Габдулла быстро добрался до районного центра. Конь будто чувствовал тревогу юноши, горячился, то и дело без понукания переходил на стремительный галоп. Приходилось временами сдерживать, как бы не сгорел. Когда показалась гладь озера Учалы, понесся вдоль берега во весь опор. Только вот промчаться по широким улицам не получилось. Едва добравшись до околицы, Габдулла резко осадил скакуна — в центре села загрохотал пулемет, вразнобой стучали винтовки. Там же, где райотдел НКВД, приметил клубы черного дыма.

— Да что сегодня творится, плевок тебе в рот! — чертыхнулся юноша, спешился, отвел коня ближе к забору и стал думать. Кто стреляет, война началась? Какая может быть война, беляков давно победили, в этом году десятая годовщина революции. Слышал, по здешним лесам все еще бегают дезертиры, что, сами приперлись в руки милиции? Чушь! Империалисты пришли с войной? Так от Учалов до ближайшей границы тысячи и тысячи верст! Кто их пустит так далеко, да Буденный сразу разнесет в пух и прах. А если Муртазин с Тухачевским подоспеют, даже не убежать им. Но что там в центре творится, в конце концов? Стрельба не утихала, наоборот, только усиливалась. Даже бомбами начали кидаться!

…но спрятаться, переждать, пока все не выясниться, не получится. Там, в ширкате, ждут милицию. «А вдруг и на них напали? С пулеметами и бомбами» — мелькнула пугающая мысль. Габдулла быстро зашагал к ближайшему дому, решительно забарабанил рукояткой плетки в запертые ворота.

Стучать пришлось долго, минут пять.

— Кто там пришел, черт тебя забери! Калитку снесешь! — пробасили наконец-то с той стороны. Юноша был рад и такому неласковому приему. А то становилось жутковато: если не считать непонятной свистопляски в центре, весь поселок будто вымер, на улицах ни единой души. Даже собак не видно.

— Председатель комитета курсантов учебно-сельскохозяйственного ширката «Урал» товарищ Гильманов, — отрапортовал бодрым голосом по полной форме. Да еще на русском языке. Знал по опыту, казенные, малопонятные формулировки почему-то вызывают у местного населения больше доверия.

— …и что тебе надо? — уже более заинтересованно спросил невидимый собеседник.

— Да вы дверь сначала откройте. Некогда, у меня специальное задание, срочное! — начал горячиться юноша.

— А стрелять не будешь?

— Захочу, я и через ворота достану! Открывай, а то будешь отвечать за контрреволюцию и сабаташ!

Что такое «сабаташ», по правде говоря, Габдулла точно не знал. Услышал как-то на политинформации, запомнил, а переспросить у дяди забыл. Но это и неважно, зато как звучит! «Саба» — в переводе с башкирского — «рубит», а «таш» означает «камень». Все вместе — как боевой клич оран. Словечко произвело должное впечатление и на хозяина дома.

— Ну вот, чуть что, так сразу сабаташ! Каждый норовит обидеть простого человека… — обиженно засопел все еще невидимый визави, с грохотом отодвинув засов.

— Сами посмотрите, я честный человек! Да я, может, самый лучший чабан во всей бригаде. Никакой я не сабаташ!

Напуган и взвинчен был юноша, и все же не смог сдержать улыбки. Обладатель густого баса оказался плюгавеньким мужичком лет пятидесяти. И уже не басил, заканючил дребезжащим голоском. Пока не было видно, тужился изобразить из себя богатыря. И ведь получилось!

— Извините, дядя, приходится заходить незваным гостем, — скороговоркой выразил Габдулла дань уважения пожилому человеку, заводя скакуна во двор, — что у вас тут происходит?

Оказалось, хозяин и сам ничего не знает. С утра все было как обычно. Управившись с утренними хлопотами по хозяйству, собрался он в правление колхоза. Зачем-то понадобился зоотехнику, который вызвал через посыльного мальчика. Только вышел на улицу, а там конники скачут, чуть не зашибли, что-то орут, да еще саблями размахивают. Наученный горьким опытом Гражданской войны хозяин дома сразу упрятал супругу, детей и внучку в подпол. Кто их разберет, кто и зачем носится по улицам, ему бы только своих близких уберечь. Запер ворота и, вооружившись топором, тихонько присел на крылечке. Авось пронесет! Вся эта кутерьма началась часа два назад. Сначала слышались выстрелы с той стороны, где расположен райком с райсоветом. Потом чуть стихло. А вот сейчас развернулся настоящий бой у отдела милиции.

— Кто с кем воюет, товарищ начальник? Что мне делать? — стал допытываться чабан.

— Заведи коня в хлев, дядя. Как отдышится, напои, а то мы долго скакали. Пусть здесь меня дождется. Верхом поеду — пристрелят ненароком, я лучше огородами проберусь в центр, — решил Габдулла. Уловив вопрошающий взгляд хозяина, приосанился и преувеличенно патетически провозгласил:

— Кто бы ни был враг, он скоро пожалеет об этом! Враг будет разбит, победа будет за нами! А вы, дядя, запритесь и никому больше не открывайте. Пусть думают, никого здесь нет. Я ведь тоже уже собирался идти к следующему дому, да сами откликнулись. И топор уберите. Размахнуться не успеете, сразу пристрелят. Если кто вломится, притворитесь покорным, повинную голову меч не сечет. А потом разберемся со всеми. Не волнуйся, я первым засвидетельствую, что вы помогли в борьбе с врагами революции. Только скакуну прямо сейчас воды не давай, запалишь!

Добраться до места боя задворками не получилось. Уперся в переулочек, будь он неладен. Осторожно отодвинув высоченные заросли бурьяна, Габдулла глянул, что там и как. А там совершенно неожиданно нарисовалась круглая физиономия парня, с кем уже доводилось раньше встречаться на конференции райкома ВЛКСМ. Вроде Сахипгареем зовут, из Миндяка. Свой, комсомолец! Будто гора начала сползать с плеч Габдуллы, вот сейчас товарищ все разъяснит. Но по какому-то наитию юноша не стал сразу окликать. Бесшумно переместился назад и чуть в сторону, с другого места глянул на переулок. Никого больше нет побдизости. Только Сахигарей с блаженным и глуповатым видом справляет малую нужду. Зачем-то перевязал правую руку белой тряпкой. Так он еще и с винтовкой! Вот растяпа, разве можно с оружием так обращаться, будто палку прислонил к забору. Габдулла тихо перепрыгнул через жердины забора. Негромким приветствием обозначил свое присутствие:

— Привет, Сахипгарей! Кто там с кем воюет?

Тот уставился на него ошалевшими глазами.

— Ты? Из ширката «Урал»?

— Я, я, можешь ощупать, если не веришь! Председатель комитета курсантов Гильманов. Только сейчас прискакал в Учалы и не могу разобраться, что тут творится. Доложи обстановку, товарищ!

Против ожидания, в глазах Сахипгарея явственно мелькнула искра злорадства. Что там искра, целое пламя. Враз осевшим голосом прохрипел:

— Кончилось ваше время, отродье шайтана!

Габдулла ничего еще не понял, но на всякий случай плавно переместился чуть вправо, перегораживая собой винтовку. А тот и не заметил, не до того было… Сузив глаза, от чего они превратились в узенькие щели, продолжал яростно шипеть.

— Всех вырежем, хватит, покомандовали.

И совсем неожиданно визгливо заверещал:

— Господин десятник, идите сюда! Я поймал главного…

Кого он поймал, да еще главного, прояснить не успел. Оказалось, совсем не зря учил товарищ Васнецов курсантов военному делу, делился своим опытом. А может инстинкт самосохранения так сработал? Юноша действовал автоматически, даже сам не успевая осознать собственные действия. Коротким и жестким ударом правого кулака заткнул рот крикуну, тот опрокинулся навзничь. Стремительным движением схватил винтовку, вскинул ствол в сторону ближайшего угла. Вовремя. Оттуда загрохотали сапоги, кто-то тревожно поинтересовался:

— Эй, ты, молокосос, чего там орешь?

Габдулла выстрелил в ту сторону, не целясь, чтобы только отпугнуть. Сам одним прыжком преодолел переулок, перемахнул через оградку и побежал что есть духу. Слава Всевышнему, учалинцы не были примерными огородниками, ближе к оградам бурьяна хватало по всему маршруту. Юноша ломился через заросли, будто лось. Сзади два-три раза грохнул ружейный выстрел, но не смог разобрать, по нему целятся или нет, так как пальба спереди заглушала все остальные звуки. На всякий случай бросился навзничь, отполз в сторонку, как и учил Сергей Петрович, наставил с фланга винтовку. Стал наблюдать — не идут ли следом? Терпения хватило минут на пять. Никого нет, ну, и слава Богу. Крадучись, а то и на четвереньках продвинулся вперед еще метров на сто. Опять уперся в проулок. И там, совсем рядом, кто-то стонал и грязно ругался, мешая башкирские и русские слова. «Ранен что-ли? — подумал Габдулла, — меня не заметил, и ладно. Пес его знает, свой или враг». Встреча с Сахипгареем заставила опасаться каждого. Стрельба впереди чуть притихла. Временами грохотал пулемет короткими очередями. Бомбы, видать, кончились. А подставлять голову под пулемет стрелкам из винтовок не хочется. Присев среди спасительного бурьяна, внимательно осмотрелся по сторонам. А ведь дом, на задворках которого он спрятался, стоит на перекрестке, за которым здание отдела милиции! Юноша осторожно пробрался в хлев, всмотрелся в щель между досками. Ворота и двери дома нараспашку, но никого во дворе не обнаружил. Только на улице иногда мелькают тени, и не углядеть толком, кто и куда бежит — там густой пеленой стелился дым. Может от стрельбы, а может от пожара — здесь гарь чувствовалась особенно сильно. «Так, главное не суетиться, говорил нам Сергей Петрович, главное — своевременно углядеть врага и при этом не дать обнаружить свою позицию», — прошептал про себя Габдулла. Повертев головой, пришел к мнению лучшее для этого место — слуховое окно крыши дома. Смотрит как-раз на перекресток. Обмирая от ужаса, когда некстати начинали поскрипывать половицы под ногами, Габдулла пробрался в сени, затем вскарабкался на чердак. Сквозь грохот выстрелов чутко вслушался в шорохи поблизости, убедился, никому до него дела нет, никто следом не крадется. Дотошно осмотрел трофей — вроде все в порядке. Только вот патронов всего два. Юноша осторожно пробрался к окошку. Да, не зря рисковал, отсюда все видно как на ладони. На перекрестке валяется много тел. А из разбитого окна отела милиции горозно уставился пулемет Максима. Водит по сторонам, временами изрыгая огонь — в ответ на одиночные выстрелы из винтовок. А стрелков с той стороны не видать, залегли в соседних домах и за заборами. Пожар же, полыхает не в отделе милиции, горит конюшня. «С какой стороны свои, с какой — чужие? — внезапно озадачился Габдулла. — Наши обороняют или, наоборот, пытаются штурмовать отдел?» Ответ пришел незамедлительно: заприметил, некто в казацких штанах с лампасами согнувшись в три погибели пробирается к тому боку здания, где нет окон; в руке — жестянка. «С керосином, хочет запалить! — панически мелькнуло в голове у наблюдателя. Ясен день, наши свое поджигать не станут, неведомые враги те, кто идет на приступ. Лихорадочно вскинул оружие, выстрелил. Только слишком резко дернул спусковой крючок. Промахнулся. Зло выругавшись, последним патроном таки достал поджигателя. Только ликовать по случаю меткого выстрела или впадать в истерику из-за первого в жизни убийства не пришлось — в чердак будто огненный вихрь ворвался, тяжелые пули стали насквозь прошивать хлипкое укрытие. Оглохший, весь в пыли и щепках, юноша перестал понимать — жив он еще или уже нет. Так страшно еще никогда не было. Пролежал распластавшись минуту, может и целый час. Почти в беспамятстве, все же краем сознания уловил — внизу снова стучит пулемет, раздался цокот копыт и послышались крики «Ур-ра!» Затем, совсем скоро, в сенях, заслышались шаги. Кто-то звонко прокричал:

— А ну, контра недорезанная, слазь оттудова! А то подпалю избенку, сам спрыгнешь!

Габдулла начал приходить в себя, понял — приказывают именно ему. Вздохнул с облегчением, враги, кем бы они ни были, не стали бы обзывать «контрой».

— Эй, товариш, я свой! Направлен начальником ширката «Урал» в отдел внутренних дел со срочным заданием!

Внизу отнеслись к заявлению со скепсисом.

— Ты слазь, слазь! Там и посмотрим, кто свой, кто — нет. Винтовку оставь, баловать начнешь, стреляем без предупреждения, по законам военного времени! Спускайся с поднятыми руками.

Юношу начала обуревать злость. Столько страху перетерпел, едва не погиб, а тут еще свои пугают.

— Вы что, совсем там очумели, как я могу спуститься с поднятыми руками!?

В сенях оценили беспочвенность своих требований и, видимо, комизм ситуации. С веселым гоготком дозволили цепляться руками — лестницы-то не было.

— Только не балуй, мы ныне дюже злые!

Здоровенный мужчина, в тельняшке из-под телогрейки и высоченный парень, с грозно насупленными бровями. Его Габдулла сразу признал — секретарь комскомитета совхоза «Красный партизан». Зимой, когда ширкат заготавливал строительную древесину, вместе ходили по домам и ставили на постой лесорубов.

— Юлай! Что тут творится! Плевок тебе в рот, меня свои чуть жизни не лишили!

Секретарь его, конечно же, узнал, но лишь крепче сжал свою винтовку.

— Кто тебя сейчас разберет, свой или чужой. Приказано доставить, если еще живой, к начальнику милиции. Вперед, руки за спину!

Острым лезвием полоснула обида сердце юноши. Готов был вспылить, да наставленное прямо в грудь дуло молчаливо призывало к благоразумию. Кстати вспомнилось наставление дяди: если начинаешь сердиться, останови себя, прочти молча суру «Аль-Ихлас», только потом принимай решение. Так он и поступил. Действительно помогло — а что, собственно говоря, ему ерепениться? Ведут к начальнику милиции, с ним он и пытается встретиться с самого утра. А что как арестанта ведут, дык, будет потом что вспомнить и посмеяться. Нашли контру!

…на улице и перекрестке везде валялись убитые люди и лошади. Один конь все еще храпел. Габдулла старался не смотреть на трупы и без того от сладковатого запаха крови чуть не стошнило. Спасся тем, что опять принялся про себя истово читать «Аль-Ихлас». Перед крыльцом отдела уже стоял часовой. Злобно ощерив прокуренные до желтизны зубы, спросил у сопровождающих:

— Который с крыши? Могли бы и там шлепнуть… Ух, звери!

— Отставить! Приказано доставить к товарищу Галееву, — одернул его конвоир в тельняшке. Часовой нехотя посторонился, буравя Габдуллу ненавидящим взглядом.

Внутри все было перевернуто вверх дном, везде россыпи гильз, ворохи рассыпанных листов документов, какие-то тряпки и битое стекло. От едкого порохового дыма защипало в глазах. За пулеметом на мешках с песком сидел человек и прямо из ведра жадно глотал воду. Взявшись обоими руками и запрокинув голову, никак не мог напиться. Юношу по коридору отвели в дальний кабинет. Там на диване полусидел, полулежал товарищ в изорванной милицейской форме. Левая рука на перевязи, голова тоже забинтована, видно, сильно ему досталось сегодня. Габдулла сообразил, что он и есть начальник отдела внутренних дел. Вытянувшись в струнку, доложил о нападение на дальний выгон ширката «Урал», что послан с донесением и за подмогой. Начальник вперился в него немигающим взглядом, пугающе ласковым голосом поинтересовался:

— А скажи-ка нам, дорогой товарищ председатель комитета курсантов Гильманов, как ты оказался на крыше и вел огонь по зданию отдела?

Не дожидаясь ответа, обратился к конвоирам:

— Винтовку его захватили? Дайте сюда!

Заполучив требуемое, вгляделся в номер. Когда снова поднял тяжелый взгляд, Габдулле почудилось, что на него смотрит сам Газраил.

— Винтовка-то знакомая, уполномоченного из Кунакбаево товарища Хамитова. Его со всей семьей заживо сожгли сегодня утром в своем доме…

Габдулла ничего ответить не успел, от сокрушительного удара в живот согнулся пополам.

— Отставить рукоприкладство! — взревел начальник. — Зашибешь до смерти, а допросить не успели! Выйди вон! Пришли сюда Фаизова!

Судорожно всхлипывая и пытаясь глотнуть воздух, Габдулла не видел, как один из конвоиров сменился. Вместо взбеленившегося дядьки заступил некто усатый и в очках. А начальник продолжил допрос:

— И так, откуда у тебя эта винтовка?

— Трофей! Отбил у врага! Вот, спросите у Юлая, знает он комсомольца Сахипгарея из Миндяка?

Стоявший сзади конвоир отрицательно покачал головой. Но товарищ Галеев не обратил на это внимания, какая, мол, разница.

— Когда несся к вам огородами, подставляя свою юную грудь под пули и острые клинки, столкнулся с этим Сахипгареем. Вот как раз с этой винтовкой. Сначала обрадовался, думал, хоть объяснит, что за стрельба тут развернулась. А он, гад, говорит, буду резать всех комсомольцев. Наверное, шпионом оказался. Английским. А может и сам японец, глаза уж больно узкие. Обзывается всякими непотребными контрреволюционными словами. А мы его за хорошего товарища считали. Познакомились с ним весной на конф…

— Что дальше? — нетерпеливо перебил юношу милиционер.

— Врезал я ему по челюсти, со всей пролетарской мощью! Не смотрите что худой, меня Сергей Петрович на занятиях по рукопаш…

Галеев с трудом привстав с дивана, грохнул кулаком по столу:

— Говори по существу, некогда мне байки выслушивать!

Габдулла несколько обиженно, но уже более лаконично затараторил:

— Он успел кого-то позвать, называл «господин десятник». Я плюнул предателю в бесстыжую рожу, стал отстреливаться от его приятелей его же винтовкой. Потом сюда прибежал. Ничего не видно и непонятно. Взобрался на чердак.

— А зачем стрелял? — снова перебил начальник.

— Так вас же поджечь собирались! Сами выйдите и посмотрите, казак там валяется, керосин хотел плеснуть. С левой стороны, где вы пулеметом не доставали!

Начальник кивком головы приказал новоприбывшему конвоиру:

— Товарищ Фаизов, посмотрите. Если и в самом деле кто-то валяется с керосином, прикинь по пулевому отверствию, откуда его могли достать. Не мне тебя учить, разберешься.

Снова обратился к Габдулле:

— А когда ты в Учалы прибыл?

— Часов у меня нет. Выехал с ширката в семь часов утра, даже позавтракать не успел. Сейчас в животе волки воют. Наш повар говорит…

Тут юноша осекся, сам понял, что опять на длинные речи потянуло:

— Извините. Прискакал, тут стрельба. Верхами до вас добираться побоялся. Оставил коня у сознательного колхозника. Третий дом с правой стороны, там еще рябина в палисаднике. Дядю вроде Вахитом звать.

Начальник приказал второму конвоиру, все еще стоявшему сзади с винтовкой наизготовку:

— Проверь. Если не врет, приведи сюда коня.

Длинный комсомолец собрался было запротестовать, не хотел оставлять раненого начальника с врагом наедине, но вернулся Фаизов. Доложил, да, с глухой стороны здания лежит труп неопознанного человека, рядом бидон с керосином. Есть все основания предположить — стреляли именно с чердака дома товарища Фаткуллина.

Лицо начальника заметно разгладилось.

— Ты, значит, герой, всех нас от смерти спас, а мы тебе кулаком в брюхо… Извини, товарищ, нехорошо получилось. Юлай, давай, одна нога здесь, вторая там, приведи его коня. А ты, как тебя, Гильманов, садись и подробно обскажи, что у вас на «Урале» приключилось?

Внимательно выслушав, Галеев приказал Габдулле скакать обратно. На словах передал — организовать оборону и ждать дальнейших распоряжений.

— Товарищ начальник милиции! — взмолился юноша, — хоть вы объясните, что происходит? Кто на нас напал, от кого обороняться? А то меня спрашивать начнут, я ничегошеньки не понимаю! Еще бумажку дайте, дескать, выполняю ваше поручение. Как бы снова не заарестовали по ошибке! И винтовку верните, вдруг на обратной дороге нападут. Мой же боевой трофей! На литературе книгу читали, там так и написано — «Что с бою взято, то и свято»!

— Это какая-такая книга, про разбойников что ли? — хмыкнул начальник милиции, — а ружье, так и быть, бери. Сдашь под роспись своему военруку. Фаизов! Выдайте комсомольцу патроны.

А что творится, начальник милиции и сам до конца не знал. Учреждения райцентра атаковали человек двести, часть просочилась заранее, остальные бросились конным строем… И с нескольких деревень района, теперь вот и с «Урала» поступили сообщения о нападениях. Кто они, откуда появились — выяснится только после допросов пленных. «Знаешь, парень, что меня особенно удивило? — доверительно проговорил Галеев, — среди налетчиков приметил несколько бандитов, которых лично посадил в тюрьму. Им еще лет по десять-пятнадцать сидеть, а они, вишь, на конях, да шашками размахивают… А еще скажи дяде, пусть будет бдительнее. Среди налетчиков были и комсомольцы, даже коммунисты. Мы их считали за товарищей, они, волки в овечьих шкурах, составляли списки и записывали адреса… Расслабились, ядрена вошь! Из-за этого столько товарищей потеряли…»

— Теперь понятно, почему на меня так косился Юлай, — вслух подумал Габдулла.

— Как ему не быть подозрительным, если самого чуть не пристрелил односельчанин, член райкома КПСС, между прочим! Ладно, я случайно оказался рядом, успел выбить револьвер.

Начальник не стал посвящать юношу во все детали контрреволюционного мятежа. Перед его мысленным взором снова предстало искаженное от ярости лицо раненого пленника — командира одного из отрядов налетчиков. Страшные слова говорил: «Сегодня освободительное восстание началось во всей Российской империи, флот ее величества английской королевы выбил большевиков с Петрограда, нет вам спасения, всех вырежем, всех на столбах развесим!» Быть такого не может… но почему-то нет связи, ни с Миассом, ни с Белорецком. И налет совсем не напоминает стихийный бунт или разбой, безусловно — заранее спланированная и подготовленная военная операция. Как мы все это прозевали!? Ведь не подоспей охрана с золотых приисков, враги запросто могли бы захватить райцентр. А что происходит в других городах и районах? И в Петрограде… Но ничего у них не получится — вот какая у нас смена подрастает! «Чудом остался жив, фактически всех нас спас, вместо благодарности самого чуть не обвинили в измене, а ему как с гуся вода. Молодец парень!» — растроганно подумал начальник отдела, наблюдая, как увлеченно Габдулла копошится со своим «трофеем», сноровисто набивает магазины. И при этом ни на секунду не умолкает!

— А скажите, товарищ начальник милиции…, — словоохотливому юноше многое еще предстояло выяснить, да чего уж скрывать, грело его душу вот так вот, как соратник, беседовать с самим товарищем Галеевым. Но в коридоре загрохотали сапоги, начали прибывать вестовые от отрядов, преследующих беспорядочно отступающих мятежников. Наконец-то восстановили связь и заработал телефон. Некогда стало товарищу Галееву.

— Давай, давай, скачи к себе, будь осторожен, — только и успел сказать он, как в кабинет пробурилась дородная тетка с сумкой с красным крестом, гаркнула во все горло:

— Посторонние, брысь, отседова! Вы мне мешаете производить осмотр раны! Бинтов на вас не напасешься, ироды!

Габдуллу будто ураганом вынесло. А за порогом поджидал драчливый дядя, тот, который в тельняшке. На этот раз настроен был миролюбиво, почесав затылок, смущенно пробормотал:

— Ты прости меня, братишка. Совсем с катушек слетел, берега попутал. Мы ведь с Раилем еще до революции на одном миноносце служили. Весной, стало быть, прислал мне письмецо. Приезжай, мол, к нам в Башкирию, у нас, мол, хороших механиков не хватает, а живем сейчас весело и в достатке…

Зло сплюнул себе под ноги.

— Весело! От такого веселья, ложись да помирай. Даже свидеться не успели. Захожу сегодня в райком, чтобы сначала доложиться, а потом в Кунакбаево, к другу, к тому самому, чья винтовка сейчас у тебя. Вот тут вся кутерьма и завертелась. Сейчас к Раилю только на похороны и попаду.

Габдулла и без того на него обиды не держал, ошибся, так ошибся, с кем не бывает. Ребра не переломал, и на том спасибо. А после такой исповеди совсем жалко стало, сам сглотнул навернувшийся комок в горле.

— Товарищ матрос, а вы приезжайте к нам в ширкат «Урал». Мой дядя там начальником. Обязательно найдет для вас работу. Хорошо там у нас, не пожалеете!

Не ответил дядя на столь щедрый посул, только хлопнул юноше по плечу:

— Давай, провожу немного. Коня твоего Юлай привел, его самого опять куда-то командировали. Да и мне пора, тебя только дожидался.

Но как не горевал, как не торопился дядя, лихая моряцкая душа взяла свое. На выходе притормозил около пулеметчика, озорно блеснул глазами.

— Эй, пехота! Говоришь, у самого Чапаева в пулеметчиках ходил? Врешь, поди! Вот, полюбуйся на юнгу, ни царапины! А ты в него целую ленту высадил. Вьюном извернулся геройский юнга.

Тот не повелся на подначку. Однако перестал набивать патроны, отложил ленту в сторону. Глянул на Габдуллу заинтересованно, даже, как бы с сожалением за огрех в своей работе.

— С чердака напротив? Повезло тебе, парень, с такой дистанции от меня еще никто не уходил.

С сокрушенным видом резюмировал:

— Ниже надо было прицел брать, ниже! Позор на мою седую голову, хоть в пруду топись, не оправдал, стало быть, доверие Василия Ивановича…

Никогда Габдулла не лез в карман за ответом, а тут даже он подрастерялся:

— Не расстраивайтесь, конь о четырех ногах, и тот спотыкается, так говорит мой дядя. В следующий раз…

Мужчины загоготали.

— Да шутим мы! Слава богу, что жив остался. Сходи в церковь, поставь свечку за свое спасение.

— Да нельзя мне в церковь, я же мусульманин.

— Да хоть в мечеть! — не унимался товарищ матрос.

— В мечеть тоже не получится, — у пулеметчика моментально стерло улыбку с лица, — убили сегодня нашего хазрата… С минарета скинули.

— Вишь, как оно получается, — протянул матрос, — этим белобандитам не по нраву ни большевики, ни честные попы с муллами. Правда она, того, глаз колет. Ничего, ничего, недолго им осталось лютовать!