1

Однажды в начале декабря Ниидэ с Нобору возвращались в больницу после очередного посещения больных. Уже стемнело, Такэдзо зажег фонарь и шел впереди, освещая дорогу. На этот раз корзину с лекарствами тащил на спине Нобору. Ниидэ часто повто­рял, что не следует поручать сразу две работы одному чело­веку — особенно сторожам, санитарам и прочему низшему персоналу. Этот неписаный закон строго соблюдали в боль­нице. Нобору нередко приходилось подменять Такэдзо, когда тому поручали другое дело. Да и сам Ниидэ не брезго­вал в случае необходимости таскать корзину с лекарствами.

«Похоже, он сегодня притомился», — подумал Нобору, слушая сердитые реплики Красной Бороды. Ниидэ всегда злился, если сильно уставал. А в этот день они обошли пят­надцать пациентов и голодные, совершено без сил возвра­щались в больницу значительно позднее обычного. На этот раз он не переставая поносил бесчеловечных чиновников, запрещавших лечить приходящих больных.

Указ о сокращении ассигнований на больницу был подписан летом. Ниидэ решительно протестовал против него, но к его мнению не прислушались. И лишь после того, как он заявил, что все расходы берет на себя, власти закрыли глаза на прием приходящих больных. Теперь Ниидэ чаще посещал знатных аристократов, богачей и крупных торговцев и на деньги за визиты восполнял урезанные ассигнования. Тем не менее его вызвали в опекун­ский  совет  и  строго  приказали  «полностью  прекратить  прием и лечение приходящих больных», а также «взимать плату за питание» с имеющих заработок больных. Это осо­бенно возмутило Ниидэ.

— Говорят, один светильник, зажженный перед Буддой бедняком, ценнее десяти тысяч светильников, зажженных богачом. Вроде бы это означает, что именно вера бедных людей по душе Будде. На самом деле это чистое вранье и надувательство.                                                                 

Дело в том, что лишь горстка богачей способна даровать по десять тысяч светильников, да и то не всегда. Бедняки же в своем большинстве всегда охотно раскошелятся на один светильник, особенно если их об этом попросят. Им говорят: пожертвование Будде открывает путь к лучшей будущей жизни, к нирване. И само собой, бедняки, которые, кроме страданий и неудач, ничего в этом мире не видели, надеются на милость Будды, на просветление в будущей жизни. Вот хитрые политики и играют на этой надежде, вымогая от каждого бедняка по светильнику. Правительство строит свою экономику на налогах. А от кого поступают налоги? От тех, кто зажигает по одному светильнику, — от мелких торговцев, крестьян-бедняков, ремесленников. Все это так, но взимать налоги с жалких заработков поденщиков, требо­вать, чтобы больные платили за питание?! Разве можно терпеть такую несправедливость?

Сколько бы я ни старался, стронуть это с мертвой точки мне не по силам. Даже если бы мне удалось переубедить одного или двух чиновников, это ни настолечко не скажется на политике всего правительства, поэтому мои призывы, мои попытки хоть что-то переменить бессмысленны. Минамото ли, Тайра ли — не имеет значения: если человек при­шел к власти, он обязательно введет закон, защищающий его власть, и будет проводить именно ту политику, которая ему нужна. Так было всегда, во все времена! Ты, Нобору, думаешь сейчас: опять этот старый дурак сел на своего любимого конька, болтает об одном и том же! А мне напле­вать, что ты так думаешь, наплевать, что так думают все остальные! — голос Ниидэ сорвался на крик. — Пусть это глупо,   бессмысленно,   но,   пока  я   жив,   буду   и   впредь бороться против такой политики. Я...

Внезапно Ниидэ умолк на полуслове и замер у канавы, вырытой вдоль глинобитной стены. Его остановило воскли­цание Такэдзо, шедшего впереди с фонарем.

—  Что случилось? — спросил Ниидэ.

—  Человек в канаве, — ответил Такэдзо, светя фона­рем.

Он несколько раз окликнул лежавшего в канаве, но тот не отвечал. Тогда Такэдзо подошел поближе и внимательно оглядел его.

—  Да он ранен. Весь в крови!

—  Не касайся его, — предупредил Ниидэ.

Узкая, но довольно глубокая канава была выложена камнем. Ниидэ посветил фонарем. Внизу неподвижно лежал человек лет двадцати пяти, в разорванном полосатом кимоно, подпоясанном узким ремешком с пряжкой. Из глу­бокой раны на голове текла кровь, заливая лицо и голую грудь. Мужчина тяжело дышал и постанывал. Ниидэ оклик­нул его. Тот сразу встрепенулся и поднял руку, словно обо­роняясь. В руке у него сверкнул кинжал. В свете фонаря кинжал походил на острую ледяную сосульку.

—  Успокойся, — сказал Ниидэ, — я доктор из больницы Коисикава. Что произошло? Ты подрался?

—  С вами никого нет? — спросил он, слегка приподняв голову.

—  Никого.

—  Черт побери! Как же это я промахнулся? — пробор­мотал мужчина.

—  Ты с кем-то поссорился?

—  Мне надо было прикончить одного подлеца, но у него оказались телохранители. Они-то меня и изукрасили... Вы не поможете мне встать?

Ниидэ подал знак Такэдзо и взял у него фонарь. Такэдзо спустился в канаву, просунул мужчине руки под мышки и приподнял его. Но тот сразу же с воплем упал — по-видимо­му, у него была переломана нога. Ниидэ попросил Нобору посветить и осмотрел ногу.

—  Правая голень, — пробормотал он. — Перелома нет, должно быть, трещина. Такэдзо, посади его на спину.

—  Что вы со мной собираетесь делать? — испуганно спросил мужчина.

—  Тебе уже было сказано: я доктор... Эй, Такэдзо, я не люблю повторять дважды!

Такэдзо кое-как взвалил человека на спину, и они двину­лись к больнице.

2

Пострадавшего звали Какудзо, жил он в районе Отова, в одноэтажном доме барачной постройки, расположенном на узкой улочке Ябусита. При осмотре обнаружились две раны на голове, множество уши­бов на спине и пояснице, а также трещина в правой голени. На голове раны были ножевые, остальные увечья нанесены палкой или другим тупым предметом.

Улица Ябусита была знакома Ниидэ, он и теперь изредка там бывал, но с Какудзо до сих пор не встречался.

—  Я жил в другом месте, — пояснил Какудзо, отвечая на вопрос Ниидэ. — А мой отец, Какити, умер два года тому назад.

—  Какити? — переспросил Ниидэ. — Если память мне не изменяет, он занимался изготовлением циновок, а жил в крайнем из восьми бараков?

—  Он самый. Последние годы его мучила подагра, и он почти не вставал. — Какудзо сделал попытку повернуться на бок, и лицо его исказилось от боли. Несмотря на боль, он старался говорить спокойно. —Доктор, вы случайно не зна­комы со стариком Тасукэ?

—  С продавцом лапши? Я бывал у него.

—  У него живет девушка по имени О-Танэ. Прошу вас, отправьте за ней посыльного и попросите немедленно прийти сюда. Мне надо с ней повидаться и кое-что сооб­щить.

—  Я пошлю за ней завтра, а нынче ночью постарайся уснуть.

—  А сегодня нельзя?

—  Ты ведь сам признался, что хотел кого-то убить. Если послать за девушкой ночью, это вызовет подозрения у вла­стей. Кто-нибудь выследит ее и обнаружит тебя, поэтому ты сегодня поспи, а завтра утром что-нибудь придумаем.

—  Понимаю, — ответил Какудзо и закрыл глаза. Ниидэ поглядел на Нобору. Тот решил, что он попросит присмотреть за больным, но никаких указаний не последо­вало. Ниидэ вышел из палаты, направился было к себе, но остановился на полпути и, обернувшись к выходившему из палаты Нобору, сказал:

—  Не сочти за труд, прикажи, чтобы мне принесли рисовые колобки.

Нобору вдруг тоже почувствовал, что страшно голоден, и поспешил на кухню. На кухне было темно, лишь один фонарь едва освещал помещение. Под фонарем сидел чело­век и мастерил ящик. Рядом стояла О-Юки, наблюдая за работой. Нобору заказал О-Юки две порции колобков, потом обернулся к мужчине и с удивлением узнал в нем Ино.

—  Чего ты так усердствуешь, Ино? Уж ночь на дво­ре, — с улыбкой сказал Нобору.

—  Да так, тружусь понемногу. Вы ведь тоже припоздни­лись сегодня.

—  Ты не увиливай, скажи, что это ты мастеришь?

—  Сиденье, — ответил Ино и неожиданно покраснел. — Вы ведь знаете О-Юми, которая умом тронулась. Она со­всем слабая стала, ей даже на полу сидеть трудно. Вот я и решил смастерить для нее круглое сиденье со спинкой.

—  Вот как? Это тебя О-Суги попросила?

—  Ошибаетесь. Я ведь остался в больнице, чтобы помогать по столярному делу, и делаю все по своей воле, — рассердился Ино.

—  Ты уж извини, если я тебя обидел, — рассмеялся Нобору.

—  Что вы?! — смутился Ино. — Разве смею я требовать от вас извинения? Это уж вы простите меня — болтаю сам не знаю что.

—  Считай, что мы квиты, — вновь рассмеялся Нобо­ру. — Передай от меня привет О-Суги.

Ино кивнул и снова застучал молотком. О-Юки вручила Нобору корзиночку с рисовыми колобками, пообещав при­нести чаю.

На следующее утро Ниидэ отправил посыльного на Ябуситу за О-Танэ. Она выглядела значительно старше своих девятнадцати лет. В спокойствии, с каким она выслушала Ниидэ, в решительном взгляде, даже в том, как был повязан у нее на голове платок из хлопчатобумажной ткани, чув­ствовался волевой, не свойственный молоденькой девушке характер.

Сообщив ей о состоянии Какудзо, он сказал:

—  Надеюсь, дней через десять раны затянутся, но нога, пожалуй, срастется лишь через месяц, а пока лучше ему не выходить.

—  А нельзя ли его забрать домой?

—  Нет, пусть пару дней полежит в больнице — здесь удобней его лечить, да и для него самого безопасней. Мало ли что может случиться.

—  Пожалуй, вы правы. Это меня тоже тревожит.

—  Что случилось, О-Танэ? Кто-то приходил от Такады? — вмешался в разговор Какудзо.

—  Да, — нерешительно ответила девушка, видимо, раз­думывая, стоит ли тревожить Какудзо. — Поздно вечером зашел Идзо, и с ним еще трое. Разыскивали человека, кото­рый хотел убить их молодого господина. Сказали, будто он живет в одном из здешних бараков. Они обходили всех подряд, а когда стали спрашивать о тебе, я сказала, что ты отправился к родителям в Тоёсиму. Мол, у них случилось несчастье, и ты срочно выехал и останешься у них ноче­вать.

—  Молодец, правильно сделала — только, думаю, они не поверили.

—  Мне тоже так показалось, но если завтра ты не вер­нешься, будет хуже.

—  Они угрожали?

—  Сказали: если не объявишься, значит, именно ты покушался на жизнь их господина. И вообще говорили: мол, жители бараков устроили заговор и жестоко поплатятся за это.        

—  Хорошо, я вернусь.

—  Погоди, — остановил его Ниидэ. — Расскажи, что там у вас произошло, может, я смогу что-нибудь посовето­вать.

—  Прошу вас, ни о чем не спрашивайте! Я и так доста­вил вам беспокойство, — пробормотал Какудзо.

—  Доставил ли беспокойство или нет — это мне решать. А ты все же расскажи, как было дело.

—  Говори — нам скрывать нечего, — стала упрашивать его О-Танэ.

Какудзо повернулся на бок, застонал от боли и до крови закусил губу. В это время в палату вошел Мори и предупре­дил, что пора осматривать вновь поступивших больных.

—  Иду, — ответил Ниидэ и, обернувшись к Нобору, ска­зал: — Послушай, что он расскажет.

3

На улице Ябусита было три одноэтажных дома барачного типа, которые занимала двад­цать одна семья. Владельцем этих бараков был Мацудзиро Такада. Его отец Есити в свое время открыл небольшой ломбард, дела пошли хорошо, завелись деньги, и он посте­пенно стал скупать по дешевке соседние дома и земельные участки. Лет пятнадцать тому назад, сколотив солидное состояние, он продал ломбард, к которому у него с самого начала не лежала душа, и занялся исключительно сдачей в аренду домов и земельных участков. Причем в три барака, приобретенные им еще девятнадцать лет тому назад, он почему-то пускал квартирантов бесплатно. Мало того, даже ремонтировал их за свой счет, не беря с жильцов ни гроша.

—  Он и своему сыну Мацудзиро завещал не брать платы с квартирантов, чему был свидетелем Мотосукэ — бывший управляющий домами, — пояснил Какудзо.

—  Должно быть, на то имелась какая-то причина? — спросил Нобору.

—  Была, конечно. Иначе какой дурак в наше время отдавал бы жилище бесплатно!

—  А почему он так поступал?

—  Не знаю. Управляющий сменился, и знает теперь об этом лишь Тасукэ — дед О-Танэ, да только он выжил из ума и ничего не помнит.

Тем не менее всем жильцам было известно о таком заве­щании Ёсити, знал о нем и новый управляющий Дзёсабуро, которому сообщил об этом его покойный отец. Ходили слу­хи, будто существует и какая-то бумага, в которой покой­ный Ёсити изложил свою волю. Только никто не знал, у кого она хранится. Квартиранты в этих бараках подолгу не жили, сменялись каждые пять-шесть лет. Один только чок­нутый Тасукэ должен помнить те времена.

—  И вдруг все переменилось, — продолжал Какудзо. — В мае этого года умер Ёсити, и все его имущество перешло к единственному сыну, Мацудзиро, — молодому человеку двадцати трех лет. Прошлой осенью он женился, и вскоре жена родила ему сына. Так вот в конце октября этот самый Мацудзиро приходит к нам, да не один, а с тремя молодчи­ками и говорит: убирайтесь все до единого из моих домов — я их буду ломать!

—  Разве он не знал о завещании отца?

—  Знал. Он и сам в этом признался, но заявил: письмен­ного свидетельства нигде не обнаружено и, кроме того, за то, что было при отце, он не отвечает, посему это обещание он считает недействительным. Квартиранты, мол, девят­надцать лет прожили в его домах, не платя ни гроша, — дальше так не пойдет.

—  Н-да, выходит, все не так просто, — поморщился Нобору.

—  Верно, его тоже можно понять, но ведь затеял он это не от нужды, не оттого, что ему не хватает денег. Просто у него возник план: снести все дома на улице Ябусита, а на их месте построить целый квартал закусочных, чайных доми­ков и публичных домов. Причем он уже заручился согла­сием монахов из храма Гококудзи.

Все это походило на правду — бывают ведь случаи, когда странным образом переплетаются интересы священ­ников и хозяев увеселительных заведений, подумал Нобору.

Разве не соседствуют с веселыми кварталами храмы Асакуса, Нэдзугонгэн и многие другие? Вот и храм Гококудзи не исключение. Его возвели в годы Гэнроку, пожаловав ему земли с доходом тысячу триста коку риса в год. Одно время ему будто бы покровительствовала вдова из дома сегуна. Однако место здесь было безлюдное, да и храм считался не столь уж древним и не особенно процветал. Ничего удиви­тельного, что некоторые монахи благожелательно отне­слись к плану застройки прилегающей местности увесели­тельными заведениями. Это помогло бы поправить свои дела.

—  Если так, то положение еще более осложняется. Я, конечно, расскажу об этом доктору Ниидэ, но, на мой взгляд, лучше бы просто убраться отсюда подобру-поздоро­ву. Тем более что вы и так не платили за жилье целых девятнадцать лет.

—  Это правда.

—  Чем влезать в это сложное и запутанное дело, не лучше ли обосноваться на новом месте?

—  Может, вы и правы, — нерешительно произнес Какудзо, — но только очень уж нам не по нутру этот нена­сытный Мацудзиро.

—  Послушай, — прервала его О-Танэ, — если решил вернуться, то не откладывай. У меня и дом не заперт, и к тому же, если приду слишком поздно, они догадаются, что я с кем-то сговаривалась.

—  Погодите минутку. — Нобору встал. — Мне надо рас­сказать доктору Ниидэ о нашем разговоре и послушать его совет.

Оставив молодых людей, он вышел из палаты.

Ниидэ еще не окончил осмотр, и Нобору сходил пока в столовую выпить чаю. Затем он зашел к нему и передал рассказ Какудзо. Слушая Нобору, Ниидэ переоделся, затем сел за стол и начал выписывать рецепты для вновь посту­пивших больных.

—  Продолжай, продолжай, — сказал он, когда Нобору умолк, чтобы не мешать.

Закончив писать последний рецепт, Ниидэ отложил кисточку в сторону и тяжко вздохнул.

—  Мне понятно, чего хочет Мацудзиро, а вот почему

Какудзо решил его прибить — не догадываюсь, — произнес Ниидэ. — Пойти на убийство не просто. Что-то за всем этим скрывается.

—  Я его не спросил.

—  Но  ведь  именно  это  главное,  — сердито  сказал Ниидэ. — Ну хорошо, я сам поговорю с ним.

4

Ниидэ решил отправить Какуд­зо домой. Иначе Мацудзиро и в самом деле может обвинить всех своих квартирантов в заговоре. Сомнительно, что местные власти его поддержат, но ведь он не остановится и перед подкупом. Во всяком случае, ситуация могла ослож­ниться. Чтобы снять подозрение с Какудзо, Ниидэ предло­жил следующую версию: Какудзо ездил в Тоёсиму прове­дать родителей, а на обратном пути поскользнулся на кру­том склоне, упал и сильно ушибся. Потом его отвезли в больницу Коисикава, чтобы оказать первую помощь. Дого­ворившись твердо придерживаться этой линии, они сначала отправили О-Танэ, а вслед за ней на изготовленных из досок носилках понесли Какудзо. Его сопровождали Ниидэ, Нобору, а также Такэдзо со своей неизменной корзиной с лекарствами. Когда они выходили из ворот больницы, Какудзо вдруг сказал, что оставил в палате одну вещь, а надо бы ее захватить, однако Ниидэ приказал следовать дальше. Нобору сначала было невдомек, почему тот не исполнил просьбу Какудзо. Лишь потом он догадался, что речь шла о кинжале.

Когда добрались до улицы Ябусита, Какудзо попросил остановиться у свежевыкрашенного домика, напоминав­шего по виду харчевню. Вход в него был заколочен приби­тыми крест-накрест досками.

— Это наш дом — здесь мы будем жить с О-Танэ, — ска­зал он.

—  А как войти внутрь? — спросил Такэдзо.

—  Позади есть черный ход, который ведет на кухню. Завидев носилки, собрались соседи. Раздвигая толпу, к Ниидэ подошли двое мужчин. Тот, что постарше, походил на пожарного. Второй парень, лет двадцати, был одет в кимоно из тафты прямо на голое тело, на ногах — новые сандалии. Выражение у обоих было такое, что любая сообразительная собака тут же набросилась бы на них, спасая имущество хозяина.

—  Вот и объявился Какудзо, — сказал тот, что постар­ше. — Да он, кажется, ранен. Сейчас поглядим.

—  По какому праву вы его собираетесь разгляды­вать? — спросил Ниидэ.

—  Прошлым вечером один проходимец хотел прикон­чить нашего господина — хозяина всех этих халуп, но ему самому досталось. Его-то мы и разыскиваем.

—  Вы случайно не из полиции?

—  Нет, меня зовут Идзо, я служу у господина Мацудзиро Такады.

—  Искать преступника — это дело властей. Или у госпо­дина Такады свои телохранители?

Идзо промолчал, не сразу сообразив, что ответить.

В это время тот, что помоложе, сунул правую руку за пазуху.

Заметив это, Ниидэ поспешил назвать себя, рассчиты­вая, что к известному доктору будет проявлено почтение и это остановит парня. Но увы, подобного не произошло. Ниидэ, не ожидая такого безразличия к своей особе, даже опешил. Нобору посмотрел на его смущенное лицо и чуть не расхохотался, хотя на самом деле было не до смеха. Но Ниидэ быстро пришел в себя и сказал:

—  Слушайте меня внимательно. Не знаю, что там у вас случилось накануне вечером, но этого Какудзо я обнаружил в луже крови на горе Нэдзуми в Тоёсиме. Наверно, он решил сократить путь, споткнулся в темноте и упал со скалы. Я дотащил его до больницы и там оказал первую помощь... Кстати, где было совершено нападение на вашего господина?

—  Невдалеке от храма Суйдо, — ответил Идзо.

—  А его убили или только ранили?

—  Нет, все обошлось. С господином было трое телохра­нителей.

—  Даже не ранили?

—  Нет.

—  А тот, кто напал на господина Такаду?

—  У него был кинжал, но мы его сбили с ног и слегка поколотили.

—  Так вы его ранили? — Ниидэ возвысил голос. — Зна­чит, Такада остался невредим, а пострадал тот, кто нападал на него? И вы подозреваете Какудзо?

—  Послушай, старик! Куда ты гнешь? — возмутился тот, что помоложе.

—  Замолчи! — негромко сказал Ниидэ, но так поглядел на парня, что тот смешался. — С тобой я вообще не желаю разговаривать. Послушай, Идзо, ты вроде посообразительней. Наша больница находится под покровительством вла­стей. Учти, я им уже сообщил, что Какудзо я нашел на склоне горы Нэдзуми и доставил в больницу. Но предполо­жим, вам удастся доказать, будто это Какудзо напал на вашего господина. Ну и что получается? Такада жив и невредим, а трое его молодчиков избили нападавшего до полусмерти. Хорошо подумай, какое вынесут решение, если дело передадут в суд.

—  Но ведь этот негодяй хотел прикончить нашего господина!

—  У тебя есть доказательства?

—  Наш господин сам слышал, как об этом сговарива­лись.

—  Перестань! — перебил его Ниидэ. — Неужели ты думаешь, что власти будут прислушиваться ко всякой бол­товне и пересудам у колодца? Есть факт: четверо напали на одного и избили его. И если вы не докажете, что кто-то хотел убить Такаду, то понесет наказание ваш господин. — Ниидэ пристально поглядел на молодого и добавил: — Более того. Если Такада использовал кого-то из вас, его отдадут под суд. Я ведь могу выступить как свидетель. Поэтому решим все полюбовно — так будет лучше для всех.

Молодой поглядел на Идзо. Он по-прежнему держал правую руку за пазухой и по первому знаку готов был пустить в дело нож, который он, вне всякого сомнения, там прятал. Идзо отрицательно покачал головой.

С помощью Нобору Ниидэ поднял Какудзо с носилок и внес в дом, где О-Танэ, пришедшая раньше, уже расстелила постель.

—  Я хотел бы у вас спросить, — произнес Идзо, появля­ясь в дверях. — Вы не собираетесь увезти этого Какудзо отсюда?

—  Напрасно беспокоишься. Он сломал ногу и дней двад­цать, а то и целый месяц пролежит в постели, — ответил Ниидэ.

5

Когда Идзо и его напарник убрались восвояси, пришли соседи проведать Какудзо, О-Танэ стала угощать их чаем, а Ниидэ, оставив дежурить Нобору, отправился к управляющему домами.

—  Какудзо нужен покой, — уходя, сказал он. — Когда гости уйдут, возвращайся в больницу.

—  Какой молодец ваш доктор, — приподнявшись на постели, засмеялся Какудзо, когда они остались одни. — Честно говоря, я перепугался: думал, вот-вот начнется дра­ка.

—  Он такой! Если понадобится, и кулаки может пустить в ход. Не посмотрит, что против него трое, а то и пятеро, — усмехнулся Нобору.

Он вспомнил, как Ниидэ расправился с бандитами в квартале публичных домов в Микуми.

—  Знаешь, — вступила в разговор О-Танэ. — Мне ска­зали, что сегодня выгнали на улицу Гэна — того самого, что делает метелки.

—  Не может быть! — нахмурился Какудзо.

—  С ним поступили так же, как с Китидзабуро. Пришли трое здоровенных мужчин, похожих на грузчиков, сказали, что хозяин сдал им этот дом, вытолкали на улицу Гэна и его семейство, вышвырнули мебель, а теперь сидят в его доме и пьют сакэ.

—  Ну а Гэн?

—  А что он может против этих троих? Привел семью в дом к Ёхэю. Они и сейчас там.

—  Почему выгнали Гэна? — спросил Нобору.

—  Это все делишки Мацудзиро Такады, — вздохнул Какудзо. — Он убедился, что просто так никто свое жилище не освободит. Вот и решил применить силу. Дней пять тому назад он выгнал на улицу стариков Гэндзи.

—  Неужели здесь у вас нет квартального старосты? — возмущенно спросил Нобору.

—  Если бы на него можно было положиться, разве я решился бы на такое дело? Ведь я все перепробовал, к кому только не обращался, прежде чем надумал порешить этого кровопийцу Мацудзиро.

Однако ситуация складывалась не в пользу жителей улицы Ябусита. Если монахи из храма Гококудзи выступили в поддержку Мацудзиро, то, как ни старайся, свою правоту не докажешь. Кроме того, у Мацудзиро были деньги, а всем известно, сколь падки до денег чиновники, тем более что молодой господин обещал понастроить здесь всякие доход­ные заведения. Какудзо и еще четверо квартирантов ходили жаловаться, но чиновники и слушать их не пожелали. У них на все был один ответ:

—  Вы должны быть и так по гроб жизни благодарны хозяину — почти двадцать лет он не брал с вас ни гроша. Чего же вы хотите еще?

—  А мы уж договорились между собой, что готовы отныне платить, сколько положено, лишь бы оставили нас в наших жилищах, но те и слушать не хотели. Они выпол­няли приказ Такады: поскорее выселить жильцов из при­надлежащих ему бараков.

Нобору слушал и не мог понять: кто же из них прав? Может, и вправду проще им переехать в другое место? С какой стати они так упорствуют: то ли привыкли к своей улице, то ли из упрямства, просто чтобы настоять на своем? Но вслух он ничего не сказал.

Ниидэ вернулся от управляющего через час. Он отворил дверь, однако внутрь не вошел, лишь подал знак Нобору и Такэдзо собираться в обратный путь, а О-Танэ сказал:

— Ни о чем не беспокойтесь. Управляющему я все объ­яснил. Идзо ничего пока предпринимать не будет, но вы тоже постарайтесь не лезть на рожон, пока все оконча­тельно не устроится. Скажите об этом Какудзо и остальным жителям бараков.

На обратном пути они заглянули еще к нескольким паци­ентам. По дороге Ниидэ рассказал о своей беседе с управля­ющим. Он прерывал повествование, когда они заходили к очередному пациенту, и продолжал уже на улице, поэтому рассказ длился довольно долго, зато Нобору узнал об этом происшествии во всех подробностях.

Отец Какудзо, Какити, занимался изготовлением цино­вок, мечтал открыть свою мастерскую, но мечта его так и не сбылась. С двенадцати лет Какудзо отдали в ученики повару в харчевне «Надамон». Ему по душе была работа повара, но к двадцати годам он убедился, что готовить еду он не научится. Тогда он решил стать хозяином — открыть собственный ресторан — и начал копить деньги. Известно, что повара, за редким исключением, люди веселые — любят пошиковать, развлечься с женщинами, чему способ­ствует сам характер их работы. Но Какудзо, решив во что бы то ни стало открыть собственное дело, отказался от лишних трат, чем навлек на себя презрение всей поварской братии.

Как раз в это время Какудзо сблизился с О-Танэ, и вскоре они решили пожениться. Родители О-Танэ рано умерли, и ее взял на воспитание дед Тасукэ, который зара­батывал тем, что вечерами разносил горячую лапшу про­ституткам. О-Танэ с двенадцати лет помогала ему готовить лапшу, а ночью — разносить.

Два года тому назад деда хватил удар, отказали ноги; он лишился памяти и с трудом мог связать несколько слов. О прежней работе не могло быть и речи, и О-Танэ нанялась в чайный домик. Так прошло два года.

Отец Какудзо скончался еще до того, как Тасукэ хватил удар, а мать умерла от болезни пятью годами раньше. Оставшись один, Какудзо поселился в доме родителей. До этого он жил в харчевне «Надамон». С О-Танэ он встре­чался каждый день и однажды поделился с ней своей мечтой о собственной харчевне. О-Танэ в свое время часто помо­гала деду Тасукэ готовить лапшу и, как посчитал Какудзо, вполне подходила на роль хозяйки.

—  Мы непременно добьемся своего, если даже ради этого придется камни грызть, — сказала она Какудзо и тоже стала откладывать деньги из своих скудных заработ­ков. Наконец в августе этого года они договорились с управ­ляющим и переехали в пустовавший дом. Он стоял у дороги, по которой шли паломники к храму Гококудзи. Кроме того, поблизости был квартал особняков, принадлежащих потомкам знаменитых самурайских семейств, чьи слуги всегда считались выгодными клиентами.

Короче говоря, место было выбрано вполне подходящее для харчевни. Подсчитав накопленные деньги, Какудзо договорился с плотником Ёхэем и штукатуром Косукэ — оба были порядочные выпивохи, но дело знали — и присту­пил к перестройке дома.

Перестройка подвигалась не так быстро, как хотелось, потому что Ёхэй и Косукэ могли заниматься ею лишь в вечерние часы после работы, но все же к концу сентября она была в основном закончена. Тем временем Какудзо и О-Танэ закупили сковородки, котлы, кухонные ножи, посуду. Какудзо взял расчет в «Надамоне» и пятнадцатого октября состоялась церемония открытия. Дела пошли неплохо, осо­бенно много было посетителей в новогодние праздники, и Какудзо с О-Танэ решили пожениться — тем более что местные жители стали смотреть на них косо: мол, молодые люди затеяли общее дело, живут вместе, а не женаты.

—  Прошло немного времени, и вдруг Мацудзиро Такада приказал им освободить дом, поскольку он идет на снос, — продолжил свой рассказ Ниидэ. — А ведь у них только-только дела наладились, появились постоянные клиенты. Но этого мало. Какудзо все свои деньги, равно как и деньги О-Танэ, вложил в харчевню да еще влез в долги.

6

Какудзо остался без гроша в кармане и с кучей долгов. О-Танэ ничего не оставалось, как вернуться на работу в чайный домик. Жители бараков посо­ветовались между собой и решили идти к Такаде.

—  Но, как тебе уже известно, Такада не стал с ними раз­говаривать, а просто выставил за дверь, — продолжал Ниидэ. — Положение сложилось тяжелое. Мало того, что на стороне Такады были монахи из храма Гококудзи, его поддерживали и местные власти, заинтересованные в строи­тельстве увеселительных заведений, суливших немалые доходы. Да еще эти двадцать с лишним семей ничего не пла­тили за аренду жилья. Этот факт давал Такаде все шансы выиграть дело, если оно будет передано в суд.

—  Но почему отец Такады отказался брать с них день­ги? — спросил Нобору.

—  Не знаю. Интересно, что покойный Ёсити дал это обещание добровольно. Управляющий показывал мне домовую книгу, в которой черным по белому написано: Ёсити отдает свои бараки в безвозмездное пользование. Эта запись скреплена подписями хозяина и пятерых представи­телей от жильцов.

—  Неужели все пятеро умели писать? — удивился Нобору.

Ниидэ сердито поглядел на него и произнес:

—  Человек с больной печенью остается человеком с больной печенью, даже если он этого не знает.

—  М-да, — неопределенно протянул Нобору, хотя ничего не понял.

—  Дело не в том. могли ли эти пятеро написать иерогли­фами свои фамилии, а в том, что засвидетельствовано право на безвозмездное пользование жилищами. Дураку ясно, что это главное. Но меня интересует другое: почему, по какой причине Ёсити дал такое обещание? До тех пор, пока мы это не выясним, жители бараков своего не добьются.

—  Может быть, кому-то эта причина известна? — пред­положил Нобору.

—  Какудзо уже говорил: из пятерых подписавших двое давно отсюда уехали, двое, в том числе отец Какудзо, умер­ли, остался один Тасукэ.

—  Но, кажется, он то ли повредился в уме, то ли стра­дает провалами памяти.

—  Я пытался поговорить с Тасукэ. После апоплексичес­кого удара у него, ко всему прочему, нарушена речь. Он изо всех сил пытается что-то вспомнить, но ничего членораз­дельно сказать не может, лишь твердит одно слово — «ко­лодец».

Нобору удивленно поглядел на Ниидэ.

—  Чего смотришь? — рассердился тот. — Думаешь, у меня на лице написано, что это значит? Никто ничего не понимает. Ни я, ни жильцы здешних бараков, а Тасукэ твер­дит: «колодец».

—  Может быть, то, что я скажу, к разгадке отношения не имеет, но, кажется, я догадался...

—  Ты что-то понял?

—  Теперь мне ясно, почему Какудзо решил убить Такаду. Представьте настроение человека, у которого десяти­летние труды пошли прахом, лопнула надежда на женитьбу, а противник, наплевав на твои расчеты, думает только о наживе. Такая ситуация любого возмутит до крайности.

—  Нет такой причины, которая оправдывала бы убий­ство! — гневно вскричал Ниидэ. — Среди бедняков немало людей, способных на крайности — безмерно радоваться каким-нибудь пустякам и понапрасну губить себя при малей­шем разочаровании. Это особенно характерно для тех, кто лишен глубоких корней, в том числе семейных... Но ты прав: это отношения к делу не имеет. Главное — узнать, почему Ёсити дал такое обещание. Тогда станет ясно, какие следует предпринять меры против его сына. А в принципе правда на стороне Какудзо: защитить его важнее и справед­ливей, нежели потакать богачам и монахам, думающим лишь о собственной выгоде.

Ниидэ остановился, обратил взор к небу, словно вопро­шая о чем-то, и пробормотал:

—  Так что же заставило Ёсити дать обещание?

Глядя на него, Нобору подумал, что Красная Борода похож сейчас на доктора, который при осмотре больного не  сумел выявить болезнь и обращается за помощью к богам...

На следующий день Нобору отправился к Какудзо. С помощью О-Танэ он промыл раны, сменил пластыри, нало­жил новую повязку на голову и собрался уже уходить, когда в дверях, тяжело опираясь на палку, появился старик.

— Что случилось, дедушка? Вам нельзя одному выхо­дить из дому, — завидев его, испуганно закричала О-Танэ.

«Должно быть, это и есть Тасукэ», — подумал Нобору, глядя на старика, и пододвинул к себе тазик с водой, чтобы вымыть руки.

С трудом переступая непослушными ногами, старик с помощью О-Танэ вошел в комнату. Он напоминал сломан­ную деревянную куклу. Усевшись, он уронил палку, и она с громким стуком откатилась в сторону. Он был ужасно худ, лицо, обтянутое желтоватой кожей, казалось восковым и скорее напоминало маску, губы безвольно отвисли.

Старик беззвучно пошевелил губами. Видимо, он хотел что-то сказать.

—  Ничего не понимаю, — со слезами на глазах прошеп­тала О-Танэ.

—  Что с вами, дедушка Тасукэ? — громким голосом спросил Какудзо.

—  Погоди, дай ему отдышаться, — остановила его О-Танэ.

Сказав Какудзо, что жар спал, опасности нагноения нет и надо лишь через день менять на ноге пластырь, Нобору  предупредил, что зайдет послезавтра, и направился к выходу.

Проходя мимо О-Танэ и Тасукэ, он заметил, что старик силился что-то сказать, с трудом ворочая непослушным языком. Было тяжко глядеть, как он, пуская слюну, сжимал пальцами горло, словно хотел выдавить из себя какие-то слова.

—  Успокойся, дедушка, и не мучай себя. С Какудзо все в порядке. А тебя я сейчас отведу домой. Ты полежи, отдохни немного и ни о чем не беспокойся, — увещевала его О-Танэ.

7

Нобору направился к мосту Коисикава. Он договорился встретиться с Ниидэ в доме ста­рого Мацудайры, но пришел раньше условленного срока, и ему пришлось дожидаться около часа. Затем они обошли еще нескольких пациентов и к пяти часам вернулись в боль­ницу. Так рано они еще никогда не возвращались, и Нобору удалось, не торопясь, принять ванну и спокойно поужинать. Когда ему подали чай, Мори как бы между прочим сооб­щил, что в больницу возвращается Цугава. Нобору не сразу понял, о ком идет речь.

—  Ну как же, Гэндзо Цугава, которого ты сменил в этой больнице. Неужели не помнишь?

—  А-а, тот самый противный тип! — вспомнил наконец Нобору и, подозрительно поглядев на Мори, спросил: — Неужели он и вправду возвращается?

—  С какой стати мне тебя обманывать?

—  Но ведь его прочили на должность врача при прави­тельстве.

—  Ничего путного из этого не вышло. Стоило ему занять это место, как он сразу же натворил глупостей, и его вскоре выгнали.

—  И направили обратно сюда?

—  Да. Видно, здесь тоже нужны врачи, — сказал Мори, допив чай.

—  Неужели наша больница нуждается в новых врачах?

—  Ага, — отрезал Мори и постарался перевести разго­вор на другую тему. — Я слышал, будто Ино и О-Суги наду­мали жениться. Тебе что-нибудь об этом известно?

Нобору покачал головой. Особого значения словам Мори, будто больнице нужны новые врачи, он не придал, а потому и не понял, почему тот переменил тему. Мори ска­зал, что сумасшедшей О-Юми жить осталось недолго, пожа­луй, она не дотянет до Нового года. После ее смерти О-Суги надлежит вернуться к родителям, а этого она не желает, вот они и договорились с Ино пожениться.

—  Это первый светлый луч за все годы моего пребывания в больнице, а может быть, с дня ее основания ска­зал Мори. — И я с грустью подумал о том, сколь редко своими глазами удается увидеть счастливых людей.

«Верно, увидеть счастливых людей — большая ред­кость», — согласился в душе Нобору. Надолго загадывать трудно, но сейчас, в этот короткий по сравнении вечно­стью миг, Ино и О-Суги счастливы ожиданием грядущей свадьбы. Но жизнь так длинна, и кто знает, что ожидает их в будущем?

Нобору вновь покачал головой и рассмеялся.

—  В этой больнице и философствовать научишься на стариковский манер, — сказал он. — Но это я не на твой счет, Мори, я о себе говорю.

На следующий день, когда Нобору собрался идти с Ниидэ на осмотр пациентов, его остановил у ворот незнако­мый мужчина.

—  Если не ошибаюсь, господин Нобору Ясумото? — на всякий случай удостоверился он. — Я плотник Ёхэй, живу в одном бараке с Какудзо.

Ага, тот самый, кто взял к себе стариков Гэндзи, изгнан­ных Такадой, вспомнил Нобору, глядя на низенького, но плотного Ёхэя, заросшего по самые глаза густой бородой.

—  Что-нибудь с Какудзо? — спросил он.

—  Нет, с ним все в порядке. — Ёхэй запустил пятерню в бороду, не зная, с какого конца подступить к интересу­ющему его разговору. — Видите ли, у нас тут намечается одно дело, ну и мы все просим, чтобы вы обязательно пожа­ловали к нам часам к четырем.

—  Кто-то приходил от Такады и решил затеять сва­ру? — спросил Ниидэ, разглядывая Ёхэя.

—  Нет, свары никакой не ожидается, хотя... — Ёхэй снова запустил пятерню в бороду. — Хотя шум, пожалуй, и будет, но Такада тут ни при чем, хотя, с другой стороны, вроде бы дело его касается... В общем, приходите — тогда все поймете. — Ёхэй, похоже, совсем запутался, а может быть, нарочно не пожелал заранее раскрыть секрет.

—  Значит, к четырем? — переспросил Ниидэ. — Пере­дай, что доктор непременно придет.

Ёхэй вопросительно поглядел на Нобору.

—  Приду, приду, — подтвердил тот.

Закончив обход больных, Нобору отправился на улицу Ябусита. Небо затянуло тучами, и, хотя четырех еще не было, кругом потемнело, поднявшийся северный ветер неприятно холодил кожу. Нобору подошел к кухонному входу и окликнул хозяев. К нему сразу вышла О-Танэ. У порога стояли несколько пар обуви. Заметив удивленный взгляд Нобору, О-Танэ сказала, что к ним пришли соседи из других бараков. У постели Какудзо собрались плотник Ёхэй, штукатур Косукэ, продавец рыбы Тёдзи и рикша Масакити. Они вежливо приветствовали доктора и освобо­дили для него место.

—  Просим прощения, что оторвали вас от дел, — начал лежавший на постели Какудзо. — Речь пойдет о Такаде. Вам, должно быть, уже известно об обещании, которое он дал девятнадцать лет тому назад?

—  Слышал об этом.

—  Так вот, к нам заходил Тасукэ... Да вы как раз в то время осматривали меня... Старик пытался что-то сказать, но язык плохо слушался его, и к тому же он был очень взволнован. Когда вы ушли, он немного успокоился и заго­ворил.

В начале Тасукэ лишь повторял слова «домашний алтарь». Потом мы поняли, что речь идет о документе, подписанном Такадой и представителями от жильцов. Он сказал, будто бы этот документ отдали на сохранение покойному Какити — отцу Какудзо. «Я впервые об этом слышу», — сказал я Тасукэ. А тот ответил: «Немудрено. Когда твой отец скончался, ты был на работе. В последние минуты только я находился у его постели, и он мне шепнул: «В крайнем случае, если возникнет скандал с Такадой, погляди за алтарем. Там в нише с поминальными дощеч­ками найдешь документ». После того как Тасукэ хватил удар, он начисто забыл об этом документе. А теперь, когда сын Такады, Мацудзиро, стал требовать выселения жиль­цов, у него в памяти почему-то всплыло слово «колодец». Он стал вспоминать — и вдруг вспомнил все.

8

—  Ну а документ-то нашелся? — спросил Нобору.

—  Нашелся. — Какудзо вытащил из-под подушки свер­нутую в трубочку бумагу. — Как и сказал старик, он лежал в нише, где хранились поминальные дощечки.

—  И там объясняется причина, по которой Такада пре­доставил вам жилище в бесплатное пользование?

—  Все написано и скреплено подписями. Потом я сообщу вам содержание. А сейчас пока не стоит — нам предстоит кое-что сделать, и если вы узнаете об этом зара­нее, то попытаетесь нас остановить. — С этими словами Какудзо передал Тёдзи свернутую в трубочку бумагу.

—  В таком случае с какой целью вы пригласили меня сюда? — подозрительно глядя на Какудзо, спросил Нобору.

—  Хотим, чтобы вы стали свидетелем.

—  Свидетелем чего?

—  Вы узнаете все чуть позже. Потерпите немного, скоро появится один человек, и мы начнем.

—  Кого это вы ожидаете?

—  Господина Такаду, — ответил Ёхэй, потом поглядел на Какудзо и спросил: — Мне не следовало об этом гово­рить?

—  Это не секрет, — сказал Какудзо. — Мы пригласили сюда Мацудзиро Такаду. Сообщили ему, что нашли и готовы показать документ, подтверждающий согласие его отца передать нам бараки в безвозмездное пользование. Он ответил, что придет.

—  А для чего тогда вам понадобился свидетель?

—  Слишком уж хитер этот Мацудзиро, — вмешался штукатур Косукэ.

—  Не болтай лишнего, — перебил его Какудзо. — И постарайся не забывать своих обязанностей. А ты, Тёдзи, готов?

—  Надо бы прихватить фонарь, — сказал Тёдзи. — Сегодня рано стемнеет, и может понадобиться свет.

—  Я принесу, — предложил рикша Масакити. — Вы мне только скажите куда — мигом доставлю.

Нобору не участвовал в разговоре. Что они задумали? Зачем им понадобился свидетель? Он не догадывался, но, поскольку сами они своих замыслов не раскрывали и план их должен вот-вот осуществиться, он предпочитал не вме­шиваться и молча наблюдал за приготовлениями. О-Танэ угостила Нобору чаем. Вскоре Масакити ушел, предупре­див, что прихватит фонарь и спрячет его в нужном месте.

Мацудзиро появился чуть позже четырех. Его сопрово­ждали Идзо и незнакомый мужчина, оставшийся снаружи. Пока Какудзо говорил, Нобору внимательно разглядывал домовладельца. Ему было всего двадцать три года, но выглядел он значительно старше. Среднего роста, упитан­ный, лицо самое заурядное, только во взгляде и в манере разговаривать проскальзывало высокомерие избалован­ного человека, которому с малолетства все дозволено.

—  Откуда я знаю, может, вы все это придумали, — про­цедил Мацудзиро, выслушав Какудзо.

—  Прочитайте документ — и убедитесь, что мы ничего не выдумали. Да разве решились бы такие тупоголовые люди, как мы, обманывать вас — грамотного и образован­ного господина? Мы еще пригласили как свидетеля госпо­дина Нобору Ясумото — доктора из больницы Коисикава. А теперь просим вас пойти и ознакомиться с документом.

Мацудзиро обернулся и поглядел на Нобору.

—  Нобору Ясумото, — представился тот.

—  Мацудзиро Такада, — ответил домовладелец и, оки­нув взглядом одежду Нобору, произнес: — Знаю, знаю, именно в таких халатах ходят доктора из больницы Коиси­кава.

В его взгляде, в том, как он произнес «в таких халатах», Нобору ощутил нескрываемое презрение, но сдержал себя и лишь улыбнулся в ответ.

—  Вас проводят Тёдзи и Косукэ, — сказал Какудзо. — Господин доктор тоже согласился сопровождать вас. После того, как прочитаете, возвращайтесь сюда.

—  Где находится документ? — спросил Мацудзиро.

—  Он спрятан в укромном месте на пустыре. Ни к чему, чтобы его видел кто-либо еще, кроме вас. Поэтому пусть ваши люди останутся здесь.

—  А что мешает им пойти со мной?

—  Мы не хотим, чтобы они стали свидетелями вашего позора, — спокойно произнес Какудзо. — Ваш покойный отец пожелал, чтобы об этом документе никому не сообща­ли. Мы об этом узнали только сегодня и советуем вам от­правиться к тайнику без телохранителей.

Мацудзиро на мгновение заколебался.

—  Я вас не оставлю, господин, — сказал Идзо.

Но его слова, по-видимому, возымели противоположное действие.

—  Все в порядке, я пойду, — Мацудзиро упрямо вздер­нул подбородок. — Поглядим, что за позор меня ожидает. Надеюсь, доктор Ясуда составит мне компанию?

—  Не Ясуда, а Ясумото, — поправил его Какудзо.

—  Простите, сразу не запомнил фамилию, — высоко­мерно произнес Мацудзиро и, обернувшись к Идзо, прика­зал: — А ты позови Тацу с Гином и ждите меня здесь. За меня не беспокойтесь — я все же не кто попало, а Мацуд­зиро Такада!

Нобору встал и первым вышел на  улицу через кухонную дверь. Ну и нахал, подумал Нобору, он, мол, «не кто попа­ло, а Мацудзиро Такада». Вслед за ним вышли Ёхэй, Мацуд­зиро, Тёдзи и Косукэ.

—  Нам сюда, — сказал Тёдзи и двинулся по дороге к пустырю.

Уже стемнело, в окошках бараков зажглись огни, дым из очагов стелился по земле, по улице, словно чертенята, с криками носились ребятишки.

Бараки остались позади, дорога пошла на подъем и вскоре вывела к пустырю, на противоположной стороне которого виднелась скала с возвышавшимся на ней особня­ком. Пустырь зарос высокой травой. Трава высохла и при малейшем дуновении ветерка неприятно шелестела. Чуть поодаль виднелись две сосны с причудливо изогнутыми ветвями.

Тёдзи приблизился к соснам и, внимательно оглядевшись по сторонам, сказал:

—  Где-то здесь.

—  Что это значит — «где-то здесь?» Что ты имеешь в виду? — спросил Мацудзиро.

—  Место, где спрятан документ, — ответил Тёдзи. — Пожалуйста, подойдите сюда.

Мацудзиро поглядел на Нобору. Тот сделал знак рукой, предлагая ему идти первым. Мацудзиро в нерешительности потоптался на месте, потом двинулся в сторону Тёдзи.

— Чуть правее, — предупредил Тёдзи, поглядывая то на скалу, то на сосны.

Мацудзиро сделал несколько шагов вправо.

—  Еще немного. — Тёдзи понизил голос и присел на землю. — Еще шаг.

Мацудзиро шагнул и, взмахнув руками, исчез из виду.

9

Все произошло так внезапно, что Нобору в первый момент ничего не понял. Падая, Мацудзиро закричал, потом его крики стали глуше и, каза­лось, доносились уже откуда-то из-под земли.

—  Это и есть «колодец», — пояснил Ёхэй. — Мацудзиро туда свалился. Мы заранее проверили: воды там нет, ядови­тых испарений — тоже. Говорят, в давние времена в этот колодец сбросили девочку по имени О-Кумэ — там она и погибла. С тех пор его так и прозвали — «Колодец О-Кумэ» — и, чтобы детишки случайно в него не провалились, накрыли каменной плитой и огородили. Мы знали об этом и решили сыграть с Мацудзиро злую шутку.

—  Прикуси язык, Ёхэй. Сейчас еще не время рассказы­вать, — перебил его Тёдзи. — Эй, Масакити, где ты там? Давай сюда фонарь.

—  Ну как, все сошло гладко? — спросил Масакити.

—  Полный порядок. Он угодил прямо в колодец. Сейчас воет там, как собака. Должно быть, пробрало до печенок. Давай фонарь!

Нобору, не произнося ни слова, наблюдал за их действи­ями.

—  Поскольку вы свидетель, — обратился к нему Тёдзи, — подойдите поближе и слушайте, о чем мы будем гово­рить с этим негодяем.

Нобору кивнул. Небо было еще светлое, а на пустыре под скалой уже сгустились сумерки. Ветер усилился, сухая трава зашелестела громче. Фонарь тускло освещал лица пятерых мужчин, сгрудившихся у колодца. Тёдзи осто­рожно приблизился к самому краю зиявшего в земле отвер­стия, края которого слегка осыпались во время падения Мацудзиро.

—  Эй, Такада, как вы там себя чувствуете? — крикнул Тёдзи, склонившись над отверстием.

Со дна донеслись вопли, отражавшиеся эхом от стенок колодца, но слов разобрать было нельзя.

—  Похоже, с вами все в порядке, раз вы так громко оре­те. А теперь послушайте, что я вам сейчас прочитаю. — Тёдзи вытащил из-за пазухи свернутый в трубочку доку­мент.

—  Хорошенько прочисти уши, — крикнул Ёхэй.

—  Не мешай, — оборвал его Тёдзи, потом снова скло­нился над колодцем и начал излагать Мацудзиро содержа­ние документа. — Девятнадцать лет тому назад пятнадца­того октября ты случайно свалился в этот колодец. Тебе тогда было четыре года. Ты был единственным сыночком, и отец в тебе души не чаял. Когда ты исчез, его чуть не хва­тил удар. Он нанял людей, прочесали всю округу, но тебя не нашли. Тогда твой отец обратился к гадалкам, заказал молитвы в храмах, но все было напрасно. Он решил, что тебя либо украли и увезли в чужие края, либо ты погиб. На четвертый день, когда отец твой совсем отчаялся, тебя слу­чайно нашел на дне этого колодца один человек, который жил в принадлежавших твоему отцу бараках. Он обвязался веревкой, спустился в колодец и вытащил тебя наверх. Позвали доктора. Он осмотрел тебя и сказал, что вряд ли удастся спасти...

Со дна колодца больше не доносилось ни звука, голос Тёдзи особенно громко звучал в царившей вокруг тишине.

—  Тем не менее ты выжил, — продолжал Тёдзи. — Можешь себе представить, как счастлив был твой отец. Он сказал, что этого никогда не забудет и завещает своим детям и внукам помнить о таком благодеянии. В благодарность за найденного сыночка он пообещал не взимать плату с двадцати четырех семейств, проживавших в его бараках, и скрепил свое обещание документом, который я держу сей­час в руках. Единственное условие, которое он поставил, — это хранить документ в тайне. Тебе в ту пору исполнилось всего четыре года. Ты еще ничего не понимал, и отец наде­ялся, что с годами ты забудешь о случившемся. Ему не хоте­лось, чтобы кто-нибудь омрачил твою жизнь напоминанием об этом несчастном случае. Как видишь, обещание дал твой отец по доброй воле. Надеюсь, теперь ты убедился в этом, Такада? Те, кто поставил свои подписи под документом, сдержали свое слово. Вот почему до сегодняшнего дня мы не считали себя вправе разглашать, почему твой отец осво­бодил нас от платы за жилище.

Тёдзи рассказал, каким образом обнаружили документ в домашнем алтаре, куда его припрятал отец Какудзо, и в заключение добавил:

—  Теперь ты знаешь все. Ты заявил, что обещание твоего отца — пустая бумажка. Тогда мы предложили пла­тить за жилье, но ты не пожелал даже слышать об этом, и нам ничего не оставалось, как принять свои меры. Вот ты и очутился в том самом месте, откуда тебя вытащили девят­надцать лет тому назад.

Со дна колодца донеслись вопли. Усиленные эхом, они напоминали жалобный вой попавшего в западню зверя.

—  Эй, не ори так, а то все силенки выорешь. Здесь место безлюдное: сколько ни кричи — никто не придет на помощь. В свое время мы тебя спасли, но, если теперь не пойдешь на наши условия, подохнешь в этом колодце. А теперь прощай. — Тёдзи подал знак, и Ёхэй с остальными надвинули на отверстие каменную плиту.

—  Теперь вам понятно, почему мы заранее не раскрыли свои планы, — сказал Тёдзи, обращаясь к Нобору, — иначе бы вы отказались быть свидетелем.

—  Кто знает! — усмехнулся Нобору.

—  Он вынудил нас пойти на это. Теперь у него есть время подумать... А пока пойдем к Какудзо и еще раз почи­таем документ. Должно быть, он ждет не дождется нашего возвращения.

—  Но я надеюсь, вы не оставите Такаду в колодце, — сказал Нобору.

—  Все от него зависит, — неопределенно ответил Тёдзи. Они   вернулись   к   Какудзо,   предупредив   ожидавших своего господина телохранителей, что он ушел домой. Нобору вручили документ, который он внимательно изучил и убедился, что Тёдзи правильно и во всех подробностях изложил Такаде его содержание.

—  Я не хочу вмешиваться в ваши дела, но, раз вы при­гласили меня как свидетеля, предупреждаю: если с Такадой что-нибудь случится...

—  Уверяю вас, — перебил его Какудзо. — Мы ничего не сделаем такого, что доставило бы вам неприятности. Когда все решится, мы обязательно вас известим.

Нобору простился и пошел в больницу. На пятый день, во время очередного визита Нобору, Какудзо сообщил: «Все закончилось благополучно».

—  Вчера вечером мы его вытащили из колодца, — ска­зала О-Танэ. — Мы будем жить в этих бараках на прежних условиях.

—  А вы не боитесь, что он отомстит?

—  Не думаю. Пребывание в колодце, должно быть, пошло ему на пользу, так что он добровольно поставил на том самом документе свою подпись и приложил личную печатку.

—  Похоже, несладко ему пришлось, — пробормотал Нобору.

—  А мы все же решили отныне платить за жилье... Ой, больно! Нельзя ли поосторожней, доктор! — застонал Какудзо, когда Нобору снимал с раны пластырь.