— Как ты, Сергей Сидорович, уходить от нас не надумал? Знаю, что не ответишь. Но за вопрос не обижайся. — Говорил Шемякин Балабуеву. — Вы поговорите, а я поеду. Нужно внучку повидать. А то, спрашивает. Дед, ты где? Располагайтесь свободно. Я Люсе (секретарше) скажу, пусть присмотрит. Люди вы некурящие…а все прочее… может, чаю захотите, у нее в холодильнике и торт есть…

— Всё по чужим кабинетам. — Пожаловался Закс, когда они остались вдвоем. — А свой? Нет, представьте. На колене работаю, как вождь мирового пролетариата, если помните. Для нас — ветеранов любое сравнение годится. Люди не гордые, главное, чтобы дело делалось. Ну, это к слову… Сядем вот здесь… Или вот тут. — Закс пренебрег столиком, за которым обычно велись переговоры один на один, и выбрал места за длинным столом, где-то в середине. — Разговор деликатный, — пояснил Закс, — хочется без подслушки. Генерал ваш уверяет, можно разговаривать спокойно. А мои ребята машинку сделали, разговорные звуки гасит. Если не возражаете, включим. — Закс достал коробочку, поставил между собеседниками. Из коробочки неслось чуть слышное шипение. — Должен вас просить, чтобы история эта не попала в печать. Знаете, как бывает. Охотников много, за всеми не уследишь. И вот, что еще. Вы, Сергей Сидорович, человек государственный. Знаете, что значит слово офицера. Майора.

— Капитана. — Поправил Балабуев.

— Майора. Есть приказ о присвоении вам очередного воинского звания. Своими глазами видел. И вы увидите. Но будете должны подписку дать о сугубой секретности.

— А если не подпишу? Звание отберут? — Кисло пошутил Валабуев.

— Подпишете. Дело не в звании. Все мы люди служивые. С вашим генералом смолоду вместе по горам и лесам гоняли. Вам это нужно, Сергей Сидорович, вы без нашего дела задохнетесь. Но правила общие, соблюдать должны. Вы ведь на вашего подчиненного бумагу завели? На Агронома…. Вот видите. А тут только неразглашение…. Работать будете в нашем Управлении.

— Под вашим руководством?

— Есть люди помоложе. Я — консультантом по стариковски. Чтобы без дела дома не сидеть. — Семен Иосифович запустил палец себе в голову. — У нас открытая дорога, как раз для людей вашего возраста. Сами оцените. Все ваши документы оформлены. Да, что я про секретность. — Семен Иосифович вроде бы рассердился сам за себя за многословие и тут же подтвердил. — Разболтался. Но вы, Сергей Сидорович, человек для меня уважаемый. Потому я рекомендовал.

— Куда рекомендовали? — Разговор происходил в сумерках, и лица видны были неотчетливо.

— Здесь лучше по порядку. — Закс поерзал на стуле, устраивался удобнее. — Не люблю мягких кресел. Энергию отбирает от верхней части тела. Это у телевизора можно себе позволить. А здесь, пожалуй, твердость нужна. Вы как относились к процессам, идущим в стране? Знаю, особого энтузиазма не проявляли. Следили за соблюдением законности. И это похвально. Многие веяния вас миновали, обошли стороной. А для нас, извините, не поясняю о ком это — нас, проблема была. Ведь покатилось всё, как машина на дороге в горах, когда тормоза отказывают. Так и станет разгоняться до самой пропасти. Потому по ходу спуска предусмотрены специальные тупички, чтобы было куда заскочить и остановиться, тормоза наладить или, по крайней мере, жизнь себе спасти. Вот и нам нужно было такие тупички искать, чтобы сохранить, что можно. Переждать, не допустить полной катастрофы.

— Музей Византии — один из тупичков?

— Знал, что на вашу сообразительность могу рассчитывать. Именно так и есть. Музей истории Византии. То, что нас с вами прямо касается. Хорошее зданьице. Особнячок в центре города. Памятник архитектуры. Может быть, памятник, а может, нет, потому что без нас его бы давно съели. Разнесли по кирпичику и устроили элитный комплекс. Кричали бы оголтелые, руками размахивали. Днем интервью, сопли, бла-бла, как можно, а ночью все равно бы снесли. Сами ведь капитализм отлаживали, отхаживали за него толпами, а теперь он, капитализм — сам хозяин, зашагал так, что под ногами хрустит и пищит. Жалуйтесь, господа, только в зеркало на себя прежде поглядите. Кому он теперь нужен этот музей? Как думаете?

Валабуев не ответил.

— Если думаете — никому, ошибаетесь. — Строго сказал Закс. — Нам он с вами нужен.

— Мне вряд ли.

— Поддались общему настроению? Пока этот факт отметим и пойдем дальше.

Тут секретарша позвонила, обеспокоилась. — Семен Иосифович, может, свет включить?

— Чуть позже, Люся. Минут через десять. — А Балабуеву сказал. — Такие истории, как наша, во мраке на сказку похожи. Хоть имеют вполне реальное содержание. Так вот. Обратили взгляд на этот музей. Павел Николаевич, уважаемый, многолетний наш сотрудник проявил инициативу. Умница. И, заметьте, великолепный знаток истории. Он мне наедине лекции по истории Византии читал, заслушаешься. Идем по лесу, а он наизусть шпарит из Византийской поэзии. Выдающийся был человек. Буквально, академик Аверинцев. Не слышали? Поинтересуйтесь. Интеллигенция на своих знаменах это имя пишет, чтобы на всей планете благодать воцарилась и всеобщее целование. Только не всюду получается и не в те места. — Закс вздохнул. — Ну, это к слову. А тогда Павел Николаевич меня убедил. Проявить интерес. Достоинства очевидные. Ученые со всего мира. Любые конференции. Состав участников. По культуре, по политике. По экономике. Любые вопросы можно решать. И народу польза, знаете эту сладкую присказку про второй Рим? Это, значит, Византия пала — она второй была, третий Рим стоит, а четвертому не бывать. Под третьим — Москва имеется в виду, лежишь на печи, палец в носу, а он — этот наш третий Рим, как поднялся, так и стоит. Спорная присказка, но гипнотизирует. Четвертому не бывать, и точка… Не знаю, насколько вы к этим мантрам восприимчивы… А если нет, еще просветитесь.

— Вряд ли. Времени и так… знаете ли…

— На это времени не жаль. Даже не сомневайтесь. Не тот вы человек, чтобы в стороне остаться. Ну, и если чуть в сторону, нам, которые весь этот Рим должны охранять, такой музей — неплохая крыша. Не одна, конечно, как вы понимаете. На то он и город, чтобы под крышами… Мало ли, что понадобится. Так вот, некоторое время назад взяли мы этот музей под свою опеку. Вплоть до двойной бухгалтерии. Из-за нее и взяли. Часть шла прямо на историю, а частично контролировалось… вы ведь сами прикоснулись. Организационные мероприятия. Закрытые встречи и прочее. Ведь не только демократическая общественность интересуется. А люди издалека. У них свой интерес. Где договоренности заключаются о поставках оружия, где политика делается, негласные соглашения? Приедет такой вот Кудум.

— Кудум? — Удивился Балабуев.

— Крайний, скажете, случай. А в истории — не редкость. Но слишком горяч. Покушался на наших красавцев… Шума, как вы сами наблюдали, много…

А вот Павел Николаевич, большую работу развернул. Всех вместе собрал. Когда альбом мемориальный выйдет, сами увидите. Ведущий византолог мира. Государственную премию посмертно получит. Доску мемориальную откроем. Может, и музей его именем назовем. А почему нет?

Семен Иосифович взял паузу. Совсем стемнело. — Ну, что, включим свет. Или продолжим? Минут пять… Тут мы сами виноваты. Нельзя было так. Работа шла. Вы бюджет реальный вообразить не можете. Не музейный, а от общей деятельности, от встреч, от соглашений… сами понимаете… Замечательный человек Павел Николаевич. И мы ему по заслугам воздадим.

Семен Иосифович помолчал. А потом добавил, так в торжественном докладе переходят от масштабных достижений к отдельным недостаткам. — Но увлекающийся. Мы его не сдерживали, и зря, сам остановиться не мог, а я проглядел. Государство в государстве хотел создать наш Павел Николаевич. Выставку организовал, на собственном энтузиазме. Это еще мелочь, готов был Турции войну объявить. Шутки, конечно, но под них и аппетиты росли. Замечательные проекты в голове вынашивал, если бы в одних мечтах наша жизнь протекала. Но ведь и реальность нужно учитывать. А реальность его увела с пути истинного на путь стяжательства. А на этом пути такие ухабы случаются, не только ноги, голову потеряешь.

— Позвольте, Семен Иосифович. А Плахов?

— Слабый человек. Увлекающийся женским полом, даже скорее, увлекаемый. Если бы он в этих отношениях торжествовал, а так — мямля и подкаблучник. Я, знаете ли, особенно в эти дела не вникал, на Павла Николаевича полагался. Но спрашивал, не пора ли заменить? Хотел самого Павла Николаевича наверх передвинуть. Но он предпочитал в тени держаться. Я вам скажу, Сергей Сидорович, что вы и без меня знаете. Не опирайтесь на слабых людей. Либо предадут, либо сломаются, что для нас одно и тоже. Я тоже люблю в книжках почитать, когда есть свободное время. Повздыхать о чуткости, о тонкостях души. А выходит все это боком. То, что мы с вами и наблюдали. И совесть здесь не помощник. Нам ведь не Кульбитин был нужен, а документы. Иди, знай, где они. Портфельчик пустой оказался. Сами видели.

— Как же вы тогда Плахова выпустили?

— Как это выпустили? Он в таком розыске, и тогда просветили до нитки, можете не сомневаться. Чуть бы сунулся… а Интерпол на что? Он бы себя за убийство сам и подставил. И теперь никуда не денется. Как ему, неумелому. И что делать с этими бумагами он не знает, даже если допустить теоретически, что сохранил. Нет, он будет тихо отсиживаться.

А если тихо, может, и повезет. Дело, ведь, скверное, до конца не раскрыто. Главный подозреваемый в розыске. А дальше… будет от него зависеть. Мы — люди не злые. Но уверен, он эти документы уничтожил. И очень правильно поступил… Ну, ладно, пора свет включать, а то тоскливо на душе становится.

Семен Иосифович связался с бесплотной Люсей. И свет вспыхнул. Собеседники некоторое время молча таращились друг на друга, как бы знакомились заново. Семен Иосифович расчувствовался после долгой речи и вздыхал, тер голову. Балабуев выглядел бодрее.

— Спасибо, за прояснение.

— Вот-вот. — Подтвердил Закс. — Вы, наверно, и сами догадывались. Но я из уважения не мог не внести ясность. Между прочим, если такая зажигалка красивая, могли и об оригинале подумать. В криминологии такие случаи описаны с подменой. Не в упрек вам, конечно. Я ведь тоже, как видите, упустил. А тут еще такой жук, как ваш Иван Михайлович.

— Он не мой.

— Ваш, ваш. — Добродушно подтвердил Закс. И останется за вами. Вот увидите. Деваться ему теперь некуда. Пожизненно. С вами вместе и проследим.

Валабуев не стал спорить. Нужно было ему что-то сказать, но слова не находились. Заканчивалось все как-то невыразительно, хоть и в генеральском кабинете.

— И насчет этого, как его, Шварца, побеспокойтесь. У нас с вашим генералом был такой же дружок. Вместе служили. Получил пулю, отлежался, уже на ноги встал. А потом скоротечная чахотка… Сейчас время другое, но все равно, равнодушия нельзя допустить. Станет из госпиталя выписываться, дадим путевку на выбор, за счет вашего музея.

— Музея? — Поразился Валабуев.

— Ну, а как же. Ведь он для музея старался. Так или нет?

— Так. Но один он не поедет.

— Значит, две дадим. С сотрудницей, как я понимаю. Вторую частично придется оплатить. Нельзя порядок нарушать. Ничего, ему большая премия положена. С этим нетрудно. А как вы, товарищ майор? Не жаль с таким культурным учреждением расставаться?

— Я на службе.

— Вот и я говорю. Именно, на службе. Сергей Сидорович, знаете, как в американских фильмах. Сделаю вам предложение, от которого нельзя отказаться. Музей Византии. Привыкли вы к нему. Я за вами, извините, наблюдал, не совсем из любопытства. Вот и займитесь. Как вам должность директора?

— Мне-е?

— Именно вам. Вы в музейные тайны проникли. А если не совсем, дополните со временем, дело поправимое. Главное, человек вы здравый, до многого своим умом дошли. Умеете уроки извлекать, а это очень полезно. Перспективы огромные. По части науки — любые возможности. Некоторые мероприятия придется с нами согласовывать, так вам же и лучше. И тоже не в ущерб науке и практике. Вместе сможем немало полезных дел совершить. Еще щит прибьете к воротам Царьграда. Я вряд ли увижу (Семен Иосифович печально вздохнул), а вы прибьете.

— Я юрист. — Балабуев приходил в себя.

— А я на плотника не рассчитываю. Хоть тоже был выдающийся прецедент. Именно поэтому — юрист. Профессия самая подходящая, а то, что раньше не понимали, большой нам всем минус. Человек вы честный, проблем с совестью нет.

— Крестили когда-то. — Балабуев сказал, и сам удивился.

— Многих крестили… А почему, извините, вспомнили?

— По работе один подходил. Интересовался. Просил крестным отцом быть.

— Не Картошкин, случайно? — Энергия Семена Иосифовича не иссякала. — Он? Вот вам знак свыше. — Закс всплеснул руками. — Я ведь собираюсь его заместителем вашим предложить. А он сам… — Закс глядел с восторгом, не скрывая. — Приятно знать, что совпадает… — И показал пальцем в потолок. — Значит, крестным отцом? Вот сюрприз.

— Я бы Шварца предпочел.

— Понятно. Но ведь он сам, видите как. Поверьте мне, старику, Картошкин вам нужен. Этот так обтешется, индюком будет вышагивать, через год не узнаете. Ученый. А сверху мы с вами проследим, не дадим с пути свернуть. Видите, как с Павлом Николаевичем нехорошо получилось. Соблазнился недозволенным, себя подвел и нам загадку задал. — Закс тяжело вздохнул.

— Погодите. — Даже для поворотливого и быстрого Балабуева было слишком. — Я должен подумать.

— Не просто подумать, а принять решение. — Торжествовал Закс. — Картошкин. Доказал вам личную преданность. Был у нас повод с ним пообщаться, хотя сам он в подробностях не запомнил.

Ругал вас в беспамятстве, Сергей Сидорович, на чем свет стоит. Хорошо, что вы не слышали. Но пакостей не говорил. Вам же и доложил, как я понимаю. Не пожалеете.

— Я подумаю.

— Подумайте, товарищ майор. Месяц срока у нас есть. Я пока позабочусь, чтобы Плахов не всплыл, по крайней мере, в живом виде. И табличку приготовлю. Музей истории Византии. Директор. Валабуев Сергей Сидорович.