Последовавшие несколько лет я называю «эра отчуждения», потому что прожила я их так, будто это была чья-то чужая жизнь — будто я была клоном Джилл Уайт, а не ею самой.

Начнем с того, что я совсем иначе стала чувствовать свой «дом» после переезда. Лофт моей мечты на Чарльз-стрит был просторен, светел и блестел как новенький. Но он был совершенно пуст, так как денег на меблировку мне уже не хватило — только на кровать и пару антикварных стульев. Впрочем, особой роли это не играло: появлялась я там крайне редко.

И этот клон Джилл Уайт неожиданно для себя самой завел наконец-то роман. Ну, условно говоря, «роман». Вместо того чтобы понапрасну пускать слюни на Ричарда Руиза, я стала его девушкой — точнее, периодически ею становилась. Больше всего меня удивляло то, что когда я ею таки «была», мне вдруг с удвоенной силой хотелось встретить кого-нибудь нового.

Я была в шоке, когда он мне позвонил. Спустя несколько месяцев после обещанного срока. Он извинился, сославшись на напряженный график. Я вела себя так, будто и думать забыла о его обещании, хотя на самом деле вспоминала об этом несколько раз в неделю.

Он сказал, что все еще хочет дать мне обещанное интервью; я успешно сымитировала вялый интерес. К концу разговора мы договорились о дате и месте встречи.

Когда я неделю спустя приехала к нему на студию, он был само обаяние и наверняка рассчитывал на обилие комплиментов в итоговой статье. У него почти получилось; и все-таки я была уверена, что это окажется самое заурядное для «Чики» интервью.

Мы уселись на подоконнике и потягивали чай с пряностями. Когда мы оба почувствовали себя достаточно комфортно, я включила диктофон и ринулась в атаку:

ДУ: Это у тебя такая привычка — снимать студенток, везти их с собой в тур, спать с ними, обещать позвонить, а потом забывать об их существовании?

РР: (выдержав удивленную паузу) Нет, это неправда. Студентов снимать мне тоже нравится.

ДУ: И что ты скажешь в свое оправдание, разбив столько юных сердец?

РР: Это просто рок-н-ролл. Ты, похоже, уже сама об этом забыла.

ДУ: Не вполне.

РР: Я могу каким-то образом загладить свою вину?

ДУ: Да.

РР: Как же?

ДУ: Можешь пригласить меня за кулисы после концерта на следующей неделе и вести себя так, будто кроме нас никого в комнате нет.

РР: Хорошо. А мы сможем потом заняться сексом?

ДУ: Зависит от того, достаточно ли ты будешь ко мне внимателен.

РР: Договорились.

И я пошла за кулисы. И Ричард был более чем внимателен. И мы переспали — в тот вечер и еще не раз в течение нескольких следующих лет. Я даже мелькнула в одном из клипов «Third Rail», чем, если честно, невероятно гордилась. Но со своим стилем жизни и частыми отлучками — не говоря уж о бисексуальности — Ричард едва ли мог считаться идеальным парнем для меня. Даже когда он физически находился рядом, душой он все равно был от меня далек.

Особенно это чувствовалось в постели. Долгие годы я представляла себе, что секс с Ричардом в те, студенческие годы был чудо как хорош. Но сейчас, вспоминая об этом, я все-таки склоняюсь к мысли, что меня больше возбуждала его известная мордашка, чем непосредственно умения любовника.

На деле же выяснилось, что секс с Ричардом колебался между двумя полюсами: большими странностями и большой скукой. Иногда, прямо во время плотских утех, его посещало «вдохновение». Он вдруг начинал бормотать какие-то рифмованные строки, а потом выпрыгивал из кровати — прямо в разгаре процесса, — чтобы записать их. Еще он любил донимать меня всякими модными сексуальными штучками: мы прошли через тантрическую стадию, стадию «выбери лучший вибрирующий прибор недели» и даже устроили анальный марафон. Чаще всего я чувствовала себя надувной куклой, которую он использует для своих экспериментов. Не менялось лишь одно: это был секс для него, а не для нас. Что стало окончательно ясно в ночь, когда мы попытались заняться любовью втроем, — ночь, которая спровоцировала наш разрыв. Тогда Ричард вернулся с красивым молодым актером, рассудив, что чем больше нас будет, тем веселее. Ему-то было весело, это точно. С другой стороны, я оказалась скорее аутсайдером, чем полноправной участницей. И я поняла, что аутсайдером я себя чувствую не только тогда, когда в нашей постели возникает третий лишний. Когда актер ушел утром — разумеется, в полном восторге от происшедшего, — я решила обсудить это с Ричардом.

— Что мы делаем? — спросила я в растерянности.

— Сегодня? — ответил Ричард, заползая обратно в постель. — Надеюсь, ничего. Я совсем измотан.

— Нет, я имею в виду, в общем. Что мы делаем вместе?

Он приподнялся и взглянул меня с легкой обидой.

— Ну, хорошо проводим время. Мне так, во всяком случае, всегда казалось.

— Ты меня любишь? — спросила я, отдавая себе отчет, насколько нелеп мой вопрос. И тут я поняла, что хочу услышать утвердительный ответ. Но не от Ричарда.

Он был потрясен до глубины души.

— Ну… Да, но…

— Не волнуйся, — сказала я, присоединяясь к нему на кровати. — Я тебя тоже не люблю. — Я закурила: пристрастие еще не выработалось, но порой сигарета помогала мне думать. Одно из немногих преимуществ моего положения — подружки рок-звезды — заключалось в том, что я могла курить в постели и не чувствовать себя виноватой. — Ричард, тебе не кажется, что мы, так сказать, работаем на холостом ходу?

— Не уверен, что понимаю тебя, — сказал он, закуривая тоже.

— Ну, мы не движемся вперед, — сказала я.

Он пожал плечами.

— Ты меня извини, Джилл, но ты сама не похожа на девушку, которая хочет выйти замуж, завести детей и прикупить домик с белым штакетником.

— Это верно, — сказала я, — но все-таки…

Он положил сигарету в пепельницу на тумбочке, забрал мою и положил рядом, после чего стиснул меня в крепких объятиях.

— Наши отношения вполне меня устраивают, — честно признался он.

Я ему верила. Но проблема заключалась в том, что они не устраивали меня. Мне хотелось большего. Я хотела, чтоб у наших отношений было будущее. Мне надоело жить одним днем. Я хотела, чтобы мой мужчина говорил, что любит меня, не колеблясь ни секунды.

— Послушай, Ричард, — сказала я. — У меня нет желания, чтобы ты полностью исчезал из моей жизни. — И это тоже соответствовало действительности. Он был одним из самых умных, глубоких и интересных людей из всех, кого я знала. — Мне нравится проводить время с тобою. Но мне кажется, мы оба заслуживаем того, чтоб перестать себя обманывать и начать двигаться дальше. Нам лучше быть просто друзьями.

В его глазах я прочла легкую досаду, и это, признаться, меня удивило. Но еще больше меня удивила собственная уверенность. Обычно в роли инициатора разрыва выступал он.

— Ну ладно, — сказал он наконец, вернув наши сигареты и сделав затяжку. — Друзья так друзья.

— И на этот раз без рецидивов.

— Хорошо, — уступил он.

Это был момент необычайного освобождения. Я чувствовала, что теперь смогу сама управлять своей половой жизнью, пусть даже эта жизнь сойдет на нет. И все-таки я нередко скучала по роли спутницы рок-звезды. Через Ричарда я познакомилась с самыми оригинальными, творческими людьми и смогла по-настоящему с ними подружиться. Хотя по долгу службы я встречалась со многими музыкантами, на них в течение интервью неизменно оставался слой некой показухи, как бы спокойно и фамильярно они ни общались с прессой. К тому же какая-то часть их естества все равно замыкалась при осознании, что в одной комнате с ними находится представитель масс-медиа. Но поскольку я была девушкой Ричарда, они вдруг забывали о моей работе и общались со мною на равных. Я действительно сумела узнать, кем являются те реальные люди, что прячутся за фасадами музыкальных гениев вроде Курта Кобейна, Боно и Мика Джаггера. Вынуждена признать: мне нравился тот доступ в мир музыки, который мне обеспечивал роман с Ричардом.

Я также обнаружила, что люди совершенно не требовательны к подружкам рок-звезд. А значит, стоит тебе проявить хоть каплю интеллекта — и все уже у твоих ног. Хотя большинство женщин злятся, когда их недооценивают, лично я с большим удовлетворением следила за переменами на лицах друзей Ричарда, происходившими по мере развития нашего общения. Мне нравилось, что меня считали «хорошим выбором». Да и моему имиджу как редактора крутого журнала вовсе не вредил парень с тем статусом, которым мог похвастать Ричард.

По этим и другим причинам я смирялась со всеми неудобствами, которые причинял мне наш роман. Но я также смирялась с этим из-за неуверенности: своей и Ричарда.

Думаю, в том, что Ричард стал еще более эксцентричным, виновата слава. Очень немногие люди понимали Ричарда, перед очень немногими людьми он мог быть самим собой. «Third Rail» стали крупными звездами, и чем популярнее они становились, тем меньше людей вызывало у Ричарда доверие. Ему не удавалось подружиться ни с кем, кроме своих музыкантов, потому что он очень много работал и часто бывал в разъездах. И поэтому, хотя он едва вспомнил меня после той поездки, ему все же было приятно находиться возле человека, который знал его до начала всей этой суматохи. Думаю, он держался за меня потому, что больше никого не знал достаточно близко, чтобы довериться в полной мере.

А я держалась за Ричарда потому, что была слишком ленива, чтобы идти искать себе нового парня. И наверное, боялась не найти подходящего. Но я понимала, что уж точно не найду никого, если не прекращу романтические отношения с Ричардом навсегда.

Это, как показало время, было правильным решением. Мы с Ричардом остались друзьями; мы так и не утратили той тонкой связи, что ощущалась между нами, а напротив, даже сблизились. Но в то время мне пришлось расстаться еще и с близкой подругой, что не могло сказаться благотворно на моем самочувствии.

К сожалению, между нами с Сарой пролегла не только река Гудзон. Для меня все началось еще на свадьбе. Она не предложила мне стать свидетельницей, так как празднование не было пышным, и к венцу ее провожала сестра. Тогда я удовлетворилась этим объяснением. К тому же я была слишком занята, чтобы принять участие в приготовлениях к торжеству. Но сейчас я понимаю, что, отстранившись от важнейшего события в ее жизни, я отстранилась и от нее самой. Я помню, что смотрела, как Сара идет к алтарю, и не могла понять: когда она успела так повзрослеть? Я-то по-прежнему казалась себе самой девчонкой-студенткой. И меня даже как-то возмущало то, что моя подруга смеет расти и развиваться. Я была слишком незрела, чтобы понять: ее личная жизнь развивалась нормально, это моя тормозила, — но это вовсе не означало, что наши отношения были обречены. Однако в тот день я, как законченная эгоистка, прикидывала: должна ли я поплатиться лучшей подругой за то, что у Тасо появится жена?

День свадьбы Сары должен был стать счастливым днем. Но для меня он оказался днем великой печали. Пришла я туда с Жераром, поскольку Ричард куда-то запропастился, да к тому же он ни за что не стал бы сопровождать меня на такое банальное мероприятие, как бракосочетание.

Примерно через год после свадьбы у них родилась дочь, и семейная жизнь поглотила Сару так же, как меня поглощала работа. Мы пытались поддерживать связь, но время неумолимо текло, как песок сквозь пальцы. Сара, несмотря на новые обязанности, старалась изо всех сил, и в нехватке общения стоило по большей части винить меня. Это стало очевидно, когда я позвонила поздравить ее с днем рождения — позвонила с опозданием на неделю. И хотя Сара, надо отдать ей должное, пыталась это всячески скрыть, я понимала, как она обижена.

— С днем рождения! — сказала я тогда как можно веселее. — Да, я опоздала, но если б ты знала, какая у меня была безумная неделя!

— А сейчас не безумная? — осведомилась Сара.

Мне нечего было возразить.

— Не знаю даже, зачем я так поступаю с собой.

— Тогда зачем же поступаешь так? — спросила Сара и вдруг прикрикнула: — Эй, прекрати немедленно! — Крик, впрочем, был адресован не мне, а Рози — ее дочери. Я уже привыкла к этим вспышкам материнского гнева, хотя по-прежнему сердилась. Она же привыкла к тому, что я то и дело перевожу ее в режим ожидания по телефону, но продолжала сердиться не меньше моего. Именно так я и поступила в тот момент, чтобы ответить Скотту — редактору музыкального раздела.

— Прости, — извинилась я, вернувшись.

— Если ты еще раз так поступишь, клянусь, я повешу трубку, — в ярости сказала Сара.

И тогда я предложила неизбежное, хотя в глубине души очень боялась, что она согласится.

— Слушай, а давай как-нибудь встретимся. У нас просто не получается разговаривать по телефону. Найми няньку, а я тебя куда-нибудь свожу в честь дня рождения. И мы обо всем сможем поговорить, не отвлекаясь.

— Было бы здорово, — ответила Сара. — Мне и впрямь нужна передышка.

До моей ближайшей передышки оставалось еще около шести недель, потому мы решили покамест обойтись встречей в обеденный перерыв. После этого я еще дважды отменяла наши встречи из-за того, что не укладывалась в сроки.

— Забудь об этом, — сказала Сара, когда я отменила встречу во второй раз. — Перезвони мне, когда уволишься.

Я чувствовала себя последней дрянью и умоляла дать мне еще один шанс. Когда нам таки удалось встретиться, чувство вины вынудило меня заказать столик в дорогом ресторане при гостинице «Фор Сизонз».

Еда там оказалась, что и говорить, превосходная, но в остальном это была катастрофа. По-моему, Сара чувствовала себя там крайне неуютно. Ее раздражали все эти журналисты, подходившие поздороваться со мной. А то особое внимание, которым нас одаривал метрдотель, ее попросту пугало. Она вяло ковырялась в еде, вполуха выслушивая мою болтовню о знаменитостях, с которыми я успела познакомиться и у которых брала интервью. Я же невольно теряла интерес, когда она рассказывала новости о Тасо, ребенке или ремонте кухни. Я вставляла какие-то тривиальные фразы вроде «о, замечательно» или «откуда ты только берешь силы?», чтобы она подумала, будто меня это и впрямь занимает. Но конечно же, она знала меня достаточно хорошо, чтобы различить притворство.

Эта встреча заставила меня задуматься, возможно ли спасти нашу дружбу. Мы не были виноваты, что между нами осталось так мало общего. Тем не менее меня такой ход событий ужасно расстраивал, и я хотела, чтобы все было как раньше. Я просто не знала, что для этого требуется.

А потому на роль лучшей подруги в жизни Джилл Уайт был временно назначен Пол Томас, наш креативный директор, что казалось очень удобным: ведь моя жизнь целиком состояла из работы. Я ничего не могла с собой поделать — мне действительно нравилось проводить с ним время; наши токи «инь» и «ян» сливались в безукоризненное единство. Я ценила его восприимчивость к авангарду, он уважал мое редакторское видение. И хотя его вера в меня укрепляла мою самооценку, я всегда помогала ему избежать «звездной болезни».

Потому как в глубине души Пола Томаса чрезвычайно впечатляли богачи и люди с положением в обществе. Например, он любил попрекать меня обучением в подготовительной школе и даже вменял мне в вину то, что я встречалась со своим одноклассником Уолтером Пеннингтоном Третьим. Пускай это звучит совершенно нелепо, но я тайком получала удовольствие от подобных подозрений и никогда ни подтверждала, ни опровергала их под тем предлогом, что выкладывать все карты — не комильфо.

Не знаю даже почему, но я никогда не приводила Пола в другие компании, а потому наши отношения были в некотором роде эксклюзивны. Он частенько ходил смотреть со мной документальное кино: это была наша общая страсть, которую мы удовлетворяли почти каждое воскресенье. Пол всегда покупал целый ворох всякой снеди и угощал меня во время сеанса. К концу фильма мне казалось, что нужно срочно идти к зубному врачу.

Хотя я предпочитала не знакомить Пола с остальными своими друзьями, эти миры, как и следовало ожидать, однажды все-таки столкнулись. Как-то раз воскресным днем мы ждали открытия кинофорума на Хьюстон-стрит, как вдруг я заметила знакомый гибкий силуэт, вихляющий бедрами прямо мне навстречу.

— Джилл Уайт! — вскрикнуло это манерное создание. Хотя полуденное солнце слепило мне глаза и рассмотреть его я не могла, голос безошибочно выдал своего обладателя.

— Жерар, милый мой! — откликнулась я. Он подбежал ко мне и принялся обнимать, отрывая от земли и кружа в подобии танца. Погрязшие в работе, мы не виделись уже сто лет. Он всю меня осыпал поцелуями.

— Может, представишь меня своему другу? — спросил он, наконец опустив меня на землю.

— Точно, — сообразила я. Пол изумленно таращился на нас, не понимая, в чем дело. — Жерар Готье. Пол Томас.

Мужчины крепко пожали друг другу руки, и мы какое-то время поболтали. Жерар сказал, что ему пора бежать на примерку где-то поблизости, и был таков.

— Но я обязательно тебе позвоню, солнышко. И мы непременно встретимся! С меня джин с тоником! — крикнул он на прощание.

— Откуда ты так близко знаешь Жерара Готье? — спросил Пол с выпученными от удивления глазами. Было ясно, что его очень впечатлила эта встреча.

— Это мой давний друг, еще со студенческих времен. А потом мы вместе снимали квартиру, здесь, в Виллидж, — призналась я.

— Ничего себе, — присвистнул Пол. — В школе ты училась с Уолтером Пеннингтоном Третьим, в колледже — с Жераром Готье. Веселая же у тебя жизнь, Джилл Уайт.

— Да ну! — отмахнулась я. Знал бы он, как «весело» мне жилось. Но в одном я с ним поспорить не могла: в данный момент лучшей жизни нельзя было и представить.

То, что Пол знал, кто такой Жерар Готье, меня, однако, ничуть не удивило: он отличался безупречным вкусом в одежде. Выглядел он до того эффектно, что любая женщина, просто взяв его под руку, тоже становилась красавицей. Немудрено, что он также стал моим частым спутником в походах по ночным клубам. Мне ужасно нравилось, с какой легкостью он соглашался сопровождать меня везде и всюду — от вручения ASME до церемонии награждения «Эмми». И это, в свою очередь, помогло мне приобрести самый необычный опыт за тот период жизни — опыт работы ведущей на дневном шоу «Слово “Чики”».

Пройдя по всем кругам телеада в качестве признанного «эксперта по проблемам подростков», я стала до того популярна в этой среде, что мне предложили вести собственную передачу. Но, хотя я не испытывала никакого стеснения, будучи гостьей эфира, перспектива вести разговор на правах хозяйки меня очень напугала. Издатель, однако, настаивал, уверяя, что дополнительное внимание пойдет «Чики» на пользу, и я вынуждена была поддаться.

И вот, я стала все реже появляться в редакции и все больше времени уделять, к примеру, урокам дикции: мне нужно было избавиться от нежелательного на телевидении южного акцента, который до сих пор различался в моей речи. Или — обесцвечиванию волос: «шатенки невыгодно смотрятся на экране». Это сознание постоянного наблюдения вынудило меня резко, нездорово похудеть. Но как бы я ни волновалась по поводу внешности перед объективами камер, ничто не ужасало меня так, как неготовность к взглядам аудитории.

Все время, когда меня не ковыряли, не кололи и не красили, я посвящала изучению темы программы и часами просиживала в библиотеке. Журнал я поручила проверенным редакторам и старалась не замечать их гнева, когда наконец перезванивала и уточняла, сдан ли номер в срок. Нехватка моего участия становилась очевидна, когда я видела результат, но и этого я старалась не замечать. В конце концов, я была одним человеком и не могла выкладываться на двух работах в полную силу.

Но несмотря на все мои усилия, рейтинг у шоу был не ахти. Хватаясь за последнюю соломинку, продюсеры выдвигали все менее пристойные темы вроде «Я влюблена в белого расиста» или «Я задам трепку своему парню-изменнику в прямом эфире». Мне вовсе не хотелось превращаться в женскую версию Джерри Спрингера, и каждый день я молилась, чтобы всей этой эпопее скорее пришел конец.

Тем не менее мой личный рейтинг благодаря шоу заметно вырос — и хотя бы за это стоило его благодарить. Я обросла множеством новых знакомств. Я заметила, что беседы подчас настолько меня увлекают, что я продолжаю обсуждать затронутые темы уже после эфира, за чашкой кофе или за обедом. Один из самых длительных разговоров даже получил развитие в виде настоящей дружбы. Серена Сакс, красавица, прославившаяся ролью в комедии «Соседи по комнате», пришла на «Слово “Чики”», чтобы раскрутить свой благотворительный фонд помощи детям с ВИЧ/СПИД. Услышав, какую напряженную борьбу приходится вести ребятишкам с этим диагнозом, я захотела узнать об этом больше. Я вскоре перезвонила Серене, и мы еще не раз пообедали с нею вместе. За время этих бесед я поняла, что она действительно предана своему делу, а не просто набирает себе таким циничным образом очки, как поступало большинство знаменитостей. Искренность ее побуждений настолько впечатлила меня, что я не только сделала крупный личный взнос, но и уговорила спонсоров «Чики» профинансировать масштабную благотворительную акцию. Плотная совместная работа — даже когда мы находились на разных побережьях страны — очень сблизила нас с Сереной.

До начала всей этой заварухи с ток-шоу Джилл Уайт даже и представить себе не могла, что когда-нибудь ее пригласит на обед сама Майра Чернова, знаменитая своими выходками редактор «Фэшенисты». Я была потрясена — и, чего греха таить, польщена, — что главная дьяволица глянцевого мира изволила взглянуть на меня, не то что вместе отобедать. Но приглашение я все же приняла, признаться, неохотно. Как мне следовало себя вести в присутствии легенды журналистики? К тому же я опасалась, что слухи о нашем с ней сближении дойдут до общества защиты животных, которое давно третировало ее за привычку носить натуральный мех (а я являлась действующим членом этого общества). Но отказать Майре Черновой означало совершить профессиональное самоубийство. И я согласилась.

Прибыв в набитый под завязку загородный дом Майры, я помахала Жерару и уселась прямо между Питером Дженнингсом, ослепительно красивым ведущим новостей, и Брайаном Миллером, ресторанным критиком «Нью-Йорк Таймс». Я поболтала с Джанни Версаче, сидевшим прямо напротив, и перекинулась парой слов со Сьюзан Сарандон за тарелочкой чечевичного салата. Мне даже удалось сказать что-то самой Майре, не выставив себя при этом полной идиоткой. Все шло просто замечательно.

Пока не подали основное блюдо.

Им оказался огромный, с кровью, кусок оленины.

Я принялась отчаянно перебирать в голове варианты поведения и их последствия. Сказать Майре, что я вегетарианка? Я украдкой взглянула на нее. Сверкая зелеными глазами из-под суровых бровей, эта дама восседала во главе стола, и я поняла, что на признание не отважусь.

Может, сказаться больной? Но она не поверит: еще минуту назад я от всей души хохотала над сальной шуткой Джанни Версаче.

Я могла бы довольствоваться гарниром, но это не только оскорбило бы Майру, но еще и выставило бы меня дурой перед ресторанным критиком «Нью-Йорк Таймс».

Наконец я решилась. Задержала дыхание, закрыла глаза и, чуть не подавившись, втиснула в глотку несколько кусочков. Вкус мяса вызвал у меня отвращение. Я не представляла, как я смогу съесть всю порцию целиком.

В приступе беспомощности я покосилась на Жерара, который лишь весело мне подмигнул, уплетая оленину за обе щеки. Он-то не мог не знать, что я вегетарианка. Обычно мне его черный юмор нравился, но в тот момент он настолько явно потешался над моим затруднительным положением, что я его буквально возненавидела.

— Майра, — сказал он, — последний раз я ел такую вкусную оленину в Париже! — Затем, обращаясь ко мне: — Ты со мной согласна, Джилл? — Судя по всему, его очень веселило происходящее.

«Вот гад», — подумала я, давясь очередным куском.

Майра же, будто заправский инвентаризатор, осмотрела все тарелки, задержавшись взглядом на моей, где по-прежнему лежало недоеденное мясо. И почему мне досталась самая большая порция? Порция Майры была размером со спичечный коробок.

— Джилл? Тебе разве не нравится оленина? — строго спросила она.

— Нравится, что вы, — солгала я сквозь зубы. Жерар с трудом сдерживал смех. — Одно из любимых моих блюд. Просто я очень медленно ем. Люблю смаковать. — И на всякий случай, если Майра мне не поверила, я отрезала еще кусочек и проглотила его, стараясь не зайтись кашлем отвращения у всех на виду. Майра, довольно улыбнувшись, сменила тему и наконец-то перестала на меня глазеть.

Я метнула злобный взгляд в сторону Жерара, а тот ответил мне извиняющейся улыбкой. Зачем было привлекать ко мне внимание? И что мне теперь делать с оставшимся мясом? Если я его съем, то, по всей вероятности, сблюю прямо на стол.

Похоже, единственным спасением была известная детская выходка. Я разрезала мясо на кусочки, притворилась, что жую, а потом, как ни в чем не бывало, приложила ко рту салфетку и сплюнула. Потом опустила салфетку на колени и стряхнула остатки в очень дорогую сумочку, дизайн которой разработал Жерар. Учитывая то, как он вел себя за столом, я имела полное право испортить его вещичку.

Когда Майра наконец встала и повела гостей на гигантскую террасу, где нашему вниманию предлагались изысканные напитки, я украдкой шмыгнула к туалету, чтобы опорожнить сумку и смыть мясо в унитаз. Но меня как раз опередила Шэрон Стоун.

Я по очереди открывала все двери, но это оказывались лишь шкафы. У Майры, по моим прикидкам, должно было быть десять туалетов в каждом коридоре — и куда же они все подевались в столь ответственный момент?! В следующем коридоре я тоже ничего не обнаружила.

Тут появилась сама Майра.

— Все на террасу! — велела она, подгоняя меня на выход. Значит, нужно было дождаться подходящего момента и улизнуть позже. И я уныло поплелась за остальными гостями в сопровождении пуделя Черновой, который постоянно подпрыгивал и покусывал мою сумочку.

— Привет, песик! — притворно умилилась я, поглаживая собаку по голове и пытаясь таким образом от нее отвязаться.

Но животное твердо стояло на своем. Оно наверняка учуяло оленину.

— Лежать! — скорее взмолилась, чем скомандовала я. Я бы с радостью поделилась с ней мясцом позже, если бы сейчас эта сучка оставила меня в покое.

— Ты, похоже, понравилась Валентино! — одобрительно проворковала Майра.

Я боязливо заглянула в ее сверкающие зеленые глаза.

— Ой, я просто обожаю пуделей! — ответила я, сбрехав именно как собака. Я-то никогда не симпатизировала всем этим холеным декоративным гаденышам. А теперь один такой гаденыш все никак не хотел от меня отвязаться.

Валентино опять прыгнула на меня, порядком развеселив свою хозяйку.

— Валентино всегда умела безошибочно определять характер человека.

И я была вынуждена позволить мерзавке расцарапать когтями все мое платье от «Жерара Готье». И тут же допустила ошибку — нагнулась, чтобы погладить ей загривок еще раз, устроив показательное выступление перед Майрой. К счастью, ту уже окликнул Доминик Дюнн: хотел узнать, кто ее архитектор.

Стоило Майре отвернуться — и собака впилась зубами в мою сумочку, зарычала и принялась остервенело ее трясти. Я изо всех сил старалась вырвать вещь из пасти зверя.

— Моя сумочка! — вдруг с отчаянием воскликнул Жерар, спеша мне на помощь. Да уж, своевременно, нечего сказать. — Плохой пес! — укоризненно гаркнул он и щелкнул Валентино по носу, пока я опасливо искала взглядом Майру. Я не хотела, чтоб она видела, как мы обижаем ее тупорылую, падкую на оленину собачонку.

Лучше всего, рассудила я, оттащить сумку вместе с животным куда-то в сторону и попытаться избавиться от мяса раз и навсегда.

— Прикрой меня, чтобы Майра не видела, — прошептала я Жерару, который послушно заслонил хозяйке дома обозрение.

Я кое-как отволокла собаку, не разжимавшую хватки, в кухню.

— Умница, — похвалила я ее, пока она, поскуливая и рыча, пыталась растерзать сумочку в клочья. Скрывшись за дверью, я слезно попросила повара дать мне кусок мяса для отвлекающего маневра. Тот увидел, что я действительно попала в переплет, и отрезал шмат оленины с собственной тарелки.

Валентино мигом набросилась на подачку и наконец соизволила оставить мою сумку в покое.

— Спасибо! — с облегчением выпалила я и рванула в туалет, где вытряхнула пахучее мясо в унитаз и смыла.

Вернувшись на террасу, я протянула Жерару разорванную сумку.

— Прости, — только и смогла сказать я.

Он же в ответ, разумеется, сострил:

— Не волнуйся, дорогуша. Картина вашего побоища с этой псиной стоила куда дороже, чем какая-то сумка, — сказал он и небрежно чмокнул меня в щеку.

На следующий день я чувствовала себя совершенно разбитой. Меня мучило похмелье, мой изуродованный олениной желудок адски болел, а душа моя терзалась из-за того, что я ела мясо. Несколько разбавил темные краски дня звонок моего агента, сообщившего, что «Слово “Чики”» отменили. Я испытала огромное облегчение. Однако журнал «Чики» не давал мне покоя, приняв обличие Пола.

Он, как добрый самаритянин, принес мне мисо-суп для утоления желудочных болей. Но я вскоре поняла, что истинной причиной его визита было желание хоть раз заполучить мое внимание безраздельно.

— Ты спас мой желудок, — сказала я, благодарно прихлебывая суп.

— Отлично, — сказал он, укладывая свои длинные ноги в позу лотоса у подножия кровати. — Но, боюсь, я опоздал со своими известиями о том, что «Чики» тебе уже не спасти.

Боль в животе сменилась неприятной тяжестью.

— Ну, ты все же расскажи, — сказала я, сдерживаясь из последних сил. Я знала, что ничего хорошего меня не ожидает.

— Джилл, журнал погибает, — начал он. — В следующем номере у нас будет только пятнадцать рекламных разворотов. А оставшиеся рекламодатели грозятся сбежать, если мы не смягчим содержание наших статей.

— Пятнадцать! — я даже подскочила. — Не может быть!

— Я предупреждал тебя еще неделю назад, — продолжал он, по возможности, доброжелательно, уж насколько доброжелательным мог быть человек, чья чаша терпения почти что переполнилась. — Да и кампания «Моральное большинство» набирает обороты…

— Да пошли они в жопу со своей моралью! — вскричала я, едва не расплескав суп на кровать. — Они не могут указывать нам, как делать журнал!

— Возможно, — ответил Пол. — Но их кампании в виде писем с призывами бойкотировать «Чики» очень пугают рекламодателей. А без них, сама понимаешь, журнал не выживет.

Я вздохнула.

— Я и не подозревала, что дела настолько плохи. Я завтра вернусь в офис, — сказала я. — Как только меня перестанет тошнить. Я все улажу, не волнуйся. — «Чики» был моим детищем, моей настоящей страстью. Я знала его читателей и рекламодателей как свои пять пальцев.

Пол мрачно покачал головой.

— Не знаю, возможно ли это, Джилл. Все изменилось. Мы изменились.

Я только отмахнулась.

— Я тебя умоляю. Если мы смогли добиться успеха «Чики», будучи совсем неопытными в этом бизнесе, то уж сейчас точно сможем его спасти. Не переживай.

Но Пол отказывался внимать моим заверениям.

— Джилл, мы уже не те люди, которыми были тогда. Сама взгляни. Посмотри на себя саму. Где твои «мартенсы»? Куда подевалось кольцо в носу?

— Ой, ну, пожалуйста, — я закатила глаза. — Эта униформа альтернативных девочек уже себя исчерпала. Сейчас каждая продавщица из Айовы открыла для себя «гранж». — Пол знал, что это я ввела термин «гранж» в употребление касательно одежды, и уж он-то должен помнить, что мы были первыми, кто представил образцы нового стиля на страницах, посвященных моде. — Ты сам знаешь.

— Ты воспринимаешь мои слова слишком буквально, — сказал Пол. — Я лишь пытаюсь донести до тебя простую мысль: сейчас все иначе. Настали другие времена. Мы прилежно выполняли свою работу, но сейчас нам нельзя сдавать назад.

Уже позже, ближе к ночи, до меня наконец дошел смысл его фразы. Он имел в виду, что «Чики» теряет остроту. Он также имел в виду, что остроту теряю я. И, глядя в зеркало тем вечером, я осознала, что он, скорее всего, прав. Как бы нежно я ни любила «Чики», рано или поздно я должна была его перерасти. Если бы сейчас мимо меня прошел незнакомец, он даже не обратил бы на меня внимания — разве что спутал бы с новомодной актрисой Гвинет Пэлтроу. Но кем же я еще могла быть, кроме как молодой, клевой редакторшей журнала «Чики»? Я ужаснулась этим мыслям. И ужас заполонил все мое сердце, когда на следующий день я впервые за несколько недель вернулась в офис.

Все действительно рушилось на глазах.

Мой заброшенный, захламленный стол был погребен под грудой таких вот писем:

Сотрудникам журнала «Чики»:

Недавно я нашла номер вашего журнала в рюкзаке у своей четырнадцатилетней дочери, когда та вернулась из школы. Я пролистала его и была просто-таки поражена увиденным. Как вы смеете предполагать, что она и ее ровесницы готовы начать половую жизнь? А именно это вы предполагаете в статьях вроде «Что вам следует знать о безопасном сексе». Как вы смеете проповедовать противоестественные, кощунственные наклонности в статьях вроде «Я рада, что мой брат — гей»? Я лично прослежу, чтобы эта дрянь никогда не попала в руки моей дочери, но этого мало: я собираюсь также бойкотировать всех ваших рекламодателей и места, где распространяется ваш мерзкий журнальчик. И я с нетерпением жду того дня, когда вы все попадете в ад и сгорите в муках за то, что развращали умы невинной американской молодежи.

С наилучшими пожеланиями,

Миссис Аманда Уилсон

Солт-Лейк Сити, Юта.

Я могла бы обклеить подобными письмами стенки каждой собачьей конуры в Америке. Когда-то мы хохотали над этими гневными тирадами, но сейчас уже не находили их столь смешными. Бойкоты имели реальный успех.

Последней каплей стал уход двух крупных рекламодателей, а точнее, целых торговых сетей. Нам все же пришлось немного смягчить содержание. Но тогда злиться стали читательницы, и их ряды заметно поредели. Пол уволился, приняв заманчивое предложение от «Фрайер Пабликэйшнз». Не успели мы опомниться, как «Чики» превратился в обузу, с которой никто не хотел возиться.

Я держалась там до последнего, пока журнал не продали с обязательным условием сделать из него абсолютно иное издание. «Чики», каким я его знала, уже умер, и я чувствовала, что отчасти несу ответственность за его смерть. Возможно, если б я не отвлекалась по пустякам, то смогла бы сберечь его свежесть. Теперь же свежесть хранил лишь логотип в виде цветка, пропечатанный на корешке.

Обратной дороги не было. И я ушла.

«Чики» закрылся вскоре после моего ухода.

После стольких лет трудоголизма, вечеринок до утра и социальной стагнации мне определенно требовался покой. Пришло время Джилл Уайт взять бразды правления в свои руки и зажить своей жизнью.

И вот, отвергнув град предложений, посыпавшихся сразу после увольнения, я все-таки ушла на покой, пребывая в уверенности, что за это время журнальная индустрия никуда не денется.

Я много и хаотично ездила по Европе, борясь с искушением провести остаток жизни в римских кафе или испанских барах. Но несколько месяцев спустя я ощутила знакомый зуд и вернулась в Нью-Йорк с точным пониманием, что мне делать дальше. Одним из пунктов этой обязательной программы стали серьезные отношения с мужчиной. И нашла я их в самом неподобающем месте.

Все произошло на неделе моды, куда я отправилась, чтобы возобновить старые связи и известить всех о своем возвращении. Там я неожиданно повстречала Серену Сакс и ее мужа Кевина Элуэтта.

— Джилл! Ну, слава богу, ты наконец вернулась. Идем с нами в павильон Донны Каран, — заклинала она. — Нам же нужен хоть один человек, с которым можно поговорить! Там будет полно зануд с телевидения.

— О, заманчивое предложение, — пошутила я. — Чего же мы ждем?

Кевин, извинившись, отошел, чтобы забрать друга, который «подпирал стенку» и явно чувствовал себя «лишним на этом празднике жизни». Вернулся он с чуть растрепанным, жизнерадостным, как щенок, парнем по имени Джош, очень похожим на Билла Пуллмана, только моложе и светлее (волосы у него были эдакого песочного оттенка). Завидев нас, Джош заметно повеселел.

Наспех обменявшись любезностями, мы вчетвером прошли через парк Брайант, стараясь не попадаться на глаза докучливым журналистам. Однако на входе в павильон Донны Каран столпилось столько людей, что нам пришлось остановиться и покорно ждать своей очереди.

Серена и Кевин грациозно позировали фотографам; со всех сторон мерцали вспышки. Вскоре посыпались и вопросы:

«Это правда, что следующий сезон “Соседей по комнате” будет последним?»

«Собираетесь ли вы с остальными актерами из сериала посетить свадьбу Джессики Армстронг в будущем месяце?»

«Когда вы заведете ребенка?»

«Нет ли у вас проблем с зачатием?»

Серена лишь улыбалась, игнорируя грубость репортеров. Меня же этот непрекращающийся шум доводил до белого каления.

Один журналист все не унимался:

— Правда ли, что у вас случился выкидыш? Вы ходили к специалисту по бесплодию?

Когда Серена выдержала и эти вопросы, не выдержала уже я. Я набросилась на настырного репортеришку, которого от лица Серены отделяло уже не более пары дюймов.

— Не твое собачье дело! — рявкнула я.

— Конечно, мое, — парировал он. — Такая уж у меня работа — лезть в ее дела.

— Тогда найди себе настоящую работу, козел! — прикрикнула я.

— У меня-то работа есть, — съязвил он в ответ. — А вы, значит, уже не задаете знаменитостям личных вопросов, да?

Серена потащила меня за собой в павильон, прежде чем я успела ответить. Да, многие интервью в «Чики» были едкими и откровенными. Но мы уж точно не позволяли себе донимать знаменитостей личными вопросами вроде: когда и как они займутся зачатием ребенка? К тому же я знала, что Серена и Кевин бьются над этой проблемой как рыбы об лед. И постоянные расспросы на эту тему, должно быть, причиняли им огромные страдания, как бы умело они это ни скрывали.

— Ты замечательная подруга, — шепнула мне Серена, когда мы уже зашли внутрь. — Но от этих кобелей не отбрешешься.

— Как же ты с этим справляешься? — недоверчиво спросила я.

— Ну, терплю, — ответила она. — Это часть моей работы.

— Ума не приложу, как им это удается, — вступил вдруг Джош, ранее со мной не заговаривавший. — Ненавижу репортеров. Настоящая мразь.

— Ну, желтая пресса — да, — уточнила я.

— Все они сволочи, — продолжал он. — И мне плевать, откуда они: из «Тайм» или «Ас уикли». У них у всех одно на уме. Мир журналов — это мир пропащих, никчемных людишек.

Он искренне старался защитить своих друзей. И, очевидно, не имел представления, с кем ведет разговор, поэтому я решила немного с ним пококетничать на этот счет. К тому же мне он показался довольно симпатичным.

— Я бы с радостью с вами согласилась, но тогда мне пришлось бы расписаться в собственной никчемности.

На лице его отразился неподдельный ужас.

— Не может быть!

Я кивнула.

— Меня зовут Джилл Уайт, — отрекомендовалась я. — Известна как редактор журHe прошло нала «Чики».

— Извините меня, Джилл Уайт, — ответил он. — Меня зовут Джош Эндрюс, известен как мастер ляпать невпопад.

Я рассмеялась его самоуничижительной шутке, а он смущенно мне улыбнулся. Его улыбку я нашла весьма милой, разве что чуть неловкой.

— Вашего журнала я не знаю, а потому не буду судить, — сказал он. — И я прошу прощения за то, что оскорбил вашу профессию.

— То есть как? Вы что, никогда обо мне не слышали?! — притворно ужаснулась я.

Он кротко помотал головой.

— Боюсь, никогда не слышал ничего ни о вас, ни о вашем журнале.

А это освежает, подумала я.

— Сейчас я, вообще-то, взяла небольшой отпуск, — сказала я.

— И правильно, — сказал Джош. — Я сам сейчас нахожусь в промежуточном положении.

— А чем вы занимаетесь? — спросила я.

— Я драматург, — ответил он. — Автор шедевров «Снег в апреле» и «Между строк». Обе пьесы с большим успехом прошли далеко-далеко от Бродвея, — саркастично добавил он. — Знаете ли, я весьма популярен. В местах, находящихся далеко-далеко от Бродвея.

— Боюсь, я никогда не слышала о ваших пьесах, — игриво поддела его я.

— Знаете что… А вы бы не хотели отделиться от нашей компании и пойти куда-нибудь перекусить? — внезапно осмелев, предложил он.

— Не знаю даже, — засомневалась я. — Я вообще-то привыкла встречаться с гораздо более популярными мужчинами. Но мне сейчас очень хочется есть.

— Отлично. Тогда идемте же, — сказал он.

Это первое свидание, казалось, затянулось на несколько месяцев. Все это время мы вместе спали, разгадывали кроссворды, покупали в ресторанах еду на вынос, брали в прокате видеокассеты — словом, вели себя абсолютно нормально. Мы не болтали о том, кто каких известных людей знает. Не ходили на ночные тусовки. Игнорировали пресс-конференции. Не занимались экзотическим сексом. Благодаря Джошу настоящая Джилл Уайт начала наконец выходить из комы, в которую ее ввела карьера. Это было очень приятно. И даже более. Это была любовь.

Наконец мы оба начали слегка нервничать, осознавая, что пора возвращаться к работе. Джош взялся за написание новой пьесы. А звонок от Пола Томаса, ныне креативного директора в «Фрайер Пабликэйшнз», спровоцировал мое возвращение в строй. Он хотел со мной встретиться. «Поделишься своими идеями».

В поисках вдохновения я углубилась в старые дневники и папки. Лучшая моя идея родилась благодаря одному давнему письму, которым я очень дорожила:

Дорогая Джилл,

Я являюсь поклонницей «Чики» с шестнадцати лет. Но сейчас мне уже почти двадцать три. Я взрослая женщина, у меня отличная работа, отдельная квартира, и я даже помолвлена. Однако мне по-прежнему нравится ваш журнал. И каждый месяц, когда в моем почтовом ящике оказывается свежий выпуск «Чики», я невольно задумываюсь, кем меня считают мои соседи. Скорее всего, им я кажусь эмоционально недоразвитой инфантильной дурочкой. Вы никогда не думали о том, чтобы создать журнал для своих повзрослевших читательниц?

Искренне ваша,

Дженнифер Чарнецки,

Остин, Техас.

Мои читательницы выросли. А значит, расти можно было и мне. Взвалив на плечи новую миссию, Джилл Уайт наконец вернулась. Она стала чуть старше и чуть мудрее. И всем еще предстояло в этом убедиться.