— Я требую немедленно оставить меня в покое и пропустить! Что вы себе позволяете?
— Алиса Романовна, прошу простить меня, но повторю еще раз: это веление вашего мужа, мы здесь ни при чем. Нам было приказано сопровождать вас везде, куда вы пойдете. Никому и в голову не могло прийти ограничивать вашу свободу: все это делается единственно для безопасности.
Алиса была возмущена до глубины души. Приказать следить за ней! Да мыслимо ли подобное?
— Вы забываете, что пока в этом доме хозяйка я. И мои распоряжения вы обязаны исполнять наравне с распоряжениями моего мужа. А потому я приказываю отойти в сторону и заняться тем, чем вам полагается, — в ее голосе был гнев. Она не могла поверить, что ее подвергли подобному унижению.
— Сударыня, — дворецкий все так же терпеливо продолжал настаивать на своем, — вас никто не задерживает: вы можете идти, куда вам будет угодно. Но все же позвольте и мне честно выполнять свои обязанности. Я всего лишь буду сопровождать вас, обеспечивая вашу сохранность и спокойствие.
Алиса побледнела. Какой позор! Даже слуги теперь указывают ей, что делать! «Я пленница в собственном доме…» — пронеслось у нее в голове. Стараясь сдержать подступившие слезы, она развернулась и быстрым шагом направилась к себе. Ногти впивались в ладони, оставляя следы. Алиса кусала губы, скользя взглядам по окружающим предметам. Отчаяние, ярость, злость, унижение… Весь спектр эмоций рождал в ее душе бурю, заставляя сбиваться дыхание. Она буквально влетела к себе в комнату, закрыв за собой дверь, упала на кровать и расплакалась.
Горячие соленые капли стекали по щекам, падая на белую ткань. Она вся дрожала… Пальцы сжимали одеяло, а комната наполнилась звуками сдавленных рыданий. Все напрасно… Больно. Как же больно любить кого-то, не имея возможности быть с этим человеком… Все было против них, и осознание этого заставляло слезы стекать нескончаемыми мокрыми дорожками. И за эту любовь она платила собственной свободой. С ней обошлись как с ребенком, который хочет попробовать то, что ему запрещают родители. А если он все же смог обмануть их и получить желаемое, его наказывают и смотрят, чтобы подобный инцидент не повторился. Да только вот Алиса уже давно не была ребенком, а жизнь кидала ее из стороны в сторону, как пылинку на ветру, и хозяйкой своей судьбы она никогда не была: права на счастье судьба ей не давала. Да и взять его возможным не представлялось: теперь даже выйти из дома без надзора она не могла. Если только…
Алиса перестала рыдать и села на постели. «Ну конечно! Нужно написать ему! Пока еще есть время…» Она вытерла слезы ладонями и подлетела к письменному столу. Дрожащей рукой нашла перо и, окунув в вязкие чернила, принялась писать на пожелтевшей бумаге:
«Борис,
Пишу к тебе в совершенно расстроенных чувствах. Я в отчаянии! Скажу тебе сперва, что супругу моему все стало известно о нас…», — тут она помедлила.
«Нельзя, чтобы Борис узнал о том, что вчера произошло… Это ошибка. Я не должна была…»
Перо снова забегало по бумаге, воплощая мысли женщины в жизнь.
«Прости меня! Это вышло совершенно случайно, я до сих пор в растерянности… Он очень странно отреагировал на сие известие. Я не видела его с самого утра: видимо, решил уехать раньше. Но, Борис, он приказал следить за мной! Я теперь и шагу сделать не могу без того, чтобы за мной не присматривали. Даже это письмо я пишу в страхе. Потому что прошлое мое послание тебе оказалось в руках у мужа. И хоть теперь его нет в городе, мне все же страшно. Но другого способа известить тебя о произошедшем нет. Скрывать правду о нас более не представляется возможным. Все кончено! Я не знаю, что нам теперь делать… Любовь моя, ты моя единственная надежда! У меня больше нет никого на целом свете. Только ты и сын. Боренька, приезжай за мной, или я здесь умру! Теперь все будет по-другому. Все или ничего… Любовь или смерть… Мы больше не будем прятать наши чувства и я наконец обрету долгожданную свободу… и счастье… счастье быть с тобой», — горькая слеза, пробежав по ее щеке, упала на письмо — «Так сделай меня счастливой или забудь обо всем, как о страшном сне. Другого нам теперь не дано», — она вздохнула и написала дрожащей рукой:
«Любящая тебя Алиса»
Тщательно сложила письмо, осторожно разглаживая бумагу по краям. Опустила в конверт и, подумав, все же запечатала его. Потянулась к стоявшему на столе маленькому колокольчику и позвонила. Глаша вбежала через минуту.
— Звали, госпожа?
— Да, — Алиса устало прикрыла глаза и поманила девицу пальцем. — Возьми. Передашь адъютанту, — продолжила она бесцветным голосом, — Лично. В собственные руки. И упаси тебя Бог письмо где-нибудь обронить.
Глаша испуганно похлопала ресницами, схватила протянутую бумагу и, низко поклонившись, попятилась к двери. Алиса отвернулась к окну. Мысли путались. А была ли вообще хоть когда-нибудь ясность? Кажется, что нет. В последнее время она ничего не могла знать точно. Все выходило совершенно не так, как она предполагала.
— Только бы теперь все получилось… — прошептала совсем уже тихо….
Ход ее мыслей нарушил стук в дверь. Алиса обернулась на звук и нетерпеливо приказала войти. Дверь отворилась, и на пороге возникла женщина, намного старше хозяйки дома, с аккуратно уложенными волосами и в строгом платье.
Заходят, как на приеме… Да и что же? Вот он, вес ее мир, — сосредоточен в пределах ее комнаты. Не уйдешь, не сбежишь… Только бы он пришел… Только подождать…
— Алиса Романовна, — произнесла вошедшая серьезным тоном, — не хочу отвлекать вас от важных дел, но Федя желал вас видеть… С утра звал маму и отказывался есть.
До того ли ей теперь… Она не зашла с утра поздороваться с сыном. Занятая своими бедами…
— Агафья, — Алиса подняла глаза на няню и слабо улыбнулась, — скажи ему, чтобы ел и что я скоро подойду. Пусть не переживает понапрасну.
— Пусть так, Алиса Романовна, — Агафья кивнула и добавила:
— Он в последнее время беспокойный. Все время вас спрашивает, изволит капризничать и бывает совершенно непослушным. Может, и не мое это дело, но, кажется, ребенку не хватает родительского внимания. Сергей Владимирович хоть с ним занимался, а теперь-то уехал… Вы уж уделите ему время, а то негоже, чтобы ребенок от еды отказывался.
Агафья всегда говорила прямо обо всем, что считала нужным. В отличие от других слуг, она не боялась указывать хозяевам на то, что по ее мнению было неправильным или требовало внимания. Потому Алиса всегда прислушивалась к ее замечаниям и теперь лишний раз убедилась в правильности выбора гувернантки для сына.
— Не волнуйся так. Я тебя услышала, скоро буду.
Агафья поклонилась и тихо вышла. Возвращая напряженную болезнетворную тишину…
Все, что Алиса чувствовала теперь — одиночество. Разрывающее легкие судорожными всхлипами… Она никогда еще так остро не ощущала свою беспомощность…
Не смогла бы признаться самой себе… Никогда… Даже это ожидание стало для нее мучительным. Даже эта любовь… Она не приносила спокойствия. Только бы все кончилось! Уже не важно как… Быть может, она предпочла бы теперь, чтобы ей просто запретили…
Она была измучена.
Все новые и новые мысли о том, как несправедливо, неправильно складывалась теперь ее жизнь, заставляли вздрагивать. Слез не хватало. Горе тихое. Уже совсем беззвучное…
«Федя… — подумала женщина, — Что будет с ним, когда я уйду? Как будет он расти без меня? Нет, Сергей не позволит ему покинуть дом. Он ни за что не отпустит его… Как сможет сын вырасти без матери?» — эта мысль острой болью отозвалась в сердце. «Я не могу иначе… Пять долгих лет я жила не своей жизнью. Хватит… Навсегда забуду о том, что такое одиночество и слезы. А все прошлое пусть в нем и останется…»