михайловым избегать не стал, а встретившись, пояснил свою позицию предельно открыто:

— Я ничуть не жалею о том, что включил вас в свой первый список, ибо продолжаю считать: вы и вам подобные люди смогли бы сделать для страны намного больше, чем многие из тех болтунов, что заполняют места в Государственной думе. Но там… — и Жириновский многозначительно указал пальцем на потолок, — считают иначе. Это все политические игры! Но я хочу, чтобы вы, Сергей Анатольевич, поняли меня предельно ясно: я не мог поставить под угрозу целую партию, в которую верят и на которую рассчитывают миллионы избирателей. Поэтому я сделал выбор.

* * *

Сергей да и все его близкие полагали, что на этом история с выборами закончена, но тут на горизонте появился лидер российских консерваторов Лев Григорьевич Убожко. Вот уж если кто и был одиозен, так это Лев Григорьевич! Имея два высших образования — политическое и техническое, Убожко смолоду примкнул к так называемым диссидентам. Общаясь с Сахаровым, Солженицыным, Буковским, он открыто ратовал за создание многопартийной системы в СССР, свободу средств массовой информации, защиту частной собственности. Его правозащитная, или, как тогда квалифицировали, диссидентская деятельность была «оценена» достаточно высоко: 17 лет в тюрьмах и лагерях. Только в октябре 1991 года Лев Убожко был реабилитирован постановлением Пленума Верховного суда СССР. Создав сначала консервативное движение, а затем и партию, Убожко в 1996 году пытался баллотироваться на пост Президента России, но Центризбирком ему в регистрации отказал. Вот он-то и убедил Сергея Михайлова баллотироваться в Госдуму от партии консерваторов по Таганрогскому одномандатному избирательному округу.

Аргументы Убожко были просты и логичны. Таганрог, убеждал он, край, забытый всеми. Дороги разбиты, зарплаты едва ли не самые минимальные в России, в домах нет воды, постоянные перебои с электричеством. Местное население давно разочаровалось во власти, справедливо полагая, что никому до таганрожцев и дела нет.

Стоит только Михайлову выработать и огласить в городе программу конкретных действий, как голоса избирателей будут ему гарантированы. Забегая вперед, скажу, что в своих рассуждениях Лев Григорьевич оказался прав на все сто процентов.

В тот период я задумал написать книгу о том, как проходят парламентские выборы в России. Конкретный пример 147-го одномандатного Таганрогского избирательного округа и фигура кандидата в депутаты Сергея Михайлова казались мне для осуществления этой цели вполне подходящими. По крайней мере я мог быть уверен, что Сергей мне позволит увидеть все происходящее своими глазами, а не узнавать потом, в изрядно уже искаженном виде, от третьих лиц. Таганрог встретил нас, как и предсказывал лидер консерваторов, разбитыми дорогами и рытвинами такой глубины, что в них запросто мог увязнуть даже трактор. В единственном номере-люкс городской гостиницы мы обнаружили целое семейство полноправных жильцов — тараканы разгуливали повсюду, а на серых постельных простынях чувствовали себя вполне вольготно. Вода в кранах была только холодная, а на просьбу о замене явно несвежих полотенец нам равнодушно заметили, что других нет, а очередная смена постельного белья и полотенец предусмотрена через три дня.

До назначенной встречи в городской избирательной комиссии еще оставалось достаточно времени. Отправились обедать в кафе. Едва успели сделать официантке заказ, как в зал вошли парень с девушкой. Устроившись за столиком неподалеку от нас, они с ходу принялись целоваться. Видно, о системе Станиславского они если и знали, то имели самое отдаленное представление. Целуя «любимую», молодой человек взор свой устремил не на нее, а на нас, обнимая одной рукой, второй он лихорадочно шарил в барсетке, покуда не извлек оттуда портативную видеокамеру. Впопыхах они даже не удосужились сделать хоть какой-нибудь простенький заказ, и смущенная официантка, потоптавшись без проку у их стола, отошла, безнадежно махнув рукой.

— Может, улыбнуться? — спросил Сергей, обращаясь к этой парочке.

— Чего? — всполошился незадачливый филер.

— Я спрашиваю, может, мне улыбнуться? Вы предупредите, когда нужно будет. Скажете: «Внимание, улыбочка, снимаю», — и я улыбнусь…

Тот подхватил видеокамеру и, запихивая ее на ходу в барсетку, стремглав выбежал из зала. Девица последовала за ним. Несколько минут спустя в кафе зашли трое крепких парней. Свою принадлежность к определенной службе они и не думали маскировать, напротив — демонстрировали слишком явно. Заняли столик в углу, вроде не снимали на пленку, но взглядов от нашего стола не отводили, мне даже показалось, что от напряжения у них уши вытянулись. Но и они, как их предшественники-коллеги, в этой точке общепита даже чаю заказать не удосужились. Видно, местные спецслужбы такого расточительства не приветствовали. Вполне вероятно, что местным спецслужбам было вполне достаточно проявить перед Михайловым свою осведомленность о его прибытии в Таганрог.

А вот в городском избиркоме Сергея Анатольевича Михайлова встретили вполне радушно. Ему лишь попеняли, что он представил свои документы в самый последний момент, практически даже с небольшим опозданием, и потребовали объяснений.

— Соблюдая закон о выборах Российской Федерации, я, имея второе гражданство, отправил заявление в Министерство иностранных дел Греции, уведомляя о своем отказе от гражданства этой страны. Дождавшись официального подтверждения греческой стороны, что мое заявление получено, я на следующий же день подал свои документы в избирком.

Члены комиссии, удалившись, совещались минут пятнадцать, потом вернулись в зал, объявили, что большинством голосов Сергею Анатольевичу Михайлову вручается удостоверение кандидата в депутаты Государственной думы Российской Федерации третьего созыва, с чем его тут же и поздравили, выразив надежду, что вновь испеченный кандидат в депутаты будет вести свою избирательную кампанию в строгом соответствии с законом.

На следующий день созданный кандидатом в депутаты Михайловым штаб приступил к своей работе. Вернее сказать, попытался приступить. Первым делом нужно было изготовить листовки и плакаты — фотографии кандидата, его биография, краткое изложение программы. Вот тут-то и столкнулись с первым препятствием. Отводя глаза в сторону, директора типографий как в Таганроге, так и в Ростове-на-Дону утверждали, что они так завалены заказами, что принять новый ну никак им не под силу. Лишь в одной типографии пожилой метранпаж, вытирая ветошью испачканные краской руки, напрямик заявил представителю штаба Михайлова:

— Не топчи зря ноги, парень. Никто у нас в Ростове вашему Михайлову ничего печатать не будет. Это не потому, что мы не хотим. Приказ такой, сказали, вплоть до закрытия типографии, если кто осмелится.

Не мешкая, помощники Сергея Анатольевича отмахали километров с четыреста и в одной из соседних областей напечатали необходимые для предвыборной кампании листовки и плакаты. Но тут возникло другое препятствие, куда более сложное. Областная избирательная комиссия сочла решение окружной избирательной комиссии Таганрога слишком «снисходительным», неправильным и постановила мандат кандидата у Михайлова изъять. Приехавший из Ростова в Таганрог представитель областного избиркома негодовал. Его гневная речь сводилась к тому, что Михайлов-де обманул комиссию, скрыв сведения о двойном гражданстве. Председатель же таганрогской комиссии за все время заседания не произнесла ни слова. Могу и ошибаться, но мне тогда показалось, что ей попросту было неловко и стыдно и за все, здесь происходящее, и за собственное бессилие мелкой чиновницы, на которую «вышестоящие товарищи» попросту цыкнули, приказав заткнуться.

Адвокаты Сергея Михайлова тотчас обратились в Ростовский областной суд. В суде адвокаты Михайлова предложили просмотреть видеозапись заседания областной комиссии, на что им было отвечено, что для этого нет «технических возможностей». Тогда один из адвокатов попросил сделать пятнадцатиминутный перерыв. Четверти часа хватило, чтобы зайти в ближайший магазин, приобрести простенький телевизор с видеомагнитофоном, обеспечить необходимые «технические возможности» и все-таки продемонстрировать пресловутую пленку, свидетельствующую о явно тенденциозном отношении областного избиркома к кандидату Михайлову. Впрочем, на решение суда это явно не повлияло.

Вот, что по этому поводу сообщила своим читателям газета «Слово»:

«Намерение москвича Михайлова баллотироваться в Думу на донской земле привнесло в рутинный, в общем-то, процесс регистрации кандидатов элемент сенсационности, привлекло к Таганрогу внимание газет и телеканалов.

Ростовский областной суд признал правомерным постановление избирательной комиссии по 147-му одномандатному Таганрогскому избирательному округу об аннулировании регистрации кандидата в депутаты Государственной думы С. Михайлова, его жалоба оставлена без удовлетворения. Таким образом у… соискателя… почти не осталось шансов стартовать в политику с таганрогской площадки. После обращения в областной суд, обернувшегося пустыми хлопотами, единственная надежда снятого с выборной дистанции Михайлова — Верховный суд. К нему, скорее всего, будет апеллировать несостоявшийся кандидат. Так что вопрос о том, станет ли Таганрог колыбелью несостоявшегося политика Сергея Михайлова… остается открытым. Судя по началу, выборы на Дону обещают быть жаркими».

По закону о выборах все тяжбы, сопутствующие избирательной кампании, рассматриваются в судах всех инстанций без промедлений. Так была рассмотрена и жалоба кандидата в депутаты Сергея Михайлова. Верховный суд Российской Федерации решение Ростовского областного суда и окружной избирательной комиссии признал необоснованным, Михайлова восстановили в статусе кандидата в депутаты, мандат, естественно, вернули. До окончания избирательной кампании оставались считаные дни.

* * *

С точки зрения политтехнологии шумиха в прессе вокруг имени Михайлова сослужила Сергею, как кандидату в депутаты, только хорошую службу. О такой пиар-кампании любой политик может только мечтать. Еще бы! Без каких-либо материальных затрат, без подключения административного ресурса пресса с утра до ночи повторяет фамилию кандидата. Да такое и за деньги, даже за большие деньги, купить проблематично. Но у каждой медали, как известно, две стороны. Да, фамилию Михайлова теперь в Таганроге знал каждый житель города. Но что мог предложить конкретного этим жителям Михайлов — это предстояло ему объяснять самому. А времени уже почти не оставалось. Две-три встречи с избирателями, которые Сергей успевал провести, вряд ли могли повлиять существенно. Выручило телевидение. Вернее, скромный, хотя и достаточно популярный в Таганроге кабельный телеканал. Его редактор Елена Каверда, будучи журналистом опытным, как никто другой, понимала, насколько укрепится положение ее детища, выступи в эфире столь популярный человек, как Сергей Михайлов. И она предложила Сергею Анатольевичу беспрецедентный по замыслу проект — его участие в прямом эфире… без ограничения времени! Условие было только одно — рассказав о своей программе, Михайлов будет отвечать на вопросы телезрителей до тех пор, пока вопросы не иссякнут. Пиарщики из штаба Михайлова возражали — можно нарваться на такие инспирированные конкурентами постановки, что интервью обернется против него самого. Михайлов не согласился — мне опасаться нечего, готов отвечать на любые вопросы. Тот уникальный телеэфир, прерываемый только выпусками новостей, длился четыре (!) часа.

Обращаясь к своим будущим избирателям, Сергей Михайлов был краток.

— Представляю, как раздражают вас всякого рода обещания, которые вы слышите раз в три-четыре года. Только тогда, когда начинается очередная предвыборная кампания, вам обещают молочные реки и кисельные берега, — говорил он. — Сразу после выборов очередной избранный вами депутат отбывает в Москву и напрочь забывает о тех, кто делегировал его в Думу, то есть о вас. Я не стану вас обманывать и обещать вам, что, как только вы за меня проголосуете, я сумею избавить вас от всех существующих в городе проблем. Я человек дела и человек слова. Изучив, насколько мне удалось за это время, проблемы Таганрога, я наметил определенный план действий. Сегодня я четко представляю, как и каких нужно привлечь сюда инвесторов, какие фирмы привлечь к сотрудничеству, чтобы привести в порядок дороги, отремонтировать водопровод, который не ремонтировался со времен Петра Первого, как обеспечить бесперебойную подачу электроэнергии в жилой сектор города…

А потом Сергей отвечал на вопросы, множество вопросов, которым, казалось, не будет конца.

Дальнейшие события развивались беспрецедентно стремительно. Телевизионный эфир состоялся 14 декабря 1999 года. 15 декабря было опубликовано, что в рейтинге кандидатов в депутаты Госдумы по 147-му одномандатному округу Таганрога лидирует Сергей Анатольевич Михайлов. Его отрыв от иных кандидатов был столь велик, что сомнений не оставалось — жители Таганрога свой выбор уже сделали.

Гром среди ясного неба грянул 16 декабря. Михайлова срочно вызвали в Ростовский областной суд. Адвокаты Сергея Анатольевича решили, что в суде нужно выполнить какие-либо формальности, связанные с решением Верховного суда. Но все обернулось иначе. Областной суд вновь аннулировал решение о регистрации Сергея Михайлова. По существующему законодательству решение могло вступить в законную силу только после рассмотрения в суде высшей инстанции кассационной жалобы, которая, как известно любому мало-мальски грамотному человеку, подается в течение десяти дней. Но Ростовский суд принял и здесь решение, полностью противоречащее закону: его постановление было приведено в действие немедленно. До выборов оставалось три дня.

Директор Всероссийского института законодательной и парламентской работы Юлий Нисневич так прокомментировал этот судебный произвол ростовчан:

«С юридической точки зрения у Михайлова есть неплохие возможности выиграть нынешнюю тяжбу и добиться отмены результатов выборов по 147-му одномандатному избирательному округу. Ведь по запросу МИДа выяснилось, что заявление о лишении греческого гражданства было подано до того, как он зарегистрировался кандидатом в депутаты». Далее в своем комментарии авторитетный эксперт, каким, безусловно, является Юрий Нисневич, высказался в том плане, что законодательство дает возможность отменять результаты выборов по одномандатным округам, «если действовать строго согласно букве закона». Но исход дела Михайлова, по мнению Нисневича, будет зависеть от «сугубо политических мотивов». Опытный политолог не зря сделал эту оговорку, которая, по сути, и предопределила исход дела.

В январе 2000 года, когда результаты выборов Государственной думы третьего созыва уже были утверждены, Верховный суд Российской Федерации решение Ростовского областного суда оставил без изменений. Весьма знаменательно, что Верховный суд и в этот день заседал точно в том же составе, что был в декабре, когда регистрация Михайлова была признана совершенно законной.

* * *

В 2003 году в Сретенской церкви зазвонили новые колокола. Отлиты они были в память о зверски убитом в Пушкинском районе Подмосковья православном священнике Александре Мене. Так Сергей Михайлов решил воздать дань памяти человеку, который посвятил свою жизнь борьбе за укрепление Русской православной церкви. На открытие новой колокольни приехал и сын погибшего священника, Михаил Мень, занимавший в то время пост вице-губернатора Московской области. Познакомившись с Сергеем Анатольевичем, Михаил Александрович Мень уже вскоре предложил ему должность советника по вопросам религии. Это отнюдь не было знаком благодарности к человеку, который чтил память его отца. Сугубо прагматичный политик и опытный администратор, Михаил Мень понимал, что именно Михайлов, столь глубоко и тонко разбирающийся в вопросах теологии, оказывающий постоянную и искреннюю помощь Православной церкви, на посту советника по вопросам религии будет просто незаменим.

А через год Михаил Мень обратился к Сергею Михайлову с совершенно неожиданным предложением — баллотироваться кандидатом в депутаты Московской областной думы по 38-му одномандатному избирательному округу Сергиева Посада. Поначалу Михайлов воспринял это предложение чуть ли не в штыки.

— С меня достаточно списка Жириновского и Таганрога, — решительно заявил он. — Я же прекрасно понимаю, что отстранение меня от выборов в Госдуму было принято не на правовом и уж тем более не на избирательном уровне, а явилось чисто политическим решением. И сейчас вы хотите, чтобы я второй раз на те же самые грабли наступил. Нет уж, увольте!

— Сергей Анатольевич, вы и правы и неправы, — продолжал увещевать Михаил Александрович. — Согласен, решение тогда принималось на политическом уровне. Скажем так: власть была ошарашена, а потому не готова видеть вас в высшем законодательном органе страны. Но сейчас и обстановка в стране изменилась, да и вы уже не тот Михайлов, который без году неделя как вернулся из Швейцарии и тут же баллотируется в Думу. Сегодня ваша благотворительная деятельность хорошо известна всей стране, один только проект по освоению Северного полюса чего стоит! К тому же Сергиев Посад — город не совсем обычный. Не мне вам говорить, какое значение имеет для города Сергиева лавра. Вам, человеку, оказывающему лавре постоянную помощь, это известно лучше, чем кому бы то ни было.

Есть и еще один, но очень существенный момент, который необходимо учитывать, — продолжал Михаил Мень. — В Сергиевом Посаде сложилась весьма неоднозначная, а если говорить прямо, весьма сложная политическая ситуация. Недавно там прошли выборы местного мэра. Ставленнику администрации горожане предпочли своего кандидата, в которого верили и потому проголосовали именно за него. Но в городе недолго радовались торжеству демократии. Избранный ими мэр был администрацией области смещен. Горожане восприняли это как оскорбление и явное пренебрежение к своему мнению. И сейчас, когда представитель Сергиева Посада в Мособлдуме перешел на другую работу, в городе создается устойчивая тенденция нежелания голосовать за нового депутата, который окажется очередным карьеристом, мало интересующимся проблемами Сергиева Посада. Вы же в городе — личность хорошо извест-ная, в вас видят человека, у которого слова не расходятся с делами. Не сомневаюсь, что ваша кандидатура не просто вызовет интерес, но и получит на выборах большинство голосов.

В одном Михаил Александрович Мень не ошибся точно. Кандидатура Сергея Михайлова, как только он заявил о своем намерении баллотироваться по 38-му избирательному округу, вызвала не только интерес жителей Сергиева Посада, но привлекла всеобщее внимание. Поначалу препоны ему пытались поставить при регистрации, сославшись на то, что новый выдвиженец внес избирательный залог на пять дней позже установленного сорокадневного срока, предусмотренного областным законом о выборах. Однако адвокаты этот аргумент опровергли без всякого труда. Дело в том, что в федеральном законе «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» сроков, ограничивающих внесение залога, не существует вовсе. Более того, в своих возражениях адвокаты подчеркнули, что областной закон, по сути, содержит ограничения избирательного права граждан, не предусмотренные Конституцией Российской Федерации.

Итак, избирком принял во внимание необходимость соблюдения буквы закона и Михайлова кандидатом в депутаты зарегистрировал. Ну, это избирательные комиссии стараются действовать в рамках закона. А для так называемого черного пиара закон, как говорится, не писан. Тут действуют тоже особые правила игры, исключающие всякие правила. Конкуренты вновь зарегистрированного кандидата, а их было пятеро, взволновались не на шутку. Да и было от чего. Не просто имя Сергея Михайлова было на слуху в Сергиевом Посаде, его узнавали на улице, останавливали, чтобы пожать руку, выразить свою поддержку на предстоящих выборах. О такой популярности конкуренты даже и мечтать-то не могли. И тогда двое из конкурентов пошли проторенной дорожкой — обратились в суд.

* * *

Что и говорить, история, зеркально напоминающая ту, что складывалась в свое время в Таганроге. Ну, разве что с местным, так сказать, акцентом. Уже через неделю после регистрации Московский областной суд принимает решение снять Михайлова с предвыборной гонки, основываясь на все тех же сроках внесения избирательного залога давно устаревшего областного закона. Решение суда должно было вступить в законную силу через пять дней, к тому же Сергей Анатольевич через своих адвокатов подает кассационную жалобу в Верховный суд. Весь этот период, то бишь до рассмотрения Верховным судом кассационной жалобы, про-должать предвыборную кампанию ему не возбраняется, и борьба продолжается.

Бои без правил видел на телеэкране хотя бы раз наверняка чуть ли не каждый житель России. Так вот, эти жестокие драки с кровью и хрустом костей можно назвать джентльменскими реверансами по сравнению с тем, что устраивали в Сергиевом Посаде конкуренты Михайлова. В помещении созданного его командой штаба работать было просто невозможно — телефонные звонки с различного рода угрозами членам штаба просто не смолкали. Какие-то молодчики, поигрывая бицепсами и бейсбольными битами, постоянно крутились вокруг. По психологическому напряжению штаб скорее на-поминал командный пункт на самой передовой линии какого-либо судьбоносного военного сражения, нежели мирное политологическое подразделение. И тогда было принято решение перенести штаб на колеса. Арендовали несколько микроавтобусов, которые, оборудованные как общественные приемные кандидата Михайлова, как предполагалось, будут курсировать по городу. Но автобусы на улицах Сергиева Посада так почти и не появились — каждое утро они оказывались технически неисправными. Листовки и плакаты Михайлова срывались тут же после того, как были наклеены. А вот типографской продукцией конкурентов был густо завешан весь город. В своих листовках конкуренты докатились до прямых оскорблений, не гнушались и откровенным кощунством, заявляя, что поддержка Михайловым лавры приведет в итоге к тому, что «в результате все мы вместо города получим один большой монастырь, которому все мы вынуждены будем платить церковную десятину». Единствен-ное, что не удалось, так это отстранить Михайлова от телевизионных передач. Он, как всегда, был убедителен и немногословен. Зная о проблемах Сергиева Посада, в котором бывал да и по сей день бывает часто, говорил об этих проблемах, а главное, о том, как сам видит возможность их решения, со знанием дела. Его рейтинг, несмотря на все старания конкурентов, лишь рос неуклонно. Но так же неуклонно приближался и день рассмотрения кассационной жалобы в Верховном суде. Решение высшей судебной инстанции страны было, мягко говоря, обескураживающим — регистрацию Михайлова отменили. В тот день, когда Верховный суд огласил свое решение, выборы в Сергиевом Посаде закончились не только для Сергея Анатольевича Михайлова. Они закончились и для всего города. В день голосования горожане на избирательные участки в подавляющем своем большинстве попросту не явились. Они предпочли не иметь своего представителя в областной думе вовсе, нежели проголосовать в очередной раз за того, кто за словом «электорат» видит лишь бессловесную серую массу, пригодную не выбирать, а только лишь голосовать и призванную вымостить дорогу к обеспеченной, безбедной жизни политическому чиновнику одного из высших эшелонов власти.

Если ход предвыборной борьбы в Сергиевом Посаде преподносился своим читателям в СМИ как некий увлекательный политический детектив, то итоги бесславно провалившихся выборов мало кого интересовали. Лишь одна газета опубликовала довольно резкий комментарий к решению Верховного суда:

«Это решение явно противоречит тому курсу, который твердо и последовательно проводит Президент России В.В. Путин, стремясь к безусловной и главенствующей роли федеральных законов. Парадокс очевиден. Уже столица государства российского Москва привела свое законодательство в соответствии с федеральными законами, а столичная область, выходит, все еще живет по старинке. Пример, право, не такой уж безобидный. Сегодня какая-либо из областей вносит свои коррективы в закон о выборах, завтра собственным законодательством утвердит собственные же границы или свой региональный уголовный кодекс. Так и до удельных княжеств рукой подать…»

* * *

Тележурналист Дмитрий Гордон известен как автор многочисленных интервью с самыми известными людьми. Не так давно он встретился с Сергеем Михайловым. Беседа журналиста с героем, что называется, заладилась с самого начала — интервью длилось ну никак не менее трех часов. Среди прочих задал Дмитрий Гордон и такие вопросы:

— В свое время вы баллотировались депутатом Государственной думы России и имели в своем избирательном округе самый высокий рейтинг…

— Да, но власть на тот момент меня не хотела.

— О том, что депутатом не стали, жалеете?

— О-о-о, я просто счастлив!

— Умный вы человек — сразу видно.

— Сначала я подумал: «Значит, мне это не нужно». А уже потом, по прошествии времени понял: «Господи, как хорошо, что ты меня отвел». Именно поэтому я всегда молюсь так: «Господи, сделай так, как ты хочешь, а не так, как я, и будет правильно».

— Политика нынче вас не интересует?

— Нет, абсолютно.

История с выборами Дмитрия Гордона, судя по всему, интересовала постольку-поскольку — все-таки дела давно минувших дней, а я после интервью переспросил: «А почему ты ответил, что тебе это все же было не нужно. Только, пожалуйста, не говори, что все, что делается, делается к лучшему.

— Но все же действительно — к лучшему. Понимаешь, я ведь и в Таганроге и позже, в Сергиевом Посаде, действительно уже строил конкретные планы, что можно изменить, какие привлечь средства, каких искать инвесторов. Все, что я говорил людям, были для меня не просто слова и не пустые обещания в надежде собрать как можно больше голосов. Я привык отвечать за свои слова. И вот потом, когда вся эта эпопея с выборами была закончена, я представил, как бы изменилась моя жизнь, стань я депутатом. Это попросту была бы уже совсем другая жизнь. И не думаю, что она пришлась бы мне по душе. Политика, как известно, дело достаточно грязное, и делать ее чистыми руками еще никому не удавалось. Да, в тот момент я искренне считал, что, обличенный депутатскими полномочиями, могу сделать для своей страны что-то важное, необходимое. Теперь понимаю, что можно, и будучи рядовым гражданином, родину любить не меньше. Помнишь, как замечательно, отвечая на упрек, сказал однажды академик Лихачев Хрущеву: «Я не коммунист, но родину тоже люблю». Да и на некоторых людей я во время тех предвыборных кампаний вынужден был взглянуть иначе, вернее, своими поступками они заставили меня изменить свое мнение и отношение к ним.

— Но как же быть с твоим любимым выражением, что людей надо воспринимать такими, какие они есть, и уметь прощать?

— А я от своих слов и не отказываюсь. Ведь когда мы общаемся с каким-то человеком достаточно долго, то видим в нем его хорошие стороны. А потом, бывает, оступился человек, проявил слабость. Надо уметь прощать и думать о хорошем.

Так-то оно так, но в тот период, когда Сергей баллотировался в Государственную, а затем и в Московскую областную думу, нападки на него со стороны прессы были столь явны и злы, что кто-то из приятелей и знакомых предпочел на всякий, что называется, пожарный случай держаться от Михайлова подальше и уж близкие отношения, во всяком случае, не афишировать. Вот весьма характерный пример. С одним известнейшим певцом и композитором связывала Сергея многолетняя дружба. Они часто встречались, даже на отдых несколько раз вместе ездили. Однажды Сергей широко отмечал какую-то знаменательную семейную дату. На торжестве в ресторане выступали артисты. А тот самый певец, о котором я речь веду, приглашен был в качестве гостя. В конце вечера мэтр эстрады поднялся на сцену и исполнил несколько своих самых популярных и всеми любимых песен. Сергей предложил ему выступление оплатить, так тот обиделся чуть ли не до слез и, искренний в своем возмущении, воскликнул: «Не все деньгами оценивается!» И Сергей не менее искренне даже извинился. Во время предвыборной кампании в Сергиевом Посаде пиарщики Михайлова готовили для него видеоролик, где должны были выступить и несколько известных мастеров эстрады. Сделать «нарезку» из архивных телевизионных записей концертов не представляло никакого труда. Но каждый из участников должен был в соответствии с законом о выборах подписать соответствующей формы документ, коим удостоверял, что не возражает против использования его концертного номера в предвыборной кампании такого-то конкретного депутата. Обратились и к певцу-другу. Тот долго мычал в трубку что-то нечленораздельное, а потом, набравшись, видимо, духу, заявил напрямик:

— Ну как же вы не понимаете. У меня через полгода юбилей. Готовятся мои документы к награждению орденом. Я, конечно, очень уважаю Сережу, но власти-то его не жалуют. Так что соглашаться на участие в его рекламной кампании мне, пожалуй, не стоит. Может повредить.

Кстати, а может, и некстати, но ордена сей предусмотрительный господин так и не получил, не помогла ему, видать, чрезмерная осторожность. А вот писатель Лион Измайлов отреагировал совершенно иначе.

— Правильно Сергей решил. Кому и быть депутатом от Сергиева Посада, как не ему, — заявил он.

Лион приехал в Сергиев Посад, снялся в телевизионном ролике и много искренних добрых слов сказал о Михайлове.

Сергей Михайлов теперь не часто вспоминает все перипетии того предвыборного периода. Скорее всего, он просто сделал для себя свой выбор.

 

Глава пятая. УЧАСТИЕ

О том, как живется в детских домах больным детям, о том, кому их усыновлять можно, а кому теперь и запрещается, не то что сказано много, а даже уже и законы государственные появились. Правда, положение детей от этого не меняется, даже в так называемых благополучных детдомах проблем хватает. Неповоротливая и бездушно тупая бюрократическая система финансирования предпринимает чудеса изобретательности, дабы осложнить жизнь тех детей, кого судьба уже и так обделила. Больные часто неизлечимыми болезнями, в большинстве случаев брошенные родителями, они, по большому счету, никому не нужны. И только небольшая группа истинных сподвижников, из тех, кто работает в таких вот детских домах, да, если повезет, неподдельно отзывчивые спонсоры хоть как-то стараются скрасить жизнь таких детей.

…Было это то ли в конце девяносто второго, а может быть, в самом начале девяносто третьего года, за давностью событий ни Сергей, ни его близкие друзья точной даты уже и не припомнят. Но вот как впервые увидел Сергей эту группу детдомовцев, которых вывели на прогулку, это он помнит абсолютно точно. От вида столь нищего сиротства даже у него, человека, в общем-то, не сентиментального, сердце защемило. Буквально же на следующий день, узнав адрес, приехал в детский дом. Он зашел в кабинет к заведующей Надежде Михайловне Хрыкиной и чуть не с порога заявил, что приглашает детей на обед — в ресторан.

— Детей? В ресторан?! — опешила заведующая и тут же деловито уточнила: — А сколько человек?

— Ну, я не знаю, сколько у вас ребят здесь живет. Всех и приглашаю.

— Но почему именно в ресторан? — пришла в себя от изумления Надежда Михайловна.

— А что в этом плохого. Я же их днем приглашаю, на обед. Посидят в уютной обстановке, музыку послушают. Они ведь у вас, наверное, не часто в ресторане обедают, — пошутил Сергей.

— Да уж, совсем не часто, — горько улыбнулась Надежда Михайловна, все утро ломавшая голову над тем, где раздобыть денег на стаканы: у ребят с нарушением, как изъясняются медики, опорно-двигательного аппарата посуда билась нещадно, и пару дней назад Хрыкиной один молодой лощеный чиновник так и заявил, что ни один бюджет не рассчитан на то, чтобы дважды в год им посуду закупать, пусть, дескать, воспитатели следят за детьми лучше.

— Да-да, ресторанами наши детишки не избалованы, — повторила Надежда Михайловна. — Просто как-то все неожиданно. А вообще-то спасибо вам большое.

Дети сидели за столом поначалу притихшие, ничего не понимающие. Стеснялись громко говорить, смеяться. И все же Сергею удалось растормошить их. Они заговорили разом. Это было какое— то чудо, словно болезнь вдруг отступила. И чудо стало повторяться раз за разом. Сергей и его друзья были неистощимы на выдумки. То привозили в детский дом фрукты и сласти, то книжки с яркими картинками или настольные игры, то еще что-нибудь придумывали. А на Новый год привезли огромную живую ель. Сколько же радости было у ребятни, когда они украшали елку игрушками и гирляндами, наряжались в маскарадные костюмы для новогоднего карнавала, — они и не представляли, что на свете бывают такие волшебные игрушки и такие чудесные маскарадные костюмы. А с каким нетерпением ребята ждали появления Деда Мороза и Снегурочки, их волшебных слов «Елочка, зажгись!». С каким замиранием сердца заглядывали в пакеты с подарками! Не было еще тогда никакого благотворительного фонда, он появился через год. А просто была осознанная необходимость помочь тем, кто в этой помощи нуждается и кто без этой помощи просто не проживет. Помогали одеждой, посудой, лекарствами, школьными принадлежностями, деньгами, продуктами питания. А самое главное — вниманием и добротой. Той самой добротой, которая, как известно, способна спасти мир и творить чудеса. Конечно, ни Сергею Анатольевичу Михайлову, ни его друзьям подобные мысли и в голову не приходили, и если бы кто-то им сказал, что для больных детдомовцев они истинные чудотворцы, они бы, скорее всего, просто не обратили внимания на эти слова. Искренние помощь и доброта в рекламе не нуждаются. Вот и они заботились о детях, нигде этой своей заботы не афишируя. В те «перевернутые» годы слово «благотворительность» воспринималось чуть ли не как синоним подаяния. Михайлов стал помогать детям не потому, что его к этому обязывало какое-то постановление районного совета либо иной директивный документ, а просто он так был воспитан.

Еще мальчишкой он видел, как относится к людям его мама. О Вере Георгиевне Михайловой все, ее знавшие, а в районе она была человеком известным, работала в разных организациях, в том числе и в исполкоме, мнения были единодушного: она из тех, о ком говорят: «Строга, но справедлива». И если Вера Георгиевна видела, что человек действительно нуждается в помощи, то помогала от души, искренне. Все мы, как говорится, родом из детства. И в семьях наших находятся истоки тех мировоззрений, из которых черпаем мы потом всю жизнь.

Вот и Сергей привык помогать тем, кто без этой помощи нуждался, а порой без нее бы просто не выжил. И как же он был счастлив, когда ребята из детского дома прислали ему в подарок свои рисунки и поделки.

Сергей, частенько бывая в детском доме, не раз видел, с каким трудом держат эти ребятишки в своих изуродованных болезнью руках карандаши, как не слушаются пальцы, мнущие пластилин. И он представил себе, сколько же усилий и упорства понадобилось этим мальчишкам и девчонкам, чтобы нарисовать, вылепить, смастерить все то, что они ему прислали.

О методах лечения страшной болезни Дауна написано бессчетное количество научных трудов, защищены тысячи кандидатских и докторских диссертаций. Но не написано еще главного исследования — как может лечить эту болезнь доброта, человеческое сочувствие.

А сам благотворительный фонд «Участие» был создан, собственно, по воле случая. В один из приездов в детский дом Михайлов обратил внимание, какая убогая здесь посуда. Выщербленные тарелки, потемневшие алюминиевые ложки и вилки, потрескавшиеся стаканы. Вот тогда Надежда Михайловна и рассказала, отвечая на вопрос Сергея, о том, что никто не учитывает при распределении средств и материальных фондов того обстоятельства, что в детском доме живут больные дети и посуда у них бьется намного чаще, чем у обычных их сверстников. Сергей уезжал на следующий день в командировку, но о разговоре с заведующей не забыл. Посуда была куплена и отвезена в детский дом. А когда Сергей вернулся, ему рассказали «смешную» историю.

По дороге в детдом, машину, нагруженную посудой, остановил гаишник. Заглянув в салон и увидев до потолка громоздящиеся коробки, поинтересовался у водителя, что он везет.

— Посуду везу, — спокойно ответил водитель.

— Свадьба, что ли?

— Да нет, в детский дом везу, — так же спокойно откликнулся водитель.

И тут началось. Откуда посуда, из какого магазина, где накладные? Водитель пыхтел, отдувался, доказывал, что приобрел все это за наличные, и в чем, собственно, грех? Но все было тщетно — гаишник пребывал в полной уверенности, что поймал вора. Пришлось выгружать все коробки на посту ГАИ, ехать домой за чеками из магазина, где была приобретена посуда, благо чеки сохранились.

Сергей выслушал весь этот не очень веселый рассказ и принял решение: надо создавать благотворительный фонд, оформить все в соответствии с законом. В те годы благотворительные фонды росли как грибы после дождя. Большинство «благотворителей» современной формации использовали эти структуры с исключительной целью избежать налогов. И как только налоговое законодательство страны изменилось, благотворители тут же потеряли к своим фондам всякий интерес, а о тех, кто действительно нуждался в их помощи, даже и не вспоминали. Собственно, Сергей и фонда-то не создавал именно потому, что не хотел и тени дурной славы. Он полагал, что истинное добро, как и искусство, суеты не терпит. Но действительность оказалась куда суровее. В отличие от сотен иных благотворительный фонд «Участие», где ныне Сергей Михайлов — председатель совета попечителей, живет и приносит людям пользу и по сей день.

— А кому принадлежит идея назвать фонд «Участие»? — спросил я однажды Сергея.

— Тебе не нравится название?

— Напротив, точнее не придумаешь. Потому и спрашиваю, кто автор.

— Да я теперь вряд ли вспомню. Был вроде у нас с друзьями разговор о том же детском доме, кто-то сказал, что этим ребятам нужно наше участие. Другой предложил, что вот как раз и фонд надо назвать «Участие». А кто конкретно, теперь уже не помню. Да и не в этом суть. А в том, что мы своему названию соответствуем. Но это только мы знаем и те, кому помогаем. А как только создали фонд, в официальных инстанциях решили и через прессу, конечно же, оповестили все население страны: Михайлов создал фонд для каких-то неблаговидных дел. Каких именно, не называлось. Видно, все ждут вот уже пятнадцать лет, когда же фонд «Участие» займется неблаговидными делами. И, дабы не упустить момент, проверяют нас беспрестанно. У нас больше сотни папок, альбомов и кляссеров с благодарностями от людей и организаций, которым мы реально помогли, и не меньше — с документацией о проверках. Ни разу, правда, ничего предосудительного не обнаружили, но продолжают проверять упорно. Но мы все свои акции согласовываем с юристами, так что у нас — полный порядок как в действиях, так и в документации.

К слову сказать, ограничений по поводу оказания благотворительной помощи столько, что зачастую диву даешься, чьи это изощренные (а может, извращенные) умы напридумывали все эти преграды и ограничения, регламентирующие, кому помощь оказывать можно, а кому — ни-ни.

В связи с этим припомнилась одна история. Как-то перед Новым годом заехали мы с Сергеем в детский дом — шефство над ним все эти годы не прерывается. Идем по коридору, а навстречу, ничего вокруг не видя, пацан с гитарой несется. Да так с разбегу на Сергея и налетел. Михайлов придержал его за плечи.

— Осторожнее, Ванюша, ты меня чуть с ног не сбил. Куда ты так торопишься?

— Ой, дядя Сережа, я, правда, вас не заметил. В зал тороплюсь, я новую песню сочинил, сегодня вам исполню, — и побежал дальше.

Если бы я не знал, что здесь живут дети с ограниченными, как их называют, возможностями, то никогда бы в жизни в это не поверил. Они пели и плясали, исполняли уморительные сценки. Представление, подготовленное ими, было к тому же и костюмированным. Надежда Михайловна с гордостью отметила, что девочки все костюмы пошили сами, целыми вечерами просиживали с иголками и нитками — та единственная допотопная швейная машинка, что была в детском доме, как назло, перед Новым годом окончательно сломалась, и чинить ее уже не брался никто. После представления Сергей снова Ваню к себе подозвал, похвалил его за песню. Мальчик аж расцвел от удовольствия. А потом все уселись за празднично накрытый стол — разумеется, и это был подарок от шефов. Ребята шутили, вспоминали всякие смешные истории из своего быта, Ваня за столом исполнил еще несколько песен, всякий раз подтягивая струны совсем уже ветхой гитары. А под конец этого застолья в зал вошел водитель Сергея Анатольевича и принес две коробки. В одной из них была современная, оборудованная всевозможными программами швейная машинка, а в другой — прекрасная гитара для юного автора песен Вани. Один из сотрудников фонда «Участие», здесь же присутствующий, склонился к Михайлову, произнес так, чтобы другим слышно не было:

— Надо будет чеки у водителя забрать, Сергей Анатольевич, и оформить все надлежащим образом.

— Не нужно, — отмахнулся Михайлов. — Откуда я знаю, можно ли эти покупки по линии фонда провести или нет. Так что я личные деньги отдал.

Надо сказать, общество вообще по-разному относится к благотворительности. Отдельные члены общества, понятно, те, кому помогают, считают благотворительность чуть ли не панацеей от всех бед, иные стараются найти в деятельности меценатов какой-нибудь подвох. Чему в немалой степени способствует постоянно создаваемое общественное мнение.

Как-то раз в благотворительный фонд «Участие» обратилась администрация следственного изолятора № 1, больше известного в народе, как Матросская Тишина, и попросила помочь… с солью. Именно так. На кухне СИЗО закончилась соль, а по выделяемым фондам следующая поставка соли полагалась не раньше, чем через несколько месяцев. Сотрудники фонда привезли в изолятор соль. Ох, что тут началось. Газеты так и пестрели громкими заголовками типа «Солнцевские братки помогают своим». Помнится, появился даже глубокомысленный комментарий, в котором автор делился выводами: вот если бы помощь, к примеру, понадобилась больным, то фонд «Участие» не знамо как долго изыскивал средства, а на просьбу-де зэков отреагировали мгновенно. Автору бы следовало если и не побывать у распорядителей фонда, то хотя бы по телефону поинтересоваться, каким именно организациям помогает фонд, и тогда бы он, несомненно, в этом перечне услышал не менее десятка самых различных больниц России. Но даже не в этом дело. Напомню уставную истину: благотворительный фонд «Участие» создан с целью оказания помощи социально ослабленным слоям населения, к коим, безусловно, на соответствующий период времени относятся и лица, содержащиеся в следственных изоляторах. Кстати, вина их до суда доказанной не считается. Я уж не говорю о таком «пустяке», что приготовленная без соли еда — не что иное, как издевательство над человеком, серьезно угрожающее его здоровью.

* * *

…Сергей Бурлаков приехал в Москву из Таганрога. Его история трагична своей простотой и мелодраматична ходом развития последующих событий. Из мягкого ростовского климата попал Бурлаков во время службы в армии в суровую Читу. Вернее сказать, воинская часть, где он служил, от Читы находилась в двадцати восьми километрах. Рядовой Бурлаков вместе с водителем отправлен был в Читу за какой-то запчастью. Ревела февральская пурга, не видно было ни зги. На каком-то крутом повороте водитель не справился с управлением, и военный газик с крутого обрыва, кувыркаясь, полетел вниз. Придя в себя, водитель через разбитое переднее окно выбрался из машины. Бурлаков признаков жизни не подавал, и водитель, решив, что товарищ погиб (так, во всяком случае, он потом в части объяснил свой поступок), побрел восвояси. Когда он наконец добрался и сбивчиво объяснил, что с ними произошло, к месту происшествия была отправлена группа офицеров и солдат. Бурлакова нашли через срок восемь часов после аварии. Он был жив, но руки и ноги обморожены до такой степени, что их спешным порядком — речь шла о спасении жизни — пришлось ампутировать: у солдата уже началась гангрена всех четырех конечностей.

Домой, в родной Таганрог, комиссованный инвалид первой группы Бурлаков вернулся на деревянных примитивных протезах, сооруженных в Чите. Он не запил горькой, не бился в отчаянии головой о стену, а просто впал в прострацию. Целыми днями просиживал в своей комнате, тупо глядя в одну точку. Потом Сергей даже вспомнить не мог, кто кормил его все это время и вообще ел ли он что-нибудь, говорил ли с кем-то или никого не видел. Провал в памяти, словно вычеркнутое из жизни чьей-то злой рукой время. А потом…

— Это был даже не сон, это было видение, — убеждает Бурлаков. — Явилась мне Божья Матерь и сказала, что только через спорт вернусь я к жизни. Я, конечно, никому ничего рассказывать не стал, надо мной бы просто посмеялись. Но на следующий день стал узнавать, какие секции у нас существуют для спортсменовинвалидов.

Через год он стал мастером спорта по плаванию среди инвалидов, цепляясь культями рук за турник, подтягивался десятки раз. На своих примитивных деревянных протезах научился не просто свободно ходить, но и бегать. На одном из турниров спортсменов— инвалидов Сергей познакомился с Мэри Бушуевой. Именно она включила Сергея в команду российских спортсменов-инвалидов для участия в марафонском забеге в Нью-Йорке. И там, в Америке, Бурлаков установил мировой рекорд, совершил, как писали американские газеты, чудо. Впервые за всемирную историю инвалидного спорта человек без всех четырех конечностей дошел до финиша марафонской дистанции, преодолев 42 километра 195 метров! Сам герой рассматривал свои фотографии, лежа в малюсеньком номере местного мотеля. Ноги, вернее, то, что от них осталось, он стер в кровь, и болели они так, что никакие болеутоляющие уколы и таблетки не в состоянии были помочь. Да к тому же протезы после марафона пришли в такое состояние, что Сергей даже не представлял, как теперь домой доберется.

На следующий день Сергея разыскал в том самом мотеле пожилой господин, тяжело опирающийся на резную трость. Представившись владельцем фирмы по производству протезов для спортивной ходьбы, он сразу приступил к делу, ради которого явился. Господин предложил Бурлакову остаться в Америке — о соответствующих документах, дающих на это право, он обещал позаботиться. А далее для рекордсмена будут изготовлены протезы, на которых он и обязуется в дальнейшем участвовать во всех марафонских забегах. Господин не скрывал, что о лучшей рекламе своей фирмы он и мечтать не может, и полагал, что предложенные россиянину условия — не что иное, как подарок судьбы. Разговаривая, он то и дело поглядывал на валявшиеся в углу, пришедшие в полную негодность деревяшки, потом, не сдержавшись и морщась от явной брезгливости, не выдержал и спросил:

— Я уж не спрашиваю о марафоне, я хочу знать, как ты вот на этом… — И он снова скривился. — Вообще ходить умудряешься?

От предложения остаться в Америке Бурлаков как-то рассеянно (его в тот момент больше всего заботила мысль, где и как починить свои протезы) отказался. А когда Сергей после долгих посулов всяческих благ, связанных с жизнью в США, все же твердо свой отказ подтвердил, господин поднялся и, приподняв шляпу, произнес:

— Я уважаю твое решение, парень. Если ты когда-нибудь еще раз приедешь в Америку, то я сделаю тебе протезы по себестоимости, не возьму с тебя ни единого лишнего цента.

С золотой медалью, грамотой рекордсмена мира и целой кипой американских газет, восславлявших его спортивный и человеческий подвиг, Бурлаков вернулся в Таганрог. Протезы ему кое-как починили, но предупредили, что ходить на них теперь надо как можно меньше, иначе культи, оставшиеся после ампутации, он загубит безвозвратно. А это — верная смерть. Понятно, что ни о каком спорте и речи быть не могло.

И тогда Сергей отправился по инстанциям. Где он только не побывал, добрался и до губернатора Ростовской области. Всюду ему отвечали, что бюджетом такие расходы не предусмотрены. Его регалии на чиновников ровным счетом никакого впечатления не произвели. Такой категории, как престиж, бюджет, понятно, дело не учитывает. И тогда Бурлаков решил поехать в Москву, к Михайлову. Об этом человеке он много читал в газетах, еще больше слышал. А однажды видел интервью с Михайловым на местном, таганрогском телевидении. Собственно, сотрудники телевидения и подсказали Сергею, как в столице разыскать Сергея Анатольевича.

Во время той первой встречи они разговаривали несколько часов. Сергею Анатольевичу было интересно все: как его тезка тренируется, как преодолевает бытовые трудности, с кем общается, о чем думает, каким видит свое будущее. В конце разговора Михайлов подвел черту, заявив твердо: «Я помогу тебе». Легко было сказать, но и тут фонд наткнулся на чиновничьи преграды.

Выяснилось, что, являясь организацией сугубо федерального значения, фонд не имеет права на оказание подобной помощи за рубежом. В России же спортивных протезов попросту никто не производит, во всяком случае, в то время не производил. Но и отказываться от данного слова Михайлов не привык. Он связался по телефону с владельцем фирмы, производящей протезы. Тот подтвердил, что для господина Бурлакова готов сделать обещанное исключение и в знак уважения к его человеческому и спортивному подвигу изготовить протезы по себестоимости. За собственные средства приобретя Сергею билет и перечислив требуемую сумму на фирму по производству протезов, Михайлов отправил Бурлакова в Америку. А через три месяца в центральном парке Нью-Йорка состоялся очередной международный марафонский забег. Участие в этом популярном международном соревновании приняло несколько тысяч человек из разных стран. На новых, уже спортивных протезах Бурлаков не только повторил свой собственный рекорд, добежав до финиша, но еще и оставил позади себя триста (!) вполне полноценных спортсменов, у которых и руки и ноги были целы и здоровы. Ту самую золотую медаль, что привез и на этот раз Бурлаков, он подарил своему старшему тезке — Сергею Михайлову, в кабинете которого она хранится и по сей день.

Именно в то время познакомился Михайлов и с Мэри Бушуевой. Мэри — человек поистине удивительной судьбы и столь же удивительного оптимизма. Сама инвалид, передвигаясь на протезах, она, кажется, не знает усталости. Не занимая никаких официальных должностей, Мэри собирает вокруг себя спортсменов-инвалидов, обивает пороги официальных учреждений, пробивая организацию каких-то турниров, зарубежных поездок. Есть такие специальные трехколесные велосипеды для соревнований инвалидов. На обычный велосипед этот, инвалидный, похож так же, как космический корабль на утюг. Изготавливается сие чудо конструкторской и инженерной мысли только на уже триста лет загнивающем Западе. Российские же спортсмены о таких вот велосипедах и мечтать не могли. До тех пор, пока Сергей Михайлов не познакомился с Мэри Бушуевой. Вот уже несколько лет сборная команда спортсменов-инвалидов России участвует в международных соревнованиях на таких велосипедах, которые подарил Сергей Михайлов. А когда перед поездкой на недавний турнир российской сборной отказали в приобретении заграничных билетов, Сергей Анатольевич и эту часть расходов взял на себя. Россияне тот международный турнир выиграли, на память сфотографировались, а после изготовили плакат, на котором каждый из участников поставил свой автограф. А чем еще, кроме искренних слов благодарности, могли отблагодарить они своего благодетеля? На всякий случай особо отмечу — в слово «благодетель» я вкладываю тот единственный смысл, который в него изначально был заложен в русском языке: человек, совершающий благо во имя других. Это я о Сергее Михайлове.

* * *

Кто-то из работников фонда «Участие» рассказал Сергею Анатольевичу печальную историю тринадцатилетней девочки Кати из Солнцева. В девять лет врачи обнаружили у Кати сколиоз. Подумаешь, решили все, обычная история. Немного гимнастики, плавание, и все наладится. Но болезнь прогрессировала столь стремительно неумолимо, что к двенадцати годам Катя могла передвигаться только в специальном ортопедическом корсете. Вы только вдумайтесь в эти страшные слова — инвалид детства. История запала Сергею в душу, он даже решил съездить в Солнцево, поговорить с родителями девочки, проведать саму Катю, а если представится возможность — помочь. Но дел было невпроворот, и он попросил родителей Кати приехать к нему в офис, отправив за ними машину.

Они приехали. Сами еще довольно молодые люди, а седина уже заметна. И взгляда было достаточно, чтобы понять — сломлены, раздавлены обрушившимся на их семью горем. О чем они говорили, знают только трое. В кабинет больше часа никого не пускали. А вечером, когда офис уже опустел, Сергей сказал одному своему другу:

— Завтра все же поеду, навещу эту девочку, не идет она у меня из головы. Может быть, все-таки можно ей помочь, вылечить. Ну не может же того быть, чтобы человек с тринадцати лет и на всю жизнь инвалидом остался. Самое страшное, что Виталий и Людмила, родители Кати, и сами уже ни во что не верят. Это я не в упрек говорю. Горе у них страшное, вот они и отчаялись.

— Я не то чтобы не верил, я даже о существовании таких людей не знал ничего, — рассказывал позже отец Кати — Виталий. — С человеком, которого я до этого никогда в жизни не видел, я разговаривал, как с самым близким, не стесняясь никаких подробностей и деталей. Прав, конечно, Сергей Анатольевич, я действительно отчаялся, не зная, что делать, куда идти за помощью. А врачи только руками разводили да бормотали что-то непонятное. Да и как мне было не отчаяться! — воскликнул он с горечью. — Я родной дочери боялся в глаза заглянуть. Лечение ничего не дало, Катюхе день ото дня становилось все хуже и хуже. Вот я и отчаялся, корил себя за то, что для родной дочери ничего не в состоянии сделать. А она же еще ребенок. И этот ребенок ждет от своих родителей чуда. Какого чуда?! Когда врачи наконец сказали, что ей может помочь операция, и назвали сумму, я понял, что мне этих денег за всю жизнь не собрать. Да я бы последнее отдал, не задумываясь, вот только отдавать нечего было. Обращались мы, конечно, в различные государственные, социальные инстанции, но как только сумму называли, тут же все разговоры и прекращались. Сочувствовали, конечно, но разводили руками, дескать, вы и сами все понимаете… На встречу с Михайловым я тоже ехал без всякой надежды, признаюсь, и ехать не хотел, считал, что только время зря потрачу. А именно он-то все и изменил. И не только тем, что пообещал с лучшими врачами договориться. Он вновь в нас надежду вселил. Я вдруг понял, что не все еще потеряно и, может быть, дочку удастся вылечить.

Уже на следующий день после встречи с Катиными родителями Сергей отправился к больной девочке. О болезни ни слова с ней не говорил. Расспрашивал, какие книжки читает, как удается от школьной программы не отставать, какую любит музыку. Кате настолько было интересно разговаривать с этим взрослым человеком, что она даже о болезни своей на те два часа, что провел Михайлов в их доме, позабыла.

Еще несколько дней ушло у Сергея на консультации со специалистами. Он действительно разыскал самых лучших. А потом начались долгие обследования. В итоге врачи пришли к мнению, что без операции, а скорее всего, нескольких операций девочку на ноги не поставить. Да, фонд «Участие» помог в обследовании и проведении операций материально, личных средств добавил и Михайлов. Но можно ли только деньгами оценивать те продукты, цветы и подарки, которые отправлял в больницу Сергей своей маленькой подопечной? И, уж точно, никакими деньгами или иными материальными благами невозможно оценить те встречи Сергея Анатольевича с Катей, во время которых он последовательно, настойчиво внушал ей оптимизм, веру в исцеление.

А до выздоровления был еще ох какой долгий путь. После первой операции, еще лежа в больнице, Катя написала Сергею Михайлову письмо. Очень открытое и искреннее — так искренни и открыты могут быть только дети, и в то же время очень взрослое — дети, пережившие тяжелую болезнь, душой взрослеют намного быстрее своих сверстников.

«Дорогой Сергей Анатольевич, — писала Катя. — Я очень благодарна Вам! Без Вашей помощи быть бы мне горбатой и кривой. Но Вы подарили мне вторую жизнь, подарили возможность чувствовать все ее краски, радоваться и быть полноценным человеком. Я благодарна Вам за свое второе рождение».

Еще несколько лет продолжалось лечение, Катя перенесла не одну операцию, пока поправилась полностью. И все эти годы рядом с ней был ее ангел-хранитель Сергей Анатольевич Михайлов.

У этой истории совершенно дивное продолжение. Катюша поправилась, вышла замуж, сейчас учится в Германии, ее будущая специальность — литературные переводы. Недавно она несколько месяцев провела в Лондоне, куда ее отправил университет. Гуляя по Лондону, как сама призналась, думала, в основном, о том, как сложилась ее жизнь и как бы могла сложиться, не появись в ее судьбе Сергей Михайлов. Вернувшись в студенческое общежитие после прогулки, набрала номер телефона Михайлова, зная, что в офисе его можно застать даже глубоко за полночь.

Разговор был долгим.

— Вы — мой Бог, — сказала Катя, прощаясь.

— Я не Бог, — ответил Сергей. — Но я послан тебе Богом, чтобы исцелить тебя.

Недавно она побывала в Москве. Я случайно узнал об этом и встретился с Катей. Теперь это молодая красивая женщина, целеустремленная, веселая и в то же время очень серьезная.

— Когда-то давно Сергей показал мне ваше письмо, что вы написали ему из больницы после первой операции. Я бы хотел это письмо опубликовать, но без вашего разрешения делать этого не стану, — сказал я Кате.

— Я не против, — ответила она. — Просто тогда это были детские эмоции. А теперь, когда я повзрослела, я с каждым днем все отчетливее осознаю, что сделал для меня Сергей Анатольевич. Сегодня мне даже представить страшно, в какой кошмар превратилась бы моя жизнь, останься я инвалидом. И тот звонок из Лондона был тоже вызван моими эмоциями. Я гуляла по площади Пикадилли, повсюду шум, музыка, клоуны веселят народ, на ходулях ходят, вокруг люди смеются, танцуют, целуются, и я среди этого праздника. Вот именно на этой площади я, как никогда отчетливо и остро за все эти годы, поняла, что этим праздником я обязана одному человеку. И тогда я позвонила Сергею Анатольевичу и все это ему, как смогла, выразила…

* * *

— …Дяденька, подайте на хлебушек, — бубнил едва слышно одетый в какие-то лохмотья мальчишка.

— Подайте на хлебушек, дяденька, — вторили ему еще двое таких же малолетних оборванцев, похожих друг на друга так, что сомнений не оставалось — братья.

Этих пацанов все чаще и чаще стал замечать Сергей Михайлов возле церкви в Переделкине, куда приезжает постоянно.

Сергей попытался с пацанами заговорить — тщетно, отбегали, словно напуганные собачонки. Он не отступился и постепенно сумел братьев разговорить. Отца своего они не помнят, а вот «мамка, как утром проснется, так водочку пьет, покуда не упадет». Мальчишек давно уже сдали в интернат, откуда они периодически сбегают и кормятся милостыней, что наклянчат у церкви. Михайлов попросил работников фонда побывать в интернате, где учились мальчишки, разыскали они и квартиру, в которой братья жили вместе с матерью. Квартира, кстати, оказалась довольно просторной, но такой запущенной, что назвать ее человеческим жильем язык не поворачивался. Понятно, что находиться в ней нормальному человеку было просто невозможно. Через фонд отправили эту женщину на лечение в наркологический диспансер, квартиру решили отремонтировать, чтобы мальчишки не сбегали из интерната и не ночевали в картонных коробках, а могли на выходные дни к себе домой прийти. Вот во время ремонта и разразился скандал. Явились представители власти, органов опеки и ремонтировать квартиру… запретили. Высказались чиновники без обиняков: знаем, мол, таких заботливых дядечек. Отремонтируете квартиру, а потом продадите и наживетесь. Немало пришлось потратить усилий юристам фонда «Участие», дабы объяснить чинушам, что озабочены они лишь судьбой детей, брошенных на произвол судьбы собственной матерью.

Как раз в те дни, когда тянулась вся эта тягомотина с ремонтом квартиры, произошла в Бесланской школе № 1 та страшная трагедия, во время которой погибли 300 человек. Многие раненые ребята были отправлены из Беслана в Москву на лечение. Сергей созвал экстренный совет попечителей. По всем московским больницам собрали сведения, выясняя количество детей, характер их ранений. Всем были отправлены подарки. А в одну из больниц Сергей и сам отправился. Перед поездкой он долго думал, что бы подарить ребятам такого, что понравится всем. В итоге купили огромный настольный футбол. Я таких размеров и не встречал прежде — ну просто с бильярдный стол! В той больнице, куда мы приехали, лечились восемь ребятишек. Шестеро мальчиков и две девочки. Сергей побывал в палате каждого. У одного из ребят, было ему тогда лет десять, задержался подольше. Парнишка, едва они познакомились, спросил:

— Вы, наверное спортом занимались?

— Борьбой, — кратко подтвердил Сергей.

— Значит, вы меня поймете. Я без футбола жить не могу. А какой может быть футбол с раненой ногой? — с явной тревогой в голосе поделился с ним паренек.

— Погоди, погоди, — урезонивал его Михайлов. — Во-первых, жизнь без футбола — это тоже жизнь, но ты, наверное, это поймешь чуть позже. А во-вторых, кто тебе сказал, что ты не сможешь играть в футбол? Я вот беседовал с твоими врачами, они считают, что ты поправишься и нога у тебя заживет, так что от ранения и следа не останется. И будешь играть в свой футбол в полное удовольствие. А вот то, что ты раскисаешь, это не дело. Ты, брат, такое перенес, а теперь хнычешь. Тебе не унывать надо, а физкультурой начни заниматься, чтобы время понапрасну не терять. Делай гимнастику, укрепляйся, закаляй себя.

На следующий день в больницу повезли подарки фонда: кому книжки, кому кассеты с мультфильмами, кому куклы, а пареньку тому, футболисту, Сергей отправил от себя эспандер и гантели. Бесланских ребят выписывали в канун Нового, 2005 года. Сергей позвонил в патриархию и попросил для них билеты на патриаршую елку в Кремле. Просьбу его уважили. Утром, после завтрака в гостинице ЦДТ, на автобусе, заказанном фондом «Участие», покатали детей по Москве, показали им столицу во всей красе, а потом и в Кремль от-правились. Вот тут-то юные бесланцы и устроили сюрприз. Да еще кому, самому Патриарху всея Руси Алексию! Когда Святейший поздравил всех детей, к нему пробились несколько бесланских школьников, поблагодарили его и тут же заявили:

— А мы вам подарок приготовили.

— Интересно, какой? — спросил патриарх, склонившись и поглаживая мальчика из Беслана по голове.

— А вот какой! — воскликнул мальчишка и достал из-за пазухи щеночка.

Где и когда они его раздобыли, как сумели пронести незамеченным в Кремль, об этом история умалчивает, остается только догадываться.

Несколько лет спустя, приехав с Сергеем Михайловым на патриаршее подворье поздравить Алексия с днем рождения, мы видели эту собачку уже подросшей. Патриарх заметил наши взгляды и подтвердил:

— Та самая, что дети мне на елке подарили.

— Я обратил внимание, как много благотворительных акций проводит фонд «Участие» по отношению к детям. Это что, целенаправленная политика фонда или твоя личная позиция? — спросил Сергея.

— Знаешь, я жил в благополучной семье. В доме всегда был достаток, такой, каким его по тем временам понимали. Мама и отец работали, мы с сестрой ни в чем не нуждались — сыты и одеты, а чего еще желать-то? И сейчас, когда я вижу, как в наши дни от глупостей или преступлений взрослых страдают дети или как мучаются они от болезней, я усматриваю в этом какую-то несправедливость, что ли. Дети должны быть счастливыми — это мое убеждение. Я вот все от меня зависящее делаю, чтобы счастливы были мои собственные дети. И если я могу помочь еще каким-то детям, то делаю это, не задумываясь. Так что сам решай, политика ли это фонда или мое личное отношение. Из личного отношения и складывается политика. Я вот иногда думаю: неужели в нашей огромной стране не хватит на всех обездоленных детей башмаков, книжек, продуктов? Конечно же, хватит, отвечаю сам себе. Значит, просто равнодушие или нежелание. Но особенно долго над этим голову не ломаю. Просто сам делаю то, что в моих собственных силах. Я полагаю, если бы каждый состоятельный человек хоть что-нибудь сделал для тех, кто нуждается в помощи, то и жизнь могла бы стать иной. Это очень важно — понимать, что, если можешь помочь, помогай.

 

Глава шеcтая. УЧАСТИЕ (продолжение)

На первый взгляд Сергей Михайлов достаточно ясно выразил собственную позицию к благотворительности: можешь помогать — помогай. А у меня все равно осталось чувство какой-то недоговоренности. Вернее даже недопонимания — с моей, разумеется, стороны. Человек твердого характера, перенесший столько испытаний и жизненных ударов, Сергей сентиментальностью явно не страдает. В делах так просто жесткость проявляет. Работники офиса хорошо знают его требовательность и даже нетерпимость к любого рода расхлябанности, необязательности. Когда кто-то начинает ссылаться на якобы объективные трудности при выполнении того или иного поручения, он непременно заявляет: «Меня не интересуют детали, меня интересует результат».

Он абсолютно логичен. Способность к аналитическому мышлению поистине уникальная. Вспомнить хотя бы тот же женевский процесс. Его адвокаты работали каждый по своему направлению. Он же анализировал все, без исключения, документы и все семьдесят два тома дела знал практически наизусть. Не случайно на суде лучшим из всех адвокатов был он сам. Это не комплимент — лишь объективная данность. Именно Михайлов, а отнюдь не адвокаты, разбил в пух и прах все показания свидетелей обвинения. Да, конечно, эти показания, лживые и тенденциозно подготовленные, были шиты белыми нитками, но надо же было мгновенно уловить несоответствие сказанного с фактами, четко аргументировать возражения. Какая сила воли и собранность потребовались этому человеку, чтобы в момент столь высочайшего психологического напряжения и давления со стороны обвинителей сохранять спокойствие, невозмутимость, а они были очевидны, чтобы в этом густо и хитро сплетенном клубке углядеть едва заметный кончик истины, ухватиться за него и доказать присяжным и суду всю лживость выдвигаемых обвинений. В ту пору мне казалось, что этот человек вообще лишен каких-либо эмоций и запрограммирован лишь на достижение одной-единственной цели. Наверное, в тот момент так оно и было. И только годы спустя я увидел другого Михайлова — умеющего чувствовать чужую боль, сострадать ей.

* * *

…Поздней ночью в офисе Михайлова появилась пожилая женщина в железнодорожной форме. Узнав, что «главный начальник», несмотря на позднее время, на месте, она истово перекрестилась.

«Ну, слава Богу, успела». Ждала долго, пока Сергей Анатольевич освободился и принял ее. Разговаривать с ней было мучительно, каждое слово, склонившись к уху, кричать приходилось. История ее была проста и покуда безысходна. Многодетная мать, работает проводницей на железной дороге. Несколько лет назад перенесла тяжелейшую ангину. Болезнь дала осложнение на уши. С годами почти утратила слух. Обычный слуховой аппарат уже не помогал. Нужно было приобрести дорогостоящий, импортного производства аппарат. Своих денег не хватало — и без того еле-еле концы с концами сводила, не желая ребятишек в интернат отдавать, а со-циальные службы помочь ей с дорогостоящим импортным слуховым аппаратом отказывались, ссылаясь на какую-то инструкцию, в соответствии с которой они могли приобретать медоборудование только отечественного производства. Железнодорожное начальство пригрозило увольнением, причем немедленным, объяснив причину кощунственно просто: «Нам глухие проводники не нужны». И ведь не подкопаешься — действительно, как работать с пассажирами женщине, которая их и услышать не может. Помочь опытному работнику никому и в голову не пришло, куда проще взять да и уволить.

На вопрос, откуда узнала о благотворительном фонде «Участие» и о Сергее Михайлове, ответила наивно просто: «Так ведь чего узнавать-то, его все знают». Во время разговора все порывалась достать из сумки документы, подтверждающие ее диагноз, но Сергей лишь отмахнулся. Утром работники фонда съездили в специальный магазин медицинской техники, приобрели слуховой аппарат, и женщина, счастливая, рассыпаясь в благодарностях, укатила в свой Тамбов, повторяя: «Есть еще люди…»

Мне в ту пору довелось быть в Москве, во время разговора Михайлова с проводницей я присутствовал. На следующий день спросил Сергея:

— А если она обманщица? Ну, просто притворилась, что глухая…

— Ну, конечно, притворилась, — рассмеявшись, перебил меня Сергей. — А слуховой аппарат ей нужен, чтобы самогон гнать. Так, что ли, по-твоему?.. Чтобы так притворяться глухой, надо быть гениальной актрисой, а это не про нее. К тому же все копии медицинских заключений у нее потом взяли, в документы фонда подшили. Сочувствие сочувствием, а бумаги должны быть в порядке. Иначе мы бы потом еще долго доказывали, что действительно приобрели слуховой аппарат, а не самогонный.

Сергей Михайлов строит православные храмы и участвует в осуществлении государственных программ, встречами и переговорами день и вечер, чаще всего до поздней ночи, забиты до предела. Но даже мельчайшую человеческую проблему, если знает о ней, не оставит без внимания. Немного напыщенной получилась фраза? Не отрицаю. Если кто сумеет, пусть скажет иначе.

* * *

С легендарным футболистом Виктором Понедельником Сергей Михайлов познакомился на турнире по футболу в честь Дня города, куда Виктор Владимирович приехал в качестве почетного гостя. После турнира организаторы пригласили гостей на импровизированный банкет. Ну, банкет, конечно, громко сказано. Так, несколько бутылок вина, бутерброды. Говорили, понятно, только о футболе. Сергей с искренним интересом болельщика расспрашивал Понедельника о том, 1-м чемпионате Европы во Франции. 10 июля 1960 года состоялся финальный матч между сборными СССР и Югославии. Основное время победителя не выявило — 1:1. А во время овертайма, за семь минут до окончания дополнительного времени, Виктор Понедельник забил «золотой» победный гол, принесший нашей команде звание чемпионов Европы. Когда вернулись в Москву, команду приветствовал сам глава советского государства Никита Сергеевич Хрущев. Подпрыгивая от возбуждения, похлопывал рослых футболистов по плечам, а подойдя к Понедельнику, от полноты чувств расцеловал его и воскликнул со своим неистребимым украинским акцентом, смягчая букву «г»: «А тебе “Волху” подарю», — подразумевая, понятное дело, не великую русскую реку, а чудо советского автопрома и признак наивысшего благополучия и отличия советского человека.

За четыре последующих года, что Хрущев еще пребывал в должности первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР, у него так и не нашлось времени выполнить свое обещание, данное молодому футболисту. Потом Хрущева сняли, и, как говорят бюрократы, вопрос был исчерпан сам собой.

Завершив спортивную карьеру, Виктор Владимирович Понедельник через какое-то время был назначен главным редактором популярнейшего в те годы еженедельника «Футбол». Прошли годы, легенда отечественного футбола стал обычным российским пенсионером. Никакой машины ему так никто и не подарил, купить на собственные деньги — возможности не позволяли. Так и дожил до 65 лет. Узнав про юбилей легендарного спортсмена, Сергей Анатольевич вызвался помочь, заявив, что праздничный стол в ресторане станет его подарком. Понедельник взволновался не на шутку, все вызнавал, сколько гостей он может пригласить. «Вы, Виктор Владимирович, сами посчитайте, а мне только цифру назовите», — беспечно разрешил его сомнения Михайлов. Помнится, собрались на этот вечер сто двадцать человек. Были люди, чьи имена вошли в золотой фонд отечественного спорта, много журналистов, спортивные функционеры самого высшего ранга. А когда уже все гости собрались, Сергей Анатольевич взял микрофон, извинился за беспокойство и попросил всех на минутку выйти на площадь перед рестораном. Тут и ждал юбиляра главный сюрприз вечера. У входа стояла, вся украшенная разноцветными шарами и лентами, сверкающая новенькая «КИА». На лобовом стекле красовались огромные цифры «65», а на месте переднего номерного знака была прикреплена табличка «Виктор Понедельник».

— Мы сегодня решили исправить забывчивость Хрущева, — сказал, обращаясь к юбиляру, Сергей Анатольевич. — И дарим вам машину. Это, правда, не «Волга», но я надеюсь, что современный автомобиль вам не меньше радости доставит.

Сказать, что Понедельник в тот момент потерял дар речи, значит, расписаться в полном неумении передавать словами эмоции другого человека.

* * *

В конце девяностых был в Москве создан фонд поддержки вдов Героев Советского Союза, полных кавалеров ордена Славы и Героев России. Возглавил фонд Герой Советского Союза Юрий Петрович Филиппьев. Идея, вернее, даже необходимость создания такого фонда была очевидна. Вдовы Героев, чьи мужья отдали свои жизни на полях сражений, оказались лишенными чьего бы то ни было внимания. Как жили они, в чем нуждались — никого не интересовало. Вспоминали о них разве что в тех редких случаях, когда по тому или иному поводу нужны были какие-то архивные документы либо фотографии. Итак, фонд поддержки создали, а вот на какие средства эту самую поддержку организовать, никто и понятия не имел. Официальные организации, куда поначалу пытался достучаться Юрий Петрович, к его призывам оставались глухи. «У нас нуждающихся ветеранов еще полным-полно, а вы хотите, чтобы мы еще о вдовах заботились», — отвечали ему всюду, куда он только ни обращался. И вот тогда-то, узнав о существовании и деятельности фонда «Участие», обратился Юрий Петрович к Сергею Анатольевичу Михай-лову.

Помнится, было это незадолго до празднования очередной годовщины Дня Победы. Сергей отозвался мгновенно, даже не раздумывая. В ресторане Центрального дома туриста были накрыты праздничные столы, каждой из участниц торжественного вечера вручили подарки. От щедроты души устроителя вечера подарки оказались столь обильными и оттого тяжелыми, что пожилым женщинам работники фонда помогали их донести до машин.

Женщины были явно взволнованы таким приемом. Но еще больше волновались устроители вечера. Ведь в этом зале собралась живая история страны. Каких только имен здесь не звучало! На вечер приехали вдовы прославленных военачальников времен Великой Отечественной войны, вдовы космонавтов, вдовы тех, кто погиб в наши дни в «горячих» точках. Трогательным и непринужденным был тот первый праздник. Где-то примерно через час попросила микрофон легендарная летчица, Герой Советского Союза Надежда Васильевна Попова. Утром по телевизору я видел, как на Поклонной горе лихо махнула она вместе с Борисом Ельциным «фронтовые сто грамм».

— Я сегодня была на приеме в Кремле, — начала говорить Надежда Васильевна. — И скажу вам, Сергей Анатольевич, без всяких преувеличений — такого угощения, как у вас, в Кремле не было. Дело, конечно, не в угощении, хотя нет, и в нем тоже, потому что видно, все здесь от души подготовлено, с исконно русским гостеприимством. Но я о другом хочу сказать. Вот, как и все, получила я чудесные цветы и подарок. Чего скрывать, заглянула в пакет, а там конверт лежит. Я этого конверта не открывала, а чего его открывать, я и так знаю, что там деньги. Если бы мне лет десять — пятнадцать назад кто-то сказал, что я, Герой Советского Союза, деньги возьму, я бы даже не обиделась на этого человека, просто рассмеялась бы ему в глаза. А теперь беру. Не знаю, сколько в том конверте, но беру. С благодарностью. Потому что знаю, эти деньги помогут мне дотянуть до пенсии. И вам, Сергей Анатольевич, как мать сыну, говорю «спасибо». За подарки, за этот замечательный стол, а самое главное — за то, что вы о нас вспомнили, пригласили и устроили нам такой праздник, о котором мы и забыли, что такие бывают.

Надежда Васильевна Попова — человек не просто легендарный, она уникальна! Начав летать в конце тридцатых, она в годы Великой Отечественной совершила 667 боевых вылетов, не каждый мужчина-ас таким количеством может похвастать. Таких, как она, в годы войны называли «ночными ведьмами». Забегая вперед, скажу, что, когда режиссер Леонид Быков снимал фильм «В бой идут одни “старики”», прообразом командира женской эскадрильи стала Надежда Попова. Золотую Звезду Героя прикрепил к ее гимнастерке маршал Рокоссовский. Со своим будущим мужем, Семеном Ильичом Харламовым, дважды Героем Советского Союза, генерал-полковником авиации, летчиком поистине легендарным, Наденька Попова познакомилась в госпитале, где лечилась после ранения.

«Увидела я тогда своего Сеню на больничной койке, худого, бледного, и сразу решила: женю я его на себе», — со смехом вспоминает Надежда Васильевна.

К Сергею она относится, как к сыну, и он отвечает ей любовью. Как-то положили Попову в военный госпиталь. Мы приехали ее проведать. Она как раз, когда мы вошли в палату, альбом с фронтовыми фотографиями рассматривала. Нахлынули воспоминания, и мы, как зачарованные, сидели и слушали, позабыв про время. Да и от кого еще можно услышать о той страшной войне такие подробности?! Когда прощались, Надежда Васильевна сказала:

— Сергей Анатольевич, ну что вы меня так балуете? Каждую неделю продукты присылаете, сюда вот, в госпиталь, столько всего нанесли. Неловко как-то…

— Да какая ж тут неловкость, Надежда Васильевна? Я же от души.

— Знаю, что от души, потому и принимаю. И вот я что вам скажу. Есть такое слово — государственник. Вот вы, Сергей Анатольевич, и есть государственник.

— О чем это вы, Надежда Васильевна?

— А о том, что целому государству столько лет до нас, вдов Героев, никакого дела не было, а вы своей заботой целое государство нам заменяете, Помогаете, привечаете, одним словом, с душой к нам относитесь, и мы ваше внимание ценим.

Эти слова Надежда Васильевна Попова позже не раз повторяла на праздничных встречах, которые стали традиционными и регулярными. Шефство над фондом поддержки вдов Героев продолжается и по сей день. Давно ушел из жизни Юрий Петрович Филиппьев, фонд сейчас возглавляет контр-адмирал, Герой Советского Союза Лев Алексеевич Матушкин, который своих подопечных называет по-домашнему «мои бабоньки». Конечно, не только праздничными застольями ограничивается это шефство. Кому-то нужно помочь продуктами и лекарствами, кто-то нуждается в материальной поддержке, да мало ли проблем и забот у пожилых женщин, некоторым из них уже и за девяносто перевалило… Но во время празднования Дня Победы или других торжественных дат, когда собираются вместе, они еще и сплясать не прочь. Однажды Екатерина Сергеевна Катукова, вдова маршала бронетанковых войск Михаила Ефимовича Катукова, так и сказала:

— Я, когда к вам, Сергей Анатольевич, в гости прихожу, словно лет двадцать с себя сбрасываю, так у вас мне хорошо и славно.

* * *

Личное отношение к ветеранам войны у Сергея Михайлова особое. Фонд «Участие» шефствует над многими ветеранскими организациями, их более десятка по Москве наберется. Если же говорить о самих участников Отечественной, кому помог и помогает фонд, то их несколько тысяч.

— Когда призадумаешься, что для нас сделали эти люди, то понимаешь, что мы им обязаны всем. Просто пафосные слова говорить не хочется, — рассуждает Сергей Анатольевич. — Слова умеют говорить многие, только до дела редко доходит. Понимаю, конечно, что экономических проблем в нашей стране множество, но это же совершенно особые люди, сама история государства Российского. Их же уже совсем немного осталось. Да и нужно им самую малость, разве что дожить по-человечески, Вот я по нашим вечерам сужу. Еще лет десять, даже пять назад, когда собирались, сидели чуть не до ночи. А теперь через пару часов прощаться начинают — силы-то уходят. Поэтому я для себя так решил: все, что в моих силах и возможностях, буду для них делать.

* * *

Сергей Анатольевич вообще любит и знает историю, в этой области без всякого преувеличения его можно назвать эрудитом. Но одно дело просто знать историю, помнить знаменательные даты и вехи, имена, события. А совсем иное — чтить историю своей страны, гордиться ею. Когда готовилось трехсотлетие военного госпиталя имени Бурденко, к Михайлову за помощью обратилось руководство этой клиники.

— Бюджетные средства нам выделили, — говорили медики. — Учли даже проведение научно-практических конференций и прием зарубежных гостей, что приедут на юбилей. Но когда мы заговорили об установке памятника Петру Великому, по указу которого был создан наш госпиталь, нас чуть ли не в разбазаривании государственных средств обвинили. Одним словом, запретили категорически. Мы поняли, что нам нужна помощь человека, который к исто-рии своей страны относится с любовью и почтением. Судя по делам вашим, о которых мы много слышали, вы именно такой человек. Потому именно к вам, Сергей Анатольевич, и решили обратиться с этой просьбой о помощи.

Бюст Петра Первого украшает сейчас центральную аллею военного госпиталя имени Бурденко — Сергей Анатольевич Михайлов счел почетным долгом помочь в его создании. Так же, как и в создании памятника Федору Ивановичу Шаляпину, который установлен в музыкальной школе Солнцевского района, которая носит имя великого русского певца и где ежегодно проводятся конкурсы имени Шаляпина.

 

Глава седьмая. ТОЛЬКО ВЕРИТЬ

Из случайно услышанного разговора в приемной офиса Сергея Анатольевича Михайлова.

— Как считаешь, даст он нам денег? — вопрошал один мужчина у другого.

— Думаю, даст. А чего не дать-то, что у него, мало?

Просители были коренасты, крутоплечи, с заметно выпирающими животами. Одеты в одинаковые черные костюмы, галстуки, к которым они явно не привыкли, стягивали могучие шеи, и они, стесненные непривычной, видимо, одеждой, чувствовали себя, как говорится, не в своей тарелке. Вскоре они прошли в кабинет к Михайлову. Не сразу, после долгих, утомительных недомолвок и междометий, которые приезжим из Ижевска заменяли обычную речь, выяснилось, что начинающие бизнесмены желают торговать мясной тушенкой. Мясокомбинат тушенку им продать был готов. Дело оставалось за малым — раздобыть деньги на покупку, доставить тушенку в пункт икс — не важно даже, куда, тушенка же всюду нужна, и там ее продать.

— Стало быть, у вас есть возможность приобрести тушенку, но денег на это у вас нет, где и как вы ее будете реализовывать, вы пока еще тоже не знаете, — резюмировал Михайлов. — Ну а от меня-то вы чего ждете?

Ижевцы простенько так объяснили, что ждут они от Сергея Анатольевича денег, а к нему обратились по той простой причине, что у него, как они читали в газетах, есть «какой-то фонд» и вообще он человек богатый и ссудить им какую-то несчастную сотню тысяч долларов такого человека явно не затруднит. Михайлов резонно и достаточно твердо возразил, что проект кажется ему сырым и непродуманным, незнакомым людям он деньги ссуживать не привык, а что касается фонда, то это организация благотворительная, при-званная помогать социально ослабленным слоям населения, на коих господа начинающие бизнесмены ну никак не тянут.

— Ну, не хотите тушенку, и не надо, — легко согласился один из ижевцев. — А может, мы чего другое продавать будем, а? Мы все, что угодно, достать можем.

Получив отказ, они не обиделись и даже вроде и не огорчились особо. Махнули рукой, рассмеялись и, обращаясь к Михайлову, попросили:

— Ну, чтобы не просто так мы в Москву прокатились, давайте хоть сфотографируемся вместе.

— А это-то вам для чего? — удивился Сергей Анатольевич.

— Как для чего? Вы человек известный, Мы к себе приедем, будем всем фотографию с вами показывать, расскажем, что вы нас встретили, чаем-кофе угостили, разговаривали с нами. Нас за серьезных людей принимать будут…

Помнится, в тот вечер мы долго говорили с Сергеем о том, что такое истинная благотворительность, где та тонкая грань, что отличает ее от обычной помощи.

— Понимаешь, — делился мыслями Сергей. — Мы ведь все живем среди людей. С самого детства. Школа, институт, спорт, работа, друзья, знакомые — не случайные и вовсе случайные. И чем богаче ты становишься, тем все больше ты привлекаешь к себе внимания. У нас же в России богатство чуть ли не зазорным, по мнению многих, считается. И вот уже люди считают, что, раз ты богат, значит, ты им должен. Никто же из тех, кто так считает, не отягощает себя мыслью, что он сам к твоему состоянию никакого отношения не имеет. Ко мне, как по почте, так и на мой личный сайт в Интернете, приходят сотни писем. Мне напоминают о каких-то мимолетных встречах, которые произошли то в самолете, то где-то на отдыхе или при иных обстоятельствах. Но, как правило, все эти послания заканчиваются просьбами — дай, дай, дай. У меня сейчас столько «одноклассников» развелось, что если им всем верить, то я одновременно учился с несколькими сотнями людей. Причем, самого разного возраста.

— Слухами земля, как известно, полнится. Известно же, что ты помогаешь многим. И не только через фонд «Участие», но и лично.

— Разумеется, у меня есть близкие друзья, просто хорошо знакомые мне люди. И если они оказались в сложной жизненной ситуации и я могу им помочь, то отчего бы это не сделать. С удовольствием!

— Но иногда люди даже и не просят тебя о помощи, ты ее предлагаешь сам, — возразил я Сергею и напомнил ему историю с его учителем Анатолием Вартановым.

…Когда Сергей учился в девятом классе, учительница математики вызвала в школу его маму. Это было накануне какого-то праздника. Вера Георгиевна работала тогда в исполкоме, занята была подготовкой праздничной ярмарки и в школу прийти не смогла. Математичка настаивала и при всем классе, отчитывая Михайлова, отозвалась о его маме пренебрежительно. Да что там — пренебрежительно! Попросту позволила себе при всем классе оскорбление. В тот момент в руках у мальчишки был циркуль, и он, оскорблен-ный, не раздумывая, запустил железяку. Острой иглой циркуль воткнулся в классную доску. Побледневшая от страха математичка выскочила из класса. Педсовет заседал недолго. Михайлова из школы исключили.

— Слава Богу, что я тогда промахнулся, — вспоминал много лет спустя Сергей. — Сейчас даже представить страшно, что бы было, если б попал…

Поразмыслив, Сергей решил поступить в вечернюю школу и пойти работать. Пришел он к директору «вечерки» Анатолию Аркадьевичу Вартанову. Тот документы полистал и велел явиться на следующий день.

— Да, братец, дел ты натворил неважнецких, — сказал ему директор при следующей встрече. — Хотя в целом оценки у тебя неплохие. Но у нас в вечерней школе учатся на год больше, а тебе этот год, считаю, нет резона терять. В общем, я принял такое решение.

Если сдашь экзамены, зачислю тебя на класс старше. Так что готовься, все теперь от тебя зависит. И запомни — я тебе верю, так что ты меня не подведи.

Экзамены Сергей сдал без труда, устроился работать учеником автослесаря, закончил вечерню школу и самые теплые воспоминания сохранил о Вартанове. Они не виделись много лет. Но как-то, вспоминая ту давнюю школьную историю, вспомнил Сергей и о старом своем учителе. Привыкший к действиям решительным, он уже на следующий день раздобыл адрес и отправился проведать Анатолия Аркадьевича. Сколько за долгие годы работы педагогом прошло у Анатолия Аркадьевича таких мальчишек. В высоком элегантном мужчине он, как ни силился, никак не мог вспомнить своего бывшего ученика. Сергей уже отчаялся, решив: какая разница, помнит, или не помнит. Важно, что помог, отнесся по-человечески, когда Вартанов вдруг воскликнул:

— Постой, постой! Это же ты тогда линейкой, что ли, в учительницу запустил, а потом решил перевестись в вечернюю школу?

— Циркулем, — не очень охотно уточнил Сергей. — Циркулем я в нее запустил.

— Ну вот, теперь вспомнил, — удовлетворенно заявил учитель. — Точно, ты — Сергей Михайлов. Ну, проходи, проходи, голубчик, рассказывай, что тебя ко мне привело, какие проблемы, может, помочь чем смогу.

— Да нет у меня никаких проблем, Анатолий Аркадьевич. Просто зашел вас поблагодарить за все, что вы для меня сделали, душевное «спасибо» сказать. И не вы мне, а я вам помочь хочу.

Старый учитель даже прослезился — такой неожиданной, но такой сердечной была эта встреча. Не часто навещали старого учителя бывшие его ученики. Да что там нечасто, можно сказать, вообще забыли. Он не роптал, понимал, что в жизни у каждого свои проблемы. Но вот неожиданно пришел человек, которому он когда-то протянул руку, пошел навстречу. И так приятно стало на душе.

С тех пор они виделись довольно часто. И в нелегкой жизни учителя-пенсионера Вартанова самое теплое участие принимал бывший его ученик Михайлов. До последних дней жизни Анатолия Аркадьевича, светлая ему память…

— Неудачный пример, — поморщился Сергей, когда я напомнил ему о Вартанове. — Да, конечно, он ничего у меня не просил. Но кто знает, как повернулась бы моя жизнь, прояви он ко мне равнодушие. Чувство личного долга, благодарности и благотворительность — есть суть понятий разных.

— Но ведь, помогая своему бывшему учителю, жизнь которого к тому времени была нелегкой, ты делал благо, то бишь совершил благотворительность.

— Ох, эта вечная твоя манера цепляться к словам, — попрекнул меня Сергей, усмехнувшись. — Да пойми же ты наконец. Истинная благотворительность — это только движение души, то, без чего ты уже сам не можешь. А иначе никакое это не благое дело, а лишь холодный расчет. А вообще я не любитель распространяться на эту тему. Это же как вера — она в душе, а не на словах.

Да, точнее и не скажешь. Когда-то в одной из школ Солнцевского района был в подвале оборудован скромный спортзал. Именно там и занимался юный Сережа борьбой. Надо сказать, из этого подвального спортзала не один чемпион по борьбе вышел. Но суть не в этом. Школа отмечала какой-то свой юбилей. Обратились за помощью в благотворительный фонд «Участие». К знаменательной дате помогли школе сделать ремонт, оборудовали компьютерный класс. На торжественное собрание приехали выпускники, которые вместе со своими бывшими учителями уселись за празднично накрытые столы. Выступала директор школы, от всей души благодарила Сергея Анатольевича Михайлова и руководимый им фонд. Потом сказала:

— Все вы знаете, что нашу школу закончил и еще один выдающийся человек, это нынешний премьер-министр российского правительства Касьянов. Михаил Михайлович тоже не забыл родной школы. В этот знаменательный для всех нас день он прислал нам поздравительную телеграмму…

К чему я об этом? Да все к тому же — движению души. Либо есть, либо — нет.

* * *

Сергею частенько задают вопрос, искренне ли он верит в Бога. Можно подумать, что вера бывает неискренней! Чуть ли не каждый журналист, беседуя с Михайловым, непременно интересуется, что именно, какое конкретное событие или случай привели его к вере. Не знаю, что испытывает при этом сам Сергей, а у меня всегда в этот момент возникает чувство неловкости. Словно человека на людях обнажаться принуждают.

…Сергея крестили в детстве. Как многие в те годы, его родители, особо не афишируя, пошли в церковь, покрестили сына. Потом, как мать с отцом сами вспоминали, уселись на лужайке, кулек с младенцем рядом на травке уложили. Выпили по такому случаю, вот и все крещение. Собственное отношение к Богу Сергея волновало с юных лет. Он довольно рано начал читать священные книги, хотя доставать их в те «гуманные» годы было нелегко и далеко небезопасно. Так что к вере он шел, судя по всему, осознанно. Наверняка в его жизни были какие-то события, которые в этом чувстве его укрепили, но об этом, кроме самого Михайлова, говорить либо судить никто, кроме него самого, не вправе. По крайней мере я так считаю. Но об одном, для Сергея сокровенном, все же скажу.

Уже с первых своих заработков стал Сергей помогать Русской православной церкви, а фонд «Участие» помогает Православной церкви так, как ни одна благотворительная организация России. И это не просто голословное утверждение, а лишь констатация факта. Десятки церквей, монастырей по всей Руси великой да и далеко за пределами России построены и отреставрированы за счет средств, перечисленных фондом «Участие». А сколько было открыто воскресных православных школ, сколько колоколов было отлито для храмов!

* * *

Мне посчастливилось присутствовать при первой встрече Сергея Михайлова с патриархом Московским и всея Руси Алексием II. Святейший во время той встречи не счел нужным скрывать, как высоко ценит он помощь Сергея Анатольевича Православной церкви. Они потом встречались нередко, и каждый раз беседы эти, с глазу на глаз, длились подолгу. У Сергея Михайлова более тридцати орденов Православной церкви, и не только Русской, но превыше всех он ценит те награды, которые Алексий II вручал ему лично.

Несколько лет назад московским чиновникам пришло в голову построить в Переделкине цементный комбинат. Что и говорить, только лишенные элементарных человеческих чувств стяжатели могли придумать такое: построить вредоносное производство в одном из самых экологически чистых районов Москвы. Жители Переделкина обращались в Правительство Москвы, городскую Думу, писали письма во всевозможные инстанции — все тщетно. Им объяснили, что решение принято и никто его менять не собирается. И тогда они обратились за помощью к Сергею Анатольевичу Михайлову. Он посоветовал им собрать подписи всех, кто считает строительство цементного производства вредным, губительным. Подписей собрали свыше ста пятидесяти тысяч. Подготовили соответствующую справку, с которой Михайлов и отправился на прием к Святейшему, попросив его о встрече. Алексий II выслушал Михайлова очень внимательно. А буквально через несколько дней жители района узнали, что строительства завода не будет. Радости их не было предела. Произошло же следующее. Алексий II встречался с президентом страны и во время встречи рассказал Владимиру Владимировичу Путину о кощунственном решении, принятом городскими властями. Президенту много времени не понадобилось, чтобы вникнуть, разобраться в ситуации и изменить ее.

…Когда к годовщине смерти Святейшего готовилась к изданию книга «Путем Христовым», Сергей Анатольевич не только помог в издании этого фолианта, но и написал одну из глав, где есть такие слова:

«Святейший Патриарх Алексий II — величайшая фигура в истории современной Православной церкви. Он не просто выдержал переломный момент в истории страны, но и смог поднять Церковь практически из праха. Семьдесят лет атеистического воспитания наложили глубокий отпечаток на сознание людей.

Огромная заслуга Патриарха Алексия II в том, что на сегодняшний день все больше и больше людей стараются прийти к вере, найти утешение в Боге.

Строятся церкви, возводятся монастыри, восстанавливаются святыни, идет грамотная пропаганда Православия, большой популярностью пользуется церковная литература. Он достойно вел православный церковный корабль, и, что важно, вел его в многоконфессиональном государстве.

Святейший Патриарх был поразительно прозорливым и душевным человеком. Не удивительно, что он смог сделать так много для укрепления православной веры.

Господь даровал мне несколько встреч со Святейшим. В основном мы разговаривали о благотворительности. Я обращался к нему в качестве руководителя благотворительного фонда «Участие». Обсуждали много вопросов, связанных со строительством церквей и церковных школ, с благотворительностью в целом. Говорили о проблеме экологии. Например, Патриарх активно поддержал акцию за сохранение экологии в районах Солнцево и Переделкино. Он часто благословлял нас на поступки во благо людей.

Церковь делает человека зрелым, ответственным, патриотичным членом общества, а именно такие граждане и являются опорой любого государства. Чем больше людей верует в Бога, тем могущественнее Россия. Поэтому помогать восстанавливать былое величие русской Церкви — это обязанность каждого из нас.

Жизненный путь Патриарха Алексия II — это воплощение христианских заповедей добра, милосердия, справедливости. Он нес свет христианской любви людям и нашей России.

Святейший поражал не только своей мудростью, но и необыкновенным достоинством, с которым нес своей Крест.

Апостол Павел призывал нас стоять в вере Христовой, мужаться и укрепляться молитвой в трудностях и испытаниях, проявлять любовь Христову друг к другу. Каждый из нас, наверное, испытал в своей жизни, как бывает трудно, если в болезни, при потере близких, в иных обстоятельствах не найдется человека, который бы поддержал нас, разделил с нами нашу скорбь. Помогая ближним, под-держивая их, мы исполняем завет Апостола “все у вас да будет с любовью”, то есть любовь будет сопутствовать нам во всей нашей жизни.

Вся жизнь Святейшего Патриарха Алексия II будет для нас примером любви и веры Христовой».

…Несколько месяцев назад в самом центре Солнцева заблестели золоченые купола нового красавца храма. Храм во имя Преподобного Сергия Радонежского строит благотворительный фонд

«Участие». А мне вспоминается тот погожий весенний день, когда закладывался и освящался, с благословения Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, первый камень будущего храма, с каким радостным волнением и гордостью говорил тогда Сергей Михайлов о том дне, когда откроются двери и придут сюда верующие. И этот день уже близок.

— Апостол Иоанн говорил, что Бог есть любовь. И кто не познал любви, не познал Бога, — рассуждает Сергей Михайлов. — Написав свои знаменитые строки «Умом Россию не понять… в Россию можно только верить», поэт Тютчев отождествлял Россию с Богом, как высшее проявление любви и патриотизма. Для меня любовь к Богу — это и есть любовь к ближним, любовь к своей Отчизне.

 

Глава восьмая. ИСПЫТАНИЕ ПОЛЮСОМ

— Как ты относишься к путешествию на Северный полюс? — спросил меня Сергей.

— Так же, как Аркадий Бухов относился к путешествию с парусом.

— Писатель Бухов? — уточнил Михайлов. — Знаю, читал, хороший писатель. Но при чем тут Бухов?

— В рассказе «Парус» героя Бухова спросили, как он относится к путешествию с парусом, на что герой ответил, что это его самое любимое занятие. Особенно он любит такие путешествия, когда сам едет в мягком купе поезда, а парус в соседнем, багажном вагоне.

Сергей шутку не мою, но Аркадия Бухова оценил и спросил напрямую: «На Северный полюс со мной полетишь?» Я среагировал мгновенно: «Только по приговору суда». И стал собираться.

О полярной «болезни» Михайлова я уже к тому времени был наслышан.

К началу двухтысячных годов ситуация в Арктике сложилась для России критической. Последняя советская полярная экспедиция прекратила свою работу в 1991 году. Потом уже было не до полюса, о нем попросту никто и не вспоминал: дел и на материке было выше горла. Кто-то строил новое государство, кто-то с короткими перерывами на сон и еду «пилил бабки», приватизировал отдельные предприятия и целые отрасли промышленности. Одним словом, все были заняты. О том, что в Центральной Арктике сосредоточено до семидесяти процентов всех мировых за-пасов нефти и газа, множество других полезных ископаемых, что обороноспособность северных рубежей необходимо поддерживать — об этом просто почти никто не вспоминал. Говорю «почти» потому, что все же оставалась небольшая группа сподвижников, одержимых людей, однажды и навсегда покоренных полюсом. Но к 2002 году России достаточно о более чем двенадцатилетнем отсутствии России в Арктике убедительно напомнили иностранные специалисты — американцы, канадцы, норвежцы и даже японцы. Если их научные и дипломатически обтекаемые формулировки перевести на общедоступный бытовой язык, то заявление могло бы прозвучать примерно так: не хотите осваивать сами, не мешайте нам. К тому времени государство практически полностью прекратило финансировать освоение и развитие северных полярных территорий. Прекращение научных работ в районе Северного полюса означало и полное прекращение политического присутствия России в этом регионе, утрату стратегических и оборонных приоритетов страны, разрушение инфраструктуры по всей главной северной магистрали — Севморпути. Само собой, это повлекло бы и потерю для России огромных месторождений полезных ис-копаемых, газа и нефти в том числе.

Несколько лет спустя полярник Владислав Пигузов написал такое простенькое, безыскусное четверостишие:

К тому времени у полярников появился «свой человек» в Государственной думе. И не простой депутат, а вице-спикер нижней палаты — известный в прошлом полярник, Герой Советского Союза Артур Чилингаров. Но даже ему оказалось не под силу доказать в высших эшелонах власти необходимость срочного создания российской дрейфующей станции. Вернее, даже не так. Необходимости дальнейшего освоения Северного полюса никто не отрицал, но и денег не давали. Даже поддержка Госгидромета своего действия не возымела. Тем более что главное научное подразделение по изучению северных широт — Научно-исследовательский институт Арктики и Антарктики — хранило гробовое молчание. Да и к чему вмешиваться, когда все и так замечательно. Регулярно выплачивается зарплата, защищаются диссертации — и никаких хлопот. Но полярники, во всяком случае в большинстве своем, — люди бесстрашные и неугомонные. Они и придумали невиданную доселе авантюру государственного масштаба и значения. Прошу прощения за менторство, но считаю своим долгом именно в данном контексте напомнить, что истинное значение слова «авантюризм» изначально подразумевало приключение или дело, опасное по своей природе, сопровождаемое риском неожиданных событий, но при любых обстоятельствах — передовое.

Вот один из таких авантюристов, бывший штурман полярной авиации Александр Орлов и обратился к другу своей юности Сергею Михайлову. Он часами доказывал Сергею всю важность и необходимость немедленного создания первой российской дрейфующей станции, показывал любительские фильмы, фотографии, приводил научные выкладки, а потом, исчерпав все аргументы, заявил напрямую: «Это нужно не только нам, полярникам. В первую очередь это нужно России. И кто-то же должен стать первым».

Людям, заставшим докосмическую эру, не нужно напоминать, какой заслуженной славой и авторитетом пользовались в Советском Союзе полярники. Не случайно Золотую звезду Героя Советского Союза за номером 1 вручили когда-то полярному летчику Анатолию Ляпидиевскому. И возвращавшихся после экспедиции полярников страна в те годы чествовала ничуть ни с меньшими почестями, чем впоследствии космонавтов. Это сейчас на вопрос, кто такой Папанин, некий московский десятиклассник усмехнулся и снисходительно поправил: «Не Папанин, а Папанов. Кто же не знает — волк из “Ну, погоди!”». И хотя мальчишки поколения Михайлова в детстве мечтали стать не полярниками, а космонавтами, серьезные аргументы Орлова и Чилингарова Сергей Анатольевич воспринял с должным пониманием. Прекрасно он осознавал и ту ответственность, которую добровольно взваливает на себя, возглавив организацию этого и впрямь государственного масштаба проекта.

* * *

Уже первое совещание, проведенное в Санкт-Петербурге, в Институте Арктики и Антарктики, показало, что подготовка потребует не только огромных материальных вложений, но и займет много времени. Опыт создания экспедиций был, по сути, утрачен. За те двенадцать с лишним лет, что прошло с момента работы последней советской дрейфующей станции, в освоении и исследовании Арктики произошли поистине глобальные изменения. Иными стали научный подход, система изысканий и исследований, появились совершенно иная, нового поколения техника, полярное оборудование. Не умеющий и не любящий ничего делать вполсилы, Михайлов всерьез занялся изучением проблемы. Если на первом совещании в Институте Арктики он все больше молчал и слушал, то уже ко второму заседанию, месяца через полтора, у него накопилось столько профессиональных вопросов, что у специалистов даже сомнений не возникало в том, что с ними обсуждает проблему человек, полностью разбирающийся в глубинной сути вопроса.

Потом начался длительный период подготовки материальной базы для будущей экспедиции. Закупалась техника, домики полярников, оборудование для проведения научно-исследовательских работ метеорологов. Параллельно шел чрезвычайно сложный процесс выбора льдины в Северном Ледовитом океане. Это лишь несведущему человеку может показаться, что океан полностью покрыт не-движимым панцирем льда. На самом деле льдина — это живой подвижный организм, который находится в постоянном, не видимом простому человеческому взору движении. И только точные расчеты могут дать ответ на вопрос, как и сколько времени будет дрейфовать льдина, в каком месте и когда она должна расколоться. Впоследствии выяснилось, что привыкшие более к теоретическим выводам ученые практические расчеты произвели, мягко говоря, не совсем верно, но это лишь осложнило работу тех поистине самоотверженных людей, которые остались один на один со стихией, подвергая себя осознанному риску.

С легкой руки великолепного писателя Джека Лондона фраза «белое безмолвие» стала нарицательной. Я слышал это «безмолвие», когда наползающие друг на друга льдины грохочут так, что за сотню километров раздается это свирепое рычание, в сравнении с которым даже пушечная канонада может показаться детским шепотом. К тому же первый блин, как и положено, лег комом — у Ан-74, доставившего первую часть техники в Арктику, при посадке на одном из шасси отлетело колесо. Запасное сумели доставить через неделю, еще несколько дней ушло на ремонт, и только тогда самолет сумел вернуться на Большую землю.

Формально заседания штаба по подготовке полярной экспедиции, который возглавил Сергей Анатольевич Михайлов, проводились раз в неделю. Фактически ему ежедневно приходилось заниматься полярными проблемами. И вот день открытия первой российской дрейфующей станции наступил. 25 апреля 2003 года флаг России был поднят на Северном полюсе. Незадолго до этого вместе с подготовительной экспедицией в Арктику прилетел на-стоятель храма Спаса Преображения архимандрит Владимир и станцию освятил.

Делегация, прилетевшая на полюс двумя Ан-74, была весьма представительной — депутаты Госдумы, федеральные министры, члены Московского правительства, не забывшие прихватить флаг Москвы и водрузившие его рядом с российским. Каждому хотелось прикоснуться к историческому событию. Порядковый номер дрейфующей станции решили не менять. В советские времена на Северном полюсе проработала тридцать одна экспедиция. Поэтому первая российская была поименована как СП-32. После поднятия флага Артур Николаевич Чилингаров извлек ракетницу, и в сияющее синее небо взвилась красная ракета. В этот день полярного лета погодка была как на заказ — столбик термометра опустился до отметки 44 градуса, но ветра не было и мороз переносился достаточно легко. Начальнику дрейфующей станции Владимиру Кошелеву от волнующего момента так даже жарко стало, и он расстегнул прямо на тельняшку надетую кожаную куртку на меху. Почетный полярник СССР Владимир Семенович Кошелев из двенадцати полярников СП-32 был самым опытным — пять экспедиций в советское еще время остались за плечами, шестую он теперь возглавил. Полярники отдельной группой стояли вместе с Сергеем Михайловым чуть поодаль от почетных гостей. ВИП-персоны, осознавая, что участвуют в процессе поистине историческом, этой своей ролью были поглощены столь всецело, что им попросту не до полярников было в столь знаменательный момент. Тем более что Чилингарову удалось по спутниковому телефону дозвониться до президента страны, и он докладывал Владимиру Владимировичу Путину о том, что вот прямо сейчас на Северном полюсе водружен флаг России. Понимая, что вырвать телефон, дабы обозначить свое верноподданническое участие, у крепкого и закаленного в политических битвах Чилингарова не удастся, остальные чиновники знаками напоминали о себе, и по артикуляции было понятно, что они призывают Артура Николаевича передавать от них приветы президенту. Наконец вся суета, связанная с торжественностью момента, поутихла, гости разбрелись осматривать окрестности, полярники отправились в штабной домик, где хряпнули граммов по нескольку неразбавленного спирта, в первый и предпоследний раз (но об этом чуть позже) нарушив сухой закон, незыблемый для всех полярных экспедиций. В штабной домик прошмыгнули незамеченными и два нештатных члена экспедиции — овчарки, привезенные с острова Свобода архипелага Северная Земля. Вывозя собак, полярники предполагали, что парочка вскоре обзаведется потомством и они порадуются щенкам. Но на поверку выяснилось, что оба пса одного, мужского пола. На что их экспедиционный шеф Владимир Кошелев флегматично заметил: «Ну, женщин на дрейфующие станции брать не принято, так что все правильно, — и тут же добавил: — Рыжего так и назовем Рыжий, черного — Черныш».

Потом все гости долго фотографировались на фоне флага и вырубленного на ледовом склоне названия СП-32. Наконец заняли свои места в самолетах. Высокое начальство выражало недовольство по поводу неизвестно отчего затянувшегося отлета. То обстоятельство, что Михайлов, Чилингаров и Орлов обсуждали с полярниками, которым предстояло целый год оставаться на дрейфующей льдине, чрезвычайно важные рабочие вопросы, представлялось им причиной несерьезной. Наконец Ан-74 побежал по специально оборудованной взлетной полосе, но оторвался ото льда с таким трудом, что лично у меня, хотя признаваться в этом стыдно, душа ушла даже не в пятки, а невесть куда. Впрочем, когда я глянул на своих попутчиков, то увидел не менее напряженные лица. Внешне безучастно спокойным оставался лишь один пассажир того рейса — Сергей Михайлов. Он в момент взлета думал совсем о другом. 25 апреля — день рождения его мамы, Веры Георгиевны, и сын думал о матери да еще о тех жизненных совпадениях, что предписаны судьбой.

Через несколько часов мы приземлились на острове Лангиер архипелага Шпицберген. И хотя мороз здесь был не слабым, а от снега резало глаза, это была твердая почва, и выражение «Большая земля» на острове приобретало смысл особый.

Лангиер — место совершенно особое, можно даже сказать, уникальное. Географически находящийся на территории Норвегии, этот остров считается нейтральной территорией. Здесь даже нет пограничного пункта. Остров живет своей жизнью. В любом магазине, кафе или баре есть специальные помещения, где можно оставить оружие. А без ружей здесь не ходит никто, поскольку никто и не гарантирован от встречи с самыми свирепыми местными обитателями — белыми медведями. Кстати, перед отлетом всем участникам того памятного путешествия раздали памятки, инструктирующие, как вести себя при внезапной встрече с белым медведем. Предписывалось ни в коем случае не убегать, так как белый медведь от резких движений может рассвирепеть еще больше. Следовало немедленно достать из кармана два металлических предмета и бряцать ими друг о друга: металлический звук — то единственное, что может напугать мишку, и тогда он ретируется сам. Здесь же, на Лангиере, рассказали нам целую кучу устрашающих историй, повествующих о встречах с медведями, которые, как правило, заканчивались трагически.

Выслушав эти истории и еще раз прочитав памятку, Сергей спросил, усмехаясь:

— У тебя найдется в карманах два металлических предмета? У меня тоже нет. Ладно, давай попробуем как-то добраться до русской фактории, посмотрим, как земляки живут.

— А здесь есть русская фактория? И кто там живет?

— В основном охотники-промысловики.

В этот момент мимо нас проходила группа летчиков. Услышав русскую речь, мы спросили, как добраться до фактории. Один из пилотов поинтересовался:

— Вам надолго туда?

— Да нет, только посмотреть и обратно.

— Ну тогда ладно, — отреагировал летчик. — Мы только часа через четыре вернемся. Вон видите, грузовая «мицубишка» стоит. Ключи в зажигании, садитесь и по той дороге, — он махнул рукой в стороны утрамбованной снегом широкой тропы, — никуда не сворачивая, езжайте. Через двенадцать километров как раз возле фактории и окажетесь. Машину потом на то же место поставьте.

На фактории никого из обитателей не оказалось. И хотя двери всех домиков были не заперты, заходить внутрь без хозяев мы не стали. Пора было возвращаться.

Москва встретила нас обычным городским шумом и суетой, основное внимание в новостных программах уделялось природным аномалиям и дерзкому ограблению инкассаторов. Прервав собственные воспоминания и работу над этой главой, я открыл Интернет. Всезнающая сеть выдала мне информацию о самых заметных событиях 25 апреля 2003 года. Госдума в этот день приняла в третьем чтении новую редакцию Таможенного кодекса Российской Федерации, Министерство финансов выплатило Международному валютному фонду около 123 миллионов долларов, чемпион России по бодибилдингу Александр Балдин заявил о своем решении покинуть большой спорт… Об открытии 25 апреля 2003 года первой российской дрейфующей станции в Интернете тоже было сообщение. Ровно четыре строки. Описание заслуг выдающегося культуриста заняло куда как больше места.

* * *

Через несколько дней после возвращения каждому участнику торжественного открытия СП-32 на бланке Президента Российской Федерации вручили письмо:

«Участникам первой российской дрейфующей станции “Северный полюс — 32”.

Искренне рад приветствовать участников первой российской научно-исследовательской дрейфующей станции “Северный полюс-32”.

Арктика — самая северная точка Земного Шара. Природа создала здесь уникальные условия для проведения широкомасштабных научных экспериментов и исследований. Очень важно, что после двенадцатилетнего перерыва российские ученые вернулись на Северный полюс, продолжая замечательные традиции, заложенные несколькими поколениями легендарных полярников.

Убежден, что Ваша работа будет иметь огромное значение для развития отечественной науки и решения целого ряда актуальных практических задач.

Успехов Вам, удачи и всего самого доброго.

В. Путин. 25 апреля 2003 года».

И потянулись рабочие будни. Ежедневная радио— и телефонная связь полярников с Большой землей была налажена бесперебойно. Дрейф в малоизученном районе Арктики позволил российским полярникам провести поистине уникальные научные исследования. Ежедневно во Всемирный метеорологический центр в Женеве передавались подробнейшие сведения о погоде, проводилось зондирование океанских глубин самыми современными исследовательскими приборами. Полярники скрупулезно добывали и обрабатывали на месте весь комплекс параметров течений Северного Ледовитого океана. Именно их работа позволила возобновить планомерное изучение взаимодействия океана и атмосферы в Центральной Арктике. Конечно, для того, чтобы осуществить весь этот комплекс, потребовались затраты гораздо более внушительные, чем даже можно было предположить сначала. Но к тому времени Сергей Михайлов уже настолько четко представлял, какую важную программу осуществляют полярники, чтобы не сокращать финансирование даже на йоту. Во время сеансов телефонной связи он искренне, с подлинным интересом расспрашивал зимовщиков не только о ходе работ, но и об их самочувствии, обязательно рассказывал, как обстоят дела в их семьях, — работники фонда «Участие» регулярно навещали семьи полярников, помогали им чем только можно.

Конечно, те легендарные полярники, что первыми дрейфовали в Арктике в начале тридцатых да и позже, даже мечтать не могли о тех условиях, что создал Сергей Михайлов своим отважным подопечным. Вертолетами на Северный полюс регулярно доставлялись не только техника и научное оборудование, но и продукты, в том числе свежие овощи и фрукты. Однажды, беседуя с Кошелевым по радиотелефону, Сергей Анатольевич поинтересовался привычно:

— Володя, может быть, ребятам чего-то из продуктов особого хочется? Ты говори, не стесняйся.

— Вообще-то нам всего хватает, Сергей Анатольевич, спасибо вам за заботу. Питаемся отлично, только пива и не хватает, — пошутил в заключение Кошелев и уже серьезно добавил, — но у нас сухой закон, так что потерпим.

Но Сергей шутку подхватил и, когда связь была окончена, сказал Орлову:

— А что, Саша, давай действительно ребятам пивка отправим.

У нас когда очередной вертолет летит?

— Да вертолет-то через неделю будет им груз сбрасывать. Но вот насчет пива я как-то сомневаюсь. Все же в экспедиции действительно «сухой» закон действует и его еще никто и никогда не нарушал.

— Да ладно, — возразил Сергей. — Понемногу пива, тем более что разок, ничего дурного в этом не вижу.

Владимир Семенович Кошелев и забыл уже про ту фразу по поводу пива, так что был немало удивлен, когда среди груза, сброшенного на льдину с вертолета, обнаружил бочонок янтарной «Балтики-7». Полярный дрейф СП-32 длился одиннадцать месяцев. Все это время о полярниках, кроме самих организаторов станции, никто и не вспоминал. У страны было много иных забот. Вспомнили в марте 2004-го, когда льдина раскололась. Какими гневными, преисполненными пафосом публикациями запестрели страницы чуть не всех газет. Невесть кого обвинили в том, что была выбрана хлипкая льдина, что разбазарены и безвозвратно ушли под лед техника и оборудование, а вместе с ними миллионные государственные средства. Несли полную ахинею, забыв о том, что станция была подготовлена и ее работа осуществлена на средства одного-единственного человека — Сергея Анатольевича Михайлова. В пылу яростного гнева никто даже не высказывал озабоченности о здоровье и безопасности самих полярников, все убытки подсчитывали.

Что же произошло на самом деле? Льдина была выбрана правильно. Лучшее тому подтверждение — это то, что на нее неоднократно садились грузовые самолеты, а общий вес оборудования, научных приборов и иной техники, доставленных ледоколом и десантированных с вертолетов, превышал сотни тонн. И говорить о том, что льдина раскололась, — не совсем верно. Продрейфовав тысячи километров, одна льдина сошлась с другой. Они вздыбились, круша друг друга и все вокруг. Собственно, для изучения в том числе и подобных явлений отправляются в эти опасные экспедиции полярные исследователи. Зато некоторое время спустя мы вместе с Сергеем Михайловым смотрели видеопленку, отснятую участниками СП-32, и имели возможность воочию убедиться, как тверды они были в своем незаметном молчаливом подвиге, который потом кощунственно пытались извратить злопыхатели. Полярники не бросились спасать собственные шкуры, они старались спасти как можно больше оборудования, оттащить его в сторону от эпицентра разбушевавшейся стихии. И сигнал SOS они подали не тогда, когда услышали первый треск льда, а только тогда, когда убедились, что сумели спасти самое важное. А вот как спасать самих полярников — об этом ломали головы в Москве. Российский ледокол «Ямал» в то время находился в семи сутках хода от места катастрофы. Оставшиеся без крова полярники просто не смогли бы продержаться так долго. Наиболее реальным представлялся только один вариант — эвакуировать полярников вертолетом. Что и говорить, способ не простой, рискованный, но иного выхода, чтобы спасти людей, похоже, уже не существовало. Так по телефону Кошелеву и сообщили.

— А как с собаками-то быть? — неожиданно спросил Владимир Семенович. — Бросать жалко, погибнут.

Орлов с Михайловым лишь переглянулись. Да, самообладания начальнику СП-32 не занимать. Решили, что уж для двух собак люди как-нибудь в вертолете место найдут. А на следующий день поступил неожиданный запрос из российского МИДа. Туда с категорическим требованием спасти собак обратился фонд защиты животных французской актрисы Брижитт Бардо. Как узнали во Франции о происходящем на дрейфующей льдине и о присутствии там собак — только гадать остается. Кстати сказать, в запросе фонда известной французской кинодивы по поводу людских судеб никакого беспокойства проявлено не было.

Спасательная экспедиция прошла, без всяких преувеличений, блестяще. Вертолет принял на борт всех полярников. И двух собак. А океан на прощание преподнес подарок — вернул совершенно не пострадавшие иконы, причем все, до единой, и любимый всеми целехонький баян.

Москва встретила героев равнодушно. Как только они оказались на Большой земле, интерес к ним сразу иссяк — нет сенсации, нет повода злословить. А раз не о чем злословить, так нечего попусту газетные полосы тратить. Не гремели литавры, в аэропорту никто не выстилал красной ковровой дорожки. Встреча президента с полярниками первой дрейфующей российской станции состоялась только через полгода. Да там еще протокол что-то напутал, поначалу решили, что на приеме будут космонавты, потом выяснилось — полярники. На встречу с президентом страны отправились двенадцать полярников и вице-спикер Госдумы Артур Чилингаров. Главного организатора, Сергея Анатольевича Михайлова, профинансировавшего всю программу дрейфующей станции, в том числе и завершающую, кульминационную ее стадию — спасательную экспедицию, на ту встречу не пригласили. Список на прием к президенту утверждал один из высших чиновников администрации главы государства. Представитель ассоциации полярников России, присутствующий при этом, рассказывал, что когда высокопоставленный чиновник увидел фамилию Михайлова, то, вычеркивая ее из списка, нажал перьевой ручкой настоль-ко сильно, что аж чернила брызнули. Полярники пытались что-то доказать, объяснить, что, не будь Михайлова, не состоялась бы и СП-32, но слушать их не пожелали. В списке награжденных орденами его фамилия тоже отсутствовала. В знак протеста отказался от ордена начальник станции Владимир Кошелев. Он написал несколько писем, в том числе и на имя руководителя Администрации президента, но его обращения попросту проигнорировали. Что же касается вручения ордена самому Кошелеву, то в наградном отделе чиновники лишь пожали плечами — экий чудак, ну не хочешь, и не надо. Кошелев — уроженец Белоруссии, долгие годы жил там. Два года спустя после окончания работы СП-32 белорусский президент Александр Лукашенко во время встречи с российским коллегой попрекнул Путина — что ж вы, дескать, белоруса зажимаете. После этого разговора документы Кошелева были мгновенно извлечены из архива и Владимиру Семеновичу вручили орден Мужества. Правда, строптивца и в этой ситуации умудрились, что называется, поставить на место. Сначала предполагалось, что орден ему будут вручать в Кремле, но в итоге, не объясняя повода, пригласили в Госгидромет, и там один из заместителей ведомства достал из ящика стола коробочку, где и хранилась награда, предназначенная начальнику первой российской дрейфующей полярной станции.

А у Сергея Анатольевича Михайлова на память о той, теперь уже ясно, что исторической, экспедиции остались знак «Почетный полярника Российской Федерации» да ярко-оранжевая куртка с вышитым на ней именем: «Сергей Михайлов». Да еще, чего уж лукавить, горький осадок.

* * *

Со льдины все двенадцать полярников вернулись абсолютно здоровыми. За одиннадцать месяцев дрейфа в Северном Ледовитом океане никто их них, что называется, не чихнул ни разу. Дома вдруг хворать начали. Так, пустяки — насморк, легкая простуда, но все же…

— Городской климат на вас так действует, что ли? — спросил Сергей Анатольевич у Кошелева.

— Климат тут ни при чем, — возразил Владимир Семенович. — Эта болезнь называется синдромом полярника. Конечно, за год дрейфа каждый из нас по семье соскучился, по родным, друзьям. А вот вернулись на Большую землю, и, как магнитом, тянет снова на полюс.

Кошелев не красуется, не бравирует. Такие, как он, и впрямь без полюса своей жизни не представляют. Возглавив общественную организацию «Полюс», Владимир Семенович разработал проект «Продвижение православия в полярные районы планеты». Из ценных пород дерева были изготовлены несколько часовен, которые уже установили и освятили в Антарктиде. Финансировал этот проект почетный полярник России Сергей Анатольевич Михайлов, к которому снова за помощью обратился бывший начальник СП-32.

Перед недавним очередным отъездом Кошелева в Антарктиду мы с ним, встретившись в офисе Михайлова, разговорились.

— То, что сделал для возвращения России на Северный полюс Сергей Анатольевич, переоценить невозможно, — убежденно говорил Кошелев. — Понять это могут только те, кто непосредственно связан с полюсом. Был период, когда все мы уже просто отчаялись, решили, что наши позиции в Арктике утрачены безвозвратно. Не проведи мы экспедицию СП-32, и помахали бы нам иностранцы ручкой с превеликим удовольствием. И тут находится человек, который, не афишируя себя, осуществляет полностью этот гигантский государственный проект. И этому человеку умудрились в итоге даже «спасибо» не сказать. Но это чиновники поступили так отвратительно. А историю не изменишь. Имя Сергея Михайлова теперь неразрывно связано с освоением Северного полюса, и кто бы что ни говорил, а это ему Россия обязана своим возвращением в Арктику.

В тот день Кошелев подарил мне свою книгу, скорее даже, альбом — фотографии участников СП-32, стихиполярников, которыеони написали во время долгого, одиннадцатимесячного дрейфа. И пусть не совершенны их строки с точки зрения стихосложения, но они — искренни. Эту книгу Кошелев посвятил «Сергею Анатольевичу Михайлову, человеку — патриоту России, обеспечившему своей поддержкой открытие после двенадцатилетнего перерыва Первой Российской дрейфующей станции “Северный полюс — 32”». Есть там такие строки, проникнутые искренним чувством человека, уцелевшего в катастрофе:

…Роман Абрамович купил английский футбольный клуб «Челси», Виктор Вексельберг приобрел коллекцию изделий Фаберже. Сергей Михайлов создал первую для России полярную арктическую станцию в Арктике. Но не будем сравнивать. Или все-таки будем?

 

Глава девятая. ЧАСЫ С СЕКРЕТОМ

Ранним утром 24 июня 2002 года в дом к Сергею Михайлову нагрянули непрошеные «гости». Люди в камуфляже с надписью «Милиция» на спине и с черными масками, закрывающими их лица, не стали проверять, закрыты ли ворота, они набросили крюки на кирпичный забор и, лихо взобравшись по веревкам, перемахнули во двор, демонстрируя безупречную выучку и ловкость, которым бы позавидовал любой грабитель. В дом они ворвались с шумом и грохотом, традиционным грозным окриком: «Всем лечь на пол, руки за спину!» Вышедшего из спальни и не понимающего спросонья, что, собственно, происходит, хозяина дома один из лихих собровцев ударил рукояткой пистолета по голове. Все детали этого штурма, а камеры домашнего видеонаблюдения зафиксировали даже мельчайшие детали, по своей беззаконности и методам скорее напоминали бандитский налет, нежели проведение «оператив-ного мероприятия», каким действия СОБРа было зафиксировано в протоколе. Через час к дому Михайлова в поселке Ново-Глаголево приехали адвокаты Сергея Анатольевича, вскоре подоспел автобус с логотипом «НТВ». Тележурналисты, невесть как проведавшие о происшествии в Ново-Глаголеве, выдвинули лестницу-кран и попытались сверху заснять, что происходит во дворе. Но тут вышел из дому некий господин и, не представившись, потребовал съемку прекратить.

— Вы запрещаете нам выполнять наши профессиональные действия? — ершисто спросил молодой репортер.

— Просто рекомендую прекратить съемки и не мешать нашей работе, — последовал категоричный ответ.

— Тогда хотя бы представьтесь. Вы здесь старший? — продолжал настаивать репортер.

— Не комментирую. — И мужчина повернулся к нему спиной.

— Может быть, нам объясните, что происходит в доме нашего доверителя? — обратился к неизвестному один из адвокатов Сергея Анатольевича, предъявляя свое удостоверение и доверенность, подписанную Михайловым. — Если у вас есть соответствующее постановление на произведение оперативных действий и обыск, то мы, адвокаты, имеем полное право присутствовать.

Ничего не ответив, мужчина вернулся в дом, но минут через пятнадцать отворилась дверь и некто в черной маске заявил, что один из адвокатов, но только один, может зайти внутрь.

В двенадцатичасовом выпуске новостей НТВ сообщило своим зрителям, что в эти самые минуты в доме известного предпринимателя Сергея Михайлова проводится обыск, пообещав в последующих выпусках сообщить подробности. Тем временем дом, что называется, перевернули вверх дном. Почему-то особое внимание собровцы уделили наручным часам. Сергей часы любит, у него их достаточное количество. Доставая из ящика секретера в кабинете Михайлова очередные часы, обыскивающий требовал предъявить и паспорт к ним. Паспорта отдельной стопкой лежали здесь же. Не обнаружилось документа только к швейцарским золотым часам «Zenitt».

— Ваши? — спросили Михайлова. — А где документы?

— Не знаю, — спокойно ответил Сергей. — Возможно, мои, а возможно, что моему отцу кто-то подарил, я не помню…

Только часам к четырем дня Сергей вышел из дома. Его тут же окружили тележурналисты.

— Кто эти люди и что они ищут в вашем доме? — задали ему первый вопрос.

— Насколько я понял, это подразделение «Рысь» ГУВД Московской области, и обыск в моем доме проводится на предмет установления моей причастности к недавнему похищению бизнесмена Нуреева. Дом Нуреева рядом с моим, знаком я с ним шапочно, встречаясь случайно в поселке, здоровались по-соседски, не более того. С чего они взяли, что я могу иметь какое-то отношение к исчезновению или похищению Нуреева — ума не приложу.

— Откуда у вас кровь на голове?

— Меня ударили рукояткой пистолета по голове. Когда я вышел из спальни на втором этаже и стал спускаться по лестнице, кто-то из них закричал «Лечь!». Понятно, что выполнить этот приказ на лестнице я не мог, замешкался, и тогда меня ударили по голове. Не знаю, была ли это личная инициатива собровца или он получил такой приказ — в любом случае это беззаконие.

После этого, сославшись на недомогание, Сергей прошел в гараж, сел в машину и по настоянию адвокатов направился в травматологический пункт Наро-Фоминска. Когда «мерседес» выехал за ворота, бойцы СОБРа сначала оторопели, потом, опомнившись, лихорадочно забегали, двое даже пытались руками остановить машину Михайлова. Выглядело это нелепо, а оттого — уморительно. Врач-травматолог определил сотрясение мозга, настаивал на немедленной госпитализации, и Сергей поехал в больницу, где диагноз подтвердился. Состояние Михайлова было таково, что медики категорично заявили: сорок дней безукоснительного больничного режима — это минимум. Деятельная натура Сергея требовала движения, действий, но врачи оставались неумолимы.

Примерно через неделю скандально известный журналист Олег Утицын напросился к Сергею Анатольевичу на интервью. Врач-травматолог нехотя дал согласие. Утицын приехал не один. Его сопровождал средних лет коренастый крепкий мужчина, которого журналист коротко, не называя ни имени, ни фамилии, отрекомендовал как фотографа. В палате он попросил Сергея Анатольевича встать у окна и извлек из кармана пластмассовый фотоаппарат, из тех, что называют «мыльницами», приобрести которые можно даже в магазине детских игрушек рублей за двести. Его неумелые действия вызвали у Михайлова лишь усмешку. Понятно, что, фотографируя человека у окна, куда бил яркий солнечный свет, можно было получить в итоге лишь черное пятно, но никак не изображение. Потом Сергей глянул на руки «фотографа», оценил «набитые» долгими годами тренировок костяшки пальцев и вполне серьезно, но, явно пряча улыбку, поинтересовался:

— Еще служите или уже в отставке?

— За штатом, — хмуро уточнил разоблаченный пришелец.

— И в каком звании уволились?

— Майор, — также хмуро ответил тот, но потом махнул рукой и заговорил решительно: — Сергей Анатольевич, скажу напрямую — милицейское руководство очень сожалеет о том инциденте, который произошел в вашем доме. Я говорю про удар по голове, из-за которого вы оказались в больнице. Этот дурак действовал по собственной инициативе, никто ему такого приказа не давал, так что его начальство не хочет нести за него никакой ответственности. Я готов прямо сейчас назвать вам фамилию этого сотрудника.

— А зачем мне его фамилия? — равнодушно поинтересовался Михайлов.

— Да делайте с ним все что хотите, нам этого дурака не жалко, поделом ему будет, раз мозгов нет, — вроде бы беспечно отозвался бывший майор.

— Послушайте, — внушительно произнес Сергей Анатольевич. — Если бы я захотел, то уже знал бы фамилию этого человека, причем узнал бы ее на законных основаниях. И если бы я хотел, чтобы он был наказан, то и в этом случае действовал бы исключительно в рамках закона. Но! Я — христианин и чту заповеди Господни. А Господь велел прощать. Передайте вашему начальству или кому вы там еще сочтете нужным, что я простил этого неразумного и никаких действий против него предпринимать не стану.

— Но фамилию все же запишите, вдруг да пригодится, — попытался настаивать назойливый посетитель, но Сергей решительно прервал разговор, и тому пришлось удалиться. Огорченный провалом своей миссии, он даже оставил на столе ставшую ненужной «мыльницу», и его пришлось догонять, чтобы вернуть забытую вещь.

— Провокаторы, — раздраженно проворчал Сергей, когда незваные гости покинули палату. — Да к тому же еще и неумные. На что они, интересно, рассчитывали? Что я сейчас побегу сводить счеты с этим неразумным собровцем? Глупо…

Пока Серей Анатольевич проходил курс лечения в больнице, его адвокаты обратились в Наро-Фоминскую прокуратуру с жалобой на неправомерные действия сотрудников милиции. Оснований для такого обращения у них было предостаточно. В постановлении на обыск был неправильно указан адрес Михайлова. По существующему закону, в протоколе обыска должны были фигурировать все участвующие в этом сотрудники милиции, фигурировал же лишь один. Были и другие огрехи, в результате чего прокуратура признала обыск незаконным. На этом, казалось, все могло быть и исчерпанным. Но тут «выплыли» те самые пресловутые часы швейцарской фирмы «Zenitt», что были обнаружены в доме Сергея во время обыска. Паспорт на часы нашелся в доме похищенного Анатолия Нуреева. И номер в паспорте точно соответствовал тому номеру, что значился на задней крышке часов, найденных… у Михайлова.

— Сергей Анатольевич, надо обязательно вспомнить, откуда у вас эти часы, — увещевал адвокат Михайлова.

— Да я понятия не имею! Я вообще таких часов не ношу, они не в моем вкусе, и сам себе я бы их никогда не купил. И среди своих подарков я их не помню. Потому и предположил, что, может быть, кто-то отцу подарил, а я и не знал об этом. Теперь только одно остается предположить, что эти часы мне подкинули.

— Подкинули?! Но зачем, с какой целью? — изумился адвокат, которому такой вариант просто и в голову не пришел.

— Ну, это как раз очень просто, — заявил Сергей Анатольевич. — Давай разбираться вместе. Нуреев был директором фирмы «Гарин-Лада», так? Фирма находится в Солнцеве. Кто-то похищает Нуреева и его охранника, как только они выехали из Ново—Глаголева, где и он жил и я живу. Для нас теперь совершенно очевидно, что обыск у меня в доме был произведен, чтобы найти улики, свидетельствующие о моей причастности к исчезновению, а вернее — похищению Нуреева и его охранника-водителя Панова. С Нуреевым я почти и знаком-то не был. Какие улики, даже косвенные, могли они у меня обнаружить? Прекрасно понимали, что никаких. Вот и подбросили часы, паспорт которых сейчас «обнаружился» в доме пропавшего, а может, кто знает, уже и убитого директора «Гагарин-Лада». Умной, конечно, эту комбинацию тоже не назовешь. Они что же, собираются доказать, что я имел к преступлению непосредственное отношение, снял с руки Нуреева часы, принес их в свой собственный дом и положил в ящик? Но, с дугой стороны, провокации для того и совершаются, чтобы, несмотря на всю их нелепость, очернить человека.

* * *

Автотехцентр «Гагарин-Лада» некогда был крупнейшим московским филиалом АвтоВАЗА. Здесь и продавали «жигули», и осуществляли их сервисное обслуживание, производили ремонт. Одним словом, дела шли блестяще. До того дня, когда пропал директор центра. Пропал бесследно. Утром вышел из дома, но до работы так и не добрался. И ни один человек не видел, куда он подевался.

У нового директора «Гагарин-Лада» Виталия Корейши дела не заладились чуть ли ни с первого дня. Сначала невесть куда подевались двести пятьдесят новеньких «жигулей», поступивших с головного предприятия. Затем резко упали продажи автомобилей. Корейша не нашел ничего лучшего, чем продажа акций фирмы. Основным фактическим обладателем акций стал теперь Анатолий Нуреев, хотя юридически акции принадлежали его жене. Вскоре Нуреев сам возглавил фирму.

Когда на АвтоВАЗе в начале двухтысячных начался передел собственности, а по сути — битва за гигант отечественного автопрома, владельцы концерна с удивлением обнаружили, что московский филиал им уже, по сути, не принадлежит. Акциями владели, как уже было сказано, Анатолий Нуреев и его новый компаньон, бывший сотрудник одной из российских спецслужб Юрий Мезенцев. К моменту описываемых событий у Нуреева возникли весьма серьезные проблемы. С одной стороны, он испытывал давление собственников АвтоВАЗа, которые вознамерились любой ценой вернуть такой лакомый кусок, которым некогда был прибыльный столичный филиал, с другой стороны, его подстерегала еще одна «подводная мина» — жена Анатолия и его компаньон Мезенцев решили объединиться и выдавить Нуреева из «Гагарин-Лада». Нуреев обновил персонал автотехцентра, в первую очередь сменил охрану и личного водителя.

21 июня 2002 года за руль его джипа впервые сел новый водитель Виктор Панов. Он заехал в техцентр, взял «девятку», на ней отправился в Ново-Глаголево, где пересел за руль машины нового шефа, с которым отправился в Москву. Еще одним пассажиром в машине была подруга Нуреева Татьяна. В машине они включили радио. Передавали новости, сообщили и о том, что в области задействована милицейская операция «перехват». Поэтому Панов спокойно остановился, когда у обочины его жезлом тормознул человек, одетый в милицейскую форму. Рядом стояла и машина с поперечной синей полосой и надписью «милиция». Люди в форме заставили Нуреева и Панова пересесть в их машину и уехали. Татьяна одна осталась в джипе. Ее не тронули и даже слова не сказали. С того дня ни Анатолия Нуреева, ни Виктора Панова никто больше не видел. Поначалу поиск вели интенсивно, даже привлекли воинское подразделение — двести солдат несколько суток прочесывали лес, но так никого и не нашли.

А через месяц в доме предпринимателя Сергея Михайлова во время обыска обнаружили часы «Zenitt», паспорт к которым находился в доме Нуреева. Что и говорить, улика серьезнейшая. Во всяком случае, таковой она должна была стать. И наверняка бы стала, если бы во время опознания часов вызванная в прокуратуру Наро— Фоминска Татьяна, та самая женщина, что была с Нуреевым во время его похищения, спокойно не заявила:

— Да, похожие часы у Анатолия были. Но когда мы вместе отдыхали на Кипре, с часами что-то произошло, то ли спешить стали, то ли отставать, и Толя отнес их в ремонтную мастерскую. Мы вместе туда ходили. Ему дали квитанцию, а через пару дней мы уехали, решив, что часы Толя заберет во время следующей поездки на Кипр — он ездил туда довольно часто.

Прокуратура незамедлительно отправила запрос в полицию Кипра, вскоре оттуда прислали и часы «Zenitt», действительно принадлежавшие Анатолию Нурееву, и подлинный паспорт к ним. Понятно, что все, пусть даже и мнимые, подозрения с Сергея Михайлова были сняты.

Когда Сергею сообщили о том, что произошло с часами, он произнес одну-единственную фразу:

— Что могут сделать мне люди, когда со мной Господь?

— А как ты сам думаешь, почему именно тебя они выбрали объектом для этой провокации? Ведь подумать страшно, что могло бы произойти, не сдай тогда Нуреев эти часы в ремонт в присутствии Татьяны. До меня даже доходили слухи, что тебе уже заранее была приготовлена какая-то специальная камера в СИЗО…

— Да, я тоже об этом слышал. Что же касается причин этой провокации, то точного ответа у меня, понятно, нет. Могу лишь предполагать. Незадолго до этого у меня несколько раз брали интервью, в том числе и на телевидении, где я говорил, что демократия в нашей стране еще только совершенствуется и правоохранительная система, мягко говоря, еще очень далека от совершенства. Так что не исключаю, что со мной попросту захотели свести счеты, дабы неповадно было вслух, да еще и на многомиллионную аудиторию, говорить то, о чем другие предпочитают помалкивать или шептаться на собственных кухнях. А тут и случай представился. Фирма «Гагарин-Лада» находится в Солнцеве, Нуреева похитили в Ново-Глаголеве, ну как тут было не воспользоваться такими совпадениями… Помню, в день, когда в женевском Дворце юстиции должны были огласить вердикт присяжных, я утром произнес про себя: «Что могут сделать мне люди, когда со мной Господь?» В трудные моменты жизни я часто повторю это высказывание из Библии. И вот на этот раз вновь Господь отвел от меня беду и ничего не смогли сделать люди, замышлявшие против меня неправое дело.

 

Глава десятая. СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВ СОБСТВЕННОЙ ПЕРСОНОЙ

Во время следствия в Женеве судебный следователь Жорж Зекшен предложил Михайлову сотрудничество. Сугубо юридический термин «сотрудничество» предусматривал в данном случае добровольное согласие Сергея Михайлова признать один из предъявляемых ему пунктов обвинения — не важно даже, какой именно. После этого приговор суда определил бы тот срок наказания, который позволял бы подследственному с учетом нахождения в предварительном заключении выйти на свободу. В тот момент даже адвокаты, понимая, что дело принимает затяжной оборот, склонны были рекомендовать своему подзащитному согласиться на предложение о сотрудничестве. Но Сергей решительно и даже с негодованием отверг этот вариант.

— Я ни в чем не виновен и никаких обвинений признавать не намерен, — заявил Михайлов следователю Зекшену. — С какой стати я должен брать на себя вину за то, чего никогда не совершал?

Отчетливее всех Михайлов понимал, что основной целью швейцарской юстиции является обвинительный приговор суда, но собственноручно способствовать достижению этой грязной цели он не собирался. Конечно, согласись тогда Сергей на сотрудничество со следствием и оговори себя, на свободу бы он вышел намного раньше. Но он предпочел еще долгие месяцы тюремной неволи, дабы сохранить честное имя. Итог известен всему миру — жюри присяжных Михайлова оправдало. Бригада швейцарской полиции KORUS, специально созданная как подразделение по борьбе с русским криминалом, была расформирована сразу после суда. Кампиш и Ваннер остались без работы, полностью дискредитировал себя как следователь Зекшен, генеральный прокурор Швейцарской Конфедерации Карла дель Понте вынуждена была сложить свои полномочия и отправиться сначала в Югославию, потом в Аргентину, а позже и в Сирию. После этого многолетнего пути своей малопочтенной ссылки, ее, как крупную юридическую фигуру в самой Швейцарии уже больше не рассматривали. Швейцарские налогоплательщики не забыли, в какую непомерно огромную сумму (по заявлению прокурора Кроше, около тридцати миллионов долларов) обошелся им процесс Михайлова, справедливо обвиняя в этом Карлу дель Понте. И совсем уж грустная участь постигла главного свидетеля обвинения, американского офицера ФБР Роберта Левинсона. Его громкие заявления в женевском суде о создании им в России собственной разведывательной сети, сослужили ему плохую службу. Начальство не простило Левинсону столь не-адекватных высказываний. После ухода из ФБР Левинсон остался не у дел, затем попытался заняться нефтяным бизнесом, что и привело его в Ирак. Там его взяли в заложники местные боевики, потребовали крупную сумму выкупа и даже продемонстрировали в Интернете видеозапись, во время которой плененный, связанный Левинсон стоял на коленях и слезно умолял американское правительство о спасении. То ли запись не дошла до адресатов, то ли они не пожелали участвовать в судьбе опального офицера ФБР — неизвестно. Некоторые информационные источники впоследствии сообщали, что Левинсона в Ираке все-таки казнили. Во всяком случае, из иракского плена Левинсон так и не вернулся, а его жена недавно подала в суд, обвиняя американские власти в равнодушии к судьбе своего мужа.

А ведь признай тогда, в Женеве, Сергей Михайлов хоть самое малое нарушение закона, из тех, что ему навязывались, судьба всех этих людей, возможно, сложилась бы совсем иначе. Наверняка, выполнив политический заказ и осудив Михайлова, они бы сохранили свои должности, продолжая творить зло и коверкать судьбы десятков ни в чем не повинных людей. Для них, службистов, в сути своей беспринципных, не признающих ничего святого, тогда было настоящим шоком, что Михайлов отказался от предложенного ему сотрудничества и не воспользовался возможностью как можно быстрее выйти на свободу. Знай они Михайлова хоть чуточку лучше, просто не стали бы предлагать ему подобное. Вот ему-то как раз твердости и убежденности в отстаивании принципов не занимать.

Зная Сергея Михайлова уже без малого пятнадцать лет, я до сих пор не могу сказать, что понимаю этого человека. Чаще всего — не понимаю или, во всяком случае, не сразу. Лично для себя я выбрал такую формулировку: «Если бы Михайлов всегда действовал с мерок и норм общепринятых, он бы не стал тем, кто он есть». Но тем он и интересен. Как известно, харизма — это особое свойство личности, признаваемое необычным, благодаря которому человека оценивают как одаренного особыми качествами и способного оказывать эффективное влияние на других. Если принимать такое определение, то Сергей Михайлов — человек абсолютно харизматичный. Всегда оставаясь самим собой, он легко адаптируется в любой компании, без труда может поддержать беседу с каким угодно человеком. Это вовсе не проявление привычки или стремления приспосабливаться к обстоятельствам и окружающим людям. Скорее — редкий дар всегда оставаться самим собой, умея слушать и слышать собеседника, кем бы он ни был. И люди чувствуют это мгновенно, безошибочно понимая, что с этим человеком можно не таиться, а быть искренним.

Его самообладание — поистине удивительно. И уж если Сергей не хочет, чтобы кто прочел что-либо в его взгляде, то и пытаться бесполезно. Сам о себе Сергей говорит, что он человек не сентиментальный, и добавляет, что многие жизненные перипетии отнюдь не способствовали развитию этого свойства характера. Однако сентиментальность и доброта — понятия все же разные. Повышенная готовность помочь в нем очевидна. Обожает делать друзьям и близким подарки.

Поражала меня всегда и интуиция Сергея. Он ей доверяет полностью. И именно поэтому, приняв какое-то важное решение, никогда уже не колеблется. Умение мгновенно оценивать даже самую сложную ситуацию отличает его от многих. Приняв решение, Сергей уже мало интересуется мнением окружающих. И вовсе не от того, что считает себя непогрешимым. Просто он уверен в своей правоте так, как уверен бывает опытный полководец, когда в минуты наивысшего напряжения и опасности твердо знает, куда послать войска.

Память у Сергея поистине феноменальная. Круг его знакомых настолько широк, что просто диву даешься, как он умудряется запоминать и никогда не путать, у кого какие проблемы, где учатся дети, как здоровье родителей и много все иного, что любой другой человек забывает на следующее же после знакомства утро. Надеяться, что Михайлов по прошествии времени, пусть даже длительного, забудет какую-нибудь мелочь, значит вовсе его не знать. Он может дать поручение, незначительное на первый взгляд. Пройдет много времени, но спросит об исполнении обязательно. Это отнюдь не мелочность и не придирчивость по пустякам. Это та самая последовательность, без которой невозможно осуществить ни одно серьезное дело.

Вывести Михайлова из себя чрезвычайно сложно — нервы у него стальные. Но это не значит, что он вовсе лишен каких-либо эмоций, как думают те, кто мало его знает. Помню, когда впервые увидел, как он, проиграв сет, тут же на теннисном корте сломал дорогущую ракетку. Впрочем, уже через несколько секунд снова смеялся и восстановил душевное равновесие без видимых усилий.

Теннисом увлекается уже много лет, играет три-четыре раза в неделю, игре отдается полностью. И даже создал собственный теннисный клуб — явление само по себе нередкое, но, как и все, что он делает, по-своему неповторимое. Турниры клуба проводятся регулярно, даже зарубежные. После игры клуб обычно продолжает общение в каком-либо ресторане. Сюда приезжают не только любители тенниса, но и многочисленные гости. Радушный и го-степриимный хозяин, Михайлов может огорчиться, только когда за столом не так много людей. Впрочем, такого почти не бывает. Актеры и политики, известные спортсмены и личные друзья — все с большой охотой принимают приглашения на «Михайловские вечера», где обычно царит веселая, непринужденная обстановка. Здесь можно услышать удивительные истории из уст непосредственных участников важнейших событий, услышать песни, которые появятся в радиоэфире или на телевизионном экране только через несколько месяцев, узнать много важного и полезного. Кстати сказать, самые новые анекдоты, до которых Сергей большой любитель и непревзойденный мастер их рассказывать, можно услышать именно здесь.

После возвращения из Женевы Сергей Анатольевич всерьез занялся не только налаживанием собственного бизнеса, но и изучением экономики. Всерьез изучая процессы и проблемы зарубежных инвестиций, он даже защитил на эту тему кандидатскую диссертацию. Но на этом не остановился. Справедливо полагая, что современному предпринимателю необходимы глубокие знания в области юриспруденции, он защитил диссертацию и стал доктором юридических наук, осуществив глубокое исследование малоизученной в России проблемы банкротства. Полагая, что Россия сумеет все же выйти на передовые экономические позиции в мире, он рассуждает так:

— У нас действительно еще очень много проблем, включая, безусловно, и самую наболевшую — коррупцию. На самом деле Запад как боялся Россию, так опасается ее и сейчас. Именно этим вызвано то, что атмосфера вокруг нашей страны за рубежом постоянно нагнетается. Тот самый классический случай, когда в нашем глазу, как в известном библейском высказывании, замечают любую соринку, в своем и бревна не желая видеть. Но президент Путин, как я понимаю и вижу, имея за плечами большой опыт государственной деятельности, в области экономики, в том числе и внешнеэкономического развития, действует очень конструктивно. Эти действия тем более ощутимы, что Владимир Владимирович понимает не только суть существующих проблем, но и знает, как избежать ошибок, со-вершенных ранее всеми реформаторами, что кидали суденышко нашей экономики из стороны в сторону. Сейчас же курс осознанный, более четкий и уверенный.

Постоянное изучение тенденций экономического развития помогают Сергею Анатольевичу и в его собственной предпринимательской деятельности. Сегодня на первом плане у него находится гостиничный бизнес. Председатель совета директоров отеля «Аструс» — Центральный дом туриста, он осуществляет не общее, а конкретное и предметное руководство, предпочитая не со слов, а лично знать, что делается в каждом подразделении этой сложней шей инфраструктуры, какой является такой крупный гостиничный комплекс.

Однажды один из помощников Михайлова высказал ему свое мнение по поводу приема многочисленных посетителей. Суть сводилась к тому, что негоже руководителю такого крупного масштаба лично принимать всех многочисленных посетителей — на это есть референты, помощники и консультанты. Сергей Анатольевич выслушал его внимательно и… продолжал принимать всех, кто записывался на прием. А через какое-то время сам вернулся к этому разговору.

— Когда проблема требует специфической оценки или специализации, то свое мнение высказывают и юристы, и экономисты, и специалисты разного профиля. А суть дела, с которым приходят ко мне люди, я предпочитаю знать сам.

Тот, кто скажет, что это неправильный и несовременный подход к организации дела, наверное, будет прав. Но Михайлов есть Михайлов, и этим все сказано. У него на все своя, личная точка зрения, а отстаивать свое мнение он умеет.

* * *

Проводя большую часть времени на людях — участь любого общественного человека, он именно поэтому так ценит домашний уют. А для отдыха и комфорта здесь есть все. Теннисный корт и тренажерный зал, бассейн и пруд с рыбами, финская и русская бани, есть с недавних пор даже ферма, где для семьи производятся все основные продукты питания. Сергей очень любит животных, собак — особенно. Проведывая своих питомцев, может задержаться с ними надолго. Кормит, разговаривает, гуляет по лесу. Даже самые свирепые среднеазиатские овчарки ластятся у его ног, чув-ствуя и признавая не только властного хозяина, но и ощущая его любовь.

Кто-то из друзей несколько лет назад подарил Сергею черного американского стаффордшир-терьера. Названный Максом, щенок с первых же дней стал любимцем всей семьи. Коренастый и ширококостный, довольно устрашающий внешне, но забавный и ласковый, Макс поначалу беспрестанно болел. То ресницы у него вросли внутрь глаза, то еще какие-то собачьи болезни приключались. Одним словом, подарок оказался весьма дорогостоящим — пришлось собаке сделать несколько операций, чтобы окончательно избавить от всех хворей. Любимой забавой Макса стала игра с теннисным мячом. Держа мяч в своих мощных челюстях, он подбегал к хозяину, задирая морду кверху и ожидая, когда мячик вырвут из его пасти, забросят в дальний угол двора, чтобы стремглав мчаться за любимой игрушкой и вновь возвращаться к хозяину. Узнав о любви к со-бакам, приехала к Сергею Михайлову представительница журнала «Мир собак». Молоденькая девушка-репортер, увидев Макса, вольно разгуливающего по двору с ярко желтым теннисным мячиком в зубах, оторопела и очень непосредственно воскликнула:

— Ой, Сергей Анатольевич! Это же американский стаффорд, вы не боитесь его выпускать?

— Макс — премилое создание, — благодушно откликнулся Сергей. — Не стоит его бояться.

— Ну что вы! — проявила девушка эрудицию, сделавшую бы честь настоящему кинологу. — Американские стаффорды — ближайшие родственники английских стаффордшир-бультерьеров. Отличаются особой свирепостью. То и дело пишут об их нападениях на людей. Вот недавно в Бельгии рассвирепевший американский стаффорд загрыз своего хозяина и двух полицейских…

— Ерунда, — уже строго возразил Сергей. — Собака, как и человек, на любовь и ласку отвечает только любовью и лаской. Макс у нас, по сути, даже не знает, что такое вольер, он всегда во дворе, и еще не было случая, чтобы он на кого-то накинулся.

Они долго ходили вдоль вольеров, и уже в конце беседы корреспондент спросила:

— Так что же, Сергей Анатольевич, собака — друг человека?

— Друг, — ответил Сергей серьезно. — Еще какой друг, верный, надежный, понимающий. И вообще… — Он широко улыбнулся. — Собака бывает кусачей только от жизни собачьей. А при хорошей жизни и отношении хорошем — никогда.

* * *

Сергей — человек сдержанный, и сдержанность эта идет от его силы — прежде всего внутренней, духовной. Вспышки, подобные тем, что наблюдал я на теннисном корте, скорее некая разрядка, нежели привычка. В делах серьезных он предпочитает сохранять холодную голову и эмоциям воли не дает. Хотя поводов для этого жизнь ему преподносит немало. За те полтора десятка лет, что прошли после знаменитого женевского процесса, Михайлову удалось всего лишь несколько раз побывать в странах Европы. Швейцария и США, те объявили сразу — для нас Михайлов персона нон-грата. Франция до сих пор манипулирует — то снимут все ограничения по въезду, то возобновят их по неведомой и необъяснимой причине.

Подписанная еще 24 апреля 1963 года в Вене международная Конвенция «О консульских сношениях» предоставила право дипломатическим миссиям не объяснять причину отказа в получении визы в ту или иную страну. Более того, даже получение визы в соответствии все с той же венской Конвенцией не является окончательным разрешением для пересечения границы иностранного государства. Иными словами, уже на границе даже при наличии визы человека могут в страну не пустить. Такие пустяки, как длительный перелет, сборы и расходы, понятно, во внимание не принимаются. В свое время Уинстон Черчилль глубокомысленно заметил: «Демократия — самая плохая форма правления, если не считать все остальные».

Первой продемонстрировала Сергею Михайлову все издержки демократии сама Швейцария. Я говорю в данном случае даже не о ходе следствия, а о последующем периоде. Суд присяжных, как высшее проявление швейцарской демократии, признал Михайлова невиновным, освободив его от какого бы то ни было вида наказания. И эта страна, поправ собственную же демократию, запрещает невиновному человеку пересекать свою границу, ограничивая тем самым свободу его передвижения. Ну не парадокс ли?

Систему въезда в страны Шенгенского договора тоже демократической назвать можно лишь с большой натяжкой. Собственно, разговоры о том, что договор несовершенен и его надо решительно менять, идут в самих шенгенских странах уже как минимум лет десять. Но ничего не меняется. Стоит только одной стране объявить о своем «табу» по поводу любого человека, как это «табу» распространяется на все иные страны, часто даже на те, которые весьма далеки от шенгенского пространства как политически, так и географически. И уж кто-кто, а Сергей Анатольевич прочувствовал все эти «прелести» на себе. Человек, судебный процесс над которым, не скрывая, назвали процессом ХХ века, признанный, повторюсь в сотый раз, невиновным, не может ни узнать, ни понять, по какой причине ему периодически отказывают в получении шенгенской визы.

Несколько лет назад Сергей Анатольевич побывал в Латвии. Мне до сих пор помнится трогательная встреча в доме поэта-песенника Михаила Танича. Михаил Исаевич убеждал Сергея, что лучшего места, чем здешние сосновые леса, море и воздух, которым не надышишься, для творчества и отдыха и придумать невозможно. Сергею и впрямь понравились места на берегу Балтийского моря под Ригой. Но стоило ему сказать об этом вслух, как он немедленно попал в так называемый черный список, предусматривающий запрет въезда в Латвию целого ряда российских граждан. Когда Михайлов в очередной раз запросил визу в одну из европейских стран, ему в порядке исключения дали пояснения, что препятствием являются ограничения, внесенные в список Латвией. Он направил письмо в адрес Министерства внутренних дел Латвийской республики. За-явление рассматривалось несколько лет. И вот совсем недавно за подписью министра внутренних дел Латвии Р. Козловскиса пришел ответ. В пространном этом документе говорилось, что в свое время решение по Михайлову было принято на основании представления Полиции безопасности. МВД сделало очередной запрос, и на этот раз Полиция безопасности ответила, что «больше нет необходимости в поддержании сообщения о Сергее Михайлове в Шенгенской информационной системе». Министр также сообщил, что на основании изложенного принято решение «погасить сообщение в Шенгенской информационной системе о гражданине Российской Федерации Сергее Михайлове».

Ура, победа?! Ничего подобного. Очередное обращение в посольство одной из европейских стран повлекло за собой отказной штамп в загранпаспорте. Кто или что на сей раз явилось причиной отказа — снова неясно. Информационное вето, предусмотренное венской Конвенцией, опять служит непробиваемой броней для чиновников дипломатических миссий и спецслужб. А уж без последних, точно, не обходится, тут и провидцем быть не надо.

Просто заколдованный круг какой-то: в центре один-единственный человек, которому никто вроде и претензий никаких не предъявляет и не обвиняет ни в чем. Если в чем и «виноват» Сергей Михайлов, так это лишь в том, что имя его известно всему миру. Ну, так вы же сами, господа нехорошие, два с лишним года прилагали немыслимые и не адекватные по затратам усилия, чтобы раздуть этот ажиотаж вокруг имени Михайлова, а теперь не желаете признавать собственное поражение. Так, что ли?

Собственно, российские чиновники от своих зарубежных коллег тоже недалеко ушли… 17 мая 2006 года постановлением премьер-министра Республики Армения А. Маркаряна гражданин Российской Федерации Сергей Анатольевич Михайлов за оказание активной помощи этой закавказской республике и ее Православной церкви был награжден, цитирую постановление, «именным оружием — пистолетом марки “ZAUER”, модель 38, № 0036, калибра 7,65 миллиметра, производство Германии». Вручение наградного оружия было для самого Михайлова неожиданным, принял он его с благодарностью, тем более что помощь, оказанная им Армении, была существенной и своевременной. Понятно, Михайлову и в голову не пришло интересоваться, почему именно пистолет, а не, скажем, часы или иной ценный предмет, был преподнесен ему в дар. Зато эта мысль не давала покоя многим другим. Впрочем, обо всем по порядку.

Вместе с «зауэром» и постановлением премьер-министра вручили Михайлову и памятку, в коей было сказано, что копия постановления передается в разрешительную систему УВД — МВД по месту жительства для получения разрешения на право хранения и ношения оружия. Прилетев в Москву, Михайлов, как того и требовал закон, оставил пистолет на складе таможни аэропорта Внуково и обратился в МВД с просьбой оформить все надлежащие документы. Его промурыжили год, и только после письменного заявления с требованием ответить на причины столь неправомерной задержки заместитель начальника Департамента охраны общественного порядка МВД России Л.В. Веденов ответил: «Задержка в выдаче разрешения на ввоз в Российскую Федерацию оружия, которым Вы награждены, вызвана поиском правового решения…

В настоящее время на территории Российской Федерации отсутствуют аккредитованные федеральные органы по сертификации оружия, получаемого в качестве награды от иностранных государств. В связи с чем возникает проблема его сертификации.

После определения упомянутым агентством соответствующего органа по сертификации такого оружия МВД России сможет принять правовое решение по ввозу оружия, которым Вы награждены главой Правительства Республики Армения».

Спустя два месяца Департамент охраны общественного порядка сослался на то, что в России существует перечень видов оружия, которым могут награждаться граждане Российской Федерации. Но, как было сказано в ответе Михайлову, «Вы решением Правительства Республики Армения награждены пистолетом “зауэр”, модель 38, который не включен в указанный перечень». Короче говоря, ясно дали понять, что Москве виднее, каким оружием граждане России могут награждаться главами иностранных правительств, а каким и не могут. На что адвокат Сергея Анатольевича резонно возразил, что «зауэр» был разработан в Германии еще в 1938 году и хорошо знаком российским криминалистам. Адвокат Михайлова обратился в Замоскворецкий суд, однако судья в удовлетворении жалобы отказала. В том числе ссылаясь и на то, что Департамент общественного порядка Михайлову формально во ввозе наградного оружия не отказал, а лишь отметил, что считает это нецелесообразным ввиду имеющихся противоречий в законе. Тем временем мирно лежащий на таможенном складе «зауэр» уже «выстрелил» по карману предпринимателя. Таможенный инспектор аэропорта Внуково привлек Сергея Анатольевича Михайлова к административной ответственности за нарушение максимального срока хранения товара. И как ни пытались адвокаты объяснить инспектору, что «товар» до сих пор хранится на складе не по вине владельца, а по причине административных неурядиц, пришлось-таки платить штраф. Затем в удовлетворении жалоб в надзорных инстанциях Михайлову отказали как Московский городской, так и Верховный суд России. Хотя доподлинно известно, что оружие такого типа в качестве наградного в Россию из-за рубежа уже благополучно ввозилось, причем не единожды, но ввозилось оно другими, достаточно известными в России людьми, для которых — так получается — другие законы писаны. Что же касается Сергея Михайлова, то для него право вновь показало свой избирательный характер.

В итоге адвокат Михайлова обратился в посольство Республики Армения с просьбой вывезти наградное оружие из России. Последним документом в этой невеселой истории об очередном правовом беспределе в отношении одного конкретного гнражданина страны стала расписка:

«Я, сотрудник полиции Республики Армения майор А.Г. Петросян, получил от представителя Михайлова С.А. (по доверенности) наградной пистолет “зауэр” и постановление премьер-министра Республики Армения».

Мне ни разу в жизни не приходилось возвращать подарков даже близким друзьям. О главах правительств иностранных государств я уж не говорю. А что при этом испытал Сергей, я, дабы не бередить душу, спросить постеснялся — оберегая чувства и эмоции друга.

Но однажды я все-таки спросил Сергея напрямик:

— Мешает тебе жить вся эта возня вокруг тебя?

— Жить — не мешает. Я многого добился, и жизнь у меня полноценная. А то, что ты назвал возней вокруг моего имени, всего лишь раздражает. Не могу сказать, что я ночами из-за этого не сплю, вовсе нет. Думаю часто, не скрою. И мне неприятно, что я, человек, чистый перед законом, постоянно сталкиваюсь с какими-то бюрократическими препонами, причем, что самое обидное, глупыми и вымышленными. Но я продолжаю бороться и отстаивать свое честное имя. Мне иногда говорят: «Плюнь ты на все, далась тебе эта Европа, на свете есть немало мест, где можно хорошо отдохнуть увидеть много интересного». Но дело-то вовсе не в том, что мне действительно необходимо поехать в Европу. Нет! Я прежде всего хочу отстоять и защитить свое честное имя. Это для меня важнее всего.

Возразить против такого аргумента нечего. И я знаю, что Сергей не сложит рук. К борьбе ему не привыкать. Потому что он такой, Сергей Михайлов. Собственной персоной.

 

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Замыслив книгу о Сергее Михайлове, мне очень хотелось в первую очередь рассказать о том, какой это необычный человек. Как жизнь и непростое наше время закаляли его характер, какие жизненные невзгоды пришлось ему преодолевать. А вместо этого я сбился на описание различных эпизодов, случаев, происшедших с моим героем, на рассказ о том, как он действовал и поступал в различных непростых ситуациях. Может быть, кому-то покажется это недостаточным, чтобы в полной мере оценить столь значимую личность, какой, безусловно, является Сергей Михайлов. Но, перечитывая уже готовую к изданию рукопись, я оставил все без изменения. В конце концов, это мое авторское право. Но не в этом даже дело. Не могу не признать, что, общаясь долгие годы с Сергеем Михайловым, я вольно или невольно попал в орбиту его харизмы. Часто слыша от Сергея, что судить о человеке надо по его поступкам, а не по словам, я и предпочел рассказать прежде всего о делах своего героя. А уж об остальном пусть судит читатель.

Москва

2013 г.