Я стою на гребне. Я наблюдаю восход солнца. Белолицее и безжалостное, оно начинает поджаривать землю. Еще один рассвет в Пустыне. Очередной день в этом нигде. Разгар лета. Жара и пыль. Жажда, голод и вина.

Моя, Лью, Томмо, Эмми. Друг на друга. О том, кто што сделал. Кто што сказал. Чья это была вина, что мы застряли здесь. Что мы были пойманы на земле смерти и костей, когда нам следовало покинуть ее намного западнее. Создавая себе новую жизнь.

За горами. Возле Большой Воды. Где воздух на вкус, словно мед. Где Джек ждет меня.

Ох, Джек. Пожалуйста. Жди.

Я рассчитываю, что ты ждешь меня.

Мы должны были очутитца там еще давно. Несколько недель назад. Эмми говорит, што сама земля держит нас здесь. Што она поймала нас в ловушку. Как бы я хотела, штобы она не говорила подобных вещей. Конешно, это глупо, но она говорит это и каким-то образом эта мысль проникает в твою голову, и ты не можешь перестать думать об этом.

Дело в том, что мы начали с плохого старта. У нас не было никакого плана. Мы повернули головы на запад и пошли. Не верится, что четыре человека могут быть настолько глупыми. Никто из нас тогда, ясно не мыслил. Слишком многое произошло.

А потом Джек. Не сказавший ни пока, ни прощай. Увидимся на западе и, да, кстати, ты в моей крови, Саба.

Так что моя голова просто была переполнена мыслями о нем, как и все остальное и я...вернула Лью. С того самого дня, когда Тонтоны силой увезли его из Серебряного озера, всё о чем я могла помышлять. Найти Лью и вернуть его обратно. И я так рада. Я так рада и благодарна за это ему, за то, што мы снова вместе.

Я не хочу сказать, што гибель Айка в бою не имеет никакого значения. Меня переполняет невыразимое горе от утраты, когда я думаю о нём. Моё сердце ноет. Не так как у Томмо, совсем не так. Он скорбит по Айку сильно и глубоко. Полагаю, глухой паренек никогда не был болтуном, но теперь он стал еще большим тихоней, так что мы едва слышали его голос за эти дни. Эм взяла инициативу в беседах на себя. Он, похоже, не возражает.

Но главное, што мы все были живы. Каким-то образом....каким-то не постижимым образом мы прошли через всё это. И я вернулась своего Лью. Своего близнеца, так горячо любимого. И было такое ощущение будто мы оба вздохнули с облегчением, и наполнились радостью...и таким облегчением, што мы позабыли обо всём на свете.

Например, как мы доберемся туда, где хотим оказатца.

В конце концов, мы спрашиваем первого попавшегося нам путешественника. Солевоза, который возит свой товар на верблюде. Он только што собрал урожай на одном из больших соленых озёр Пустыни. В наших вещь-мешках мало што было и ничего лучшие не нашлось из того, што мы могли предложить для обмена, кроме как пряжку от ремня, да пару шнурков от ботинок. За што были вознаграждены половиной той соли, што вез верблюд и советом, ехать напрямки через Пустыню. Он сказал, так будет быстрее, держатца по большей части запада. Мы подумали, што он знал, о чем говорит. Потому мы последовали его совету. Мы отправились прямо.

За пряжку и пару шнурков не получить хорошего совета.

Он не сказал нам, што это за место. Почему оно зовётца Пустыней. Он не сказал нам о мертвой воде. О том, што здесь практически не на кого охотитца. О чумных ямах, оставшихся от Мародеров, протяженностью в лиги. Умолчал и про провалы, которые внезапно появляютца под ногами. Только ты шагал себе спокойно, а в следующую секунду, раз, и земля разверзаетца под тобой и ты словно оказываешься погребенным заживо.

Я провалилась самая первая. Я и до этого по уши погружалась в кости мертвецов. Можно подумать, што тут такого, пора уже привыкнуть. Не надо брать это в голову. Но я беру. Еще как беру.

Меня до смерти тошнит от смерти.

Затем эта же напасть случилась с Баком, конем Лью. К счастью для него, он не переломал себе копыта или того хуже. К счастью для Лью, на тот момент он вел его под узды, а не ехал верхом. Но он подвернул правую ногу. Это произошло еще неделю назад, и она до сих пор не зажила. Поэтому мы застряли на одном месте, до тех пор, пока он не поправитца. Застряли в Пустыне.

Может быть, сама земля пытается задержать нас здесь. Может быть Эмми права. Уже столько времени не было ничего опасного, што я бы и внимания не обратила, если бы ни слова моей девятилетней сестренки. Но Эмми может по-другому посмотреть на вещи, у неё другое видение мира. В эти дни я не сразу отмахиваюсь от неё.

Но в одном можно не сомневаться. Одно, я знаю наверняка. Это место неправильное. Там, где тени, где, казалось бы никого не должно быть, я што-то вижу, уголком глаз, и я думаю, што это Неро или может другая какая птица, но оказываетца, что я ошибаюсь. И я слышу всякое...какой-то шум. Это как...ну, я не знаю, как будто кто-то шепчет или вроде того.

Я ничего не говорю остальным. Больше не говорю. Поначалу я рассказывала. Мы всё облазили вдоль и поперек, штобы понять што же это могло быть, но никто ничего не нашел, а затем они стали поднимать меня на смех, поэтому теперь я держу рот на замке.

Я плохо сплю. Я уже настолько давно сплю плохо, што уже привыкла к этому, но всё стало еще хуже со смертью Эпоны. Как бы то ни было, это означает, што я могу приглядывать за остальными. За Лью, Эмми и Томмо. Убедитца, што они не пострадают. Если я не сплю, никто не может прийти и отнять их у меня.

Хотя, в основном, я приглядываю за Лью. Он спит долго и глубоко. Но беспокойно. Всегда беспокойно. Большинство ночей он говорит во сне. Я ничего не могу разобрать. По большей части это какое-то невнятное бормотание, и одно-два странных словечка.

Порой он плачет. Как малое дитя. Это хуже всего. Я плачу вместе с ним. Ничего не могу с собой поделать. Его слёзы — это мои слёзы. Так всегда было. Единственный раз, который я могу припомнить, когда он плакал прежде было, когда Ма умерла. Когда ему было восемь. Тогда были потоки слёз. Мы с Лью и Па должно быть выплакали достаточно слез, чтобы трижды наполнить Серебряное озеро. Но слезы не вернут покойников с того света. Я это крепко запомнила.

Сейчас у меня немало забот. Вернувшись в лагерь, у них у всех будут пустые желудки и моя очередь охотитца. Ящерица, сумчатая крыса, змея, я не привередлива. Всё, што угодно, окромя саранчи. Последние три раза, я приносила саранчу и всё потому што — короче...никто не хочет есть жуков, это уж точно.

Я хмурюсь. Не могу припомнить, как оказалась здесь этим утром. Как очутилась на этом хребту, так далеко от нашего лагеря. Должно быть, приехала на Гермесе. Вот он, рядом, грубая шкура каштанового цвета и крепки копыта. Стоит и щиплет пучок травы. Думаете, как это я не могу вспомнить, как приехала, но я действительно не могу. Странно.

Я подношу увеличитель к глазам. Просматриваю пейзаж. Пустыня простирается настолько далеко, насколько хватает глаз. До самого горизонта, а за его пределами. Сухая, желтая почва. Странный холм серого камня в красную полоску. Гладким от ветра.

— Увидев это место и дьявол бы заплакал, — бормочу я.

Вдруг, я слышу громыхание. И одновременно с тем, што я его слышу, я его чувствую. Гулкие, ровные толчки. Вижу всплеск движения слева. С севера. Я поворачиваю увеличитель в ту сторону.

— Вот дерьмо, — говорю я.

Это линия торнадо. Они вихрем несутца по равнине, длинной линией. Небольшие, не больше, чем в сорок футов высотой. Никогда такого не видела. Они поднимают пыль и движутца сюда.

И резкий ветер. Он мчитца впереди линии торнадо, а они как бы гонятца за ним. Двухгодовалая газель, судя по рогам. Копытное скачет во всю прыть. И животному не обогнать торнадо, стихия его просто снесет.

Неро летает над головой. Я издаю свист. Он пикирует вниз и приземляетца на мою вытянутую руку.

Я указываю на газель.

— Видишь это? — спрашиваю я. — Это наш завтрак, обед и ужин на всю следующую неделю.

Неро каркает.

— Ты знаешь, што делать, — говорю я. — Заставь её бежать сюда. Приведи ее ко мне. Приведи ее сюда, Неро!

Я подбрасываю его в воздух и он улетает. Неро хороший охотник. Думает, што он ястреб, а не ворон. Он повернет газель с пути смерчей. Он приведет ее прямо на мушку моего арбалета.

Я начинаю бежать.

Мои ноги тяжелые. Как будто они не принадлежат к остальной части моего тела. Они не хотят двигатца. Но я заставляю их. Я начинаю идти быстрее. Когда я бегу, то вытаскиваю свой лук из-за спины. Хватаю стрелу из колчана. Я спрыгиваю вниз на сухой склон гребня. Прямо внизу есть небольшая выступающая скала. От тудова я могу метко выстрелить и я буду в безопасности от смерчей.

Я достигаю скалы. Пыль кружит вокруг меня. Ветер свищет. Я занимаю позицию. Я вставляю свою стрелу в тетиву.

Я должна оставатца спокойной. Если я буду спокойной, со мной все будет в порядке. В этот раз, все будет хорошо. Я делаю глубокий вдох.

Неро кричит от восторга. Не без труда, ему удаетца загнать газель на меня. Он сворачивает то вправо, то влево, но он пикетирует на нее, каркая. Она направляетца прямо по этому пути. На ее груди есть белая полоса. Над ее сердцем. Идеальная мишень.

Это будет идеальным убийством.

Я поднимаю свой лук. Целюсь. Прямо в сердце.

Мои руки начинают трястись. Вспышка белого света.

Эпона бежит ко мне. Раскидываю руки в стороны. И я стреляю в нее. Прямо в сердце.

Холодный пот. На моем лбу, в моих глазах. Я моргаю. Эпона мертва. Я убила ее.

Саабаа. Сааабааа.

Кто-то шепчет мое имя вокруг меня. Я поворачиваюсь, смотрю. Там ничево нет. Никаво.

— Кто это? — спрашиваю я.

Саабааа.

Это ветер. Смерч. Вот и все. Успокойся. Прицелься. Стреляй в газель. Он всего лишь в паре сотни шагов.

Я крепче сжимаю лук. Я начинаю трястись еще сильнее. Все тоже самое, што и раньше. Точно так же, как в прошлый раз. И все время до этого, когда я пытаюсь стрелять.

И тогда.

Я замечаю.

Мое дыхание

…сжимает грудь

…сушит горло

…не могу дышать

…нужен воздух

…глубокие вдохи

…я не могу, я...

…не могу

…дышать

…не могу

…дышать

На коленях...на земле...сжимает горло... сердце быстро стучит...

…слишком быстро, слишком...

…воздуха

…воздуха

…не могу дышать, не могу видеть, не могу...

Неро.

Кричит.

Неро.

Предупреждает меня.

Опасность.

Опасность.

Опасность.

Я поднимаю голову. Все...размыто.

Потом. Я вижу, как што-то движетца. Быстро движетца. Я щурюсь, пытаясь рассмотреть што-это, што...

— Волкодавы, — говорю я.

Стая волкодавов преследуют газель по пятам. Их шестеро. Нет. Восемь. Откуда они взялись?

Стая распадаетца. Шестеро волкодавов продолжают бежать за газелью. Они гонят несчастную на юг, через Пустыню. Линия торнадо клокочет позади них.

Две собаки убегают от остальных. Две псины направляютца ко мне. Они бегут сюда.

Они чуют меня. Они чуют мою слабость.

В глубине, где-то в районе живота мелькнуло ощущение былой ярости. Но очень слабо. Жалкая искорка былого, когда мне нужна яркая вспышка. Свирепый огонь, штобы спасти меня. Ярость всегда...спасает меня.

Я затаскиваю себя наверх. Трудно дышать. Руки трясутца, но я...могу это преодолеть, я могу - лук выпадает из моих рук. Ударяетца о землю. Искорка исчезает. Ярость. Ушла.

Я беспомощная. Безнадежная. Одна.

Нет, не совсем.

Неро кричит в приступе гнева. Он нападает на волкодаввов. Клюет псин в головы. Но те, не реагируют. Теперь они уже в сорока футах отсюда. В тридцати.

Шевелись, Саба. Делай уже чего-нибудь. Хоть што-нибудь! Я карабкаюсь по камням, цепляясь за трещины и ветки.

Неро замедляет их. Он бросаетуца на них, клюет, пускает им кровь, отступает. Снова и снова и снова. Они в ответ бросаютца на него. Бью по моей птице когтистыми лапами. В воздух так и летят перья да клочки меха. Раздаютца птичьи крики да собачье рычание. Они ранят его убьют его.

— Неро! Неро! — кричу я.

Я сжимаю камень в руке. Бросить в них. Бросить. Нет, нет. Я могу попасть в Неро. Пылюга и неразбериха. Я вижу всё очень неясно.

Моё дыхание. Моё дыхание становитца ровнее. Што бы ни завладело мной, начинает потихоньку меня отпускать. Но я слаба. И вся трясусь, как лист на ветру.

Неро рветца на свободу. Я кидаю камни. Но промахиваюсь. Волкодавы рвутца ко мне. Десять футов. Восемь. Шесть.

Вот одна псина уже передо мной. Другая слева от меня. Холодная бездушная ярость в их желтых глазах.

Неро отчаянно вопит. Ныряет вниз. Они жмутца к земле.

Я кричу и кричу. Я бросаюсь камнями и комьями грязи. Я бросаюсь, отбиваясь от них, животные отступают, но не оставляют меня. Неожиданно, я вспоминаю про нож в моем ботинке. Я тянусь за ним. Мои руки. Моими трясущимися руками.

Они уже совсем близко от меня. Не сводят с меня глаз. Из их глоток вырываетца низкий рык, возвещающий о моей неминуемой гибели.

А затем у меня за спиной, вдруг откуда ни возьмись, шум и спешка. Прежде, чем я успеваю пошевелитца, што-то прыгает и оказываетца передо мной.

Серая фигура. Здоровенная. Лохматая. Другой волкодав. Еще один.

Этот, другой, новый волкодав бросаетца на пса того, што слева. Он вгрызаетца тому прямо в глотку, сбивая с ног, и разрывает её. Когда кровь так и хлещет во все стороны, другой волкодав, тот, што передо мной, нападает на новенького. Мелькание клыков. Пыль столбом.

Я уползаю с дороги.

Новый волкодав не бегает в стае с другими. Он одиночка. У него голубые глаза. Светло-голубые глаза.

Это редкость. Я вижу только его. И он в плохом состоянии. Ребра торчат, шерсть свалялась, и уже кровоточащая рана на боку. Но он сражаетца, словно демон.

Думай, Саба. Мне нужен Гермес. Если бы в одно мгновение ... если бы подвернулся случай, я бы воспользовалась им. Я воспользуюсь любой возможностью, унести отсюда ноги, но мне необходим Гермес.

Нет, нет, постойте-ка, я не могу, псы могли бы пойти за ним. Я в тупике. Не могу мыслить ясно. Шевелись, Саба. Просто двигайся! Я начинаю пятитца вверх по склону. Не сводя глаз с псов, глядя то на одного, то на другого, дерущихся на смерть.

Неро кричит громче.

Порода рыхлая. Мои ноги соскальзывают. Я скатываюсь вниз.

И я соскальзываю. Опрокидываюсь. Падаю.

Обратно, вниз по склону.

Прямо к волкодавам.

Я лежу на спине. На твердой плоской скале. Горячей скале. Жара шипит вокруг меня. Поджаривает меня. Мои кости болят. Глаза тяжелые. Сухие. Я щурюсь одним открытым глазом. Очень ярко. В затылке пульсирует тупая боль.

Я стону.

Неро каркает. Я чувствую его вес на своем животе.

Запах псины, тяжелое дыхание, горячие и близкое. Шершавый язык лижет мое лицо. Мои глаза распахиваютца. Голубоглазый волкодав стоит надо мной.

— Аааа! — я отползаю и вскакиваю на ноги. Неро кричит от волнения.

Собака пятитца, скуля. Он останавливаетца. Садитца в шести футах от меня. Его длинный розовый язык вывален из пасти, с которого капает слюна. Я хмурюсь. Это — он... чё…улыбаетца мне што ли? Почти сразу же я замечаю, што одно ухо у него опущено. Правое.

Голубые глаза. Одно ухо опущено. Прям как у Траккера. Как у волкодава Мерси, Тракера. Но... как такое может быть? Дом Мерси в Междуручье должно быть в неделях пути отсюдова.

— Траккер? — говорю я.

Он встает. Лает два раза. Делает несколько шагов в мою сторону. Неро каркает со своего насеста на соседней скале.

— Траккер! — говорю я. — О боже,Траккер, это ты! Што ты...

Воздух рассекает стрела. Я пригибаюсь. Траккер отпрыгивает. Стрела едва не угодила ему в левый бок. Я гляжу назад, штобы понять кто стрелял.

Это Лью. Стоит на самой вершине хребта. Он собираетца вновь выстрелить.

— Нет! — кричу я. — Подожди! Не стреляй!

Слишком поздно. Затем Лью спрыгивает вниз, кричит и размахивает руками. Стрела рикошетит от скалы.

И я кричу: — Лью, остановись! Все в порядке! Не стреляй!

Неро летает повсюду, крича и каркая.

А Траккер убегает. Я вижу его задранный к верху хвост, как он удирает в Пустыню.

— Черт, — ругаюсь я. — Ой!

Резкая боль в затылке. На голове приличная шишка, которая отдаетца болью, когда к ней прикасаешься.

И тут я замираю, как вкопанная. Не больше, чем в десяти футах от меня, два волкодава. Ну, то, што от них осталось. Тех, што напали на меня. Они лежат в лужах собственной крови. Оба с разорванными глотками. Их зубы осклаблены в последнем предсмертном рыке, их желтые глаза всё еще блестят яростью. Воздух гудит голодным жужжанием. Мухи. Их сотни. Тысячи. Они набрасываютца на открытые раны, на полувысохшие лужи липкой крови своими мерцающими тельцами.

Это всё Траккер. Траккер убил волкодавов. Он спас мою жизнь.

Траккер. Здесь. Я не понимаю.

— Саба! — Лью подбегает с арбалетом в руках. Он тяжело дышит. Облегчение, беспокойство и гнев, одновременно, появляетца на его лице. — Саба ты в порядке?

— Да, — отвечаю я. — Я в порядке, спасибо.

Но я всё еще в раздумьях. Траккер здесь. Один, посреди Пустыни. Так, што это значит...што Мерси где-то поблизости? Нет, этого не может быть, он в ужасном состоянии, такой тощий и потрепанный. Она бы никогда не позволила ему дойти до такого состояния. Так што в чем же дело? Как он сюда добрался? И где Мерси? Жесткая, мудрая Мерси. Што с ней случилось?

— Што значит в порядке? Саба! — Лью хватает меня за руку и трясет ее. — Саба, што, черт возьми, произошло здесь?

— Это был Траккер, — говорю я. — Тот волкодав, которого ты только што подстрелил. О Боже, Лью, он спас мне жизнь.

— Кто? — Он выглядит сбитым с толку.

А затем до меня доходит, што он-то в отличие от меня с Эмми не был у Мерси в Междуручье. Мы попали туда, после того, как его забрали Тонтоны. Потому он и не мог знать кто такой Траккер.

— Траккер, — повторяю я. — Это волкодав Мерси. Ну, знаешь, Мерси. Подруга Ма из...Междуручья.

Он пялитца на меня во все глаза.

— Междуручье? В том, што ты несешь, нет никакого смысла.

— А вот и нет, — возражаю я. — Этот волкодав с опущенным ухом. Выглядел прямо как Траккер. Это был он, Лью, это был Траккер. Я уверена.

— У волкодавов желтые глаза, никак не голубые, — говорит Лью. — Желтые, как у этих. И нет способа приручить волкодава. Они норовистые и злые сволочи. Погляди на себя, Саба, ты вся перепачкалась.

Он прав. Я вся в крови. Моя обувь, туника, штаны.

— Траккер их убил, — говорю я. — Он прибежал мне на выручку, а потом...он появился, словно из ниоткуда, Лью, и он сцепился с одним и разорвал тому глотку, а затем он принялся за другого, а потом я помню, што споткнулась ... помню, как падаю, я должно быть ударилась головой. Должно быть вырубилась. Когда я пришла в себя, вот буквально только што, Траккер стоял рядом со мной и...

В данный момент Лью слышит только «ударилась головой», он притягивает меня к себе и начинает ощупывать мне голову, не обращая внимания на то, што я говорю.

— Да ради всего святого, Саба, почему сразу не сказала?

— Ой! — Я локтем отпихиваю его. — Я в норме, это всего лишь шишка.

— Я буду судить об этом, — возражает он. Он начинает осматривать меня, держит перед моим лицом палец и водит туда сюда. Я слежу за его пальцем глазами.

— Это был Траккер, — настаиваю я. — Клянусь это был он, Лью.

Он берет меня за плечи. Смотрит прямо на меня.

— Послушай меня, — говорит он. — Ты ударилась головой. Ты пролежала на солнце, черт знает, сколько времени. Ты, должно быть, выдумала это. Тебе привиделось.

— Нет, — упираюсь я. — Я никогда не смогла бы выдумать такое.

— Да ладно, Саба, пораскинь мозгами, — говорит он. — Какова вероятность того, што Траккер может появитца здесь, в этой глуши? Междуручье должно быть в неделях ходьбы отсюдова.

— А то я не знаю, — огрызаюсь я.

— Так, каковы шансы?

— Без понятия, — говорю я. —- Я....думаю, не большие.

— Больше похоже на - невозможно, — говорит он. — Как насчет этова?

Лью поднимает вверх свободный конец крапивной веревки, другой конец которой обмотан вокруг его левой лодыжки. Я опускаю взгляд вниз. У меня точно также как и у него обмотана веревка вокруг ноги, с той лишь разницей, что у меня, вокруг левой ноги. Веревка перерезана ножом, прямо рядом с сапогом, чисто и аккуратно. Я пялюсь на обрезок. Я совсем и забыла, што мы перед сном привязываемся к друг другу. В последнее время, я хочу во сне. Связывать нас вместе, это идея Лью, штобы я не попала в переделки. «Для моего же блага», — сказал он. Штобы уберечь меня.

— Я проснулся, — говорит Лью, — веревка была перерезана, а ты пропала.

Неро полетел вниз и сел мне на голову. Я поморщилась. Переместила его на плечо.

— Должно быть, снова ходила во сне, — говорю я.

—Ты пытаешься сказать мне, што двигалась так проворно во сне? — говорит он. — Што ты отвязала нас, не разбудив меня?

— Ты думаешь, што я сделала это нарошно? — спрашиваю я.

— Это ты мне скажи, — говорит он.

— Я... я не помню, как перерезала веревку, — говорю я. — Я не помню, как очутилась здесь.

— О Боже, я не знаю, должно быть, ты и вправду ходила во сне. — Он качает головой. — Господи, Саба.

— Слушай, — говорю я, — всё, што я могу припомнить, так это то, што я охотилась и мне попалась на глаза газель, бежавшая прямо перед бурей - Госпади ты боже мой, Лью, да ты никогда не видел такой бури прежде. Это был...длинная линия торнадо, все небольшие, не больше сорока футов в высоту, и они надвигались с востока, просто кружились волчком сюда. Это было потрясно!

Я машу рукой в сторону равнины перед нами. Мы с Лью глядим на бледный лик Пустыни. Небо середины утро настолько ясное, што можно разглядеть всё очень хорошо, вплоть до самого горизонта, а то и дальше. Ни каких тебе вырванных с корнем кустов. Ни пропаханной земли. Ни единого признака того, што прошел ураган.

— Здесь прошли торнадо, — говорю я, — так и было, на самом деле. Неро может подтвердить, он видел!

Я гляжу на него, как будто он ни с того ни с сего начнет говорить и подтвердит мои слова. Но он занят своими вороньими делами, отрывая по кусочку плоти от одного из псов, балуя себя свежей добычей.

— Ладно, короче, я едва не прикончила её, — говорю я, — ту газель, но потом будто из ниоткуда выскочила стая волкодавов, и двое из низ, эти самые, бросились ко мне, а потом появился Траккер и они сцепились...а потом я...я упала и ударилась головой, когда очнулась ты уже был здесь...вот и всё.

Мы смотрим друг на друга.

Лью. Золотой, как солнышко. Его кожа, его длинные волосы, што заплетены в косу до пояса. Голубые глаза, как летнее небо. Так отличаетца от меня, с моими-то темными волосами и глазами. Мы говаривала, што я была ночью, а Лью днем. Единственное, што у нас общие это тату в виде новолуния на наших правых щеках. Па сам её выбил, штобы особо нас отметить. Близнецы, рожденные средь зимы в полнолуние. Редкость.

Лью тяжело дышит. Идет туда, где валяютца на земле мои лук и колчан, да и мой нож. Пока он подбирает все это, он свистом подзывает лошадей и те начинают скакать к нам вниз по гребню. Гермес и Рип, конь Томмо, на котором Лью сюда приехал. Он возвращаетца. Протягивает мне мое оружие.

— Колчан полон, — замечает он. — Это означает, што ты не сделала ни одного выстрела. Ни в газель, ни в волкодавов. Как так?

Я пускаюсь в объяснения. Останавливаю себя. Я едва не проговариваюсь Слова чуть не сорвались у меня с губ. О том, што меня трясло и про нехватку воздуха и...и про всё остальное. Но я не могу рассказывать. Не должна. Я не могу взваливать на плечи Лью свои проблемы. Ему и так нелегко пришлось. што бы меня не беспокоило, это пройдет.

— Саба! - говорит Лью. — Почему ты не выстрелила?

— Я... не знаю, — говорю я.

— Ты знаешь, што я думаю? — спрашивает он. — Не было никакой бури. Не было никакой газели и никакого голубоглазого волкодава, который пришел и спас тебе жизнь. Тебе все это приснилось. Ты ходила во сне.

— Нет, — говорю я. — Нет.

— Ты приехала сюда во сне, — говорит он, — и каким-то образом ты упала и вырубилась. И пока ты мечтала о голубоглазых волкодавах и смерчах, эти двое волков и тот, которого я прогнал, они нюхали тебя и влезли в драку за мясо.

— За какое мясо? — не понимаю я.

— За тебя, ты идиотка, — говорит он. — Я пришел как раз во время, штобы спасти твою шкуру. Если бы не я, они бы разорвали тебя в клочья и стервятники в ту же секунду разобрали твои кости.

Я поднимаю глаза к небу. Ну, конечно же, куда ж без них, здоровенные пожиратели мертвечины уже начали кружить над волками.

— Нет, — говорю. — Нет, ничего подобного, Лью. Клянусь, это был Таккер, который...

— Заткнись! Просто заткнись! — взрываетца он. — Черт тебя дери, Саба, дай дух перевести и прекрати мне лгать!

Его лицо пылает. Оно багровое. Маленькая мышца его лица (Эмми зовет их чокнутый желвак) — вздуваетца и бугрица. За последние дни это не редкость. Он быстро впадает в ярость.

— Я не лгу, — говорю я.

— Ну, ты и правды мне не говоришь, — возражает он.

— Чего? Будто ты мне мне правду говоришь? — возмущаюсь я.

Мы стоим и долго друг на друга смотрим. Морщинки усталости глубоко врезались в его лицо. Под глазами темные круги. Внезапно, плечи его опускаютца. Гнев сходит на нет. Так же быстро, как появился.

— Ну, вот што мне с тобой прикажешь делать? — спрашивает он. Он обнимает меня одной рукой за шею и притягивает к себе. Мы соприкасаемся лбами. — Прости, — говорит он. — Прости. Я...я просто хочу, штобы всё вернулось на круги своя. Я просто хочу, штобы мы с тобой стали прежними мы.

— Я тоже, — шепчу в ответ.

— Он тебя отвратно несет, — говорит он.

— Знаю, — говорю я.

— Нет, — говорит он, — я имею в виду, от тебя просто отвратительно воняет. Не выносимо просто. — Он отпихивает меня. — Иди и отрежь какой-нибудь кусок жилистого мясца от одного из тех волков. Мы потушим немного вечером, а из остального высушим на ветру. У нас будет вяленое мясо.

Гермес с Рипом пасутца, ожидая, вдалеке от мертвых волкодавов. Пока я разгоняю стервятников и разделываю одного из волков, Лью идет к лошадям и начинает проверять, уздечки, поводья и рогожьи коврики на их спинах.

— Нам нужно убиратца отсюдова, — говорю я. — Оно влияет на наши головы, здесь свихнутца можно. Если нога Бака достаточно уже зажила, то может нам уже можно двигатца дальше?

— Я не намерен рисковать хорошей лошадью, только иза того, что ты ждешь не дождешься по скорее увидетца с Джеком, — говорит Лью.

— Я не говорила этова, — говорю я.

— Ты и не должна была, — говорит он. — Я знаю, што ты имеешь в виду.

— Нет, не знаешь, — говорю я.

Сердце начинает подпрыгивать прямо к горлу.

— О, в самом деле? Тогда, как ты объяснишь свой румянец? Клянусь, эта...твоя одержимость им... — Лью начинает говорить тоненьким голосочком, подражая какой-нибудь дурехи. — Помнишь, Джек как-то сказал вот это? А помнишь он говорил вот то? Да меня уже тошнит при одном упоминание его имени.

— Можно подумать, ты ревнуешь, — говорю я.

— Я просто не хочу, штобы ты страдала, — отвечает Лью. — Я постоянно говорю тебе, Саба, он не появитца. Он не объявитца в Большой Воде. Джек давно позабыл о тебе. Такой парень, как он...как только он получает то, чего хочет, то теряет интерес и пропадает. Он думает только о себе, это можно увидеть по его глазам.

— Джек не такой, — возражаю я.

Вот теперь я чувствую, как мои щеки пылают.

— Што такое? — спрашивает он. — Слишком похоже на правду? Чего Джек хотел от тебя? Ты ему дала это?

— Захлопни пасть, — рявкаю я.

Лью останавливаетца и бросает на меня тяжелый взгляд.

— Ты легла с ним? Вот как ты отплатила ему за его помощь в моих поисках?

Я задыхаюсь от гнева. Подскакиваю на ноги и кричу ему прямо в лицо: — А ну забери свои слова!

— Я видел, как он на тебя смотрел, — говорит он. — Как ты смотрела на него.

— То, как я смотрю на людей никакого не касаетца, — отвечаю я. — Ты сразу же был против Джека, с момента вашего знакомства. Хотя должен бы быть ему благодарным.

— Ах, вот оно што! — воскликнул он. — Очередное напоминание, как я обязан Джеку.

— Ну, может это иза того, што ты похоже не ценишь, што если бы не он, то тебя бы не было в живых, — говорю я. — Никого бы из нас. Я не понимаю тебя, Лью. Почему ты не благодарен за то, што...

— Не надо говорить мне, што я должен быть благодарным! — кричит он. Он подлетает ко мне и хватает меня за руку, сильно встряхивает. — Я не благодарен, слышишь меня? Я НИКОГДА! НЕ ХОТЕЛ! быть ....благодарным.

Он переходит на шепот. Он смотрит на свои руки, в которых держит мои. Его пальца впиваютца в мои предплечья. Повисает на мне. А затем: — Почему ты позволила им забрать меня? Почему вы с Па не остановили их?

Его голос настолько тих, што я вынуждена склонитца ниже, штобы расслышать.

— Мы пытались, — говорю я. — Ты же знаешь, што мы пытались. Они убили Па.

Он поднимает голову. Его глаза такие печальные. Такие...постаревшие. Сердце у меня йокает.

— Вы должны были разыскать меня раньше, — говорит он.

От его голоса у меня пробегают по коже мурашки. Он безжизненный. Пустой.

— Прошу тебя, Лью, — шепчу я, — почему бы тебе не рассказать, што случилось с тобой на Полях Свободы?

— Ничего не случилось, — говорит он. Он отводит глаза в сторону. Он отпускает мою руку. — Нам лучше бы возвращатца. Они начнут гадать, куда мы запропастились.

Мы едем обратно в лагерь молча. Каждый сам по себе.

Моя голова, будто свинцом налита. Она пульсирует в том месте, где выросла шишка. Мои глаза болят от невыплаканных слез.

Если бы слезы смогли бы смыть мрачность из глаз моего брата, леденящий страх в его голосе, я бы плакала до скончания времен. Но он не смогут. И я боюсь, што моих слез никогда не будет достаточно. Ни для него. Ни для кого из нас.

Все это время, когда я гляжу на него, все эти месяцы, я постоянно говорю себе одно и то же. Снова и снова. С тех пор, как я нашла его, с тех пор, как мы с Лью вновь вместе, мы станем прежними. Какими всегда были.

Теперь-то я понимаю, што это просто сказочка, которую я сама себе придумала. Штобы не отвлекатца. Штобы постегивать себя в его поисках. Штобы продолжать боротца. Штобы оставатца живой.

Это хорошая сказочка. Как бы мне хотелось, штобы она была правдой. Потому што всё не так. Вот, в чем правда.

Все што происходит с тобой, меняет тебя. Хорошо ли это или плохо, но ты меняешься уже навсегда. Нет пути назад. Неважно сколько слез ты прольешь. Звучит, как будто всё легко и просто, но это не так.

Это правда, што город Надежды намертво засел в моем сердце. Первый раз, когда они отправили меня на Арену в Клетку, штобы сражатца.

Всю мою жизнь, Лью был моим лучшим «я». Светом во тьме. Мы делили одно сердцебиение в утробе. Кровь и дыхание нашей матери. Мы две половинки одного целого.

Теперь он не может помочь мне. Я не могу помочь ему. И мы черта с два можем помочь себе. Да, вот впервые Лью не тот, кто мне нужен.

Мне нужен Джек.

Джек.

Моя тоска по нему отдаетца ломотой в костях. Его серебристые глаза, его кривая улыбка, запах его теплой кожи, шалфея и солнца. Но, в основном, я тоскую по его спокойствию. Я страдаю без неё. Спокойному биению его сердца. Словно спокойная вода.

Лью заблуждаетца насчет него. Нельзя сильнее ошибитца. Если Джек говорит, што встретит меня у Большой Воды, значит так и будет. Он держит свои обещания. Все, што мне нужно просто снова увидеть его. Быть с ним, говорить с ним. Мы будем говорить об этом, мы будем разговаривать обо всем, и он выслушает меня и поможет мне понять, как все поправить, как все сделать лучше. Как все наладить между мной и Лью.

Он изгонит тени. Он станет тихим шепотом. И он излечит мою израненную душу.

Мне просто нужен Джек.

Он сделает так, штобы всё было как надо.

Мы почти уже добрались до нашего лагеря, как вдруг глаза Лью што-то улавливают. Он смотрит на восток в даль. Я следую его примеру. С той стороны медленно змеитца шлейф пыли.

— Брось мне увеличитель, — говорит он.

Это были первые его слова, с тех пор как мы оставили хребет. Он подносит увеличитель к глазам.

— Еще один обоз, — говорит он. — Сколько их здесь прошло, с тех пор как мы тут остановились?

— Четыре — не, пять, — говорю я.

Много людей приходят в движение в эти дни, даже в этой дыре. Он наблюдает еще немного.

— Всё как обычно, — говорит он. — На вид больные. Старые. Бесполезные.

— Давай поговорим с ними, Лью, — предлагаю я. — Может быть им нужна наша помощь. Мы могли бы путешествовать с ними.

— Я стал заботитца о семье с восьмилетнего возраста, — говорит он. — Мне кажетца, я знаю, как будет лучше. Или ты так не считаешь?

— Нет, — отвечаю я, — ну, што ты, я совсем не это имела в виду...

— Нам не нужна ничья помощь, — говорит он. — Што ж, им лучше бы не искать воду. У нас нет запасов.

— Я буду смотреть, пока они не скроютца из виду, — говорю я.

Он кивает. Кидает мне увеличитель.

— Подай сигнал, если они двинут в эту сторону, — говорит он.

— Эй, Лью?

— Чего?

— У нас тобой, между нами...всё нормально, правда?

Улыбка не затрагивает его глаз.

— Ну конечно.

Он пришпоривает Рипа и они скрываютца за холмом.

Наш лагерь располагается с подветренной стороны лучшего ветролома на лиги вокруг - большой холм из четырехколесных, созданный еще во времена Мародеров. У нас был один такой холм в Серебряном озере. Па объяснил нам, что эти груды железа, должно быть типа какие-то технологические штуковины, которые в своё время изготовляли Мародеры. Эту свалку давным-давно покрыла земля. И, казалось, будто это обыкновенный холм, повсюду одна земля да трава, которые прячут содержимое. Но с подветренной стороны, можно увидеть куски и обломки ржавого автомобиля. Капот здесь, багажник там.

Мы устроили стоянку по другую сторону, в рощице низеньких сосенок и где есть вода. Так близко от свалки, што можно ожидать, што вода будет с ржавчиной, но ничё подобного. Однако, это всего лишь лужа, в которой хватает воды на нас и лошадей.

Я слезаю с Гермеса и карабкаюсь вверх на холм. Я направляю увеличитель на запыленную дорогу. Проходит немного времени, прежде чем я хорошо могу рассмотреть путешественников. Вдоль тропинки тащатца три повозки. Первой едет старуха на диком кабане, волосы растрепаны и завиваютца. Следом, мужчина с женщиной, в повозке, запряженной мулом. Она отгоняет мух от ослабшего ребенка, лежавшего у неё на коленях. Замыкает караван девушка примерно моего возраста, едя на трехколеске.

Я жду. Они слишком далеко, штобы меня заметить, кроме того, я очень хорошо спряталась. Однако, возница, управляющий мулом, поднимает голову. Поворачивает её в моем направлении. Может быть, солнце пускает солнечного зайчика от моего увеличителя. Мимолетный взгляд, затем он поворачивает свое лицо в направлении движения своей повозки.

На его лицо страдание, кожа болезненного желтого цвета. У него вид человека, который оставил всякую надежду на обочине дороги длинного пути. У всех плачевный вид. Все они похоже чем-то больны. Может быть кровь в легких, а может и того хуже. Но честно говоря, мы не хотим, штобы они останавливались и клянчили воду.

Старики. Слабые мужчина и женщина. Молодёжь больна. Прямо как в другой повозке, пересекающей Пустыню. Никто из них не выглядит подходящим для путешествия по хорошим дорогам. Позволяя себе только такие. Лью прав. Люди движутца на запад.

Я гадаю почему.

Встречаютца не только повозки, но и одинокие путешественники. Мы нашли останки одного парня. Ну, не совсем мы. Неро нашел. Его пожирали любители мертвечины. Шакалы и Стервятники, поэтому я не много могу сказать о нем. Только цвет его волос да размер обуви. Ботинки мертвого парня оказались добротными и подошли по ноге Томмо. Нельзя себя чувствовать хорошо, забираю што-либо у мертвецов. Но парню больше бы не пришлось топтать землю, а Томмо нужна была обувь. Мы похоронили бедолагу под грудой камней и Лью сказал несколько благодарственных слов над его могилой.

Я наблюдаю до тех пор, пока не становитца окончательно ясно, што караван не собиркаетца делать привал. Затем я поворачиваю и, объезжая склон, направляюсь к лагерю.

Единственным, што было хорошим во всем этом. Оказалось, што Томмо гений в готовке. Айк обучил его на кухне «Одноглазого», на которой они пропадали с утра до ночи, день за днем, штобы прокормить усталых путников.

Он шарит и тушит. Помешивает и пробует на вкус. Он режет, крошит, и кипятит. А потом он достает щепотку чего-то из своего травяного мешочка и посыпает этим похлебку, варившуюся в котелке, и наши рты наполняются слюной. Мы уже некоторое время едим одних сверчков да ящериц, которые не утоляют нашего голода. Томмо с легкостью справляется с приготовлением волкодава и, на этот раз, мы легко набиваем наше брюха до отвала.

Вот, что странно, по совести сказать, но меня не особенно-то и мучил голод. Да, именно так, и мой желудок тоже. Похоже, мне как-то было плевать. Я отдала половину своей порции Томмо.

День клонитца к ночи. Мы в окружении сосен. Их пересохшие иглы колышет теплый ветерок. Воздух наполнен приятным ароматом хвои. После того, как Томмо заканчивает готовить, мы поддерживаем небольшой костерок, не столько для тепла, сколько для уюта.

Я сижу под деревом, в сторонке от остальных. Потребовалось вскипятить три котелка воды, чтобы смыть кровь волкодава с моей одежды. Я в одном нижнем белье, сижу, завернувшись в одеяло, пока с одежды сушитца на веревке и с неё стекает вода.

Мои кости ломит от усталости. Я давно хочу спать. Но сон всё никак не приходит. Да я и не позволяю. Не смею.

Я ощущаю как тени сгущаютца.

Лью с Томмо чуть раньше смастерили стойку и теперь развесили на ней ломтики мяса волкодава, штобы высушить его. Теперь они подняли и повернули её по ветру - можно расслышать шепот и шорох ветра.

После того, как мы все подъедаем и подчищаем от остатков еды наши жестянки, то устраиваемся заниматца каждый своими делами. Все, кроме меня. Томмо начинает приспосабливать два новых столбика, штобы смастерить навес. Под которым будет спать. Прежний рухнул на него, как раз посреди прошлой ночи. Лью чинил резиной подошву своего ботинка.

Эмми играет в кости с Неро. Это её любимая забава, но с того времени, как Джек научил птицу жульничать, играя с Эм, он вряд ли проигрывает. Она поставила себе задачу избавить Неро от вредной привычки. Сегодня вечером в качестве вознаграждения она выдает ему жареную саранчу.

— Нет, — говорит она. — Те, вороны, кто жульничают не получают жуков. Вот, если хочешь одного, играй честно. Теперь, смотри за мной. Видишь? Хорошо, теперь ты. Нет...нет, Неро! Ох, я сдаюсь.

Она оставляет ему насекомое, штобы тот его склевал и подходит ко мне. Присаживаетца на корточки.

— Твоя птица безнадежна, — говорит она. — Джек на неё плохо повлиял. Когда я увижу его, то собираюсь хорошенько прочистить ему мозг. Што это ему взбрело в голову научить приличного ворона жульничать.

— Он попытался и в моих карманах пошаритца, — говорю я. — Так, што и это можешь припомнить Джеку.

— Согласна, Джек просто негодяй, — говорит она. — Должно быть, он сейчас у Большой воды. Добрался туда, наверное, еще тыщу лет назад и думает, почему нас нет. Как думаешь он...он нас дождетца, а?

«Саба, я продолжаю говорить тебе, Джек не собираетца появлятся у Большой воды. Он давно ушел. Такие парни как он, сами по себе. Однажды, получив то, что хочет, он двигаетца дальше».

Я закрываю уши от голоса Лью в моей голове.

— Он будет там, — отвечаю я. — Ты знаешь, Джек сдержит свое слово.

— Да, — вторит она. — Вижу, што ты скучаешь по нем.

Не думая, моя рука тянетца к сердечному камню на моей шеи. Но, конечно, его там нет.

— Не очень-то, — отвечаю я.

— Ты плохая лгунья, — говорит она. — В любом случае, я видела тебя с ним любовно целующимися однажды. Твои руки были на его...

— Заткнись, Эм!

— Ну, а я скучаю по нему, — сознаетца она. — Я скучаю по нему очень сильно. Я хочу, чтобы он был здесь, прямо сию секунду. Джек всегда делает делает так, штобы всё было как надо. Даже когда всё очень паршиво.

— Ага, — говорю я.

Она бросает взгляд на Лью.

— Готова поспорить, што он бы знал, что делать с Лью, — говорит она. — Кажетца, он постоянно ходит злым все это время. Уж не знаю почему. Если я спрашиваю у него в чем дело, он становитца еще злее. Я хочу вернуть прежнего Лью назад. Я скучаю по нему больше всего.

Она молчит с мгновение, перекатывая камешки между пальцами.

— Он рассказал нам с Томмо, как нашел тебя, — говорит она, — вместе с волкодавами. Он сказал, што ты подумала, што увидела Траккера.

— Думаю, я ошиблась, — говорю я. — Лью понял, што я хожу во сне. Траккер никогда некуда бы не отправился без Мерси.

Она колеблитца, смотря на меня искоса, а потом говорит: — Я беспокоилась о тебе, Саба.

— Не стоит.

— Стоит. Ты не больна, не так ли? Ты сказала бы мне, если бы была больна.

— Нет, — говорю я. — Но не скажу.

— Если мне только девять, это не означает, что я глупа, как маленький ребенок. Тебе следовало бы знать это до сих пор.

Она наклоняетца ближе.

— Не говори, Лью, — шепчет она, — но я спрашивала у звезд, как тебе помочь.

— Даже не начинай этого, Эмми. Ты знаешь что думает Лью о чтении звезд.

Именно тогда, он кричит: — Эй, Эм, я чуть не забыл! Иди знакомься с Фредом!

— Што? — Ее лицо светлеет от удивленного восхищения. Она вскакивает и бежит к парням. Я вздыхаю с облегчением. Даже собаке с костью не сравнитца с моей сестрой.

Когда ей было два Эм получила эту деревянную куклу, Ферн, сделанную Па. Она достала Лью до смерти желая, штобы у Ферн появился муж. С того момента, как у нее появилась эта идея, она начала называть эту чертову штуку Фредом.

— Ты сделал его в тайне, а я даже и не знала! — Она забирает Фреда у Лью. Вздыхает и смеетца одновременно. — Нет! — кричит она. — Лью, ты сделал ему огромный нос! Ты любитель поддразнить... Ох, ты должен исправить его, Ферн хочет красивого мужа.

Лью качает головой, говоря: — Ох, нет, Ферн сама сказала мне «если тебе не сложно, выстругай мне необычного мужа, Лью. Убедись, што ты сделал ему хороший, большой нос».

— Она не говорила этова!

— Смотри, што я сделал! — Томмо роетца в своем кармане и протягивает ей кусок дерева.

— Ой! — Эмми с секунду-другую выглядит озадаченной, а затем лучезарно улыбаетца ему. — Хорошо, Томмо. Ты сделал свинью! — Она хлюпает и хрюкает носом, как поросенок. Она всегда играет так, што Томмо понимает, что это значит. Она не нуждаетца в словах. Он легко читает по губам, пока вы не начнете говорить слишком быстро.

Он хмурится.

— Нет, — протестует он. — Это их ребенок.

В ночи раздаетца вой волкодава. Где-то не далеко. Мы напрягаемся. В ответ слышитца вой еще одной псины. Затем другой.

Томмо вопросительно смотрит на Лью.

— Волкодавы, — поясняет он ему.

Эмми дрожит, ее глаза широко раскрыты.

— Они близко, — говорит она.

— Нет, — говорит Лью, — они далеко отсюдава.

Но он подтягивает ближе к себе свой лук и колчан. Он подкидывает в костер больше дров, штобы пламя разгорелось.

— Не переживай, Эм, твой большой, плохой брат прогонит больших, плохих волкодавов.

Эмми отступает в его сторону. Он обнимает ее.

— Эй, Лью, — говорит она, — што говорят звезды о Большой Воде?

Ошибка. Она понимает это, как только слова срываютца с её губ.

Лицо Лью темнеет.

— Эм, сколько раз мне тебе повторять? Звезды читают одно старичье, чокнутые и простаки, кто верит во всю эту муру. — Его голос резок, когда он обращаетца к ней.

Эмми говорит: — Но Па всегда...

— Довольно! - восклицает Лью.

Томмо разрушает напряжение.

— Расскажи историю, Лью, — просит он. — Скажи, как там, на Большой воде.

Он обходит кругом и усаживаетца у ног Лью. Наклоняетца чуть вперед, штобы видеть его губы. Таким образом он он упустит ни слова. Томмо не может достаточно много узнать из рассказов Лью, как это жить на западе. На самом деле, он никак не может добитца, штобы Лью сидел смирно, штобы Томмо было удобнее читать по губам.

Смерть Айка сильно отразилась на Томмо. Он, по-прежнему, скорбит, што не удивительно. Айк подобрал его, практически уморенным голодом, в его конюшне своей таверны, под названием «Одноглазый», и взял к себе. Он приглядывал за ним, обучил кое-чему и считал сыном все три года, пока мальчонка жил у него. Томмо никогда этого не забудет.

Но совсем недавно я заметила, как он близко наблюдает за Лью. Он начинает копировать Лью. Его походку, как тот держит поводья или носит шляпу.

Как когда-то он подрожал Айку.

Айк когда-то и сам через такое прошел. Родной отец Томмо как-то отправился на охоту и не вернулся. Он сказал своему сыну (Нет, ну ты можешь, себе такое представить, штобы кто-нибудь сказал такое глухому мальчишке? — говаривал Айк, качая головой), он сказал ему, штобы тот сидел, где сидит и не покидал их лагерь, а он скоро вернетца. Это был последний раз, когда Томмо видел своего отца. Пропал без вести мужик, предположительно погиб. Убит зверем, на которого охотился или был ранен и не смог найти дорогу назад.

По словам Айка, Томмо так и не оправился от этого. Он сказал, что Томмо постоянно ищет своего мертвого отца. Я никогда особо не доверяла суждениям Айка в этом вопросе, но теперь, видя, как Томмо ведет себя с Лью, мне кажется, што в Айк не был так уж и не прав.

Наш папа был с нами. Пока Тонтоны не убили его в тот день. Может он и не был для нас хорошим отцом. Лью был мне и Эм братом, мамой и папой в одном лице.

Лью рассказывает свою сказку на ночь. — Большая вода — это словно сон, — говорит он. — Думаю, это самый лучший сон из всех в вашей жизни и в тысячу раз лучше этого. В миллион раз чудеснее. Этот край так богат и так зелен и так прекрасен, што, увидев его первый раз, хочется умереть от счастья, здесь и сейчас.

Лью всегда одинаково начинает свой рассказ про Большую воду, одними и теме жи словами. Я зеваю. Я закрываю глаза и откидываясь на спину, штобы послушать. Это тот самый Лью, которого мы знаем. Сказочник. То, кто заставляет нас улыбатца. Собирает нас воедино.

— Расскажи о кроликах, — просит Эм. — Это любимая история Томмо.

— Опять что ли? Ну, ладно, — соглашаетца Лью. — Значит так, у Большой воды, кролики водятца повсюду. Куда не посмотри, кругом одни кролики. Невозможно и шагу ступить, штобы случайно не наступить на одного из них. И вам прежде никогда не доводилось видеть подобным этим ребятам. Они здоровенные. Упитанные и ленивые, потому как только и делают, што целыми днями напролет жуют сочную траву. И приручить этих ушастых пара пустяков. Они настолько глупы, што, когда вы проголодаетесь, то смело подставляйте котелок и кричите «Время ужина!» и кролики сами начнут сигать к вам в котелок, останется только прикрыть крышкой. И пока они это делают, непрерывно свистят.

— Кролики не свистят! — говорит Эмми.

— Ну, раз ты так считаешь, — подначивает Лью, — но я слышал от одного мужика, а тот в свою очередь слышал от другого, который слышал это собственными ушами...

Вспышка света. Эпона стоит в одиночестве. Темнота вокруг нее.

Слышен только звук моего сердца. Тук, тук, тук.

Она смотрит через плечо. Так как будто кто-то стоит позади нее. Она поворачиваетца. Замечает меня. Кивает. Я смотрю вниз на свои руки. Я держу лук. Я не видела его раньше, но я знаю, што он мой. Из светлого дерева, серебристо-белый.

Я поднимаю его. Ложу стрелу на тетиву. Натягиваю ее. Прицеливаюсь. Она начинает бежать в мою сторону. Широко раскрываю руки.

Я стреляю.

Вспышка света.

И я стою над телом. Смотрю вниз на него.

Но это не Эпона.

Это ДеМало.

Он открывает свои глаза.

Он улыбаетца.

* * *

Я просыпаюсь, как от толчка, сажусь, мое сердце бешено стучитца.

Он здесь. ДеМало здесь. Я оглядываюсь безумным взглядом. Лью и Эмми и Томмо. Они лежат в своих спальных мешках. Все они быстро засыпают. Неро на своей ветви. Лошади дремлют.

Хорошо. Его здесь нет. Успокойся. Это был просто сон. Я прижимаю одеяло к своей груди.

ДеМало. С тех пор, как я его видела последний раз (на вершине соснового холма), мне удалось почти позабыть о нем. Но он нашел способ проникать в мои сны. Его мощное тело. Его длинные волосы. Широкие скулы. Глаза с тяжелыми веками. Насыщенного карего, почти черного цвета, мерцающие в отблеске факелов тюремного блока города Надежды.

Сумевший заглянуть в меня. Сумевший найти мои потаенные мысли, мои самые худшие страхи. Как будто он знал меня. Самым странным было это то, што...меня вроде как тянуло к нему. На самом деле. Физически. Несмотря на то, што он единственный человек из всех кто мне встречался, который одновременно испускает жар и холод. И мне до сих пор не понятно, почему пощадил мою жизнь. Дважды, если быть точной. Я рада, што он так поступил. Я благодарна ему, но он Тонтон. Мой враг. В этом не было никакого смысла, да и сейчас не имеет.

И его последние слова. Которые он сказала мне, когда перерезал путы на моих руках, прямо на глазах у Викара Пинча. «До следующего раза». Как будто он знал, што мы снова встретимся.

«До следующего раза».

Нет. Не думаю об этом. Пара глубоких вдохов.

Я по-прежнему прижимаюсь к тому же дереву. Должно быть я задремала слушая рассказ Лью о Большой воде. Настало серое время. Ночь на исходе. Должно быть, еще два часа до рассвета. За ночь воздух не успел охладитца. Воздух тяжелый и затхлый.

Сабаааа. Саабаааа.

Это голос Эпоны.

Эпона. Убитая мною.

Саба.

Это опять она. Нет, пожалуйста, я...так устала...я все еще сплю. Это мой сон или...может это волкодавы, которых я слышала, воют где-то.

А затем.

Движение в деревьях. Впереди, на другой стороне поляны. Мое сердце замирает. Затем начинает бешено стучать. Я оборачиваю одеяло вокруг себя.

— Эпона? — шепчу я. — Эпона, это ты?

В тот момент, когда я задаю вопрос, я уже знаю ответ — «да».

Милосердный поступок. Тогда это было правильным. Единственный выход. Вот што они говорили. Говорили мне. До и после моего поступка. Джек, Айк и Эш. Если бы я не убила ее, один из них сделал бы это. Джек говорил, што он бы сделал это. Он хотел избавить меня от этова. Но я знала, што это должна сделать я. Она оказалась там из-за меня. Помогая мне в поисках брата.

Убить Эпону. Убить друга. Боевую подругу. Одним выстрелом из своего лука, быстрым и метким. Или же оставить ее Викару Пинчу и Тонтонам. Людям не знающим жалости.

Но откуда мне знать, што я убила ее? Что если она не умерла там? Что если она была жива, когда падала? Что если Тонтоны отдали ее рабочим рабам, сумасшедшим от чаала? Они могли разорвать ее. Точно так же, как тех девушек, которых я победила в городе Надежды. Тех, которые попадали в толпу.

Сабаааа.

Мои руки трясутца, я тянусь к своему луку и колчану. Я подымаюсь на ноги. Неро ночует на ветке надо мною. Он сразу же просыпаетца. Расправляет свои крылья и перебирает ногами.

Еще одно движение. Там што-то есть, притаилось в деревьях, но я не совсем...крадетца,оно меняетца, передвигаетца как...дым или туман. Темнее, чем серые предрассветные лучи, туманные по краям. Я пересекаю поляну и смотрю сквозь мрак.

Саба.

Вздохом, шепотом, ее голос проплывает вокруг меня. Подымает мои волосы, проводит по моим щекам. Он зовет меня в деревья, шаг за шагом, шаг за шагом.

Неро летит вперед. Черная фигура парит с ветки на ветку. Тень преследует тень. Кажетца он видит её. Эту...тень моей подруги. Мы преследуем её, пробираясь сквозь деревья, которые играют светом и тьмой.

Теперь мы вышли из лесу. Мы на открытом воздухе. А она исчезла. Эпона исчезла. Но она была здесь. Была. Здесь.

— Эпона, — говорю я. — Вернись. Пожалуйста.

Горы с крутыми склонами и холмы Пустыни застыли в ожидании, упираясь вершинами в небосклон. Тусклые звезды наблюдают. И прислущиваютца.

Ничево.

Ничево.

Я, дрожа, обнимаю себя руками. Я лучше вернусь назад в лагерь перед тем, как меня спохватятца.

Я оборачиваюсь.

И она здесь. Прямо передо мной. И Траккер тоже. Он стоит рядом с ней.

Это Эпона. Но не такая, какой она была. В жизни, она блестела и светилась. Ее орехово-коричневая кожа, ее глаза, ее волосы. Такая сильная и живая, могу поклястца, сама земля породила ее.

Сейчас она дитя воздуха. Мгла и туман. Она дрейфует. Она собираетца. Она постепенно исчезает.

— Эпона, — говорю я.

— Сабаааа, — шепчет воздух.

— Скажи мне, чего ты хочешь, - умоляю я.

Траккер скулит.

Внезапно я почувствовала это. Вес своего лука. Я держу его в своей руке.

Лук помагает прокормить себя. Помагает защитить себя и своих людей. Лук означает, что у тебя есть лучший шанс остаться в живых. Но он забирает жизнь. Не только животных. Людей.

Друзей.

Как Эпона.

Я сжимаю в руке лук, из которого убила её.

Я не останавливаюсь, штобы подумать. Одним быстрым движением, я ломаю его о свое колено.

Он падает на землю, разбиваясь в дребезги. Древко раскололось по всей дуге, его невозможно починить.

Больше никаких убийств. Не мною.

Я поднимаю взгляд.

Эпоны больше нет.

Траккер исчез.

А Эмми здесь.

Она стоит на краю деревьев. Она идет ко мне.

— Ты видела ее? — спрашиваю я. — Это была Эпона, она была здесь. И Траккер тоже, ты видела его?

Эмми подбирает куски моего лука и прячет их ущелье ближайшей скалы. Неро сидит на вершине, наклоняясь, чтобы разглядеть, што она там делает. Затем она берет меня за руку. Ее рука маленькая и теплая. А моя холодная.

— Пошли, Саба, — говорит она. — Тебе нужно немного поспать.

— Они были прямо там, — говорю я. — Ты должна была увидеть их.

— Сейчас они ушли, — говорит она.

Она начинает вести меня обратно в лагерь. Я оглядываюсь через плечо. Я не хочу пропустить их, если они вернутца.

Где-то в неизвестных нам землях, воет волкодав. Далеко и печально. Я останавливаюсь.

— Ты слышала это? — спрашиваю я. — Это Траккер.

— Пошли, — говорит Эм.

В нашем лагере тихо. Лью с Томмо все еще спят. Неро садитца обратно в свой насест. Я лежу на земле, закутанная в одеяло. Эм приносит свое одеяло и ложитца рядом со мной.

— Я не расскажу Лью, — говорит она. — Я ничево не скажу. Ты должна быть в порядке, Саба. Ты всем нам нужна.

Она смотрит на меня. Я смотрю на нее. В ее глаза, точно такие же как и у Лью. Глаза такие голубые, што у них можно утонуть, как любила говорить Ма.

— Ты выглядишь по-другому.

— Я выше, — говорит она. — Я расту. С детьми так и происходит. Мне почти десять.

— Ааа.

— Эй, Саба?

— Гмм?

— Ты, правда, видела Эпону? — спрашивает она.

— Ага, — отвечаю я.

— Как бы я хотела увидеть Па. Я скучаю по нему. А ты скучаешь?

Такой простой вопрос. Как и сама Эм. Но я попала в плен внезапной печали. Я не могу ответить сразу.

— Когда я была в твоем возрасте, - шепчу я, - он был другим. Ты никогда не видела его таким.Он был...ну не знаю. Он был моим па, вот и все. Вот за кем я скучаю.

— Это нормально грустить, — говорит она.

Я смахиваю глупые слезы.

— Я хотела бы увидеть Ма, — говорит она. — Всего разок. Думаешь, она бы пришла, если бы я попросила?

— Не думаю, што может такое получится, — говорю.

Она молчит с мгновение. Тогда она говорит: — Ты ведь не умрешь, Саба?

— Когда-то умру, — отвечаю я. — Но не сегодня. Иди спать.

— Спокойной ночи.

Она закутываетца в свое одеяло.

Я поворачиваюсь на спину и смотрю в небо. Я думаю о Па и наблюдаю, как исчезают последнее звезды под натиском рассвета.

Почитай мне по звездам, Па. Расскажи мне, што они говорят.

Когда Па был еще мальчиком он встретил путешественника. Человека, который много знал. Он научил Па, как читать звезды. Когда мы были маленькими, Па мог сказать какова наша судьба, историю наших жизней по ночному небу. Он никогда не говорил что там видел. Но можно было сказать, што это тяготит его. Так как он смотрел на Лью иногда. Так как он смотрел на меня.

Лью перестал верить в чтение звезд и во все это. Я думаю, што он прав. Но все-таки он знал что-то. Он знал. Я была здесь. Я слышала, как он говорит это.

— Па! — кричу я. — Они схватили Лью! — я хватаю его за руку, и сильно встряхиваю. — Это по-настоящему! Ты должен сражаца!

А потом он будто возвращаетца к жизни. Он выпрамляетца во весь рост, глаза его блестят и Па, которого я помню вернулся. Он тащит меня к себе, и так крепко прижимает, что я едва могу вздохнуть

— Моё время почти истекло, — говорит он быстро.

— Нет, Па!

— Послушай. Я не знаю, што будет после. Я видел только мельком. Но ты им будеш нужна, Саба. Лью и Эмми. И появятца другие. Их будет много. Не поддавайся страху. Будь сильной, я знаю ты именно такая. И никогда не сдавайся, поняла меня, никогда. Што бы ни случилось.

— Я не сдамся, — говорю я. — Я не привыкла отступать, Па

— Умница. Моя девочка.

Потом они убили его. Тонтоны. Они убили моего па и забрали моего Лью и оставили позади себя лишь тени.

Сразу же, как Лью просыпаетца, он вскакивает, проверяет ногу Бака и говорит нам, што мы снова можем двигатца. Все очень просто.

Когда мы разобрали лагерь и начали паковать лошадей, никто из нас не сказал ни слова. Воздух сгущаетца вокруг нас. Готовясь лопнуть. Лью злится иза чего-то. Томмо держит голову опущенной, штобы не попасть под раздачу. Эмми смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Што происходит с Лью?

— Итак, Саба, — говорит он. — Где твой лук?

Его голос звучит обманчиво обыденным. Вот как. Он знает. Через спину Гермеса я смотрю на Эмми. Она незаметно качает головой. Она не рассказывала. Мне интересно, што же он знает. Я решила рассказать ему самую малость того, чем я могла поделитца с ним.

— Сломался, — отвечаю.

— Это так? — спрашивает он.

Я занимаю себя тем, што начинаю поправлять седло на Гермесе.

— Должно быть я снова ходила во сне, — говорю я. — Наверное упала и сломала его.

— Эмми? — спрашивает он. — У тебя есть што сказать по этому поводу?

Она становитца пунцовой. — Нет, — отвечает она.

— Ну, попробуй так, — говорит он. — Саба сломала свой лук специально. А ты спрятала его остатки в скалу. А затем вы обе решили скрыть это от меня. Как насчет этого?

— Понятно, — говорю я. — Ты следил за нами и видел, што случилось. Просто давай забудем об этом, ладно?

— Нет, я не хочу это забывать,- говорит он. — Ты сломала свой чертов лук, Саба. Ты ходила во сне? И не лги мне.

— Я ходила во сне, — лгу я.

— Ты врешь, — говорит он. — Я всегда знаю, когда ты лжешь. Зачем ты делаешь это? Зачем?

Я ничего не говорю.

— Не стой просто так, — кричит он. — Скажи мне, черт возьми! Зачем ты сломала свой чертов лук?

Лошади пугаютца и ржут. Лью смотрит на меня, его лицо выражает беспокойство и ... што-то еще. Страх. Я не могу больше обременять его. И, если я расскажу ему об Эпоне, он подумает, што я сошла с ума. А это не так. Я не сумасшедшая. Она была там.

— Я ходила во сне, — настаиваю я.

— Я просто стараюсь, штобы мы держались все вместе, — говорит он, — дать нам всё самое лучшие, чего не смог Па, а ты, кажетца, печешься только о себе или...даже не знаю. У меня нет представления о чем ты думаешь. У меня такое чувство,будто я тебя больше совсем не знаю. — Он качает головой. — Ладно. плевать. К черту всё, на фиг сдался этот лук, если ты не используешь его по назначению. Всё равно, только я да Томмо охотимся.

Мы подымаемся. Неро летит вниз и приземляетца мне на плечо.

— Ты с каждым днем всё больше походишь на Па, — говорит Лью.

— Што ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

— Догадайся сама.

Он садитца на Бака и проезжает мимо. Томмо едет прямо за ним. Эм смотрит на меня с мгновение, ее лицо выглядит, как у обеспокоенной старухи, а затем он спешит за ними.

Я сажусь на Гермеса. Сосны шепчутся друг с другом.

С каждым днем всё больше походишь на Па. Я похожа на него внешне - темные волосы, карие глаза, но Лью-то не об этом говорит. Што он имеет в виду, я схожу с ума?! Прямо, как Па. Наш безнадежный, беспомощный отец, разум, которого повредила смерть. Смерть Ма, которая сделала свой последний вдох в тот миг, когда Эмми первый. па остался с разбитой душой и надломленным разумом. Со временем ему становилось всё хуже и хуже.

Я не такая как Па. У меня с ним ничего общего. Я совсем не такая.

Пожалуйста.

Пусть я не буду такой как Па.

Што-то следит за мной. Што-то или... кто-то. Оно было там большую часть дня. А сейчас середина дня.

Я могу повернутца и посмотреть. Если я сделала это один раз, я сделала так уже сотни раз. То чувство, што там что-то есть...заставляло меня оглядыватца через плечо, снова и снова. И каждый раз я ничево не вижу там, откуда мы только што пришли.

Но все равно. В воздухе позади меня повисла какая-то тяжесть. Как-будто што-то поселилось там. Как-будто што-то притаилось там.

Я чувствую это своим затылком. Моя кожа покрылась мурашками. Я знаю оно там. Я просто не вижу это.

Во всяком случае, пока.

Теперь я слышу стук копыт. Сухой стук копыт по твердой земле. Позади меня лошадь. Она не спешит. Сохраняет медленный темп. Продолжает идти за мной.

Дрожь проходит сквозь меня. Мои руки кажутца такими холодными. Хотя сегодня день, когда мир мерцает белым от жары. Я кутаюсь в свою чалму.

Я должна взглянуть.

Я задерживаю дыхание. Я смотрю через правое плечо.

Позади меня небольшая дорожка, рваная тень лежит на земле. Она черная. Как будто была вырезана из ночного неба. Это лошадь. И всадник.

Мое сердце начинает стучать о ребра. Я смотрю во все глаза. Сейчас не то время суток, штобы появлялись тени. Я быстро отворачиваюсь. Тяжелое, неприятное ощущение возникает у меня в животе. Гермес фыркает и мотает головой. Он нервничает. Это не похоже на него. Я ударяю его каблуками по бокам и он начинает набирать скорость. Топот позади нас ускоряетца. Я оборачиваюсь.

Черная фигура продолжает набирать темп.

Я знаю эту линию шеи. Эту голову. Еще давно, когда она была жива мы скакали вместе на лошадях, а я смотрела себе через плечо точно также, как и сейчас. Она улыбалась и говорила што-то, штобы подбодрить меня.

Эпона.

Я останавливаю Гермеса. Тень всадника также останавливаетца. Я смотрю вниз на свои руки. Они дрожат, держа поводья.

— Эпона, — говорю я. — Чего ты хочешь от меня?

Тишина. Неро парит надо мной. Он каркает, каркает, каркает. Он её тоже видит?

Сломать мой лук было недостаточно. Я должна по справедливости заплатить за то, што я сделала. Она будет ходить за мной. Подкрадыватца ко мне. Преследовать меня в ночи и выслеживать днем пока я сама не сдамся, оголяя горло и умоляя ее прикончить меня. Она должна получить плату за свою потерянную жизнь.

— Почему я должна жить, когда ты мертва? — говорю я. — Так ведь? Я знаю, што у меня нет такого права.

Слышен резкий звон уздечки ее лошади. Гермес отходит, его глаза закатываютца, когда он мотает головой. Я сильнее натягиваю вожжи.

— Скажи, што мне делать, — прошу я. — Пожалуйста, Эпона. Скажи што-нибудь.

Все мое тело трясетца. Мне холодно до костей. Медленно, так медленно я поворачиваюсь, чтобы посмотреть позади себя.

Она исчезла.

Эпона ехала вместе со мной в течение двух последних дней. А теперь здесь не только она. Их больше.

Они появились один за другим. Но они не на лошадях,как Эпона. Они пришли пешком. Они прячутца, лишь на краю моего взгляда. Или же когда я мельком замечаю што-то - вспышку света,движение в темноте-они бросаютца прочь к скалам или деревьям. Я слышу звуке удаляющихся шагов. Смех. Как-будто они затеяли в игру.

Я ни разу не смогла хорошо разглядеть их. Они двигаютца слишком быстро.

Я знаю, кто они. Это Хелен. Хелен и остальные из Колизея. Все те девушки, которых я победила в Клетке. Те девушки, которых я побила. И я победила их всех.

Они называют меня Ангелом смерти. Это потому что я еще не проиграла ни одного боя.

Если ты проиграл трижды, ты бежишь в толпу. Никто не выжил в толпе. Неистовые руки толпы разрывают тебя, тянут тебя вниз. Я привыкла отворачиватца каждый раз, штобы не видеть все это. Но я могла слышать. Я все слышала. Все происходящее. Каждое прикосновение и запах и вкус и звук. Каждая девушка, которую я поборола теперь часть меня. Я ужас в ее глазах, ее жажда к жизни, запах смерти так близок на ее кожи.

И вот они здесь. Это облегчение видеть их. В конце концов, я знаю, кто эти тени. Кто шептал по ветру с тех пор, как мы пришли в Пустыню. Они ждут момент, чтобы схватить меня. Забрать меня. Я так устала. Я не могу больше удерживать их.

Они смелые. Эмми должно быть едет позади меня, или Лью, или Томмо, но они все равно балуютца. Ранее сегодня, кто-то из них бросился прямо под Гермеса. Если бы я не натянула поводья, он бы растоптал ее.

Я пытаюсь не спать по ночам. Если я не буду спать никто не сможет придти и забрать меня. Забрать меня от Лью, Эмми и Томмо. Или забрать их у меня. Мы все будем в безопасности, пока я не сплю.

Но иногда полное истощение охватывает меня. Не надолго, но когда это происходит, мне снитца Джек. Лихорадочные, пустые сны или...или может быть это видение, я не знаю. Они всегда одни и те же. Он в ловушке в темноте. Нет, не так - он пойман тьмой. Я бегу вниз по коридорам, вверх по лестнице. Я открываю дверь. И ищу его. Я ищу и зову его по имени, но я никогда не нахожу его.

Я никогда не смогу найти свой путь к Джеку.

Темные сны по ночам. Темные тени днем.

Дни и ночи растворяютца друг в друге, пока сложно отличить сон от бодрствования. Я теперь не очень понимаю, когда солнце встает, когда садитца.

Я бегу. Мне нужно найти Джека. Я знаю, што он здесь.

Вниз по длинному, темному коридору. Фонари отбрасывают рваные тени на каменные стены. Я единственная, кто издает звуки. Мои шаги. Мое дыхание. Я держу сердечный камень в руке. Он теплый. А это означает, што Джек близко.

Саба.

Голос касаетца меня, порывом холодного воздуха. Настенные факелы мерцают. Я останавливаюсь. Я на нижней части каменной лестницы. Она крутая, ветер свищет наверху.

Саба. Саба.

Голос проходит вдоль стен и моего позвоночника. Он распологаетца в темных местах, глубоко внутри меня. Как будто ему там самое место. Голос Джека. Или...нет, я не могу быть уверенной. Все што я знаю, это то, что я слышала его раньше. Но я не могу вспомнить где или когда.

Я сжимаю сердечный камень еще крепче.

— Джек! — Я хватаю настенный факел, освещая путь вверх по лестнице. — Это ты? Оставайся там, я иду!

Быстрее, быстрее, быстрее. Голос выдыхает мне в щеку, пощипывает мои руки. Я начинаю подыматца по лестнице. Когда я достигаю первой ступени, там есть деревянная дверь. Старая, зарубцованная.

Я держу сердечный камень. Теперь он весь горит. Он на другой стороне. Звук сердцебиения. В моей голове, вокруг меня, везде. Такой громкий.

— Джек, — спрашиваю я. — Ты там?

Я поворачиваю ручку. Я открываю дверь.

Она вырываетца из моих рук. Я вскрикиваю. Готовлю себя. Ветер срывает дверь с петель и она летит в темноту.

Эта дверь ведет в никуда.

Я на вершине башни. Острые горы возвышаютца вокруг меня. Большая пропасть зияет внизу. Все это пустота, простор, чернота.

Я держусь за дверную раму. Ветер обдувает меня, срываетца на меня, пронзительно крича от гнева.

— Джек! — кричу я. — Джек!

А затем я падаю. Падаю. Падаю.

Лью поторапливал нас сегодня. Мы путешествовали долго и сложно. Было уже темно, когда мы разбили лагерь за ржавым корпусом старой лодки, застрявшей в древние времена, когда вода отправила ее сушитца на пески. Это лучшее пристанище на много миль вокруг, но все же продувные ветра находят нас. Они дуют завывая, жаля наши лица своими огненными укусами. Облака несутца по небу. Закрывают луну. На небе сегодня нет звезд. Недалеко воют волкодавы.

Я присела на краю лагеря. Я продолжаю сидеть спиной ко всем остальным. Если они увидят, они будут все вынюхивать, задавать вопросы. Они наблюдают за мной все время. Я не могу ничего сделать без того, штобы кто-то сунул свой нос.

Я должна разобратца с этим. Это кровь на моих руках. Ни мыло с водой, ни хвощ...ничего не помогает. Кровь невозможно смыть. Она высохшая такая темная, почти черная. Она даже под моими ногтями. Только сегодня заметила, пока беседовала с Эпоной. Должно быть испачкалась в крови, когда разделывала волкодава. Надо бы вычистить их, пока Лью не заметил. Он у нас такой придирчивый. Он всегда говорил, Па может это все и не важно, но это не значит, што мы дети не можем вести себя достойно.

Я вычищаю свои ногти прутиком.

— Ну же, бормочу я, — давай же, вот дерьмо, сволочь.

Но это не помогает. Я хватаю камень и начинаю скрести им свои руки, ладони. Черт подери, почему ничего не выходит? Я стискиваю зубы и скребу сильнее. Я гляжу через плечо. Гляжу, штобы удостоверитца, што за мной никто не наблюдает.

Все они смотрят на меня. Томмо, Лью и Эмми. Сидя вокруг костра со своими консервами.

— Што? — говорю я.

— Томмо звал тебя трижды, — говорит Лью.

Я присоединяюсь к ним. Они почти закончили есть. Томмо накладывает мне в консервную банку рагу из луговой собаки.

— Эй, — говорю я. — Не обязательно приводить это в съедобный вид, Томмо. Я так голодна, что могу съесть даже свои ботинки.

Это ложь. Я не голодна. Я не голодна все эти дни. Большую часть я потихоньку скармливаю Неро.

Когда я иду, чтобы взять свою еду, Томмо вскрикивает: — Саба! Твои руки!

Я прячу их за спину. Я вся горела. Мое лицо, моя шея, моя грудь. Томмо знает. Он видел пятна, он знает что это. Теперь они все знают.

Эмми и Лью вместе вскакивают от слов Томмо. Лью зашел мне за спину. Хватает мои руки и разворачивает их. Они все вскрикнули.

— О, мой Бог, Саба, — говорит Лью. — Они все в крови, что ты сделала?

— Я пыталась их очистить, — говорю я. —Я терла и скребла их, но они..они не уходили, кровавые пятна не уходили. Мне очень жаль, Лью.

— Бедная дурочка, — говорит он. — Здесь нет никаких кровавых пятен. Ты сама расцарапала ссадины.

Я смотрю на свои ладони. Он прав, я расцарапала кожу. Расцарапала в кровавое месиво. На них не было кровавых пятен. Ни одного, ни под ногтями, нигде.

— Они были там, — говорю, — я клянусь они там были.

— Хорошо, — говорит Лью. — Все хватит. Эмми, подай сумку с лекарствами. Томмо, принеси немного воды. Давай,Саба, иди сюда.

Он заставляет меня сесть на землю. Он накидывает одеяло на мои плечи.

Эмми торопитца назад с нашей кожаной сумкой с лечебными средствами. Травы и листья, настойки и мази. Томмо несет миску с водой. Эмми становитца на колени рядом со мной и начинает вытирать мне руки мягкой тканью.

—Я постараюсь не делать тебе больно, — говорит она.

Лью с Томмо приседают низко. Тщательно осматривают меня.

— Такие серьезные лица, — говорю я. — У меня неприятности?

— Што происходит, Саба? — спрашивает Лью. — И мне не нужен хитроумный обман. В этот раз только правда.

— Мы хотим помочь тебе, — говорит Томмо.

— Мне не нужна ничья помощь, — говорю я.

—Ты только что пыталась отскрести пятна крови, которых нет, — возражает Лью.

—Ты ходишь во сне, — добавляет Томмо.

—Ты видишь всякое. — Эмми не смотрит на меня, когда говорит это. Ее нежные руки втирают мазь из полыни на мои пораненные руки, перевязывая их тканью. — Как сегодня, — говорит она. — Когда внезапно вскочила. Ты што-то увидела. Что-то или кого-то. Они пробежали мимо лошадей, ведь так? Я ничево не увидела, потому что там ничево и не было. Но ты заметила. Тебе все время мерещитца што-то.

— Что это, то что ты видишь? — спрашивает Лью. — Кого ты видишь?

Мою грудь начинает что-то сдавливать. Как-будто вокруг нее сжимаютца тиски.

— Никаво, — говорю я. — Ничево я не вижу. Я не знаю, о чем вы говорите.

— Мы все видели тебя, — говорит он. — Ты говорила с воздухом, как будто кто-то был там, возле тебя. Кто это?

— Никаво, — упираюсь я. — Оставь меня в покое.

— Это твоя мертвая подруга, ведь так? — спрашивает он. — Эпона. Ты видишь убитую, Саба. Ты разговариваешь с ней.

Я оторвала свои руки от Эмми. Свирепо уставилась на нее.

— Я знала что не могу доверять тебе! — говорю я.

— Я не собиралась ничево говорить, — оправдываетца она, — честно, не собиралась, но... тебе становитца все время все хуже и хуже. Я волнуюсь за тебя, Саба. Мы все. Тебе нужна помощь.

—Ты думаешь я сумасшедшая, — спрашиваю я. Никто ничего не сказал. Никто не позволил своим глазам встретитца с моими.

Тогда Лью высказываетца за всех: — Да. Мы так думаем.

Вдруг меня охватывает ярость. Сначала ее нет. И вот в одно мгновение она везде. Все вокруг багрово красное. Это наполняет меня, ослепляет меня, захлестывает меня. Я прыгаю на Лью. Я ударяю его. Мы катимся по земле. Я бью его, пинаю, царапаюсь.

Через какое-то время, я могу слышать, как визжит Эмми. Томмо кричит. Руки оттаскивают меня. Крик. Визг. Лью пинаетца и боретца подо мной. Я сижу у него на груди.

Эмми всхлипывает.

— Прекрати, Саба! Остановись! Ты же убьешь его!

Багрово красная пелена начинает исчезать. Я прихожу в себя. Мои руки сильно сжались вокруг шеи Лью. Мои пальца давят на его горло. Его руки обхватили мои, пытаясь оттолкнуть их. Его глаза полны паники и страха.

Лью боитца меня.

Я отступаю и отпускаю его. Он задыхаясь, отчаянно хватает ртом воздух.

Я тянусь к нему своими трясущимися руками. Я дотрагиваюсь к его шеи. Следы от моих пальцев вжимаютца глубоко в его плоть. Ожерелье, которое я сделала для него на наше восемнадцатилетние. Я дотрагиваюсь к маленькому кружочку из блестящего зеленого стекла. Воспоминание о том, как мы потеряли друг друга. Я лишь слегка дотрагиваюсь до него. Боясь, што оно может исчезнуть.

Я сползаю с его груди. Я стою на коленях в грязи возле него.

Я почти убила его. Я пыталась убить Лью.

Эмми плачет. Грудь Лью тяжело вздымаетца. Глаза потемнели от шока. Я разбила ему нос в кровь.

Багрова красная пелена полностью исчезла. Так же быстро, как и появилась. Я отползаю. Измученно. В молчании. Я отворачиваю голову, штобы мне не пришлось смотреть на него.

Он медленно подымаетца на ноги. Он протягивает свою руку вниз, штобы помочь мне поднятца. Мы стоим. Он вытирает свой нос рукавом.

Слезы начинают катитца по моим щекам. Он вытирает их, но они продолжают катитца. В тишине. Они никогда не закончатца. Они плескаютца в пыли у моих ног. Но я не плачу.

— Ты просто должна продержатца еще немного, — говорит он. — Еще несколько недель и мы найдем Большую воду и ...когда мы доберемся туда, когда мы...попадем на запад, все будет в порядке. Там нас будет ждать лучшая жизнь.

Он произносит слова запинаясь. Хриплым шепотом. Как историю, которую рассказывают самой последней. Когда никто не сможет услышать ее.

— Разве, я не говорил как...эээ...говорю тебе, Саба, там очень богатый край...всего-то и делов, сунь палку в землю и на следующий день у тебя ореховое дерево, полное орехов. Ну разве это не будет...то еще зрелище? Если ты увидишь такое, ты же подумаешь, што спишь. Ведь подумаешь? Я бы хотел это увидеть. Эмми и Томмо, мы все бы хотели это увидеть. И увидим. Увидим.

Я смотрю, как шевелятца его губы. Я слышу его слова. Его голос звучит приглушенно, как-будто он под водой. Он обнимает меня. Он повис на мне. Все его тело трясетца.

— Што бы не сломалось, — говорит он. — Я могу починить. Я все смогу починить. Обещаю.

Земля голых деревьев. Белых скал. Ни облачка. Ни тени. Ни единого строения. Солнце жарит. Земля парит. Угрюмая свора песчаных собак следует за нами по пятам.

Мы еле тащимся, я с Гермесом. Мы бредем позади остальных Я пялюсь на свои руки, держащие поводья. Мыслями я где-то в другом месте. Где-то в нечто пустом, белом и бесконечном. Мой мозг опустошен. Мне плевать, если мы вечно будем тащится по жаре Пустыни.

Што-то мелькает перед нами. Как раз перед Гермесом. Он вздымаетца на дыбы и ржет, он задирает передние капыта высоко в воздух. Я хватаюсь по-крепче за поводья, штобы не свалитца. Звуки отрезвляют меня, возвращая к жизни.

Это голубоглазый волкодав. С одним опущенным ухом. Это он. Траккер. Он здесь.

Он кидаетца к Гермесу и отскакивает. То к нему, то от него. Назад, вперед. Гермес отскакивает и пританцовывает и ржет. Я по плотнее сжимаю колени. Повисаю на поводьях. Я просто пытаюсь удержатца в седле.

— Вперед, — слышу я голос Лью. — Волкодав!

Все трое скачут обратно к нам. Эмми вопит: — Это Траккер!

Он делает последний рывок. Гермес бежит. Мы скачем, иза всех сил, на север. Я прижимаюсь к шее коня и держусь как можно крепче. Траккер за нами, тощий, серый и жилистый.

Он настоящий. Это не выдумка. Не сон. Остальные кричат, Эмми зовет его по имени, так што он не только в моем воображении.

Я гляжу себе через плечо. Он всё еще здесь.

Он развернул нас. Он развернул меня. Он развернул меня, заставив уйти с западной тропы. От нашей цели. Словно он хочет, штобы я шла этой дорогой. И теперь он преследует меня, будто хочет убедитца, што я не сверну и буду следовать этой дорогой.

Куда бы она не вела.

Мы стоим на вершине обрыва, смотрим на широкую, плоскую долину. Сухо, но не для ручейка воды, который проходит свой путь через середину этой долины. Как тонкая змея, серебряной окраски, он блестит на полуденном солнце. Последнее, сонное напоминание, когда-то могучей реки.

Виден один прямой участок реки. На ближней стороне два ряда мелких палаток, вдоль берега реки разбросаны вигвамы и обломки всякой всячины, следы бродяк. Они затенялись рослыми тополями. Три, один к другому, костры, сильно похожие на погребальные, горели и чадили на расстоянии от лагеря.

— Сорок приютов по крайне мере, — говорит Лью. Он опускает увеличитель. — Мужчины и женщины, дети и собаки. Не знаю, сколько их там. Лошади, верблюды, повозки.

— Што мы будем делать? — спрашивает Томмо.

— Спускатца, конешно, — говорит Эмми. — Как ты думаешь, почему нас сюда привел Траккер?

Траккер сидит в стороне. Его голова поворачиваетца к тому, кто говорит, как будто он знает ,што было сказано. Теперь он встает. Трижды лает. Он подходит к краю обрыва, скуля, затем возвращаетца к нам. И снова лает.

— Видишь? — говорит Эмми. — Он хочет, штобы мы пошли.

— Извини, што не поверил тебе раньше, — говорит Лью мне. — Просто...поверить в то што он находитца так далеко от дома не представлялось возможным.

— Я думала, што он мне привиделся, — говорю.

— Мерси должно быть там, — говорит Эмми. — В лагере. Я готова поспорить, што это так!

Неро подхватываетца и парит над головами. Он каркает нам, штобы мы начинали двигатца.

— Сначала нужно разведать, — говорит Томмо. — Убедитца, што там безопасно. Я пойду.

— Нет, это сделаю я, — говорит Лью. — Вы все будете ждать здесь.

— Иногда, ребята, вы тупы как пни, — говорит Эмми. — Трекер привел нас сюда, штобы помочь Сабе. Он бы не сделал этова, если там было бы не безопасно.

— Не мели мистическую чепуху, — говорит Лью. — Клянусь, Эм, у тебя так много воздуха между ушами, ты бы даже не узнала здравого смысла, если бы он пришел и ударил тебя по лицу. Томмо прав, нам нужно все проверить.

— Это то, што у тебя есть? — спрашивает Эмми. — Здравый смысл?

— Конешно, — говорит он.

— Тогда я рада, што у меня его нет, — Эмми берет мои поводья. — Пошли, Саба, я собираюсь найти тебе помощь. Эти двое могут делать все, што им хочетца.

Она пришпоривает свою лошадь и начинает вести меня вниз с обрыва.

На востоке собираетца грозовой фронт. Он следит за нами. И возглавляет этот путь.