В Москве появился спектакль о СПИДе. Пионером непопулярной темы выступил Олег Табаков. Именно в его «подвале» на Чаплыгина сыграна премьера известной финской пьесы «А в Конго есть тигры?», причем осуществила постановку тоже финка, давняя знакомая Олега Павловича Райя-Синикка Рантала. В прошлом сезоне она пополнила афишу «Табакерки» своими «Опасными связями» по роману Шодерло де Лакло, и в каком-то смысле нынешний спектакль Ранталы является продолжением ее московского дебюта. Вот вам опасные связи, а вот — результаты, к которым они приводят. Преступление и наказание.
В «Конго…» всего два персонажа, оба мужики, но при этом не голубые, что (с учетом проблематики) поначалу кажется извращением. Несколько стульев, ноутбук, термос, бумажный пакет из «Макдоналдса», сигаретный дым столбом — парочка литераторов в свободные от основной службы часы кропает пьесу. Конкретнее — комедию. Про СПИД. Такой уж получен заказ.
Из общего впечатления от «Конго…» надо выкинуть первые десять минут, полные глубокомысленного морализаторства: тот, что постарше (Андрей Смоляков), пытается убедить того, кто моложе и легкомысленнее (Алексей Гришин), в необходимости более серьезного подхода к теме. Однако младший сам явно не дурак и мог бы обойтись без нравоучений. Более того, как человек с настоящей профессиональной хваткой, он предлагает взять быка за рога не очень приятным, зато действенным методом — спроецировать ситуацию на себя, любимых. «Прошлой зимой ты ездил на симпозиум в Копенгаген, познакомился там со светловолосой Сольвейг, провел с ней ночь, а через полгода тебе пришло письмо: «Считаю своим долгом сообщить, что у меня ВИЧ…» С этого момента будущую пьесу пишет сама жизнь, и оторваться от нее невозможно.
Последствия рокового послания проговариваются до мельчайших нюансов — бытовых и психологических. Будешь ли ты делать тест? Если да — как проживешь несколько дней, отделяющих тебя до приговора? «В пятницу, в три, в пятницу, в три…» — затянувшийся мучительный рефрен.
Как примешь положительный результат? Признаешься ли жене? Что она ответит — словом и взглядом? Представь: она инфицирована, заболевает и умирает от паралича мозга, а ты продолжаешь носить вирус и прекрасно себя чувствуешь…
Теперь представь другое: она здорова. Как вы будете жить дальше? Можно ли полностью полагаться на презервативы? И вообще — захочет ли она заниматься любовью с тобой, заразным, грязным, виноватым…
Решишься ли ты поцеловать еще когда-нибудь свою маленькую дочку — ведь, говорят, ВИЧ передается со слюной. И еще со слезами — а тебе надо резать лук на кухне…
Не забудьте про свою работу, господин школьный учитель, — попробуйте обнародовать ваш диагноз и примите все, что достанется на вашу долю от учеников, их родителей, а также от участливых коллег. Заботливые расспросы окажутся лишь прелюдией к увольнению. Может, вы в этом сомневаетесь?
А если уехать далеко и навсегда? А если свернуть на своей легковушке под колеса дальнобойщику? Нет выхода. Выхода нет. Многотонный груз страха, вины и косых взглядов не удастся разделить ни с кем. Это — навсегда. До самой смерти, которую ты, возможно, еще станешь торопить…
Сила «Конго…» — в полном отсутствии трендежа насчет гуманности в отношении ВИЧ-инфицированных. Герои — нормальные люди, они знают: ужас перед возможностью заражения всегда сильнее гуманизма, такова человеческая природа. (Я лично поймала себя на том, что брезгливо отодвигаюсь от тетки, пару раз чихнувшей по соседству.) Здесь никого не призывают думать о других — только о себе и своих близких, за которых мы в ответе. История «Конго…» возведена на прочном фундаменте разумного эгоизма.
В зале много молодых, причем ведут они себя, по мнению публики зрелого возраста, неадекватно, над каждым словом покатываются со смеху, как будто им рассказывают, как в черной-черной комнате, в черном-черном гробу лежит ро-о-озовенький поросеночек… Дети (пусть даже вчерашние дети) не хотят думать про смерть, и это их право. Кроме того, они стесняются и комплексуют, и тоже не без повода, поскольку СПИД в устоявшемся уже понимании — недуг не совсем приличный. Исключительные трагические случаи заражения у зубного врача, в парикмахерской или при переливании крови улучшить его репутацию не в состоянии…
Подвох заключается в том, что пьеса написана, поставлена и сыграна очень даже не без юмора. «Взрослые», по-моему, не смеются, только опасаясь кощунства, — как не стали бы, наверное, смеяться, заглянув одним глазом на тот свет, даже если бы узрели там сценки комического свойства; как невозможно, переступив порог детства, перечитывать сказки Андерсена — с жестокими кровопролитиями на каждой странице… Я не стала бы возлагать на «Конго» функции санпросвета. В крайнем случае, можно часть прибыли пустить на закупку презервативов и рассылать их по московским вузам для бесплатной раздачи студенчеству.
«Конго…» со СПИДом, безусловно, борется. Но не потому, что со сцены говорят про СПИД, а потому, что спектакль — хороший. Помните, как Вронский, проведя несколько часов подле Кити, выходил от нее с ощущением душевной и физической чистоты и, минуя злачные места, ехал домой спать? Всякое качественное, с душой и мыслью созданное театральное зрелище исполняет в жизни зрителя роль Кити. «Конго…» на эту роль может претендовать вполне.
_____