Густая, душащая темнота… Неожиданные порывы ветра не освежали, не прорывались сквозь этот плотный воздух… Солнце зашло за горизонт. Оставив в небе следы, похожие на запекшуюся кровь… Хоть бы начался дождь… Казалось, его просила не только готовая принять живительную влагу земля, но и измученная душа.
Усталость… Все, что он чувствовал, делая очередную недолгую, неглубокую затяжку. Осоргин вообще заметил, что потребность курить у него появлялась в основном тогда, когда все было очень хорошо, или же, когда все складывалось далеко не лучшим образом. Причем последний случай обычно теперь наступал значительно чаще. Возможно, подобное времяпрепровождение уже стало частью его образа жизни…
Скопившийся на конце сигары серый пепел, который не следовало стряхивать… Задумчивый взгляд. Невеселые мысли… Он чувствовал себя уставшим. Насколько это было возможно… Единственное возникавшее желание — завалить себя делами службы и никого не видеть как можно дольше. Бороться с разбитостью и опустошенностью было трудно… В его жизни часто случались потрясения. Не в первый же раз… Но тогда и он был моложе.
Еще одна затяжка…
В отличие от Алисы, ему было совершенно не важно, где находиться. Если внутри покой, то твой дом везде. А если нет… Осоргин, опершись о перила, смотрел, как по ветке росшего перед верандой дуба прыгала какая-то невзрачная сероватая птица. Странно, что могло делать это жизнерадостное существо в надвигавшейся ночи. Может, потерявшийся птенец…
Самообладание… Качество, которому он, наверное, был обязан карьерой и относительно успешной жизнью. Держать себя в руках. Всегда. Даже тогда, когда, кажется, впереди пустота. Даже тогда, когда буквально сводит с ума возникшее желание плакать кровавыми слезами оттого, что внутри нет ничего, кроме ада…. Просто развороченная, выжженная чьими-то уверенными действиями пустошь… Как он понял уже давно, слезы никогда ни к чему не приводили. А потому и незачем было убиваться. Может, только в детстве… Отец, которого выводило из себя даже присутствие рядом собственного ребенка. Серьезный взгляд серых глаз… Таких не было ни у кого. Что именно заставляло этого чужого для него человека отворачивать холодное, застывшее в гримасе омерзительного безразличия лицо, мальчику тогда понять было просто не дано. Этот немного грустный взгляд или просто то, что его считали незаконнорожденным… Жестокость и холод. Тогда уже он дал себе обещание, что со своими детьми не будет обращаться подобным образом… Чужие ошибки можно повторять… или же учиться на них. Смотря на то, как медленно угасала жизнь его матери, судя по всему, когда-то давно полной жизни и энергии женщины, Сергей выбрал для себя второе. И причиной такого ее состояния были не тоска по несбывшимся надеждам и не привычка жалеть себя, а методично возникавшие на коже кровоподтеки… Свидетельство не страстной несдержанности, а ненависти… Всеразрушающей, заполняющей разум, охватывая его своими липкими щупальцами. Он знал, что такое ненависть… Впрочем, какой смысл реветь, если в ответ встретишь лишь уничтожающее безразличие.
Изменилось ли что-то со временем? Куда уходили все те, кому было позволено проявить слабость? А впрочем, кажется, это дозволялось любому, кроме него самого… Когда на тебе лежит ответственность не только за свою жизнь, но и за жизни других людей, своей семьи, становится не до собственных проблем… Впрочем, он давал волю этой слабости только до тех пор, пока тлела в руке сигара. В этот недолгий промежуток времени можно было разрешить и радость, и жалость, и ненависть, и отчаяние…
Конечно, он предвидел с самого начала, что могут возникнуть трудности. Знал, что они, скорее всего, возникнут. Но, черт возьми, не в таком же масштабе! Последнее, что хочется делать мужчине, перешагнувшему сорокалетний порог, — разбираться в том, какие именно проблемы выдумывает себе девочка вдвое младше него. В таком возрасте, как бы то ни было странно, хочется, скорее, видеть плоды своих трудов и вложений, коих было сделано немало. Чувствовать спокойствие, стабильность. Пресловутую «любовь», в конце концов. А выходит…
А выходит, что теперь он до сих пор пытается прийти в себя. От удара… Глупо ли переживать по такому поводу? Наверное, да, если семья для тебя — всего лишь обычное, само собой разумеющееся явление. Почему ему, в отличие от многих его знакомых, была небезразлична собственная жена, он не знал. Наверное, просто не представлял, что может быть как-то по-другому… Может, за это и получил… то, что получил. Наверное, семьи, где супруги живут каждый своей жизнью, не интересуясь друг другом, действительно самые счастливые. Не бывает так больно…
Сероватый дым, поглощаемый холодным мраком. Едва различимый в темноте маленький зверек, пролезший под верандой и, забравшись вверх по краю перил, скрывшийся под козырьком…
Сергей Владимирович посмотрел вверх. На тусклую, медленно затягиваемую темными тучами луну… Любимому человеку можно простить все. Или очень многое. Но забыть… О том, что она сделала… Что его Алиса… с кем-то еще… Он закрыл глаза, машинально проводя рукой по волосам. Почему-то посмотрел на свою ладонь. Пара выпавших волос. Грустный смешок… Неожиданно… Все-таки нервы у него действительно слабые…
Что все эти дни творилось в его сознании? Совершенно разные идеи и мысли… Весь спектр от стремления пожалеть себя любимого до желания разрядить всю обойму ей в голову подавлялся многолетней выдержкой и обыкновенным осознанием того, что потом легче не станет. А уж подставляться самому из-за чьей-то глупости… В другой жизни.
Он любил ее так, как умел. И, казалось, выказывал свою любовь настолько, насколько позволяли возможности. Почему она не могла этого понять? Что угораздило ее себе надумать? Даже, если они, возможно, слишком разные, неужели это такое непреодолимое препятствие? Впрочем, сожалеть об этом теперь было глупо. Он решил простить, дать шанс восстановить их отношения. Изменить что-то, если понадобится… О прошлом не жалеют. Хоть и забыть об этом порой бывает трудно…
Горстка пепла, вспыхнув, упала куда-то вниз. За перила. Раскат грома… Еще далеко. Время было.
Страх… Что делают люди, в которых вкладываешь свою душу? Люди, о благе которых заботишься и переживаешь…
Наверное, боль — то чувство, которое могут принести лишь самые близкие… Какое дело до тех, при мысли о ком сердце не ускоряет своего биения… К кому не стремишься, лишая себя покоя и сна. А потому ощущение пустоты внутри никак не хотело отпускать… Если сын вырастет таким же? Если он вообще относится к окружающим не так, как следовало бы? Был ли его отец прав, делая вид, что у него нет сына… Во всяком случае, он бы ни минуты не переживал, зная, что с ним могло бы что-то произойти. Что он мог заболеть, умереть… Не переживал же, когда умерла мать…
Осоргин посильнее запахнул халат. Холодало… Первые капли, падая, разбивались о бревна, разлетаясь в стороны. Пожелтевшие листья, уносимые порывом ветра… Кажется, что так проходит и жизнь… Можно пытаться контролировать все, в том числе и себя, не позволяя ломаться. Но он ведь не железный… Главное — уметь вовремя остановиться. И он остановится. Когда кончится сигара…
Кто-то говорил, что ничто в этом мире не постоянно, особенно женщины. Глупейшее утверждение. Следить за своим поведением должен каждый. Остальное — всего лишь распущенность.
Прикрыл глаза… Надо было быть идиотом, чтобы не заметить перемены в ее поведении. Резкость, отстраненность… Чувство вины в глазах утром… Как будто она изменяла не ему, а с ним кому-то еще… О ком он не знал. И не хотел знать… Не мог верить…
Да и теперь… Ее красноречивые взгляды, вздохи ничего не меняли. А была ли для нее вообще разница, с кем спать? Ему ведь уже не двадцать лет, чтобы видеть во всем этом что-то сверхъестественное…
Видел ли он в этих глазах любовь? Он не мог сказать. Но в них было доверие. Возможно, она держалась за него, как утопающий за любой возможный предмет, способный предотвратить мучительную смерть. Она выбрала его помощь. Может, это было не все, что могла дать эта красивая, хрупкая, беззащитная молодая женщина. Но в подобных обстоятельствах достижение несомненное. И кто знает, как повернется в дальнейшем их жизнь…
Впрочем, как бы это ни было глупо, а тогда, когда, кажется, уже следует остепениться и задумываться о чем-то серьезном, у человека остаются все те же самые потребности. Бывают ли исключения? Наверное, да. Он этим исключением не был. С какой бы серьезностью Сергей Владимирович не относился к исполнению необходимых обязанностей и с какой бы точностью не выверял свои действия, а все же, скорее, так и остался романтиком… Необходимость тепла, ощущения того, что ты любим, — кажется, в этих желаниях нет чего-то необычного…
Хотелось бы поверить, что тогда, когда она накинулась на него в лесу, ей двигало не просто желание снять напряжение. Да, это было неожиданно. И хотя никаких иллюзий по поводу ее отношения теперь он не строил, что-то все-таки дрогнуло, болезненно сжавшись где-то внутри, когда она с такой нежностью касалась его лица своими губами… Хотя бы на секунду хотелось поверить… Впрочем, верить никто не запрещал.
Беспокойство… Пусть эта поездка была и не слишком долгой, но он искренне переживал за Федю. Агафья хоть и была отличной гувернанткой, но человек все же чужой… Что могло случиться за это время… Да что угодно. Контролировать действия прислуги, находясь теперь за столько миль от дома, он не мог. Хотя Алиса, кажется, за все время ни разу не вспомнила о сыне. Впрочем, разве волновал ее кто-либо, кроме себя…
Осоргин подумал, что все же нервные потрясения на нем теперь сказывались совершенно не лучшим образом. И это с учетом того обстоятельства, что ее безрассудство не обернется чем-то большим, чем сокращением лишних двух-пяти лет его жизни. А если нет… Если теперь придется подавать на развод… Да и черт с ним со скандалом и обязательными проблемами на службе. Что делать с сыном? Как объяснить ему подобные обстоятельства? Наверное, это было именно то, от чего он так пытался оградить Федю… От повторения событий собственной жизни…
Потерянность… Что будет, если все повторится снова? Нет… Не повторится. Уже никогда. Никогда впредь не позволит так себя использовать. Но начинать новую жизнь в сорок два года… Совсем не то, чего он хотел добиться в жизни. Нет, он вполне здраво оценивал свои силы и не стал бы ставить крест на своем будущем. Но уже и не хотелось… Не хотелось возвращаться к тому, от чего, казалось, ушел еще десять лет назад…
Впрочем, завтра он снова вернется к тому, что решил для себя. К тому, что сможет заглушить эту непроходящую боль… К любым действиям, которые смогут помочь сохранить хотя бы внешнее спокойствие. И гонять… Гонять ее до потери пульса. Теперь ни одно действие она не будет делать без его ведома. Довольно…
Как ни странно, но в произошедшем мужчина не склонен был винить того, на кого бы первым делом указал любой другой на его месте. Роль Бориса Тилинга во всей этой истории волновала его теперь в последнюю очередь. Не он, так кто-нибудь другой… Мало ли в этом мире проходимцев, не гнушающихся самых отвратительных средств для получения желаемого. Вряд ли хоть один из них будет опаснее беспризорного кобеля, если на них не обращать внимания. Не принимать правила игры. На ум приходило одно не слишком пристойное, но невероятно точное выражение… Все равно разбираться стоит все же с членами своей семьи, а не сваливать все грехи на какого-то малолетнего мерзавца.
Человек, живущий по тем средствам, что отпускали ему достопочтенные родители… Превосходно. У Осоргина не возникало сомнений относительно причин столь «удивительно осознанного» решения молодого человека. Принял, исходя лишь из уверенности, что они подобное поведение не одобрят. А следовательно, и обеспечивать перестанут…
Можно было бы рассмеяться. Если бы это ни было так печально, он, наверное, так бы и сделал…
Впрочем, адъютанту Сергей Владимирович совершенно неожиданно теперь посочувствовал. Такой молодой… Ведь он тоже в его возрасте пытался добиться чего-то, с уверенностью и энтузиазмом идя к своей цели. Когда ты еще не достиг ничего, и любое неосторожное действие может стать препятствием… Не спасет даже происхождение. Столько великолепных планов и идей… Вот только он никогда не брал чужое. А как хорошо все начиналось… Осоргин усмехнулся, смотря куда-то в темноту, в последний раз выдыхая струйку дыма.
«Жаль мальчика…»