«Алиса,

Я… Я не знаю, что сказать тебе… Это так неожиданно. Я думал, что у нас еще есть время. Любимая, мне также не хватает тебя, и моя душа стремиться к тебе. Но то, о чем ты пишешь, невозможно сейчас.

Во-первых, я теперь не в Петербурге. Дела вынудили меня уехать. Это временно, но увидеться с тобой теперь не представляется возможным. Алиса, я прошу меня простить… Я очень люблю тебя и всем сердцем желаю быть рядом. Но как представляешь ты себе ту жизнь, о которой пишешь? Один шаг, и ничто уже не сможет быть прежним… От тебя отвернется общество, и свет будет навсегда закрыт для нас. А твой сын? Пойми: тебе придется его оставить. Не думаю, что моего влияния хватит для того, чтобы забрать его от твоего супруга. Ты готова пойти на это?

Алиса, хорошо подумай. Стоит ли оно того? Рушить все для того, чтобы идти в неизвестность? Нет… Это неразумно, необдуманно. Только не теперь, Алиса. Когда я вернусь, мы сможем что-нибудь предпринять. Но я хочу предостеречь тебя от опрометчивых поступков.

Твой Борис»

Алиса опустила дрожащую руку, в которой держала письмо. Взгляд ее был отсутствующим, лицо бледным. «Стоит ли оно того… Невозможно сейчас… Нет… неразумно… необдуманно…» — вставало перед глазами. «Пустая блажь… опрометчивый поступок…» — она смотрела в одну точку, только губами шепча несвязные фразы. «Он… оставил меня… Борис! Оставил… бросил… уехал…», — она, пошатываясь, сделала пару нетвердых шагов. В ее глазах не было слез — только обескураженность, беззащитность… потерянность. «Оставил меня здесь. Одну… Беспомощную, ненужную… И уехал. По делам», — Алиса болезненно улыбнулась. «По делам! Наверное, что-то жизненно важное… А я и не знала…» — растерянно сжала в ладони бархатную ткань платья — «Что ж… Я приму ваш совет, господин адъютант. Стоит избегать необдуманных решений…»

Она подошла к столу, зажгла стоявшую на нем свечу и только собралась предать тайну горьких слов пламени, как дверь открылась со скрипом. В комнату вошел Сергей Осоргин. Повернула голову на звук… Она почему-то даже не удивилась, чего нельзя было сказать о ее супруге, заставшем жену в подобном состоянии за весьма странным занятием. Впрочем, лицо его теперь выражало скорее беспокойство и озабоченность. Алиса была бледна, покрасневшие от слез глаза совместно со странным, отсутствующим выражением и совершенно безэмоциональной улыбкой, которой она одарила мужа, — все это внушало ужас и создавало уверенность в том, что женщина находилась в крайне опасном состоянии.

— А, это вы, Сергей Владимирович… Прошу меня простить: не заметила вашего приезда, не встретила… — она смотрела на колышущееся пламя свечи, плавно водя рукой над фитилем.

— Алиса… — Осоргин произнес это скорее вопросительно, надеясь понять по ее реакции, как вести себя с ней далее. Все его мысли по поводу разговора с женой отошли на второй план.

Да, он собирался поговорить с ней о том, что так более продолжаться не может и что им необходимо принять решение касаемо их дальнейших отношений. Все эти дни, что он отсутствовал, мужчина не мог найти себе места. Множество чувств, эмоций, переживаний… Все это обрушилось на него в один день. Измена! Такой расклад событий не мог прийти ему даже в страшном сне. Догадываться, предполагать… Получить подтверждение своим догадкам — совершенно иное. А потому и рассуждать логически, и делать выводы представлялось чем-то невероятным. Но решить что-то было необходимо. Только не здесь… Не там, где она… Не рядом с ней. Куда угодно, но подальше от дома! Видимо, Бог действительно уже давно раскинул карты человеческих судеб и знал исходы всех возможных партий, потому что именно в эти дни Сергею Владимировичу выпала необходимость покинуть город по делам службы, что при подобных обстоятельствах было как нельзя кстати.

Три дня, проведенных вдали от дома, пошли ему на пользу, помогли собрать в единое целое разрозненные мысли и обрисовать возможную картину дальнейших действий. Мысли… Мысли о том, чтобы принудить жену прекратить эту грязную, порочную связь и под страхом смерти заставить думать о доме, а не о чем-либо еще или отправить ее ко всем чертям саму строить свою жизнь, запретив предварительно видеться с сыном, а после забыть обо всем, как о страшном сне, как бы тяжело это не далось…

Но покоя ему не давало и то, как он поступил с Алисой, узнав обо всем… Да, вспыльчивость ему не была свойственна, но что на него вдруг нашло? Желание утвердить свою власть, дать жене понять, что в ее жизни он единственный мужчина? Наказать ее? Что ж… Утвердил. Понять дал. И это хоть сколь-нибудь помогло? Бред…

Хотя, возможно, это была наиболее приемлемая реакция после того, как Осоргин усилием воли подавил в себе желание воплотить первую пришедшую в голову мысль, а именно приложить дуру головой о что-нибудь твердое.

Да, сломать руку ей, наверное, было бы целесообразнее, чем заниматься с ней любовью, если это теперь вообще можно было так назвать. Ведь, как она выразилась, ему это чувство было несвойственно. Что ж… Со сломанной рукой встречаться с любовником было бы действительно проблематичнее.

Он не мог понять одного: почему? Почему она пошла на это? Что он делал не так? Казалось, он дал ей все, что только можно. Жертвуя здоровьем, личным временем и своими интересами для того, чтобы Алиса была счастлива. И больнее всего было оттого, что это была не его дальняя родственница, знакомая, коллега или кто бы то ни было еще, а жена… Любимый человек… Если на всей земле и был кто-то, кроме него самого, кому Сергей Владимирович мог доверять, то только ей. Привыкшему всегда и во всем полагаться на себя Осоргину было удивительно, что, прожив, наверное, большую часть своей жизни, он нашел кого-то, кто мог понять его и просто-напросто ждать его возвращения домой. У них был ребенок… Ребенок, который, как он считал, был результатом чувства, а не простой необходимости обзавестись потомством. Он вспомнил, как с волнением ждал появления Феди на свет, как присутствовал при родах, несмотря на принятое в обществе мнение, что это недопустимо и мужчина должен быть где угодно, но только не рядом со страдающей женщиной, как Алиса тогда сжимала его ладонь и просила только, чтобы он остался, как впервые взял сына на руки… Куда все это делось? Почему его предал самый близкий ему человек?

После той гневной речи, что ему пришлось услышать и узнать, что, оказывается, он делал неправильно совершенно все, подобные рассуждения не выглядели столь уж неверными. Во всяком случае, какое бы решение он не принял, но объясниться с Алисой и понять, что им предстоит теперь, было необходимо.

Но увидел ее глаза, эту нервную, вымученную улыбку… И вместе с тем бесконечное отчаяние. Она как будто разом постарела на много лет. Огонь в глазах потух, и осталась только безысходность… Это было страшно. Поистине страшно. Когда не знаешь, чего ожидать от близкого тебе человека, когда не можешь предсказать его поведение — это пугает, вызывает ступор. Сергей Владимирович с опасением и жалостью смотрел на свою болезненную жену, не решаясь сделать что-либо, не зная, к каким последствиям приведет то или иное его действие.

Внимание Осоргина привлекло письмо, которое Алиса до сих пор держала в руке. Женщина поймала его взгляд и тем же неживым голосом произнесла:

— Кстати, это письмо от господина Тилинга. Хотите прочесть?

— Благодарю, но читать чужие письма не в моих правилах, — он посмотрел на нее, встречаясь взглядом с ее затуманенным взором. — Если они, конечно, напрямую не касаются меня или моей семьи.

— А я думала иначе… — Алиса провела развернутым листком над подрагивающем пламенем свечи. — Что ж, тогда позвольте поинтересоваться: зачем вы пришли? Кажется, все, что было возможно, вы мне уже высказали в прошлый раз. А что не успели сказать, объяснили иным способом… В любом случае, вы можете быть спокойны за свое доброе имя и безупречную репутацию. Все кончено. Я остаюсь вашей женой, продолжаю выказывать свою любовь и уважение, соблюдать приличия и вести одобряемую светом и обществом жизнь. Господин адъютант мне очень это рекомендовал, — она посмотрела вокруг невидящим взглядом, затем вдруг прикрыла глаза. Улыбка ушла с ее лица, и она продолжила, но уже без тени иронии:

— А впрочем, можете выгнать меня вон, забрать свою фамилию и все, что вам принадлежит: мне совершенно все равно. Я вас ненавижу…

Сергей Владимирович молча слушал эту тихую истерику. Решить, что все, сказанное супругой, он принимал близко к сердцу, было бы неправдой, потому что он, хоть и понимал, что Алиса переходит все мыслимые границы, все же видел: отчета в своих действиях она себе не отдает.

Никогда не смог предположить, что ему придется вести подобный разговор. Таким образом… То, что было между ними, уходило, словно песок сквозь пальцы.

И все же это не было удивительно. Закрывая глаза на ошибки, пробелы, на то, что может изменить, сломать привычный ход событий, все же в конце концов сталкиваешься с тем, чего так долго пытался не замечать. Но уже в совершенно иных масштабах. Остальное — лишь вопрос времени.

— Послушай меня, Алиса. Я… Я приношу свои извинения за то, что произошло между нами… Подобное поведение с моей стороны было недопустимо… — она видела, что эти слова даются ему с трудом. — Мне жаль, что все вышло именно таким образом. Не в моей власти заставить тебя любить кого-то… И, видя твои страдания, я искренне сочувствую тебе. Если мнение человека, который был дорог твоему сердцу, все же оказалось схожим с моим, и он дал тебе совет не сходить с ума и хотя бы немного подумать о последствиях такого шага, то я не могу назвать его глупцом. Потому что, несмотря ни на что, этот человек был прав, говоря подобное.

Как смешно, наверное, звучали такие слова с его стороны, в его положении, при сложившихся обстоятельствах… Но это не имело значения теперь. Ей было плохо. И с этим нужно было что-то делать.

Алиса подняла голову, с удивлением глядя на мужа. Кажется, в первый раз за время разговора абсолютная отрешенность ушла из ее взгляда, уступив место слабому интересу.

— Пойми же наконец, что тайно встречаться с замужней женщиной и жить с ней открыто — две совершенно разные вещи. И если первое не влечет за собой ничего более неприятного, чем возможное прекращение отношений ее с ее супругом при условии, что она будет совершенно неумело скрывать свою связь, то второе — вызов. Откровенное безрассудство. Я одного не могу понять: как ты себе это представляла? Не думаю, что мнение общества играет для тебя последнюю роль. В любом случае, осознание этого пришло бы. Но потом, когда вернуть уже ничего было бы нельзя… — Он прервал свой монолог, плотнее закрывая дверь, обходя Алису, затем, отвернув голову и нервно пожав плечами, продолжил:

— Я отлично понимаю господина адъютанта. Кажется, он сейчас занят устройством своей карьеры. Лишние заботы и проблемы ему совершенно ни к чему. А то, на что, смею предположить, рассчитывали вы, было бы ему только в тягость и с продвижением по службе точно не вязалось. Его поведение понятно. — Он тяжело вздохнул и заложил руки за спину. — На развод вы можете не рассчитывать. Мне это не нужно. Продолжайте вести себя, как ни в чем не бывало, во всяком случае так, чтобы никто из посторонних не заметил перемен. Пока вы упорно пытались похоронить репутацию семьи, лично я делал все возможное для того, чтобы этого не произошло. А потому теперь ваш черед включиться в работу. Остальное на вашей совести.

Алиса растерянно смотрела на мужа, пытаясь до конца осознать весь смысл сказанного им. Забывшись, женщина поднесла руку слишком близко к желтоватому пламени свечи и в следующий момент жалобно вскрикнула, отдернув ладонь. На запястье остался багровый след, а боль нещадно жгла кожу в месте, где рука соприкоснулась с огнем. Алиса бессильно закрыла глаза, и слеза выкатилась из-под ее длинных ресниц. Не в силах более сдерживать раздирающее душу отчаяние, она заплакала, закрыв лицо руками.

Осоргин, решительно настроенный разобраться со всем беспределом, учиненным неблагодарной супругой, все же не мог спокойно смотреть на слезы близкого и, как то ни было печально, любимого им человека. Алиса была очень чувствительной, но при нем старалась ничем не выдавать своих душевных терзаний, а потому застать ее расстроенной, а тем более горько плачущей Сергей Владимирович мог крайне редко. Несколькими шагами он пересек комнату, приблизившись к жене, взяв ее за руку и уверенно притянув к себе. Он обнял ее за подрагивающие от беззвучных рыданий плечи и, осторожно поймав ее обожженную ладонь, накрыл ее своей рукой, легко поглаживая.

— Боже, за что мне все это? — прошептала женщина, уткнувшись лицом в его плечо.

— Алиса… — голос Осоргина был спокоен и мягок, — ты сейчас страдаешь от проблемы, которую сама же себе создала для того, чтобы потом ее мужественно решить. Ну зачем ты это делаешь? Возьму на себя смелость предположить, что Бог здесь все же ни при чем. В любом случае, у него нет других рук, кроме наших. Ошибок было совершено достаточно: вовсе нет смысла делать их еще больше, — говоря ей это, Сергей Владимирович тем временем осторожно взял из ее рук злосчастное письмо, которое Алиса отдала, даже не сопротивляясь, и поднес его к наполовину сгоревшей свече. Бумага тут же ярко вспыхнула, и Осоргин опустил ее тлеть в свечную подставку. Огонь быстро и с жадным потрескиванием поглощал аккуратно выведенные чернилами слова, строки, абзацы, историю…

«Ну и что с этим теперь делать?» — подумал он, смотря, как тлеют остатки письма. Может, не поздно еще попытаться предпринять что-нибудь для сохранения между ними нормальных, человеческих отношений? Все-таки жизнь, наверное, свела их вместе не просто так…

— Сергей Владимирович… — впервые за все время их диалога Алиса обратилась к нему по имени, — я хочу уехать отсюда! Этот дом… — она никак не могла успокоить прерывающийся голос. Осоргин ласково погладил ее по волосам. — Он давит на меня! Это… это невыносимо! — она вздохнула, пытаясь сдержать слезы. — Я хочу все забыть… Все, что я сделала… Я так больше не могу!

— Хорошо, — он взял ее руку в свою, смотря в ее голубые, влажные от слез глаза, успокаивающе шепча, — не бойся. Мы уедем отсюда… Ты нездорова… Тебе нужно восстановиться. Постарайся сейчас отдохнуть, а завтра мы уедем… — Он отвернул голову, задумчиво глядя в окно на стремительно погружавшееся во мрак наступающей ночи небо. — У всех бывают трудные дни…