— Все. — Сказал Валабуев. — Закрываем лавочку. Давно пора. Повезло Картошкину. Сейчас бы стенгазету оформлял. На свободу с чистой совестью. Кстати, как он тебе?

Шварц пожал плечами.

— Ты хоть в Стамбул смотался. Плахов тебя не узнал?

— Вроде, нет. Знакомились теперь, как ни в чем не бывало.

— Тогда так. — Валабуев вздохнул. — Три дня у нас есть. Сиди в музее, копай до темноты.

— Я и нерабочее прихвачу.

— Что нерабочее?

— Время. Там в музее есть, вы ее видели. Наталья. Мы с ней на вечернюю прогулку собрались.

— Молодец. — Похвалил Валабуев. — Действуй по обстановке.

Не то, чтобы Леня что-то утаил, скорее недосказал. Служебные обязанности ему как-то мешали. Можно удивиться, но человек он был неиспорченный, и тем более не циник. А Наташа была женщина перспективная, и в подколодных расспросах Лене виделось что-то нечистое.

Картошкин ходил с важным видом. В сторону Шварца старался не смотреть, Леня облегчил ему жизнь, разрешил докладывать по ситуации. Плахов никак на Леню не реагировал. Притерпелся, шел к себе в кабинет и оттуда пытался руководить. Раз выскочил, на ходу натягивая пиджак, и куда-то умчался. Видно, кто-то позвонил в кабинет. Неясно, кто. Сюда бы прослушку, но рискованно. Плахов может быть растяпа, но не дурак, в случае провала вся бы операция рухнула.

Кто Леню не принял, это Света. Шварц был человеком Балабуева, и Света помнила, как мужественный Федя защищал музейщиков от милицейского произвола. Чем Шварц лучше? Женщины сгоряча клянутся, что мужская внешность для них не главное. Оставим это утверждение на их совести. Но если ее (внешность), на время отложить в сторону, то невзрачный Картошкин смотрелся намного значительнее, а Ленино дружелюбие шло ему даже в минус. Слишком уж бойкий, знаем таких…

Но это разговоры. А дело было организовано так. Шварц просматривал папки, документы, экспонаты. Пытался найти зацепку для следствия. Шкафы были заставлены и завалены. Так это место и называлось — архив, и отвечала за архив Наталья. Плахов рукой махнул. — Смотрите, что хотите. Главное, порядок… Так Леня оказался в комнате вместе с приятной женщиной. У него был свой метод. Леня считал, что от постоянного наблюдения за местом происшествия (а в музее могло быть нечто для него важное) впечатления выцветают и тускнеют. Нужно освежать взгляд, возвращаться к увиденному. А в промежутках можно (даже полезно) заниматься чем-то другим. Не все криминалисты с этим согласятся, есть такие крючки, которые не уйдут с места происшествия, пока все досконально не вывернут. Всякое может быть. Но тут ведь и не место происшествия в известном смысле, посреди которого мелом обозначен контур жертвы (обычно на боку, сгорбившись, и рука согнута, будто покойник просит на проезд в Царствие Небесное). Все это нам хорошо известно. Но здесь обычная рабочая комната, и уловить в ней можно лишь мимолетное присутствие какой-то тени, намека, имеющих отношение к преступлению. А для этого не нужно высматривать орлиным глазом, а всего лишь небрежно взять на заметку, как дыру в носке. Носится пока хорошо, и пусть носится, но учесть на будущее не мешает.

Есть женщины, похожие на шведский стол. Всего много, и всё хочется попробовать. Леня был человек с эстетическим началом, Наташа ходила в обтягивающих вельветовых брючках (было, что обтягивать!), и, если сопоставить эти два близких по настроению факта, ответ приходит само собой. Конечно, это замечательное явление не увязывалось с порученным заданием. Наоборот. Официальные полномочия, использование служебного положения только мешали. Наташа пользовалась французскими духами, а этим средством можно достичь многого, потому и денег на них не жаль. Любовь (как и ирония) состоит в искажении банальной действительности в сторону гиперболического, и обоняние этому очень способствует. Вот так и Леня сидел за столом и папку за папкой перекладывал скучное содержимое, вдыхая пленительные ароматы. В противогазе, наверно, было бы легче, но там и ощущения другие, лучше не сравнивать.

А теперь по делу. Нашел фотографию стамбульского знакомца Карапуза. На раскопках давнего времени. Посмотрел.

— А когда этот к вам приезжал? — Вопрос к Наташе.

— Был два раза.

— И к кому — Павлу Николаевичу или Алексею Григорьевичу?

Наташа не помнила. Англичанка, кстати, тоже материалы в музей отсылала. Иностранка, а туда же. Теперь уточнить не у кого. От Светы не дождешься. Леня и не пытался.

— А этот? — Антонян не давал покоя Балабуеву. Нашлись две фотографии. Балабуев просил уделить особое внимание.

— Не знаю. Не видела. С ним наша Светка дружила.

Шварц терял надежду. — Не знаешь? Он в Москве?

— У него связи. Как это у армян. Под каждым орехом родня. Но, вообще, у нас газета армянская должна быть.

— Какая газета? — Насторожился Шварц.

— Павел Николаевич приносил. На столе у него лежала. А написано по-армянски. Не поймешь.

— Где эта газета? Может, сохранилась?

Наташа кивнула. — Это в библиотеке, среди отзывов.

Действительно, помимо научных публикаций, музей собирал вырезки из газет на свой счет. Под хранилище была отведена маленькая комната без окон, можно сказать — кладовка, потому что работать там было невозможно. Библиотекой (громко сказано) пользовались только сотрудники. И, конечно, поддерживали порядок.

Пошли в библиотеку. В коридоре попался Картошкин, глазами попросился на разговор, а Леня так же подтвердил, что понял. На нижней полке стояли в ряд огромные папки, размером в газетный лист. На папках было написано. СССР, Франция, США… — Это все отзывы. А вот и Разное. Здесь может быть. Разное шло по годам, нетрудно определить, и Наташа вытащила армянскую газету. Конечно, отыскать нужное среди сотен страниц (а на музейную тему много писали) без Наташиной помощи было невозможно.

Среди группы мужчин в деловых костюмах был Антонян. Можно узнать — да, это он, — но понять, кто еще и зачем стоят, было невозможно.

— Временно конфискую. — Объявил Шварц. И забрал газету.

Была еще деталь. Пока Наташа перебирала папки, духи сдетонировали (можно так сказать), Шварц стал терять равновесие, и губами ткнулся Наташе в шею. Иначе устоять он не мог. Возможны различные реакции на парфюмерные флюиды. А Наташа повела себя, как добрая самаритянка. Даже еще добрее. Она развернулась и приняла покосившееся тело на мягкую, дышащую ароматами грудь. Шварц нашел женскую талию, и только так они устояли, не прямо, а под углом, насколько позволили размеры хранилища. В народе (а народ всегда прав!) принято влюбленным сочувствовать.

Это как раз тот случай. Зашатались, ища равновесия, так, чтобы не обрушить библиотечные полки. Вот и все. Наташа осталась одергивать и подкрашивать, а Леня пошел искать Картошкина. В голове стоял праздничный гул. Трещали и вспыхивали разноцветные (в радужных тонах) фейерверки. Трудно исполнять долг на ватных ногах. Но нужно.

Дело в том, что в кабинете Павла Николаевича раздался звонок. Картошкин взял трубку. Спросили Кульбитина. — Нет его. — Отвечал Картошкин, как учил Валабуев, не раскрывая причин отсутствия. — Будет сегодня? — Думаю, да. Он на месте не сидит. Что передать? — Передайте, что звонили из диспансера. — Он знает из какого? — Конечно, знает. — Ну, на всякий случай. — Из третьего.

Вот, собственно, и все. Шварцу не нужно было объяснять. Сам помчался в диспансер, забросив по пути газету Балабуеву. А вечером того же дня (Валабуев на службе долго сидел) явился по начальству. — Вот. — Выложил перед Сергеем Сидоровичем бумагу. — Официальное заключение они дать не могут. Только по запросу прокуратуры. Но историю болезни просмотрел и с врачом поговорил.

Валабуев схватился. В бумаге значилось, что Берестова Мария находилась на лечении в диспансере два года назад с бредовыми галлюцинациями. Представлялась, как наследница византийской династии, с имперскими полномочиями. Казнить или миловать. В нашей демократической среде, в быту или на транспорте такая категоричность может иметь тяжелые последствия. Прошла курс лечения. Общественной опасности не представляет, но находится на амбулаторном учете, и требует наблюдения и контроля (в установленном законом порядке). Сейчас время для такой профилактики. Осень. Может возникнуть сезонное обострение. Явка обязательна, поэтому звонили отцу. Того дома не оказалось. (— По понятным причинам. — Прокомментировал Валабуев. — В больнице.) Взяла трубку какая-то женщина, но прервала разговор, узнав, что из диспансера. (То же понятно, сама — голубушка и взяла.) В таких случаях диспансер связывается с милицией. Но у врача был телефон Павла Николаевича. Тот Машей много занимался. Потому ему и перезвонили.

— Теперь, значит, византийская царица. — Балабуев размышлял, причем думал долго (Шварц не мешал), потом встрепенулся, даже пристукнул кулаком по столу. — Один в больнице, другая на учете. А кто будет отвечать на вопросы следствия?

— Еще не всё. — Сказал Шварц. — По данным Картошкина, англичанка приезжает. Пришел от нее запрос, подтвердить продолжение научной работы. Плахов дал согласие. Сотрудница (нужно полагать, Света) ездила на оформление приглашения. То, что грек — профессор тут же, мы уже знаем.

— М-да. — Озаботился Балабуев. — Картошкин спрашивает, что делать? Плахов сидит тихо. Закрутилось колесико. А у нас? Не перевелись еще друзья-армяне. Знаешь, что это за компания? Торгово-промышленная делегация. И занимаются они, можно догадаться, контрактами по вооружению.

— А Антонян причем?

— Читается, как написано, только по-армянски. Группа представителей армянского бизнеса. Важный человек наш Антонян. Неужели совсем забыл про музей?

— Но газету принес. Заботливый.

— Вот именно. — Балабуев на мгновение поник головой, но встрепенулся тут же. — Дай свои предположения. Что намерен делать?

— Хочу оставаться в библиотеке… то есть в музее. Ну, и по обстановке.

— Ты вот что. Выясни, где сейчас этот Берестов. Если что, направь домой к нему. Слесаря какого-нибудь, краны проверить. Нужно с ним поговорить. Но как? Дома Берестова не даст, и сюда не пустит. — Балабуев вскочил. Человек сдержанный, он редко проявлял темперамент, поэтому сейчас было заметно. — Думать нужно, думать. А вместо этого… знаешь что? (Шварц был весь внимание). Встреча прессы с лучшими работниками милиции. Генерал приказал. Меня за всю милицию.

— Кто знает… — Мудро начал Шварц, а закончил уверенно. — Справитесь.

— Черт знает, какие вопросы… — Огорчался Балабуев. — Хоть бы люди умные. А так… Одно и тоже… Но взяток я не брал. Ты мне веришь? — С надрывом обратился к Шварцу.

— Как Бог свят. — Отвечал Шварц. — Только Ему верю и вам. — Подумал и уточнил. — Вам больше…