В меньшей из двух спален на втором этаже в Брайарзе Люсинда склонилась над спящей Софией и прижалась губами к ее виску с голубоватыми жилками. На щечках девочки лежали длинные ресницы, и слюнка, пузырясь, увлажняла губы, похожие на бутон розы. Такая нежная, такая бесценная и такая беспомощная.

Всю жизнь она молила Господа, чтобы послал ей ребенка, и свершилось чудо — ангелочек перед ней. Но ее могут разоблачить. Визит сыщика тому свидетельство.

Подоткнув одеяло вокруг малышки, Люсинда взяла свечу и спустилась на кухню. Краснощекая Энни раскатывала тесто, стоя под полкой с начищенными котелками. Она вопросительно посмотрела на Люсинду.

— Уснула, — сказана та. Мармелад полез, цепляясь когтями, вверх по ее юбке, — оранжевого цвета пуховый шарик, который в одно прекрасное утро появился у их дверей. Тогда это были кожа да кости. Она вытащила его когти из юбки и потерлась щекой о мягкую пушистую мордочку.

— Она не проснется раньше чем через час-другой. К тому времени я непременно вернусь. — Люсинда положила котенка обратно в корзинку, стоявшую у очага. — Право, не стоит вас так нагружать. У вас и без того много дел.

— Да ничего, миссис Грэм. От вашей малышки никакого беспокойства. Я испеку пирог, а она, когда проснется, будет мне помогать готовить из остатков теста пирожки с джемом. Я так рада, что нашла это место, пока мой Сэм не начнет получать жалованье.

— Значит, он нашел работу?

— Нет, не нашел. Викарий сказал, что теперь, раз его сиятельство снова начал обрабатывать землю, в Грейндже будет работа, но пока ничего нет.

От тревожного выражения на лице собеседницы сердце у Люсинды заныло. Если бы она могла обнадежить ее, но пока на конюшне у графа не появится больше лошадей и больше орудий земледельческого труда, которые понадобится постоянно чинить, у здешнего кузнеца не будет достаточно работы, чтобы нанять еще одного работника, да еще с растущей семьей в придачу. Энни права: в Грейндже не видно никаких признаков улучшения положения. Единственное, чем занимается лорд Уонстед, — либо ездит верхом на своем жеребце, либо прячется у себя в кабинете. Он ничем не лучше Денби, который все свое время тратит на игру в карты.

— Сэм — славный человек. Он наверняка найдет что-нибудь еще до того, как у вас родится малыш, — сказала Люсинда.

Энни прижала руку к животу.

— Надеюсь, что так и будет.

При виде этого жеста Люсинде показалось, будто у нее между ребрами повернули острое лезвие. Ей никогда не узнать радости носить под сердцем ребенка. Она использовала все средства, известные женщинам. Красный олений рог, предложенный ее матерью, не помог, не помогло и вдыхание кошачьей мяты, которое посоветовал врач. Она хотела попробовать электрическую кровать, разрекламированную каким-то медиком, но когда она предложила это Денби, тот воспринял это как оскорбление его мужских достоинств.

Зачем тосковать о том, чего никогда не будет, если у нее есть София и свобода, а ведь всего несколько месяцев назад она не могла даже мечтать ни о том, ни о другом.

— Я всю жизнь прожила в Блендоне, — сказала Энни. — Даже подумать тошно, что придется отсюда уезжать. А уйду от вас — буду скучать по малышке.

— Ах, Энни, мы тоже будем по вас скучать.

Энни шмыгнула носом и вытерла глаза уголком передника.

— А не пора ли вам идти? Его сиятельство удивится, куда вы подевались.

По правде, говоря, Люсинда с нетерпением ждала этого вечера. Возможность получить подробные сведения о полке ее брата, который находится в Испании, была весьма соблазнительна. «И возможность провести время с ним», — шепнул ей внутренний голос. Она терпеть не могла этот голосок.

Люсинда сняла плащ и шляпу с вешалки и остановилась, услышав звук подъехавшего экипажа.

— Кто бы это мог быть? — спросила Энни. Люсинда выбежала в гостиную и раздвинула занавески.

— О, да это Альберт со своей двуколкой.

— Вот что я называю деликатностью, — сообщила Энни, которая вошла, тяжело ступая, в гостиную. — Его сиятельство, должно быть, ждет, не дождется вас по этому делу.

— Ждет меня, — проговорила Люсинда, и у нее задрожали колени. Может, Уонстед забеспокоился, что она не сдержит обещания?

Люсинда посмотрела в зеркало и увидела правду — мнимую вдовушку, пышнотелую, с заурядной внешностью, радующуюся крупинке внимания со стороны красивого солдата. Настроение у нее упало. Какова бы ни была причина его приветливого взгляда, причина эта не имела никакого отношения к ней, зато имела отношение к плачевному состоянию его счетов. Можно было бы как-то иначе уговорить его разрешить провести праздник на своем лугу. И если она не придет, он будет рад, что можно снова затвориться в своем логове.

Уонстед бесконечно одинок. Однако пытается скрыть это за приступами гнева и грубыми вопросами, но ее не одурачишь. Ей слишком хорошо известно, что такое отчаяние.

Праздник будет полезен не только местным жителям, но и Уонстеду. И чувства, которые она к нему питает, ровным счетом ничего не значат.

— Вы не волнуйтесь насчет малышки, — сказала Энни ей вслед.

О Софии Люсинда не волновалась. Ее встревожил визит сыщика. Что будет, если ее разоблачат?

Престарелый Джевенс встретил ее в холле, снял с нее накидку.

— Добрый вечер, миссис Грэм. Его сиятельство в библиотеке.

Лорд Уонстед просунул голову в дверной проем:

— А, вот и вы, наконец.

Сердце у нее екнуло. Люсинда старалась справиться с волнением, которого не испытывала с тех пор, как покинула классную комнату и появилась в первый раз на балу.

— Джевенс, попросите, пожалуйста, миссис Хобб подняться к нам, — сказал лорд Уонстед. — И принесите чай для миссис Грэм.

— Сию минуту, милорд.

Лорд Уонстед жестом предложил ей войти.

Проходя мимо него в библиотеку, Люсинда ощутила волнующий запах лавра и горячего мужского тела. Она огляделась. Две стены от пола до потолка занимали ряды книг в кожаных переплетах. Единственным чтением в ее лондонском доме был «Джентлменз мэгэзин» и «Ла белль ассамбле».

— Прошу вас, садитесь.

Он указал на мягкое кресло у незажженного камина. Кресла были большие — чтобы выдержать его крупное тело. И, как оказалось, удобные. Люсинда представила себе, как он сидит здесь вечерами с сигарой в руке, читает книгу или газету. Или играет в шахматы. Шахматная доска стоит на красивом столике красного дерева у камина. Черные, кажется, проигрывают. Люсинда тряхнула головой и села в предложенное кресло.

— Мне бы хотелось поскорее приступить к делу, милорд. Я должна быть дома, когда София проснется.

Он сжал жесткие губы, то ли потому, что ее слова вызвали у него раздражение, то ли потому что огорчили его, — она не поняла, поскольку в следующее мгновение лицо его снова стало непроницаемым. Да, этот человек бесконечно одинок.

Люсинду бросило в дрожь, она взяла себя в руки и указала на стол у окна, где лежали письменные принадлежности и гроссбух.

— Я буду работать там?

— Да, пожалуй. Прошу вас, садитесь, миссис Грэм. Миссис Хобб с минуты на минуту придет.

Люсинда села за стол.

Вошел Джевенс с серебряным подносом. За ним семенила старая женщина.

— Поставьте поднос на стол, — велел лорд Уонстед. — Садитесь, миссис Хобб. Слушайте, что скажет миссис Грэм. Она пришла нам помочь.

Неудивительно, что бедная женщина насмерть перепугалась, потому что вид у Уонстеда был, как у рассерженного медведя, и приказания он отдавал так, словно командовал парадом.

Люсинда приветливо улыбнулась миссис Хобб:

— Садитесь, миссис Хобб. Насколько я понимаю, расписки лежат в этой коробочке? Пусть она стоит здесь, между нами.

Джевенс поставил поднос у ее локтя. На нем Люсинда увидела три чашки с блюдцами и прекрасный серебряный чайный прибор. Она посмотрела на его сиятельство:

— Хотите чаю, лорд Уонстед?

— Нет, благодарю. — Он сел за шахматную доску с той стороны, где играли белые. — Уверен, что могу оставить все в ваших умелых руках.

Много времени прошло с тех пор, когда о ней отзывались с похвалой, — это было еще тогда, когда она помогала отцу в делах. Люсинда залилась румянцем. Это не ускользнуло от Уонстеда, и он едва заметно улыбнулся.

Люсинда принялась разливать чай. Рука у миссис Хобб дрожала так, что она даже не попыталась взять чашку.

Открыв гроссбух в том месте, где красной ленточкой были отмечены последние записи, Люсинда расстроилась.

Миссис Хобб тихонько вздохнула.

— Ужасный беспорядок, мэм.

— Как полагаете, миссис Грэм, вы сможете в этом разобраться и навести порядок? — спросил Уонстед и залпом осушил бокал с бренди.

— Будем делать это постепенно. — Люсинда листала страницы до тех пор, пока не обнаружила колонки аккуратных цифр и вразумительные записи. — Вот видите? Нужно начать с этого места.

— Ах, — воскликнула миссис Хобб, — этим записям уже год! Потребуется много времени, чтобы в них разобраться.

— Занимайтесь столько времени, сколько понадобится, миссис Грэм, — сказал Уонстед. — Я буду вашим должником до конца жизни.

— Вряд ли нам удастся проделать эту работу за один вечер.

Люсинда в два счета заполнила страницу собственными записями расходов и приходов, согласованными с расписками. Часы в холле пробили три. Неужели уже прошел час? Люсинда выпрямилась, ощущая напряжение между лопатками. Миссис Хобб буквально валилась с ног от усталости.

— На сегодня достаточно, — сказала Люсинда.

— Да, миссис Грэм. Благодарю вас. — Миссис Хобб вскочила с кресла, схватила поднос и исчезла за дверью.

— Надо же, — пробормотала Люсинда, — никогда бы не подумала, что она такая проворная.

Люсинда сложила в стопку квитанции, которые они согласовали с записями в гроссбухе.

Тихий глубокий смех у нее за спиной заставил ее вздрогнуть. Сердце учащенно забилось. Она не заметила, как Уонстед подошел к ней и наклонился над ее плечом.

— Что, очень плохо?

Люсинда взяла себя в руки и перевернула страницу, с которой начала все просматривать.

— Очень, — призналась она. — Видите ли, по одним счетам уплачено дважды, по другим — вообще не уплачено или уплачено совсем недавно.

Он придвинулся к ней совсем близко.

Люсинда пододвинула книгу к нему. Он не прореагировал на этот намек. Он касался плечом ее плеча, обдавая горячим дыханием.

— Здесь столько ошибок, что я, говоря по правде, удивляюсь, как вообще все не перепуталось так, что концов не найдешь.

— Полагаю, мистеру Брауну удавалось держать кредиторов на расстоянии.

Она закрыла гроссбух и нахмурилась.

— Вы не думаете, что он…

— Обманывал меня? Нет. Мой отец поступал нечестно. Он держал управляющего в неведении относительно состояния своих дел, поручая миссис Хобб платить по самым неотложным счетам, и при этом высасывал из имения все до последнего пенни.

Она резко повернулась на стуле и посмотрела на него.

— Не спрашивайте меня почему. Дела не в таком плохом положении, чтобы их нельзя было поправить. Но я должен знать, кому сколько должен. Я был бы весьма признателен, если бы вы сохранили в тайне то, что я вам сказал.

— Да, разумеется.

Уонстед вернулся к шахматной доске и уставился на нее невидящим, взглядом.

Люсинда аккуратно уложила счета в металлическую коробочку, закрыла гроссбух и поднялась.

— Когда бы вы хотели, чтобы я продолжила эту работу? Он стоял посреди комнаты, будто не слышал ее, — так стоит одинокий человек, потерпевший кораблекрушение, на охваченном бурей острове, — и смотрел на шахматную доску.

Черные фигуры блестели, как эбеновое дерево, а белые были как будто из слоновой кости.

— Великолепная работа, — сказала она, подойдя к нему.

— Это шахматы моего деда. В кабинете у меня другие, я привез их из Испании.

Люсинда машинально передвинула черную ладью на три клетки, отрезав отступление его ферзю.

— Хороший ход, — пробормотал Уонстед и пошел пешкой, заставив Люсинду отступить или потерять ферзя. Она похлопала пальцами по подбородку.

— Теперь вы действительно поставили меня в сложное положение. Если только… — И, сделав ход королем, она села в кресло, чтобы обдумать следующий ход.

Он сделал ход конем и тоже сел, рассматривая ее из-под полуопущенных век. Она внезапно ощутила себя кроликом, на которого уставился остроглазый волк, не понимающий, голоден он или просто хочет позабавиться.

— Ваш ход. — Казалось, его глубокий голос чувственно ласкает ее кожу. Дрожь пробежала по ее плечам. Руки и ноги ослабели. Она с трудом дышала, ей казалось, что в комнате совсем нет воздуха. В ее женской сердцевине что-то начало пульсировать.

Это нужно прекратить. Она не вправе увлечься этим человеком. Супружество уже доказало Люсинде, что она такая же женщина, как кресло, в котором она сидит. Ей вообще не следовало прикасаться к шахматным фигурам, но раз уж она это сделала, надо побыстрее закончить партию. Стараясь не обращать внимания на устремленный на нее взгляд, Люсинда обдумывала последствия каждого возможного хода. Только один имел минимальный шанс на выигрыш. Впрочем, можно сдаться, и пусть он считает ее дурой. Но она уже знала, что не сдастся. Она или выиграет, или проиграет по-настоящему.

Она играла, как обычно, осторожно, лорд Уонстед встречал ее ходы агрессивно, но без присущего Джеффри безрассудства, что давало ей преимущество. За игрой они болтали. Она узнала о его книжных пристрастиях и выяснила, что он так же хорошо знает Шекспира, как и она. Он расспрашивал ее о спектаклях, которые она видела. Стараясь произвести впечатление, она рассказала о маленьком театре на севере, о мистере Эдмунде Кине в его лучшей роли Ричарда III и о миссис Уэстон, прославившейся в роли Порции.

Всякий раз, когда он протягивал руку, чтобы сделать ход, резкий запах его одеколона, усиленный ярко выраженным запахом мужчины, ударял ей в нос. Каждый раз, когда она ловила его взгляд, она изо всех сил старалась не обращать внимания на предательскую дрожь, зарождавшуюся в ее женской сердцевине. С каждым мгновением струна между ними натягивалась все более туго.

— Что заставило вас поселиться в этой части Англии? — спросил он.

Застигнутая врасплох таким поворотом разговора, Люсинда не сразу нашлась что ответить. Чтобы скрыть свое смущение, она сделала необдуманный ход слоном.

— Я увидела объявление о сдаче в наем этого дома в «Таймс». Звучало очень заманчиво.

— Вы храбрая женщина, миссис Грэм. — Намек на улыбку придал его суровому лицу что-то чувственное.

Она едва удержалась, чтобы не вздохнуть.

— Храбрая?

— Да. — Он наклонил голову набок. — Живете одна и не жалуетесь.

Она не удержалась и скривила губы.

— У меня почти не было выбора. Взгляд его зеленых глаз пронзил ее.

— Вы не думали о том, чтобы поехать на север, к вашему брату?

Он не забыл того, что она как-то сказала.

— Нет. Мы с ним не ладим.

Он бросил взгляд на стол в другом конце комнаты.

— К счастью для меня, полагаю.

Снова намек на улыбку, от которой останавливается сердце, и во взгляде что-то похожее на тепло.

Жар пробежал по ее венам. Сердце подпрыгнуло, потом бешено забилось. Она стиснула руки на коленях, чтобы скрыть их дрожь.

— Кажется, ваш ход, милорд.

Невероятно, но он улыбнулся, открыто, весело. Сердце ее замерло.

— Вы имеете в виду шахматы?

— А что еще я могу иметь в виду? — парировала она, презрительной усмешкой защищаясь от этого демонстрирования обаяния, прекрасно понимая, что он говорит о своих вопросах, похожих на выпады рапиры, и о ее быстром парировании этих выпадов.

Он сделал ход слоном и блокировал ее короля.

— Шах.

От этой явной дерзости у Люсинды перехватило дыхание. Она позволила ему отвлечь себя, и вот результат. Попалась. Оставалось несколько ходов, но все они вели к одному. К его победе.

Она коснулась короля, обдумывая игру.

— Очень любезно с вашей стороны, миссис Грэм, — пробормотал он.

— Вы настоящий мастер, милорд. Он поморщился.

— На Пиренейском полуострове я частенько играл в шахматы. Зимой там почти нечего делать — только охотиться или играть в карты.

— Вы не любите охоту и карты?

— О нет, я охотился. — Он хохотнул. — Когда мяса не хватало, лишний заяц превращал обычную еду в пиршество.

— Тяжелая жизнь, — сказала Люсинда, подумав о брате и его коротких письмах домой.

— Зимой не так уж и плохо, — сказал Уонстед. — Если не считать скуки. — Он указал на доску. — Поэтому я и научился прилично играть в шахматы. — В уголках его глаз показались морщинки; когда он смеялся, его глаза были неотразимы. Люсинде захотелось потрогать эти морщинки. — Но вы не можете утверждать, что вы новичок, миссис Грэм. Вы применили хорошую стратегию с вашим ферзем. Заставили меня немного поволноваться.

Его великодушие пробило новую брешь в непроницаемой стене, которая окружала ее сердце.

— Благодарю вас, милорд.

— Вероятно, я должен дать вам шанс отыграться? Дразнящий свет в его глазах вызвал еще большее смятение в ее сердце. Она не нашлась, что ответить и улыбнулась. Его глаза округлились и вспыхнули жаром, все следы угрюмости развеялись, как туман в жаркий день. Ей хотелось потянуться через стол, положить ладони на его твердый подбородок, ощутить жар его кожи, запустить пальцы в темные кудри, падающие на воротник, прижаться к нему губами. Она представила себе, как его крепкие полные губы впиваются в ее губы, и мускулы внутри у нее сжались.

Его горячий взгляд разжигал огонь у нее в крови. Ничего подобного Люсинда никогда не испытывала.

Уонстед коснулся ее подбородка. Прикосновение обожгло ее.

Сердце у нее гулко стучало. Люсинде захотелось, чтобы он ее поцеловал.

Почему? Почему он ведет себя подобным образом? Считает ее дурнушкой, которая должна быть признательна за проявленное к ней внимание?

Люсинда отодвинулась, чтобы он не мог до нее дотянуться и не мог воздействовать на реакцию ее тела.

— Мне действительно пора идти.

— Спасаетесь бегством, миссис Грэм?

— Просто у меня много дел, милорд. — Она поднялась.

Он тоже встал.

— Приходите завтра. Она покачала головой.

— Викарий устраивает собрание, чтобы обсудить организацию предстоящего праздника.

— Тогда в пятницу?

— Я не могу оставить Софию.

В его глазах плясали изумрудные искорки.

— Возьмите ее с собой.

— Это исключено. Церковные счета — совсем другое дело. Викарий подотчетен приходским чиновникам. А то, о чем вы говорите, слишком личное. Вам нужна жена, милорд.

Он напрягся и замер. Прошло довольно много времени.

— У меня была жена, миссис Грэм. Была? Значит…

— Прошу прощения, милорд, — прошептала она. — Я не знала.

— Ваше сочувствие не по адресу, миссис Грэм, уверяю вас. Это моя жена заслуживает жалости.

Люсинде стало страшно. Она не знала, что и думать. Уонстед дернул шнурок звонка и пошатнулся.

Она посмотрела на остаток бренди в графине, стоявшем у его кресла. Должно быть, он выпил все, пока она сидела с миссис Хобб. Не потому ли он ею заинтересовался, несмотря на то, что она некрасива? Но во время игры в шахматы он казался совершенно нормальным. Стоит ему протрезветь, и он будет смотреть на нее совершенно другими глазами. Хорошо, что она это поняла.

Люсинда направилась к двери.

— Прошу вас, милорд, не беспокойте вашего дворецкого. Я знаю дорогу.

Заметив, что он нахмурился, Люсинда выскользнула за дверь.

Джевенс встретил ее в холле, держа в руках ее накидку. Прежде чем он успел заговорить, дверь библиотеки широко распахнулась.

Свет падал на лорда Уонстеда сзади, и лицо его оставалось в тени. Он прислонился к дверному косяку.

— Джевенс, попросите Альберта отвезти миссис Грэм домой, а потом принесите бренди.

— В этом нет необходимости, милорд, — сказала Люсинда. — Я могу дойти пешком.

— Я знаю, что вы можете дойти пешком, но вы поедете с Альбертом.

Он удалился в свое логово и захлопнул дверь.

— Лучше сделать так, как он говорит, миссис Грэм, — сказал Джевенс и пошел, шаркая, по боковому коридору.