Если и было что-то хорошее в моем положении изгоя, так это средний балл 4.0, который гарантировал мне полную стипендию на высшее образование. Но на сей раз я подошла к выбору учреждения более ответственно: проводя исследование, я хотела убедиться, что культура в моем следующем кампусе будет максимально отличаться от Хиллэндера. Хотя после выпускного первым моим порывом было удрать из Новой Англии быстрее, чем вы произнесете «summa cum laude», я с первого взгляда влюбилась в колледж Беннингтон в Вермонте.

В отличие от известняка и плюща, которыми славились остальные колледжи Новой Англии, Беннингтон, с его переоборудованными амбарами и пасторальными пейзажами, напоминал какую-нибудь ферму — а это поистине грело меня. Там училось совсем немного человек (около тысячи студентов), там не было физкультуры как таковой (мне больше не придется смотреть на теннисную форму!), там не ставили оценок (я не должна буду беспокоиться о среднем балле), зато очень много внимания уделяли искусствам и гуманитарным наукам. Но прежде всего Беннингтон понравился мне потому, что, оказавшись там, я встретила множество людей, похожих на меня. Никаких группировок, никаких клонов Алисы Форд — просто толпа людей, которым не терпится выразить себя: посредством танца, живописи, литературы, театра, одежды и причесок — да, собственно, любым возможным способом.

Благодаря своему вступительному эссе и оценкам в аттестате я таки получила полную стипендию и решила заняться изучением литературы. Мне пришлось потратить еще четыре года на чтение и сочинение текстов, кропотливые разборы книг и расширение собственных горизонтов. Но основная масса знаний, полученных мною в Беннингтоне, касалась дружбы — того, чего мне так ужасно не хватало по прибытии. Да, я приехала в колледж одиночкой, но покинула его стены уже в тесном кругу друзей, поклявшихся мне в верности до конца своих дней.

На этот раз моя соседка по комнате стала моей лучшей подругой. Сара Аннастасатос, приехавшая из Лонг-Айленда, изучала изобразительное искусство и любила рисовать романтические картины с длинноволосыми принцессами, скачущими на единорогах по заколдованным лесам. Несмотря на пристрастие к подобной тематике, она действительно была талантлива, и я с огромным интересом наблюдала, как с годами ее подлинные таланты и подлинное «я» все более отчетливо проступают сквозь наносное. Еще на первом курсе ее циничный, честный, в ошеломительных красных тонах автопортрет настолько поразил декана, что тот устроил ей выставку в местной галерее.

Впрочем, главным талантом Сары являлось ее умение быть прекрасной подругой.

Сара во многом напоминала своих принцесс: волнистые каштановые волосы до пояса, огромные карие глаза под выразительными дугами бровей, всегда выдававших, о чем она на самом деле думает, и красивое овальное лицо безукоризненного оливкового оттенка. Из всех метафор я предпочитала следующую: Сара была камнем, привязанным к веревке моего воздушного змея и не позволяющим ему улететь в небеса. Когда у меня все валилось из рук, Сара помогала мне сосредоточиться. Когда я начинала чрезмерно беспокоиться из-за мелочей, она меня успокаивала. Когда я перебирала с алкоголем и меня рвало, она держала мои волосы. И еще, она никогда не стеснялась в выражениях, когда мне нужно было услышать чье-либо непредвзятое мнение. Сара как будто бы стала моей матерью, которой мне так не хватало в детстве.

Но она значила для меня больше, чем простая опекунша. С ней было весело. Она с легкостью заводила друзей и делала это постоянно, и с радостью ими делилась. Предрассудков в этой девушке был меньше, чем в ком бы то ни было на моем жизненном пути. В результате наша огромная, постоянно растущая, но очень сплоченная компания состояла из самых разных людей: музыкантов, планокуров, геев, начинающих философов. Она всегда была в центре внимания, она помогала нам держаться вместе. Благодаря ей я впервые в жизни почувствовала себя нормальной, приемлемой — и даже обыкновенной. И благодаря новоприобретенному чувству собственного достоинства я избавилась от привычки резать себя.

Это были по-настоящему счастливые времена. Ночи напролет мы шастали по глухим закоулкам кампуса, курили гвоздику и мечтали о будущем. Следует признать, музыкальный вкус у Сары был отвратительный, зато она обожала танцевать. По ночам, изрядно захмелев, мы нередко играли в «корову» под ее кассеты с пошлейшим Риком Спрингфилдом и хохотали, пока не начинало колоть в боку. Мы жили вместе все четыре года.

Вторым моим лучшим другом стал мой парень. Да, хотите верьте, хотите нет, но хиллэндерская пария умудрилась найти себе дружка. Джо Драйер вырос на молочной ферме, а в колледже изучал музыку. Востребованный диджей, он вел самое популярное радиошоу на кампусе. Сара познакомила нас на одной вечеринке. Она знала его потому, что подрабатывала в фонотеке при радиостанции. Я чуть не умерла от смущения, когда она подозвала его и сказала:

— Это та самая Джилл, которая постоянно звонит тебе на шоу и заказывает музыку!

— Правда? — спросил он, не скрывая мгновенно возникшего интереса. — Та самая Джилл, которой нравится играть в «Сразись с диджеем»?

— Да, это я, — сказала я с нарочитой ленцой. Как будто я не прилипала к приемнику всякий раз, когда начиналась его передача.

Как по мне, Джо обладал наилучшим музыкальным вкусом среди всех диджеев. А еще у него был невероятно сексуальный голос. Поэтому мне нравилось звонить ему, разговаривать с ним и подавать заявки, которые, как я ожидала, должны были внушить ему пиетет. Однажды я решила, что для этих целей подойдет Клаус Номи — в высшей степени странный немецкий исполнитель, беливший лицо и певший удивительным оперным голосом. Но Джо его сразу же узнал: «По-моему, где-то тут валялся его альбом “Simple Man”», — был его ответ.

Я рассмеялась. «Ты наконец-то сумел впечатлить меня по-настоящему», — сказала я таким тоном, будто бросала выдрессированному псу заслуженную косточку. Внешне он мало соответствовал моим представлениям о красоте; хотя его можно было назвать симпатичным в нестандартном смысле слова: низкорослый, тощий, с остриженными коротким «ежиком» волосами черного, как у гота, цвета. Мне также нравился его стиль: чуть старомодные рубашки на размер больше и с вечно торчащим из-под свитера подолом, линялые джинсы, начищенные черные ботинки с кожаными накладками в дырочках и насечках. Однако стоило снять с него все эти пост-панковские шмотки — и он уже выглядел совершенно заурядно, как всякий фермерский сын… Хотя меня не влекло к нему физически, мне он сразу же пришелся по душе. Это была эгоистичная симпатия потому, что он, кажется, и впрямь был неплохим пареньком, но эгоистичная вдвойне потому, что я ему, вероятно, всерьез приглянулась. Сложно, знаете ли, отказать человеку, который считает тебя самой крутой девкой после Крисси Хайнд, особенно после четырех лет, в течение которых ни одна живая душа тобой не интересовалась. Кроме того, на кампусе уже стали повсеместно образовываться парочки, и я решила, что мне тоже пора обзавестись бойфрендом. Вскоре я начала тусоваться на вечеринках, где он ставил диски, а он ввел меня в мир музыки, от которой я до сих пор схожу с ума: «Joy Division», «REM», «The Smiths».

Я даже потеряла девственность в радиорубке. Все началось, когда я села Джо на колени, тем самым начав марафонский сеанс петтинга. Но затем он, будто намекая, завел особенно длинную композицию — ремикс на «Everything’s Gone Green» группы «New Order», — и тут уж пошло-поехало: петтинг перерос в прелюдию, а та — в полноценный половой акт. Я выступала в роли агрессора, поскольку загодя решила: пора бы мне уже узнать, что такое секс. Поначалу Джо, видимо, перепугался до смерти, но постепенно расслабился и полностью отдался процессу — разве что косился на дверь с опаской. Он переживал, как бы в студию не вошел менеджер станции или Сара, которой вдруг вздумалось бы попросить у него пару пластинок. Но мы все же продолжали — прямо там, в кресле диджея. Конечно, двигались мы довольно неуклюже, да и мне было немного больно, но мы оба так наслаждались происходящим, что, подпрыгивая у Джо на коленях, я случайно сбила иглу с проигрывателя во время оргазма. Последовал оглушительный скрежет — и гробовая тишина. Джо быстро сориентировался и поставил новую пластинку: мы хохотали до слез. С того вечера мы официально стали парой.

Наша сексуальная жизнь в те три года, что мы встречались, была довольно посредственной, из-за нашей обоюдной неопытности. И тем не менее мы оставались практически неразлучны. Мне нравилось находиться рядом с ним просто потому, что он любил меня такой, какая я есть. Его безропотность и дружеская поддержка помогали мне ощутить себя настоящей красавицей.

Возможно, самым дорогим моим воспоминанием о славном Джо остается наша совместная лыжная прогулка — первая в моей жизни. В тот день мы так смеялись, что я кубарем покатилась с горки. Хотя Джо катался превосходно, он ни разу не упрекнул меня за то, что ему приходилось сворачивать с профессиональных трасс, или за то, как убого я выглядела с замерзшими красными щеками и полным носом соплей. В том-то и заключалась его подлинная сущность: он был очень добрым человеком. А за четыре года в Хиллэндере я практически забыла, что значит доброта.

Но еще одним навыком, которому обучил меня Беннингтон, было, как это ни печально, умение разбивать сердца.

Как я уже упоминала, радио-шоу Джо сделало из меня еще более рьяную меломанку, чем прежде. И главными моими кумирами стали «Third Rail», независимая пост-панк-группа из Чикаго, которая только набирала обороты в студенческой среде. Я обожала их солиста Ричарда Руиза — сексуального, гибкого, едва ли не бесполого парня, чьи кудри помогали мне предаваться великолепным фантазиям во время секса с Джо. Разумеется, когда «Third Rail» приехали с концертом в Беннингтон (это произошло на втором курсе), я чуть с ума не сошла от радости.

Джо, как сотрудник радиостанции колледжа, был мальчиком на побегушках для всех гастролеров. Я же, само собой, настояла, чтобы он познакомил меня с членами группы.

Концерт проходил в галерее — громкий, безумный концерт, наполнивший меня энергией и верой в себя. Но когда Джо повел меня за кулисы, я сама удивилась, почему вдруг так нервничаю.

Сначала Джо представил меня обслуживающему персоналу, потом — Марку Миллеру, соло-гитаристу, который предложил нам перекусить и отвел нас в буфет с холодными закусками. Сердце буквально замерло у меня в груди, когда я заметила высокого, стройного парня в линялой черной майке и джинсах. Он просто стоял там и рассматривал все эти яства. Это был Ричард Руиз. Тот самый Ричард Руиз. Я украдкой пробралась поближе к нему, притворившись, что тоже изучаю предложенные блюда, но на самом деле я только лишь ждала подходящего момента для знакомства.

Потом я услышала, как Ричард ворчит себе под нос: «Черт, сплошные трупы животных». Голос у него был глубокий, с хрипотцой, похожий на звериный рык.

Будучи заядлой вегетарианкой, я решила воспользоваться подвернувшимся случаем и сказала:

— «Сайло» работает до двух, и там подают неплохие вегетарианские бургеры.

Он повернулся ко мне и одарил ленивой, но все же благодарной улыбкой.

— Правда? Знаешь, сейчас я согласен убить какое-нибудь животное, лишь бы съесть нормальный вегетарианский бургер.

Я рассмеялась и легонько толкнула локтем Джо, стоявшего рядом.

— Ну, ей лучше знать: она вегетарианка до мозга костей, — отозвался он. Я снова толкнула его локтем, чуть сильнее, и выразительно уставилась на него. — Ой. Ну, это моя девушка, Джилл.

Ему непременно нужно было отрекомендовать меня как «свою девушку». Я протянула руку.

— Джилл Уайт. Кстати, отлично сыграли, — с напускным равнодушием сказала я, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не показаться очередной бешеной фанаткой.

Ричард, улыбнувшись, сжал мою ладонь.

— Так что же, — пробормотала я в замешательстве, — я сама как раз собиралась сбегать за вегетарианским бургером…

— Ну, тогда принеси два, — сказал Ричард, высвобождая руку. — Один для себя и один для меня.

Так я и поступила. А потом мы с Джо и остальными ребятами тусовались в гримерке до первых петухов. После того как мое сердце перестало замирать в груди, я, как ни странно, смогла вести довольно-таки непринужденную беседу. Я разговаривала с Ричардом Руизом, как будто он был самым обычным парнем; говорила с ним на равных. Особенно хорошо мы поговорили о его стихах, в которых часто встречались аллюзии на малоизвестных философов и поэтов. Я едва ли не билась в экстазе, когда мне удалось впечатлить его глубиной своих познаний.

Время неумолимо летело вперед, и около пяти утра кто-то из механиков постучал в дверь. «Ребята, нам пора, — подзудил он. — Нам нужно было выехать еще несколько часов назад. У нас же утром интервью в Бостоне».

Вот так: ночь близилась к концу. Я хотела впитать в себя каждый миг присутствия Ричарда, потому мы с Джо помогли ребятам собраться и вышли к автобусу, чтобы попрощаться. Ричард неуклюже обнял меня, чуть приподняв над землей.

— Поехали с нами, — прошептал он мне на ухо.

Опустив меня, он посмотрел мне прямо в глаза. Я повернулась к Джо, который в это время болтал с барабанщиком.

— Я… я не могу, — чуть живая, вымолвила я.

— Очень жаль, — вздохнул он. И добавил с неподдельной горечью в голосе: — Молодости праздной неуемный пыл…

Мне понадобилась всего одна секунда, чтобы вспомнить продолжение:

— …с чувством сообразно я себя сгубил, — закончила я. — Рембо.

— Я был уверен, что ты узнаешь, — сказал он без затей, после чего, улыбнувшись, отвернулся: его позвал кто-то из группы.

— Идем же, чувак! Иначе мы опоздаем!

Ричард разочарованно помахал мне рукой и залез в автобус, а когда взревел мотор, я вдруг почувствовала, что меня сейчас стошнит. Конечно, я самой себе казалась дурочкой-группиз, но в то же время была уверена, что за эти пять часов я впервые в жизни влюбилась.

Тем временем Джо подошел ко мне и взял за руку.

— Ты в порядке? — ласково спросил он.

Автобус медленно выехал со стоянки, а слова Ричарда все еще эхом отзывались у меня в ушах: «Молодости праздной…»

Автобус рванул вперед, и я до сих пор, до самого сегодняшнего дня, не могу поверить в то, что я сделала в следующий миг.

Я взглянула на Джо, отпустила его руку, пробормотала: «Мне надо идти» — и погналась за автобусом сломя голову. Когда тот остановился на светофоре в конце квартала, я яростно заколотила в дверь: «Подождите! Я с вами! — кричала я. — Откройте!»

Дверь отворилась, и я взбежала по ступеням прямо в объятия Ричарда. Остальные музыканты приветствовали меня аплодисментами и свистом.

Он, смеясь, затащил меня на заднее сиденье и впился губами в мои губы.

— Я хотел это сделать всю ночь, — сказал он.

И я тоже.

Именно тогда я поняла, что могу быть такой же эгоистичной и злобной, как все те люди, которых я ненавидела. Ведь, продолжая целоваться с Ричардом, я даже не удосужилась выглянуть в окно. Выглянув, я увидела бы там Джо.

За одну неделю мы побывали в Бостоне, Провиденсе, Хартфорде, Нью-Хэйвене и Нью-Йорке. В каждом городе нас ждал примерно одинаковый распорядок: поздний отход ко сну, утренние ласки, репетиция (я обычно сидела на галерке и наблюдала, как рождается великое искусство), обед (только здоровая пища), а после мой любимый пункт — уединение, когда мы вдвоем прятались в каком-нибудь безлюдном месте, вроде парка или кофейни.

Это время наедине с ним я ценила превыше всего. Ричард зачитывал мне свои недописанные стихи, а я ему — отрывки из рассказа, начатого в дороге. И я чувствовала себя очень важной птицей, когда он, доверившись, рассказывал мне, например, как боится успеха группы.

— Я просто не хочу, чтоб мы зазвучали мягче, — однажды сказал он, когда мы бродили по бостонскому парку.

— А почему ты решил, что вам придется звучать мягче? — спросила я.

— Чем популярнее мы будем, чем больше станем зарабатывать денег, чем выше предъявят к нам требования… тем сильнее будет искушение продаться, — сказал он.

— Ой, ну это такое клише, — отмахнулась я. — Вы выше этого.

— Правда? — Его лицо выражало искреннюю озабоченность. — Я всего лишь человек. И нет ничего проще, чем стать винтиком в машине…

Он казался таким ранимым. А я так гордилась, что в качестве исповедницы он выбрал именно меня. Я мечтала быть девушкой, которая всегда поддержит его, как бы ни прославилась его группа.

— Даже если вы станете зашибать огромные деньги — подумай только, что ты сможешь с ними сделать! Подумай, какие тебе откроются возможности! Скольким людям ты сможешь помочь! Ты будешь делиться своими идеями и добьешься невероятных результатов.

По его улыбке я поняла, что ему нравятся мои слова. Я вдохновляла его, мне доподлинно было это известно. Вспомнив о благотворительности из списка «Чего я хочу добиться в жизни», я продолжала:

— Ну, если ты разбогатеешь, у тебя появится возможность делать пожертвования. — Я представила, как мы вместе откроем благотворительный фонд и начнем сообща спасать мир всеми доступными методами.

— Я просто хочу, чтобы люди услышали мою музыку, — сказал он. — Вот и все. Я хочу, чтобы моя жизнь оставалась такой же незамысловатой. Но беда в том, что это невозможно.

— Вот поэтому мы должны жить сегодняшним днем, — решительно вымолвила я и поцеловала его.

— Точно, — согласился он. — Для меня будущего не существует. Все, что есть, — это здесь и сейчас.

После этой беседы мы вернулись в автобус и занялись невероятным сексом разновидности «здесь и сейчас».

В то время секс с Ричардом поистине открыл мне глаза. Это был мощный, взрослый, чувственный и взрывной секс — взамен того несуразного, быстрого и, в целом, далекого от совершенства секса, которым мы занимались с Джо. С Ричардом до меня наконец дошло, о чем это галдят в журнале «Космополитен». Ричард дал мне понять, почему в каждом номере имеется статья «найдите свою точку G», и лично прошелся по всему английскому алфавиту. Он убедительно брал верхнюю октаву удовольствия всякий раз, когда мы занимались любовью. А происходило это не реже двух раз на день.

Как ни безумно это прозвучит, но меньше всего в эту неделю мне нравились концерты. Эйфория, которая охватила меня на первом выступлении «Third Rail», уступила место волнению и неуверенности. Перед выходом на сцену Ричард будто бы углублялся в незнакомую мне зону, исполняя ритуалы, которых я не понимала и смыслом которых он делиться не хотел. Связь, объединявшая его с музыкантами, никогда не касалась меня. В таких случаях я чувствовала себя настоящим изгоем, рядовой поклонницей в толпе. А когда он стоял на сцене и расточал свое обаяние, я волновалась, как бы он не поймал взгляд какой-нибудь другой девчонки (там было столько группиз, выкрикивающих его имя!), и сомневалась, думает ли он в эти моменты обо мне. Когда мы не встречались глазами во время концерта, я ужасно обижалась. И постоянно переживала, как бы он не встретил другую. В конце концов, ребята из его группы за эту неделю успели сменить десятки девок, отбрасывая их, как порванные гитарные струны.

Поначалу я чувствовала свое превосходство над группиз, с которыми трахались остальные музыканты. Ведь у нас с Ричардом все складывалось иначе: у нас были отношения — и не на одну ночь, а всерьез и надолго. Мы любили друг друга. Но вскоре меня стало беспокоить то, что Ричард и не думает осуждать ребят, — даже, к примеру, когда Бобби Крэш, барабанщик, за один день оприходовал двух девчонок: одну до концерта, другую — после. Меня страшила мысль, что Ричард поступит со мною так же. Мне было невыносимо сознавать даже то, что он встречался с другими женщинами до меня.

Да, я понимаю, как это «зрело» и «разумно», но ведь я была безумно влюблена. И каждую минуту искала хотя бы призрачный намек на взаимность. Я решила, что всякий раз, когда наши взгляды все-таки встречаются, это доказывает его любовь ко мне.

На целую неделю — насыщенную, бурлящую неделю — я окунулась в музыку, секс и вегетарианские обеды. И я бы осталась с ребятами дольше, не перекинься их гастрольный маршрут на западное побережье. Денег на самолет у меня не было, а платить за меня никто не стал, хотя намеки несколько раз проскальзывали.

— Ты должна вернуться в колледж, — сказал Ричард.

— Я могу вернуться когда угодно и куда угодно, — взмолилась я, в глубине души желая, чтоб это он молил меня остаться.

— Я не хочу нести ответственность, если ты упустишь свой шанс получить образование, — сказал он. — Возвращайся в колледж. Я позвоню тебе, когда мы опять приедем на восток.

Расставание обернулось для меня сущей агонией, тогда как Ричард, казалось, переносил его с завидной легкостью. Мне очень сложно было держать себя в руках. Я хотела сказать, что люблю его, прямо тогда и прямо там — в забубенном портовом управлении, но понимала, как банально это прозвучит. Я также понимала, что ему такой способ общения не свойствен. Вместо этого он в очередной раз процитировал Рембо.

— Жизнь — это фарс, в котором вынуждены участвовать все, — сказал он перед моим уходом. И был совершенно прав. Я хотела продлить фантазию. Но жизнь неизбежна.

Дорога домой была очень долгой. А когда я наконец спустилась с небес на землю, моим безотлучным спутником стало чувство вины. Хотя я и пыталась отвлечься, представляя, как Ричард позвонит мне и что он скажет. Я думала, скучает ли он по мне так, как скучаю по нему я, но и о Джо я забыть не могла. Я надеялась, что он поймет меня, но даже у его терпения были пределы. Эта неделя помогла мне окончательно убедиться, что мы с ним не пара.

Как только я вернулась в кампус, то тут же отправилась к Джо, даже не заходя в свою комнату. Нерешительно постучавшись, я сказала:

— Это я. Открой, пожалуйста. Если ты еще разговариваешь со мной.

Ему понадобилась всего одна минута, чтобы отпереть дверь, но за эту минуту душа у меня ушла в пятки.

— Ну, могу немного поговорить, — сказал он. Он выглядел ужасно усталым.

— Даже не знаю, как начать…

Он вздохнул:

— Нельзя же быть такой сукой по отношению к парню, с которым вроде как встречаешься.

— Я понимаю, — согласилась я. Но все дело было в том, что мы действительно «вроде как встречались». Я понимала это, даже если он не понимал. Чувства, которые, в моем представлении, нужно испытывать к своему парню, я испытывала в ту неделю к Ричарду — постоянные, значительные, насыщенные чувства.

— Я думаю, нам больше и не следует встречаться, — тихо продолжила я. Мимо нас прошли несколько соседей. Я заглянула в его комнату: — Может, поговорим об этом внутри?

Джо резко распахнул дверь и уселся на кровать. Я нерешительно примостилась рядом.

— Ну, ты же сам понимаешь, Джо, — отважилась наконец-то я. — У меня очень плохо получается быть твоей девушкой. Ты заслуживаешь большего.

Он покачал головой.

— Не знаю, не знаю… Я не хочу, чтобы ты уходила из моей жизни, — сказал он, как будто бы не мог отпустить меня из жадности.

Я тоже этого не хотела.

— Ну, разумеется, я не уйду, — уверила его я. — Но мы не должны притворяться «парой», чтобы быть рядом друг с другом. Мне кажется, лучше нам быть друзьями, чем любовниками. Ты так не считаешь?

Он пожал плечами.

— Как скажешь.

Я знала, как нелегко ему приходится, но все же была уверена, что поступаю правильно. Я умоляюще на него посмотрела. Целую неделю в моей крови был сплошной адреналин, и воодушевление мое стремительно превращалось в усталость, поэтому я хотела поскорее закончить этот нелепый разговор.

— Я думаю, мы сможем стать отличными друзьями, и ничто не будет на нас давить.

— Хорошо, — сказал он, однако я заметила, как он подавлен. — Но мне понадобится некоторое время, прежде чем я опять смогу тусоваться с тобой.

— Я понимаю, — сказала я. — Лишь бы ты не возненавидел меня… Этого я бы не пережила.

— Я не способен тебя ненавидеть, — сказал он. — Но мне нужно отдохнуть и не видеть тебя какое-то время.

Я кивнула.

— Наверное, я просто обычная глупая фанатка, — сказала я, нарочно преуменьшая значимость происшедшего, однако в глубине души зная, что Ричард — это моя настоящая долгожданная любовь.

Джо невесело хохотнул.

— Ага. Ты теперь группиз, да? — Он снова засмеялся, теперь уже чуть злее. — Хотя я тебя и не виню, — добавил он, неуверенно пожимая плечами. — Ну, то есть ты ведь не струсила, решилась-таки… Наверное, крутое получилось приключение. Не говоря уж о бесплатных концертах.

— Да, — сказала я, пытаясь сгладить его раздражение. — Хотя, признаться, немного утомительно. — Я поделилась с ним некоторыми подробностями этой бурной недели. Я знала, что злость помешает ему понять, что же произошло между мною и Ричардом. А мне уж точно не хотелось ранить его еще сильнее, чем я уже успела.

Затем последовали новые извинения и слезы. Расстались мы друзьями. Я любила Джо, но отдавала себя отчет, что не влюблена в него. И сейчас, оглядываясь назад, я признаю: если бы он не положил на меня глаз, я вряд ли восприняла бы его иначе, чем друга. Мы обнялись, и я испытала большое облегчение, поняв, что он все-таки не возненавидел меня.

А вот с Сарой вышла другая история. Когда я, едва переставляя ноги, зашла в комнату, меня встретил ее суровый, осуждающий взгляд.

— Молодец, что заскочила! — рявкнула она.

— Что? Джо разве не сказал тебе, где я? — спросила я в недоумении.

Она сидела за столом и, должно быть, что-то рисовала перед моим приходом: руки у нее были измазаны углем. Она раздраженно вытерлась, а я тем временем без сил рухнула на кровать.

— Сказал. Но ты могла бы позвонить, — сказала она.

— Прости, — вымолвила я, подавляя зевок, и тут же закрыла глаза и погрузилась в сон, которого мне так не хватало. Это, похоже, разозлило Сару пуще прежнего. Мне казалось, что я не выдержу еще одного выяснения отношений в этот день. Глаз я не открывала.

Она подошла к моей кровати и принялась меня трясти, пока не разбудила окончательно.

— Ты вообще-то пропустила презентацию по зарубежной литературе, — не унималась она.

— Я знаю, — сказала я, и, возможно, вызов в голосе прозвучал слишком уж отчетливо. Я не понимала, почему она так суетится. Ей-то какое дело?

Моя апатия злила ее все больше и больше.

— Ты вообще думала о последствиях?! — закричала она. — Как ты могла бросить Джо прямо на улице, ничего не объяснив?!

Мне даже не верилось, что она может до такой степени рассвирепеть. Я встала.

— Слушай, я поговорила с Джо, все в порядке, — заверила ее я. — Но я не понимаю, почему ты так бесишься.

Сара вмиг поникла, как будто готова была вот-вот разрыдаться.

— Я бешусь потому, что не была уверена, вернешься ли ты, — захныкала она. — А что б я делала тут без лучшей подруги?

Я ушам своим не верила. Меня до сих пор изумляло, что такой человек, как Ричард Руиз, может желать моего присутствия, но еще больше меня удивило, что кого-то способно огорчить мое отсутствие. Я вспомнила то время, когда родители просто собирали вещи и уезжали на очередной концерт. Вспомнила, как сама беспокоилась, вернутся ли они и думают ли они о нас с Алексом в отъезде. Я слишком уж хорошо знала, каково это — быть покинутой, заброшенной. И я внезапно поняла, что пришлось пережить Саре.

— Прости меня, — сказала я вновь, но теперь уже с искренним раскаянием. Я обняла ее так крепко, что у бедняжки хрустнули кости. — Спасибо за то, что я тебе не безразлична.

И я снова подумала, как же мне повезло, что у меня есть такие понимающие и преданные друзья. Вся эта авантюра не стоила того, чтобы терять их; в этом я убедилась лишний раз, когда Ричард не позвонил мне. Долгими ночами Сара не ложилась спать, выслушивая, как я плачу и сокрушаюсь по этому поводу Я была по уши влюблена и постоянно думала, где он может быть, чем может заниматься и с кем. Я была уверена, что сама во всем виновата: ведь я вернулась в колледж, оставила его, пожертвовала им. Мысли о том, что он встретил другую, постоянно терзали меня, и я совсем извела Сару своими жалобами. И когда она не пыталась словами склеить мое разбитое сердце, то попросту призывала к здравомыслию и уверяла, что поездка автостопом через всю страну — не самый лучший выход. Вспоминая об этом сейчас, я радуюсь, что не стала коверкать свое будущее и рушить дружбу ради безответного увлечения. Поворотным моментом стал один случай. Я уже совсем было сдала и, в секундном приступе помешательства, застонала, что не хочу быть одна и, возможно, мне стоит вернуться к Джо.

— Что?! — завопила Сара. — Вот теперь ты точно рехнулась. Сама-то слышишь, что говоришь? Не будь дурой: нет ничего страшного в том, что у тебя нет парня в двадцать один год!

Услышав это, я взорвалась гомерическим хохотом. Потому что моя подруга была права: я вела себя как полная неудачница. Наконец-то меня осенило. Боже, да мне ведь всего двадцать один год, у меня вся жизнь впереди! Я еще обязательно встречу свою любовь. Я была исполнена надежд.

Если обучение в Хиллэндере тянулось долго, как путешествие через океан на надувном матрасе с дырками, то четыре года в Беннингтоне уместнее было бы сравнить с круизом на тюнингованной моторной лодке. На вручении дипломов я сама изумилась, как быстро промчалось время. Еще больше меня изумляло то, сколько событий вместилось в столь непродолжительный срок.

Я приехала в Беннингтон запуганной, толстой, неуверенной в себе отщепенкой. А покидала его стены здоровой, счастливой и самодостаточной девушкой, точно знающей, что это за особа — Джилл Уайт. Каким бы тяжелым ни было прощание с университетской порой, я чувствовала в себе бесспорную готовность войти в реальный мир.