В один ясный и прозрачный день, полный сияния белых вершин и огня осенних лиственниц, ушел Черный пес.

Он вильнул хвостом, извиняясь, и пошел от камня к камню, от сосны к сосне.

Жогин видел: пес уходит отсюда не колеблясь. Эта четкость собачьей воли потрясла Жогина.

— Вернись!

Он закричал, и все встряхнулось в голове. Мучительная боль вынудила его схватиться за голову, застонать.

Эхо тотчас швырнуло крик обратно, словно камнем ударило. Такая боль… Не напрасная — пес вернулся.

Он сел и, склонив голову набок, смотрел на Жогина. Испытующими были желтые глаза собаки.

— Что? — говорил ему Жогин. — Думаешь, я сдохну, пропаду, и ты со мной?

Холодны собачьи глаза. Они льют волны недоверия.

Эх! Встать бы на ноги, прикрикнуть. Вот что — не дать собаке уйти! Жогин протянул руку — схватить! — но собака стала пятиться, не отводя желтых глаз. Злоба охватила Жогина: «Убью!» Он потянулся к камню, но собака зарычала и прыгнула к его руке. Щелкнула зубами.

Жогин отдернул руку. Собака, прижав уши, рычала на него.

— Ты не должен оставлять меня одного, — внушал псу Жогин. — Я не хочу быть один. На, грызи, но только оставайся.

Тут Жогин от слабости и обиды на собаку зажмурился. А когда посмотрел, то увидел четкий силуэт пса на тропе. «Ушел, я умру здесь».

И Жогину явилась мысль о недоступной ему — хоть помри! — чистоте снежных гор. Он заплакал от недостижимости суровой горной чистоты. Умирая, уйти в них, чтобы никто не нашел? Но и это невозможно сделать.