Я как-то сидел на далёкой платформе Под странным плакатом изогнутой формы. С плаката, в лучах заходящего дня, Мальчишка с укором смотрел на меня. Он палец нацелил, как дуло винтовки, И мне почему-то вдруг стало неловко. А сзади ещё у мальчишки под мышкой Стояла девчонка с раскрытою книжкой. Глаза она так широко раскрывала, Как видно, болезнью Базеда страдала. И надпись мозаикой ценных пород – «Мы самый читающий в мире народ!». Не то, чтобы надпись меня убеждала, Она меня, словно врага, пригвождала! Как будто всю жизнь я доказывал всем, Что мы и читать не умеем совсем. Я зябко поёжился, ворот поднял, И вроде бы даже в задумчивость впал. Сидел и все думал при ясной луне О самой читающей в мире стране. Мелькали в ночи огоньки-самокрутки, Движения не было пятые сутки. Народ разночинный в тупом ожиданье Всё снова и снова листал расписанье. Темнея слепыми глазами, стояла На лунной дорожке громада вокзала. Я встал, потянулся и глянул в окошко, Склонившейся на бок, бетонной сторожки. В мерцающем свете оплывшей свечи Обходчик читал Фейербаха в ночи. Конечно, решив, что привиделось это, Я в странном раздумье пошёл к туалету. А там на сиденье, усевшись, как птица, Кассирша листала альбомы «Уфицы». Я ахнул, она меня тут же послала, И я, спотыкаясь, поплёлся к вокзалу. И тут мне открылось такое виденье, Что я к парапету прирос в изумленье! Какой-то мужик неизвестной породы Вещал, подбоченившись, руницы Рода, И рядом, на крест положивши ладоши, Монашка молилась над руной Микоши. А нищий с табличкой «Подай олигарху» На древнееврейском печатал Плутарха. Машинка стучала со скоростью света, Системою Бройля печатав при этом. Горбун одноглазый гнусавил соседу, Что нет геометра мощней Архимеда. А тот, закатившись куда-то под лавку, Заканчивал труд многолетний про Кафку. Из урны доставши сырые цигарки, В углу алкаши обсуждали Петрарку. Во мгле голоса возбужденно дрожали: Аллитерации их раздражали! Диспетчер охрипшим противным дискантом Гадал на удачу по томику Канта. Какие-то мятые девки-поганки Во всю распевали японские танки. Построившись, слушала группа ОМОНа Отрывки из «Песней» царя Соломона. Старуха с козою на длинном аркане Слюнями скрепляла скрижали Кумрани. Казашка, конину достав из мешочка, Из раннего Бернса читала сыночку, А рядом какой-то похмельный детина, Зубрил по-арабски Абу-ибн-Сину. И кто-то, ужасно страдая при этом, Учил по-монгольски Шекспира сонеты. Под люстрой висел долговязый долдон, Держась за разбитый молочный плафон. То ухал, то крякал, как старая птица, Листая старинного тома страницы. Под ним, на его же вися ремешке, Читала бабулька с внучком на горшке. Внучок, балансируя задом, при этом Читал середину какой-то газеты. Народ и стоял, и лежал, и сидел, Читал даже тот, кто читать не умел, Читали больные, врачи, санитарки, Читали еврейки, якутки, татарки, Читали уйгуры, армяне и таты, Читали, держа автоматы, солдаты... И гул разносился, как рокот прибоя, И дым сигаретный висел над толпою, И в жутких потёмках лишь контуры лиц, И оглушающий шелест страниц. Я был поражен этим диким виденьем, Я так и застыл, подкосивши колени, И сипло шептал перекошенный рот – Мы самый читающий в мире народ! И каждую букву в висок молоток, Но тут прохрипел паровозный гудок. Разрезало сумрак стилетом огня, И навзничь толпа повалила меня. Она прорывалась в вагонные двери Каким то мохнатым уродливым зверем Визжала, рычала, воняла обратом И страшно ругалась трёхъярусным матом. И, судя по фразам, звучащим нередко, Во всю проклинались забытые предки, Особенно складно, размашисто громко Узорно во всю матерились потомки, И тут же вдогонку навечно нетленно Послали родню до седьмого колена. И, судя по выкрикам, кто-то речистый Уже на ходу поимел машиниста, А в давке у дальнего края платформы Имели Чубайса в уродливой форме... Толпа зарычала, вогнулась, вдавилась, Сторуко в вагонные двери вцепилась, В мгновенье залезла, утихла, умялась, Раздался гудок. Электричка умчалась. Я сел, оглянулся в тупом изумленье, В глазах еще плыли остатки виденья... Заря полыхала багровым закатом, Стояли березки, покрытые матом, Покрытые матом росли тополя, И с матом роса улеглась на поля, И матерясь в придорожной пыли, Эхо носилось у самой земли. И ничего от травы до заката, Кроме родного привычного мата... И прахом покрылись все рифмы и прозы, Любовные вздохи, весенние грозы, И как-то само приходило сознанье, Что мы овладели великим познаньем. И интуиция как-то сама подсказала – Никто ничего не читал у вокзала, Наверно, от ветра набухла слеза, Зачем, в самом деле, нам портить глаза, Зачем нам искать в фолиантах чего-то, Мы с матом штурмуем любые высоты! И радость, и муку, и счастье, и горе Мы можем вполне написать на заборе. Мы можем Толстого, Рамбле, Дюренмата Спокойно друзьям пересказывать матом, Спокойно, изящно и даже красиво, Пока не закончится светлое пиво. А если чего пацаны не поймут, Их тут же за пивом мгновенно пошлют. Пусть на спор сейчас же сюда принесут За все времена потрясающий труд! Всё то, что учили, в страданьях рожали, Всё то, что вам дали ваши скрижали! Сложите, склонитесь, хотите, молитесь, Но если хотите, на нас обернитесь! Вот вы говорите – искусство не мода, Она навсегда для любого народа! Но три составляющих, в сущности, есть: Что выпить, что съесть и кого поиметь, А всё, что вам в классике нужно, ребята, Мы в вас напихаем классическим матом! Все знания мира возьмем за основу, И все их заменим трёхбуквенным словом! Я молча сидел на далёкой платформе Под странным плакатом изогнутой формы. С плаката, в лучах заходящего дня, Мальчишка с укором смотрел на меня. А сзади у этого парня под мышкой Стояла девчонка с раскрытою книжкой. Глаза она так широко раскрывала, Как видно, болезнью Базеда страдала. И надпись мозаикой ценных пород – «Мы самый читающий в мире народ!». Я молча сидел и курил, и курил... Но больше уже никуда не ходил...

Сижу в зоопарке вечерней порой, Вскормлённый в неволе орёл молодой. Луна надо мною призывно лоснится, Я гордая, мощная, сильная птица. Железные когти, как шпоры звенят, Два метра в размахе крыло у меня, Я дикого зверя в момент разорву, Я эти решётки на щепки порву! И этот безумец себе на беду Приносит мне в клетку дневную еду, Он даже опасность не чувствует сам, Я череп могу раскроить пополам, К нему я привык, но его не люблю, Я просто до часа расплаты терплю. Я цепью железной прикован к стене, Он вольный, но должен прислуживать мне. Я в клетке сижу за решеткой стальной, Он вырос на воле, но служит слугой, Он раб от дрожащих коленей до лба, А я презираю любого раба! И пусть я останусь, он выйдет легко, Я в мыслях уже улетел далеко, Он стар и никто его дома не ждёт, А я уже к звёздам направил полёт! Я в мыслях давно уже вольная птица, Я в мыслях свою обнимаю орлицу, Нас буря в далёкие дали зовёт И молнии наш освещают полёт! И вновь обо мне разнесётся молва, Пусть завтра опять соберётся толпа, Пусть пальцами тычут злорадно в меня, Дождусь я великого светлого дня, Когда мои когти замки разорвут, И в страхе они на колени падут! Навечно запомнит проклятый народ, Что гордая птица в плену не живёт!! Эх, жалко упала луна за моря, И что-то так громко расклёкался я, Потише бы надо, потише, потише, А то ненароком соседи услышат... Мне надо до ранней зари подождать, Тогда можно будет спокойно мечтать. Посплю, подожду, когда этот урод Мне мясо сырое опять принесёт. Отборное мясо, я падаль не ем, И это известно, по-моему, всем! Да, дорого очень, и я это знаю, На рынке его для меня покупают. Количество этого мяса ничтожно, На воле его отыскать невозможно! Зачем же на волю так страстно стремиться, Конечно, я гордая, мощная птица, Но надо ли силы терять на полёт, Мне свежее мясо мой раб принесёт! Что лучше быть гордым, но очень голодным, А можно быть сытым и с виду свободным! Пока не настала возмездья пора, Я буду терпеть, и терпеть до утра, А утром, успев эту гордость унять, Я буду с руки это мясо клевать. Мне стыдно, конечно, не буду скрывать, Но очень уж хочется сытно пожрать! Меня не осудит родная орлица, Голодный орёл – это тоже не птица, А я, заповедуя славу отцов, За мясо сырое погибнуть готов! Да я, на потребность любому чучмеку, За мясо готов до утра кукарекать! За мясо я буду цикадою цыкать, За мясо я буду часами чирикать, За мясо я вам соловьём запою, За мясо сырое я маму убью! За мясо я выпью в ночи закричу, За мясо я лично себя потопчу, За мясо могу я вообще не жениться, Я высижу яйца свои без орлицы, За мясо вообще положу их на плаху Плевать, что я гордая сильная птаха, Я буду терпеть от утра до утра, Мне нужно дожить до седого пера, И что мне на воле гоняться за дичью, Здесь сухо, тепло, да и кормят прилично! И я донесу, накормили бы что б, Олень собирается сделать подкоп, А волки, да можно поверить едва ли, Всей стаей политику критиковали, И рыбы шептали в своём ручейке, Что держат их всех на голодном пайке, И мне по секрету, ах, даже не ловко, Шепнули – готовят слоны голодовку! Вообще в зоопарке у нас не покой, И нет дисциплины совсем никакой! Начальник, я Вас почитаю отцом, И пусть я для прочих кажусь подлецом, Но искренне Вашу заботу ценя, Скажу – положитесь во всём на меня! Плевать, что подумают птички-синички, Я то, что написано тут на табличке, И верит народ, без сомнения, весь, «Орёл благородный» написано здесь! У нас же с рожденья такая привычка: Раз что-то написано тут на табличке, Раз кем-то уже утверждён трафарет, То, значит, в народе сомнения нет! А значит, по надписи слава и честь, «Орёл благородный» написано здесь! «Орёл благородный» – и гордость на лицах, И снова толпа к этой клетке стремится, И вот уже мнение есть у народа: Давайте отпустим его на свободу! А может быть, герб из него сотворить, Ему бы вторую башку прицепить! И, ощущая в себе превосходство, Я сам уже верю в своё благородство, А как же не верить, ведь люди не врут, «Орёл благородный» – написано тут! Я знаю – я гордая сильная птица, Судьба надо мною простёрла десницу, Я царь, я повыше, чем вождь пролетарский, И если я гажу, то гажу по-царски, И детям своим объясню я потом, Что главное в жизни родиться орлом! Ты можешь последнюю сволочью стать, Ты можешь убить, и украсть, и продать, Ты Родину можешь предать принародно Для всех ты навеки «Орёл благородный»! И чтоб ты ни сделал – простят и поймут, «Орёл благородный» написано тут!

В любых преданиях, поверьте, Герой не тот, в ком Божья благодать! Герой лишь тот, кто алкал смерти, Не жизнью чтоб, а смертью смерть попрать! Не славят на миру живых героев, Бессмертие не любит полумер! И звание Героя вам присвоят Скорей всего, посмертно. Например: Икар – герой легенды древней, Пронзив всех дерзостью идей, Летать мог птицей над деревней И сверху гадить на людей. Но чтоб прославить клан безродный, Он к Солнцу, улетев за облака, Остался в памяти народной В геройском образе «цыпленка-табака»! Прилюдно Данко сердце вырвал гордо! Хвала и честь! Ведь мог же впопыхах Рвануть другой, ему ненужный орган И не было б легенды на века! Остался б жив – кому он нужен? Живого вспоминать грешно! А так – он нам примером служит, Пусть с недовырванной мошной! Иван-дурак во сне, по пьяни (Крестьянин с головы до ног) Узрел себя в панбархатном кафтане, Взошедшим прямо в царственный чертог! Благая цель! Но он рванул не в сечу, Не строил город у семи дорог, А чтоб при всех себя увековечить, Он голяком ныряет в кипяток! Руслан невесту ввел в опочивальню, А форточку, придурок, не замкнул. Пока снимал портки, колдун из спальни Нетронутую девку умыкнул! И вот он в героическом маразме С мечом, но без порток, в лихом бою Всех победил и кончился в оргазме, Зато навек прославил жизнь свою! Устав от бдения без толка, Кощей, чтоб сохранить лицо, Судьбу свою в конце иголки Засунул сам себе в яйцо. Меж тем, решив убить Кощея, Герой отправился в поход! Хотя убить бессмертного злодея Решить мог только идиот! Бессмысленная драка, но, однако, В фольклор попали оба храбреца: Один наврал, что погубил маньяка, Другой навек остался без яйца! Мизгирь, дрожа от возбужденья, От Леля не добившийся утех, Сходил с ума, но к сожаленью, Снегурочку увидел, как на грех! История такого не видала, Чтоб баба снежная кому-нибудь дала! Она промерзла от конца и до начала, Она, вообще, фригидною была! Но он разжег её любовной страстью, Она в костер... умолкнули свирели... Она растаяла от страсти в одночасье... Он в лужу плюнул и вернулся к Лелю! Додон, чьё имя на слуху, Взойдя на царство, Доверил, извините, петуху Всю безопасность государства! Соседи сразу же поклялись Не отступать, как на духу, Поскольку просто побоялись Спиной поворотиться к петуху! С тех пор царю не плохо спится, Он в сказку вписан в одночасье. Петух же, сидючи на спице, Обкукарекался от счастья! А вот еще пример для молодежи: Под Муромом в деревне на печи Всю жизнь лежал детина краснорожий: Вставать с полатей не велели, мол, врачи! Колоть дрова не разрешали терапевты, Пахать ему проктолог запрещал, От армии какие-то рецепты Знакомый венеролог прописал! А рядом на пустынном перекрестке Старик калека проживал. Мелодии насвистывал неброско И этим населенье развлекал. Он «Соловьем» был прозван за уменье, Его любил бесхитростный народ, И в Муромца закралось вдруг сомненье, Что рядом с ним он в миф не попадёт! А как попасть – вопрос вопросов, И что он мог, он только жрал и пил, Да он мышей боялся до поноса! И что же? Он калеку удавил! И добрый люд мгновенно прослезился И стал его в преданьях воспевать, Он с Соловьём-разбойником сразился, А что на самом деле – наплевать! А наш-то, ощутив себя эпохой, Вдруг в силушку могучую вошел, Зачем-то вдруг татарина угрохал, Наверно он еврея не нашел! Народ вознес детину на вершину! У нас всегда так и не зря, Когда такая вот дубина Опора государства и царя! А сколько ныне есть примеров, Достойных осмысленья мудрецов! Но среди них, пожалуй, первый Из песни юности отцов. Закон природы, что законы! Их не познать до самого конца. Он на Одессу шел, а выехал к Херсону, И там ждала засада молодца. Смотри, не под Одессой, под Херсоном! Приказ был, правда, под Одессой ждать. Они же под Херсон поставили заслоны – Вот истая наука побеждать! Терять врага – остаться без медали. Ты потеряйся сам – вот это оборот, Враги чтоб даже и искать не стали, Решив, что сам найдется идиот! История эпох и поколений, Минувших дней великие дела, История побед и поражений – Вся в летопись бесстрастную вошла. Скрипел пером сутулый чернокнижник, Ученый червь над грамотой дрожал, Из года в год монах-сподвижник Скрижали рукописно размножал. Но с фолиантов сбросив паутину, Смахнув рукою вековую пыль, Мы не найдем златую середину Меж тем, где ложь, а где святая быль! Понятно лишь – не можешь стать героем, Дал Бог тебе такой скупой удел, Так соверши же что-нибудь такое, Что б мир от удивленья ох... (обалдел!)

Как люблю я родную природу, Заграницей природа не та, От вечерней зари до восхода Удивительная красота! Встанет солнышко бурое рано, А кругом от дали до дали Поднимают подъёмные краны Лебединые шеи свои! Ничего из-за строек не видно И душа восхищеньем полна, Хорошо, горизонта не видно, А то портил бы вид из окна! На засовы закрытые глухо, За забором забор и забор, «Дизель-молот» грохочет над ухом, С «дизель-бабой» ведя разговор. Дым завода приятно окурит И кислотным омоет дождем, По торчащей кругом арматуре Так приятно пройтись босиком! Там, где раньше деревья беспечно, Бестолково, без дела росли, Слава Богу, в асфальте навечно Перекрёстки дорог пролегли. Где зачем-то ручьи пробегали, Где без пользы шумела трава, Наконец-то строения встали, До небес не доросши едва! Кстати, звери – одно безобразье, Искажали пейзаж вековой, То ли дело – заляпанный грязью Многотонный КАМаз грузовой! Ведь зверушки отнюдь не игрушки, Вечно гадят, пугают людей! Есть же гипс, есть бетонные чушки, Много можно наделать зверей! Мы постигли науку простую: Чтоб ребёнок мужчиною стал, Должен гладить не живность какую, А приятный холодный металл! Посмотрите, как смотрит малышка, Я в словах передать не могу, Как валяется бронзовый мишка На весеннем бетонном лугу. И Москва устоять не сумела, И отринув старинный покрой, Словно пьяная баба надела Всё, что было у ей под рукой! Был старинный купеческий город, Плыл над речкой малиновый звон, Слава Богу, нашли-таки повод И одели в стекло и бетон! Каждый строит, как может, как знает, Разномастица стилей и норм, Только Кремль ужасно мешает Перспективе сегодняшних форм. И бредёт где-то бабка Прасковья, По тропе из железных листов, Ах, родное моё Подмосковье, Хорошеет без буйных лесов! Замечательно зорькою ранней Быть с природой родной визави, И на мусорной куче бескрайней Объясниться кому-то в любви. Хорошо на холме и в низовье В котлован невпопад угодить, Ах, родное моё Подмосковье, Как же можно тебя не любить! Ну а там где грибы повсеместно, Бессистемно вне плана росли, Есть теперь супермаркет прелестный, Где грибы из Бали за рубли. Цены, видимо, просто шалеют В супермаркетах этих лихих, Скоро станет еще веселее – Рядом строятся сотни других! И теперь уже стройки навеки, Рядом с нами они навсегда, И таджики, киргизы, узбеки Не уедут от нас никогда. Разговор иноземный негромкий, Запашком позовёт конопля, Это русская наша сторонка, Это русская наша земля!.. И без веры в душе, без надежды Я всё думаю только о том Хорошо, что не будет, как прежде, Плохо то, что не будет «потом»...

Когда решил по глупости жениться, В Тбилиси я невесту отыскал, Но Грузия вдруг стала заграницей, А визу мне никто не предлагал! Но, чтоб перед родными не срамиться, Невесту в Ереване обаял, Но и Армения вдруг стала заграницей, А паспорт мне никто не предлагал. С Прибалтикой пришлось мне объясниться Я не монгол, не негр, не эрзя. Но и Прибалтика сегодня заграница, Без паспорта жениться там нельзя! Из принципа решившись пожениться, Азербайджанку, наконец, уговорил. Но ведь и это тоже заграница, Меня туда генконсул не пустил! И в Киеве, и в Минске отличиться Мне удалось, и был вопрос решён, Но страны эти тоже заграница И был вопрос с женитьбой запрещён. В Туркмении прелестнейшие лица, Мне даже нравиться невеста в парандже. Но Азия ведь тоже заграница, Без визы там не женишься уже. Жениться там – навек не возвращаться, Тащить сюда – ну, это пережим. Выходит, чтобы просто расписаться, Искать пора безвизовый режим! От Тарту до пролива Лаперуза Страна была – один большой вокзал. Я не любил Советского Союза, Но там вопрос с женитьбой не стоял. Как сохранить свободное пространство? Ответ мне кажется до ужаса простым: Чтоб не терять российского гражданства, Мне нужно оставаться холостым!

Не спалось. Открыл окно. На дворе темным темно. Видно всё на два вершка... С бодуна трещит башка. Две луны. А, может, пять... Полнолуние, видать... Накренился в бок карниз, Захотелось плюнуть вниз. Покачнулся небосклон... Всё, что выпил, лезет вон... Три луны сошлись в одну, Села муха на луну. Трется мордой о стекло, Что-то мне живот свело... Туча, вроде, как дуга, Из дуги торчит нога... Нет, пожалуй, не нога, Это вылезли рога. На рогах висит носок, Из носка в глаза песок... Жутко чешется в ушах... Едет баба на мышах... Может баба, может дед, Очень слепит лунный свет. И темно, хоть глаз коли... Что-то ухнуло вдали... У меня язык присох, Вероятно, я оглох – Вроде, рушится стена, А не слышно ни хрена... От луны дымок валит, На сучке сосед сидит, Чуть повыше, я гляжу, Мать честная, я сижу. Почему-то без порток, Ростом, вроде, с ноготок... А, так это же не я, Это, кажется, свинья... Точно, грязная свинья, Морда только вот моя... Лун на небе многовато. Что-то тут холодновато... Но сосед, конечно, туп – Со свиньей залез на дуб... Главно дело, мне кивает. Кто все время тут икает?.. Надо мне закрыть окно – Дождь идёт уже давно. И какой-то странный он – Льётся струйкой на балкон, И не в бок, а по прямой, Лужа ровно подо мной... Небосклон кружиться стал, Млечный Путь вообще пропал, У луны возникли косы... Где-то были папиросы... Своровали, вашу мать!.. Села ведьма на кровать. Ведьма, вроде как из сна – Сквозь неё видна стена, Груди голые до пят, На носу полно опят, Сзади видно два пера... Кто же был со мной вчера? Водка с пивом пополам... Вы подвиньтесь-ка, мадам! Заняла мою кровать... И не надо здесь икать! Кыш отсюда! Вон балкон. Вы, наверно, чей-то сон... До свиданья! Стану спать, Завтра будет день опять...

Друзья, садитесь, как удобно, Но всё писать прошу подробно! Берём муку – кило пятьсот, Отдельно режем лук шалот, В воде размачиваем дрожжи, Но только очень осторожно... Лимон, но можно мандарин, Сюда добавим розмарин... Семнадцать граммов чечевицы, Чабрец и капельку корицы, Четыре грамма майорана... Одну щепоточку шафрана, Следить за этим нужно строго, Не дай вам Бог, добавить много! Теперь в муку добавим дрожжи, И в миску это всё положим... Пусть подойдёт, а мы пока Возьмём кусочек языка, Посыплем кари, перец, соль, Теперь нам нужен алкоголь... Четыре капли коньяка На два кусочка языка, Плюс добавляем бергамот... И пассируем лук шалот, Припустим дольку чеснока, Еще две капли коньяка... Кармелизуем два банана, Теперь мука у нас по плану. Смотрите, тесто поднялось, Нам даже ждать и не пришлось... Вот люди ленятся порой, А нам ведь нужен тонкий слой, И потому его сейчас Мы раскатаем двадцать раз... Пока не выкипел коньяк, Банан отбросим на дуршлаг... Теперь края загнём у теста Чтоб для начинки было место... Всё выливаем вот сюда, Прольётся – это не беда... На час в духовку, и не дольше, Сто восемь градусов, не больше. Достать, посыпать сыр натёртый И выбросить всё это к чёрту, В ведро, в окно, куда угодно, Поскольку это не съедобно!

Вон цветка раскрылась чашка, Дождь покапал и прошёл. Таракашка съел букашку И подумал – хорошо! Всё в природе без промашки, Вроде Божий дух сошёл. Птичка съела таракашку И решила – хорошо! Раскраснелись землянички, Будто к ним жених пришёл. А лисичка съела птичку И решила – хорошо! Это, вроде как привычка, А совсем не произвол. Волк зубастый съел лисичку И подумал – хорошо! Вся разлапилася ёлка, Дуб желаньем изошёл. Мишка толстый скушал волка И подумал – хорошо! Всё толково, без излишка, Кто увидел, тот нашёл. Егеря убили мишку И решили – хорошо! Егерь выпил бочку пива Ну, и тут же «отошёл». Крест поставили красивый И решили – хорошо! На земле мы только гости, Что добавишь тут ещё? Червячок покушал кости И подумал – хорошо! Круг замкнулся, у природы Правда всё, а не обман! Вон уже из-под колоды Появился таракан!

Нет, ещё никто не помер, Не тайфун и не война. Еду я худеть в Ганновер, Сам не знаю на хрена! Что-то всё же беспокоит, Что-то на сердце свербит, Что там сделают со мною Мне никто не говорит. Может, срежут складки жира, Скипидаром член натрут, Вставят клизму из кефира И снотворное дадут! Поутру обмоют тушку, Обмотают простынёй, Сунут чёрствую горбушку И свечу за упокой. Запакуют в одеяло, Бросят на цементный пол, К потолку подвесят сало, Чтоб слюною изошёл! Ну, а может быть отравят, И как станет худо мне, По горам скакать заставят С санитаром на спине! Всю неделю я в экстазе, Без воды и без питья Проведу на унитазе – Так сказали мне друзья! За бортом мелькает глобус, Я почти уже кричу – Поверните аэробус, Я обратно полечу! Я измаялся душою, От предчувствий весь вспотел И усох, наверно, втрое Я, покуда долетел. Вот подъехали к больнице, Хилый ветер пыль унёс… На ветвях – худая птица, А под ней худющий пёс… Всё кругом на ладан дышит, Месяц – жухлый огурец, Я, как только доктор вышел, Сразу понял – мне конец! С виду – он из заключенья Был отпущен встречи для, «Мальчик-с-пальчик» с ним в сравненье Просто жирная свинья! Он сказал, ну как подумал, Что кому разрешено, Ветерок легонько дунул И унёс его в окно! Вот на завтрак утром рано Я пришёл согласно норм, Обнаружил полстакана И какой то птичий корм! Что-то липкое намято, Сок полезный, говорят, Этот сок уже когда-то Пили много раз подряд! На обед на дне в бокале Каплю супа отыскал, Мне пипетку в руки дали, Чтоб её не расплескал… Рядом две седые тени – Со старухой старичок, То ли это с Крупской Ленин, То ли с внучкой червячок! Здесь живут уже неделю, Плохо слышат, в бок глядя, И настолько похудели, Ходят только под себя! А была семья и дети, Тоже пили на ночь «соль», Счас остались только эти, Остальных поела моль. Внук был с ними жирный жутко, То, что видел, то и жрал, На вторые ровно сутки Он уже в пробирке спал. Вечерами внук молился, Бился об пол в неглиже, И от скуки удавился На четвертый день уже. Я от ужаса извёлся, Я не мог уже глотать, Я до номера доплёлся И забился под кровать! За стеной сосед рыдает, Говорят – поймал кураж, В щель под дверью пролезает Он на точечный массаж. А другой пошел к девице И уснул, не заплатив, Отнесла его в больницу, Завернув в презерватив. Про кого-то и не знают, Как печенка, как живот: Он вообще не отвечает, Он под плинтусом живет! Но зато вот на билетах Экономия у нас – Пукнешь под Берлином где-то И в Находке через час! Нас об этом вечер каждый Местный доктор просвещал, Сам попробовал однажды – Полбольницы обосрал! Здесь массажи и прогулки, Грязь лечебная опять, Мне бы корочку от булки, Хвост селедки пососать. Люд здесь добрый и сердечный, Здесь не сыщешь злых людей. Хорошо здесь жить, конечно, Девять дней и сорок дней! Где-то режут буженину, Жарят мясо на огне, Эта страшная картина Просто мозг проела мне! Тот тому суёт тефтели, Тот не ест их, пидарас, До чего же, в самом деле, Обнаглел народ у нас! Жрут, паскуды, на банкетах, Я б за это убивал, Я б расстреливал за это, Я бы яйца отрывал! Ладно, люди, но козявки?! Вон ползет кузнечик вниз И грызет, подонок, травку! Я б те горло перегрыз! Кость глодает лев-зараза, Рыбу жрет говнюк-тюлень, И доводят до экстаза Эти мысли целый день! На восьмые сутки стали Сниться бублики с дырой, Их давали как медали Тем, кто умер как герой! Снились мне жена и дочка, Я от голода кричал. И еще бы два денечка – Я сожрал бы глав врача. К счастью выбрался обратно, Я жену прижал к груди. И в машине аккуратно Лег на коврик впереди. Как добрался я до дома, Сразу брюки снял, трусы. И на радость всем знакомым Встал с ногами на весы. Что хотелось, то и сталось, Мне волшебно повезло: В результате оказалось, Я прибавил два кило!

Я собрал вас на прощанье, Огласить чтоб завещанье. Все вы тут моя родня, Все вы любите меня. Я в ответ сказать готов – Я люблю вас. Мазлтоф! Потому и на прощанье Я прочту вам завещанье. Мне вам нужно рассказать... Сара, прекрати орать! Йосик, дедушка больной, Подавись своей хурмой! Повторяю. На прощанье, Я составил завещанье... И не надо мне мешать, Клизма может подождать! Шмуль Абрамыч, я сказал... Наплевать, что жидкий кал! То есть, как это, ей богу, Клизму вставить на дорогу? Отойдите от кровати, Вместе с вашей няней Катей! Ах, вам нужно как врачу, Вставьте Робиновичу! Продолжаю. На прощанье, Я составил завещанье... Робинович, что вы ждете, Шмуль Абрамыч на работе! Робинович, намекну – Я про вас упомянул... О, у вас не хватит рук! Доктор, он уже без брюк. Тихо! Значит, на прощанье, Я составил завещанье. Счас начну перечислять... Сара, перестань орать! Что, не я. А кто орёт? Робинович? Идиот. Шмуль Абрамыч, вы еврей, Можно, кажется быстрей. Ах, еще кому-то хватит? Ну, так вставьте няне Кате! Самуил, кончайте петь, Мне дадут здесь умереть? Люди, дайте на прощанье Я прочту вам завещанье! Значит так. Параграф первый... Исаак, не рвите нервы! Совершенно не к лицу Вам сейчас хрустеть мацу! Ой, мне плохо, нету сил, Кто оркестр пригласил? Почему в такую рань? Почему такую рвань?! Как не вспомнить мать честную! Рано, рано «отходную»! Сара, что они сыграли? Мне плевать, что заказали! Сколько стоит эта банда? Сколько? Жри одну баланду! Сара, дай им три рубля, Моего здоровья для! Кто, скажите, на прощанье Хочет слушать завещанье? Ну кончайте канитель. Что ты влез ко мне в постель? Плохо слышно, пень с трухой, Потому что ты глухой! Ты не слышишь разговор? Сара, где его прибор?.. Что пощупать между ног? Пусть тебя накажет Бог! Тётя Песя, Фрума, Рита, Уберите паразита! Так. Начнем сначала, дети. Я оставил бабе Свете... Кто опять мне тут мешает, Что там в дверь не пролезает? Подойди ко мне, парнишка... Что принес? Какая крышка? Провалиться всем вам чтоб, Кто сказал – вносите гроб?! Чтоб вам день казался ночью! Кто там крикнул – «Долго очень!» Голда, тварь, не трогай Аду! Борух, дай жене по заду! Перестаньте бить посуду, Тётя Бэлла не паскуда! Тётя Бэлла билетёр. Кто там гадит на ковёр? Кто пустил сюда собаку? Прекратите вашу драку! Бронислава, очумела, Ты зачем на Эмму села? Кто там кинул в тётю Катю, Тётя Катя вся в салате! Рэбэ Бойзас, вам из носа Нужно вынуть папиросу! Вставил кто – не видел точно, Но она воняет очень! Ну, а я то тут при чём? Аккуратней с кирпичом! Что такое, тётя Песя, Оторвали Рэбэ пейсы? Нет, не надо клеить клеем, Он очнется, сам приклеит. Ой, не бейте Двойру тазом! Выньте пса из унитаза! Не стрелять! Не на охоте! Вы нам люстру разобьёте!! Вот уже патруль пришёл, Это очень хорошо. Капитан, ко мне солдата Положите с автоматом. И достаньте пистолет. Что б Вам жить пять тысяч лет! Вы еврей, простите, пан? Ах, вы просто капитан. А солдат – еврей, простите? Негр? Что вы говорите! Прямо сказка, прямо сон, Я то думал в маске он! Ах, так негр для острастки Ходит с вами в чёрной маске? Понимаю – маскировка. Капитан, мне так неловко, Но хочу узнать заранье... Не хотите обрезанье? И не больно, между прочим, Но зато красиво очень! Как хотите, я не волен... Генерал ваш был доволен... Всё, ни слова, умолкаю. Я, простите, умираю И хотел бы, на прощанье, Всем поведать завещанье! Капитан, вот мой приказ: Если вдруг на этот раз Кто меня прервет на грех, Расстреляйте сразу всех! И тогда, я обещаю, Вам всё это завещаю! И прошу не рассуждать! Сара, перестань орать! Всё. Читаю завещанье. Оставляю на прощанье: Еве Марковне – комод... Кто засунул цимес в рот? Эй, послушай-ка, солдат! Ты зачем доел салат? Капитан, вы на работе! Так зачем вы карпа жрёте? Рэбэ, я спросить осмелюсь, Вы зачем за стол уселись? Как вы будете потом Петь молитву с полным ртом? Сара, что столбом стоишь, Он сожрёт всю рыбу «фишь»! Там хоть что-нибудь осталось? Он засунул всё под талос. У него форшмак в мешке! Бейте торой по башке! Хаим клёцки – это маме! Кто там жрёт икру руками? Что «не чокаясь, давайте»? Нет, не надо, не вставайте! Шмуль Абрамыч, при царизме Пили вы вино из клизмы? Так чего же вы сейчас?.. Кто открыл на кухне газ?! Дети, дети, что с котом? Кто накрыл его тортом?! Сара, у меня вопрос – Кто горячее принёс? Меир, Бог тебя покинет. Да при чём тут – всё остынет! Люди, вы ж пришли прощаться, Перестаньте угощаться! Не валяйте дурака, Я немножко жив пока! Вы ж собрались на прощанье, Чтоб послушать завещанье!.. Завещанье чтоб послушать! Перестаньте петь «Катюшу»!! Спрячьте скрипку, Самуил! Кто Кобзона пригласил? Я с ним вовсе не знаком, Почему он там с венком? А ещё там что за люди? Нет, концерта здесь не будет! Нет, не будет здесь банкета! Беркес продал вам билеты? Так спросите вы построже У его еврейской рожи! Он билеты продавал, Пусть ответит за скандал! Я за Беркиса не буду! И пошли все вон отсюда!! Надоели, вашу мать! Я раздумал умирать!! Вам, евреи, в назиданье Разрываю завещанье! Проклинаю всё семейство, Ухожу из иудейства! Пусть мне поп окрестит лоб, Муэдзин пускай споёт, Пусть тибетские монахи Влезут в жёлтые рубахи И с молитвой покаянья Совершат мне пришиванье!! Это будет Божий знак. Больше я не Исаак. И прошу запомнить на ночь – Я теперь Иван Иваныч! Всё, мы с вами не знакомы! До свиданья, до погрома!..

1 5 12 76 9034 65 78 2 4 3 65 49 32 012 43 87 601 76 8 32 87 196 5 54 32 0 0 87 6 54 4598 12 4 9 70 9 76 55 30 923 1 19 06 7 1 5 12 76 9034 65 78 2 4 3 65 49 32 012 43 87 601 76 8 32 87 196 5 54 32 0 0 87 6 54 4598 12 4 9 7 8 9 76 55 30 923 1 19 06 70 1 5 12 76 9034 65 78 2 45 3 65 49 32 012 43 87 60 1 76 8 32 87 196 5 54 32 0 0 87 6 54 4598 12 4 9 70 1 5 12 76 9034 65 78 2 45 3 65 49 32 012 43 87 60 1