Запах табачного дыма мешался с запахом влажного после дождя воздуха. Пепел, нервно стряхиваемый время от времени в мокрую от залетавших в комнату капель пепельницу посредством постукивания о ее дно образовывал горстку, готовую вот-вот перевалиться за край керамической посудины. Сергей Владимирович, сделав очередную неглубокую затяжку, смотрел, как облачко сероватого дыма растворилось за окном, уносимое прохладным ветром. От продолговатой темной сигары осталась лишь половина…
— Тебе не станет дурно? — раздавшийся сзади насмешливый женский голос не вывел его из состояния задумчивости. Лежавшая в постели рыжеволосая женщина, наполовину завернувшаяся в одеяло, с интересом наблюдала за стоявшим у окна чиновником.
— Отвратительная привычка… Поверь, такими темпами перспектива долгой жизни тебе не грозит, — она потянулась, а затем капризно заявила:
— Может, закроешь все-таки окно? Ужасно холодно…
Осоргин не обратил на ее слова внимания. В отличие от Ирэн, мысли его теперь были лишены какого-либо радостного оттенка. Он давно планировал этот разговор… Несколько раз Сергей Владимирович безуспешно пытался обсудить с ней то, что его волновало. Но умелые женские руки либо увлекали его обратно в постель, либо рыжая бесовка сводила все к шутке, делая вид, что не воспринимает его слова всерьез. Но всегда в эти моменты он видел в ее глазах страх. Ирэн понимала, что он хотел сказать. Когда-то это должно было прекратиться…
А вопросы были все те же. К чему ведут их отношения? Кончится ли это когда-нибудь или перерастет во что-то большее? И самое главное: почему она не хочет их узаконить? И если Ирэн, судя по всему, подобные мелочи не волновали, то Сергей Владимирович размышлял об этом почти что с самого начала. Однажды, лежа с ней рядом, наблюдая за тем, как ее пальчик рисует на одеяле замысловатые узоры, он все же спросил:
— Ты никогда не задумывалась о детях?
Она тихо засмеялась.
— Старый пень тоже переживал по этому поводу. Знаешь, существует много способов для того, чтобы избежать…
— Я не об этом, — он чуть нахмурился. — Тебе не кажется, что ты слишком жестока к своему почившему супругу?
Она посмотрела на него странно, и от этого взгляда Осоргину стало не по себе.
— Ты просто не представляешь, что значит спать со стариком.
— Даже не хочу пытаться представить, — он откинул со лба мешавшуюся прядь волос.
— Разве тебе никогда не хотелось, чтобы рядом с тобой был кто-то, похожий на тебя? Тот, кого бы ты могла воспитать, помочь чего-то добиться в жизни. Смотреть, как эта часть тебя будет расти, меняться… Делиться опытом, знать, что твой ребенок, возможно, будет разделять твой образ мысли.
— Нет. — Ирэн тряхнула рыжей головкой. — Ты так просто рассуждаешь об этом… А то, что женщине приходится девять месяцев ходить с огромным животом, всячески страдая, а потом пытаться втиснуться хотя бы в один из корсетов… Увольте.
— Это такие мелочи…
— Но не для меня. Ты же спрашиваешь мое мнение? Мой ответ — нет. Я не задумываюсь ни о детях, ни о браке, если ты это имеешь в виду. Тех двух лет мне вполне хватило. Я не собираюсь больше выходить замуж, не собираюсь рожать. Все эти церемонности совершенно ни к чему. А заниматься воспитанием отпрысков у меня нет никакого желания.
Она упрямо сверкнула зелеными глазами. Затем чуть приподнялась на локте, заглядывая в лицо Осоргина.
— Ты самый странный человек из всех, кого я встречала… Обычно мужчины не стремятся с такой силой к созданию семьи. Это происходит либо по принуждению родителей, либо из-за общественного давления. А потом измены, быт и множество потомков, появившихся, кажется, лишь по чистой случайности…
Сергей Владимирович улыбнулся самыми кончиками губ. Едва заметные морщинки… А потом в серых глазах появилась какая-то печаль… Ностальгическая, скорее…
— У меня никогда не было семьи, Ирэн. Мать я едва помню. Она умерла, когда мне не было и четырех. Отец… — он внезапно посерьезнел, смотря куда-то вдаль. Через плотную пелену, застилавшую прошлое, надежно разделяя временное пространство…. — Его я бы предпочел не помнить. Ни о каком взаимном понимании в наших отношениях речи быть не могло. Впрочем, он расстался со мной при первом удобном случае. И, наверное, это единственный поступок, за который я ему благодарен…
Женщина слушала его, нахмурив лоб, на время прекратив гладить край одеяла.
— Боже… Да ты сиротка… Иди, я тебя обниму. Мне так жаль… — она придвинулась к нему, обхватив руками, прижавшись всем телом. Была ли эта жалость искренней, или же Ирэн просто умело сыграла прилив нежности… Осоргину было не важно. Он тихо засмеялся. Все-таки женщины — удивительные существа: всегда больше любят все то, что можно пожалеть. Наверное, это все-таки был материнский инстинкт, от которого княгиня так упорно открещивалась.
Но все же их непонятные, странные отношения никуда не двигались. Ирэн была, возможно, единственным человеком, на которого доводы Сергея Владимировича не действовали совершенно. Может, дело было в том, что она проявляла излишнюю самостоятельность или же в том, что знала его слишком хорошо… В любом случае, у Ирэн были какие-то свои неведомые ему цели, о которых она предпочитала не распространяться. Взглядов мужчины на создание полноценной семьи и дальнейшую жизнь в уже узаконенных отношениях она не разделяла…
Смотря в пустоту, чувствуя горьковатый привкус сигарного дыма, Осоргин понимал, что этот день настал. Либо она принимает его сторону, либо… Дальше так продолжаться не может…
Тихие шаги за спиной. Он почувствовал мягкое, невесомое прикосновение ее теплой руки. Женщина встала рядом, накинув на себя один только халат, заглядывая ему в глаза.
— Что с тобой? — смешливые огоньки в ее глазах медленно затухали. Она поняла…
— Ирэн… Нам все же стоит поговорить.
— О чем? — нотки грусти в ее голосе давали понять, что решение она уже давно приняла…
— Думаю, ты знаешь. Ирэн, так не может более продолжаться.
— Почему? Почему, Сергей? — она неожиданно приблизилась к нему, схватив за плечи, с отчаянием заглядывая в глаза. — Что тебе мешает? Разве того, что мы просто любим друг друга недостаточно? Что же нужно еще? Зачем все это…
Он провел ладонью по ее щеке…
— Мне уже четвертый десяток. Возможно, сейчас мне действительно не нужно ничего более того, что у меня уже есть. Но что будет по прошествии пяти лет? Десяти? Пойми: с каждым годом жизненных сил и возможностей для осуществления своих идей будет становиться все меньше… Ты думаешь, что в пятьдесят я буду в состоянии заниматься воспитанием детей? Если мне к тому времени повезет еще оставаться на этой земле, то я сочту это достижением…
Ирэн печально улыбнулась, задерживая его руку на своей щеке. Осоргин продолжил:
— Может, мы действительно расходимся в наших взглядах и представлениях о счастливом будущем. Что ж… Я не могу принуждать тебя, не могу удерживать… Но и от своих желаний отказаться я не в состоянии. Я хочу создать свою семью, видеть, как растут мои дети. Мне жаль, что радость материнства ты считаешь для себя недоступной. Но в таком случае… Боюсь, здесь наши пути разойдутся.
Ему было тяжело… Он старался не смотреть на нее. Не видеть этих зеленых глаз, заглядывающих в самую душу…
Ирэн опустила голову. Рыжие пряди ниспадали с плеч, подобно ручьям, сверкающим в лучах солнца…
— Знаешь… Кто бы ни была твоя будущая жена, она будет самой счастливой женщиной во всем мире, — уткнулась в его плечо. — Ты необычный… Я искренне завидую той, кто сможет провести всю жизнь с тобой рядом, — его рука коснулась рыжих волос. Сергей Владимирович чуть приблизил свое лицо, вдыхая аромат лаванды… Пытаясь запомнить…
Ирэн вдруг порывисто прижалась к нему, обнимая…
— Наскучит семейная жизнь — дай знать, — она попыталась говорить весело, но голос дрогнул… Подняла голову, всматриваясь в его лицо бесконечно долго. Пытаясь сдержаться… Эти серые, немного грустные глаза, красивые, как она всегда говорила, черты лица, непослушная прядь волос, падающая на лоб… Жаль, что все вышло так….
Поцеловала. Не в губы. По-настоящему тепло, долго…
— Прощай, — она высвободилась из его объятий, отворачиваясь, пряча лицо… Медленно обошла, скользнув пальцами по плечу. Осоргин услышал только шорох одежды за спиной. А через несколько минут ее уже не было… Ни в его доме. Ни в его жизни.
Осоргин медленно подошел к кровати. Сел, поднося ко рту недокуренную сигару… Смотрел в окно, не видя ровным счетом ничего. Конец… Наверное, он просто не до конца осознал, что она больше здесь не появится. В воздухе еще витали тонкие нотки лаванды… Слезы не катились по его щекам. Желания бить посуду не было… Просто что-то оборвалось внутри и погасло. Рыжее зеленоглазое солнце, вспыхнув ярким светом, потухло. Для него теперь навсегда…
Отчаяние по капле просачивалось сквозь бьющиеся уже в агонии чувства, пока тлела сигара. Потому что он позволил… Когда огонек добрался до пальцев, обжигая их, Сергей Владимирович опустил ее в пепельницу. Провел рукой по лицу, словно отгоняя наваждение… Да, его жизнь уже не будет прежней, но это не значит, что она будет хуже. Просто по-другому… Просто не с ней… Нужно уметь отпускать людей. Позволить себе тонуть в черном густом омуте уныния и страданий — худший выбор из всего возможного. Все будет. Потом… Обязательно будет. Теперь надо продолжать жить. Не думать, отвлечься… Кажется, это несложно… Нужно что-то, что сможет прогнать дурные мысли. Доделать отчет. Надо доделать отчет…