Горечь… В слезах, разъедающих глаза. В словах…
«Воспаление легких»
Но ведь это не смертельно? Не должно быть! Нет!
«Я не могу ничего обещать. Его состояние крайне тяжелое»
Нет… Почему? Почему Федя? Боги, за что?!
Она была плохой матерью. Всегда это знала… Даже тогда, когда еще носила ребенка.
— Мне кажется, я не справлюсь.
— Откуда такие мысли? — она до сих пор помнит, как Сергей Владимирович осторожно положил руку на ее живот, уже достаточно заметный, смотря при этом ей в глаза… — Не думаю, что это очень сложно. Хватило возможностей сделать, хватит и воспитать.
Что же… Каждый остался при своих словах. Лучшего отца для своего ребенка она бы не нашла… Но она сама…
Она была плохой матерью…
Так и не смогла привыкнуть к этой роли. Сама еще ребенок, могла ли тут идти речь о воспитании собственных детей?
Федя лежал в своей кроватке, дыша хрипло, не открывая глаз. Жар… Лихорадка медленно убивала это только начавшее свою жизнь энергичное существо. Если бы она тогда была рядом… Он бы не лежал теперь перед ней, задыхаясь от кашля. Он бы бегал по дому, как и прежде. Он бы не заболел. Не упал бы в пруд…
Садовник. Видимо, провидение все же существует, если тогда он заметил потерявшего равновесие мальчика. Бросив все, вытащил из холодной воды… Можно ли было перекладывать всю вину за случившееся на гувернантку? Только отчасти. Невозможно, невозможно все предвидеть наперед. За ним трудно уследить. Он же еще маленький… И такой любознательный.
Чувство, что что-то было упущено. Безвозвратно… Любой мог бы осудить ее за это. Никогда не уделяла сыну достаточно внимания. Она ведь даже хотела…
Алиса сжала голову руками, тихо плача.
— Мама…
Едва слышно. Хрипло… Федя приоткрыл покрасневшие глаза. Кашель… Сухой, болезненный.
— Федя! — Алиса подняла голову, вглядываясь в бесцветное, измученное болезнью лицо малыша. — Прости меня…
Он не понимал. Смотрел на нее с удивлением. Почему она плачет? Ему было страшно…
Рука, сжавшая ее плечо. Алиса не обернулась. Нет… Она не уйдет. Чуть сильнее… Пришлось подняться. Сергей Владимирович подтолкнул ее к двери. Несильно, но так, что у нее не осталось сомнений в том, что в этой комнате она теперь лишняя.
Обернулась, смотря на него с мольбой.
— Сергей… Прошу! Я должна быть с ним…
Сухо. Безэмоционально:
— Зачем?
Ей нечего здесь делать.
— Но…
— Прекратите пугать ребенка, — выводя ее в коридор, закрывая дверь. Оставляя ее одну. Растерянную…
Подходя к его кроватке… Маленькое, дрожащее от озноба тельце. Лихорадка… И кашель.
Чувство совершенной беспомощности. Никогда. Никогда прежде он не чувствовал себя так… Потому что нельзя было просить. Нельзя угрожать. Нельзя что-то изменить. Только верить в то, что он выживет…
Приоткрытая форточка. Свежий воздух. Натопленное помещение. Несколько одеял. Отвары, грелка… Все, что только могло помочь… Но это уже была не просто простуда. Не просто недомогание…
Почему? Слабое здоровье? Неправильное лечение в самом начале? Когда он впервые после разлуки увидел сына, все уже было плохо…
Нездоровый румянец на щеках. Нездоровый блеск глаз. Он только пришел в себя. Нож, вогнанный в сердце по самую рукоять… Его ребенок умирал.
Хватило сил только на то, чтобы не уподобиться Алисе. Едва хватило…
— Больно… — когда Осоргин склонился над мальчиком, меняя лежащую у того на лбу влажную повязку. Теперь горячую…
— Это пройдет. Скоро… — не соврал. На его нелогичный вопрос о том, могут ли оправдаться худшие опасения, мужчина получил вполне логичный ответ от врача, что мальчику либо вскоре станет лучше, либо… Либо все кончится.
«Сударь, я ведь не Господь Бог. Делаю все, что в моих силах. Если его организм справится, он выздоровеет»
А если нет…
Последнее, что можно было предположить. Вернуться к могиле собственного ребенка…
Чашка с темной жидкостью. Шиповник.
— Не надо… — закапризничал… Ему было больно даже приподняться…
— Давай, — протянул сыну руку, осторожно потянув наверх, другой рукой придерживая за спину. Мальчик откинул голову, тихо заскулив. Сергей Владимирович отвернул лицо… Закрыл глаза.
— Тебе нужно больше пить, — поднося ко рту чашку с отваром. Маленькие ручки настолько ослабели, что не могли даже ничего держать… Федя не возражал. Чуть приподнял голову над подушкой. Осоргин осторожно придержал его…
Снова кашель… Мазь, горчичники… Да должно же что-то в этом мире помогать!
— Я умру?
Осоргин вздрогнул. Осунувшееся лицо, едва слышный голос… Смерть уже поставила свою печать… Так теперь казалось.
— Кто тебе сказал подобное?
Тихий вздох…
— Мама. Она просила, чтобы я не умирал. Я умру?
Мама… Ну конечно. Кто же еще…
— Нет. Мама не в себе. Устала от переезда. Она не имела в виду это.
Кажется, его удалось немного успокоить…
— Если ты не будешь бояться и переживать, то совсем скоро почувствуешь себя хорошо, — трудно… Ему было трудно говорить это… Смотря в глаза, полные надежды. Смотря на самого себя…
А Федя почувствовал тихую радость. Он выздоровеет. И жжение в груди, наверное, пройдет… И его не ругают за то, что он упал в пруд.
— У нас в саду живет ящерица, — слабо и очень тихо. Но информация столь важная, что он бы поделился ей с папой, даже если бы потом сразу снова потерял сознание.
— Хорошо. Ты ее поймал?
Он призадумался.
— Нет… Она уползла под беседку. Такая большая…
Осоргин попытался улыбнуться. Вышло плохо. Да и не стоило… Не стоило пытаться играть. Дети слишком тонко чувствуют фальшь…
— Как только встанешь на ноги, мы ее обязательно поймаем, — засветившиеся восторгом серые глаза… Как немного нужно было ему для того, чтобы чувствовать себя счастливым.
Сергей Владимирович нагнулся, касаясь губами лба сына. Горячий… Даже несмотря на влажное полотенце. Температура поднималась.
— Ты посидишь со мной?
Осоргин кивнул. Конечно, он останется… Пока будет возможно…
— Постарайся заснуть.
Федя послушно закрыл глаза. Вложив маленькую ручку в руку отца…
Осоргин молча смотрел на сына. Маленькие пальцы медленно слабели… Что-то мокрое на щеке… Он даже не сразу понял, что это были слезы. Сломленности. Отчаяния. Разбитости…