Я поняла, что беременна, уже после наступления нового года. Целый день я хранила это в тайне, не зная, как лучше преподнести новость Джошу. Хотя я знала, что он обожает детей, и сам он часто говорил о том, как мы заведем своих, эта беременность была не запланированной, и я немного волновалась насчет его реакции. Разумеется, страхи мои не имели под собой никакого основания. Забавно, как быстро беременные женщины возвращаются к умственному развитию подростка.

Между тем Джош тоже оказался склонен к ментальному регрессу, но он-то даже не мог списать все на гормоны. В то утро, когда я решила ему признаться, поднялась страшная пурга. А когда начинался снег, Джош вмиг превращался в двенадцатилетнего пацана. Он вскочил с кровати и, увидев, что все улицы устланы белым, принялся трясти меня и возбужденно кричать:

— Скорей обувай ботинки и пойдем гулять!

Я понимала его восторг. Это был первый настоящий снегопад за всю зиму, и пришелся он на понедельник. В редкие дни вроде этого Нью-Йорк превращался в маленький городок наподобие тех несуетных беленьких деревушек, которых полно в Новой Англии. Вместо того чтобы идти на работу, люди в буквальном смысле запруживали улицы, двигаясь прямо по опустевшим транспортным артериям. Ребячась вовсю, они играли в снежки, катались на санях по паркам, устраивали лыжные кросс-кантри прямо на шоссе и прыгали в гигантские сугробы.

Мы оделись потеплее и присоединились ко всеобщему веселью. Взявшись за руки в вязаных варежках, мы неспешно брели по запорошенным тротуарам. Воздух хрустел от морозной свежести, небо ослепительно сияло, а запах горящих дров долетал к нам из труб на особняках Гринвич-Виллидж.

Мы прошли через парк Вашингтон-сквер и остановились у горок, где детвора каталась на пластиковых дисках, а студенты — на подносах из кафе. Наше внимание привлекла одна девочка — румяная, совсем еще малышка лет трех. Она терпеливо ждала своей очереди, чтобы спуститься с горки, а старшие ребята ее будто не замечали. Когда она осознала, что ничего поделать нельзя, то просто отошла в сторону, добродушно пожав плечами и словно бы говоря: «Ну и черт с вами». Она плюхнулась на землю и принялась лепить снеговика, прерываясь лишь затем, чтобы пососать большой палец варежки.

Наблюдая за ней, мы искренне рассмеялись, до того растрогала нас ее самодостаточность.

— Она выше их всех, — сказала я.

— Ну, да. Задиры — это прошлогодняя мода, — добавил Джо, а потом взял меня за руку и поцеловал в щеку.

Момент был идеальный. «Сейчас, — дал команду мой внутренний голос. — Скажи это сейчас».

— Как ты думаешь, у нас будет такой же крутой ребенок? — спросила я, как бы зондируя почву.

Джош мгновенно просиял.

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Сто процентов. С такой крутой мамашей…

Я сжала его кисть в своей, и мы пошли дальше — смотреть, как счастливые дворняги устраивают свои развеселые собачьи бега.

— Думаю, нам предстоит скоро это выяснить, — лукаво сказала я и со значением посмотрела ему в глаза.

Лицо Джоша вновь озарилось радостным светом, идущим откуда-то изнутри.

— Значит, думаешь уже скоро начать пробовать? Я не хотел на тебя давить — сама понимаешь, вся эта суета с журналом… О каком примерно сроке ты говоришь?

— Ну, — я быстро подсчитала в уме, — примерно в августе.

— Отлично! — Он присел на корточки, чтобы погладить немецкую овчарку. — Это просто замечательно. Тогда начнем этим летом.

— Дело в том, — начала я, — что пробовать нам уже и не надо. Я прикинула, что август — вполне подходящий месяц для родов. Ну, знаешь, до августа осталось примерно восемь месяцев… А, судя по моим подсчетам, я уже приблизительно на четвертой неделе. Хотя все это еще нужно будет подтвердить. На пятницу у меня назначен прием у гинеколога. — Я наконец договорила и улыбнулась ему, ожидая ответа.

Джош остановился, вытаращив глаза.

— Ты не шутишь? — спросил он в изумлении. — Ты имеешь в виду…

Я кивнула — и он подхватил меня и закружил, сжимая в объятиях.

— Я стану отцом! — закричал он. — У нас будет ребенок!

— Mazel tov! — откликнулся какой-то прохожий.

Мы ликующе расхохотались. Его реакция принесла мне и облегчение, и бурную радость. Джош меня поцеловал, и я почувствовала, что никогда еще прежде мы не были столь близки.

Когда мы наконец разъединились, Джош потащил меня к фонтану и заставил закрыть глаза руками.

— Досчитай до двадцати. Медленно, — распорядился он, отходя куда-то в сторону.

Я даже представить себе не могла, какой козырь он припас в рукаве. Но все-таки послушалась.

Когда я досчитала до двадцати, он подошел ко мне сзади и положил мне руки на плечи.

— Открой глаза, — сказал он.

Я повиновалась, и он медленно развернул меня. На снегу были вытоптаны следующие слова:

ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ, ДЖИЛЛ

Я остолбенела, разглядывая надпись. Странно, но мне даже не приходило в голову вступать в брак просто потому, что я беременна. Но Джош был воспитан более консервативно, и я понимала, почему он принял такое решение.

— Ну же? Отвечай, пока не растаяло, — сказал он. — Или мне нужно произнести это вслух?

Я напрочь утратила дар речи.

Тогда Джош опустился на колено, взял мою руку и прижал ее к сердцу.

— Джилл, ты выйдешь за меня замуж?

— Это очень мило, но ты вовсе не обязан, — сказала я, по-прежнему пребывая в замешательстве.

— Я знаю, — сказал Джош, не вставая. Джинсы его совсем уже вымокли в районе колен. — Я хочу жениться на тебе, с ребенком или без.

И в этот момент я поняла, что я не только хочу родить это дитя, но еще и выйти замуж за его отца.

— Хорошо, — сказала я. — А теперь вставай, пока не промок до нитки.

Мы снова поцеловались, а затем отправились в «Реджио», дабы отпраздновать событие чашкой горячего шоколада. Там мы потягивали какао и строили планы на будущее. Мы решили, что церемония в мэрии состоится через несколько недель, а присутствовать будут лишь самые близкие.

Сара была моей свидетельницей; свидетелем со стороны Джоша стал Кевин Элуэтт. Серена тоже пришла, и не одна, а с новорожденной дочкой Алексис. После стольких лет лечения и непростых месяцев беременности они с Кевином наконец-то стали счастливыми родителями.

Церемония получилась славная, быстрая и скромная. На мне было платье от Ферретти цвета слоновой кости, а в руках я держала букетик белых роз. Джош в кои-то веки отказался от своего повседневного облачения ради костюма (единственного в гардеробе). Мы обменялись кольцами: мне досталась фамильная реликвия семьи Джоша, ему — новехонький перстень из сплетенных полосок платины и золота. После этого, попрощавшись с друзьями и выразив им свою признательность, мы с Джошем отправились в «Були» на романтический ужин.

На улице в этот момент как раз посыпали снежные хлопья, оседавшие на голых ветвях, но призванные украшать те лишь до первого порыва ветра. Мы ускорили шаг, замерзая. Хотя на дворе стояла лютая зима, сердцем я чувствовала весну. Казалось, будущее сулит нам только хорошее. С каждым днем мне все сильнее хотелось стать мамой. Я часто ловила себя на том, что забываю о насущных делах и предаюсь фантазиям о материнстве. Я бы хотела унаследовать некоторые качества своей матери — например ее практичность. Однако я все же надеялась быть более независимой и менее мечтательной, желая, чтобы мой ребенок мог мне довериться и вдохновиться моим примером. Но больше всего я хотела быть просто хорошей матерью, а как уж я этого добьюсь — время покажет.

У Джоша тоже наблюдался душевный подъем. Руки у него были золотые, и он вскоре занялся планировкой мини-детской в уголке нашего лофта. Он готовился стать прекрасным «домашним» папой: целыми днями он готовил еду и помогал мне, как только мог, по вечерам. Он показал себя замечательным мужем, и я была уверена, что отец из него выйдет еще лучше.

По стечению обстоятельств после нашей с Джошем свадьбы в моей жизни образовался еще один союз. Крупнейший в мире издательский конгломерат «Нестром Медиа» уже долгие месяцы подбивал клинья к «Фрайер Пабликэйшнз», и вот сейчас сделка уже была близка к заключению. «Нестром» являлся домом для «Фэшенисты», «Эрудита», «Уорлд-трэвелера», «Феминистки», «Элгонкуина», «Эпикурейца» и многих других многотиражных, высококачественных, прибыльных журналов. Им завидовали все поголовно.

Я объявила о замужестве в офисе, но о беременности умолчала. Знали лишь Сара и Тасо, Серена и Кевин, мои родители и Алекс. И я надеялась сохранить это в тайне до завершения слияния.

Тем не менее газетчики из желтой прессы вовсю мусолили тему моей возможной беременности, учитывая наш с Джошем поспешный брак. Я, впрочем, сумела пресечь дальнейшие попытки влезть в мою личную жизнь, заявив, что мне все равно нужно было идти в мэрию за информацией для статьи (и я не соврала), а потому я, дескать, решила совместить приятное с полезным. Борзописцы купились, и их внимание скоро отвлекли более яркие сплетни о людях поизвестнее меня.

Когда новости о слиянии наконец просочились, нас с Полом вызвали на переговоры с Т. Дж. Олдхэмом, миллиардером, владевшим компанией. Однако встречи нам назначили порознь, отчего я ужасно занервничала: перспектива оказаться с медиа-магнатом наедине испугала меня не на шутку. Более того, моя встреча шла первой, а значит, я даже не могла выведать у Пола, что да как, и должным образом подготовиться.

Как велела мне моя нервозная привычка, в преддверии ответственной встречи я сосредоточилась на подборе гардероба. Я позвонила Жерару, и он, приняв во внимание экстренность вызова, тут же примчался ко мне, чтобы, переворошив весь шкаф, остановиться на более-менее новом, с атласными вставками, баклажанном брючном костюме от «Роберто Кавалли». Костюм был, бесспорно, элегантен, но все-таки странноват. Однако Жерару удалось убедить меня, что в сочетании с приличной укладкой костюм сделает меня неотразимой.

До встречи с Т. Дж. Олдхэмом мне было известно о нем лишь то, что он человек очень богатый и очень эксцентричный. Я даже не знала, как он выглядит. Поэтому, когда я вошла в его пентхауз на Пятой авеню, меня застало врасплох приветствие из уст мужчины, встречавшего меня в фойе. Это был низкорослый, лысеющий старичок, неуловимо напоминавший какого-то грызуна, с длинным лицом и в очках с толстыми стеклами, в которых его глаза казались гораздо больше. На первый взгляд, ему можно было дать семьдесят с небольшим. Одет он был в траченный молью синий свитер и белую рубашку со старомодным воротничком. Завершите ансамбль черными брюками — и получите готовый образ какого-нибудь пропахшего плесенью раввина или придурковатого профессора колледжа. Очевидно было и то, что этот человек, в отличие от меня, не выбирал себе наряды часами.

Я засомневалась, прежде чем ответить на приветствие. Может ли этот старикашка быть тем самым журнальным магнатом с миллиардным состоянием? Или это просто его ассистент, пожилой и прескверно одетый?

Ответ на мой вопрос последовал незамедлительно.

— Мисс Уайт? — робко спросил старикан.

— Да, — ответила я со смущенной улыбкой недопонимания.

— Меня зовут Ти-Джей, — сказал он.

— О, мистер Олдхэм, очень приятно познакомиться, — сказала я, протягивая руку для рукопожатия.

— Нет, — сказал он, отклоняя мою ладонь. — Простите, но я этого не делаю никогда. Это все страх микробов, он преследует меня всю жизнь, — пояснил он, уже провожая меня по коридору. — Ничего личного.

— Мне очень жаль, — сказала я, не зная, как еще ответить на подобное заявление.

— Не о чем тут жалеть. — Он завел меня в просторную, роскошно обставленную комнату. — И прошу вас, обращайтесь ко мне просто по имени. Мистер Олдхэм — это мой отец. А мы не очень-то ладили.

Я кивнула. Когда я оглянулась по сторонам, меня до глубины души поразили не только колоссальные размеры комнаты, но и слепящий свет, пронизывающий все пространство. Все здесь было белым или из хромированной стали: кипенные ковры, жемчужные диваны, сливочного оттенка шторы, алебастровый кофейный столик и сверкающие люстры, распространяющие тот самый слепящий свет. Ти-Джей в своем черно-синем костюмчике казался маленьким тараканом среди райских облаков пентхауза.

— Джилл! — Кто-то вдруг помешал мне предаваться молочным грезам. Тогда я заметила женщину, сидевшую на одном из удобных диванов цвета хлопка. На ней был жакет в мелкую клетку, черные брюки и черная повязка, предназначенная для того, чтобы удерживать золотистую копну волос. Женщина встала, чтобы поприветствовать меня, и от всей души затрясла мою руку. — Меня зовут Эллен Каттер, — представилась она.

Бледность ее кожи идеально сочеталась с бесцветной комнатой, что особенно бросалось в глаза на контрасте с ярко-розовой помадой, которой она в тот день отдала предпочтение. Если брать черты ее лица по отдельности, ее можно было бы счесть симпатичной: аккуратный кукольный носик, широко посаженные круглые глаза, безукоризненная улыбка, нежная линия подбородка. Однако все вместе это смотрелось несколько уныло. Пусть и блондинка, на секс-бомбу она явно не тянула.

Эллен Каттер была назначена председателем правления, контролирующим деятельность «Джилл». Наш предыдущий председатель правления Дональд Кроуфорд, как выразился Пол, «отстранялся в ходе транзитивного процесса». В переводе это значило, что ему дали пинка под зад. Я знала, что при подобных операциях кадровые чистки не редкость. А значит, я все-таки поступила правильно, не сообщив о своей беременности. Хотя я-то могла ничего не бояться: «Джилл» являлась самым жирным кушем, который только можно было урвать у «Фрайер».

— Присаживайтесь, — сказала Эллен, похлопывая диванную подушку возле себя. Я не смела противиться. Ти-Джей уселся напротив в кресло, напоминавшее кусок суфле.

Тогда я заметила, что плечи у него на удивление широкие, и благодаря им этот приземистый старичок казался куда крупнее своей реальной комплекции, а все окружающие, напротив, делались меньше.

Он махнул рукой в сторону корзины на кофейном столике: там располагался, по большей части, такой же бесцветный натюрморт из свежих булок, сливочного сыра и осетрины.

— Прошу вас, угощайтесь, — сказал Ти-Джей. В этот момент в комнату вошла горничная и спросила, что мы будем пить.

Я не притронулась к еде, но попросила апельсинового сока.

Ти-Джей медленно покачал головой. При этом его выпученные глаза вращались за стеклами, будто на шарнирах.

— Может, возьмете какой-нибудь чистый напиток? — посоветовал он.

— Ну, хорошо, — сказала я, вновь застигнутая врасплох. Я даже усомнилась, стоит ли связываться с таким чудаком. Но решила хотя бы дождаться проявления его положительных черт. — Может, газированной воды?

— Отличный выбор, — сказал он, как будто я заказала изысканное марочное вино. Эллен поддержала мой выбор, и горничная удалилась.

Затем Ти-Джей протянул мне пухлую гофрированную папку.

— Здесь вырезки, — пояснил он.

Я взяла папку, открыла ее и заглянула внутрь. Да, дедок не соврал: там действительно лежали вырезки. Сплошные вырезки обо мне. Даже моя мама не смогла бы подобрать более исчерпывающей коллекции проявлений моего духа.

Пока я просматривала материалы, Ти-Джей извергал факты:

— Подготовительная школа Хиллэндер. Колледж Беннингтон. Главный редактор «Чики» в двадцать четыре года. Семьсот тысяч тиража у «Джилл». Впечатляет.

— Спасибо, — сказала я, опять не зная, как нужно отвечать. Дело принимало странный оборот. Старикашка будто бы следил за мной все эти годы. А вот теперь собирался платить мне миллион долларов в год за полученное удовольствие.

— Вы недавно вышли замуж. Мои поздравления, — продолжал он. — И, предположительно, беременны. Это так? — спросил он, уставившись на меня своими совиными глазенками.

Я ненавижу ложь, но была вынуждена солгать.

— Ну, вы не должны верить всему, что пишут в газетах, — увильнула я, смеясь.

Он тоже засмеялся.

— Да уж, мне ли не знать, — сказал он, после чего потянулся за осетриной. — Вы бы видели мою подборку вырезок! Я храню их в электронном архиве. Иначе мне понадобилось бы несколько складов!

В его речи было все-таки что-то диковинное. Не в самих выражениях, а в манере. Говорил он обезоруживающе мягко, и хотя некоторые его слова можно было воспринять как хвастовство, в конечном итоге он производил впечатление человека неуверенного, будто бы ищущего моего одобрения.

И я удовлетворила его потребность.

— «Уолл-стрит Джорнал» назвал покупку «Фрайер» «блестящим решением», — сказала я. — И я согласна с их формулировкой.

Его совиные глаза загорелись и, казалось, стали еще больше.

— Теперь у меня полный набор журналов моей мечты, — сказал он гордо, точно мальчишка. — Понимаете ли, я коллекционер. Коллекционер журналов. И я очень, очень горжусь своей коллекцией. Особенно сейчас, когда я прибрал к рукам «Фрайер».

— И гордитесь по заслугам, — сказала Эллен, подыгрывая ему с безупречным тактом.

— В таблоидах пишут, что я купил «Фрайер» ради «Профайла», — сказал он, сильно подаваясь вперед. — Это не вполне так. Я большой ваш поклонник и считаю, что «Джилл» — это идеальное наполнение для ниши женского чтива.

— И это гениальный выбор, так как теперь на всем рынке медиа не осталось сектора, который не подчинялся бы «Нестром», — добавила Эллен. Мне она напоминала деревянную куклу, посредством которой чревовещал Ти-Джей.

Горничная наконец принесла наши напитки. Я крепко вцепилась в свою газировку, боясь опустить стакан и нарушить царящую в доме стерильность.

— Мы намерены поднять «Джилл» на новый уровень, — сказал он. — Я лично прослежу, чтобы «Джилл» продавался на кассе в каждом супермаркете страны.

Это его намерение меня порадовало, поскольку «Фрайер» определенно не хватало сил в дистрибуции. А вот что меня ничуть не порадовало, так это то, что после своего заявления Ти-Джей снял туфли и носки и принялся нервно массировать стопы. Я старалась не подавать виду, что шокирована, но это было дьявольски сложно, особенно когда взгляд мой упал на его омерзительно длинные, желтоватые ногти. Эллен держалась молодцом, но она-то, должно быть, уже привыкла к выходкам босса. Теперь я была уже признательна ему за то, что он отказался пожать мне руку при встрече.

Какой же странный человек, подумала я. Оксюморон во плоти: он боялся микробов, но при этом тер себе ноги у всех на виду, а потом этими же руками брал рыбу; он ненавидел цвета и жил в дезинфицированном пентхаузе, но внешний вид его в лучшем случае можно было назвать «неаккуратным»; знаменитый миллиардер, он славился замкнутостью, но явно упивался тем, что писала пресса о его персоне.

И вот, когда я уже решила, что более гадкого человека не встречала уже давно, он внезапно затараторил, перечисляя мои привилегии на посту главного редактора «Нестром». От этого списка, пожалуй, зарделась бы любая африканская королева.

— Личная машина с водителем: на работу, с работы, на все мероприятия, ежедневно. Я не хочу видеть, как мои редакторы приезжают куда-либо на такси. Профессиональные парикмахер и визажист будут работать с вами на дому каждый день, по утрам. Они также будут доступны по вызову в любое другое время. Теперь вы редактор «Нестром». Мы оплачиваем ваши обеды. Вам будут выдаваться кругленькие суммы на одежду. Бюджет на поездки и развлечения, уж поверьте мне, вас тоже удовлетворит. Я могу предложить вам беспроцентный кредит, если вы заинтересованы в улучшении жилищных условий. Мы договорились с сетью кофеен «Старбакс» о бесплатном кофе… — Он все не унимался, словно рождественский эльф, вытаскивающий из мешка один подарок за другим. Я слушала его зачарованно, словно девочка из «Щелкунчика».

Когда наша встреча наконец подошла к концу, а Ти-Джей проводил нас с Эллен к личному лифту, я с удивлением осознала, что прошел всего час. Казалось, я провела там целый рабочий день.

Как только створки сомкнулись, я повернулась к Эллен. Та мигом сбросила маскарадный костюм профессионала и расхохоталась.

— Ого, — только и вымолвила я.

— Да, слова тут бессильны. — Она отлично поняла, что я хотела сказать этим невнятным междометием. — Но на самом деле, работать с ним — одно удовольствие.

— Приятно слышать, — сказала я. — Я вообще не знала, чего ожидать. Я нарыла горы информации. Как ни странно, пишут о нем очень много, но о его личности не известно ровным счетом ничего.

— Ну, он щедро оплачивает этот нелегкий труд, — сказала она. Прочтя изумление в моих глазах, она растолковала: — Скажем так: Ти-Джей известен тем, что… субсидирует рубрики сплетен в некоторых изданиях.

— Вот оно как, — подивилась я. Не исключено, что это прозвучало в высшей степени наивно. Я уже начала постепенно догадываться, что в высшей лиге ничего не происходит просто так.

— Что ж, добро пожаловать в нашу команду! — сказала затем она и заключила меня в неловкие объятия. — Предчувствие подсказывает мне, что мы обязательно подружимся! — добавила она. Хотя, на мой вкус, она была чересчур экзальтированной дамочкой, я ей подыграла. У меня не было иного выбора.

— Очень приятно было познакомиться, — сказала я.

Она заговорщицки мне улыбнулась.

— Но мы же встречались и раньше.

— Правда? — не поверила я, напрягая память. Хотя я слышала ее фамилию и примерно представляла ее репутацию, я все же была уверена, что мы не были знакомы лично. Я неплохо запоминаю подобные вещи, особенно когда дело касается высокопоставленных особ.

— Да, — продолжила она. — Мы встречались в «Пэддлз» пару лет назад…

— «Пэддлз»? — переспросила я. Я искренне не понимала, о чем речь.

— Ну, помнишь, тот садомазо-клуб возле мясокомбината? — Она понизила голос до шепота, хотя в лифте больше никого, кроме нас, не было.

Я по-прежнему не понимала, что она имеет в виду, но притворилась, что поняла, лишь бы ее не смутить.

— Да, точно!

— Я так расстроилась, когда их закрыли, — с горечью в голосе произнесла она.

— Ага, — поддакнула я. — Им никто в подметки не годится. — Хотя я и была известна своим катастрофическим неумением врать, этот обман мне дался на удивление легко.

Затем она предложила поехать с нею в «Нестром Тауэр» в центре Рокфеллера, чтобы я могла осмотреть новое рабочее место. Когда мы оказались там, нам пришлось сначала протиснуться через толпу протестующих от общества защиты животных, собравшуюся у входа. Они через мегафоны призывали посадить в клетку, а после освежевать любительницу мехов Майру Чернову.

— Они тут толпятся каждый день, — прошептала Эллен. — Однажды они даже прорвались через охрану и добежали до ее офиса! Она рисковала жизнью!

— Могу себе представить, — вякнула я, хотя втайне сочувствовала их движению.

Мы с Эллен еще немного поболтали в ее офисе, а потом Мишель, ее помощница, устроила мне экскурсию по всему напичканному кабинетами зданию.

Хотя я уже по праву считалась ветераном в своей сфере, престиж «Нестром» по-прежнему действовал на меня гипнотически. Имена в выходных данных стояли сплошь легендарные, и все, от редакторов до секретарш, от рекламистов до охранников, — были наделены бо́льшим шиком, чем кто-либо в прочих редакциях.

Сначала мы прошли через обитель «Эрудита» — шумный, суматошный уголок, охваченный беспрестанным движением. Мишель познакомила меня с Брэндоном Крествеллом, с виду весьма заурядным мужчиной, в котором тем не менее ощущалась несгибаемая сила воли. Он крепко пожал мне руку, не вынимая сигарету изо рта. «Мы как-нибудь пообедаем вместе», — пообещал он, прежде чем взять трубку и осыпать бранью какого-то незадачливого собеседника.

— Он, разумеется, считает, что общегородской запрет курения на него не распространяется, — злобно процедила Мишель. — Конечно, все боятся жаловаться, а Ти-Джей лишь подставляет другую щеку.

Затем мы проплыли по этажу «Фэшенисты», поразившему меня своей суровой тишиной после гомона «Эрудита». Никто даже не поднял глаз при нашем появлении; все стоически продолжали выполнять свою работу.

Я спросила Мишель, можно ли мне поздороваться с Майрой Черновой.

Она покачала головой.

— Я бы не советовала. Она ненавидит всякое незапланированное общение.

— Ну ладно, — пожала плечами я. Вроде бы ничего я от этого не теряла.

Небывалое волнение овладело мной, когда мы приблизились к офисам журнала «Феминистка»: Джеральдину Сигель, основательницу и главного редактора журнала, я в студенческие годы считала образцом для подражания. Я обожала ее стиль, ее интеллект, ее журналистскую храбрость и бескомпромиссность. Многие говорили, что она собственными силами начала движение эмансипации.

Заглянув в офис Джеральдины, я увидела ее стоящей на весах. Она подняла палец, как бы говоря: минуточку, я только поправлю гирьки. Затем, вздохнув, спрыгнула на пол.

— Джилл Уайт! — воскликнула она. Меня взбудоражило то, что она знает меня по имени.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, — призналась я и прибавила, что коллекция ее эссе для меня в колледже была как библия.

После обмена любезностями мы расстались, и Джеральдина вернулась к работе.

— Эта женщина помешана на своем весе, — пробормотала Мишель, когда мы вышли в холл.

Я не верила своим ушам.

— Что? Ты уверена, что она не собирает данные для статьи? Она же вживается в образ, как актриса. Однажды она, например, работала под прикрытием официанткой в казино, — сказала я.

— Ну, разве что эту статью она пишет уже лет двадцать, — съязвила Мишель.

В моей жизни не было разочарования горше. Джеральдина Сигель, знаменитая освободительница женщин, помешана на своем весе?!

«Возможно, ароматы, которые источают проверочные кухни “Эпикурейца”, постоянно залетают к ней в офис», — предположила я, когда мы перешли на следующий этаж. Я едва удержалась на ногах, завидев готовящиеся там рагу, салаты и разноцветные десерты. Да и Рэнди Рид, главный редактор «Эпикурейца», впечатляла не менее — своей обходительностью и простотой в общении. Мы даже сразу договорились поужинать вместе.

В офис Эллен я вернулась ослепленная типографской краской, гламуром и глянцем, что сочились из каждого уголка этого легендарного здания. Перспектива стать частью этого сверкающего целого повергала меня в трепет.

— Ну, как ты думаешь, твоему детищу будет уютно под крылом мамочки «Нестром»? — спросила Эллен, когда я зашла к ней поблагодарить и попрощаться.

— Ох, я очень волнуюсь, но это радостное волнение, — сказала я. — Я уже жду не дождусь, когда мы сюда переедем.

— Знаешь… А как насчет коктейля по такому случаю? — предложила она, сверившись с часами.

Я засомневалась и попыталась наспех сочинить оправдание, чтоб она не догадалась, насколько слухи о моей беременности близки к истине. Но в голову ничего не шло, а я не хотела, чтобы мой отказ от спиртного стал очевидным. Я решила, что можно выпить чего-нибудь безалкогольного и сослаться на курс антибиотиков. Или же, в конце концов, отхлебнуть чуточку вина.

— Самое время для коктейлей, — настаивала она.

— Хорошо. — Я склонялась к мысли, что незачем отказывать своему гендиректору на столь ранней стадии.

— Отлично! — Эллен, судя по всему, радовалась от чистого сердца. — Если ты не возражаешь, подожди, пожалуйста, пару минут. Мне сперва нужно кое-что обсудить с Мишель.

— Конечно, — сказала я и присела, чтобы пролистать свежий номер «Фэшенисты».

Она вызвала Мишель и, тотчас превратившись в настоящую бизнес-леди, засыпала беднягу распоряжениями.

— Позвони моей маникюрше. Скажи, что мне не нравится, как этот цвет преломляет лучи. Пускай переделает все завтра же в моем офисе. Рано утром, чтобы к первой встрече уже было готово. Рассортируй все отчеты по звонкам за эту неделю. И создай резервные копии всех файлов на моем компьютере.

— Я уже создала копии всех файлов вчера, — ответила Мишель.

— Значит, сделай это еще раз! — рявкнула Эллен. — За день многое могло измениться. Черт возьми… — Я быстро смекнула, что Эллен не любила лишних вопросов и еще больше не любила, когда ей перечат. Мишель же, спокойно сносившая нападки начальницы, когда любая другая уже встала бы на дыбы, вызвала во мне уважение.

Эллен велела Мишель идти, затем схватила свои вещи и кивком велела следовать за ней. Уже на выходе из кабинета она вдруг вспомнила о чем-то еще и снова позвала Мишель.

— Чуть не забыла. Помнишь ту чертову кошку, которую мы завели на прошлой неделе? Она у нас как-то не прижилась. Поезжай ко мне домой, пока дети не вернулись, и реши этот вопрос.

— Это как же? — спросила Мишель в неподдельном ужасе.

— Ну, не знаю. Найди ей новых хозяев, отнеси в приют, выпусти на улицу — как хочешь, мне плевать, — раздраженно сказала Эллен. — Эта дрянь обоссала мой диван за шестьдесят тысяч долларов. В моем доме ей больше не место. Я хочу, чтоб она исчезла. Сегодня же.

— А что вы скажете детям? — удивилась Мишель.

— Ты можешь сказать им, что кошка убежала. — Она махнула рукой, веля Мишель уходить, и обернулась ко мне. Ведьма, которую я только что видела, внезапно исчезла. Ее место сразу же заняла веселая и беспечная Эллен. — Идем же. Может быть, в «Тао»?

— Не возражаю, — ответила я, еще не оправившись от полученного потрясения и размышляя, какая же участь ждет несчастную кошку… Но еще жальче мне было Мишель — девушку проворную, умелую и, очевидно, слишком смышленую для того, чтобы ей поручали избавляться от неугодных кошек и разговаривали с ней, как с крепостной служанкой в Средние века.

— Вон моя машина. — Эллен указала на черный «мерседес-бенц», ждущий прямо у входа. Я бы с радостью прогулялась до Пятьдесят восьмой улицы в шести кварталах отсюда. Было начало марта, из каждой щелки проглядывали намеки на скорую весну. Но Эллен вряд ли бы меня поняла.

— В «Тао»! — гаркнула она водителю, когда мы уселись в комфортабельном салоне.

Водитель обернулся.

— Простите, куда? В «Таун»?

— Нет же! В «Тао»! — снова закричала она, после чего недовольно фыркнула и пробормотала: — Боже ты мой…

— Мадам, скажите, пожалуйста, адрес, — вежливо продолжал водитель, будто не слыша грубостей.

Эллен фыркнула еще раз.

— Я не знаю. Где-то на Пятьдесят восьмой. Ты ведь водитель, ты должен знать.

Я уже не выдерживала: мне было стыдно находиться рядом с такой грубиянкой. Я решила помочь этому мужчине, даже если это не пришлось бы по вкусу моему новому боссу.

— Да, сэр, это на Пятьдесят восьмой улице, между Парк и Мэдисон. Спасибо вам большое.

Он взглянул на меня с благодарностью и завел автомобиль.

— Я настроена немного пошалить! — заявила Эллен и выудила из сумочки пачку сигарет. Предложила и мне.

— Нет, спасибо, — отказалась я. Замечательно. За один вечер с Эллен мой нерожденный ребенок заработает эмфизему и внутриутробный синдром алкоголизма.

Она закурила — и вся машина заполнилась дымом. К горлу подступила тошнота. Слава Богу, ехать было недалеко.

Приехав в «Тао», мы сели на диванах в баре. В такой ранний час людей было совсем мало, а присутствовавшие не принадлежали к той колоритной публике, которую в последнее время здесь привечали.

Свои «шалости» Эллен решила продолжить мартини, а я заказала слабенькое белое вино с содовой, за что тут же была осыпана насмешливыми укорами.

— У меня легкое расстройство желудка, и я выпила таблетки, — сказала я в свое оправдание.

— Хорошо. Но вскоре мы с тобою выпьем, как две настоящие женщины.

— Буду ждать с нетерпением, — сказала я, рассудив, что после девяти месяцев беременности и бессчетных часов тяжкого труда выпить мне и впрямь не помешает.

Затем принесли ее коктейль. Но Эллен лишь чуть пригубила и велела забирать.

— Недостаточно холодный, — сказала она, привычным взмахом руки отсылая официантку.

Когда ей принесли новую порцию, последовала та же реакция.

— Недостаточно сухой.

Что же это было — напрасная попытка произвести на меня впечатление? Или она всегда себя так вела? Она так откровенно грубила обслуживающему персоналу, что я не удивилась бы, если б в следующем мартини оказался комочек слизи. Я почувствовала разочарование. Мы были совершенно разными людьми, а если бы Эллен Каттер мне понравилась, работать нам стало бы куда проще. Но очень уж трудно было проникнуться симпатией к этой примадонне, убивающей кошек, полощущей рот мартини и унижающей всех встречных работников сферы обслуживания.

Следующие сорок пять минут мы болтали о всякой чепухе, а затем я вежливо покосилась на часы и сказала, что договорилась поужинать с супругом.

— В конце концов, мы же молодожены, — напомнила я.

— Понимаю, — сказала она. Она потребовала принести счет, расплатилась и оставила два доллара на чай.

Пока она шла к выходу с видом полноправной хозяйки заведения, я уныло плелась сзади.

— Ой, мне нужно в уборную, — сказала я уже у двери.

— Хорошо, я подожду тебя в машине, — сказала Эллен.

— Это вовсе не обязательно.

— Не глупи, я подброшу тебя домой.

Я вернулась в бар, хотя в туалет мне, по правде, не хотелось. Чего мне хотелось, так это загладить вину за поведение Эллен. Обыскав все помещение, я наконец нашла нашу официантку и украдкой сунула ей несколько дополнительных купюр.

— Извините за все это, — сказала я.

— Спасибо! — ответила девушка и сочувственно мне улыбнулась. Думаю, она поняла, что мне тоже пришлось несладко.

Подойдя к машине, внутри я заметила уже докуривающую Эллен. Я чуть опустила стекло: голова шла кругом.

— Спасибо, что предложила подвезти меня, — сказала я, — но это действительно ни к чему. Я бы с радостью проехалась на такси.

— Перестань, — отмахнулась Эллен. Язык у нее чуть заплетался после двух бокалов крепкого мартини. — Я вовсе не спешу домой.

В этот момент у нее зазвонил мобильный. Проверив, кто это, и тяжело вздохнув, она наконец откинула крышечку.

— Алло.

Я была благодарна судьбе за этот звонок. Это означало, что в течение нескольких минут мне не придется поддерживать разговор.

— Солнышко, ну я не знаю, почему Снежинка убежала. Просто кошки так устроены.

Она, закатив глаза, многозначительно взглянула на меня и добавила нетерпеливо:

— Я не знаю, вернется ли она. На твоем месте я бы на это не рассчитывала.

Опять пауза. Опять глаза, воздетые к небу.

— Если мы купим другую кошку, где гарантия, что она тоже не убежит? Милая, позови, пожалуйста, Грейс.

Опять пауза.

— Грейс! — заорала Эллен так громко, что я невольно вздрогнула. — Сколько раз я должна тебе повторять, что детям нельзя звонить мне напрямую?! Господи! Неужели так сложно это запомнить?

Она молча покачала головой.

— Они всегда плачут. Больше не желаю слышать этого оправдания. А теперь, будь добра, сделай так, чтоб к моему приходу они успокоились и думать забыли об этой кошке.

Щелчок захлопнувшейся крышки телефона.

— Моя новая гувернантка — это просто кошмар! Но я ума не приложу, где найти нормальную. Я уже обращалась во все «элитные» агентства города, но мне так и не подобрали достойной кандидатуры.

— Да, это дело непростое, — сказала я, надеясь, что водитель уже вот-вот положит конец нашей беседе.

Сами понимаете, с какой благодарностью я встречала родную Чарльз-стрит. Не задерживаясь на ни минуту, я выскочила из машины и успела лишь поблагодарить Эллен за вечер, прежде чем захлопнула дверь.

— Да, мы отлично провели время! — выкрикнула Эллен в окно. — Надо будет в скором времени повторить.

«Надеюсь, обойдется», — про себя ответила я ей, когда черная машина уже нырнула в ночь.

На следующее утро стало еще теплее, и скорый приход весны угадывался повсюду. Мы с Джошем проснулись совсем рано в беспокойном предвкушении похода к гинекологу. Шла девятая неделя, и мы рассчитывали сегодня впервые услышать сердцебиение нашего малыша.

Лично я чувствовала себя неплохо. Вопреки ожиданиям, эмоции мои не обострились, а тошнота прошла еще две недели назад. Поправилась я тоже совсем чуть-чуть и, в общем, могла сказать, что все с моим здоровьем в порядке. Пока что беременность протекала легче, чем я предполагала. Если бы врач не подтвердил, что я таки беременна, сама бы я навряд ли догадалась.

Объяснение вскоре нашлось. Заходя в кабинет, мы ожидали услышать бравурный туш в исполнении детского сердечка.

Но вместо того тишину нарушало лишь потрескивание микрофона. Врач меняла позиции, прислушивалась, но все было напрасно.

Я заметила, как на ее лицо будто бы набежала туча. Джош крепче сжал мою руку.

— Давайте сделаем сонограмму, — сказала врач, уже не скрывая волнения.

Мне становилось все хуже.

— А что произошло? Почему не слышно сердцебиения? — Я физически ощутила спазмы панического страха в груди. Я не была готова к такому повороту событий.

— На эти вопросы ответит сонограмма, — ответила врач. Я понимала, что она старалась уберечь меня от лишнего беспокойства, но также догадывалась, что здесь что-то неладно.

Так и вышло. Сонограмма тоже не смогла зафиксировать сердцебиение.

Эта новость меня убила. День за днем я вспоминала, что же могло послужить причиной выкидыша, хотя врач говорила, что выкидыш этот был неизбежен и я никак не смогла бы его предотвратить.

Джош проявлял стойкость и постоянно меня увещевал:

— Дорогая, мы скоро попытаемся еще раз. Не волнуйся. Значит, этому ребенку просто не суждено было появиться на свет, — повторял он снова и снова.

Он делал все возможное, чтобы утешить меня, но я по-прежнему не могла избавиться от гнетущей пустоты внутри себя. После того как останки плода выскребли из матки, мне стало чуть легче, да и на работе творилось столько нового. Рабочая рутина отвлекала меня в течение дня, но, вернувшись домой вечером, я вновь погружалась в печальные раздумья.

Я держалась молодцом довольно долго. И даже слишком. Меня это беспокоило, и я не знала, когда же это все наконец прорвется наружу.

И вот, через несколько недель, когда я уже поверила, что могу спокойно жить и дальше, произошло нечто, что выпустило на свет всю накопившуюся во мне боль.

В то утро я открыла дверь, чтобы забрать свежую газету. И прямо на пороге меня огорошил заголовок на первой странице:

«Уолтер Пеннингтон Третий и его жена Кэрри Бейнс погибли в автокатастрофе».

Я была настолько поражена, что не могла двинуться с места. Я лишь продолжала таращиться на газетную передовицу, будто боялась, что прикосновение к бумаге подтвердит прочитанное.

Ему было всего тридцать шесть, ей — тридцать четыре. Они были молоды и полны сил — и вот их не стало в одно мгновение. Они ехали в Ньюпорт, в свой семейный коттедж, когда в их машину врезался потерявший управление грузовик.

В газете даже разместили фото с места происшествия: обломки металла и накрытые носилки.

И тут я сорвалась. Я рыдала несколько часов подряд. Я уже давно не дружила с Уолтом, но горечь утраты оттого не смягчалась. Почему этот мир лишился человека, который, по моему убеждению, обладал такой красивой душой? «Он так и не стал драматургом», — подумала я, и почувствовала еще большую тяжесть на сердце. Хотя он и пробавлялся политической журналистикой, я была уверена, что он не оставлял надежды завоевать славу современного Сэма Шепарда.

И грусть, пережитая после выкидыша, опять возвратилась ко мне. Я была вне себя от гнева. Почему нашему ребенку даже не дали возможности увидеть мир? Жизнь несправедлива. И мимолетна. И совершенно бессмысленна.

И в тот момент я поклялась дорожить каждым моментом, будь он хорош, плох или вовсе безобразен.