Недопитая чашка кофе на столе… Грустный, безразличный взгляд перед собой… Алиса сидела в гостиной, устроившись в большом кресле, думая о чем-то своем, монотонно водя кончиками пальцев по обитому тканью мягкому подлокотнику. Обеденное время. Где-то суетились, бегали по дому слуги. Теплый солнечный свет, наполнявший комнату, создавал ощущение спокойствия и умиротворения. Впрочем, Алисе скорее было все равно. Возможно, оно и к лучшему. Ее не душили слезы, не переполняла безудержная радость. Она просто тихо сидела, и в ее голове мысли плыли неспешно, одна за другой. Одна печальнее другой…
Борис… Сколько в этом имени теперь было для нее… невозможного. Боль, разбившиеся надежды, острая грусть… Не получилось… Не с ним. Он не может, не хочет брать ее в жены, нести за нее ответственность… Что ж, видимо, не суждено. А как по-другому? Может, он поспешил? Может, она неправильно все поняла? Нет… Он сказал ей остаться. Поговорить с ним? Убедить? Какой в этом смысл, если для него вся их «любовь» была лишь очередным развлечением? Если ни к чему более серьезному, чем встречи в холодном номере отеля, он не был готов… Но он же сказал, что можно что-нибудь придумать…
«Что придумать? Что?» — она и сама понимала, что это глупо. Но как теперь жить? Без него… И почему так горько? Больно…
Шаги за спиной. Знакомый голос, отдающий какие-то приказания. Через минуту она увидела фигуру Сергея Владимировича Осоргина, быстрым шагом вошедшего в гостиную. Он не суетился, но был сосредоточен и серьезен. Впрочем, в этом состоянии Алиса выдела его очень часто. Правда, сейчас он не был занят делами службы. А что тогда?
— Алиса… — кажется, разговор он всегда начинал именно так. Обращаясь к ней по имени.
— Да… — женщина ответила, даже не повернув головы. Безразлично.
Осоргин нахмурился. Вся эта ситуация его совершенно не радовала. Что она опять себе надумала?
— Собирай вещи. Я отдал необходимые распоряжения, но по поводу того, что ты возьмешь с собой, решай самостоятельно. Уже обед, так что поторопись.
— Хорошо… — все так же односложно. Равнодушно.
Сергей Владимирович несколько секунд стоял, пристально смотря на жену. Затем подошел, опустился на стоявшее напротив нее кресло, заглядывая ей в глаза.
— Послушай… Я могу предположить, чем вызвано такое твое состояние, и о ходе твоих мыслей догадываюсь. Посмотри на меня, пожалуйста. Я хочу обозначить раз и навсегда: то решение, которое ты сейчас примешь, будет для тебя последним. На твои терзания и сомнения я, говоря откровенно, смотреть не имею ровным счетом никакого желания. Если тебе что-то в моих словах кажется неприемлемым, то ты вольна строить свою жизнь так, как сочтешь нужным. Не в моих силах мешать тебе совершать ошибки. Сдается мне, что как взрослому человеку тебе это должно быть понятно. Запомни: я не держу тебя. В своем выборе ты свободна. Но я хочу, чтобы ты сделала его прямо сейчас. Сгораешь желанием создать новую семью — что ж, доброй дороги. Не вижу смысла пытаться тебя удерживать. Изменить что-либо в твоей уверенности, что там, куда ты пойдешь, будет лучше, я, видимо, не властен. Остаешься, так будь добра вести себя соответствующим образом. Терпеть подобное положение вещей более я не намерен. Пойми: только ты одна способна себе помочь. Я могу лишь поддержать. Все, что сейчас происходит, делается только для того, чтобы ты была счастлива и довольна. Но в том случае, если в этом есть и твое желание. По-другому не выйдет.
Она смотрела на него и на этот раз понимала, что ни сочувствия, ни смягчения своего приговора она не дождется. Слишком серьезен и проницателен был его взгляд, а слова звучали без тени иронии. Кажется, еще вчера он готов был принудить ее к тому, чтобы остаться, но сейчас дал понять: теперь ответственность за ее выбор полностью лежит на ее плечах. А впрочем, он прав… Идти или остаться… Новая жизнь или прежняя…
— Я, кажется, уже дала свое согласие, Сергей Владимирович, — она взглянула на него измученно из-под своих длинных темных ресниц. — Делайте со мной, что захотите…
Он, казалось, не был удовлетворен ее ответом.
— Тогда прекращайте строить из себя Офелию и займитесь, чем я вам сказал. До вечера все должно быть готово. Я подал прошение, с минуты на минуту должен прийти ответ. Поэтому прошу поторопиться.
Осоргин еще раз посмотрел на нее с каким-то недоверием, о чем-то раздумывая. Внезапно взгляд его наткнулся на пустую наполовину чашку кофе, скромно стоявшую на круглом столике.
— Нет, это никуда не годится. Вам сейчас это будет совершенно неполезно. Пойду прикажу поставить чай, — вздохнул и добавил, посмотрев куда-то в сторону:
— У меня складывается впечатление, что если и есть какой-либо способ, которым можно себе навредить, то вы обязательно его используете…
Заметив, что взгляд ее из, казалось, на время прояснившегося снова становится задумчивым, Сергей Владимирович раздраженно поискал что-то во внутреннем кармане и, достав оттуда металлическое перо, взяв со стола небольшой блокнот, протянул жене. Алиса с недоумением воззрилась на мужа.
— Поумножайте в столбик. Отвлекитесь.
Затем встал и так же быстро покинул комнату. Алиса долго смотрела на белую гладь бумаги. И снова она чувствовала себя маленьким ребенком. Что за странное ощущение…
Через некоторое время женщина встала с кресла и, обойдя столик, неспешно пошла к себе. «Куда мы едем? А впрочем, есть ли разница… Главное — подальше отсюда…» Она в задумчивости поднималась по широкой лестнице, когда ее взору предстала неожиданная картина: в коридоре возле перил стоял маленький Федя и внимательно слушал опустившегося перед ним на одно колено Осоргина. Судя по тому, как насупился мальчик, то, что говорил отец, ему было явно не по душе. Сергей Владимирович прямо смотрел на сына, держа того за плечи, будто в чем-то его убеждая. При этом его голос был настолько тих, что Алиса не могла расслышать даже отдельных слов. Федя смотрел в пол, закусив губу, с крайне обиженным видом. Осоргин легонько тряхнул его за плечи, привлекая внимание, и замолчал, словно бы ожидая ответа. Мальчик наконец поднял голову и, насупившись, тихо произнес: «Хорошо…» Сергей Владимирович улыбнулся, глядя на него с неподдельной теплотой и нежностью. Алиса подумала, что он так же смотрел и на нее. Раньше… Теперь же в глубине этих глаз она видела какую-то невероятную грусть. То, что было там, даже если он пытался это скрыть.
Осоргин притянул сына к себе, обнимая того, осторожно покачивая. Закрыл глаза, словно бы желая навсегда запомнить этот момент, отгородиться от всего мира, держа в своих руках это маленькое существо… На фоне отца Федя действительно казался очень маленьким… Алиса удивилась тому, как невероятно хорошо смотрелись они вместе. Отец и его ребенок… Было в этом что-то непонятное, необъяснимое. Может, сочетание силы, уверенности и хрупкости, беззащитности…
Сергей Владимирович наконец поднялся, ласково потрепал сына по волосам и произнес уже нарочито громко:
— Ну все, Федор Сергеевич, остаешься за хозяина. Не подведи меня!
Мальчик мгновенно посерьезнел и с готовностью кивнул. Осоргин легонько толкнул того в плечо, отправляя вприпрыжку бежать к себе в комнату. Затем, развернувшись, заметил стоявшую все это время внизу Алису. Не сказал ни слова, просто посмотрел на нее этим уже знакомым ей взглядом: решительным и… усталым. Это непонятное сочетание… Отошел в сторону, освобождая ей путь, и сам стал спускаться вниз. Алиса обернулась лишь на секунду, но он уже скрылся из виду. Мысль о том, что неплохо было бы узнать, куда они направляются, пришла в голову женщины слишком поздно. Подумала, что стоит пока дать некоторые указания прислуге на время отсутствия, ускоряя шаг…
Как и предполагал Сергей Владимирович, ответ из министерства пришел быстро. Решение было положительным, хоть в письме и высказывалось некоторое удивление по поводу столь внезапной необходимости предоставления отпуска. Впрочем, все это сущие мелочи, когда твоя семья находится на грани распада…
Всего через пару часов Алиса уже сидела в карете, по привычке смотря в окно. На вопрос о том, что станет конечной точкой их пути, Алиса получила ответ «лес». Что ж…. Неожиданно. Но, как ни странно, она обрадовалась, услышав это. Пыльные дороги, душный воздух и стук копыт о мостовую плохо влияли на нее. Перспектива побыть хотя бы какое-то время на природе невероятно грела душу. Пожалуй, это была одна из немногих хороших новостей за последние дни…
В дороге она молчала, отстраненно наблюдая за происходящем на улице. Осоргин, сидевший рядом, предпочел не отвлекать ее, словно задумавшись о своем. Да и сил говорить о чем бы то ни было с человеком, упорно не желающим идти навстречу, иногда просто-напросто не хватает. Он уже давно заметил в себе одну особенность: убедить в чем-либо ему удавалось почти что любого. Это могло занять разное количество времени, но в итоге результат бывал достигнут. Кто-то бы мог даже назвать подобную способность даром. Только вот чувство опустошения и совершенной измотанности после подобных разговоров наваливалось и могло не покидать очень долго, в зависимости от того, насколько сложно было договориться с собеседником. Свойство невероятно полезное, и в жизни Осоргин часто пользовался им, как в служебной деятельности, так и в кругу семьи. Но с возрастом такие разговоры давались все сложнее, и, хотя он практически всегда мог склонить беседовавшего с ним на свою сторону, иногда совершенно меняя точку зрения последнего, восстанавливаться после этого приходилось теперь намного дольше и труднее.
Внезапно Сергей Владимирович почувствовал, как его руки коснулось что-то холодное. Повернул голову. С недоумением увидел, как Алиса осторожно дотронулась до его ладони своими пальцами, медленно проводя по ней. Посмотрел на нее. Женщина не поднимала головы, глядя куда-то вниз. Затем совсем неожиданно для него взяла его руку в свои хрупкие ладони, несильно сжав ее. Про себя Осоргин успел подумать, какие же у нее были холодные, слабые пальцы. Алиса некоторое время продолжала хранить молчание, осторожно касаясь его кожи, словно бы вбирая все то тепло, что он мог дать ей. И вдруг мужчина услышал, как она тихо, дрожащим от волнения голосом произнесла:
— Прошу… Не оставляй меня…
Неожиданно подняла голову. Сергей Владимирович с изумлением смотрел в ее блестящие от подступивших слез большие глаза. Столько боли, тоски, отчаяния… мольбы помочь… Он привык к резким переменам в ее настроении, привык к тому, что иногда совершенно не мог этого объяснить. Но сейчас все было ясно. Оступившаяся, сошедшая с пути женщина, сознательно направляющаяся «в никуда», способная своими мыслями довести себя до состояния совершеннейшего отчаяния, создающая проблемы на ровном месте и сама же страдающая от них… Она никогда не была сильной, никогда не следовала его советам, а потом, совершая ошибки, терялась и не могла найти выход. Утешать себя можно было только тем, что, возможно, так вели себя все или очень многие представительницы слабого пола. Но именно с ней по случайному стечению обстоятельств ему пришлось связать свою жизнь. И за ее ошибки приходилось отвечать…
Он вспомнил, что она почти так же сжимала его руку во всех самых трудных для нее ситуациях. Когда сама она совершенно отчаивалась и прибегала к единственному, что у нее оставалось: его помощи. И эти глаза… Он видел их уже не раз. «Не оставляй меня…» — так она говорила, иногда почти что теряя сознание, но все еще продолжая держаться за него, боясь, что он вот-вот может уйти. Бросить ее одну… Он всегда оставался рядом. Хотел ответить только «если ты сама не навредишь себе»… Но сказал то же, что и всегда:
— Не оставлю.
И был награжден сиянием этих невозможных голубых глаз. Впервые за последние, наверное, месяцы он видел такую искреннюю, бесконечную радость… И надежду. Алиса сильнее сжала ладонь мужа, поднося ее к своим губам и прижимаясь к ней. Что-то оборвалось в сердце Сергея Владимировича. Смотреть на нее в таком состоянии было выше его сил. Да что же она делает?! Красивая, молодая, цветущая женщина, которая даже при совершенно безбедной и, казалось бы, счастливой жизни, все равно умудряется найти повод для слез. Глядя на то, как она трепетно целует его пальцы, Осоргин подумал, что, может быть, у них еще есть шанс… Во всяком случае, он делал для того все, что было в его силах. Ее губы были такими мягкими, нежными… Она словно бы просила прощения, закрыв глаза, в каком-то забытьи покрывая поцелуями каждый сантиметр его ладони. Осторожно погладил ее по щеке, удивляясь тому, с какой готовностью она льнет к этой его ласке. И убрал руку.
Скоро конец пути…
Сгущались сумерки, когда они наконец приблизились к небольшому бревенчатому дому, стоявшему на опушке в окружении деревьев. Последнюю часть пути добираться пришлось верхом на почтовых. Когда полчаса назад Алиса с изумлением услышала, что экипаж дальше не поедет, Сергей Владимирович ответил на этот немой вопрос в ее глазах:
— Когда я говорил, что дорога лежит в лес, я именно это и имел в виду. Ехать еще около двух миль, но я все же предпочитаю лошадей пешей прогулке. Верхом вы держитесь хорошо, я это знаю. Ничего страшного в этом, кажется, нет. Тем более, насколько мне помнится, природа здесь невероятно красива.
«Он бывал здесь раньше?» — почему-то это показалось Алисе совершенно странным. Небольшая белая лошадь, которую Осоргин выбрал для жены, была привязана поводом к другой, караковой. Кобыла казалась вполне мирной, и Алиса, с опасением относившаяся к езде верхом, вскоре успокоилась. Хотя поводья она, в отличие от супруга, держала далеко не так уверенно, оставшуюся часть пути смогла выдержать с достоинством.
Окружающая местность была действительно глухой. Возможно, отсюда до города было и не слишком далеко, но то, что этот уголок природы не был удостоен внимания человека и его последующей деятельности, бросалось в глаза сразу. Вековые сосны, плотно смыкающие свои ветви где-то высоко над головой, неровные тропинки, пересеченные мощными корнями… Красноватые отблески заката на ковре из опавших листьев и прошлогодней хвои создавали впечатление пожара, разгоравшегося повсюду: на земле, на мощных стволах и в ветвях. Словно тени, огромные силуэты деревьев исчезали в последнем вздохе угасающего дня. Неописуемо… Волшебно…
Шорохи, неожиданные звуки, голоса ночных птиц, готовящихся выйти на охоту. Размеренные толчки от медленных движений лошади и ее фырчание. Все будто бы жило своей жизнью, и два всадника на заросшей, пустынной тропинке, свободной от кого бы то ни было еще, казались частью этого живого движения… Алиса оборачивалась, смотрела по сторонам, наблюдая за всем происходящим вокруг. Она уже не помнила, когда в последний раз закат так волновал ее. Даже в деревне, где она бывала еще ребенком, вид заходящего солнца не вызывал в ней таких чувств. Сергей Владимирович едва заметно улыбнулся, наблюдая за тем, с каким искренним удивлением Алиса оглядывалась, с большим вниманием изучая пейзаж. Облегченно подумал, что ей стало заметно лучше. Во всяком случае, сейчас ее мысли были заняты явно не тем, чего он так опасался…
Когда солнце уже зашло за горизонт, цель пути наконец была достигнута. Алиса ощутила, как ее лошадь повернула голову, навострив уши, будто бы прислушиваясь к чему-то. Осоргин натянул поводья, заставляя коней остановиться. Приехали. Увидела, как он спешился, затем взял под узду свою караковую. Неожиданно из темноты вынырнул невысокий мужской силуэт. Сергей Владимирович бросил поводья подбежавшему. Обойдя белую кобылу спереди, протянул Алисе руку, помогая спуститься. Она, приняв его помощь, легко спрыгнула вниз, лишь на мгновение очутившись в кольце объятий мужчины. Ее руки оказались на его плечах, ощутив под собой ткань сюртука, и в то же время Алиса почувствовала, как он несильно сжал ее талию, удерживая, не позволяя оступиться или упасть. Взгляды встретились. Она вздохнула, едва приоткрыв рот, и даже когда Осоргин отошел в сторону, все еще пребывала в каком-то странном, неясном для нее самой состоянии, вызванным этой, казалось, ни к чему не обязывающей близостью.
Тихое «пойдемте», сказанное бархатистым мягким голосом, вывело ее из состояния оцепенения. Но Алиса осталась на месте, будто бы не вникая в смысл сказанного. Сергей Владимирович нахмурился. Сделал к ней шаг, беря женщину за руку. Повел за собой… Неожиданно подувший легкий ветерок заставил ее поежиться. Алиса была несказанно рада, когда Осоргин наконец открыл дверь бревенчатого дома, пропуская ее вперед. Здесь было тепло. Запах ели и можжевельника кружил голову. Тихий скрип досок, когда она поднималась по узкой лестнице куда-то наверх, шероховатая поверхность бревенчатых стен, тусклый свет свечи, подрагивавшей в руках идущей впереди женщины в простом деревенском платье… Все было по-другому… Каждый предмет будто имел свой особый характер. Даже ее новая спальня совершенно отличалась от той, что была у нее в Петербурге: небольшая уютная комната, обставленная очень просто. Возможно, именно эта незатейливость так располагала к себе. Свет от единственной свечи был скудным, но его вполне хватало для того, чтобы осмотреть помещение в мельчайших подробностях. Скошенная крыша, подпираемая деревянными балками, бревенчатые стены с многочисленными потемневшими следами от сучков, большое окно, плотно закрытое, а также двуспальная кровать, застеленная шерстяным пледом, — вот и все, что могло показаться примечательным тому, кто только что вошел в комнату.
Подождав, пока сопровождавшая, поклонившись, выйдет, предварительно оставив на широком подоконнике гореть еще одну восковую свечу, Алиса села на убранную постель и принялась развязывать походную сумку. Грубые шнурки плохо поддавались ее нежным пальцам, поэтому, когда после негромкого стука в комнату вошел Сергей Владимирович, женщина была вся сосредоточена на распаковке своих вещей. Занеся с собой пару объемных саквояжей, Осоргин поставил их прямо на пол, затем подошел к окну, легонько дернул за ручку, не открывая створку, с сомнением оглядел помещение и наконец обратил свое внимание на Алису.
— Что ж, надеюсь, вы сможете неплохо здесь устроиться. Это, конечно, мало напоминает наш дом в Петербурге, но у него определенно есть свои достоинства.
— Благодарю, меня здесь все совершенно устраивает. Это место мне по душе, — она внимательно смотрела на мужа снизу вверх.
— Рад слышать. Располагайтесь и набирайтесь сил, — он посмотрел на нее, словно хотел еще что-то сказать, но вместо этого просто кивнул. — Доброй ночи, — и вышел.
«Доброй ночи…» — Алиса произнесла эти слова про себя. Раздраженно отставила сумку с непослушными завязками в сторону и откинулась на ласковую поверхность пледа. «Может быть, ночи здесь действительно будут добрыми…»