Дана команда, и на взлёт, Зависнув на мгновенье над землёю, Уходит на заданье вертолёт, Пугая птиц раскраской боевою. О сколько раз он нас спасал, В последний миг, когда уже на грани, Он нас из преисподней вынимал В Чечне, в Афганистане, в Дагестане. Он там садился и взлетал, Где ангелы летать не могут даже, Он небо словно пашню пропахал С коротким «МИ-восьмой» на фюзеляже. На карте курс самой судьбой Проложен от приказа до приказа, Иконка над приборною доской От, Господи прости, дурного глаза. Святой Георгий с облаков, Насквозь пробивший череп вражий, Не просто покровитель летунов, Четвертый в каждом лётном экипаже. Там где-то бой уже идёт И смерть уже поёт на тризне. На бреющем пробьётся вертолёт, Там ждут свои, а это выше жизни! Он где-то рядом за горой, Истерзанный с пробитыми бортами, Наш боевой товарищ «МИ-восьмой» А значит, всё в порядке будет с нами.

Суровый край омыт волной седою, И скалы грозные хранят его покой. Здесь нету места слабому душою, Здесь служат сильные и с гордою душой. На Севере мы стали моряками И сквозь шторма суровые пройдём. На мачте стяг Андреевский над нами, А, значит, мы нигде не пропадём. Идём в поход, за нами буруны крутые, Со службой мы повенчаны судьбой, Вы только ждите, ждите нас, родные, И мы вернёмся обязательно домой! Душа морская вечно нараспашку, Открытый взгляд, улыбка без забот, В любой мороз согреет нас тельняшка, Вот, он какой – морской военный флот! В наследство нам досталась честь и слава, Отцов и дедов гордость и броня, Мы здесь стоим – морской форпост державы, Границы Родины на Севере храня!

Мы форму носим так и не иначе, Для нас с тобой преграды нет нигде. Мы лётчики морские, это значит – Морские волки в небесах и на воде! Припев: Полоска взлётная короткая такая, Короткая, как жизнь, для нас с тобой, Петлички лётные, но вот душа морская, Такое счастье нам даровано судьбой! Морские лётчики особого разряда, Два океана нам предстало защищать – Над нами неба синего прохлада, Под нами без конца морская гладь! Припев. От носа до кормы не палуба качает, Здесь взлётная полоска над волной, С неё взлетаем, и она встречает, Когда с полётов возвращаемся домой! Припев. Не в километрах курс на картах отмечаем, Морские мили курс проложат боевой, Как лётчики мы каждый раз взлетаем, Как моряки приходим в порт родной! Припев.

В любом бою, в любом походе сложном, Не мощь огня и не крутой вираж, Победа там, где действует надёжный, Сплочённый воедино экипаж. На флоте это слово многогранно, Оно на флоте высший властелин, Когда от кока и до капитана Все действуют и дышат, как один. Здесь слово «сослуживец» не подходит, Душевней и сильнее во сто крат Другое слово мне на ум приходит, Другое слово, это слово «брат»! Мы братья по солёному простору, По вахте, по тревоге боевой, По крепкому мужскому договору, И по походке, чуть вразвалочку, морской! Мы под огнём и штормом не склонялись, Не верили в могущество богов, Мы высшему Закону подчинялись – «Один за всех и все за одного»! Уют матросский не был наш отлажен, «Устав» морской нас круто брал в тиски, Но тот, кто был однажды в экипаже, Родня навек, до гробовой доски! Мы жили так, и будем жить отныне, Пусть китель поменяем на пиджак, Фуражку с крабом с головы не скинем И без тельняшки нам нельзя никак! Пусть впереди успехи и победы, Пускай в Кремле мы будем заседать, Но мы по-флотски макароны за обедом До дней последних будем вспоминать! Влюбиться можно, пожениться даже, И жить в достатке, не о чем тужить, Но если вы не стали экипажем, Вам с ней, клянусь, и года не прожить. Душа морская нет, не выдумки, поверьте, Она, как символ, как маяк во мгле, Предательство для нас страшнее смерти, Нам честь дороже жизни на Земле! Пускай простимся с кораблём и морем И старость пусть берёт на абордаж, Навеки с нами в радости и в горе Семья родная – флотский экипаж! И в час прощальный горевать не стоит, Когда в поход последний мы пойдём, Нам кто-нибудь в толпе просемафорит – Спокойно, брат, семь футов под килём. Морскую дружбу время не остудит, Наш экипаж – надежда и оплот, На том стоял, стоит, стоять и будет Российский боевой военный флот!

Внучка бегает по пляжу, Завиточек на виске, Я сижу, смотрю и даже Чушь рисую на песке. Вроде кошка хвост загнула, Вроде мышка на доске, А волна опять слизнула Мой рисунок на песке. Человек... ведро... корова... Дом с трубою вдалеке, А волною смыло снова Мой рисунок на песке. Вроде, как игра такая: Нарисованное мной Всё мгновенно исчезает, Всё смывается волной. Вывел рожицу кривую, Ножки-ручки крендельком. Всё рисую и рисую, Будто вспомнилось о чём... Вот таким я был когда-то, Словно клоп на волоске, А потом пошёл в солдаты, Вот... таким, как на песке... Вот... была такая рота... Вот... рисую старшину... А потом из пулемёта Кто-то нас перечеркнул... А потом я полз куда-то На родимый голосок... Не рисуется, ребята, – Осыпается песок... Ну и пусть, и слава богу, И не надо вспоминать. Нарисую-ка дорогу И на ней родную мать... Мама руку протянула, Я бегу к ней босиком. Всё опять волна слизнула, Как корова языком. Нарисуем всё, как было... Мы идём рука в руке... А волною снова смыло Мой рисунок на песке. И зачем никто не знает Я тут что-то рисовал? Всё равно волна смывает То, что я навспоминал... Да и кто же поминает, Чем мы в юности живём? Время, как волна смывает Час за часом, день за днём... Можно даже и до края Весь песок изрисовать, Набежит волна другая И сначала не начать... Не начать дружить сначала, И любви не грянет гром... Время всё давно слизало, Как корова языком... А волна опять вскипела, Изумрудное стекло... Что-то сердце заболело, Мне, наверно, напекло. Внучка бегает по пляжу, Завиточек на виске, Я сижу, смотрю и даже Не рисую на песке.

Вкус к жизни с молоком еще в младенчестве Мы научились тонко познавать, Вкус дружбы, даже вкус любимой женщины У нас до края века не отнять. Мы знаем вкус разлук и расставания, Обиды горьковатое вино, И вкус любви пьянит на расстоянии, Хотя любовь ушла давным-давно. Знаком нам вкус побед и поражения, Солёный вкус потери навсегда, Предательство на вкус мы, к сожалению, Легко определяем иногда. Стирается с годами осязание, Слабеет слух, глаза уже не те, Бог дал, мы вкуса покаяния В мирской не ощущаем суете. Нас не обманут пряности и соусы, Мы истину на вкус определим, Мы верим чувству более, чем голосу, На том стояли мы с рожденья и стоим. И в мире Муз, и в море удовольствия, Не оскорбляя видом знатока, Наш вкус, как штурман на довольствии, Находит верный путь до маяка. С годами утверждаемся во мнении, Что вкусу нужно верить до конца. Но все же гложет и терзает нас сомнение: Чего-то не хватает до венца. И умирая, Господи Иисусе, Вцепившись в жизнь немеющей рукой, Осознаем – важнее послевкусье! И с этим мы отходим на покой...

Пишу стихи обычно по наитью, Пишу, как на душу положит Бог, Пишу во сне, пишу порой в подпитьи, Когда согрет, ну и когда продрог. Пишу, когда наелся до отвала, Пишу, когда от голода дурман, Пишу, когда в кармане денег мало, Пишу, когда наполнен мой карман. Пишу, когда жена воркует рядом, Пишу, когда меня целует дочь, До умопомраченья, до упада, Особенно, когда приходит ночь. Когда погаснет свет и только свечка, Горит в тиши на письменном столе, Дрова, искря, потрескивают в печке И отблески танцуют на стекле. Тогда я вроде слышу чьё-то пенье, Тогда снисходит на сердце покой, И благодать и вдохновенье Моею властвуют рукой. Ложатся строчки стройными рядами, И рифма вдруг размеренно строга Я не пишу, стихи ложатся сами Я лишь слежу, как движется рука. Как будто бы не мой, а чей то разум Рождает образы в рифмованной строфе, И чистый лист уже заполнен разом, Я только карандаш держу в руке. Потом уже читая в изумленьи, Вникая в смысл, возникших этих строк, Я понимаю с тихим сожаленьем, Что сам бы написать я этого не смог.

Поглядеть — так это даже странно, Но уж так даровано судьбой, Двадцать лет стою у барабана, Как у мавзолея часовой. Сын женился, подрастает внучка, Дочь в «шестой» уже пошла сейчас, Скоро и она своих детей за ручку Поведёт с цветами в первый класс. Зеркало предатель и обманщик, И хотя уже седая борода, Всё равно я юный барабанщик Для всего народа навсегда. Иногда мне кажется, что мигом Динозавры вымерли при мне, Что монгольское промчалось иго На татарском взмыленном коне. Крепостное право отменили, Декабристы в каторгу пошли, Ленина вождём провозгласили, Позже в мавзолей его снесли. Две войны и пятилеток планы, Новый гимн из пересохших губ, Только я стою у барабана, Как у лукоморья старый дуб. За окном мелькают дни и годы, Прошлое торопит всё сильней, Не увидеть мне уже свободы, Ни жены мне не увидеть, ни детей. Старость, видно здесь меня нагонит, От морщин очистится чело. Здесь у барабана и схоронят, И напишут имя на табло. На одно надеюсь, что уж скоро По заслугам Бог и мне воздаст, Встану с барабаном у собора Может, кто и денежку подаст.

Из века в век десятки поколений, Воздевши в небеса с надеждою глаза, Молились, опустившись на колени, Чтоб миновала их смертельная гроза. Чтобы лоза созрела винограда, Чтоб на полях зерно не полегло, Чтоб от волков не пострадало стадо, Чтоб в доме было сытно и тепло. Чтоб отелилась вовремя корова, Чтоб до весны хватило бы еды, Чтоб дети были живы и здоровы, Чтоб род отворотило от беды. И миллиарды просьб ежемгновенно Возносятся с Земли на небеса, Простёршись ниц, коленопреклоненно, На все земные голоса. В расскаяньи, в печали и в тревоге, В весёлый миг на свадебном пиру, На трудной и извилистой дороге, В вечерний час и рано по утру, Кто радостно, кто слёзно, кто тоскливо, Со всеми кто, а кто в сторонке сам, Кто шёпотом, кто молча, кто с надрывом, Молитву обращает к небесам. Благодарят за то, что не оставил, Что в трудный час помог и уберёг, И на дорогу верную наставил, И дал надежды путеводный огонёк. Благодарят за укрепленье в вере, Среди мирской никчёмной суеты, И эта благодарность в полной мере, Есть существо духовной чистоты. Молитвы эти — островки в тумане, Средь моря просьб, которых миллион, И все их выполнить никто не в состоянье, Хотя, конечно, всемогущий Он. И просят, словно нищий подаянья, Кто славы, кто богатства, кто чего, Без веры, без любви, без покаянья, Не делая при этом ничего. И ничего вообще не создавая, Лелея только собственный уют, И на виду крестясь, не уставая, Крестясь, ограбят и, крестясь, убьют. Из них никто не просит о прощенье, О средстве от своих душевных ран, Свечу зажгут и в праздном умиленье, Отправятся в соседний ресторан. И там под рюмку радостно и пышно Попросят, походя, о чём-то о своём. От этих просьб молитв уже не слышно, И небо всё темнее с каждым днём. Но по законам вечным мирозданья, Услышан будет каждый стар и мал, И отказать хотя не в состоянье, От этих просьб Он, кажется, устал. Слова за богохульство не сочтите, Подумайте о Нём, ну хоть чуть-чуть, Хоть час, ну хоть минуту помолчите, Ну, дайте ж и Ему передохнуть!

То ли сбылося пророчество, То ли сбудется потом, Заглянуло одиночество В мой уютный тихий дом Завернуло, чтобы, Господи, Отогреться у огня, Заглянуло, вроде походя, И осталось у меня... Вон свернулося на коврике, Со Вселенной не в ладах. В тишине бормочут ходики Об утраченных годах... Как осколки мироздания, Никому не нужный хлам, Только вот воспоминания Тихо бродят по углам... С пожелтевших фотографий Улыбаются друзья, Рядом церковка Кутафья, А за ней поля... поля... И уже не различимо Никого и ничего, Вроде я проехал мимо, Мимо счастья своего... Не придёт уже соседушка Бытие залить вином, Не расскажет старый дедушка О прошедшем перед сном... Под окном в свирель не дунет Деревенский дурачок, И никто уж не подсунет Одеяло под бочок... Не прильнет к губам подружка, Не встревожит волчий вой... Крестик медный под подушкой На веревочке простой... Не могу увидеть лица Сквозь туман и времена... Тихо на плечи ложится Белым снегом седина... Пожелтевшая тетрадка, Старый кот глядит во мглу, И качается лампадка Перед образом в углу... Лунный свет в окно струится Эхом давних голосов. Перечёркнуты страницы Телефонных адресов. Не пройтись весенним садом, Не наполнить смехом дом. Все мои собрались рядом На погосте за холмом... Тишина, Её Высочество... Не понять и не прогнать... Спит спокойно одиночество, Не видать, и не слыхать...

Зачем пришёл я в этот мир? По всем земным законам – Я, в общем, просто пассажир Из общего вагона. Несётся поезд сквозь года, Самой судьбой влекомый, И где сойду я и когда И где ответ искомый? Какой длины отмерен путь, Спросить бы у цыганок, Уже заждался где-нибудь Конечный полустанок. Как дни мелькают за окном, Им не остановиться, Я только что вошёл в вагон, А уж пора проститься. И кто всегда делил со мной Все беды и победы, Один сошёл, ушёл другой, А я всё еду, еду... И вроде, нету ничего, Чтоб жгло на сердце где-то, Быть может, обижал кого, Так не со зла всё это. И, вроде я не занимал В пути чужого места, Не предавал, не продавал, Как это всем известно. Не очень, вроде, и спешил И ехал по билету, А если я, когда грешил, Так всё забылось это. Да что об этом говорить, Теперь уж нет резона, Ах, на подножку мне б вскочить У первого вагона... Ах, мне б тогда найти мотив И ритм бы мне стокатто. Ах, я б тогда локомотив Повёл бы сам, ребята! И впереди состава встав, И взявши управленье, Быть может, я б повёл состав Не в этом направлении! Я б по-другому начал жить, Со старта, изначально... Да, что об этом говорить, Ну, не дал Бог. Печально... Ах, нет, ну что вы, господа, Я не таю обиду. Я без всего вошёл сюда, Вот без всего и выйду... И вряд ли вспомнит этот мир На дальних перегонах, Что был такой вот пассажир Из общего вагона...

Всё сон один и тот же снится, Меня преследуя везде, Как будто смог я очутиться Я даже сам не знаю где. В каком то маленьком домишке, В пяти часах от большака, С давно прочитанною книжкой И грудою журналов с чердака. Чтобы в печи дрова трещали, Чтоб ветер грустно пел в щели, И чтоб часы в углу стояли, Вот именно стояли, а не шли. И тускло чтоб блестел початый Кувшин хрустальный коньку, Чтоб самовар стоял помятый С гербом старинным на боку. Чтоб сумрак дома потаённый Вокруг меня покой сгущал, Чтоб фитилёк в стекле зелёном Уютно угол освещал. Чтоб сенбернар, разлёгшись чинно, Уютно греясь у огня, Глазами старого раввина Смотрел печально на меня. И чтоб портреты чьи-то плыли В уютной мягкой тишине, Но чтоб черты не видны были, А только тени на стене. Чтоб за столом сидела мама В платке пуховом на плече, Текли бы строчки Мандельштама, Как капли воска на свече. Чтоб дождь со снегом в этот вечер Творили в мире непокой, Чтобы в окно промозглый ветер Стучал замёршею рукой. А здесь бы кошка грела спину, Лизал огонь дрова в печи, И где-то звуки клавесина Дрожали б в сумраке ночи. Чтоб сон склонил меня на ложе, Чтоб вдруг покой сошёл ко мне, И чтоб я сам вдруг стал похожим На те портреты на стене.

Я ненавижу телефон, Когда звонит некстати он! Как только смежит веки сон, Как только лень берет в полон, Как только лестью покорён, Всегда звонит некстати он!.. Я ненавижу телефон, Когда я страстью опьянён, Когда бокалов слышен звон, Когда возносишься на трон, Всегда звонит некстати он!.. Я ненавижу телефон, Когда преследует закон, Когда теряешь миллион, Когда плетёшься с похорон, Всегда звонит некстати он!.. Я ненавижу телефон, Когда враги со всех сторон, Когда тяжёлый скользкий склон, Когда заклинило патрон, Всегда звонит некстати он! Я ненавижу телефон!.. Он никогда не зазвонит, Когда труба всю ночь гудит, Когда стакан уже допит, Когда всего тебя мутит, Он никогда не зазвонит!.. Он никогда не зазвонит, Когда жена во сне храпит, Когда кусает паразит, Когда соседский пес скулит, Он никогда не зазвонит!.. Он никогда не зазвонит, Когда тоска в тебе сидит, Когда от горечи першит, Когда «под ложечкой» свербит, Он никогда не зазвонит!.. Он никогда не зазвонит, Когда последний час пробит, Когда холодный пот струит, Когда в груди уже хрипит, Он никогда не зазвонит... Я ненавижу телефон...

Ах, дорогая моя незнакомка, Если хотите, шепну Вам негромко, Если изволите, выкрикну громко-прегромко, Уж, извините, но я Вас сегодня нашёл! Я Вас искал и зимою и летом, Я, Вас не зная, любил без ответа, И обойдя ну почти что полсвета, полсвета, Уж, извините, но я Вас сегодня нашёл! Да, мы не ровня, и я это знаю, Да, Вы такая совсем молодая, Да, у меня шевелюра седая, седая, Уж, извините, но я Вас сегодня нашёл! Может, из прошлого Вы появились, Может, с вечерней звезды опустились, Может, из детского сна Вы явились, явились, Уж, извините, но я Вас сегодня нашёл! Пусть, этот вальс безусловно прощальный, Завтра в поход отправляюсь я дальний, Может победный, а может печальный, печальный, Уж, извините, но я Вас сегодня нашёл! Видимо, мы не увидимся с Вами, Ветер играет уже парусами, Пропастью время легло между мною и Вами, Уж, извините, но я Вас сегодня нашёл! Музыка стихла и время проститься, Вальс этот будет до гроба мне сниться, Буду за Вас я отныне молиться, молиться, Уж, извините, что я Вас сегодня нашёл!

О чём грустишь, моряк седой, Господь тебя простит, Пустой стакан перед тобой И трубка не дымит. Закрыт портовый кабачок, Давно погас камин, О чём грустишь тут, морячок, Сидишь в углу один? Давай налью тебе вина, Табак для трубки дам, Разделим ужин, старина, С тобою пополам. Очнись, тебе я говорю, Плевать, что свет не мил, Чего ж ты голову свою На руки уронил? Гони печаль свою взашей, Смотри, монеты есть, Хозяин, ну-ка, прохиндей, Тащи нам пить и есть! Зажги свечей побольше нам, В камин дрова подбрось, Ты что, не видишь, шарлатан, Устал с дороги гость! Послушай, друг, не будь упрям, Открой свои глаза! Ходил я тоже по морям Пятнадцать лет назад. Меня сам шкипер уважал, И сыном называл, Да я, один, в шторма держал Норовистый штурвал! На грот и фок я босиком До клотика взлетал, Гарпун в кита одним броском Прицельно я метал. Все океаны и моря Прошёл за тридцать лет, И, откровенно говоря, Судьбы прекрасней нет. И то же вспомнить я могу, Когда я с рундучком Стоял один на берегу С портовым дурачком. Он веселился и скакал, Когда в прощальный миг Оркестр привычно заиграл И отошёл мой бриг. Прощай, мой шкипер мне сказал, И подчинись судьбе, Ты старый стал, твой час настал, И ты не нужен мне. Так что, теперь вся жизнь моя Вот в этом рундучке, И час последний встречу я В портовом кабачке! Судьба одна у нас с тобой, Нас дни печали ждут, Ушёл в поход корабль твой, А ты остался тут. И нет, когда твой час настал, Лекарства от тоски, Ты здесь теперь на якорь встал До гробовой доски. Ты списан на берег моряк, О чём тут говорить, Уйдут другие за моря, А нам осталось пить! Пить за удачу, чёрт дери, За то, что жив пока, За то, что всё ж огонь горит В груди у моряка! Ты что молчишь, товарищ мой, Ответь же мне, болван, Кивни седою головой И подними стакан! Воспрянь-ка духом, молодец, Три тысячи чертей! Хозяин, эй, да тут мертвец. Поди сюда скорей! Мне жаль, поверь мне, старина, Клянусь Святым Отцом! Хозяин, принеси вина, Я выпью с мертвецом! Суров судьбы земной закон, По правде говоря, Хорошей смертью помер он, Как истинный моряк! Ну что ж, стакан наполню я И встану, старина, Я молча выпью за тебя И за себя. До дна...

На острове Маврикия Циклоны бродят дикие, Циклопами могучими, Сбиваю тучи с тучами! Валы вздымают горами, Над рифами покорными, Ревут штормами-струнами, Дробят гранит котурнами! Басовыми раскатами, Багровыми закатами Сгибают, давят, душат, Впрессовывая в души Страх сотен поколений И пальмы на коленях Стволы, сплетая косами, Поклоны бьют кокосами. Ревёт волна взлетевшая И в пене озверевшая, Терзает берег стонущий, Вдали корабль тонущий... И вой, и стон, и грохот, И сатанинский хохот! Как будто все напасти В порыве дикой страсти Собрались в одночасье Отпраздновать всевластие! И в танце окаянном Кружат над океаном! С неистовым оскалом Бросаются на скалы! В багрянце диких всполохов Встают кровавым Молохом И рвут когтями острыми По острову! По острову! Потом, устав до одури, Об землю ли, об воду ли Дождями рассыпаются И снова растворяются Туманным липким тленом В объятиях Вселенной... На острове Маврикия Такие зори тихие... В ладонях волны синие, Шар в небе апельсиновый, Верблюжьим караваном Плетутся к океану, Подставив солнцу спины, Могучие вершины.. Подушкою на пляже Песок под щёку ляжет, С солёным пряным запахом Почешет ветер за ухом, Погладит тихо плечи, Как мама в детстве вечером... И вдруг все станет просто На этом тихом острове... Тик-так, мгновенья тикают... Так тихо, так... так тихо, так...так тихо...

И снова дождь, за дверью непогода, Свинцово тянутся по небу облака. Как не любил я это время года, Так уж теперь не полюблю наверняка. Призывно ждут тетрадные листочки, Но к ним совсем не тянется рука. Как не писал до этого ни строчки, Так уж теперь не напишу наверняка. Держу в руках давно пустую вазу, В которой не было полвека ни цветка. Как не женился я до этого ни разу, Так не женюсь теперь наверняка. Не жал педаль до пола, до отказа, Не сбил врага ударом кулака, Как не дружил до этого ни разу, Так уж теперь не подружусь наверняка. Не рисковал по-крупному ни разу, Ни разу не свалял я дурака. Зачем я жил? Не дам ответа сразу, Да и потом не дам наверняка.

Мой старый, добрый, милый друг, Свидетель Бог, нечасты наши встречи, Но средь безумной суеты вокруг Приятен мне с тобою проведённый вечер. Наш тихий стол в твоём кафе Незыблемость компании привычной, С полуусмешкой лёгкой подшофе Наш разговор под рюмочку «столичной». Какой то здесь несвойственный уют, Полузабытый с детства запах дома, Здесь бубушки котлеты подают. Мне мило здесь и всё мне здесь знакомо. Здесь наши жёны обо всём, Друг к другу шепчут втихомолку, Горит свеча таинственным огнём, Блестят шары на новогодней ёлке. А мы, хлебнув глоток-другой, Затеем спор о судьбах мирозданья, Прольётся в сердце сладостный покой И странное нахлынет состоянье. Как будто бы кораблик по волнам Скользит сквозь шум толпы московской, Горит свеча, клубится, как туман, Дымок от длинной папироски. Пузатая бутылка на столе Укажет путь в неведомом просторе, Разгладятся морщинки на челе В неспешном тихом разговоре. Накрытый стол давно забыт, Мы говорим, о чём не знаем сами, И пол не пол, а палуба скрипит, Качается под нашими ногами. Крахмальной скатертью накрыт Средневековый стол дубовый, Горит свеча, звенит бушприт, С натугой режет вал тяжёлый. Там за бортом бурлит поток, Несётся время странными скачками. Огнями Эльфа наш расцвечен потолок Усталыми и грустными богами. И время свой, замедлив ход, Уляжется под старыми часами, Замкнется круг, сомкнётся свод Над нашими хмельными головами. Мне мило то, что знаю наперёд, Что будет всё без перемены, Так было много лет, и каждый год Традиция хранится непременно. Горит свеча, гостей водоворот, Стекает стеарин устало, Сейчас к нам кто-то подойдет Нальёт вина в хрустальные бокалы. Под утро ждёт тарелка щей, Два пирожка с начинкою мясною, От этих милых и простых вещей Зима покажется весною. Пускай гремят шторма вокруг, Наш бриг вперед идет отважно, Хотя со стороны, мой друг, Кораблик кажется бумажным. Я не хочу судьбы иной, Угодно Богу было нас свести, Сгорит фитиль, зажжём другой, У нас запас на много лет пути. До гавани ещё далёк наш путь, И паруса наполнены ветрами, Нас пятеро опять и в этом суть, И, чёрт возьми, плевать нам на цунами! Пять человек наш верный экипаж, Пусть злые языки о нас вовсю судачат, Плывет вперёд кораблик наш, Да будет так, а не иначе!

Два друга детства Кунь и Фунь, Китайцы, что возьмешь? В Китае, ты куда не плюнь, В китайца попадешь. Так вот, два друга Кунь и Фунь Сажали виноград. Их старый дедушка Си Пунь Покушать был бы рад. И три сестры, и сват, и брат, Ну, все до одного Любили кушать виноград И больше ничего. Не все в Китае любят рис, Вранье и наговор! От риса, как тут не крутись, Случается запор. Вот стало голодно зимой, Шёл снег, и дождь, и град. Когда же, ждали всей семьей, Созреет виноград? Старались братья Кунь и Фунь Минутой дорожить: До урожая мог Си Пунь И вовсе не дожить! И приходилось им терпеть Мороз, метель, грозу, Чтобы теплом своим согреть Кормилицу лозу. Замерзли братья Кунь и Фунь, Но вызрела лоза. Из глаза старого Си Пунь Скатилася слеза. И три сестры, и сват, и брат, Кто мог еще ходить, Пришли, собрать чтоб виноград И деда накормить. Но дыбом встал пучок волос, И лёг за рядом ряд. Пришёл Андрей, пришёл Деллос И съел весь виноград! С тех пор у храма Шао Лунь, Что скалами зажат, И брат, и сват, и дед Си Пунь В сырой земле лежат. Гранит от времени зарос, Прочтёшь лишь наугад: «Пришёл Андрей, пришёл Деллос И съел весь виноград!»

Немало в истории есть архетипов, Сие – не пустые слова, Но среди всех архетипов – Архипов Совсем уж иная глава. Давайте рассмотрим, давайте изучим, Теорий нам хватит на век, Он, может, вообще собирательный случай, А не живой человек. Поднимем архивы, забыв про полипы, Прокрустово ложе найдем, В котором бы мог поместиться Архипов И, может, хоть что-то поймем. О, Боже, каких только памятных типов Собрал Ломброзо в назиданье для нас! Никак не подходит под это Архипов Ни с зада, ни в профиль, ни в фас. По типу никак не громила заплечный, И точно не карлик с большим кирпичом, Старуха-горбунья похожа, конечно, Но горб тут вообще ни при чём. Быть может, не там мы вначале искали, Вот справочник фельдшера есть. Возможно, он там, среди всех аномалий, А их тут, поверьте, не счесть. Откроем страницу «душевнобольные», Нет, не похоже... Ещё пролистнём... «Хромые»... «косые»... «кривые»... «глухие»... «Беременность» – это вообще не о нём. Картинки, таблицы, клише логотипов... Наверно, какой-то просчёт! Тут нету болезни с названьем «Архипов». Ну ладно, поищем ещё. Давайте поищем среди ваххабитов, Случается в жизни курьёз, Но, нет ваххабитов с фамильей «Архипов», Мне жаль ваххабитов до слёз. Не то, и не это, мы с вами на грани, Труды обратились во тлен, А может, Архипов – вообще марсианин, Квадратный такой многочлен? Откроем скорее иные скрижали И средь великих имён Мы с вами, кончено же, то, что искали В истории точно найдём. И млея в поту от азарта, Увидим за древностью лет От Ирода до Бонапарта... Что только Архипова нет. Воителей грозные лики И рыцарства славного цвет, Тут есть Александр Великий, И только Архипова нет. Тут есть Чингисхан и де Косса, Софокл, Апулей, Иофет, Есть даже Навуходоносор, И только Архипова нет. А летопись толще и толще И в ней и Ростан, и Золя... Хотя на Архиповых, в общем, Стоит и стояла Земля. Не стоит искать, к сожалению, знаю, За медью великих идей Мы как-то всегда забываем Простых незаметных людей. Отбросим скрижали, отринем печали, Найдём мы типаж всё равно. Его на работе как будто видали, Но мельком и, вроде, давно. Постойте! Зачем нам пытаться со скрипом По полочкам всё разложить? Не впишется в это Серёжа Архипов. Я душу могу заложить! Без стонов, стенаний, без всхлипов и хрипов, Без жалоб на нынешний век, Живёт, поживает Серёжа Архипов, Хороший, простой человек. Судьба не простая, но кто это знает, И он не расскажет вовек. Упрямо по жизни с улыбкой шагает Хороший, простой человек. Мы столько пропели и столько пропили, И это, друзья не позор, Мы в Косово вместе на танке катили С коротким названьем «Кейфор». И, если случится вдруг горькое лихо, Не буду звонить не «ноль три» ни «ноль два», Есть адрес приметный – Серёжа Архипов, И это не просто слова. Подводим итоги и видим мы что же Удачливый выпал нам век: Живёт рядом с нами Архипов Серёжа, Хороший, простой человек. Поднимем бокалы за то, что дороже, Чем самый святой оберег – За то, что живет рядом с нами Серёжа, Хороший, простой человек.

Портрет его без приукрас и фона Довольно прост, как прост и он: Он почему всегда без микрофона, Да потому, что прячется легко за микрофон. Но он с судьбою не играет в жмурки, Минута каждая достаточно проста, Пятнадцать ложек кофе на мензурку, Не вынимая сигареты изо рта. А говорят, что никотин опасно, Что капля лошадь может погубить, А вот его на корте поглядеть и ясно Курить не вредно, вредно не курить! Везде шептали –юность алкогольна, И сколько раз его брались лечить, Но, если Ляля до сих пор довольна, То, может, стоит пить, а вовсе и не пить! И жизнь его игра, а не игрушка, Его в актерство случай заманил. И в детстве Бог на самую макушку Ему, наверно, руку положил! Нельзя переиграть мультяшного героя, Актер не может, это «мове тон»! Но, полагаю, вспомнить стоит, Что лучший «Печкин», безусловно, он! Его ролей никто не позабудет, Но отчего меня бросает в жар? Я видел, как его детишки любят, А это, согласитесь, Божий дар! И если дружба всё же существует, То это точно, братцы, про него – Смеяться так, как он и так, как он горюет, И не просить ни у кого и ничего! Все, кто пришли понять бы не сумели, Да я и сам не понимаю ни шиша, Откуда здесь в таком субтильном теле Такая вдруг огромная душа. Наверно мне не выразить словами, Я с ним полнеба вместе пропахал, Я видел сам, как обожженными руками Он двадцать дней держал штурвал! Здоровяков немало Бог наделал, Но если снова станет горячо, Я обопрусь своим нелёгким телом На это очень узкое плечо! Вот он не бросит точно на дороге, И не предаст, уверен я вполне, И если снова вдруг поднимут по тревоге, Хотел бы с ним стоять спиной к спине. Мы редко видимся, такая незадача, Такое время – кто кого сожрёт, Но если мы с женою здесь, то это значит, Что нашу дружбу это не порвёт. И ничего тебе я, друг мой, не желаю, Мне нечего тебе и пожелать, Живи, как жил, дай Бог тебе удачи, Чтоб было с кем по жизни мне шагать!

Прими, мой друг, подарок скромный, А вместе с ним привет огромный От всей семьи. Еще два слова. Я говорил и повторяю снова, Что многих в жизни я встречал, Кого любил и привечал, С кем поначалу я братался, В порыве чушь собачью нёс, В угаре пьяном обнимался, И как-то сразу расставался Без сожаленья и без слёз. Встречал других, их было мало, Судьба, как вешки, расставляла Их на пути. И с рук на руки, Минуя беды и разлуки, Меня, играя и шутя, Передавала, как дитя. То были сильные мужчины, Под стать мифическим Богам, Ни перед кем не гнули спину И всяк судили не по чину, Не по словам, а по делам. Не в этом суть, а вот в чём дело, Что душу мне, мой друг согрело, О чём и речь. Есть только трое, Так предначертано судьбою, Которых, как я ни грешил, Мне Бог на счастье подарил. Их всех одно объединяет, Что странно в наш беспутный век, О чём не думает, не знает, И не особенно страдает Всяк сущий ныне человек. Да я и сам не знал такого – Ни одного худого слова, Что даже странно без сомненья, За время нашего общенья, О них троих, как я сказал, Худого слова не слыхал. Я назову. Был Гриша Горин, Талант по сердцу и уму, Пером владел, как пикой воин, Иной судьбы он был достоин. Ну что ж, Мир праху твоему. А был Никулин дядя Юра, Кому-то друг, кому-то гуру, И как сказал, не помню кто-то, Герой своих же анекдотов. Как многих он по жизни вёл, Но час настал, и он ушёл. И я не то чтоб поминаю Их всех для красного словца, Как рок, как данность принимаю, И равно так же вспоминаю Давно ушедшего отца. Как многолюден мир бурлящий, Но среди всех страстей кипящих Вдруг оказалось в одночасье, Что их немного настоящих. И в пене бренной суеты, Среди не многих – это ты! Я рад, что честь имею ныне Сказать тебе, мой дорогой, Как гражданину, как мужчине, Живи, мой друг, и Бог с тобой!

Мы привыкли всё на части Так делить, как нужно нам, Мы на части делим счастье По минутам, по часам. Говорим – минута счастья, Говорим – удачи миг, Озаренья – одночасье, Наслажденья – высший пик. Чтоб не мучили сомненья Никогда и никого, Нам нужны определенья Абсолютно для всего. Вот, к примеру, для порядка Слово «сладко» подойдёт. Говорим мы – сахар сладкий, Сладкий торт и сладкий мёд. И так дальше, без оглядки Сладко всё, куда ни кинь, Поцелуй бывает сладкий И сладка бывает жизнь. Согласитесь, вот загадка – «Сладкий»: сон, дитё, вода, Вкус победы тоже сладкий, Ну а месть сладка всегда. Как же выделить основу, Как же всё определить? Мне не «сладко», а «сладково». Вот, как нужно говорить! Потому что это слово Всё в себя вместило вдруг, Потому что всё сладково, Всё сладково, что вокруг! Мне сладково жить на свете, Мне сладково песни петь, Как сладковы ночи эти, Просто можно помереть! Всё вокруг меня сладково: Лес, луга и небосвод, Очень верно это слово И такой же здесь народ! С каждым разом сердцем, кожей Ощущаю Благодать, Это, как во Храме Божьем, Вроде душу очищать. Потому меня грешного, Осенило Божество – Я опять попал в Сладково, Чтобы встретить Рождество! Чтоб опять поднять бокалы За любимых и родных, Чтоб теплей на сердце стало, Что свои среди своих! За столом родные люди, Знаю каждого в лицо, Вот Илья, вот Юрка Руди, Вот Серёжа Москальцов. Всё худое минет за ночь, И свершится волшебство. С Рождеством, Андрей Иваныч! Всем вам счастья в Рождество!