«Вершиной русской истории был советский период. До него было хуже. И после — наступил спад, и полным ходом идет деградация. Не скажу, что советское время было хорошим, был и остаюсь его критиком. Но «на болоте и кочка высота»... Разгром советской системы — удар эпохального значения. После этого бессмысленно рассчитывать на высокое положение нашей страны в мировом сообществе, аналогичное тому, которое она занимала во времена СССР. Нынешняя социальная система (называю ее «постсоветизмом») создана — после антикоммунистическо го переворота в горбачевско-ельцинские годы — на скорую руку, под давлением Запада и по западным образцам, с таким расчетом, чтобы Россия не поднялась больше. Эта социальная система в принципе исключает возможность для нашего государства независимо го, суверенного существования. Страна деградировала во всех отношениях. Теперешняя система власти и управления не идет ни в какое сравнение с той, которая была в Советском Союзе. Экономический развал, произошедший у нас, несопоставим ни с чем. Где еще подобное наблюдалось на планете?!..»

Эти слова были сказаны А.А. Зиновьевым в одном из его последних интервью, в октябре 2005 года. Крупнейший отечественный философ и социолог, проживший более 20 лет на Западе, пожалуй, как никто другой понимал толк в социальных процессах, происходивших как в нашей стране, так и во всем мире. Наверное, с сугубо обывательской точки зрения, оценки Зиновьева представляются чистым философствованием.

«Находясь на этой «вершине русской истории», мы не могли купить себе хорошую машину, приличную одежду, съездить в дальнее зарубежье, толкались в очередях за самым необходимым, смотрели два скучных канала Центрального телевидения, читали (вернее не читали) в газетах отчеты с партийных съездов и пленумов, «вести с полей» и прочую белиберду... Нет уж, увольте, не нужна нам такая «вершина»!..» — легко «разоблачит» зиновьевские тезисы какой-нибудь брокер или торговец китайским ширпотребом, важный чиновник или менеджер бензоколонки, популярный шоумен или успешный спортсмен. И к такому взгляду на вещи присоединятся миллионы наших сограждан. Стоит ли убеждать их в том, что они чего-то не понимают и не хотят понимать? Сегодня это практически бессмысленно. Те, кто думает, что приоритет в ракетно-космических технологиях — ничто в сравнении с производством «мерседесов» и куриных окорочков, в спорах не победимы.

А завтра? А что будет завтра, точно не знает никто... Без году два десятилетия минуло после августовских событий 1991 года. Изменились ли в российском обществе взгляды на сей счет? Почти нет. Разве что позабылось многое... Однако по-прежнему, как мне видится, превалируют крайние, весьма субъективные точки зрения, внушаемые пристрастными идеологами и обслуживающими их пропагандистскими командами.

Одни пытаются представить членов ГКЧП этакими недотепами, недоумками, предпринявшими свои действия исключительно по глупости («даже путча нормального не могли сотворить-организовать»).

Другие норовят воскресить зловещий образ-жупел, насаждавшийся когда-то доморощенными горе либералами: «путчисты» Янаев, Пуго, Крючков и Язов на фоне огромной свастики (такой коллаж в августе 1991-го публиковали многие газеты).

Третьи, напротив, склонны к некоторой идеализации людей, вошедших в состав Государственного комитета по чрезвычайному положению, и наспех сделанных ими политических шагов.

Особого желания заочно полемизировать с кем-либо на эту тему не испытываю. Усердно оправдываться и что-то страстно доказывать тем более не стану. И все же собственное мнение как непосредственный участник тех событий изложить обязан. Что бы о них ни говорили, ни думали соотечественники или иностранцы, руководствуясь собственными симпатиями-антипатиями, этическими и «эстетическими» предпочтениями, те августовские дни стали в истории нашей страны особыми и поистине чрезвычайными.

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП) — создан в ночь с 18 на 19 августа 1991 г. представителями властных структур, не согласными с политикой реформ Горбачева М.С. и проектом нового Союзного договора.

(Краткий исторический словарь, 2000 г.)

В июле 1991 г. на встрече Горбачева М.С. с президентами России и Казахстана было принято решение о подписании в конце августа 1991 г. нового Союзного договора.

19 августа 1991 г., за день до его подписания СМИ сообщили, что Горбачев М.С. болен, не может исполнять президентские обязанности, и вся власть в стране переходит к Государственному комитету по чрезвычайному положению. Горбачев М.С. в это время находился на отдыхе в Крыму.

В крупные города были введены войска. Приостановлена деятельность партий, движений и объединений, оппозиционных КПСС, запрещен выпуск оппозиционных газет.

Идеализация в отношении организаторов ГКЧП (то бишь нас) неуместна хотя бы потому, что бывшие советские люди уже давно живут в стране, мало чем напоминающей их великую социалистическую Родину. Но не заслуживаем мы и огульного шельмования, будь то нарочитое «диагностирование» эдакой коллективной умственной неполноценности или настойчивые обвинения в попытке формирования своего рода пиночетовщины, да еще и под фашистскими символами. Пиночет и его хунта — совсем из другой «оперы». Ее мотивы как раз более всего созвучны деяниям наших главных идейных и политических противников, а сцены неоправданной, бесчеловечной жестокости, наглядно продемонстрированной в центре Москвы, вся страна наблюдала по телевидению не в августе 1991-го, а двумя годами позже.

ЗАЯВЛЕНИЕ СОВЕТСКОГО РУКОВОДСТВА

Г. ЯНАЕВ, В. ПАВЛОВ, О. БАКЛАНОВ

В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьей 127-7 Конституции СССР полномочий Президента Союза ССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу:

18 августа 1991 года

в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества; исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик; руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей, заявляем:

1. В соответствии со статьей 127-3 Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок 6 месяцев с 4 часов по московскому времени 19 августа 1991 года.

2. Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР.

3. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе: Бак ланов О.Д. — первый заместитель председателя Совета обороны СССР, Крючков В.А. — председатель КГБ СССР, Павлов B.C. — премьер-министр СССР, Пуго Б.К. — министр внутренних дел СССР, Стародубцев В.А. — председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А.И. — президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транс порта и связи СССР, Язов Д.Т. — министр обороны СССР, Янаев Г. И. — и. о. Президента СССР.

4. Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории Союза ССР.

УКАЗ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТА СССР

Вице-президент СССР Г. И. ЯНАЕВ

В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании статьи 127-7 Конституции СССР вступил в исполнение обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года.

УКАЗ ИСПОЛНЯЮЩЕГО ОБЯЗАННОСТИ ПРЕЗИДЕНТА СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК О ВВЕДЕНИИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЯ В ГОРОДЕ МОСКВЕ

Исполняющий обязанности Президента Союза ССР

В связи с обострением обстановки в г. Москве — столице Союза Советских Социалистических Республик, вызванным невыполнением постановления Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР № 1 от 19 августа 1991 года, попытками организовать митинги, уличные шествия и манифестации, фактами подстрекательства к беспорядкам, в интересах защиты и безопасности граждан в соответствии со статьей 127-3 Конституции СССР постановляю:

Г. ЯНАЕВ

1. Объявить с 19 августа 1991 года чрезвычайное положение в г. Москве.

Москва, Кремль. 19 августа 1991 г.

2. Комендантом города Москвы назначить командующего войсками Московского военного округа генерал-полковника Калинина Н.В., который наделяется правами издавать обязательные для исполнения приказы, регламентирующие вопросы поддержания режима чрезвычайного положения.

Почему создали ГКЧП? Ответ очевиден для всех, кто пытался и пытается добросовестно разобраться в том, что происходило в СССР в последние годы его существования. Мы видели: Советский Союз разваливается, гибнет. И в то же время прекрасно понимали, что эта агония началась задолго до 1991 года.

Ведь на чем держалось Советское государство? На трех основных, как раньше говорили, скрепах. Первая — 18-миллионная многонациональная партия. Вторая — также многонациональная — армия. Третья — опять же многонациональная — правоохранительная система. И вот эти скрепы год от года слабели, расшатывались, грозили окончательно отвалиться...

Здесь уместно вернуться в 1985 год. Пленум ЦК КПСС избрал Горбачева Генеральным секретарем. Вопреки сложившейся на тот момент партийно-советской традиции — вовсе не «при полном единодушии». Но афишировать разногласия в государственном руководстве тогда, мягко говоря, было не принято. Горбачев, став номинальным руководителем компартии и государства, не приобрел всеобщего непререкаемо го авторитета среди коммунистов и подлинно сильной власти в огромной стране. Но поступил тактически (и, пожалуй, стратегически) верно для себя — для своей головокружительной во всех смыслах карьеры. Он начал апеллировать непосредственно к народу, впервые использовал то, что впоследствии получило у нас на звание «популизм».

На фоне публичных выступлений его предшественников, отнюдь не молодых и редко обходившихся без помощи «бумажек», горбачевские импровизации, пусть и демагогические и даже порой начисто лишенные содержательности, выглядели необычно и в силу этой необычности вполне привлекательно. Народу такая новизна явно импонировала. Особенно нравились рядовым советским гражданам пространные речи о наболевшем, о необходимости серьезных изменений во многих областях тогдашней жизни общества.

В том нашем застойном, смрадном воздухе действительно дышалось тяжело, стране крайне необходима была мощная струя свежего воздуха. Воздуха экономических перемен, разумных политических свобод, улучшений в социальной сфере...

Стагнация экономики наиболее сильно сказывалась на выпуске товаров первой необходимости — продовольствия, одежды, продукции повседневного бытового использования. Все экономические реформы, которые партийные и советские власти начинали в послевоенный период, не были доведены до конца, а следовательно и должного эффекта не принесли. Казалось бы, Генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачев и его ближайшие советники должны были в первую очередь детально проанализировать фундаментальные ошибки, просчеты, недоработки в экономических программах прежних руководителей государства и при ступить к полномасштабной модернизации колоссального народнохозяйственного механизма. Что для этого требовалось?

Мысленно перенесемся в начало перестройки и представим себя на месте «горбачевской команды». Итак, пристально вглядываемся и видим, что в нашей стране далеко не все в порядке и что «кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет». Но мы наделены огромными полномочиями и преисполнены желания изменить жизнь народа к лучшему. Есть ли в этом что-то невероятное, фантастическое? Наверное, нет (хотя популярный анекдот того времени об инопланетянах — единственной нашей надежде на спасение от «застоя» — говорит об обратном).

Каковы будут наши первые шаги? Ну, по сложившейся традиции, конечно же, провозгласим всем понятные и приятные лозунги: «Даешь гласность, демократию и ускорение научно-технического прогресса!». А еще лучше — поставим научно-технический прогресс впереди списка, а дальше припишем остальное. У нас нет специального экономического образования, да и широким стратегическим кругозором мы не рас полагаем. Зато под нашим началом всевидящий КГБ, уникальные, самобытные мозги, разбросанные по бесчисленным НИИ и предприятиям военно-промышленного комплекса, в нашем распоряжении неисчислимые запасы энергоресурсов и гиганты тяжелой промышленности, бескрайние леса и пашни, полноводные реки и богатые рыбой моря. У нас есть все для того, чтобы без особых затруднений осуществить модернизацию производства и наполнить прилавки магазинов продовольствием и ширпотребом.

Наследники Железного Феликса, используя свои агентурные данные, расскажут нам, что у них там, на загнивающем Западе, осталось ценного, заслуживающего внимания и отчего он, сволочь, до сих пор окончательно не загнил, а все еще трепыхается. Да к тому же явно обгоняет нас в развитии научно-технического прогресса. «Так, мол, и так, — доложат нам отважные и умные чекисты, — Запад обязательно загниет и загнется, но пока у него на повестке дня переход на новые, так называемые «информационные» технологии, и это на неопределенный срок продлит его гниение. Мы тоже сможем на них перейти и заметно ускориться в плане НТП. Но для этого нам потребуется прекратить бардак и тихий саботаж в науке и промышленности, обновить повсеместно станочный парк, показательно осудить с десяток самых отъявленных воров и взяточников, находящихся у власти, — лет на 15 каждого. И, само собой, надо повсюду вовлекать в этот процесс талантливую научно-техническую и прочую молодежь, а также не менее талантливое среднее поколение...»

Сказано — сделано. Наводим порядок на предприятиях, потихоньку внедряем новые технологии, вытаскивая из-под сукна тонны спрятанных туда технологий и рационализаторских предложений, омолаживаем руководящие кадры НИИ, КБ, заводов и фабрик, даем им указание «догнать и перегнать Америку». Невероятно? Фантастично? Ничего — глаза боятся, руки делают! Собрались ускоряться, вот и ускоряемся, и никто нам в этом не помеха. И вообще, нет таких крепостей, которые бы не смогли взять большевики!..

Вместо этого горбачевское окружение несколько лет выдавало на-гора в виде законов и правительственных постановлений весьма странные (и, мягко говоря, не самые популярные) «новшества», которые только усугубляли общую экономическую и политическую ситуацию в Советском Союзе. Эти неудачи, выглядевшие порой почти катастрофическими, сделали положение генсека чрезвычайно шатким. И без того непрочный его авторитет слабел, можно сказать, день ото дня.

Тогда Горбачев, стремясь во что бы то ни стало удержать в руках высшую власть в стране, решил нанести сокрушительный удар по структуре и функционированию партии, которой он был обязан своим впечатляющим карьерным взлетом. В июле 1990 года по инициативе генсека был «реорганизован» Центральный комитет КПСС, превратившийся в невиданно аморфный и совершенно неработоспособный орган.

ЦК КПСС на своем пленуме сразу освободил 130 членов и кандидатов в члены ЦК КПСС. Ярлык «неперестроившегося» могли нацепить любому...

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

А.Яковлев, И.Фролов, И.Лаптев, Е.Яковлев, М.Полторанин подняли волну травли партийного руководства (за исключением Горбачева). Народу внушалось, что все беды в стране от партократов. Отсюда и быстрый путь к улучшению жизни — не высоко производительный труд, не инвестиции и техническое перевооружение, как у японцев или американцев, а разгром партократов, требование смены начальства и представителей власти. Обстановку в стране все в большей степени определяет власть толпы. Идеологами толпы становятся научные сотрудники исследовательских и образовательных институтов, журналисты, ведущие телепрограмм, юристы, такие как Г.Попов, А.Собчак, О.Лацис, А.Нуйкин, А.Аганбегян, С.Шаталин, П.Бунич и др. Все вы ступают за перестройку и под флагом перестройки. Указывают на общеизвестные истины: надо сделать жизнь лучше, ибо все устали, ибо слишком многие уже ждать не хотят и не могут...

В то же время в республиках, краях и областях все еще формально единого Союза властные и контрольные полномочия ленинской партии перераспределялись в пользу «советов». (Пишу это слово в кавычках, поскольку партия стремительно разрушалась, а полноценный институт Советов ей на смену так и не был создан.)

Помнится, уже будучи вице-президентом, я прилетел в охваченный шахтерскими забастовками Кузбасс. В кемеровском аэропорту нашу группу встречал в качестве главного руководителя региона председатель областного совета народных депутатов А.Г. Тулеев. Испытывая некоторое недоумение, спросил у Амана Гумировича: «А где первый секретарь партийного обкома?». В ответ ничего внятного не услышал. Зато несколько позже, во время большого регионального совещания, почувствовал, насколько поднялась температура во взаимоотношениях партийной и законодательно-представительной властей Кемеровской области. В общем, полным ходом и во всех направлениях шла ревизия, казалось бы незыблемых, ленинских положений о месте компартии в социалистическом государстве. И скорый конец этого социалистического государства виделся все отчетливее.

В годы перестройки «демократы» очень любили спекулировать на крылатом ленинском тезисе «Поли тика — концентрированное выражение экономики». Как они это толковали? Да как угодно, но только не в том смысле, который вкладывал в эту формулу Ильич. А смысл простой, несмотря на некоторую мудреность фразы. Мировая экономика непрерывно развивается вместе с научно-техническим прогрессом. Наша страна, несмотря на «железный занавес» (скорее мифический, чем реальный), не может жить в полном отрыве от мировой экономики. Следовательно, что? Следовательно, самые передовые достижения науки нужно повсеместно внедрять в производство, делая его рентабельным, конкурентоспособным (не забывая при этом и о повышении дисциплины на предприятиях, само со бой). С развитием производительных сил меняются и производственные отношения, а те, в свою очередь влияют на общую социально-политическую обстановку в стране. Вот такие простые причинно-следственные связи, вот таким образом политика «концентрированно выражает» экономические закономерности. Другими словами, ленинский тезис обозначил необходимость эволюционного развития государства и общества при условии приоритета экономики (макроэкономики). Приоритетность, естественно, должна проявляться не в виде пустых деклараций, а в форме реальных преобразований, соответствующих общемировому уровню производительных сил. И, конечно же, не торгово-закупочная деятельность и не сфера услуг — двигатели экономического прогресса. Настоящий локомотив экономики — базовая, индустриальная (и постиндустри альная) промышленность, и только она.

Но разве ее упорно стремились развивать «демократы», виня во всех смертных грехах «партократов»? Отнюдь. Известную формулу Ленина «перестроившиеся» обогатили посредством другой ленинской цитаты — «Учитесь торговать!», впервые прозвучавшей, как всем известно, после Гражданской войны. И вместо модернизации индустриального производства принялись повсюду насаждать в первой космической державе типично нэпманские кооперативы, выдавая это массовое «доисторическое» убожество за прогрессивное явление. В результате у нас научились-таки торговать — учителя, инженеры, рабочие, ученые, бросившие (добровольно или вынужденно) свои школы, цеха, кабинеты, лаборатории и вставшие, пряча лица от друзей и знакомых, за базарные прилавки.

А помните, как нас с телеэкранов убеждали, что мы — пещерные люди, совершенно не способные встать вровень с развитыми западными гражданами с их компьютерами и видеомагнитофонами? Для чего нам это внушали? Чтобы взбодрить наших ученых и инженеров, пробудить от спячки их руководителей? Вовсе нет. Этих дикарей впоследствии взбодрили и пробудили добрые дяди из-за рубежа, предоставив им за чем-то бункеры «силиконовых долин»...

Тем временем менялись не только роли первых секретарей республиканских, краевых и областных партийных организаций, но и сами первые секретари. Худшие уступали места лучшим? Вряд ли, скорее на оборот. Если где-то и происходило качественное улучшение кадров, то разве только в виде исключения из общего для той «судьбоносной» поры правила.

В Ленинграде в одном из своих популистских «обращений к народу» Горбачев высказался примерно так о своих партийных товарищах и высокопоставленных коллегах: вы, мол, давите их снизу, а мы станем давить сверху. Это, пожалуй, один из наиболее показательных примеров горбачевской демагогии, рассчитанной на то, чтобы его услышали простые сограждане. И они, конечно же, услышали, разве можно было пропустить мимо ушей подобное. Услышан был этот провокационный призыв и редакторами газет, журналов, радио, телевидения, пропагандистами всех мастей и рангов, активно-агрессивной (и в то же время поразительно сервильной) частью нашей интеллигенции.

Партийный механизм до поры до времени выглядел весьма мощным, но он же был неповоротливым, весьма инерционным. Перестраивать партию, безусловно, следовало. Она слишком долго жила в излишне «комфортных» условиях. Когда же обострилась политическая ситуация и потребовалось вести непростую полемику, многие партийные кадры оказались к этому абсолютно не готовы. К тому же они элементарно боялись в нее вступать, будучи ошельмованными. Ведь многие редакторы средств массовой информации и «либеральные» журналисты вовсе не по случай ному недоразумению слыли креатурами серого кардинала перестройки А.Н. Яковлева.

Для нормальных — здравых и последовательных — идейно-политических преобразований партии были необходимы новые демократические принципы и правила (к примеру, в хрестоматийных взаимоотношениях «большинства и меньшинства»). Однако вместо демократизации партийных рядов и кадров происходила их деморализация. Они ничего уже не могли противопоставить развязанной против них широкомасштабной, откровенно враждебной кампании. И когда пришло время встать на защиту своих обкомов и райкомов, 18-миллионная партия сидела по домам и всевозможным укрытиям, не выделив ни единого «подразделения» для собственной обороны.

Не менее вероломным ударам подверглась армия СССР. И происходило это также при явном попустительстве или даже пособничестве со стороны ее главнокомандующего. (Горбачев был таковым фактически еще до своего президентства, поскольку наши генсеки во всем мире считались первыми лицами Советского государства.) Многие межнациональные конфликты, происходившие на территории СССР, приводили к вмешательствам в них вооруженных сил. Армия не могла и не может отказаться от выполнения приказов военного и политического руководства страны, сколь бы антинародными эти приказы ни были. Тем не менее как только возникали и разрастались серьезные заварухи — в Фергане, Сумгаите, Вильнюсе, Тбилиси, других городах и весях — Горбачев был как бы «ни при чем», неизменно и демонстративно снимал с себя всякую ответственность, в том числе моральную. В каком положении оказывались втянутые в эти конфликты солдаты и офицеры, включая генералов? Их признавали виновными в применении военной силы против гражданского на селения. Вспомним историю с генералом Родионовым, который командовал Закавказским военным округом и наводил конституционный порядок в Грузии. Его жесткие, но вполне адекватные той критической ситуации решения на всесоюзном Съезде народных депутатов некоторые парламентарии объявили во всеуслышание преступными. Одиозная комиссия во главе с Собчаком, «расследовавшая» события в Тбилиси, цинично обвинила армию во всех смертных грехах.

Незадолго до этого трагического инцидента мне, тогда еще секретарю ВЦСПС, довелось побывать в сто лице Грузии. Шла предвыборная кампания по избранию народных депутатов СССР. Я своими глазами видел, как многотысячные толпы с неистовым ревом внимали заполошным выступлениям истерично-буйного (чтобы не сказать сумасшедшего) Гамсахурдиа. Поинтересовался у тамошних партийных руководителей: мол, не боитесь выпустить ситуацию из-под контроля? Но те растерянно пожимали плечами и говорили: «А что мы можем без своей армии? Ничего...».

На армию же тем временем сыпались бесконечные и совершенно безосновательные нападки. В конечном итоге все это привело к тому, что в одно «распрекрасное» время офицеры Генштаба начали то ли стесняться, то ли просто-напросто бояться в военной форме ходить на службу. Правда, явью такая абсурдная фантасмагория стала уже после августа 1991-го. Однако шли к этому практически все годы горбачевского правления.

Нелишне вспомнить о том, как почти сразу же с наступлением «эпохи гласности» журналисты, а так же невесть откуда взявшиеся «правозащитники» стали попрекать советские вооруженные силы боевыми действиями в Афганистане. Как будто армия по своей прихоти, а не по воле политиков отправилась в 1979 году в эту страну. Однажды мы с Виктором Поляничко, советником ЦК КПСС в Афганистане, около двух часов беседовали с Наджибуллой, находясь у него в резиденции. Наджиб тогда сказал примерно следующее: «Мы понимаем, что вы переживаете непростой период. Но почему ваше общество настраивают против армии, лично я понять никак не могу».

Затем побывали в военном госпитале, где общая морально-психологическая атмосфера была, конечно же, далеко не самой оптимистической. Удручающие впечатления, как сейчас помню, на меня произвели не только жутковатые картины больничных палат с тяжело раненными, изувеченными солдатами и офицерами, но и слова начальника того госпиталя, обронившего при нашем совместном обходе вверенного ему учреждения: «Зря, Геннадий Иванович, мы в это дело ввязались». Я не стал ничего возражать доктору, не считая уместным устраивать «политические дискуссии» в непосредственной близости от коек с искалеченными войной молодыми соотечественниками. Но в тот момент едва ли не с ужасом подумал: «Если уж повидавший виды военный врач говорит вслух подобные вещи, то каково это слышать его подопечным?!».

Вот из чего, в сущности, возник печально известный «афганский синдром». Подобный «синдрому вьетнамскому», когда-то ставшему головной болью американского общества, он был прямым следствием предательства армии со стороны высокопоставленных политиков, их стремления свалить на нее собственную вину за тяжелые последствия глобальных военных операций. Эти «синдромы» — явления относительно новые. Разве говорили мы когда-либо, к примеру, о «синдроме Великой Отечественной войны»? А ведь она принесла нашему народу ни с чем не сравнимые трагедии. Все дело в том, что тогда возвращавшихся с фронта бойцов страна принимала достойно. Не как использованный человеческий материал, не как случайных жертв чьей-то фатальной политической ошибки, а как подлинных героев, самых заслуженных и почитаемых граждан. А что произошло с нашими «афганцами»? Многие из них с физическими или психическими (или теми и другими в страшной совокупности) увечьями приходили устраиваться на работу, оформлять положенные по закону льготы, получать необходимую медицинскую помощь, а их встречали репликами наподобие: «Что вы от нас-то хотите? Мы же вас на войну не посылали...». Кто виноват в появлении такого бесчувственно-циничного отношения общества к своим солдатам? Разумеется, те, кто формирует общественное мнение — политики, идеологи и находящиеся у них в услужении средства массовой информации.

К августу 1991 г. армия оказалась под прямым «огнем». Ее разгром, вылившийся в раздел, начинался с подписания соглашения о выводе войск из европейских стран бывшего Варшавского Договора, в котором фиксировались сроки вывода, согласовывались условия использования военной техники и другого имущества, размещения выводимых частей в места их новой дислокации. Горбачев и Шеварднадзе неоднократно слышали предупреждения советских и зарубежных специалистов о том, что в предлагаемые ими сроки нельзя вывести такой огромный контингент. Однако эти предупреждения игнорировались. В результате миллионы военнослужащих и их семей по причине предательства своего главнокомандующего вынуждены были бежать, бросать дома, технику, полигоны, аэродромы, здания и сооружения стоимостью в миллиарды долларов и располагаться на Родине в чистом поле, в палатках, либо по чужим углам. Этот «вывод войск» больше напоминал бегство армии, потерпевшей жестокое военное поражение.

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

На продаже и разграблении брошенного оружия и военной инфраструктуры нажились многие командиры и военачальники, но никто из них не понес никакого наказания. Следует сказать, что соглашения, которые подписывали Горбачев и Шеварднадзе от имени СССР, никогда не были результатом коллективного обсуждения высших органов законодательной и исполнительной власти. Трудно вспомнить, чтобы вопрос о том, какие экономические интересы нашей страны могли быть обеспечены путем соглашений и договоров с другими странами, обсуждался на заседании парламента или правительства.

Так было и с проведением переговоров о сокращении стратегических ядерных вооружений. Под лозунгами «нового мышления», «общечеловеческих ценностей» и якобы в целях «прорыва» в отношениях между Востоком и Западом Горбачев и Шеварднадзе подписали договор о сокращении ракет малой и средней дальности. Как справедливо указал на процессе по «делу ГКЧП» Герой Советского Союза, знаменосец легендарного Пара да Победы генерал В.И. Варенников, мы сократи ли в 2,5 раза больше своих носителей и в 3,5 раза больше боеголовок, чем США. Чем, кроме предательства национальных интересов, можно объяснить решение Горбачева включить в число подлежащих уничтожению видов оружия ультрасовременный, превосходящий все зарубежные аналоги комплекс «Ока». Ведь кроме того, что он только во шел в производство, уже на это вооружение пере шли некоторые социалистические страны и наши военные округа на Западе, что он стоил огромного труда ученых и рабочих, что он обошелся народу в миллиарды рублей — он просто по своим параметрам не подпадал под сокращение. И не должен был быть ликвидирован. Даже у многих американских специалистов этот чудовищный предательский шаг вызвал удивление — по договору подлежали ликвидации ракеты наземного базирования с дальностью полета от 500 км и выше (кроме межконтинентальных), а у «Оки» дальность полета до 400 км...

Всем известно, что наша армия, являясь неотъемлемой частью общества с его пороками и недостатка ми, вовсе не блистала в годы перестройки безупречной воинской (уставной) дисциплиной и бескорыстием своего высшего руководства. Но кто мешал Горбачеву наводить там порядок, хотя бы относительный? Партократы? Враги демократических преобразований? Ну в таком случае они и сейчас вредят российским вооруженным силам. Ведь дедовщина с коррупцией никуда из нашей «модернизированной» армии не делись.

И еще одно любопытное наблюдение, связанное с армией и ее генералитетом. Даже необычайно внимательная к «путчистам» «демократическая» пресса не раз указывала на то, что среди военачальников, «замешанных в деле ГКЧП», НИ ОДИН не фигурировал в качестве героя какого-либо коррупционного скандала — в отличие от ельцинских «генералов-защитников». И это при том, что подобных скандалов в годы «демократизации», в том числе связанных с армией, было количество неисчислимое. Парадокс да и только!

Третья государственная скрепа, подвергшаяся при посредничестве Горбачева разрушительным деформациям, — советские правоохранительные органы, включающие, естественно, службу государственной безопасности. Служащие КГБ оказались в необычайно сложном положении. С одной стороны, на них, как только могли, воздействовали генсек и его приближенные с их якобы демократически-либеральной доктриной. С другой, комитетчики должны были во что бы то ни стало воспрепятствовать развитию внутриполитической обстановки по самому опасному для государства сценарию, чреватому большим кровопролитием. Осуществление такого сценария было вполне возможным не только в «горячих» республиках СССР, но и в Российской Федерации. В последние месяцы работы Пятого («диссидентского») управления КГБ мы встречались с его начальником Ф.Д. Бобковым. В его глазах читалась такая безысходная тоска, какую мне в жизни доводилось видеть нечасто. «Эх, Геннадий Иванович, — сказал тогда ветеран Великой Отечественной войны и руководитель доживавшей своей век «пятки», — нам бы сейчас Всемирный молодежный фестиваль провести, а не грязной политикой заниматься».

Последний настоящий председатель Комитета госбезопасности В.А. Крючков, лишившийся своего поста за активное участие в ГКЧП, что бы ни говорили о Владимире Александровиче его недруги, был глубоко порядочным человеком. Его «не испортила» даже совместная работа в Будапеште с Ю.В. Андроповым, которого у нас считают первым и главным инициатором, подлинным идеологом «либеральной» перестройки в СССР.

Тут, наверное, не мешало бы попытаться несколько подробнее охарактеризовать личность чекиста, ставшего после смерти Брежнева главой КПСС и Советского Союза. Но едва ли такая попытка увенчается особым успехом. Андропов оставил после себя изрядное количество загадок, связанных с его деятельностью, а также планами и намерениями. Разгадки же Юрий Владимирович, по-видимому, унес с собой в могилу.

С какой стати он в конце 1970-х благоволил Горбачеву, добившись для своего протеже места в ЦК? Каким образом это соотносилось с идеологическими установками и стратегическими целями самого Андропова? Как можно было сочетать в себе потенциального политического реформатора и жесткого консерватора, боровшегося против любых либерально-демократических течений, включая музыкальные (рок-н-ролл, на пример)?

А может, никаких политических реформ Андропов и не планировал вовсе, намереваясь ограничиться сугубо экономическими? В том-то и дело, что об истинных устремлениях этого человека, судя по всему, не ведали даже его приближенные. Во всяком случае, Владимир Крючков, насколько мне известно, имел на сей счет весьма смутные представления. Или же считал своим долгом «эксклюзивную информацию» о своем давнем знакомце хранить в секрете...

Как бы там ни было, пришедший на смену Крючкову Бакатин пробыл в должности председателя КГБ все го около двух месяцев. Но за этот срок умудрился за пустить в эту «святая святых» такое количество ЦРУшников-«консультантов», что они какое-то время решали в нашем государстве вопросы, непосредственно связанные с его безопасностью. Сейчас это воспринимается как несмешной анекдот, а ведь такое было на самом деле.

Во время непродолжительного пребывания на посту министра внутренних дел В. Бакатина органы внутренних дел из инструмента поддержания по рядка превратились в вооруженную базу сепаратизма, вооруженных националистических формирований, фактического слияния с организованной преступностью. Именно Бакатин в 1989 — 1990 гг. заключил от имени МВД СССР соглашения с союзными республиками о передаче им всех функций и сил, оставив за Центром обучение, международные связи, координацию и законотворчество, представительство в союзных органах власти. Все кадры и материально-техническая база — все ушло республикам, краям и областям. Министерство в Москве по этим соглашениям превращалось в беспомощный «дискуссионный клуб»...

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

Лучшие кадры из КГБ, МВД, армии были изгнаны, патриоты лишились должностей и званий. На ступило безвременье, вернее — время Грачевых, Мурашевых, Ериных, Степанковых. Ельцинская власть щедро расплатилась с ними за развал Советского Союза...

Бывший директор ЦРУ США Роберт Гейтс, при летев в Москву как победитель, гордо прогуливаясь по Красной площади, вещал: «Мы понимаем, что Советский Союз ни экономическим давлением, ни гонкой вооружений, ни тем более силой не возьмешь. Его можно разрушить только взрывом изнутри»...

Напоминать о том, каким «недружелюбным» пропагандистским атакам подвергалась правоохранительная система СССР в последние годы ее существования, вряд ли стоит. В памяти многих сограждан воспоминания об этом еще наверняка не стерлись.

Что же касается темы «доброхотов-консультантов», присланных из «вашингтонского обкома», то она после развала СССР получила свое закономерное и показа тельное развитие. Уже в первые месяцы 1992 года едва ли не во всех министерствах и ведомствах Российской Федерации появились т. н. «советники» из-за границы. Именно они предметно консультировали Гайдаров, Чубайсов и других поборников «шоковой терапии», залоговых аукционов, ваучеризации и т. п. И за свои консультации получали такие гонорары, какие им на родине и не снились. Из какой казны выплачивались эти вознаграждения? Уж точно не из американской. А если указать еще точнее — из тех денег, которые ельцинское правительство занимало у западных фондов, вешая на плечи российских налогоплательщиков дополнительные тяготы внешнего долга.

Таким образом, наших сограждан не только многократно ограбили посредством «либеральных реформ», но еще и принудили заплатить за них из собственных карманов дополнительно.

 

ВОПРОСЫ POSTS CRIPTUM

— Геннадий Иванович, в ваших монологах, ответах на вопросы многочисленных интервью, собственноручно написанных заметках слишком часто упоминается Горбачев. У плохо знающих вас людей может создаться впечатление, что над вами довлеет глубокая личная обида, острая, опять же сугубо личная, неприязнь по отношению к нему.

— Слово «обида» тут явно не подходит. Что же касается личной неприязни, то как всякий нормальный человек я имею на нее полное право. Вы много встреча ли людей, абсолютно свободных от этого чувства? Вряд ли. Да, я испытываю неприязнь к Горбачеву и не пытаюсь это скрывать. Но она, как мне думается, не мешает верно осмысливать, оценивать все, что произошло с нашей страной в 80-е — 90-е годы XX века. Вина Горбачева в разрушении СССР бесспорна, и никакая личная неприязнь не мешает понять эту простую истину.

— Горбачев был первым и последним президентом Советского Союза. Вы были первым и последним вице президентом СССР. Логично предположить, что и вы в известной мере повинны в распаде государства.

— Логично предположить, что повинны мы все — и я, и вы, и другие бывшие советские люди, которые не смогли или не захотели предотвратить распад, но... В истории вина, ответственность за рукотворные глобальные катастрофы всегда персонифицирована. Иначе мы почти не вспоминали бы, например, Гитлера, а говорили бы о «плохих немцах», принесших неисчислимые бедствия человечеству. А это неправильно, ведь даже среди офицеров гитлеровской армии нашлись такие, которые намеревались ликвидировать фюрера. И наши современники, как известно, относятся к ним скорее положительно... Вы наверняка смотрели замечательный американский фильм-притчу «Пролетая над гнездом кукушки». Там главный герой пытался в доме для душевнобольных оторвать от пола тяжеленную раковину для умывания. Разумеется, у него ничего не получилось, но он с чувством выполненного долга, обращаясь товарищам по несчастью, произнес: «Я хотя бы попытался»...

— Вам могут возразить: вы слишком долго подходили к «раковине». Почему не пытались оторвать ее раньше?

— В конце 80-х — начале 90-х мне было уже за пятьдесят. А в этом возрасте невелики шансы для того, чтобы мгновенно превратиться в Че Гевару. Как говорил Черчилль: «Кто в молодости не был радикалом — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума». Под «зрелым консерватизмом» все мы понимаем не только какое-то политическое течение, но и присущий нам конформизм (некое подобие инстинкта самосохранения, если угодно), отказ от радикальных действий, желание преодолевать острейшие проблемы не революционными методами, а посредством взвешенных, тщательно продуманных решений. Да, иногда такой «консерватизм» бывает крайне вреден для государства и общества, но с этим уж ничего не поделаешь. Так устроен мир, как говорится... К тому же в большинстве своем мы склонны переоценивать свои способности и возможности. Мне, например, казалось, что, находясь окружении Горбачева, я смогу так или иначе влиять на его политику и тем самым принести пользу стране. Не получилось, иллюзии рассеялись. Теперь они меня не питают, и можно беспрепятственно заниматься переоценкой многих вещей...

— В своем рассказе вы упомянули Тулеева, с которым встречались как с главой представительной власти Кемеровской области. Он, насколько известно, вполне открыто поддержал ГКЧП, как только о его создании было объявлено. Ныне вы с Аманом Гумировичем какие-то отношения поддерживаете?

— В последний раз мы с ним встречались давненько, на одном из съездов Народно-патриотического союза, если память не изменяет. Тогда очень тепло поприветствовали друг друга, обнялись. Он в то время еще являлся членом КПРФ. Сейчас — в «Единой России», но это не мешает (а может, в чем-то и помогает) ему быть довольно успешным руководителем такого сложного региона, как Кемеровская область, Кузбасс. Вряд ли есть смысл заострять внимание на том, какую деструктивную роль играли когда-то тамошние шахтеры (в период развала СССР особенно). Однако нелишне заметить, что и сейчас в Кузбассе бывает отнюдь не спокойно: в шахтах по-прежнему случаются трагические аварии, возникают массовые акции протеста горняков и т. п. Но в этих чрезвычайных происшествиях едва ли следует винить Тулеева, а то, что он контролирует социальную обстановку во вверенном ему регионе, очевидно.

 

РЕТРОСПЕКТИВА

Олег Капитанов. Интервью с Г.И. Янаевым. «Ленинская смена», Нижний Новгород, 27 февраля 1993 г.

— В те августовские дни 91-го на пресс-конференции вы сказали: «...Надеюсь, что мой друг Михаил Сергеевич Горбачев скоро вернется и приступит к исполнению своих обязанностей...» У вас остался друг по фамилии Горбачев?

— Нет. Этот человек предал страну, народ и дружбу. Одна из самых больших ошибок в моей жизни — это то, что я верил Горбачеву. Можно было заранее догадаться о каких-то его шагах, но я не мог себе представить, что генсек, начавший перестройку, говоривший чуть ли не каждый день о партии и социализме, может быть таким перевертышем. Да это просто трус, а Президент не имеет права быть трусом. В своей книжонке о событиях тех дней он писал, что, услышав от делегации, которая приехала к нему в Форос, сообщение о скором введении ЧП, он стал возмущаться, ругаться матом, кричать. Ничего подобного! Горбачев сразу задал два вопроса: кто вас послал и арестован ли Ельцин? Если бы мы арестовали Ельцина и доложили об этом Горбачеву — все было бы по-другому...

Андрей Ванденко. Десять вопросов Геннадию Янаеву. «Но вый взгляд», Москва, начало декабря 1992 г.

— Взгляд из «Матросской тишины» (московской тюрьмы. — Ред.) на шаги российского руководства.

— Я думаю, что своеобразный «водораздел» в нашем обществе проходит не по принципу «за реформы» или «против реформ». Народ, общество однозначно вы сказались за реформы. Весь вопрос состоит в том, каким образом, какой ценой, за счет кого и в чьих интересах осуществляются реформы и осуществляются ли на самом деле или они имитируются действиями определенных структур, занятых не созиданием, а тотальным разрушением. Вот если мы поставим вопрос так: ради чего осуществляются (или блокируются) истинные реформы, то с этих позиций можно оценить деятельность правительства. Я считаю, что сегодня надо говорить не о частных ошибках правительства. Их немало. Речь идет о том, что оно осуществляет сознательный курс, направленный на дальнейшее разрушение государственной экономики, ослабление безопасности страны и ее обороноспособности. Правительство осуществляет курс «дикой» капитализации. Подчеркиваю — это не «ошибка» правительства, а сознательный курс.

Я меньше всего хотел бы выступать в роли фрондирующего оппозиционера, в то же время подчерк ну, что абсолютно не согласен со стратегией и тактикой осуществляемых в России изменений. Российское руководство сознательно осуществляет курс на лихорадочное построение «демонического» капитализма, который в наших условиях приобретает «латино-американский» и мафиозный характер. Правительство взяло курс на строительство «светлого капиталистического будущего» сначала за 500 дней, затем 7-9 месяцев, сейчас, правда, Ельцин обещает уже «светлое завтра» через 2-3 года. Называются и рычаги, с помощью которых этого будут добиваться, — «либерализация» и «приватизация». Приятные и «застенчивые», мягкие, ласкающие слух термины. Но суть от названия не изменилась — произошло массовое обнищание людей. Сейчас десятки миллионов граждан решают проблему биологического поддержания жизни. Правительство в очередной раз решило воспользоваться самым бездефицитным (кроме обещаний «светлого завтра») товаром — «лапшой на уши». Правительство занимается псевдорыночной реформой, играя в рыночные слова, не более. Эта акция к экономике никакого отношения не имеет. Осуществляемая ныне правительством политика жестока по отношению к людям. Первые результаты ее реализации производят удручающее впечатление. Правительство показывает свою неспособность обеспечить главное право человека — право на жизнь, на защиту от преступных посягательств. Катастрофический рост преступности, убийства, ограбления, групповые «разборки» со стрельбой на улицах города, кровавые стычки «на меже» становятся чуть ли не нормой нашей жизни.

Развал армии, нерешенные социальные проблемы военнослужащих ставят под сомнение обороноспособность страны. Многие внешнеполитические конвульсивные шаги правительства наводят на мысль о поте ре самостоятельности и росте зависимости от «заокеанских покровителей».

«Школьные» доклады Ельцина по каждому вопросу президенту США также не добавляют уверенности в независимости внутреннего и внешнего курса «демократической России». И, наконец, абсолютно безвольная политика правительства по защите русского населения, не по своей прихоти оказавшегося за пределами Российской Федерации. Всякие разговоры о том, что нет альтернативы правительственной политике, абсурдны. Альтернативы есть, и они предлагаются, но ни президент, ни правительство их серьезно не рассматривают. Народ еще долго будет ощущать последствия сегодняшней социально-экономической алхимии правительства.

И, наконец, большая проблема, которая, как мне представляется, не решается должным образом, — это проблема власти. Кажется, что сейчас не действует эффективно ни одна из ветвей власти. Это порождает произвол независимо от того, какой он окраски. Произвол есть произвол. Г. Старовойтова где-то в конце прошлого года писала: «Нас упрекают: мол, демократ пришел к власти, а начинаются недемократические действия. Вы хотите, чтобы Ельцин в белых перчатках, соблюдая все буквы демократических установлений, вытащил страну из кризиса». Ну, во-первых, апологетам «демократии» следовало бы помнить, что политику лучше делать не в перчатках, а чистыми руками и с чистой совестью.

И, во-вторых, пока будут подобные настроения, пока не приняты меры для функционирования власти на основе закона, а не на основе «целесообразности», до тех пор страна обречена на правовую вакханалию, на правовой беспредел.

Последние «силовые упражнения» президента вызывают глубокую тревогу. Кто следующий? Если эти действия прелюдия к президентской форме правления, то нас ждет вульгарный и непросвещенный авторитаризм. Зная характер президента, можно предположить, что страну ждут трудные времена не только в экономике... Возникает вопрос: кому выгодно осуществление политики, ведущей к тупику и развалу? Кому выгодно создание обстановки, которую психиатры называют ситуационным неврозом?

 

Крайне тревожная и в то же время запутанная ситуация в стране меня как вице-президента ставила перед очень нелегким идейным и нравственным выбором. С одной стороны, я понимал, что перемены в государстве необходимы, с другой — было очевидно, что Горбачев ведет «не туда». Ведь его первый лозунг «Да ешь ускорение!» предполагал быстрое развитие науки и техники, промышленности и сельского хозяйства, образования и социальной сферы. Кто же из нас мог бы этому противиться! Но к чему это все привело? Ни к чему. Или вернее, ни к чему хорошему.

Как ни тошно и стыдно в этом признаваться — из членов Политбюро и Совета безопасности СССР я был последним искренне верившим в то, что президент необъятной державы просто по определению не может быть пустым, ничтожным человеком, что рано или поздно он дарованную ему власть использует во благо страны. Эти иллюзии были настолько сильны, что на заседаниях Политбюро, открыто заявляя об ущербности «государственного курса», я тем не менее пытался защищать генсека от резких выпадов со стороны его политических оппонентов.

Более того, первоначально «операцию ГКЧП» ее инициаторы (прежде всего В.А. Крючков и О.С. Шенин) планировали провести в апреле 1991-го, когда Горбачев находился с визитом в Японии. Но мне удалось от говорить их от радикальных действий, представлявшихся тогда неоправданными, чересчур авантюрными. У меня тогда еще теплилась надежда на то, что президент — не «совсем пропащий человек», что его еще можно как-то образумить... Надо ли объяснять, какова была степень моего разочарования после всего того, что произошло в 1991 году?

Уже находясь в «Матросской тишине», я прочитал «фундаментальную» книгу Горбачева с характерным названием «Перестройка и новое политическое мышление для нашей страны и всего мира». И нашел в этом «труде» столько логических нестыковок, демагогических «вольностей» и глупостей, что не смог пересилить в себе желания разукрасить поля этой книжки всевозможными бранными эпитетами и комментариями. Особенно же раздражали беспрецедентно фальшивые горбачевские сентенции, вроде следующих:

«Все свои успехи и ошибки мы измеряем социалистическими мерками. Тем, кто надеется, что мы свернем с социалистического пути, предстоит глубокое разочарование... Все, что укрепляет социализм, — ко всему этому мы будем прислушиваться, со всем этим мы будем считаться. А с чуждыми социализму тенденциями будем бороться, но, повторяю, в рамках демократического процесса... Роль центра ослаблять не хотим, иначе лишимся преимущества плановой экономики... При этом руководствовались ленинскими требованиями о единстве законности на территории всей страны, о необходимости не допускать ни тени отступления от наших законов».

Стоит ли тут что-то комментировать? По-моему, нет. Ну разве что стоит мимоходом упомянуть об изумительных признаниях последнего советского генсека, сделанных после Августа-91. Оказывается, «в душе» этот «борец с чуждыми социализму тенденциями» ни когда и не был, по его собственным словам, коммунистом, а был самым что ни на есть убежденным социал-демократом. Надо понимать, что и общество в стране он стремился выстраивать социал-демократическое. Ну такое, например, как в Швеции или Финляндии. Или, на худой конец, как в его горячо любимой объединенной Германии, где он когда-то получил титул «лучшего немца».

22 августа 1991 г. выступление ГКЧП было ликвидировано. Его члены, а также ряд других деятелей (в том числе председатель Верховного Совета СССР А.И. Лукьянов) были арестованы (в 1994-м амнистированы Государственной думой Российской Федерации); Пуго покончил жизнь самоубийством. 23 августа указом Ельцина была приостановлена деятельность Компартии на территории РСФСР (запрещена 6 ноября).

(Энциклопедический словарь «История Отечества с древнейших времен до наших дней»)

В тюрьме у меня, само собой, хватало времени на размышления и на то, чтобы делать закономерные вы воды, обобщения. Я понял мотивы поведения первого и последнего Президента СССР — то, как он, лихорадочно цепляясь за власть после бесчисленных провалов в экономике, предпринимал еще более неадекватные, еще более чудовищные меры, приведшие в конечном итоге страну к полному краху.

Вспоминал, скорее невольно, пресловутую антиалкогольную кампанию с ярко выраженными признаками государственного маразма — все эти «безалкогольные» комсомольские свадьбы, сцены убийственных давок в очередях за спиртным, официальные сводки роста самогоноварения, наркомании и токсикомании, вырубленные драгоценные виноградники и прочие безрадостные картины простого общенародного бытия.

Всплывали в памяти и другие мрачные эпизоды позднесоветской действительности. Например, одновременное закрытие — якобы на ремонт — трех крупнейших табачных фабрик страны, вследствие чего ее «незадачливое» руководство вынуждено было ползать на коленях перед болгарами, прося самолетами отправить в Советский Союз самые обычные сигареты.

В Москве вдруг возникли небывалые (пожалуй, с военных лет) трудности со снабжением. Но вот ведь парадокс: уже через день после первых объявлений по радио и телевидению о создании ГКЧП в столичных магазинах откуда ни возьмись появились всевозможные «дефицитные» товары...

В СССР ширилось, «цвело и пахло» кооперативное движение. Оно что, помогло избавиться от осточертевшего всем продовольственного и промтоварного дефицита? Никак нет. Кооператоры очень быстро стали ассоциироваться у народа с легальными ворами и спекулянтами. Как-то меня пригласили в телепрограмму «Взгляд» для дискуссии с одним из «лидеров» кооперативного движения (а также одним из первых советских миллионеров) господином Тарасовым. Для чего позвали? Чтобы выставить неисправимым ретроградом и пригвоздить к «позорному столбу» (в этом качестве почему-то использовали конструкцию в виде креста). Эту высокую честь я заслужил своими высказываниями против создания кооперативов. Далеко не всех, конечно. А тех, что паразитировали на государственных предприятиях, использовали для своей наживы материальную, инфраструктурную базу крупных заводов и фабрик, а если и приносили государству и обществу какую-то пользу, то очень сомнительную, эфемерную, едва ли большую, нежели причиненный вред.

Вовсю развернулись силы, действовавшие под девизом «Чем хуже — тем лучше!», экономические, неприкрыто бандитские диверсии, как бы «специфично» это ни звучало, стали в наших городах заурядными явлениями. Доходило до того, что останавливали грузы с самой разной продукцией, двигавшиеся в столицу, и либо уничтожали их, либо заворачивали назад, к месту отправки.

Конечно, сказывались и объективные дисбалансы-диспропорции — прямые следствия застойной государственной экономики, но это не было «достаточным основанием» для потворствования всеобщему хаосу и криминальному накоплению капитала.

Все шесть лет перестройки под руководством М. Горбачева были временем большой болтовни и поистине вселенского обмана. Ни одна из заявленных целей перестройки не была реализована. Жизнь народа стремительно ухудшалась... Повсеместные саботаж, коррупция, рост антиобщественных проявлений усугублялись параличом власти на всех уровнях.

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

Понимая, что его «имидж» в глазах народа неизменно ухудшается, Горбачев приступил в конце 1980-х к спешной перестройке-перекройке политической системы. Следствием этого стали весьма популярные (по началу) телевизионные представления со Съезда на родных депутатов, полуфиктивные разоблачения коррумпированных партаппаратчиков, не приведшие к каким-либо серьезным последствиям, восхваленные на все лады мнимые внешнеполитические успехи.

Последних можно было добиться лишь двумя способами: действовать как знаменитый советский министр иностранных дел А.А. Громыко, получивший на Западе прозвище Мистер Нет, или уподобиться другому известному руководителю МИДа г-ну Козыреву, коего на том же Западе звали за его сговорчивость (точнее — позорное соглашательство) Мистер Да. Однако Козырев был не предшественником, а прилежным учеником-последователем Горбачева в постыдном деле сдачи национальных интересов.

Кстати, именно внешнеполитический фактор сыграл, по-видимому, первую роль в приснопамятном 1985 году, когда руководству компартии предстояло выбирать между основными кандидатами на освободившийся (после смерти Черненко) пост Генерального секретаря. Незадолго до этого Горбачев побывал в Великобритании и сумел завоевать расположение тогдашней «железной леди» Объединенного королевства Маргарет Тэтчер. Чем он ей приглянулся? Да все тем же — своей бесхребетностью. Она уже в то время поняла, что из Горбачева, как из воска, можно лепить все что угодно. Наши западные «партнеры» замолвили словечко за удобного для них советского партийного деятеля. И скорее всего это обстоятельство стало в какой то мере решающим при избрании генсека ЦК КПСС.

Во время следствия по «делу ГКЧП» меня пытались обвинить в измене Родине. Соответствующая статья Уголовного кодекса СССР (№ 64) предусматривала самое суровое наказание из возможных — смертную казнь. Но, спрашивается, каким образом мы могли выступить (причем безусловно отдавая себе отчет в этом) за подрыв обороноспособности страны, ее экономической безопасности, сознательного ухудшения здоровья граждан и тому подобное? Ведь такое обвинение даже «пристрастные», подневольные следователи воспринимали как нонсенс. Даже они прекрасно понимали, что ГКЧП создавался с прямо противоположными целями. Что же касается моего непосредственного участия в его недолгой работе, то как свидетельствовал в 1991-м, так и сейчас свидетельствую: передо мной стояла довольно простая дилемма. Я должен был либо войти в состав Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР, либо отказаться от этого и стать ренегатом, предателем по отношению к людям, стремившимся сохранить союзное государство.

Наши наиболее рьяные «оппоненты» пытаются вменить нам в вину, что ГКЧП не только не сохранил Советский Союз, но якобы стал главным и чуть ли не единственным виновником его развала. Подобные заявления, если бы не их абсурдность, можно было бы воспринять как некое признание нашей необычайно могущественной злой силы. Подумать только, огромное мощнейшее государство, которое ценой неимоверных усилий и многомиллионных жертв созидали и защищали в течение семи десятков лет наши предшественники, мы легко разрушили за три дня... Чушь, конечно же. Не за три дня и отнюдь не ГКЧП. А те, кто годами подпитывал тотальный кризис в стране — экономический, политический, социальный, кадровый, морально-нравственный, наконец. Самым пагубным и необратимым стало то, что доверие народа к власти было окончательно подорвано.

В Советском Союзе к моменту его распада, уже ни кого не боясь и не стесняясь, действовала «пятая колонна» — в форме «народных фронтов» и прочих антигосударственных, антисоветских и откровенно националистических объединений.

Травля партийных, советских, правоохранительных органов, невнятная (предательская по сути) политика руководства страны привели к тому, что на местах стали искать защиту от центра на путях изоляционизма, сепаратизма, национализма. Остановить процесс развития национализма могла только твердая власть и сила. Но ее-то Горбачев и не хотел использовать. В результате, начав с вопросов государственного языка, национальной культуры, реабилитации и призывов к покаянию, компенсациям, национально-территориальные образования перешли к требованиям об отделении.

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

Для М. Горбачева определяющим был принцип «разделяй и властвуй», а я бы добавил «продавай и предавай», ибо только он давал ему возможность удержаться у власти. В самом начале я считал, что Горбачев, начав перестройку, не имеет четких планов ее осуществления. И ошибался. Он имел эти планы, но не со знаком «плюс», т. е. в интересах великой страны и ее народа, а со знаком «минус», в интересах мировой «закулисы» и отечественной «пятой колонны»...

Основой стратегии Горбачева стало использование противостояния коммунистов и националистов. Республики, будучи завязанными своими производственными, управленческими решениями на центр и Россию, не могли объединиться против них, но и центр в лице Горбачева не хотел здравого урегулирования отношений с республиками...

В той нетерпимой для всякого нормального государственного руководства обстановке необходимость чрезвычайных мер не только назрела, но, увы, перезрела. Но если бы мы не выступили против той вакханалии, нас — по справедливости — следовало бы судить за преступную халатность, за невыполнение Присяги и Конституции.

Некогда в кругах наших политологов-«конспирологов» была расхожей и такая версия событий, предварявших Август-91. Состав членов ГКЧП, их возможные действия, а также «незавидная участь» были якобы заранее предопределены теми, кто двигал всеми более или менее важными фигурами на мировой шахмат ной доске. Дескать, многие кадровые назначения будущий Президент СССР Горбачев делал исключительно ради того, чтобы после неминуемого распада Советского Союза было на кого свалить вину за эту катастрофу. Такая версия при всей ее надуманности не лишена некоторых логических обоснований и даже... косвенных фактических подтверждений. Никогда не ощущал и сейчас не ощущаю себя в роли шахматной фигуры (будь то ферзь, ладья, слон или пешка), хитроумно по жертвованной в результате многоходовой комбинации. И все же некоторые так или иначе связанные с «конспирологической темой» обстоятельства и по сей день представляются весьма любопытными. И в какой то мере загадочными.

Первыми «просигнализировали» о назревавшем в советском руководстве «заговоре» американцы — госсекретарь Бейкер и посол в СССР Мэтлок. Они еще в июне 1991-го довели до Горбачева имевшиеся у них агентурные сведения, причем назвали даже фамилии потенциальных «заговорщиков». Реакция генсека была неестественно эмоциональной и «по-детски непосредственной». Прокричав что-то наподобие: «Ах негодяи, ну я им покажу!» — Горбачев невероятно быстро об этом «забыл» и в беседах с каждым из нас, будущих членов ГКЧП, ни словом о «заговоре» не обмолвился. Впрочем, если вдуматься, тут самое интересное, самое показательное — не какой-то шпионско-детективный подтекст, а дополнительные штрихи к образу «главного прораба перестройки»...

14 сентября 1991 г. следователь А. Фролов задает М. Горбачеву вопрос: «Явилась ли для Вас неожиданностью ситуация, возникшая 19 августа 1991 г.?» На что Горбачев немедленно ответил: «Полной неожиданностью». Лжесвидетельствует т. н. свидетель. В материалах «уголовного дела» ГКЧП есть показания бывшего министра иностранных дел СССР А. Бессмертных. Один из фрагментов этих показаний есть смысл прокомментировать.

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

20 июня 1991 г., находясь в Берлине, Бессмертных вернулся в советское посольство после встречи с американским госсекретарем Д. Бейкером. Совершенно неожиданно Бейкер ему позвонил и попросил подъехать для обсуждения очень сложного вопроса... Состоялась конфиденциальная встреча. По словам А. Бессмертных, Бейкер сказал: «Я только что получил из Вашингтона информацию... о том, что может быть попытка смещения Горбачева... Понятно, это дело деликатное, и нам нужно как-то такую информацию передать... Это вопрос срочный, и его нужно сейчас довести до сведения Горбачева». Договорились, что посол США Мэтлок срочно попросит о встрече с Горбачевым, а Бессмертных предупредит помощника Президента СССР Черняева о необходимости провести эту встречу незамедлительно...

Анализируя основные предпосылки гибели СССР, нельзя не учесть и фактор взаимоотношений Горбачева с Ельциным, которые я бы определил как эдакую обоюдную «зоологическую» ненависть. И это при том, что они выполняли, по сути, одну задачу — расшатывали, разрушали Советский Союз. Но, как говорили в то время, двум медведям в одной берлоге было слишком тесно.

Считаю, что Лигачев в свое время совершил колоссальную ошибку, пригласив Ельцина, работавшего первым секретарем Свердловского обкома партии, в Москву — сначала на должность заведующего отделом строительства, а потом и секретаря ЦК. Когда Ельцина избрали первым секретарем Московского горкома партии, он повел себя в полном соответствии с духом того времени и первым делом стал завоевывать «любовь масс». Об этих ельцинских фокусах (поездках в общественном транспорте и прочих «явлениях народу») писали много, и подробно рассказывать о них здесь вряд ли есть смысл. Гораздо важнее другое — тема соперничества Ельцина с Горбачевым. Ведь это соперничество, вылившееся в непримиримую борьбу за власть, в конечном счете было оплачено уничтожением Советской державы.

Горбачев не мог противопоставить сопернику свою внутреннюю силу, мощную энергетику, подобных достоинств у генсека-президента отродясь не водилось. Ельцин же способен был, как танк или бульдозер, переть напролом. И это качество, как видно, в значительной мере компенсировало все его недостатки как руководителя и как человека. То есть о какой то объективной, полезной для всего государства компенсации, конечно, речи идти не может, но на многих тогдашних партийных функционеров ельцинский напор-натиск действовал чуть ли не магически. Даже будучи изгнанным (в 1987 году) с поста первого секретаря МГК КПСС, Ельцин не ушел в политическое небытие, а стал ни много ни мало первым заместителем председателя Госстроя СССР.

Ничем особо выдающимся на должности провинциального секретаря, кроме, пожалуй, уничтожения Ипатьевского дома (в Свердловске — Ред.) — приюта последнего российского императора, Ельцин не отличился. Типичный партийный функционер с умеренным интеллектом. В целях искоренения наследия В.Гришина в партийной организации Москвы, Горбачев рекомендовал первым секретарем МГК КПСС Ельцина. На партийном учете в Москве состояли партийные организации всех центральных органов власти. За два года «ельцинского правления» московская партийная организация была почти разрушена. Во главе большинства московских райкомов и крупных парторганизаций остались люди Ельцина. Предав своего покровителя Лигачева, Ельцин развернул в Москве кампанию по его дискредитации. Естественно, с благословения Горбачева как главного заказчика. Пленум ЦК КПСС, обвинив Ельцина в раскольнической деятельности, рекомендовал освободить его от должности московского партийного «воеводы». М.Горбачев обеспечил Ельцину министерский пост в Госстрое СССР. Все привилегии и блага, против которых активно и громко боролся будущий Президент России, погрязший в роскоши, у него тогда сохранились. При минимальной загрузке на служебной работе, он активно использовал время для организационно-политической деятельности в своих интересах. М.Горбачев, считая, что контролирует через А.Яковлева формирование либеральной оппозиции, недооценил потенциальной опасности Б.Ельцина.

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

Борьба за власть в эти годы сконцентрировалась вокруг проблем, связанных с реформированием экономики. М.Горбачев и Б.Ельцин никогда не были крупными специалистами в экономике. Не понимали они и рыночных отношений, трудностей и проблем, связанных с переходом к ним. Они не понимали, что переход к рынку непосредственно затронет всех граждан, что рынок — вещь жесткая, а на первом этапе — и жестокая. Чтобы «смягчить» эту жестокость, было необходимо «встроить» в эти отношения социальные амортизаторы, которые смикшировали бы негативные последствия переходного периода. Противоречия М.Горбачева и Б.Ельцина по этому вопросу были не разногласиями в подходах и принципах, а лишь следствием столкновений интересов в процессе их борьбы за единоличную власть. Экономика страны стала заложницей политической борьбы за власть, что выражалось в требованиях «демократических ре форм против разрушения командно-административной системы», где каждый называл себя демократом-рыночником, а противника — консерватором, партократом, бюрократом...

В марте 1991 года прошел всесоюзный референдум. Власть спрашивала у многонационального народа, желает ли он и дальше жить в единой-неделимой Советской стране. И хотя пресловутые «центробежные тенденции» уже заявили о себе во весь голос, ни один здравомыслящий политик в СССР вслух не задавался вопросом: «Нужен нам этот Союз или не нужен?». Даже в тех республиках, в которых власти исподволь (а по рой и вполне открыто) поощряли националистические настроения, политически активные люди выступали в основном за конституционные реформы, но — в рамках единого союзного государства.

Зачем вообще потребовался означенный референдум, имелись для его проведения какие-то основания, помимо надуманных? Нет, не было для этого никаких серьезных оснований. Но даже если допустить, что имелись, то результаты всенародного опроса должны были поставить в этой истории вместо нелепого знака вопроса жирную точку: более трех четвертей граждан Советского Союза высказались за сохранение государства. Что должен был сделать глава этого Союза сразу после референдума? Организовать полноценный законотворческий процесс — для внесения в Конституцию СССР необходимых корректив, изменения устаревших законодательных принципов во взаимоотношениях республик и Центра. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять разумность, целесообразность и полезность именно такого шага.

Но Горбачев подобными критериями не руководствовался. Он втайне от остальных членов союзного правительства и в сговоре с поборниками всевозможных «суверенитетов» приступил к подготовке новых «договорных отношений» между республиками. Роль союзного Центра в соответствии с разработанными проектами этих «договоренностей» сводилась к ничтожному минимуму. Таким образом, СССР как единое государство обрекался на сугубо номинальное существование, по сути — на распад.

Создавая ГКЧП, мы стремились предотвратить запланированное «суверенитетчиками» подписание так называемого Союзного договора, призванного фактически упразднить на территории СССР прямое действие союзной Конституции и утвердить верховенство конституций республиканских. (К заключительной работе над «договором» Горбачев и руководители 9 союзных республик приступили уже в апреле 1991-го — на печально-скандально известной встрече в Ново-Огареве, из-за чего этот вероломный антисоветский, анти государственный процесс и получил название «Новоогаревского».)

Самый чувствительный удар по единству союзного государства нанесли российские (ельцинские) власти. Они приняли законодательные и подзаконные акты, недвусмысленно направленные против Основного закона СССР. Согласно этим сепаратистским решениям, наши граждане в случаях коллизий (противоречий) между союзной и республиканской конституциями обязаны были руководствоваться положениями второй. В противном случае людям грозили административные и даже уголовные наказания.

По тем же нормативно-правовым актам практически вся крупная собственность, находившаяся на территории республики (государственные предприятия и учреждения практически всех сфер народного хозяйства — тяжелой и легкой промышленности, агрокомплекса, науки, культуры, образования и т. д. и т. п.), оказывалась в подчинении у республиканского руководства. В ведении союзного государства не оставалось практически ничего.

Рушилась сложившаяся за многие десятилетия двухканальная налоговая система. Союзные республики переставали платить обязательные налоги в общую казну — на содержание единых вооруженных сил, правоохранительных органов, на фундаментальные научные исследования, наукоемкие производства и прочие высокозатратные «великодержавные» нужды.

В том, что на таком положении вещей настаивал Ельцин, ничего странного, разумеется, нет. Но почему на все это соглашался глава союзного государства Горбачев? Можно ли придумать какое-то разумное оправдание его соучастию в том заведомо губительном, геростратовском процессе? Лично я при всем желании не смог бы найти подобного оправдания.

Помнится, мне в то время пришлось поучаствовать в телевизионном диспуте с Русланом Хасбулатовым, незадолго до этого избранным председателем Верховного Совета РСФСР. Я прямо заявил своему визави: вы ведете дело к развалу Советского Союза. И Хасбулатов по сути ничего не возразил. (Он, естественно, напустил туману и пытался отрицать очевидное, но это по большому счету — пустое...) Да и что тут возразишь. Разве возможно в современном мире существование такого государства, которому не требуются свое имущество, своя Конституция (ОСНОВНОЙ ЗАКОН ПРЯМОГО ДЕЙСТВИЯ), своя крепкая налоговая база! Подобное государство — и не государство вовсе, а некий фантом, ми раж, «облако в штанах», как говорил Маяковский.

В противовес итогам референдума Совет министров РСФСР срочно принял 24 и 27 июня свои постановления, однозначно рассматривающие Россию как самостоятельное государство вне Советского Союза. Ельцинское руководство приняло решение о приоритете республиканских законов перед союзными...

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

Примеру Российской Федерации, успевшей принять «Декларацию о независимости» (читай от Советского Союза и других союзных республик), видя неспособность центральной власти остановить эти сепаратистские тенденции, последовали и другие союзные республики. Горбачев, продолжая за спиной Верховного Совета СССР и советского правительства «работу» над Союзным договором, сдавал сепаратистам и националистам одну позицию за другой.

18 июня 1991 г. Горбачев представил в Верховный Совет СССР проект Договора о Союзе Суверенных Государств (ССГ). Это был проект ликвидации СССР как единого федеративного государства, ликвидации социалистического строя и Советов народных депутатов как основы демократического народовластия. Нарушения Конституции СССР и законов СССР приняли со стороны президента страны — гаранта ее Конституции — характер государственной измены, влекущей за собой особо серьезное наказание, предусмотренное Уголовным кодексом.

Представленный Горбачевым проект Договора о Союзе Суверенных Государств был настолько откровенно антиконституционным, противоречащим решению Съезда народных депутатов СССР и итогам всенародного референдума, антигосударственным и антинародным, что даже последующий Верховный Совет СССР восстал против этого «документа», слепленного Горбачевым и его подельниками за спиной народа.

После длительных дискуссий Верховный Совет принял постановление «О проекте Договора о Союзе Суверенных Государств», в котором высказался за его коренную доработку, создал союзную делегацию, обязав ее провести согласование с республиками и подписание переработанного Договора на Съезде народных депутатов СССР. Союзную делегацию Горбачев даже ни разу не собрал. Вместо этого в августе 1991 г., находясь в Форосе, он рассылает новый проект собственного сочинения и беспринципных уступок под грифом «совершен но секретно»... Он начинает придумывать сценарий подписания «Договора».

20 августа 1991 г. это подписание должно было начаться, но союзная делегация должна была его подписать в середине сентября...

Мне было абсолютно ясно, что после 20 августа 1991 г. Советский Союз перестанет существовать. Это была одна из причин моего участия в создании ГКЧП...

Почему наше многонациональное общество почти никак не препятствовало «центробежным тенденциям»? По-видимому, оно очень плохо представляло себе, во что эти «процессы» могут вылиться. Российские «демократы» и их «товарищи» в других национальных республиках весьма умело использовали пафосную риторику, призывая бороться за независимость, «свободу, равенство, братство», гражданские права и тому подобное. А что им противопоставили мы, их противники? В основ ном непривлекательные, вовсе «не зажигательные» (хотя и абсолютно справедливые) обвинения в антиконституционных действиях. Слово «антиконституционный» наводит на простых, далеких от юриспруденции граждан скуку. Сторонникам сохранения союзного государства надо было вооружиться яркой, по-настоящему «митинговой» лексикой, использовать в адрес сепаратистов более понятные народу (где-то, может быть, даже и «крепкие русские») выражения. Но, увы, как говорят немцы, «самые хорошие мысли приходят всегда с опозданием»...

Бумеранг обвинений в антиконституционных действиях ударил по нам в недолгие дни существования ГКЧП. Трудно спорить с утверждением о том, что наш Комитет не был предусмотрен союзной Конституцией. И тем не менее его создание было последним и, пожалуй, единственным способом для спасения и самой Конституции, и государства, в котором она была принята.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 1 ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ПО ЧРЕЗВЫЧАЙНОМУ ПОЛОЖЕНИЮ В СССР

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР

В целях защиты жизненно важных интересов народов и граждан Союза ССР, независимости и территориальной целостности страны, восстановления законности и правопорядка, стабилизации обстановки, преодоления тяжелейшего кризиса, недопущения хаоса, анархии и братоубийственной гражданской войны Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР постановляет:

19 августа 1991 г.

1. Всем органам власти и управления Союза ССР, союзных и автономных республик, краев, областей, городов, районов, поселков и сел обеспечить неукоснительное соблюдение режима чрезвычайного положения в соответствии с Законом Союза ССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» и постановления ми ГКЧП СССР. В случаях неспособности обеспечить выполнение этого режима полномочия соответствующих органов власти и управления приостанавливаются, а осуществление их функций возлагается на лиц, специально уполномоченных ГКЧП СССР.

2. Незамедлительно расформировать структуры власти и управления, военизированные формирования, действующие вопреки Конституции СССР и законам СССР.

3. Считать впредь недействительными законы и решения органов власти и управления, противоречащие Конституции СССР и законам СССР.

4. Приостановить деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений, препятствующих нормализации обстановки.

5. В связи с тем, что Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР временно берет на себя функции Совета Безопасности СССР, деятельность последнего приостанавливается.

6. Гражданам, учреждениям и организациям незамедлительно сдать незаконно находящиеся у них все виды огнестрельного оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ, военной техники и снаряжения. МВД, КГБ и Министерству обороны СССР обеспечить строгое выполнение данного требования. В случаях отказа — изымать их в принудительном порядке с привлечением нарушителей к строгой уголовной и административной ответственности.

7. Прокуратуре, МВД, КГБ и Министерству обороны СССР организовать эффективное взаимодействие правоохранительных органов и Вооруженных Сил по обеспечению охраны общественного порядка и безопасности государства, общества и граждан в соответствии с Законом СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» и постановлениями ГКЧП СССР. Проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок не допускается. В необходимых случаях вводить комендантский час, патрулирование территории, осуществлять досмотр, принимать меры по усилению пограничного и таможенного режима. Взять под контроль, а в необходимых случаях под охрану, важнейшие государственные и хозяйственные объекты, а так же системы жизнеобеспечения. Решительно пресекать распространение подстрекательских слухов, действия, провоцирующие нарушения правопорядка и разжигание межнациональной розни, неповиновение должностным лицам, обеспечивающим соблюдение режима чрезвычайного положения.

8. Установить контроль над средствами массовой информации, возложив его осуществление на специально создаваемый орган при ГКЧП СССР.

9. Органам власти и управления, руководителям учреждений и предприятий принять меры по повышению организованности, наведению порядка и дисциплины во всех сферах жизни общества. Обеспечить нормальное функционирование предприятий всех отраслей народного хозяйства, строгое выполнение мер по сохранению и восстановлению на период стабилизации вертикальных и горизонтальных связей между субъектами хозяйствования на всей территория СССР, выполнение установленных объемов производства, поставок сырья, материалов и комплектующих изделий. Установить и поддерживать режим строгой экономии материально-технических и валютных средств, разработать и проводить конкретные меры по борьбе с бесхозяйственностью и разбазариванием народного добра. Решительно вести борьбу с теневой экономикой, неотвратимо применять меры уголовной и административной ответственности по фактам коррупции, хищений, спекуляции, сокрытия товаров от продажи, бесхозяйственности и других правонарушений в сфере экономики. Создать благоприятные условия для увеличения реального вклада всех видов предпринимательской деятельности, осуществляемых в соответствии с законами Союза ССР, в экономический потенциал страны и обеспечение насущных потребностей населения.

10. Считать несовместимой работу на постоянной основе в структурах власти и управления с занятием предпринимательской деятельностью.

11. Кабинету Министров СССР в недельный срок осуществить инвентаризацию всех наличных ресурсов продовольствия и промышленных товаров первой необходимости, доложить народу, чем располагает страна, взять под строжайший контроль их сохранность и распределение. Отменить любые ограничения, препятствующие перемещению по территории СССР продовольствия и товаров народного потребления, а также материальных ресурсов для их производства, жестко контролировать соблюдение такого порядка. Особое внимание уделить первоочередному снабжению дошкольных детских учреждений, детских домов, школ, средних специальных и высших учебных заведений, больниц, а также пенсионеров и инвалидов. В недельный срок внести предложения об упорядочении, замораживании и снижении цен на отдельные виды промышленных и продовольственных товаров, в первую очередь для детей, услуги населению и общественное питание, а также повышении заработной платы, пенсий, пособий и выплат компенсаций различным категориям граждан. В двухнедельный срок разработать мероприятия по упорядочению размеров заработной платы руководителей всех уровней государственных, общественных, кооперативных и иных учреждений, организаций и предприятий.

12. Учитывая критическое положение с уборкой урожая и угрозу голода, принять экстренные меры по организации заготовок, хранения и переработки сельхозпродукции. Оказать труженикам села максимально возможную помощь техникой, запасными частями, горюче-смазочными материалами и т. д. Незамедлительно организовать направление в необходимых для спасения урожая количествах рабочих и служащих предприятий и организаций, студентов и военнослужащих на село.

13. Кабинету Министров СССР в недельный срок разработать постановление, предусматривающее обеспечение в 1991 — 1992 годах всех желающих городских жителей земельными участками для садово-огородных работ в размере до 0,15 га.

14. Кабинету Министров СССР в двухнедельный срок завершить планирование неотложных мероприятий по выводу из кризиса топливно-энергетического комплекса страны и подготовке к зиме.

15. В месячный срок подготовить и доложить народу реальные меры на 1992 год по коренному улучшению жилищного строительства и обеспечения населения жильем. В течение полугода разработать конкретную программу ускоренного развития государственного, кооперативного и индивидуального жилищного строительства на пятилетний срок.

16. Обязать органы власти и управления в центре и на местах уделять первоочередное внимание социальным нуждам населения. Изыскать возможности существенного улучшения бесплатного медицинского обслуживания и народного образования.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 2 ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ПО ЧРЕЗВЫЧАЙНОМУ ПОЛОЖЕНИЮ В СССР О ВЫПУСКЕ ЦЕНТРАЛЬНЫХ, МОСКОВСКИХ ГОРОДСКИХ И ОБЛАСТНЫХ ГАЗЕТ

В связи с введением с 19 августа 1991 г. в Москве и на некоторых других территориях Союза Советских Социалистических Республик чрезвычайного положения и в соответствии с пунктом 14 статьи 4 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР постановляет:

1. Временно ограничить перечень выпускаемых центральных, московских городских и областных общественно-политических изданий следующими газетами: «Труд», «Рабочая трибуна», «Известия», «Правда», «Красная звезда», «Советская Россия», «Московская правда», «Ленинское знамя», «Сельская жизнь».

2. Возобновление выпуска других центральных, московских городских и областных газет и общественно политических изданий будет решаться специально созданным органом ГКЧП СССР.

 

ВОПРОСЫ POST SCRIPTUM

— Геннадий Иванович, расскажите, пожалуйста, вкратце о своих самых «ярких» впечатлениях от тюрьмы. И так же вкратце поведайте о второй составляющей известной пословицы — о вашей «суме». Ведь по сравнению с абсолютным большинством представителей бывшей советской элиты вы, можно сказать, нищий. Ни машины, ни особняка, ни каких иных атрибутов «обеспеченной жизни»...

— Начну с ответа на вторую часть вопроса и скажу банальную вещь: не в деньгах счастье. Действительно, я не владею ни тем, что вы назвали, ни счетами в банках, ни чековыми книжками, ни акциями предприятий-монополистов. В нашем с супругой распоряжении обычная «советская» квартира да простенький дачный дом на шести сотках в садово-кооперативном товариществе. И меня это вполне устраивает. Бывало и похуже. Например, когда вышел из тюрьмы, «по понятным причинам» много лет нигде не мог трудоустроиться. И все же в 2002 году Валерий Александрович Квартальнов (ныне покойный), ректор Международной академии туризма, предложил мне место преподавателя в созданном им вузе. С тех пор там и работаю, за что этому прекрасному человеку буду по гроб жизни благодарен.

Что до тюрьмы, то ведь и в ней худо-бедно существовать можно. Меня она нисколько не надломила, не деморализовала. Самые же «яркие», как вы выразились, самые незабываемые впечатления связаны с арестом и первыми днями неволи. В шесть утра 22 августа в мой кремлевский кабинет заявился генпрокурор РСФСР Степанков в сопровождении двух громил-оперативников. Они доставили меня в республиканскую прокуратуру (хотя еще союзная действовала) и передали «из рук в руки» следственной бригаде. Последовал многочасовой допрос — до позднего вечера. Следователи оказались в общем-то неплохими ребятами, сходили куда-то во время допроса и принесли мойву с хлебом, дали поесть. В девять вечера меня снова повезли — куда и зачем не сказали. По прибытии узнал: кашинский следственный изолятор в Тверской области. Оказался в одной камере с рэкетиром, неплохим, в сущности, парнем.

26 августа ночью перевезли в «Матросскую тишину», где уже находились остальные гэкачеписты. Посадили в одну камеру со «стукачом», который «позиционировал» себя как насильника — старый, испытанный прием, используемый в отношении тех, у кого нужно получить «признательные показания». После туда подселили еще одного арестанта, пробывшего, правда, в той камере недолго. Ему на смену привели пожарного Юру, погоревшего на взятке в 3 тысячи рублей... Поначалу условия несколько угнетали: бивший в глаза свет от круглосуточно горевшей лампочки, жесткий тюремный режим и пр. Но привык понемногу...

— В своих прежних беседах с журналистами вы не раз высказывали сомнения в том, что Б.К.Пуго застрелился. Что вас заставило усомниться в правдивости официальной версии?

— Накануне ареста, когда уже было всем ясно, что «наша песенка спета», мы с какой-то спокойной (чтобы не сказать «веселой») обреченностью болтали с Борисом Карловичем по телефону — около 9 часов вечера 21 августа. Я ему из Кремля (где, как Гитлер в бункере, просидел все три «чрезвычайных» дня): «Ты баул собрал? Небось уже завтра твои коллеги «попросят» нас проследовать с ними...» А он, находясь в своей квартире: «Да вон Валюха собирает потихоньку. Сухарей только не успел насушить, больно быстро все закончилось». Прозвучавшее на следующее утро в электронных СМИ сообщение о том, что Борис и Валентина Пуго застрелились, меня как обухом по голове ударило. И, конечно, несколько поразили обстоятельства, при которых осуществлялся арест. То, что арестовывать министра внутренних дел СССР пришли высокопоставленные чины КГБ, МВД и прокуратуры, в общем-то нормально. Но что делало на этом «представлении» частное лицо по фамилии Явлинский?..

— О том, кто виноват в распаде СССР, мы в общем и целом выяснили. И все-таки поклонников Ельцина и Горбачева едва ли убедят ваши аргументы. Они все равно будут прибегать к сослагательному наклонению и настойчиво твердить: «А вот если бы ГКЧП не сорвал под писание Союзного договора, то СССР, пусть и в другом обличье и в другом качестве, удалось бы сохранить».

— Мы, наверное, как-то помешали подписать этот пресловутый договор. Но только 20 августа 1991 года. И хотя, повторюсь, уже само это подписание ставило крест на союзном государстве, допустим на минуточку, что Союзный договор, по большому счету, был полезен народам нашей страны. Кто мешал его подписать в сентябре или октябре? Да почему бы и не в конце августа! Мы, «путчисты», находились в тюремных камерах, самое время им, подписантам, было отпраздновать по беду демократии и после веселых победных застолий приступить к формированию Союза Суверенных Государств. Но никому это было не нужно. Все республиканские руководители доживавшего последние дни СССР прекрасно знали, что мыльный пузырь ССГ лопнет едва ли не в тот же день, когда его надуют. Ельцинский советник Бурбулис признавался, что еще в начале 1991 года они (то есть Ельцин и представители властей других союзных республик) планировали создавать именно то, что впоследствии получило название «СНГ». А это, с точки зрения государственного строительства, не просто ни то ни се, но абсолютное ничто...

— Упомянутая вами остановка сразу трех крупнейших табачных фабрик, две из которых находились (и по сей день находятся) в Москве, некоторые «мероприятия» в рамках пресловутой антиалкогольной кампании и многие другие рукотворные происшествия тех лет даже в глазах совершенно несведущих в политике граждан отнюдь не выглядели следствиями головотяпства, бесхозяйственности. Всем был очевиден злой умысел как чуть ли не единственная причина этих негодяйств. И, конечно же, правомерен вопрос: кто стоял за всеми подобными экономическими диверсиями в СССР? Горбачев? Какая-то неведомая нам тайная сила? Ведь, согласитесь, эти государственные преступления вполне подпадали под самые суровые статьи тогдашнего Уголовного кодекса и могли повлечь за собой не только длительные сроки заключения, но и высшую меру для злоумышленников? Отчего же они так рисковали? Кто дал им гарантии неприкосновенности?

— Детально прояснить ситуацию, пожалуй, мо гут лишь те, кто в эту широкомасштабную преступную деятельность был вовлечен. А эти деятели, как вы понимаете, откровенничать на сей счет не станут. Ясно одно: у Горбачева были все необходимые полномочия для того, чтобы подобные диверсии в стране пресечь. Не пресек. Не смог или не захотел? Если не смог, то почему? Если не захотел, то по какой причине? Понятно, что гигантский механизм разрушения экономики, основ государственности, права, социальной жизни был управляемым. А откуда он управлялся — из Кремля или какого-нибудь «Бильдербергского клуба» — наверное, все-таки не суть важно...

— В.А. Крючков рассказывал вам нечто такое, что до сих пор неизвестно российской общественности?

— Извините, как говорится, без комментариев...

— Почему?

— Закон запрещает публично отвечать на подобные вопросы, а я человек, несмотря ни на что, законопослушный. Это во-первых. Во-вторых, прекрасно осознавая, что далеко не все бывшие или нынешние представители государственного руководства соблюдают правила о неразглашении засекреченной информации, я, тем не менее, себе такого позволить не могу. Может, и хочется поделиться с согражданами кое-какими интересными для них сведениями, но, увы, не каждому это в нашем «демократическом» государстве позволено. Меня же, честно признаюсь, перспектива долгих, «за душевных» бесед с прокурорами и следователями во все не прельщает. Возраст уже не тот, да и здоровье...

— Одна из довольно распространенных версий, касающихся взаимоотношений Горбачева и Ельцина, гласит о том, что их вражда была хорошо срежиссирована. Ну то есть, возможно, они и недолюбливали друг друга, однако действовали вполне синхронно, по одному зло вещему плану. Вы можете опровергнуть такие догадки?

— А они и действовали по одному плану, делали «общее дело». Однако в то, что Горбачев с Ельциным искусно, мастерски играли роли непримиримых взаимных врагов, сам не верю и верить никому не сове тую. Их самая настоящая, обоюдная, лютая неприязнь была хорошо известна всем, кто их хоть немного знал. Для подтверждения этого приведу пример из собственной «биографии». Как-то раз под началом Горбачева мы проводили заседание Совета безопасности. Оно было рассчитано примерно на 40 минут (генсек собирался на какую-то встречу) и носило скорее формальный характер, то есть вполне можно было и без него обойтись. Так вот, перед этим дежурным мероприятием я предложил В.А.Крючкову эдакое шутейное пари, заявив: спорим, дескать, я сорву это заседание. Владимир Александрович согласился поставить бутылку коньяка на то, что у меня ничего не получится. Как только начали заседать, я обратился к Горбачеву: «Михаил Сергеевич, прежде чем перейти к повестке дня, хотел бы вот что спросить: до каких пор будем терпеть безобразия Ельцина? Неужели его никак приструнить невозможно!». И тут, как говорится, Горбачева понесло. Он все 40 минут посвятил рассказу о том, кто такой Ельцин, и даже чуть было на свою запланированную встречу не опоздал. Крючков с тех пор мне остался должен коньяк... Ну да ничего, «там» встретимся — сочтемся.

 

РЕТРОСПЕКТИВА

Олег Капитанов. Интервью с Г.И. Янаевым. «Ленинская смена», Нижний Новгород, 27 февраля 1993 г.

— Анатолий Лукьянов писал в тюрьме стихи, Валентин Павлов — статьи в газету, кто-то другой вел дневник. Вы тоже брались за ручку?

— В «Матросской тишине» я вел дневник. Но это отдельные, необработанные записи. Сейчас хочу написать книгу, где назову все вещи своими именами — кто все же изменник Родины и кто и как развалил Союз...

— Ходили слухи, что к заключенным по делу ГКЧП в «Матросской тишине» применялись насильственные меры медицинского воздействия.

— Поначалу мне давали какие-то непонятные таблетки, якобы для успокоения. Я их принимал недолго, потом отказался. Кстати, семье сразу передал: если вам скажут, что я покончил жизнь самоубийством или был застрелен при побеге, — не верьте. Это на всякий случай. Если говорить о медицинском воздействии... Не знаю... Но если люди выходят из тюрьмы с теми болезнями, которых не было, это о чем-то говорит...

— Что вы можете сказать о самоубийствах Пуго и Ахромеева?

— Когда я уже знал, что Горбачев приказал арестовать весь ГКЧП, то спокойно сидел у себя в кремлевском кабинете и ждал. Телефоны еще работали. Созвонились с Борисом Карловичем Пуго. Тот тоже ждал ареста, был спокоен. Разговор состоялся за несколько часов до его гибели. Я не верю в то, что этот мужественный человек, которого я знал многие годы, мог вот так запросто застрелиться, тут разбираться надо. Не верю и в то, что Ахромеев — патриот, защитник Родины — мог наложить на себя руки...

А вообще Боря и Миша (Ельцин и Горбачев. — Ред.) хотели нас как можно быстрее арестовать, чтобы не допустить на Съезд народных депутатов СССР. Неизвестно, приняли бы депутаты решение о самороспуске, если бы там были мы.

Андрей Ванденко. Десять вопросов Геннадию Янаеву. «Новый взгляд», Москва, начало декабря 1992 г.

— Кроме объективных причин, что еще может вызвать, по-вашему, столь резкое ухудшение здоровья практически у всех подследственных по делу ГКЧП?

— Я, естественно, не имею возможности общаться со своими товарищами по «Матросской тишине», поэтому об ухудшении здоровья ряда из них я узнал из печати. По состоянию здоровья следствие вынуждено было освободить из-под стражи В.Болдина и О.Шенина. Уже несколько раз побывал в больнице А.Лукьянов. Сейчас он снова, как и маршал Д.Язов, находится в больнице. Плохо себя чувствуют, катастрофически теряют в весе О.Бакланов, Плеханов. Из-за фронтовых ран и болезни практически не ходит на прогулки В.Варенников. Я лично считаю, что безнравственно держать под стражей боевого генерала, пронесшего в 1945 году по Красной площади Знамя Победы, вся вина которого в том, что он был в группе участников форосской беседы, а из Киева прислал пару телеграмм с требованием навести порядок в Москве. Эта политическая месть новых руководителей не имеет убедительного объяснения. Уверен, что суд, если он будет независимым, оправдает В.Варенникова.

Меня очень взволновало опубликование в прессе заявления дочери А.Лукьянова Елены о том, что «сейчас медицина уже заводит разговоры, что Лукьянов может сойти с ума. На днях ему в первый раз приводили психиатра. Вы понимаете, что происходит? Одних уморят неизвестно какими таблетками, потому что своих лекарств им пить не дают. Других упрячут в психушки». Если это так, то правовой произвол умножится и на кое-что пострашнее. Лично я готов к любому развитию событий. Не удивлюсь ничему. Могу предположить, что ухудшение состояния здоровья практически у всех моих товарищей — это следствие длительного содержания в тюрьме. Отсутствие квалифицированной медицинской помощи, пыльный воздух закрытого помещения, в котором мы находимся 23 часа в сутки, ограниченность движения, пища, общая атмосфера, моральный террор в средствах массовой информации, чувство несправедливости, невозможность что-либо доказать следствию — все это влияет очень негативно. Надо учитывать, что речь идет о людях в возрасте, с уже подорванным здоровьем. Ведь они прожили не безмятежную жизнь в тиши кабинетов, работая с 9 до 6, из редка «на кухне» поругивая власти. Они активно работали, не считаясь со временем и здоровьем, по укреплению того государства, которое успешно развалили «новые люди» и собственность которого, накопленную трудом, потом и кровью нескольких поколений, вожделенно делят властные структуры.

Владимир Весенский. «Литературная газета», 11 — 17 августа 1999 г.

— Как обошлась с вами тюрьма?

— Тюремная служба относилась так, как положено, следили, чтобы соблюдал режим, водили на допросы, прогулка — раз в день. Дворик размером с эту комнату, маленький, но есть скамейка, можно размяться, отжаться, держать себя в форме. Передачи раз в месяц. У меня был очень хороший адвокат. Очень грамотный и добрый человек. Носил мне сигареты. Потом жена снабжала. В первое время пришлось курить «Приму» — на 30 рублей «Яву» не купишь. Жена стала носить «Яву», но в тюрьме свои законы. Фильтр охрана отламывала: как бы что не передали в сигаретах. Крючкова ведь пытались отравить. Врачи его еле отходили.

Для ведения следствия создали бригаду в 200 следователей. Все с периферии, но не из Нижнего Новгорода: я-то из Нижнего. Они работали с неделю, а потом многим становилось ясно, что дело заказное, и они уходили пачками. По Процессуальному кодексу мы, подследственные, должны с ними знакомиться и подписывать об этом протокол. Почти каждую неделю мы и знакомились с новыми следователями. Членов ГКЧП обвиняли по одной статье, а меня по трем: измена Родине, превышение полномочий и должностной подлог.

Следствие затягивалось. Становилось ясно, что измену Родине мне не вменить... Наконец приняли решение выпустить под подписку о невыезде. Эйфории от освобождения я не испытывал. Приехал домой, а там ждут журналисты. Иностранные в основном. Я от заявлений отказался. Не до того было. Как дамоклов меч висел процесс. До конца его не довели. Объявили амнистию...

В.Рыньков. Геннадий Янаев: загадка эпохи. Нижний Новгород, 2003 г.

— Сейчас вышло столько мемуаров. А где ваши?

— Мемуары выпускают люди, которые или подводят итог жизни, или в чем-то оправдываются. Я пока хочу еще пожить, а оправдываться... Я виноват перед народом в том, что не сумел сделать того, к чему так стремился. Вот это главное. И с этим я живу каждый Божий день. Понимаете? Мне жаль Родину, которая все еще пытается быть великой, но после распада Союза не может заставить мир с собой считаться. Со слабыми не считаются.

 

Знал ли Горбачев о том, что представители высшего руководства СССР были преисполнены решимости прибегнуть к чрезвычайным мерам в стране, до лета 1991 года — до того, как президента и генсека ЦК советской компартии любезно проинформировали об этих намерениях его друзья американцы. Знал. Мы еще во втором полугодии 1990-го не раз и не два обращались к нему: дескать, Михаил Сергеевич, государство валится, надо его срочно подпирать, и подпоры эти должны быть отнюдь не бутафорскими. И тогда же Горбачев дал указание подготовить проекты введения в Советском Союзе чрезвычайного положения. На рассмотрение президента были представлены четыре таких проекта: о введении ЧП в Москве и некоторых других регионах, о введении ЧП по всей стране, о введении прямого президентского правления в Москве и отдельных территориях, о введении прямого президентского правления на всей территории Советского Союза.

Детально ознакомившись со всеми этими вариантами, генсек отреагировал в присущем ему стиле, и все же, как нам тогда казалось, достаточно адекватно. Скороговоркой пробормотал что-то вроде: «Хорошо, хорошо, но еще не время...».

А между тем это «не время» (то есть 1990-й и вся первая половина 1991-го) сопровождалось такими мощными экономическими, политическими и социальными катаклизмами, что только клинический идиот мог не понимать, к чему все это должно было привести (и в конечном итоге привело). Даже буржуазно-антикоммунистическая газета «Коммерсант» (тогда она была именно таковой), то ли кликушествуя, то ли по-своему «анализируя», выдавала на редкость тревожные пассажи и комментарии. Например, такие:

«Патовая ситуация не может продолжаться бесконечно — как свидетельствует опыт истории. Вакуум власти чаще всего сменяется диктатурой... Все это может вылиться в попытку построения «казарменного социализма», модель которого определяется относительной свободой предпринимательской деятельности при высоких налогах, жестких санкциях за невыполнение договорных обязательств и «контроле за мерой труда и потребления». Естественно в сочетании с ограничением политических свобод и «сильной исполнитель ной властью». И вряд ли кто-нибудь сейчас сможет ответить на вопрос, как долго мы проживем в такой казарме».

Не принимая всерьез расхожие по тем временам страшилки насчет казармы и диктатуры, трудно не согласиться с общим, так сказать, диагнозом: ситуация 1990 — 1991 годов объективно требовала введения в стране чрезвычайных мер.

В середине июня на заседаниях Верховного Совета СССР с докладами о положении в государстве и обществе выступили председатель правительства В.Павлов, министр обороны Д.Язов, председатель КГБ В.Крючков и министр внутренних дел Б.Пуго. Павлов докладывал на открытом заседании, доступном для прессы, руководители силовых структур — на закрытом. Несмотря на сухость формулировок, содержавшихся в этих выступлениях, депутатам было совершенно понятно: ключевые персоны союзного правительства били в набат.

Т. н. «демократическая пресса» подняла гвалт, пытаясь представить доклад В.Павлова о кризисном положении в стране и требующихся мерах по его преодолению как попытку возврата к тоталитаризму, как репетицию переворота. Правда, при этом никто не озаботился вместо инсинуаций, догадок опубликовать этот доклад, чтобы каждый мог понять, чего хочет правительство. А хотело оно приступить к осуществлению неотложных мер — в том случае, если бы парламент предоставил кабинету министров соответствующие полномочия: право законодательной инициативы, право принимать решения нормативного характера при реализации экономических программ, законную возможность для организации централизованной, независимой налоговой службы по всей стране, возможность восстановить единство банковской системы, право создания единой общесоюзной службы по борьбе с организованной преступностью... Павлову в удовлетворении его справедливых просьб Верховный Совет отказал...

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

В докладах Язова, Крючкова и Пуго шла речь о фактах подрыва извне экономической, политической, оборонной безопасности с помощью коллаборационистов, прямых агентов и пособников внутри страны.

Реальность такова, что наше Отечество находится на грани катастрофы. То, что я буду говорить вам, мы пишем в наших документах Президенту и не скрываем существа проблем, которые мы изучаем. Общество охвачено острым кризисом, угрожающим жизненно важным интересам народа, неотъемлемым правам всех граждан СССР, самим основам Советского государства. Если в самое ближайшее время не удастся остановить крайне опасные разрушительные процессы, то самые худшие опасения наши станут реальностью. Не только изъяны прошлого и просчеты последних лет привели к такому положению дел. Главная причина нынешней критической ситуации кроется в целенаправленных, последовательных действиях антигосударственных, сепаратистских и других экстремистских сил, развернувших непримиримую борьбу за власть в стране.

(Из выступления В.А.Крючкова на закрытом заседании Верховного Совета СССР 17 июня 1991 г.)

Откровенно игнорируя общенациональные интересы, попирая Конституцию и законы Союза СССР, эти силы открыто взяли курс на захват власти в стране...

В некоторых регионах гибнут сотни ни в чем не повинных людей, в том числе женщины, старики, дети. Тщетно взывают к проявлению политического разума, к справедливости сотни тысяч беженцев.

Пока мы рассуждаем об общечеловеческих ценностях, демократических процессах, гуманизме, страну захлестнула волна кровавых межнациональных конфликтов. Миллионы наших сограждан подвергаются моральному и физическому террору. И ведь находятся люди, внушающие обществу мысли, что все это — нормальное явление, а процессы развала государства — это благо, это созидание.

Резко усилились процессы дезинтеграции экономики, нарушены складывавшиеся десятилетиями хозяйственные связи, тяжелейший ущерб на несли народному хозяйству забастовки...

Все более угрожающие масштабы приобрела преступность, в том числе организованная. Она буквально на глазах политизируется и уже непосредственно подрывает безопасность граждан и общества. Недовольство народных масс ситуацией в стране находится на критическом уровне, за которым возможен небывалый по своим последствиям социальный взрыв. О стремительном скатывании общества к этой опасной черте свидетельствует настроение простых тружеников. Они первыми испытывают на себе последствия кризиса и в политике, и в экономике. Все отчетливее проявляются апатия, ощущение безысходности, неверие в завтрашний день и даже какое-то чувство обреченности. А это очень тревожный симптом. Ясно, что такая пассивность на руку политиканам, теневикам, коррумпированным элементам, рвущимся к власти. При таком положении любой лозунг может обрести в нашей стране свою почву...

Конечно, причина нынешнего бедственного положения имеет прежде всего внутренний характер. Но нельзя не сказать и о том, что в этом направлении активно действуют и определенные внешние силы....

Во время этих докладов я возвращался из Германии. Когда ехал из Внукова, в машине раздался телефонный звонок. Звонил председатель союзного Верховного Совета А.И.Лукьянов: «Геннадий Иванович, завтра на нашем заседании продолжим острые дискуссии по темам докладов руководителей правительства. Нужно, чтобы вы приняли участие в этом обсуждении». «Ну надо, так надо, — ответил Лукьянову и тут же спросил: — А Горбачев в курсе?» — «Разумеется».

На следующий день пришел в парламент и чуть ли не с порога попал под перекрестный обстрел-допрос со стороны депутатов. Они, не имея возможности задать свои вопросы непосредственно президенту, как видно, решили отыграться на мне. Причем одними вопросами не ограничились, а все накопившиеся у них претензии, упреки, обвинения в отношении президентской власти обрушили на вице-президента. После этой «головомойки» я попытался дозвониться Горбачеву, дабы узнать его мнение по вопросам той жаркой дискуссии, но он на мои звонки не отвечал. Зато, как толь ко в заседании Верховного Совета объявили перерыв, президент вызвал всех, кто «держал ответ» перед парламентариями, а также Лукьянова к себе и стал с раздражительно-агрессивными нотками в голосе нам выговаривать: да что же это такое, дескать, с кем я дело имею, мои ближайшие товарищи, сподвижники не в состоянии меня защитить от нападок распоясавшихся политиканов!..

Тогда мы, не сговариваясь, — я первый, за мной Лукьянов, затем и все остальные — обратились к Горбачеву: «Михаил Сергеевич, коли не заслуживаем вашего доверия, то готовы прямо сейчас написать заявления об уходе со своих постов. А поскольку сессия Верховного Совета продолжается, мы о причинах это го ухода доложим депутатам. И пойдем восвояси». Горбачев в том момент сильно перетрусил. Испугался он не только и не столько реакции парламента на нашу коллективную отставку, которая была, как никогда, возможна, сколько нависшей над ним опасности остаться вообще без какой бы то ни было политической опоры и поддержки. К тому же кадровый резерв в его распоряжении практически отсутствовал. (Не стоит, право же, упускать из виду и то, что за пять дней до этой сессии уставший от Горбачева российский народ (вернее, довольно весомая его часть) преподнес «дорогому Михаилу Сергеевичу» самый желанный для него подарок, избрав Президентом РСФСР Б.Ельцина, а мэрами двух столиц — Г.Попова и А.Собчака — первостатейных активистов не менее «дружественной» по отношению к генсеку Межрегиональной депутатской группы.)

Горбачев тогда поспешно «сменил гнев на милость»: мол, что вы, что вы, ни о каких отставках не может быть и речи. Мы не стали упускать инициативу в этом напряженном диалоге и несколько более настойчиво, нежели прежде, предложили ему выйти к депутатам и держать перед ними ответ за свою президентскую деятельность.

Он не стал отпираться и выступил-таки на заседании парламента, неуклюже сформулировав там какие то «десять своих тезисов». Вряд ли они вполне устроили парламентариев, однако страсти в их среде на некоторое время слегка поутихли.

В тот раз Горбачеву не удалось спрятаться за спинами своих ближайших подчиненных, как он это сделал, к примеру, весной 1991 года.

28 марта спровоцированные московскими «демократами» толпы устремились к Красной площади на несанкционированный митинг — «в поддержку Ельцина». Словно на него, борца за счастье народное, проклятые коммунисты обрушили жесточайшие репрессии. В самом, наверное, бедном, славном своими пролетарскими традициями районе Москвы — на Новом Арбате, аккурат перед таким же пролетарским роддомом смелые манифестанты разместили огромнейший плакат «Бабы, не рожайте коммунистов!». С тех пор, надо полагать, коммунистов там не рожают... Как бы там ни было, ситуация в столице грозила окончательно выйти из-под контроля властей. Накануне митинга три десятка депутатов РСФСР просили Горбачева немедленно ввести войска в Москву. Но разве мог этот безупречный поборник демократических свобод пойти на столь не популярные меры! Он «отфутболил» обращение парламентариев к Павлову и Язову, дав им понять, что просьбу депутатской группы надо бы уважить.

Уважили. Ввели в столицу подразделения Таманской и Кантемировской дивизий. Те в свою очередь не пустили бесновавшиеся толпы на Красную площадь, локализовав «демонстрантов» на подступах к ней.

Меня же Горбачев попросил встретиться с московскими «демократическими вождями» Поповым (тогда еще председателем Моссовета), Мурашевым и Афанасьевым — для «разъяснительной работы» в моем рабочем кабинете. Пришли двое, без Попова. Сели ждать в приемной, а в это время из кабинета после нашего совещания выходили Крючков и Язов. Я через дверной проем увидел, как мгновенно перекосились от ужаса лица «демократов». Видимо, они в тот момент подумали: «Ну все, не иначе брать будут...».

«Брать», естественно, никто и никого не собирался, однако, пригласив отважных бунтарей в кабинет, я не двусмысленно их предупредил: так, мол, и так, товарищи «демократы», если в Москве произойдут беспорядки, вы за них заплатите очень дорогой ценой.

И к кому же немедля обратились с жалобой эти главные московские «фрондеры»? К Горбачеву, вестимо. Он опять остался «чистеньким». А на нас с Павловым в «демократической» прессе навешали очередных ярлыков, обвинив и во вводе войск, и в борьбе с инакомыслящими.

Что же касается вышеупомянутого кадрового дефицита в непосредственном, сугубо профессиональном окружении Горбачева, то могу это проиллюстрировать опять же на собственном примере. Циники и карьеристы (за исключением «агентов влияния») возле последнего советского президента долго не задерживались, понимая, что их шеф такой же циник и карьерист, да к тому же явно бесперспективный. И он, по вполне понятным причинам, старался до поры до времени поддерживать сотрудничество с теми, кто обладал опытом и знаниями. И, конечно, с теми, у кого, несмотря ни на что, сохранялись остатки доверия и уважения, чувства товарищества по отношению к нему. Я был как раз из тех, последних.

Горбачев меня «заметил» в 1989 году, перед I Съездом народных депутатов СССР. Мы тогда впервые собрались в составе Московской депутатской группы во главе с Л.Н.Зайковым. И генсек на том собрании присутствовал. Помнится, чуть ли не с первых минут заседания «демократы» взяли с места в карьер и начали выдвигать свои «стратегические» инициативы. Они хотели поменять все и сразу уже на первых заседаниях Съезда, в частности страстно требовали, не мешкая, отменить статью Конституции о руководящей роли КПСС.

Когда температура обсуждения поднялась до критической, я взял слово. И начал увещевать самых нетерпеливых, говоря им, что не стоит пытаться объять необъятное, что невозможно решить моментально все насущные проблемы, накопившиеся в стране, что решать их надо поэтапно, сначала уяснив для себя хотя бы самые основные особенности такого нового для всех феномена, как большой союзный парламент. Сказал я несколько слов и в защиту перестройки с ее главным застрельщиком, при этом хорошо помня, понимая и принимая слова нашего замечательного писателя Юрия Бондарева, произнесенные им на XIX Всесоюзной партконференции (в 1988 году) и ставшие тогда крылатыми: «Наша страна оказалась в положении поднявшегося в воздух лайнера. Летим на большой скорости. Аэропорт, с которого мы поднялись, остался позади, возврата туда нет. Но в каком летим мы направлении?.. Какой аэродром нас примет?!. Никто не знает». (Здесь уместно отметить, что фамилия именно этого прославленного литератора стояла первой в знаменитом «Слове к народу», опубликованном в «Советской России» менее чем за месяц до создания ГКЧП). С ответной речью на том собрании Московской группы выступил Марк Захаров. Он эдак полупрезрительно кивнул в мою сторону и изрек: «Я вот этого товарища послушал, и на меня как будто тридцать седьмым годом повеяло». Горбачев, по своему обыкновению, отмолчался, однако, как впоследствии выяснилось, на него мое выступление произвело благоприятное впечатление. И это во многом предопределило мою дальнейшую судьбу.

Во время работы последнего съезда КПСС (в июле 1990-го), проходившего в Кремле, меня вдруг, нежданно-негаданно пригласили Горбачев и другие партийные руководители для важной беседы. Встретились там же, во Дворце съездов. Генсек мне: «Мы решили избрать тебя секретарем ЦК и членом Политбюро». Я ему в ответ: «Спасибо за доверие, Михаил Сергеевич, но меня совсем недавно избрали председателем ВЦСПС. А мы, профсоюзы, пусть по большому счету и формально, но тем не менее провозгласили свою независимость от всех политических партий, в том числе и от КПСС. Как же, оставаясь руководителем профсоюзного объединения, я смогу войти в руководство компартии?»

— Уходи из профсоюзов.

— Хорошо, уйду. А чем мне предстоит заниматься в партии?

— Вопросами экономики.

— Это не мое, Михаил Сергеевич. Вам для решения экономических вопросов гораздо больше Строев подходит.

— А чем ты занимался в профсоюзах?

— В последние годы международными делами в основном.

— Ладно, будешь и в КПСС международный отдел курировать.

— Но у вас для этого Фалин есть.

— Ничего, ничего. Будешь при Фалине «Сусловым»...

Так я оказался в Политбюро и ЦК КПСС.

Это было непростое для меня решение... Сейчас положение сложное и в самой партии, и вокруг нее. Отношение к ней в значительной степени в обществе изменилось... Идет, я бы сказал, плата по тем векселям, которые в свое время выдавались и, к сожалению, оказались неоплаченными.

(Из интервью Г. Янаева газете «Труд», опубликованного 17 июля 1990 года)

Прошло пять лет перестройки. На первом этапе, когда руководство партии определило курс на ускорение социально-экономического развития страны, на перестройку, были выданы, я считаю, достаточно легковесные обещания вывести страну из того тупика, в котором она оказалась в течение двух-трех лет. Чудес в политике и экономике не бывает. И естественно, что иллюзии, которые были посеяны, сейчас рушатся, потому что положение не улучшается, а ухудшается. На внутреннем потребительском рынке, в экономике, да и в целом в стране. Речь идет фактически о тотальном кризисе в обществе... Вот эта обстановка нестабильности, по множенная на пустые прилавки магазинов, приводит людей к тому, что они задают себе вопросы: что нам дала перестройка? Кто виноват в этой ситуации? Естественно, первыми виновниками они видят ЦК, всю партию, поскольку именно она начала перестройку...

Оставляя работу профсоюзного начальника, собрал в течение недели пленум ВЦСПС и, как водится, выступил перед коллегами с прощальной речью. Они же набросились на меня с упреками, обругали «ренегатом» (может, каким-то другим словом, но близким по смыслу), намеревались было лишить депутатского мандата (кандидатом в депутаты я был выдвинут от ВЦСПС).

Как мог, растолковал им ситуацию со своим уходом: «Чего ругаетесь, товарищи. Ведь иду на корабль, который не просто дал течь, а опасно накренился. Ну кто из вас, профсоюзных деятелей, согласится ныне идти на работу в партию? Никто. Поймите меня правильно. Я коммунист. Мои воспитание и мировоззрение строились на определенных принципах, на известной всем вам партийной дисциплине. Это раньше член Политбюро и ЦК КПСС был сиятельным вельможей и его портреты на праздничных демонстрациях носили трудящиеся, сейчас же все совсем по-другому...».

В общем, освободили меня от должности председателя ВЦСПС. Однако на состоявшемся вскоре после этого съезде профсоюзов, на который я решил не идти, вопрос о моем перемещении на партийную работу бывшие сослуживцы подняли вновь. Но, как говорится, поезд к тому времени уже ушел...

А через некоторое время Горбачев предложил мне возглавить... Гостелерадио. Тогда уж я буквально взмолился:

— Михаил Сергеевич, я ни дня в средствах массовой информации не работал. Ну какой из меня руководитель телевидения и радио!

— Ничего, ничего. Ты мужик сообразительный. Быстро вникнешь в специфику. Вышел от генсека с чувством, близким к отчаянию. Встретил остальных членов Политбюро. Обратился к Рыжкову.

— Николай Иванович, попросите, пожалуйста, Горбачева не назначать меня в Гостелерадио. Загубим ведь это дело, и меня как партийного работника загубим...

Расстроился, поехал к себе на Старую площадь... Поздно вечером Горбачев позвонил, успокоил: «Не паникуй. Не будем тебя в телевизионщики определять... Хотя как знать, возможно, еще передумаешь».

Еще одно «заманчивое» предложение с бухты-барахты поступило мне от генсека, когда возникла острая необходимость замены 1-го секретаря компартии РСФСР. Горбачев пригласил меня к себе и вновь «обрадовал»:

— Будем тебя рекомендовать вместо И.К. Полозкова. Сегодня же созовем «совет старейшин» и выдвинем тебя на место первого секретаря.

Тут уж я начал отказываться гораздо решительней, чем раньше:

— Михаил Сергеевич, я, конечно, очень вам признателен за такое повышенное внимание к моей скромной персоне. И вообще по жизни я «пионер и комсомолец» (в том смысле, что «всегда готов» и «если партия скажет: надо, комсомол ответит: есть»). Но всему же должен быть предел. Вы уж не обессудьте, непременно возьму самоотвод.

— Это твое право. Наше дело предложить... И мы предложим твою кандидатуру товарищам из КП РСФСР.

В перерыве заседания, на котором собирались решить вопрос о новом главе республиканской компартии, я обошел, вернее обегал, всех знакомых первых секретарей обкомов и крайкомов, уговаривая их от казаться от рассмотрения моей кандидатуры... Так или иначе, минула меня чаша сия, не стал я «первым коммунистом» российской партийной организации. А вскоре — в конце 1990-го — Горбачев представил меня союзному парламенту в качестве единственного кандидата на пост вице-президента...

Накануне заседания IV Съезда народных депутатов СССР меня вызвал Горбачев: «Я решил рекомендовать тебя вице-президентом». На что я сказал: «Михаил Сергеевич, обдумать это нужно, посоветоваться...» А он ответил: «С кем тебе советоваться? Партия тебя рекомендует».

(Г. Янаев. Воспоминания)

Политбюро, наверное, собиралось, но без меня. Представляя народным депутатам СССР мою кандидатуру, М.Горбачев говорил: «Это человек, который уже сложился как личность, зрелый политик, хорошо ориентируется в политических вопросах, человек с твердыми принципами, активный сторонник перестройки и активный ее участник»...

По Конституции я должен был исполнять президентские обязанности в отсутствие президента и различные его поручения. К примеру, проводить переговоры по возвращению на свои земли турок-месхетинцев, крымских татар, немцев Поволжья; с армянами и азербайджанцами решать вопросы по Карабаху У меня голова шла кругом от этих нелегких, изматывающих встреч, тем более что решить что-либо было уже почти невозможно...

Как видим, в течение считанных месяцев генсек и президент «подыскал» мне такое количество должностей, какое не сменишь и за долгие годы. Проблема подбора кадров в последние годы существования Советского Союза была в высшем руководстве страны более чем вопиющей.

Поэтому неудивительно, что Горбачев перепугался, когда мы, будущие члены ГКЧП, дружно заявили о своей готовности уйти в отставку — в июне 1991-го, за два месяца до создания Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР.

СЛОВО К НАРОДУ

Юрий Бондарев, Валентин Варенников,

Дорогие россияне! Граждане СССР! Соотечественники!

Борис Громов, Людмила Зыкина,

Случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данное нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнут, ломаются, погружаются во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии. Неужели окаменели наши сердца и души и нет ни в ком из нас мощи, отваги, любви к Отечеству, что двигала нашими дедами и отцами, положившими жизнь за Родину на полях брани и в мрачных застенках, в великих трудах и борениях, сложившими из молитв, тягот и откровений державу, для коих Родина, государство были высшими святынями жизни?

Александр Проханов, Василий Стародубцев,

Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего — обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей?

Юрий Блохин, Эдуард Володин,

Как случилось, что мы на своих оглушающих митингах, в своем раздражении и нетерпении, истосковавшись по переменам, желая для страны процветания, допустили к власти нелюбящих эту страну, раболепствующих перед заморскими покровителями, там, за морем, ищущих совета и благословения?

Геннадий Зюганов, Вячеслав Клыков,

Братья, поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырех углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью. Неужели допустим вторично за этот век гражданский раздор и войну, снова кинем себя в жестокие, не нами запущенные жернова, где перетрутся кости на рода, переломится становой хребет России?

Валентин Распутин, Александр Тизяков

Обращаемся к вам со словами предельной ответственности, обращаемся к представителям всех профессий и сословий, всех идеологий и верований, всех партий и движений, для коих различия наши — ничто перед общей бедой и болью, перед общей любовью к Родине, которую видим единой, неделимой, сплотившей братские народы в могучее государство, без которого нет нам бытия под солнцем.

«Советская Россия», 23.07.91

Очнемся, опомнимся, встанем и стар, и млад за страну. Скажем «Нет!» губителям и захватчикам. Поло жим предел нашему отступлению на последнем рубеже сопротивления.

Мы начинаем всенародное движение, призывая в наши ряды тех, кто распознал страшную напасть, случившуюся со страной.

Мы зовем к себе рабочий люд, которому нынешние фарисеи обещали изобилие и заработки, а теперь изгоняют с заводов и шахт, обрекают на голод, бесправие, на унылое стояние в очередях за пособием, ломтем хлеба, за милостыней богачей и хозяев.

Мы зовем к себе трудолюбивых крестьян, измотанных невежественной властью, чьи нынешние судьбы решают вчерашние разрушители деревень и творцы утопических программ, навязывая хлеборобу кабальный обмен, обрекая на запустение пашню, на истребление уцелевших, кормящих страну хозяйств.

Мы взываем к инженерам, чьими руками, умом и талантом была создана уникальная техническая цивилизация, мощная индустрия, обеспечившие благополучие и защиту народа, позволившие Родине взлететь в космос. Техника, которая, устав работать, нуждалась в модернизации и обновлении, за шесть лет безделья и разглагольствований остановилась и рухнула, и теперь мы — страна остановленных предприятий, умолкнувшей энергетики, исчезнувших товаров, растерянных обнищавших инженеров, отлученных от творчества.

Мы взываем к ученым, достойно продвигавшим развитие отечественной науки, изумлявшим мир плодами своих трудов, накопившим в лабораториях и институтах открытия для следующего рывка в двадцать первый век, где мы надеялись на достойное место в человеческой цивилизации. Вместо этого демагоги и злоумышленники разоряют драгоценные накопления, рассыпают коллективы исследователей, закрывают научные направления, вбивают тромбы в развитие космических исследований, ядерных технологий, новейшей химии, обрекая лучшие умы на прозябание, на бегство из родных пределов в преуспевающие страны, где их талант станет питать не свое, а чужое развитие. Мы устремляем свой голос к Армии, снискавшей уважение человечества за самоотверженный подвиг спасения Европы от гитлеровской чумы, к Армии, унаследовавшей лучшие качества русского, советского воинства и противостоящей агрессивным силам. Не легкие времена переживают наши славные защитники. Не вина Армии, что она вынуждена поспешно покидать зарубежные гарнизоны, быть объектом беспардонных политических спекуляций, подвергаться постоянным атакам лжи и очернительства безответственных политиканов. Но никому не удастся превратить Вооруженные Силы в аморфную массу, разложить изнутри, предать осквернению. Мы убеждены, что воины Армии и Флота, верные своему святому долгу, не допустят братоубийственной войны, разрушения Отечества, выступят надежным гарантом безопасности и оплотом всех здоровых сил общества.

Мы устремляем свой голос к художникам и писателям, по крохам создававшим культуру на развалинах разгромленной классики, добывавшим для народа образы красоты и добра, ожидавшим в будущем расцвета искусств, а обретших нищету, низведение творчества до жалкого фарса на потеху коммерсантов и богачей, когда народ, отлученный от духа, лишенный идеала, управляемый безнравственными лукавцами, выводится из истории, превращается в дешевую рабочую силу для иноземных фабрикантов.

Мы обращаемся к Православной церкви, прошедшей Голгофу, медленно, после всех избиений встающей из Гроба. Она, чей духовный свет сиял в русской истории даже во времена мрака, сегодня, еще не окрепшая, терзается распрями, ущемляется в епархиях и приходах, не находит достойной опоры в сильной держав ной власти. Пусть она услышит взывающий к спасению глас народа.

Мы обращаемся к мусульманам, буддистам, протестантам, верующим всех направлений, для которых вера есть синоним добра, красоты и истины; на них сегодня наступают жестокость, уродство и ложь, губящие душу живую.

Мы обращаемся к партиям, большим и малым, к либералам и монархистам, к централистам и земцам, к певцам национальной идеи. Мы обращаемся к партии — коммунистической, которая несет всю ответственность не только за победы и провалы предшествующих семидесяти лет, но и за шесть последних трагических, в которые компартия сначала ввела страну, а потом отказалась от власти, отдав эту власть легкомысленным и неумелым парламентариям, рассорившим нас друг с другом, наплодившим тысячи мертворожденных законов, из коих живы лишь те, что отдают народ в кабалу, делят на части измученное тело страны. Коммунисты, чью партию разрушают их собственные вожди, побросав партбилеты, один за другим мчатся в лагерь противника — предают, изменяют, требуют для недавних товарищей виселицы — пусть коммунисты услышат наш зов!

Молодежь, наша надежда и цвет, которую растлевают, отдав в услужение ложным кумирам, обрекают на безделье, бездарность, наркотики и преступность.

Старики, наша мудрость и гордость, безотказные труженики и неустанные наши кормильцы, получившие в удел нищенство и надругание над прожитым, осквернение печатным и телевизионным варевом тех, кто добивается умерщвления памяти, противопоставления поколений.

Молодые ветераны, воины-интернационалисты, проявившие самоотверженность и гуманизм, высокие нравственные качества, но поставленные в положение без вины виноватых. Женщины, отказывающие себе в высшем природном праве — продлевать в потомстве род из-за страха плодить нищету, пополнять солдатами армию гражданской войны, пугающиеся своей любви и своего материнства...

Все, кто ни есть, в городах и селениях, в степях и лесах, у кромки великих, омывающих страну океанов, — очнемся, встанем для единения и отпора губителям Родины!..

 

ВОПРОСЫ POST SCRIPTUM

— Геннадий Иванович, судя по вашим воспоминаниям, Горбачев обращался к вам «на ты», а вы к нему — «на вы». Чем это было продиктовано — разницей в возрасте, традиционной кремлевской субординацией, чем-то еще?..

— Наверное, прежде всего воспитанием и культурным развитием самого Горбачева. Хотя и до него генсеки вели себя в чем-то похоже. Авторитет первого лица СССР в принципе был огромен, кто бы этим лицом ни являлся. Так что традиция тоже, по-видимому, играла свою роль.

— В том, что Горбачев проникся к вам чувством товарищества, стоит ли искать какие-то точки соприкосновения в вашей и его биографиях? К примеру, связанные с сельским хозяйством юность и молодость, комсомольская работа...

— Скорее причина в другом. Я, по-видимому, был очень нужен Горбачеву. Во-первых, как убежденный сторонник перестройки, коммунистических идей (а Горбачев, не будем забывать, являлся все-таки Генеральным секретарем ЦК КПСС), социализма и советской власти. А во-вторых — как опытный парламентарий. Ведь парламентаризм в широком смысле этого слова не ограничивается лишь выступлениями на депутатских съездах и принятием законов. Парламентскую практику, «процедурную школу» я осваивал, работая на руководящих должностях в Комитете молодежных организаций СССР, Союзе советских обществ дружбы, Международной организации труда, ВЦСПС. Все эти должности обязывали меня выступать с самых высоких, в том числе международных, трибун, и я этими обязанностями никогда не пренебрегал. Нередко участвовал в работе всевозможных съездов, ассамблей, конференций. Был лично знаком со многими европейскими общественными лидерами того времени (например, с финским — Э.Ахо, шведским — К.Бильдтом, германским — Г.Шредером).

Поэтому неудивительно, что в мою бытность депутатом I всесоюзного съезда приобретенный опыт давал мне немалую фору по отношению к тем, кто с парламентской деятельностью был знаком плохо. Многие из таких новичков, не зная толком ни процедурных нюансов, ни особенностей парламентской этики, «компенсировали» этот недостаток атакой (часто безуспешной) на микрофоны, толкотней возле них, невразумительными выкриками с мест, неуместными хлопками в ладоши и улюлюканьем. Все эти «шалости» можно было считать невинными, если бы не решались вопросы первостепенной государственной важности. Председательствовавший на съезде Горбачев постоянно терял контроль над ходом заседаний, и я, что в общем нормально, не раз приходил ему на выручку.

Так что, судя по всему, именно этот фактор сыграл ключевую роль в моей дальнейшей политической судьбе.

— Если это возможно, расскажите немного о том, что мы, рядовые граждане, о Горбачеве не знаем. На пример, отчего, по вашему мнению, бывший президент великой державы рекламировал на телевидении пиццу — из-за недостатка материальных средств, из-за собственной жадности или по какой-то другой причине?

— Главная причина — элементарная жадность, этакая жлобская алчность. Лучшим подтверждением этих слов служит скандальная, прямо-таки мерзопакостная история, произошедшая в начале 1991 года в Южной Корее. Там Горбачев фактически получил взятку от тогдашнего южнокорейского президента Ро Дэ У (впоследствии обвиненного в коррупции и осужденного на 22 года тюрьмы) — банковским чеком на 100 тысяч долларов. Ро Дэ У положил этот чек президенту СССР в карман на виду у многочисленных делегаций и журналистов. В любой, как принято говорить, нормальной стране (в той же Южной Корее) за подобный проступок государственного руководителя отправили бы сначала в отставку, а затем и в «места не столь отдаленные». Но у нас нормальной страны нет вот уже более двух десятилетий. Потому и печатают громадными тиражами «откровения» главного разрушителя Советского Союза, посредством коих он, ну конечно же, отрицает все обвинения в его адрес. А тем временем идет рекламировать пиццу или мчится на Запад — читать свои бесценные лекции за баснословные гонорары.

— Каково было воздействие опубликованного 23 июля 1991 года «Слова к народу» лично на вас и ваших товарищей по ГКЧП?

— Это было очень яркое, искреннее, проникновенное воззвание. Воспринималось оно патриотически настроенной частью нашего общества с благодарностью и некоторой надеждой на лучшее будущее. Мы же, будущие гэкачеписты, в этом плане ничем от других патриотов Советского Союза не отличались. В основном писал этот возвышенный манифест, по всей видимости, Александр Андреевич Проханов. К сожалению, не все из тех, кто поставил свои подписи под «Словом», остались ему верны до конца...

— С кем-либо из подписавших «Слово к народу» и ваших товарищей по ГКЧП общаетесь?

— Чаще всего общались с Олегом Семеновичем Шениным, Александром Ивановичем Тизяковым, Олегом Дмитриевичем Баклановым. Олег Семенович в конце мая 2009 года ушел в мир иной. Также умерли в новом тысячелетии В.А.Крючков, В.И.Варенников, В.С.Павлов, В.И.Болдин...

 

РЕТРОСПЕКТИВА

Владимир Весенский. ((Литературная газета», 11 — 17 августа 1999 г.

— Как получилось, что вы оказались основным заговорщиком, председателем ГКЧП, выступившего против Горбачева, который выдвинул вас и настоял на том, чтобы вас избрали вице-президентом Советского Союза?

— Заговора против Горбачева не было... А сближение с ним началось еще до того, как я попал в политическую элиту. Мне нравился этот энергичный молодой человек во главе партии. В отличие от тех мумий, которые повторяли чужие мысли, и то с ошибками, он складно говорил, охотно шел на обмен мнениями. Он предлагал, особенно на первом этапе своего руководства, пути кардинального изменения качества жизни людей, говорил о более широком применении материального стимулирования, которое должно было привести к повышению эффективности экономики, и так далее. Такое не могло не вдохновлять. Наверное, не только я, но многие тогда думали: наконец-то! Поз же эти призывы и разговоры, а вместе с ними и надежды оказались иллюзорными. Я, может быть, дольше, чем мои товарищи находился под влиянием этих иллюзий. Постепенно все убеждались, что за словами Горбачева слишком часто не следуют дела. Но это было потом... А до того на различных важных мероприятиях я несколько раз выступал в поддержку Горбачева, и он меня заметил.

В.Рыньков. Геннадий Янаев: загадка эпохи. Нижний Новгород, 2003 г.

— Какие качества характера двигали вас по карьерной лестнице?

— Начисто исключаю карьеризм, хотя здоровое честолюбие... Почему бы и нет? У меня никогда не было «мохнатой лапы», протекции. За всю трудовую деятельность я единожды писал заявление о принятии меня на работу. Далее все шло естественным путем. Своими основными качествами я считаю работоспособность, честное отношение к делу, верность и порядочность. На сегодняшний день именно порядочность из всех качеств личности я считал бы определяющей.

— На какой из должностей верхнего эшелона власти вам удалось наиболее полно реализовать свои деловые и человеческие качества?

— Моя политическая карьера началась с должности секретаря обкома комсомола. И в этой нише я «крутился» и самореализовывался продолжительное время, включая Комитет молодежных организаций СССР, где я уже на политическом уровне занимался вопросами интеграции прогрессивных молодежных движений всего мира. Во главу угла тогда ставились следующие задачи: укрепление мира между народами, стабильность и процветание развивающихся стран, всемерное ограничение гонки ядерных вооружений и т. п. Этими же вопросами я, как уже вполне созревший, а вернее, состоявшийся профессиональный политик-международник занимался и в профсоюзах. Второй важной проблемой была социальная защита прав граждан СССР, так как в это время уже велась горбачевско-ельцинская кампания по развалу великой страны и обнищанию просто го народа.

 

На протяжении всех лет «после ГКЧП» мне довольно часто, в разных вариациях, задают вопрос: «Как же так! Клянешь Горбачева на чем свет стоит, а сам все время его поддерживал. Неужто не видел, куда он вел страну?».

Отвечал и отвечаю: поддерживал не во всем и не всегда, это раз. Во-вторых, политика — это, как известно, искусство возможного. А возможности нередко бывают таковы, что из двух зол приходится выбирать меньшее. Ведь какой-то реальной третьей силы в СССР тогда не было, а были Горбачев и Ельцин с их «команда ми». Следовательно, выбор приходилось делать исключительно между ними. А в-третьих, мне и сейчас порой кажется, что в душе Горбачев вовсе не желал развала Союза. Этому горе-президенту, что бы о нем ни думали, хотелось сохранить за собой «трон», и за власть Горбачев цеплялся из последних сил. Другое дело, коготок у него увяз, вследствие чего ему приходилось изворачиваться, «лавировать». Вот и «долавировался» — и власть потерял, и страну погубил, и несмываемым позором себя покрыл на веки вечные...

Ввязываясь в эту историю с созданием ГКЧП, мы все прекрасно понимали, что Горбачева надо было сохранить при власти. Хотя бы потому, что, отстранив его от руководства страной, мы, по сути, обрекли бы ее на экономическую и политическую изоляцию (как это ни постыдно, СССР уже не мог обходиться без финансовой помощи из-за рубежа, а генсек-президент все еще пользовался поддержкой крупнейших мировых держав). Отдавали мы себе отчет и в том, что рисковали буквально всем. В лучшем случае, то есть в случае одобрения наших действий Горбачевым, он бы вернулся в столицу и приступил к управлению государством в условиях чрезвычайного положения. Однако, зная горе президента, мы предполагали, что, скорее всего, он нас «продаст» и самой завидной участью для членов ГКЧП станет либо выращивание морковки на загородных да чах, либо «почетные миссии» дипломатов в третьеразрядных африканских странах. В худшем случае, допускали мы все, нас просто-напросто уничтожат без суда и следствия, и наши самые «демократические» в мире средства массовой информации такой исход сочтут вполне нормальным...

Признаюсь честно, я довольно долго колебался, не решаясь подписывать проект документа о введении чрезвычайного положения в стране. А узнал о нем, видимо, самым последним среди всех его организаторов...

16 августа в Концертном зале имени Чайковского, на торжественном собрании, посвященном Дню авиации, мы сидели в президиуме вместе с О.Баклановым и Д.Язовым. И хотя они, судя по всему, уже были в курсе всех «чрезвычайных» приготовлений, мне ничего о них не сказали. На следующий день в московском гостевом доме политической разведки проводили совещание председатель КГБ В.А.Крючков, премьер-министр В.С.Павлов, министр обороны Д.Т.Язов, руководитель аппарата Президента СССР В.И.Болдин, секретари ЦК КПСС О.С.Шенин и О.Д.Бакланов, заместители министра обороны генералы В.И.Варенников и В.А.Ачалов, заместитель председателя КГБ генерал В.Ф.Грушко. Они решили направить в Форос к Горбачеву делегацию, со стоявшую из наиболее близких к нему людей, чтобы про информировать о крайне сложной обстановке в стране и предложить ему ввести чрезвычайное положение.

Вместе с руководителем президентского аппарата В.Болдиным, заместителем председателя Совета обороны СССР В.Болдиным, секретарем ЦК КПСС О.Шениным, командующим сухопутными войсками СССР В.Варенниковым, руководителем 9-го Управления КГБ Ю.Плехановым в Крым прилетели гене рал В.Генералов, с ним шесть человек из личной охраны Горбачева и пять связистов...

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

Положение дел с охраной Горбачев прекрасно знал и контролировал лично. Более того, у него была абсолютно полная возможность покинуть дачу в любое время и любым путем: по суше, по воде, по воздуху... Вопреки фактам, вопреки истине Горбачев утверждает: «Путчисты наглухо блокировали меня от внешнего мира, причем и с моря, и с суши. По сути психологическое давление»... Если бы его запугивали, разве предложили бы ему полететь немедленно в Москву и там разбираться в ситуации и принимать меры. Но, сказавшись нездоровым, Горбачев от возвращения в Москву отказался. Была у Горбачева возможность пользоваться радиосвязью, связью по телефону, включая спутниковую связь. Не воспользовался, т. к. выжидал, рассчитывал — чья возьмет, чью сторону поддержать, чтобы остаться на политическом Олимпе. То, что связь была, подтвердил в своем интервью один из руководителей коллектива, участвовавшего в создании системы связи в Форосе. В декабре 1991 г. он прямо заявил, что утверждения о полном отключении связи Фороса с внешним миром — выдумка. Этого не может быть даже при ядерном взрыве...

Восемнадцатого, в воскресенье, мне позвонил в Кремль старый, хороший приятель, бывший главный редактор одной из всесоюзных газет, и позвал в гости. Он был после инсульта, нуждался в лекарствах. Я привез ему требуемые снадобья, сели за стол, выпили по рюмке коньяку, повели задушевную беседу. Вдруг пришел из машины начальник охраны и доложил: «Павлов звонит, просит с ним связаться». Я охраннику: спасибо, мол, скажите ему, что свяжусь с ним попозже. У меня в тот момент и мысли не возникло, что этот звонок председателя правительства обусловлен какими-то экстраординарными обстоятельствами, — с Павловым созванивались часто и далеко не всегда по каким-то неотложным делам. Посему продолжили с приятелем наше нехитрое застолье. Примерно через час снова появился начальник охраны: «Крючков звонит...». Тут уж стало ясно: происходит что-то необычайное. Подошел к телефону в машине, взял трубку и услышал голос председателя КГБ: «Геннадий Иванович, мы вас ждем в Кремле, в кабинете Валентина Сергеевича Павлова».

Приехал в Кремль, вошел в премьерский кабинет и увидел там внушительную группу, так сказать, высоко поставленных советских руководителей.

В.А.Крючков, не мешкая, ввел в курс дела:

— Группа уполномоченных нами товарищей летала в Крым к Горбачеву. Михаилу Сергеевичу было сказано: наше терпение лопнуло, надо срочно принимать чрезвычайные меры в стране.

Еще Владимир Александрович сообщил, что нормальный разговор у посланников с Горбачевым, в общем-то, не склеился, однако на прощание он им обронил: мол, черт с вами, делайте, что хотите, только созовите Верховный Совет СССР. Меня все эти новости буквально ошарашили, и перво-наперво я спросил:

— А где те, кто к Горбачеву летал?

— В самолете. Возвращаются в Москву. Ждем их прибытия. Действительно, через некоторое время они появились в кабинете председателя правительства и рассказали о своей встрече с президентом СССР. Этот рассказ меня, мягко говоря, не вдохновил, не обрадовал. И в ответ на обращенный ко мне призыв принять на себя временное исполнение обязанностей главы государства я поначалу решительно отказался: «Нет, уважаемые товарищи, не стану брать на себя такую ответственность. Вы представляете, какова будет реакция в стране и мире, какие вопросы начнут задавать: куда подевали Горбачева, что с ним, на каком основании за руль государства уселись?! Ведь уже следующим утром всполошатся, зарычат и завоют так, что никому мало не покажется! Простите, конечно, но от подобной чести меня, пожалуйста, избавьте. — Еще не вполне оправившись от смятения (скорее даже шока), я с некоторой надеждой посмотрел и тем самым обратил взгляды собравшихся на председателя Верховного Совета СССР. — Анатолия Ивановича Лукьянова главным назначьте. Он как-никак высшим органом власти у нас в стране руководит...»

И тогда Валерий Иванович Болдин, только что вернувшийся из Фороса, эдак философски-флегматично изрек: «Ну что ж, Геннадий Иванович, придется действовать без вас. Вот только шансы на то, что завтра же окажемся арестованными, очень близки к стопроцентным»...

Дальше меня уговаривать не потребовалось. Шел первый час ночи. Я взял ручку и подписал все документы о создании ГКЧП. Из них наиболее характерный, показательный (по крайней мере с точки зрения истории) — «Обращение к советскому народу».

ОБРАЩЕНИЕ К СОВЕТСКОМУ НАРОДУ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ПО ЧРЕЗВЫЧАЙНОМУ ПОЛОЖЕНИЮ В СССР

18 августа 1991 г.

Соотечественники! Граждане Советского Союза!

В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициативе М.С.Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик. На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние. Власть на всех уровнях потеряла доверие на селения. Политиканство вытеснило из общественной жизни заботу о судьбе Отечества и гражданина. Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства. Страна по существу стала неуправляемой.

Воспользовавшись предоставленными свободами, попирая только что появившиеся ростки демократии, возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства, захват власти любой ценой. Растоптаны результаты общенационального референдума о единстве Отечества. Циничная спекуляция на национальных чувствах — лишь ширма для удовлетворения амбиций. Ни сегодняшние беды своих народов, ни их завтрашний день не беспокоят политических авантюристов. Создавая обстановку морально-политического террора и пытаясь прикрыться щитом народного доверия, они забывают, что осуждаемые и разрываемые ими связи устанавливались на основе куда более широкой народной поддержки, прошедшей к тому же многовековую проверку историей. Сегодня те, кто, по существу, ведет дело к свержению конституционного строя, должны ответить перед матерями и отцами за гибель многих сотен жертв межнациональных конфликтов. На их совести искалеченные судьбы более полумиллиона беженцев. Из-за них потеряли покой и радость жизни десятки миллионов советских людей, еще вчера живших в единой семье, а сегодня оказавшихся в собственном доме изгоя ми. Каким быть общественному строю, должен решить народ, а его пытаются лишить этого права.

Вместо того чтобы заботиться о безопасности и благополучии каждого гражданина и всего общества, нередко люди, в чьих руках оказалась власть, используют ее в чуждых народу интересах, как средство беспринципного самоутверждения. Потоки слов, горы заявлений и обещаний только подчеркивают скудость и убогость практических дел. Инфляция власти, страшнее, чем всякая иная, разрушает наше государство, общество. Каждый гражданин чувствует растущую неуверенность в завтрашнем дне, глубокую тревогу за будущее своих детей.

Кризис власти катастрофически сказался на экономике. Хаотичное, стихийное скольжение к рынку вы звало взрыв эгоизма — регионального, ведомственного, группового и личного. Война законов и поощрение центробежных тенденций обернулись разрушением единого народнохозяйственного механизма, складывавшегося десятилетиями. Результатом стали резкое падение уровня жизни подавляющего большинства советских людей, расцвет спекуляции и теневой экономики. Давно пора сказать людям правду: если не принять срочных мер по стабилизации экономики, то в самом недалеком времени неизбежен голод и новый виток обнищания, от которых один шаг до массовых проявлений стихийного недовольства с разрушительными последствиями. Только безответственные люди могут уповать на некую помощь из-за границы. Никакие по дачки не решат наших проблем, спасение — в наших собственных руках. Настало время измерять авторитет каждого человека или организации реальным вкладом в восстановление и развитие народного хозяйства.

Долгие годы со всех сторон мы слышим заклинания о приверженности интересам личности, заботе о ее правах, социальной защищенности. На деле же человек оказался униженным, ущемленным в реальных правах и возможностях, доведенным до отчаяния. На глазах теряют вес и авторитет все демократические институты, созданные народным волеизъявлением. Это результат целенаправленных действий тех, кто, грубо попирая Основной закон СССР, фактически совершает антиконституционный переворот и тянется к необузданной личной диктатуре. Префектуры, мэрии и другие противозаконные структуры все больше явочным порядком подменяют собой избранные народом Советы.

Идет наступление на права трудящихся. Права на труд, образование, здравоохранение, жилье, отдых поставлены под вопрос. Даже элементарная личная безопасность людей все больше и больше оказывается под угрозой. Преступность быстро растет, организуется и политизируется. Страна погружается в пучину насилия и беззакония. Никогда в истории страны не получали такого размаха пропаганда секса и насилия, ставящих под угрозу жизнь и здоровье будущих поколений. Миллионы людей требуют принятия мер против спрута преступности и вопиющей безнравственности.

Углубляющаяся дестабилизация политической и экономической обстановки в Советском Союзе подрывает наши позиции в мире. Кое-где послышались реваншистские нотки, выдвигаются требования о пере смотре границ. Раздаются даже голоса о расчленении Советского Союза и о возможности установления международной опеки над отдельными объектами и районами страны. Такова горькая реальность. Еще вчера советский человек, оказавшийся за границей, чувство вал себя гражданином влиятельного и уважаемого государства. Ныне он зачастую иностранец второго класса, обращение с которым несет печать пренебрежения или сочувствия.

Гордость и честь советского человека должны быть восстановлены в полном объеме.

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдает себе отчет в глубине поразившего страну кризиса, он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен реши мости принять самые серьезные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса. Мы обещаем провести широкое всенародное обсуждение проекта нового Союзного договора. Каждый будет иметь право и возможность в спокойной обстановке осмыслить этот важнейший акт и определиться по нему, ибо от того, каким станет Союз, будет зависеть судьба многочисленных народов нашей великой Родины.

Мы намерены незамедлительно восстановить законность и правопорядок, положить конец кровопролитию, объявить беспощадную войну уголовному миру, искоренять позорные явления, дискредитирующие наше общество и унижающие советских граждан. Мы очистим улицы наших городов от преступных элементов, положим конец произволу расхитителей народного добра. Мы выступаем за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ, ведущую к обновлению нашей Родины, к ее экономическому и социальному процветанию, которое позволит ей занять достойное место в мировом сообществе наций. Развитие страны не должно строиться на падении жизненного уровня населения. В здоровом обществе станет нормой постоянное повышение благосостояния всех граждан. Не ослабляя заботы об укреплении и защите прав личности, мы сосредоточим внимание на защите интересов самых широких слоев населения, тех, по кому больнее всего ударили инфляция, дезорганизация производства, коррупция и преступность. Развивая многоукладный характер народного хозяйства, мы будем поддерживать и частное предпринимательство, предоставляя ему необходимые возможности для развития производства и сферы услуг. Нашей первоочередной заботой станет решение продовольственной и жилищной проблем. Все имеющиеся силы будут мобилизованы на удовлетворение этих самых насущных потребностей народа. Мы призываем рабочих, крестьян, трудовую интеллигенцию, всех советских людей в кратчайший срок восстановить трудовую дисциплину и порядок, поднять уровень производства, чтобы затем решительно двинуться вперед. От этого зависит наша жизнь и будущее наших детей и внуков, судьба Отечества.

Мы являемся миролюбивой страной и будем неукоснительно соблюдать все взятые на себя обязательства. У нас нет ни к кому никаких притязаний. Мы хотим жить со всеми в мире и дружбе, но мы твердо заявляем, что никогда и никому не будет позволено покушаться на наш суверенитет, независимость и территориальную целостность. Всякие попытки говорить с нашей страной языком диктата, от кого бы они ни исходили, будут решительно пресекаться.

Наш многонациональный народ веками жил исполненный гордости за свою Родину, мы не стыдились своих патриотических чувств и считаем естественным и законным растить нынешнее и грядущее поколения граждан нашей великой державы в этом духе. Бездействовать в этот критический для судеб Отечества час — значит взять на себя тяжелую ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия. Каждый, кому дорога наша Родина, кто хочет жить и трудиться в обстановке спокойствия и уверенности, кто не приемлет продолжения кровавых межнациональных конфликтов, кто видит свое Отечество в будущем независимым и процветающим, должен сделать единственный правильный выбор. Мы зовем всех истинных патриотов, людей доброй воли положить конец нынешнему смутному времени. Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Роди ной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР, усилиям по выводу страны из кризиса.

Конструктивные предложения общественно-политических организаций, трудовых коллективов и граждан будут с благодарностью приняты как проявление их патриотической готовности деятельно участвовать в восстановлении вековой дружбы в единой семье братских народов и возрождении Отечества.

Той же ночью мы договорились о том, что по возвращении Ельцина из Казахстана (19 августа) в Чкаловском его встретят Язов и Бакланов, которые должны объяснить Президенту РСФСР особенности качествен но новой ситуации, уяснить его реакцию на происходящее и предупредить о серьезности предпринимаемых шагов по наведению порядка в стране. Однако запланированная поездка в аэропорт не состоялась. И, как потом выяснилось, она могла бы стать совершенно бесполезной: Борис Николаевич прилетел в таком «разобранном виде», что какие бы то ни было консультации с ним были просто-напросто невозможны. Разве что после его длительного пребывания в барвихинском «естественном вытрезвителе» с Ельциным имело смысл вести какой-то диалог. Однако времени у министра обороны и первого заместителя Совета обороны на это не было — ситуация в Москве все более обострялась, возле здания Верховного Совета РСФСР (т. н. «Белого дома») стремительно разрастался, усиливался «демократический» шабаш. Режим чрезвычайного положения требовал введения комендантского часа на ночное время и запрета некоторых изданий, возбуждавших небывалую истерию и игнорировавших наши призывы к спокойствию и соблюдению законности.

А вот дальше наши действия, увы, подчинились порочной логике демонстративного противостояния с ельцинскими органами власти. Началась бессмысленная борьба указов и постановлений: мы издаем — они отменяют, они издают — мы отменяем. На это «перетягивание одеял и канатов» уходило драгоценное время, которое, как говорится, работало отнюдь не на нас. Почему все так сложилось? Наверное, прежде всего потому, что мы, члены ГКЧП, в столь «нештатных» условиях оказались впервые и были к ним слишком слабо подготовлены. И эта слабость, неуверенность, половинчатость в принятии решений, которых, несомненно, ждало советское общество, не могли не сказаться на его умонастроениях в августовские дни 1991-го.

С другой стороны, откладывать-отступать нам было уже некогда и некуда.

Могли ли на нашем месте другие люди действовать более эффективно? Трудно сказать. Скорее всего — нет. Ведь кризис власти, о котором говорилось в «Обращении к советскому народу», подобно раковой опухоли, дал метастазы везде, правовой нигилизм колоссальной волной захлестнул всю огромную державу.

Как бы там ни было, в первый день объявленного в СССР чрезвычайного положения из каждой тысячи телеграмм, полученных мной в Кремле, 700-800 приходились в поддержку ГКЧП, 20 августа — уже фифти-фифти, а 21-го история с ГКЧП, по сути, завершилась...

Впоследствии мне рассказывали о том, как, узнав о создании нашего Комитета, во многих краях, областях и республиках партийные и советские руководите ли устраивали нешумные «банкеты», на которых дружно провозглашали тосты за «успех нашего безнадежного предприятия». Мы же в это время начинали со всей очевидностью понимать, что Ельцин и его присные не побрезгают никакой провокацией. И постараются во что бы то ни стало повязать нас по рукам и ногам кровавыми путами невинных жертв. Действительно, кровь пролилась — в ночь с двадцатого на двадцать первое августа 1991 года погибли три последних «Героя Советского Союза». Не буду касаться их морального облика и поведения в ту трагическую ночь, ибо «мертвые сраму не имут». Замечу лишь, что эти смерти — явно не на нашей совести. Бронемашины с их экипажами, ставшие невольными участниками этой трагедии, двигались, никому не угрожая, по Садовому кольцу. И не к «Белому дому», а к исходным позициям.

Инцидент произошел около полуночи (с 20 на 21 августа). В районе Белого дома начались передвижения войск. Одна из военных колонн бронетехники, присланных в Москву по приказу ГКЧП, следовала от Белого дома. На въезде в тоннель под Новым Арбатом на Садовом кольце в районе улицы Чайковского (ныне Новинский бульвар), перекрытом баррикадами, сооруженными сторонниками правительства и Президента РСФСР Бориса Ельцина, произошли столкновения военных с толпой...

(По материалам интернет-справочника «Википедия»)

Как заявил журналистам генерал-лейтенант Николай Смирнов (военный комендант Москвы с 1988 по 1999 год), военнослужащие, находившиеся в колонне, не имели приказа штурмовать Дом Советов РСФСР. Колонна перемещалась в соответствии с по рядком о комендантском часе, объявленном члена ми ГКЧП и наступившем с 23 часов, и двигалась на Смоленскую площадь с целью проведения дежурства и патрулирования.

Колонну попытались остановить. Дальнейший проезд по Садовому кольцу был заблокирован сдвинутыми троллейбусами. В момент выезда из тоннеля в БМП полетели камни и бутылки с зажигательной смесью. Находившиеся на броне военнослужащие получили различные ранения... Первые 6 машин прорвались через баррикаду. 7-ю машину (БМП № 536) толпа блокировала вновь сдвинутыми троллейбусами. На броню вскочили молодые люди, набросили на приборы наблюдения брезент. Трое защитников «Белого дома», Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов, погибли. Комарь, набрасывая брезент на смотровые щели БМП, зацепился за него и, когда машина сделала резкий маневр, разбил себе голову. Усов был убит рикошетом от предупредительных выстрелов. А Кричевский — выстрелом в голову...

Когда демонстранты, пытаясь остановить движение БМП в сторону Смоленской площади, облили бензином (огневой смесью) БМП № 536, и машина загорелась, то покинувший ее экипаж стал под градом камней и металлических прутьев пере бегать к соседним БМП. Во время посадки в БМП № 521 двое из членов экипажа горевшей машины, прикрывая отход товарищей, делали предупреди тельные выстрелы в воздух. В этот момент Кричевский ринулся к БМП и получил сквозное смертельное ранение в голову.

Комарь, Кричевский и Усов посмертно получили звания Героев Советского Союза, против военных было возбуждено уголовное дело. После четырех месяцев следствия экипаж БМП № 536 оправдан... Уголовное дело в отношении командиров и членов экипажей бронетехники прекращено постановлением прокуратуры г. Москвы от 20.12.1991 «За отсутствием состава уголовно наказуемого деяния».

После гибели в центре Москвы трех молодых людей стало окончательно ясно: спасение государства посредством создания ГКЧП закончилось провалом. Одна из основных его причин — раскол, произошедший в некогда единой и непобедимой Советской армии. В ее руководстве еще оставались те, кто был верен присяге, воинской дисциплине, своей советской Родине. Но уже немало завелось и таких, для кого эти высокие понятия были совершенно пустыми, бессодержательны ми звуками. Маршал Е.Шапошников, генералы П.Грачев и А.Лебедь, как мне видится, не считали для себя обязательным сохранять верность присяге, блюсти офицерскую честь. С оперативных совещаний, проходивших в дни работы ГКЧП у министра обороны, эти господа (в то время «товарищи») бежали с докладами к Ельцину и Руцкому. Это было самым настоящим предательством, изменой советской социалистической Роди не и воинскому долгу. Танки и бронемашины, брошенные Лебедем и Грачевым на «оборону «Белого дома», их услужливые реверансы перед Ельциным, разумеется, способствовали дальнейшему карьерному росту этих генералов в постсоветской России. Однако можно ли сказать, что соотечественники вспоминают о них с почтением и признательностью? Ну, может, кто-то и вспоминает, вот только год от года число таких благодарных граждан резко уменьшается, неуклонно стремясь к нулю.

По сию пору распространяются глупые домыслы о якобы сорванной «ельцинскими» генералами попытке штурма «Белого дома» в те августовские дни. Ответственно свидетельствую: никаких попыток штурмовать что-либо тогда не предпринималось. С Ельциным же об этой выдуманной «боевой операции» мы говорили по телефону приблизительно в таких выражениях:

— Геннадий Иванович, мне доложили, что вы намерены штурмовать «Белый дом». Не делайте этого, прольется много крови. Взвесьте все еще раз, не допускайте непоправимого...

— Борис Николаевич, ни о каком штурме не может быть и речи. Если вам что-то показалось, привиделось или послышалось, если вас обуял безотчетный страх, приготовьте на всякий случай лишний комплект нижнего белья. Его использование вами может стать самым страшным происшествием для «защитников Бело го дома»...

Мне часто задают вопрос: зачем надо было вводить в Москву военную технику? Я отвечаю: было введено чрезвычайное положение, а в соответствии с законом о нем немедленно включается его военная компонента. У командующего заранее лежат пакеты, предусматривающие, что им делать в случае ЧП. На заседаниях ГКЧП не обсуждалось, какая часть войдет в Москву, с какой техникой. Когда 19 августа я поехал на пресс-конференцию и увидел танки, то на заседании ГКЧП мы договорились о выводе их из города. 20 августа танки стали выходить из Москвы. Дольше всех они стояли у Белого дома. Но это были уже танки не Язова, а те, которые Грачев и Лебедь ввели по просьбе Ельцина для защиты его от ГКЧП. Ввод войск объяснялся одним — нельзя было допустить провокаций, надо было взять под защиту важнейшие народнохозяйственные объекты. Например, те же водоемы, которые снабжают Москву водой; любому провокатору ничего не стоило отравить водоем. А потом мы знали, с кем имеем дело, отдавали себе отчет в том, что наши противники могут пойти на все...

(Г. Янаев. Август 1991: мифы и реальность)

Если бы мы были такими же политическими циниками, как Ельцин, который на глазах у всего мира расстрелял из танков собственный парламент, мы бы, наверное, взяли штурмом Белый дом. Но у нас были другие задачи. Мы не хотели воевать со своим народом.

Разумеется, у меня были все необходимые полномочия для ответственных заверений Ельцина в том, что его жизни и «драгоценному» здоровью абсолютно ничего не грозило (кроме разве что его личных гастрономических и прочих пристрастий). Ведь без решения ГКЧП ни Язов, ни любой другой военачальник не могли отдать приказ о штурме Дома Советов РСФСР. Это потом многие генералы и офицеры били себя кулаками в широкие груди, заявляя: мы, дескать, никогда и ни за что не стали бы выполнять «преступные приказы», от кого бы они ни исходили.

Так и подмывает порой осадить этих «вольнодумцев»: «Да никуда бы вы не делись, пока погоны на плечах носите. Ваше дело — неукоснительно выполнять приказы, а не обсуждать их перед телекамерами и микрофонами!». А то, что Грачев (по «странному стечению обстоятельств» ставший при Ельцине министром обороны РФ) и Лебедь воинскую честь растоптали, испохабили, не может служить достаточным основанием для полного разложения в армии, будь то армия советская или постсоветская.

С 19 по 21 августа я по два раза в день проводил заседания ГКЧП. Председатель правительства В.Павлов, к сожалению, побывал лишь на одном из них. За тем сказался больным и слег с гипертоническим кризом. Его первый заместитель Догужиев, казалось, принял на себя обязанности главы кабинета министров, но мои распоряжения фактически саботировал. А поручил я ему принять экстренные правительственные меры по снижению цен на детские товары, продовольствие и другую продукцию повышенного спроса, а так же по всемерному обеспечению сельскохозяйственных работ (ведь была в разгаре уборочная кампания). Впоследствии некоторые явно «недружелюбно» настроенные граждане пытались попрекать меня этими, на их взгляд, чисто популистскими (и, к огромному для меня сожалению, невыполненными) поручениями. Отвечал я этим «оппонентам» примерно так: «Популизм — это когда провозглашают одно, а делают нечто совершенно противоположное. К примеру, «борьба» вашего кумира Ельцина с привилегиями... Действия же властей, направленные на улучшение жизни народа, не только облегчают его трудное существование, но и укрепляют государство. Снижение цен, на взгляд обычных людей, — несомненное благо (лучше всех это понимал Сталин), а повышение — несомненное зло. Вот какую простую истину не мешало бы вам всем уяснить»...

С Догужиевым у меня вроде бы сложились к тому времени весьма неплохие профессиональные и товарищеские отношения. В свое время мы по поручению Горбачева совместно корпели «денно и нощно», в частности, над разработкой схемы кабинета министров и, можно сказать, сдружились. Но друзья, как известно, в беде познаются...

Когда провал операции по спасению Советского Союза стал очевиден для всех, я позвонил этому «другу» и сказал ему: «Спасибо тебе за неоценимую помощь в нашем общем правом деле. Ведь наше дело правое, не так ли? Вот только отчего-то победа не за нами. Наверное, потому, что без иуд-предателей в этом деле явно не обошлось...».

Геннадий Янаев был в состоянии к 19 августа 1991 года заблокировать, к примеру, все выходы и входы в метро, наладить патрулирование улиц Москвы, не допустить того, чтобы народ собрался у Белого дома. Янаев мог, как это делает демократическая власть, разогнать толпы мирных людей омоновскими дубинками, принять меры для того, чтобы народные депутаты России с периферии не смогли добраться до Москвы на чрезвычайную сессию Верховного Совета. По команде Янаева сотни и сотни людей могли бы в ночь с 18 на 19 августа на нужное время исчезнуть бесследно. Янаев мог сделать это и многое другое. Но...

(Абдулла Хамзаев, заслуженный юрист РФ, адвокат Г.И.Янаева в «деле ГКЧП»)

Ничего подобного сделано им не было и не планировалось. Только потому, что Янаев, Крючков, Пуго и другие делать этого не хотели. Я расцениваю действия Янаева как акт гражданского мужества, героизма. Если же говорить об отношении общества к происходящим процессам... Сточки зрения правящей демократии, революция 1917 года считается чуть ли не величайшим злом. Хотя раньше вся страна считала наоборот. Что же касается событий августа 91-го, то государственные мужи, люди большого мужества и совести, хотели спасти великую страну и ее народ от горя и нищеты. Не получилось. Несомненно, они войдут в историю как декабристы XX века.

 

ВОПРОСЫ POST SCRIPTUM

— Геннадий Иванович, известно ли вам, кто из журналистов или литераторов писал «Обращение к советскому народу», ну или занимался его литературной обработкой?

— Ну, насколько мне известно (воззвание ГКЧП готовилось еще до того, как согласился войти в него), основной автор и у «Слова к народу», и у «Обращения к советскому народу» — один, замечательный писатель, публицист, трибун А.А.Проханов. Но это совсем не удивляет. Гораздо удивительнее другое. В разработке других документов, планов, операций ГКЧП принимал самое деятельное участие тогдашний командующий ВДВ Грачев, который, как заправский Труффальдино, умудрился послужить в те августовские дни сразу не скольким «господам». Сначала активно «помогал» Язо ву, а 20 августа открыто переметнулся к Ельцину. Употребляю слово «открыто» потому, что втайне Грачев обслуживал-информировал Ельцина, по всей видимости, еще до объявления о создании ГКЧП. Стоит ли после этого мучиться вопросом: отчего наше начинание завершилось крахом?..

— За время вхождения в высшее руководство страны у вас был, по-видимому, самый высокий уровень до пуска к секретным материалам. Если это возможно, в общих чертах расскажите, пожалуйста, что это были за секреты.

— Многие секреты содержались в той самой «Особой папке», которую вовсю использует в своих теле программах наверняка известный вам Л.Млечин. Не стану акцентировать внимание на «творчестве» этого журналиста, однако отмечу один любопытный факт. После Августа-91, когда ельцинские «демократы» упивались победой над союзным государством, многие секретные архивы, относящиеся к советской эпохе, были ими опрометчиво приоткрыты. Причем для исследователей самой разной политической и морально-нравственной ориентации. Тогда же уважаемый мной историк Юрий Жуков почерпнул немало сведений для своих, основанных на подлинных документах, книг. «Поработали» с этими архивами, само собой, и всякие-разные волкогоновы. Когда же ельцинисты осознали, насколько опасна для них правда о прошлом нашей страны, они, как ни в чем не бывало, опять засекретили мегатонны официальных бумаг.

— Вы никогда не задумывались над таким довольно «странным» в нашей новейшей истории феноменом, как вице-президентство? «Странность» его в следующем. Два вице-президента, вы и Руцкой, брали на себя в августе 91-го и в сентябре — октябре 93-го временные президентские полномочия, и оба раза это заканчивалось историческими «белодомовскими» событиями. Правда, вопреки известному афоризму, в первый раз инцидент больше походил на фарс (хотя и с привнесенными элементами трагедии), во второй же завершился самой настоящей трагедией — чудовищным расстрелом защитников «Белого дома». После той кровавой расправы вице-президентство приказало у нас долго жить...

— Я, конечно же, думал над этим любопытным сов падением. Действительно, в истории страны только мы с Руцким были вице-президентами. Причем в августе 91 находились, как говорится, по разные стороны баррикад. Ну что тут можно сказать... Такие совпадения, как правило, бывают обусловлены какими-то объективными или субъективными причинами. Я понимал, что Горбачев толкал страну к пропасти. Руцкой, по-видимому, в 1993-м осознал, что Ельцин в этом плане ничем не лучше Горбачева. Примешивались ли тут какие-то личностные факторы — тщеславие, властолюбие и т. п.? В случае со мной — однозначно нет. За Руцкого говорить не стану, пусть он сам за себя отвечает.

В связи с этими событиями весьма примечательны и другие обстоятельства. Например такое. Многие из тех, кто в августе 1991 года были, по сути, «защитниками Белого дома» в кавычках, в начале октября 93-го от этих кавычек (к сожалению или даже прискорбию) «избавились». Кто-то — ценой собственной жизни, тяжелого ранения или глубочайшей морально-психологической травмы. И как бы наши сограждане ни относились и к тому и к другому противостояниям, в обоих принимали участие прекрасные романтики, героические идеалисты, настоящие патриоты, истинно неравнодушные люди. Хотя и мерзавцев-провокаторов там тоже наверняка было немало...

 

РЕТРОСПЕКТИВА

Павел Коробов, «Коммерсант», 18 августа 2001 г.

— Так что, идея создания ГКЧП принадлежала Горбачеву?

— Горбачев не отвергал эту идею. Более того, за день до его отпуска, 3 августа, было заседание кабинета министров. Президент как глава исполнительной власти присутствовал на нем. Министры тогда прямо говорили, что страна катится в пропасть, что необходимо принимать меры. Горбачев же сказал, что «мы не позволим развалить Советский Союз, будем принимать все меры вплоть до введения чрезвычайного положения». Вот с этими словами Горбачев улетел в Форос. И тот документ, который был нами обнародован 19 августа, — это один из вариантов, который готовился для Горбачева. И когда группа товарищей прилетела 18 августа в Форос, Горбачев не сказал, что не надо вводить чрезвычайное положение. Он сказал, что «надо меры принимать, но вы поймите меня, я не могу в этом участвовать». Почему? Ему было выгодно нашими руками решить все свои проблемы, включая проблему Ельцина.

Олег Капитанов. Интервью с Г.И.Янаевым. «Ленинская смена», Нижний Новгород, 27 февраля 1993 г.

— У вас было много времени для раздумий... Если бы повторилось 18 августа 1991 года, вы поступили бы также?

— По мотивации — да, но действовал бы по-другому. Все дело в том, что мы не руководствовались логикой путча. Да и вообще какой может быть заговор, когда вице-президент ничего еще не знает, а в Форосе уже идут переговоры с Горбачевым... Узнав о том, что произошло в Форосе, об изоляции или самоизоляции президента Горбачева, я совершил тогда, в августе-91, как гражданин Союза и вице-президент, Поступок с большой буквы и нисколько не жалею об этом. Ситуация была такова, что как только 20 августа подписывался бы Союзный договор — Союз исчезал как таковой. И принимать решительные меры по спасению великой страны дол жен был в первую очередь президент... Горбачев самоустранился от дел, я тоже бы мог отойти в сторону, но это была бы подлая и трусливая позиция, позиция Горбачева. В условиях крайней необходимости я взял на себя ту грязную работу, которую не взял Горбачев...

— Вернемся к первым дням «путча», к тому, что связано со штурмом Белого дома...

— Кроме декларации мы, увы, ничего не сделали... Белый дом... Мы даже по мелочи ничего не сделали. Уж при желании хотя бы свет и канализацию у Ельцина могли отключить. Да если уж на то пошло, приведу такой факт. Мои телефоны, как выяснилось, начали прослушивать уже 16 августа, а у Ельцина только с утра 19-го. Когда Ельцин (в 6 часов 30 минут утра) уже знал о всех первых решениях ГКЧП, ему позвонил тогда командующий ВДВ всего Союза, нынешний министр обороны Грачев. Они с Ельциным познакомились, когда Борис в свое время разъезжал по военным частям, и тогда очень хорошо спились или спелись. Так вот Грачев говорит тогда Ельцину по телефону: «Имейте в виду, ВДВ против вас не пойдут, я направлю к вам генерала Лебедя с танками для охраны Белого дома. Но нам нужны гарантии...». Ельцин тогда пообещал обоим хорошие должности. В общем, Ельцин абсолютно точно знал, что никакой атаки не будет, чувствовал себя спокойно — при такой-то поддержке. Не надо было нам выводить на улицу танки... Ведь весь этот психоз — «ГКЧП сейчас начнет стрелять» — нагнетался и был выгоден Ельцину. Людей будоражили те, кто был в Белом доме, это дела лось вполне сознательно...

— Так получилось, что вы в глазах миллионов граждан СССР явились тогда главным действующим лицом тех событий. Поэтому основной, волнующий всех граждан вопрос о вводе войск «повесили» на вас...

— Крючков, Язов, Пуго «зарядили» свои ведомства на полную готовность. Почему? Поступила информация: у Белого дома — 250 тысяч человек. Люди на электризованы слухами о готовящемся штурме. 20 ав густа я сообщил в Белый дом, что с нашей стороны мы не допустим кровопролития. У Белого дома было много людей, которые искренне пришли защищать себя и свое будущее. Потому что им сказали, дескать, ГКЧП хо чет вас уничтожить...

Павел Коробов, «Коммерсант», 18 августа 2001 г.

— А вдруг все-таки пришлось бы применить силу для наведения порядка?

— Я думаю, что элемент силы надо было продемонстрировать. Но никакого интернирования, никаких арестов не было бы. Я скажу, что и без силовых мер многие перетрусили. Мы столько получали заверений в лояльности! Вот, например, Ельцин с танка призвал народ к всеобщей политической забастовке. Но ведь ни одно предприятие не пошло на это.

Александр Головенко. Сборник «Августовская драма или правда об узниках "Матросской тишины"», 1991 — 1992 гг.

— Как, по-вашему, почему следствие возобновлено как раз после того, когда почти все арестованные закончили знакомиться с делом?

— С самого начала следствие, по-моему, столкну лось с большими трудностями. После 1937 года вроде таких процессов не было. Утрачивалась практика, нет «опыта». Зато есть политический заказ: Указ Президента РСФСР № 59 от 19 августа 1991 г. В нем он квалифицировал действия организаторов ГКЧП как «государственный переворот, являющийся не чем иным, как государственным преступлением». В Указе № 63 того же дня Б.Ельцин констатировал, что ряд лиц — Янаев, Павлов, Крючков, Пуго, Язов, Бакланов, Стародубцев, Тизяков — совершили тягчайшие преступления, нарушив ст.ст. 64,69 70-1 УК РСФСР. И далее утверждается, что указанные лица поставили себя вне закона. Эти указы нарушают Конституцию РСФСР (ст. 172), которая гласит: «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом».

Таким образом, указами нарушено установленное в России разделение законодательной, исполнитель ной и судебной ветвей власти. Игнорировался тот факт, что группа руководителей Союза пошла на образование ГКЧП, как указывалось, в целях защиты жизненных интересов народов и граждан Союза ССР, независимости и территориальной целостности страны. Да, ГКЧП был создан как орган, не предусмотренный Конституцией СССР. Однако наши действия связаны с целым рядом предшествующих нарушений Конституции СССР, Конституции РСФСР высшими должностными лицами, что создавало реальную угрозу строю и целостности страны.

Но для «нашей» прокуратуры указ стал отправным политическим указанием. Уже 22 августа я был арестован по ст. 64 — «измена Родине»... В течение нескольких месяцев я и мои товарищи «подавались» общественному мнению в стране и за рубежом как «изменники Родине». Скажу, что для истинного патриота страны нет более тяжкого обвинения. Это было мое первое «возведение» на юридическую Голгофу и первая «гражданская казнь».

Вопрос о чрезвычайном положении в стране достаточно длительное время, что называется, витал в воздухе. Хорошо помню, что еще в начале августа 1991 г. сам Горбачев на одном из заседаний Кабинета министров, которые в то время широко транслировались по телевидению и освещались в газетах, заявил, что в стране сложилась сложная, предкризисная социально-экономическая ситуация, требующая «чрезвычайных мер». И все восприняли это как должное.

Более того, позже стала известна стенограмма заседания Кабинета министров СССР от 3 августа 1991 г., которое состоялось за день до отлета Горбачева в Форос. В ходе этого заседания много говорилось о чрезвычайных мерах как средстве выхода из охватившего страну кризиса. Финансовая система к началу 1991 г. потерпела крах. Внутренний долг приближался к 940 млрд руб., то есть за время перестройки увеличился более чем в 6 раз. Причины этого, как заявил заместитель председателя Госбанка СССР, — непрофессионализм, не компетентность, нерешительность, отсутствие единой стратегии, популизм и цинизм тех, кто принимал решения в годы перестройки и уклонялся при этом от ответственности. Вот как закончил свое выступление генсек: «Поэтому нужны чрезвычайные меры, значит, чрезвычайные... Речь идет о том, что в чрезвычайных ситуациях все государства действовали и будут действовать, если эти обстоятельства диктуют чрезвычайные меры». И в завершение сказал: «Я завтра уеду в отпуск, с вашего согласия, чтобы не мешать вам работать»...

Янаев сообщил также Исаеву, что, прощаясь, Горбачев сказал членам делегации 19 августа: «Черт с вами, действуйте, но учтите, что я не хочу терять свой демократический имидж. Пусть Янаев возглавляет». И всем пожал руки. Позднее, правда, Горбачев открестился от этого и сказал, что его изолировали от управления страной. Однако, по свидетельству участников августовских событий, Горбачева никто не изолировал, он самоустранился и, как хитрый лис, ждал — чья возьмет. Ведь если, как утверждал Горбачев позднее, он не был согласен с введением в стране чрезвычайного положения, то почему же он не приказал охране арестовать прилетевших к нему членов делегации, по чему не удержал от этого шага участников ГКЧП, почему не вернулся срочно в Москву и не воспользовался своими конституционными полномочия ми, чтобы воспрепятствовать введению в стране ЧП? Ждал и надеялся, что будет в выигрыше в любом случае, при любом исходе событий?

(Ю. Воронин. Стреноженная Россия. М.: Республика, 2003)