Еще один рассвет.
Я иду быстро. Иногда почти бегу. Как ушла вчера утром с Кривого ручья, так весь день и не останавливаюсь, наверстываю упущенное время. Правда, немного поспала, хотя усталости не чувствую. Совершенно. Спать совсем не хочется. Вот найду Лу, тогда и отосплюсь вволю.
Замечаю горку камней, которой я пометила, где заканчиваются следы копыт. Сердце вздрагивает от радости. Я боялась, что не найду эти камни. Что мне приснилось, будто я оставила знак.
Следы копыт еще видны. Последние следы Лу. Дождем их не смоет, а ветер нескоро сотрет их с лица земли. Вот мы с Лу вернемся, а следы здесь так и останутся.
Сбрасываю с плеч котомку, лук и колчан со стрелами. Нерон летает себе кругами, то взмывает в небо, то пикирует на меня. Наконец устает и присаживается на котомку. Отдыхает.
Я разминаю плечи и отпиваю воду из бурдюка. Смачиваю ладонь, стираю пыль с разгоряченного лица, провожу по лбу концом шимы. Потом наливаю воду в жестяную плошку и ставлю ее на землю для Нерона.
Передо мной простирается бескрайняя пустыня. Песчаное море. Ни деревьев, ни холмов. Ничего, кроме плоской иссохшей земли на много дней пути. Как только я перешагну через горку камней, то ступлю в неизвестный мир. Марси говорила, что Город Надежды находится на севере, у подножия Черных гор. Если повезет, доберусь туда через неделю. Через неделю. Если повезет.
Моя рука против воли соскальзывает в карман. Я нащупываю сердечный камень, вынимаю его, прикасаюсь к гладкой прохладной поверхности.
Сокровенное желание. Откуда каменюке знать, что моему сердцу угодно? Я качаю головой. Лу бы посмеялся над этим. Вместе со мной. Я засовываю камень поглубже в карман и закидываю вещи за спину.
— Пора идти, — говорю я Нерону.
Перешагиваю через горку камней.
Еще на один шаг ближе к Лу.
Назад я не оглядываюсь.
* * *
Это поселение Разрушителей. Точь-в-точь как в страшилках, которыми пугал нас Па.
Он рассказывал про поселения, поглощенные блуждающими дюнами. Говорил про огромные волны песка, которые за считанные мгновения накрывают поселок. А через много лет пески сдвигаются, а поселение так и остается на месте.
Передо мной стоят двенадцать хижин из листового железа. Рядом с ними какие-то ржавые телеги, погнутый флюгер и куча хлама. Место зловещее, но еще не разграбленное. Иначе от хижин не осталось бы ни дверей, ни стен, а эти стоят себе целехонькие, только покореженные и погнутые. От песка, наверное.
А раз место не разграбленное, значит, песок сошел недавно. Если бы я прошла здесь на прошлой неделе, или вчера, или чуть пораньше сегодня, поселок так и прятался бы под толщей песка. Я бы и не подумала, что лежит у меня под ногами.
Медленно иду между хижинами. Нерон сидит у меня на плече. Пристально все разглядываю. Если смотреть внимательно, обязательно заметишь то, что может пригодиться. Только отсюда ничего брать не хочется. От этого места мороз по коже.
Вижу колодец. Вода наверняка протухшая, как всегда в колодцах Разрушителей, но в пустыне мимо колодца проходить не следует. Берусь за ржавую крышку. На ней нарисованы полуистершиеся знаки. Череп и скрещенные кости. Вода отравлена. Пинаю крышку, она лязгает. В тишине звук раздается так громко, что я вздрагиваю, а Нерон в испуге взлетает.
Чуть дальше в песок воткнуты деревянные кресты. В три ряда. Сухая древесина выбелена солнцем, крошится от ветра и песка. На одном кресте перекладина еле держится, вот-вот упадет.
Коварный ветер завывает вокруг, выжидая, какую бы еще пакость натворить. Закручивает песок у моих ног и горстями бросает мне в лицо. Глаза тут же начинает щипать. Ветер стонет в глубине колодца. Стучит по хижинам, надеется, что кто-то откроет дверь и пригласит войти.
Перекладина отрывается от креста и бесшумно падает на землю. Ветер подхватывает и уносит ее.
Отравленная вода. Блуждающие дюны.
Вот бедолаги.
Здесь жили.
Здесь и померли.
Дохожу до конца поселения. Нерон подбирает что-то с песка. Возбужденно каркает, машет крыльями, переполошился весь. Я подбегаю к нему.
— Что с тобой, дурашка? — спрашиваю я.
В клюве он держит кольцо из гладкого зеленого стекла. У меня замирает сердце.
— Боже мой! — выдыхаю я и падаю на колени рядом с Нероном. Протягиваю руку. Ворон бережно кладет колечко мне на ладонь.
Это кольцо Лу. С ожерелья, что я подарила ему в наш день рождения. Оно все еще висит на обрывке кожаного шнурка. Должно быть, Лу сорвал его с шеи, пока тонтоны не видели.
Нерон каркает.
— Ага, точно, — киваю я. — Он оставил для нас метку, чтобы мы знали, куда его повезли.
Я найду тебя. Куда бы тебя ни увезли, я найду тебя. Клянусь.
Нет. Это слишком опасно. Береги себя. Себя и Эмми. Обещай мне.
Лу меня знает. Знает, что я пойду его вызволять.
Мы на верном пути.
Я беру Нерона в руки и целую воронью голову. Его перья пахнут нагретой пылью.
— Ты мудрая птица, — говорю я. — Великий умник, да?
Ворон довольно кряхтит и рвется из рук. Он нежностей не терпит.
Ветер снова завывает и гонит в путь. Поднимает песок, бросает его мне в лицо.
— Пора идти, — говорю я.
Прохожу половину лиги и оборачиваюсь.
Поселения как не было.
Пески снова поглотили его.
* * *
Ближе к полудню вдалеке возникает громадная гора с плоской, как столешница, вершиной. Высоченная багровая скала, деревья там не растут, сплошной камень. Сверху далеко видать во все стороны. Наверняка оттуда видны Город Надежды и Черные горы.
Нерон летает к горе и обратно, торопит меня. Ему кажется, что я нарочно медлю, тяну время. Не понимает он нас, двуногих и бескрылых. Жалеет.
К исходу дня я дохожу к подножию горы и начинаю подниматься к вершине. Пробираюсь среди валунов и щебня. Нерон прыгает впереди с камня на камень, возвращается, подбадривает меня карканьем.
— Хвастунишка, — говорю я ему.
Наконец я переваливаюсь через последний уступ, лежу на самом верху. Перевожу дух и встаю. Верхушка горы узенькая, шагов пятьдесят шириной.
Подбегаю к противоположному краю. И вскрикиваю от удивления.
Насколько хватает взгляда, до самого горизонта стелется песок. Огромные золотистые гребни, волны и холмы, хребты и долины. Гладкие с одной стороны и покрытые рубцами с другой. Огромное, бесконечное море песка.
Никакого города не видать. Никаких гор.
Глазам своим не верю. Я думала, что за два дня смогу пересечь Песчаное море. Оказывается, это только начало. Переход только начинается.
Сердце мое уходит в пятки. Живот сводит. Я облизываю пересохшие губы.
Нерон опускается мне на плечо.
— Огромадная пустыня, — говорю я ворону. — Согласен?
Он каркает и подпрыгивает у меня на плече.
— По-твоему, ничего страшного? — Я снова окидываю взглядом Песчаное море. — Оно слишком большое. Проклятущее.
Не бойся. Будь сильной. И никогда не сдавайся, слышишь? Никогда. Что бы ни случилось.
Я не сдамся, Па. Не отступлю.
Еды и питья мне хватит дня на три. Если не транжирить. После этого придется положиться на стрелы. Ну да находчивости мне не занимать.
Нерон нетерпеливо взлетает с вершины и парит над пустыней. Каркает, торопит меня. Пора двигаться дальше.
— Ладно уже, — говорю ему я. — Иду. Похоже, дорогу ты знаешь.
Я начинаю спуск.
* * *
Наступают сумерки. Как совсем стемнеет, остановлюсь на ночлег.
Внезапно поднимается ветер. Он налетает из ниоткуда, с завываниями и стонами. Резкий порыв срывает верхушку ближайшей дюны и уносит прочь. Что там говорила Марси про пустыню?
Путь через Песчаное море опасен. Место дикое. Слушай ветер.
Я делаю еще один шаг вверх по дюне. Останавливаюсь. Осматриваюсь. Все дюны вокруг двигаются, меняют свои очертания.
— Вот дрянь, — говорю я и поплотнее заматываю шимой нос и рот.
Ветер усиливается. Смелеет. Толкает меня, пытается сбить с ног. Ему нужна я. Песок засыпает глаза, жалит их. Полы накидки лупят по ногам, трепещут на ветру.
— Нерон! — кричу я. — Нерон! Ты где?
Ветер срывает слова у меня с губ.
Нерон взмывает вверх и каркает изо всех сил.
— Улетай отсюда! — кричу я и машу на него рукой. — Улетай! Я не пропаду!
Он исчезает.
Ветер яростно завывает вокруг. Мир огромен. Я в нем крошка. Песок под ногами скользит, рассыпается, словно не хочет, чтобы я на нем стояла.
Страх сжимает мне горло. Глаза полны песка. Он слепит меня. Я ослепну. Надо что-то делать. Быстро. Я накидываю шиму на глаза. Ничего не вижу.
Что же делать? Что делать?
Лихорадочно соображаю.
Идти на ощупь? Спуститься с дюны вниз? Нет, тогда песок похоронит меня заживо. А если идти вперед, то попадешь в оползень…
Что же делать? Что делать?
Песчаная дюна уходит у меня из-под ног. Выбора не остается.
Меня заваливает оползнем.
* * *
Темно.
Жарко.
Не могу дышать. Боже мой, я не могу дышать.
Тяжесть. У меня на груди.
Я двигаюсь. Скольжу. Не могу остановиться. Не могу остановиться.
Не-могу-дышать-надо-дышать-надо-дышать-не-могу-дышать-не-могу…
Меня выносит из песка.
Вылетаю головой вперед и падаю навзничь. Хватаю ртом воздух. Дышу. Захожусь кашлем. Перекатываюсь на бок и стягиваю шиму с лица. Снова кашляю. Большими глотками втягиваю воздух. Пью его, как воду, словно не могу утолить жажду.
Хватаю бурдюк, полощу рот, выплевываю песок.
Потихоньку успокаиваюсь. Лежу на спине, смотрю в лиловое закатное небо. Не верится, что я жива.
Потом до меня доходит. Я гляжу на небо. Я вижу небо. Первый слабый блеск звезд. Я больше не вдыхаю песок. Ветер прекратился. Должно быть, он утих так же быстро, как и поднялся.
Медленно встаю, отряхиваюсь, проверяю свои пожитки. Затем осматриваюсь.
Я стою посреди широкой равнины. Песчаные дюны исчезли. От них не осталось и следа. Словно их и не было. Словно они мне приснились.
А вокруг меня высятся летающие машины.
* * *
Летающие машины. Самолеты.
Спрятанные. Спящие под блуждающими дюнами Песчаного моря неизвестно сколько времени. Может, день, может, неделю, а может, и год. Может, даже сотни лет. С тех пор как их оставили Разрушители.
Самолеты выстроены ровными рядами, словно кто-то посадил их, как в огороде. Авось вырастут.
Ряды летающих машин уходят вдаль. Их так много, что мне даже не сосчитать.
Иду между ними.
Машины всех размеров. Большие, маленькие, всякие. Стоят тихо, спокойно, словно ждут чего-то.
Они все проржавевшие. Стекла разбиты, шины проколоты, железные листы на боках распилены, чтобы легче было утащить. Дыры зияют, словно раны.
Кладбище летающих машин.
Я знаю про самолеты. И даже видала их раньше. Обломки, конечно.
Однажды Па принес со свалки погнутый лист железа, сказал, что это часть самолета. Мы залатали им крышу. А потом на Серебряное озеро налетел суховей. И лист унесло, словно ему не терпелось оттуда выбраться. Больше ничего с крыши не сдуло, только этот кусок. Па решил, что значит, этот кусок железа и впрямь от летающей машины.
Я подхожу к самому большому самолету, вытягиваюсь, встаю на цыпочки. Нет, не могу до него достать.
В темнеющем небе возникает Нерон. Опускается мне на голову, хлопает крыльями.
— Привет, красавец, — говорю я и сажаю ворона на руку.
Глажу его по голове.
Мы идем среди спящих железных великанов.
— Как ты думаешь, Лу тоже везли этой дорогой? — спрашиваю я ворона. — Видел ли он это все? Он бы сразу захотел рассмотреть их поближе.
Выбираю самолет поменьше, человеческих размеров. Дотрагиваюсь до облезлой краски на боку. Металл прохладный, солнце его не нагрело сквозь толщу песка.
Кладу руку на дверь. Если с ними обращаться осторожно, уважительно, то никакого вреда не будет.
— Веди себя хорошо, — предупреждаю я Нерона. — Не клюй все подряд.
Дверь скрипит, из щели сыплется песок. Забираюсь внутрь, отряхиваю сиденье, сажусь и выглядываю в дыру, которая когда-то была окном. Интересно, каким был мир давным-давно, когда самолет только сделали? Каково было на таком летать?
Па однажды рассказывал нам с Лу, как Разрушители летали на этих самолетах. Они парили и взмывали в небо, словно птицы. А еще Па говорил, что сотни Разрушителей набивались в один большой самолет и летели все вместе.
Тогда мы с Лу думали, что все это глупые выдумки. Мы не верили Па. Спрашивали его, зачем Разрушители так делали. А он говорил, что не знает, делали и все. Мы считали, что это все пустые россказни. Но сейчас я своими глазами вижу летающие машины… Кто знает, может, так оно все и было.
Приближается ночь. Ветра нет вообще, ни порывов, ни легкого дуновения. Я так устала. Веки тяжелеют, глаза сами закрываются. Устраиваюсь поудобней в кресле. Нерон нахохлился, устроился у меня на груди, уткнул голову мне в подбородок. Пожалуй, вздремну чуток, а потом пойду дальше.
Вот только глаза закрою.
На чуть-чуть…
* * *
Звук.
Я просыпаюсь. Сразу же. Мускулы напряжены. Готовы к движению.
Нерон открывает один глаз. Я подношу палец к губам. Он знает, что это значит.
Вот опять. Какое-то движение. Снаружи. Потом фырканье. Лошадь. Дрожит, испуганно переступает копытами.
Опускаю Нерона на пол. Сползаю с кресла и пробираюсь в хвост самолета, к дыре в разорванной обшивке. Выскальзываю наружу. Приседаю и прячусь за задними колесами.
Стоит ясная ночь. Лошадь приближается. Мне видны из укрытия ее ноги, а всадника не рассмотреть. Лошадь останавливается. Прямо напротив самолета. Я задерживаю дыхание. Лошадь снова фыркает, вздрагивает. Всадник пинает ее, и она идет дальше.
Лошадь. Четыре ноги вместо двух. Будь у меня лошадь, я бы добралась до Лу за несколько дней, куда бы его ни увезли. Похоже, сегодня ночью мне везет. Вытаскиваю из-за пояса пращу Лу. Беру из кармана камень побольше.
Пробираюсь между самолетами тихо, будто кошка. Колени трясутся. Руки тоже. Представляю, что мы с Лу охотимся на степных куропаток.
Одинокий всадник проезжает мимо. Я выхожу на открытое место и целюсь из пращи.
Я не хочу его убивать. Надо вышибить его из седла и отобрать лошадь. Дрожу от возбуждения. Стреляю. Камень попадает всаднику в руку. Тот вскрикивает.
Мне нужна его лошадь.
Подбегаю и стаскиваю его с седла. Он не сопротивляется. Беру его шею в захват. Он тоненько визжит и пинает меня в лодыжки.
Все это время у меня в голове мелькают мысли. Чего ради этот заморыш отправился в путь один-одинешенек? Голосок писклявый, девчачий, не мужской… Очень знакомый.
Капюшон спадает с головы всадника и…
* * *
— Эй, ты, гад! Отпусти меня! — кричит она. — Ну пусти же!
— Эмми? — удивленно восклицаю я. Сердце замирает. — Эмми?! Ты как здесь оказалась?
Ставлю ее на ноги, хватаю за подбородок, вглядываюсь в лицо. Это и вправду Эмми. Кровь бурлит у меня в жилах, голова вот-вот расколется от злости.
— Что ты тут делаешь? — ору я.
— Саба? — пищит она.
— А ты кого другого ждешь? — спрашиваю я.
— Я думала, ты — песчаный дух, — хнычет она. — Ну помнишь, Па рассказывал? У тебя все лицо белое.
Я дотрагиваюсь до щеки. Песок. Я с головы до пят в песке.
— Ты что, хотела меня убить? Больно же! — Эмми потирает руку там, куда попал камень из пращи.
— Вот как я с тобой разберусь, сама помереть захочешь, — грожусь я. — Как тебя сюда занесло?
— Я помогу тебе найти Лу! — Эмми упрямо выпячивает подбородок. — Он и мне брат.
— Боже мой, я же просила… — Я в отчаянии рву на себе волосы. — Что ты натворила! Ты даже не представляешь себе, что ты наделала!
— Ты на себя посмотри, — отвечает Эмми.
— Не дерзи! — Я хватаю лошадь под уздцы. — Это чья лошадь? Марси?
Эмми скрещивает руки на груди. Поджимает губы.
— Ты. Украла. Лошадь. Марси, — грозно произношу я. — Признавайся!
— Нет! Ничего я не украла! — отпирается она. — Красть плохо, я знаю. Я ее позаимствовала. На время.
— Позаимствовала, ха! Вот так подошла к Марси и сказала: «Слушай, я поеду за Сабой, возьму твою лошадь, если не возражаешь». А Марси в ответ: «Да бери, конечно! У меня лодыжка сломана, но это пустяки, без лошади обойдусь, как-нибудь доковыляю куда надо». Так, Эмми? Ты так у Марси позаимствовала эту проклятую лошадь?
— Нет… — начинает она и не выдерживает. — Ой, иди к черту!
Эмми зажимает рот руками.
— Не смей чертыхаться, дрянная девчонка! — ору я. — Еще раз услышу, тебе не поздоровится.
— Ты сама чертыхаешься! — возражает Эмми.
— Неправда!
— Еще какая правда! — возмущается сестренка. — Вот и я буду чертыхаться, когда захочу.
— Я тебе почертыхаюсь! — восклицаю я. — Кстати, если Марси умрет, ты будешь виновата!
— Не говори так, — шепчет Эмми.
— Что, правда глаза колет? — спрашиваю я.
— Ты злая! Ненавижу тебя! — хнычет сестра.
— А я тебя ненавижу в два раза больше! — заявляю я.
Она заходится рыданиями. Мне это безразлично. Во мне кипит злость. Даже если Эмми уревется вусмерть, мне будет все равно.
— Я боялась, что ты меня навсегда бросила, — говорит она сквозь слезы. — Меня все бросили. И Ма, и Па, и Лу. Ты меня не любишь, ты любишь Лу, я знаю. Все равно, не бросай меня, Саба. Ну пожалуйста. У меня больше никого не осталось.
Сердце рвет на части.
Ты нужна им, Саба. Ты нужна Лу и Эмми.
Грудь сдавливает невыносимая тяжесть.
— Тебе со мной нельзя, — говорю я. — Это слишком опасно. Возвращайся к Кривому ручью. Провожать я тебя не буду, не хочу время терять. Ты дорогу помнишь?
— Нет, — хмуро отвечает Эмми.
— Вода есть? — спрашиваю я.
Она переворачивает бурдюк. Пусто.
— А еда? — продолжаю я.
— Я все съела, — признается сестра.
— Боже мой, Эм… — вздыхаю я. — А что еще ты собрала в дорогу?
Она вытаскивает из кармана деревянную куколку, которую сделал Па.
Я удивленно смотрю на нее.
— Значит, куклу ты не забыла, — говорю я.
— Я собиралась впопыхах, — объясняет Эмми.
Я закрываю глаза. Грудь по-прежнему теснит.
— От тебя нет никакого толку! — восклицаю я.
— А вот и есть! — гордо заявляет сестренка. — Я тебя нашла!
— Так, стой и не сходи с места, — велю я. — Если хоть пальцем шевельнешь, я тебя убью. И вытри сопли.
Эмми утирает нос рукавом.
— Мы вместе пойдем искать Лу? — спрашивает она.
— Поговори мне еще, оставлю тебя здесь, на радость стервятникам, — предупреждаю я.
Забираю из самолета Нерона и котомку с пожитками. Закрепляю все у седла, подсаживаю Эмми на лошадь.
— Черт тебя побери, Эмми, — говорю я. — Вечно ты все портишь.
* * *
Не разговариваю с Эмми два дня. Мне нечего ей сказать. Я все еще в ярости.
Поначалу она пыталась со мной заговорить. Я рявкала в ответ, она и отстала. Похоже, ее это не волнует. Она болтает с Нероном, поет песенки. Не понимаю, чем она так довольна.
Еды у нас немного. Пару дней назад я подбила из пращи зайца. Зажарила его на костре. Оказалось очень даже ничего на вкус, хоть и жестковато малость. Два дня мы на этом зайце продержались, но теперь животы крутит от голода.
Я все время оставляю еду для Нерона, но он все больше промышляет сам. Пока не жалуется. Конь у Марси крепкий, зовут его Нудд. Ему еды тоже хватает. Пустыня кончилась, началась степь, покрытая жухлой травой и низким кустарником. Марсин питомец сам о себе заботится.
Еды, конечно, мало, но больше всего меня заботит не это. Куда хуже дело обстоит с водой. В иссохшей степи родников не найти. Даже Нудд нигде воды не чует, а наши запасы на исходе.
Дневные порции питья ограничены. По ночам я собираю росу, но нам двоим да еще Нерону с Нуддом этого недостаточно.
Вдалеке уже виднеется горная гряда. Кажется, что до нее день или два пути. А то и больше. В воздухе висит жаркое марево, трудно определить расстояние. Придется продержаться до гор на тех запасах, что у нас есть. Тут уж ничего не поделаешь. В горах должна быть вода.
Солнце нещадно палит. Дует сильный ветер. Подрывает силы. Ослабляет волю.
Правильно Марси говорила, что легче идти по ночам. Но останавливаться нельзя.
Пока не вызволю Лу, передышки себе не дам.
Мы идем дальше.
* * *
Полдень.
Похоже, пора сделать привал. Вдруг позади меня раздается глухой стук. Эмми лежит на земле. Нудд обнюхивает ее и тихонько фыркает.
Я бегу назад. Смотрю на нее. Голова как в тумане. Очень долго я не могу сообразить, что делать. Вода. Эмми нужна вода.
Опускаюсь на колени, приподнимаю сестренку, подношу к ее губам бурдюк. Заливаю ей в рот тонкую струйку воды. Эмми стонет и отворачивается.
— Ну попей, — упрашиваю я. Хлопаю ее по щеке. — Эмми! Очнись!
Снова прикладываю бурдюк ей к губам. Вода стекает по ее подбородку. Внезапно Эмми приходит в себя, хватает бурдюк и пытается сделать глоток. Я отдергиваю горлышко. Вода проливается на землю. Высохшая земля быстро впитывает влагу.
— Черт побери, Эм! — злюсь я. — Смотри, что ты наделала!
Она осоловело смотрит на меня.
— Пей по глоточку, — объясняю я. — Иначе живот скрутит.
Она медленно, осторожно утоляет жажду и приходит в себя. Я даю попить Нерону, потом наливаю воду в жестяную плошку, подставляю ее Нудду. Он в два глотка осушает ее, вылизывает розовым языком.
Я ощупываю бурдюк. Радоваться нечему. Воды осталось всего ничего. Половина бурдюка. Делаю малюсенький глоточек и вешаю бурдюк на плечо.
Эмми сидит. Смотрит на меня. Голубые глаза сверкают на запыленном лице. И как это я раньше не замечала? У нее глаза совсем как у Лу.
— Прости меня, Саба, — говорит она.
— Ничего страшного, — отмахиваюсь я. — Пора делать привал.
* * *
Усаживаю Эмми в седло. Мы отправляемся путь.
В глаза летит песок. Я надвигаю шиму на лоб.
— Ветер усиливается, — говорю я. — Надо быть осторожнее.
Собираюсь поправить шиму Эмми, но сестра меня останавливает.
— Что это? — спрашивает она.
— Где? — недоумеваю я.
— Там, — говорит она. — Впереди.
Примерно в лиге от нас в нашу сторону движется столб пыли.
— Что это? — повторяет Эмми. — Пыльная буря? Я прищуриваюсь, вглядываясь в даль.
— Не знаю, — отвечаю я. — Далеко, в пыли не разберешь… Погоди-ка.
— Что? — волнуется Эмми.
— Похоже на парус, — недоверчиво говорю я.
— Как на лодке? — уточняет сестренка. — Такой, как сделал Лу?
— Ага, — киваю я.
— Так ведь лодки плавают по воде, а не ездят по земле.
На миг пыль рассеивается.
— А эта ездит, — говорю я.
* * *
Это и в самом деле лодка. Вернее, больше смахивает на плот. Деревянный помост на больших колесах. Возле мачты построена хижина. Лоскутный парус надувается под ветром. Лодка движется к нам.
Должно быть, нас заметили. Я осматриваюсь. Спрятаться негде. Ни холмика, ни валуна. Кругом плоская, как стол, равнина.
Я снимаю лук со спины. Отдаю бурдюк Эмми.
— Слушай меня внимательно, — приказываю я. — Если прикажу уходить, ты уйдешь. Без вопросов и выкрутасов. Разворачивай Нудда и скачи отсюда. Он дорогу домой знает, тебя прямо к Марси привезет. И воду отыщет. Если Нудд пьет, то и тебе можно. Поняла?
— Да, — покорно кивает Эмми.
— Вот и славно, — говорю я. — Поклянись, что сделаешь, как велено.
Она медлит. Я хватаю ее за руку, смотрю в глаза.
— Поклянись жизнью Ма и Па, — требую я. — Если скажу тебе уходить, ты уйдешь.
— Клянусь, — говорит Эмми.
Я прикладываю стрелу к тетиве. Сердце бешено колотится в груди, колени дрожат, дышать трудно.
Сухопутная лодка несется к нам по равнине. Впереди кто-то изо всех сил налегает на громадную палку.
Я целюсь.
Слышу крик. Лодка приближается.
— Опустить парус! Опустить парус! — кричит кто-то.
Порыв ветра отрывает верхнюю часть лоскутного паруса и уносит ее вдаль. Остатки падают на палубу.
Лодка, накреняясь то в одну, то в другую сторону, стремительно несется по кочкам.
— Якорь! — слышен голос. — Бросай якорь!
Из лодки вылетает кусок железа, привязанный к длинной веревке. Похоже на громадный рыболовный крюк. Он ударяется о землю и тащится позади, поднимая облака пыли.
Лодка не останавливается.
— Поберегись! — кричит кто-то.
Раздается ужасный скрип. Заднее колесо отламывается, подпрыгивает и катится дальше. Лодка запрокидывается назад, с грохотом ударяется о землю и складывается пополам. Ее заносит. Пыль покрывает все кругом.
Я не схожу с места, держа лодку под прицелом.
— Саба! — вопит Эмми. — Ты что! Очнись!
Я хватаю поводья Нудда и отскакиваю в сторону. Нерон встревоженно улетает.
Лодка со скрежетом останавливается. Как раз там, где мы только что стояли.
Воцаряется тишина. Потом раздается громкий скрип. Лодка накреняется вперед. Все стихает.
— Аварийная остановка оставляет желать лучшего, — раздается голос.
* * *
Хлипкий старикашка цепляется за мачту, словно ящерица за пенек.
— Молчи и не встревай, — шепчу я Эмми. — Я с ним разберусь.
— Доброго дня! — кричит старикан. — Я… Позвольте мне…
Он лезет в карман своей куртки.
— Не двигаться! — кричу я и подбегаю к лодке. Целюсь ему между глаз. — Руки вверх!
— Подождите! — говорит он. — Мы пришли с миром! Мы не желаем зла!
— Отпусти мачту! — велю я и делаю два шага вперед. — Руки подними!
— У нас нечего брать, мой грозный друг! — заявляет он.
— У вас? Кто еще с тобой? — спрашиваю я. — Ну-ка пусть выходят!
— Что вы, здесь нет никого, кроме меня, — оправдывается старик. — Я оговорился. От волнения.
Я выпускаю стрелу. Она попадает в мачту точно над макушкой старикана. Он испуганно ойкает.
— Миз Пинч! — зовет он.
Из остатков паруса высовывается женская голова.
— Покинь свое гнездышко, голубка моя, — воркует старикан. — С тобой хочет познакомиться прелестная девушка.
Из груды тряпья встает седовласая великанша и глядит на меня. У нее длинное лицо, как у лошади. Кожа покрыта воспаленными красными оспинами.
— Дурак ты, Рустер, — говорит она.
— Руки вверх! — повторяю я.
Оба поднимают руки над головами. Парочка из них еще та. Старикан едва достает своей спутнице до груди. У него толстый круглый живот и худенькие цыплячьи ножки. На голове кастрюля вместо шлема. На куртку нашиты разные лоскуты, шуршащие пакетики, блескучие кругляшки и всякая всячина, какой полно на любой свалке. К коленям привязаны куски шин.
— Это все? — спрашиваю я. — Вас только двое?
— Да! — Он очень забавно кивает и приседает, словно глупый перепел. — Да, только мы! Умоляю, душечка моя, пожалуйста, не стреляйте в нас! Понимаете, у меня слабое сердце и малейшее…
— Эх ты, дурень! Девчонки испугался… — говорит Миз Пинч и пинает его в лодыжку. Сильно. Старикан корчится от боли.
— Да, свет очей моих! — восклицает он. — Изволь заметить, она вооружена и воинственно настроена…
— Руки вверх! — кричу я. — А то пристрелю!
Они покорно поднимают руки.
— Предупреждаю, брать у нас нечего, — говорит великанша.
— Я не воровка, — заявляю я. — Вы сами кто такие? Что вам здесь надо?
— Рустер Пинч к вашим услугам, — отвечает старикан. — Деловой человек и капитан корабля «Лебедь пустыни». Позвольте представить мою очаровательную супругу, Миз Пинч, с которой вы уже…
— Заткнись, — обрываю я его и киваю великанше. — Ты говори.
— Мы торговцы, — объясняет она. — Направляемся в Город Надежды. Сбились с курса.
— Покажите свой товар, — требую я.
— Чего ты ждешь? — обращается она к мужу. — Покажи ей сундук.
— Мне придется опустить руки, — говорит старикан.
— Давай. Только без фокусов, — предупреждаю я.
Старик исчезает в шалаше, копошится там и вылезает задом вперед. Выволакивает наружу обшарпанный железный сундук. Откидывает крышку и начинает вынимать всякую всячину. Грязные стеклянные бутылки, части каких-то приспособлений Разрушителей, лопату, расплющенный ботинок.
— Так, стань рядом с женой, — говорю я и подзываю Эмми.
Она подъезжает на Нудде.
— Заберись наверх и проверь, нет ли у них оружия, — велю я сестренке.
Эмми спрыгивает со спины Нудда, карабкается на борт, пробегает мимо странной парочки и скрывается в шаткой хижине. Я держу торговцев на прицеле.
Старик откашливается.
— Прекрасный денек, — начинает он.
Жена дает ему по уху.
Эмми выходит из хижины.
— Ну как? — говорю я. — Порядок?
— Все чисто, — отвечает она, спрыгивает с лодки и становится рядом со мной.
— У вас вода есть? — спрашиваю я.
Миз Пинч кивает. Старикан бежит в хижину и выходит с большой пластиковой канистрой.
— Эм, возьми и наполни наши бурдюки, — приказываю я.
Старикан вручает Эмми канистру. Сестренка торопливо исполняет все, что велено.
Я лихорадочно размышляю, что делать дальше. Оружия у них нет. По всему выходит, убивать бедных стариков не из-за чего. Торговцы стоят с поднятыми руками и смотрят на меня.
Тут Нерон решает поглядеть, что происходит. Он слетает вниз и усаживается на кастрюлю, что служит Пинчу шлемом. Клюет старикана в нос.
— А-а-а, — кричит торговец и машет руками. — Ворона! Улетай! Прочь! Кыш!
Я отвожу стрелу в сторону.
— Так уж и быть, — вздыхаю я. — Опускайте руки.
— Видишь, мое сокровище, какая хорошая девушка, — говорит Пинч. — Я так и знал!
Миз Пинч фыркает и уходит в хижину у мачты.
— Вот оно, настоящее великодушие! — восклицает старый торговец. — Вот оно, благородство! — Он сползает с лодки, хватает мою руку и трясет ее что есть сил. — Приятно познакомиться, мой воинственный друг! У вас доброе сердце! Ваша душа полна сочувствия! Это очень редкая вещь в наши темные времена, поверьте. Знаю, что ваше врожденное чувство справедливости не воспрепятствует попытке вашего ничтожного слуги устранить причину постигшей нас несчастливой случайности… то есть самой… ну… Ох, похоже, я потерял ход своих мыслей!
— Тебе нужно починить колесо, — говорю я.
— Точно! — обрадованно восклицает он. — Именно это я и хотел сказать!
— Ну так давай, чини, — киваю я.
Пинч спешит за колесом, которое укатилось вперед. Я подхожу к Эмми и помогаю ей наполнить бурдюки. Мы выпиваем столько воды, что наши животы чуть, не лопаются. Потом вдоволь поим Нудда и Нерона. Из хижины на лодке доносится запах еды.
Эмми принюхивается.
Пахнет вкусно.
В животе у меня урчит. Рот наполняется слюной. Зайца мы давно доели, и с тех пор во рту у нас не было ни крошки.
Пинч катит тяжелое колесо к лодке. Он запыхался, пот льет с него ручьем.
— Тебе помочь? — спрашиваю я.
* * *
Я помогаю ему поднять и подпереть деревянный помост лодки. Старик достает инструменты, и мы прикручиваем колесо на место. Эмми сидит поодаль и рисует палочкой в пыли.
— Тут нужно закрепить понадежнее, — говорю я. — Покажи, что у тебя за инструмент.
Пинч воздевает руки к небу.
— Мы встретили не только образец великодушия, но и великолепно обученного мастера-механика, — заявляет он.
Я перебираю железяки в стеклянной банке.
— Боюсь, интеллектуалы не очень практичны, душечка, — заявляет старикан. — Я сущее наказание для Миз Пинч, ее крест, но она никогда не бранит меня за недостатки. А если и порицает, то совсем не так, как я того заслуживаю.
— Ты как-то странно разговариваешь, — замечаю я.
— Я так и знал, что ты очень сообразительная, — говорит Пинч.
Он вытирает руки платком, лезет в глубокий карман своей куртки и вытаскивает оттуда какую-то штуку. Держит ее в ладонях, словно птенца. Как самую драгоценную драгоценность. С виду ничего такого не скажешь. Стопка тонюсеньких сухих листочков, сверху и снизу подложены куски толстой кожи.
— Это книга, — заявляет он и смотрит на меня так, будто сказал что-то важное.
— Надо же, — говорю я.
Он поднимает верхний кусок кожи. Переворачивает первый листок. Потом второй. Все они сплошняком покрыты черными закорючками.
— Странные листочки, — говорю я и тянусь их потрогать.
— Поосторожнее! — Пинч отталкивает мою руку. — Это бумага. Страницы сделаны из бумаги. Она очень старая, хрупкая. Очень редкая. Я нашел ее в железной шкатулке.
— Видала я такие закорючки. На всяком хламе со свалки, — небрежно говорю я и сплевываю. — Нету в них ничего особенного. Проклятые выдумки Разрушителей.
— Нет, что ты! — возражает старикан. — Это замечательная выдумка Разрушителей. Великая! С самого начала времен. Закорючки называются буквами. Буквы складываются вместе и образуют слова. А слова рассказывают истории. Как вот эта.
Он с величайшей осторожностью переворачивает страницы.
— Это история о великом правителе. О короле, — объясняет Пинч. — Его звали Луикаторз. Или Людовик. Номер четырнадцать. Он был Король-Солнце Франции.
— А где эта Франция? — спрашиваю я.
— В стародавние времена далеко-далеко отсюда была такая страна, — говорит Пинч. — Давным-давно, еще при Разрушителях. Король-Солнце умер много столетий назад. Вот, посмотри, как он выглядел.
Старик протягивает мне книгу. Линии и закорючки на странице изображают странного человека.
Длинные черные кудри лежат по плечам, волосы на макушке торчат высокой копной. Он завернут в звериную шкуру, которая волочится за ним по земле. Смешная рубаха с огромным воротником и манжетами. Короткие пышные штаны до колена, а ляжки голые. Белые чулки. Башмаки с высокими каблуками. Шпага на боку.
— Перед ним все прислонялись, — объясняет Пинч. — Его боготворили.
— Никогда про него не слыхала, — хмыкаю я. — Ха, в таких башмаках много не походишь. Откуда ты все это знаешь?
— Еще остались люди, которые хранят знания о словах и книгах, — отвечает старик. — Правда, таких людей совсем немного. Когда я был маленьким, мне посчастливилось встретить женщину, которая научила меня читать.
— Поэтому ты и говоришь так непонятно? — спрашиваю я. — Из-за чтения?
— Да, наверное, так оно и есть, — соглашается он.
— Ну тогда мне никакого чтения не надо, — хмыкаю я.
— Рустер! Рустер Пинч! Ты где? — визжит Миз Пинч.
— Я здесь, мой ангел! — откликается старик.
— Ты работай, а не болтай! — приказывает великанша.
— Я не болтаю, мой ангел! — говорит Пинч и засовывает книгу в карман.
Мы чиним поломанную лодку.
— Твоя сестра, похоже, очень умная девочка, — не выдерживает торговец. — Можешь мне поверить, у меня глаз наметан.
— Да она просто зануда, — говорю я. — А у тебя дети есть?
— Сын, — отвечает он с запинкой и гладит себя по макушке. Затем всматривается в небо и торопливо произносит: — Солнце нещадно палит сегодня. Нещадно. Да, жарит. По-другому и не скажешь. Очень неприятное ощущение. Если бы было попрохладнее, но увы… ах, голубушка, ты спрашивала про… Да, про детей. К сожалению, нам с женой не посчастливилось иметь детей.
Он опускает голову, словно не хочет встречаться со мной взглядом.
А ведь ты врешь, Рустер Пинч. Зачем это тебе?
Некоторое время мы работаем молча.
— Куда вы направляетесь? — спрашиваю я небрежно.
— В Город Надежды, — отвечает Пинч.
Сердце у меня замирает.
— Но, как моя прекрасная жена верно заметила, ветер поменялся, — продолжает старик. — Мы сбились с курса. Нам надо было двигаться строго на север.
— Город Надежды находится к северу отсюда? — уточняю я.
— Да, так и есть, — кивает торговец.
— Надо же, как бывает! — восклицаю я. — Нам тоже туда.
Он бросает на меня быстрый взгляд.
— Подумать только, какое удивительное совпадение, — бормочет он. — Что за невероятная встреча! А не будет ли вам угодно подняться к нам на борт и продолжить путь вместе с нами?
— Нам бы это подошло, — говорю я.
— Что ж, по рукам! — кивает он и протягивает засаленную пятерню. Я пожимаю ее. — Поздравляю вас, юная леди, прокатитесь с ветерком.
* * *
— Зачем ты ему это сказала? — шипит Эмми.
Я хватаю ее за руку и тащу туда, где нас не услышат.
— Ты что, оглохла? — шепчу я. — Они едут в Город Надежды. Это место, про которое говорила Марси. Ну, что, возможно, Лу увезли туда, помнишь? Вдруг он там и есть? А если и нет, то все равно отличное место для начала поисков. Поспрашиваем, осмотримся.
— То есть мы едем с ними? — спрашивает сестренка.
— Да, — говорю я.
— Не нравится мне это. И они мне не нравятся, — заявляет Эмми и укоризненно качает головой.
— Мне плевать, что тебе нравится, а что нет, — отвечаю я. — Мне надо вызволить Лу. И чем быстрее, тем лучше.
— Ты никогда меня не слушаешь! — обиженно говорит она. — А как же Нудд? Мы его тут бросим, что ли?
Нудд, должно быть, догадывается, что мы говорим про него. Он опускает голову и осторожно толкает Эм в бок.
— Мы отпустим его домой, — отвечаю я. — Вот Марси обрадуется, что он вернулся!
— Прямо сейчас? — уточняет Эмми.
Я киваю.
— Пока, Нудд, — говорит она, гладит его мягкий нос и целует. — Держись подальше от неприятностей.
Эм отступает назад.
— Иди домой, Нудд, — говорю я. — Возвращайся к Марси.
Я хлопаю его по крупу, и он скачет по пустыне. Туда, откуда мы пришли.
— Страшновато его одного отпускать, — говорит Эмми.
— У такой лошадки нет никаких шансов спастись от стаи волков, — раздается за нами голос Миз Пинч.
Я вздрагиваю от неожиданности.
— Саба, — кричит Эмми, — позови его назад!
— С ним все будет хорошо, — говорю я.
Вблизи Миз Пинч такая громадина, что даже страшно. Высоченная, плечи широкие, мускулистые руки покрыты волосами, как у мужчины.
— Жратва готова, — говорит она.
* * *
Мы ужинаем на деревянном помосте. Я сижу на перевернутой корзине, Эмми на полу, а Пинчи вытаскивают из хижины два расшатанных деревянных стула и устраиваются на них.
Миз Пинч опускает в кастрюлю длинную деревянную ложку и шлепает здоровую порцию в помятую жестяную миску.
— Вяленый кабан с клюквой, — говорит великанша. — Ешьте до отвала.
Пинч тянет руку к миске, но жена резко ударяет его ложкой. Старик воет от боли. Миз Пинч злобно смотрит на него.
— Это не по твое брюхо, — говорит она. — А это тебе, деточка. — Она наполняет еще одну миску и протягивает Эмми.
Сестренка начинает жадно есть.
Я рада вкусной еде, особенно когда живот сводит от голода. Так что мигом проглатываю свою порцию. Когда миска пустеет, Миз Пинч дает мне ломоть хлеба. И Эмми тоже.
— Ну, подчищайте тарелки, — говорит великанша. — Негоже еде пропадать. У подростков должен быть хороший аппетит. Так, Рустер?
— Всегда приятно разделить скромную трапезу с путником, который случайно встретился нам на пыльной дороге судьбы, — кивает старикан. — Великолепно подмечено, моя дорогая! Ты совершенно права!
— Доедайте до последней крошки, — настаивает Миз Пинч. — Ну что, доели?
— Спасибо, — говорю я и протягиваю ей миски. Зеваю.
Эмми трет глаза.
— Что, девоньки, спать захотелось? — спрашивает великанша.
Мои веки внезапно тяжелеют. Я снова зеваю.
— Ой, это с непривычки, наверное, — говорю я. — Столько ходить…
Эмми зевает.
— Саба, почему я так устала? — лепечет она.
Сестренка сворачивается калачиком на помосте и крепко засыпает. Что-то тут не так. Я встаю. Меня шатает.
— Чего это со мной… — шепчу я, мотая головой и пытаясь отогнать сон.
Пинчи внимательно смотрят на меня. Недобро. Хитро.
И вдруг до меня доходит.
— Еда… Вы туда что-то подсыпали, — бормочу я.
Пытаюсь снять лук с плеча. Тяжелые руки не слушаются. Колени безвольно подгибаются, и я падаю на деревянный помост.
— Зачем вы так… — говорю я.
Глаза закрываются.
* * *
Я лежу на чем-то жестком. Деревянном. Шея затекла. Голова раскалывается. Все тело ноет. Облизываю сухие губы. Болят плечи. И запястья. У меня вырывается стон.
Поднимаю голову, приоткрываю тяжелые веки. Грубые деревянные койки, на хлипких стенах висят кастрюли. Где я… не помню… Сухопутная лодка… «Лебедь пустыни»… Рустер Пинч… Его жена. Должно быть, я в хижине на «Лебеде пустыни».
Хочу пошевелить руками, дергаю изо всех сил. В запястья впивается железо.
Сердце колотится, как бешеное. Остатки сна исчезают.
Я лежу на деревянной койке. Руки и ноги прикованы цепью к железным кольцам, что вколочены в балку. Эмми на соседней койке, недалеко от меня. Она тоже в цепях. Хижина хлипкая только с виду. Под деревянными стенами скрывается железный каркас. Клетка.
Мы попали в плен. Красной волной накатывает ярость. Ярость и страх.
— Пинч! — ору я, дергая за цепи. — Пинч! Эмми! Эмми, проснись!
Эмми медленно поднимает голову. Глаза все еще сонные, одурманенные.
— Просыпайся, Эмми! — кричу я.
Она с удивлением глядит на меня. Потом замечает, что и сама прикована. Лицо ее искажает страх, дыхание учащается.
— Саба! Что случилось? — шепчет она. — Что они с нами сделают?
Дощатый пол трясется. Кастрюли на стене качаются. «Лебедь» идет полным ходом.
— Пинч! — ору я.
Дверь хижины распахивается. Входит Миз Пинч и прикрывает за собой дверную створку.
— Ага, проснулись, значит, — говорит она. — Наконец-то. Надеюсь, сны были приятными.
— Отпусти нас! — выкрикиваю я. — Тебе никто не давал права брать нас в плен!
— О чем ты? — удивляется великанша и пожимает плечами. — Какие права? В этом мире каждый берет то, что ему нужно. Нам нужна ты.
— Зачем? — спрашиваю я.
Она зачерпывает кружкой воду из бака.
— Ты молодая. Сильная, — отвечает Миз Пинч. — Прирожденный боец. Я это сразу заметила. То, что нужно.
— Для чего? — ору я.
Она смотрит на меня своими темными глазками, холодными, будто камни.
— Для боев в Клетке, — отвечает она.
Я вздрагиваю, по коже бегут мурашки.
— Правильно, деточка. Хорошо, что ты боишься, — говорит Миз Пинч. — Бои в Клетке вещь жестокая. Опасная. И прибыльная. В Городе Надежды мы на тебе неплохо заработаем.
— Ничего я делать не буду, — говорю я.
— У тебя нет выбора, — замечает великанша.
— Ты меня не заставишь! — возражаю я.
— Ничего, сделаешь, как велено, — говорит Миз Пинч.
— Ага, разбежалась! — ору я. — Отпусти нас немедленно! Пинч! На помощь!
— Зря стараешься, — хмыкает она. — Он против моего слова не пойдет.
Миз Пинч подходит ко мне с кружкой воды. Поднимает мне голову.
— Пей, — говорит она. — Без воды тебе никуда. Бойцы должны быть в отличной форме.
Я неотрывно смотрю на нее и набираю в рот воды. Выплевываю в лицо Миз Пинч. Она молчит. Вода стекает у нее по лицу. Великанша буравит меня взглядом.
— Ох, зря ты это, — произносит она и подходит к Эмми.
— Не трогай ее! — кричу я.
Великанша бьет сестренку по лицу. Наотмашь. Эмми вскрикивает. Из разбитой губы течет кровь и стекает по подбородку.
— Оставь ее! Она ничего тебе не сделала! — прошу я.
Миз Пинч подходит ко мне и склоняется над моей койкой. Мне видна каждая оспина на ее лице. Изо рта великанши воняет протухшим мясом. Она улыбается.
— Всякий раз, как ослушаешься, всякий раз, как попытаешься убежать, я буду лупить твою сестренку, — объясняет она. — Или прижгу чем. А то и руку ей сломаю. Тебя я бить не стану. Никогда, моя красавица.
Она проводит пальцем по моей щеке, царапая кожу грязным ногтем.
— Знаешь, почему? — продолжает она. — Ты слишком дорого стоишь. Твоя сестра не стоит ничего. Для меня по крайней мере. А вот дорога ли она для тебя, это мы посмотрим.
* * *
Парус на лодке опускается. «Лебедь» замедляет ход. Якорь со звоном ударяется о землю. Должно быть, мы останавливаемся на ночлег.
Миз Пинч потрошит ящерицу и кладет ее в котелок. Ставит варево на огонь. Великанша сквозь зубы напевает какую-то песенку, словно нас здесь и нет вовсе.
Я не открываю рта с тех пор, как Миз Пинч пригрозила мучить Эмми. Все это время я пытаюсь придумать, как нам сбежать. Представляю, что Лу сделал бы на моем месте. Если бы в плен попали мы с ним, а не я с Эмми. Все было бы гораздо лучше.
— Ты как, Эм? — шепчу я.
Сестренка кивает, мол, все в порядке. На худеньком лице глаза кажутся огромными. Разбитая губа распухла, засохшая кровь потемнела. Вспоминаю, как я сама ударила Эмми на Серебряном озере. Я же ей родная сестра! От удара Миз Пинч бедняжка сначала заплакала в голос, но с тех пор больше не пикнула.
— Ты была права, — говорю я. — Прости меня. Надо было тебя слушать.
— Ничего, — шепчет Эмми.
— Нет, она тебя из-за меня ударила, — настаиваю я. — Потому что я в нее плюнула.
— Правильно сделала, что плюнула, — говорит сестренка.
— Не падай духом. Я вытащу нас отсюда, — обещаю я.
— Заткнитесь там! — прикрикивает на нас Миз Пинч, открывает дверь и орет: — Эй, жратва готова!
Рустер Пинч проскальзывает внутрь.
— Лживый трус! — говорю я.
Он отводит глаза, притворяется, будто не слышит меня.
— Пахнет восхитительно, дорогая! — восклицает он, весело потирает руки и принюхивается. — Настоящая амброзия!
— Рот закрой и садись за стол! — приказывает его жена.
Он быстро уплетает еду, подчищает миску пальцем и облизывает его.
— Покорми их, — велит ему Миз Пинч.
— Радость моя, это не самый лучший метод, — возражает старик. — У тебя гораздо лучше получается…
Великанша с размаху дает ему оплеуху. Он торопливо наполняет миски едой. Подходит к Эмми, помогает ей сесть. Зачерпывает ложку варева и протягивает сестре. Эм смотрит на меня.
— Все нормально, ешь, — улыбаюсь я.
Она улыбается в ответ. Ест торопливо, почти не жует.
— Какая послушная девочка! — хвалит ее Пинч. — Замечательно, просто великолепно!
Он оглядывается. Миз Пинч убирает со стола, напевая что-то себе под нос и не обращая на нас внимания.
— Вам лучше делать, что она велит, дорогие мои, — торопливо шепчет нам старик. — Иначе несладко придется. Уж поверьте мне.
— Помоги нам выбраться отсюда, — прошу я. — Пожалуйста.
— Я не могу. Не смею. И не пытайтесь сбежать, она вас прибьет. Как в прошлый раз. Она все видит. Она…
— Что там происходит? — вмешивается Миз Пинч. — Рустер? Я тебя предупреждала, не смей болтать с девчонками!
— Да ни за что на свете! У меня и в мыслях не было! — оправдывается старикан.
— Смотри у меня! А если врешь, то готовься. Я тебя прижгу. Как обещала, — грозит великанша.
— Ох, не надо, мое сокровище! — умоляет ее муж.
— Тогда заканчивай кормежку поживее, — говорит она.
Рустер Пинч торопливо кормит Эмми, потом подходит ко мне.
— Какой прошлый раз? — спрашиваю я шепотом. — Она что, уже кого-то убила?
Он не отвечает. Я стараюсь поймать его взгляд, но старикан не поднимает глаз от миски. Его лицо блестит от пота, ложка дрожит в руке. Запястья покрыты багровыми шрамами ожогов, словно кто-то прошелся по ним горячей кочергой.
Значит, она его и в самом деле прижигает, если ей что не по нраву. Нет, от старика помощи мы не дождемся. Он слишком напуган.
Придется надеяться только на самих себя.
Внезапно я успокаиваюсь.
Странно, конечно. Мы скованы по рукам и ногам. Помощи ждать неоткуда. А я спокойна. Невозмутима. Потому что теперь я знаю, что делать. И чего не делать. Не стоит терять время, не стоит ждать, что нас спасут. Нужно рассчитывать только на себя.
Значит, надо присматриваться. Узнавать, что к чему. Думать. Строить планы. Нам с Эмми надо выжить. Ради этого я сделаю все. Даже то, что велит эта жуткая тварь Миз Пинч.
Я буду присматриваться и выжидать. И когда придет пора, когда наступит время, я буду готова. Я буду знать, что делать, и вызволю нас отсюда.
А потом мы найдем Лу. Я ему обещала и сдержу свое слово. Чего бы это ни стоило.
* * *
Миз Пинч подходит ко мне с ножом в руке и склоняется надо мной. Я вжимаюсь в стену. Миз Пинч с силой хватает меня за шею.
— Думаешь, я тебя выкормлю, а потом перережу горло? — спрашивает она. — И не надейся, дуреха!
Великанша грубо берет меня за косу и отрезает ее у самого основания. Взвешивает в руках.
— Неплохой хвост, — одобрительно говорит она. — За него дадут хорошую цену.
Потом Миз Пинч приносит таз теплой воды, кусок мыла и опасную бритву. Выливает воду мне на голову, намыливает волосы. Пена щиплет мне глаза.
Я молчу, смотрю на Эмми и слегка улыбаюсь.
Миз Пинч раскрывает бритву и бреет мне голову. Мокрые пряди шлепаются на пол.
— В Клетке волосы только помеха, — рассуждает великанша. — Умный боец бреет голову наголо. Чтобы противнику не за что было ухватиться. Кстати, вот еще. Уши береги. А то оторвут, не успеешь и глазом моргнуть. Честных боев в Клетке не бывает.
Внезапно я замечаю, что у нее на шее висит мой сердечный камень. Розовый камень, который наша Ма подарила Марси и который Марси подарила мне. Должно быть, Миз Пинч перерыла наши пожитки и забрала все, что понравилось.
У меня перехватывает дыхание. Сердце замирает. Мне хочется сорвать камень с ее шеи. Разодрать ей лицо в клочья только за то, что она лапала сердечный камень своими грязными ручищами.
— Отдай! — кричу я и вырываюсь изо всех сил.
Великанша отшатывается и замечает, куда я смотрю. Она растягивает губы в злобной усмешке.
— Тебе нравится мое ожерелье? — спрашивает она. — Я его случайно нашла. Нынче люди не следят за своим добром, все разбазаривают.
Я с ненавистью гляжу на нее. Сжимаю кулаки и дергаю цепи.
— Поосторожней, красотка! — Она взмахивает бритвой и смотрит на Эмми.
Я бессильно сутулюсь.
Миз Пинч хватает меня за оставшиеся пряди. Сбривает все до единого волоска. Голова у меня совершенно лысая.
* * *
С Эмми сняли цепи. Ее заставляют драить полы, носить воду, мыть посуду. Сестренка делает всю грязную работу, которой не хотят заниматься Пинчи.
И чтобы я хорошенько усвоила, как обстоят дела, Миз Пинч лупит Эмми всякий раз, как застает нас вместе. Бьет ее по голове, щиплет за руки. Дает понять, что не шутит. Однажды Эм несла воду, а Миз Пинч подставила ногу. Сестренка споткнулась. Так за то, что ведро расплескалось, великанша Эмми избила.
Эм все сносит. Терпит и молчит, не издает ни звука.
И я тоже.
Сжимаю кулаки так сильно, что ногти до крови впиваются в ладони.
Мы путешествуем вместе с ветром. Останавливаемся, когда он стихает, двигаемся, когда он дует. Но ветер чаще стихает, чем дует. Я вижу солнечный свет или ночное небо в просвет двери, когда Пинчи заходят или выходят из хижины. Понятия не имею, сколько прошло дней. Эмми тоже не знает. Кажется, будто мы здесь были всегда.
Эмми стала бледная, измученная. Тихо плачет по ночам.
Кормят меня вкусно, до отвала. Им надо, чтобы я набралась сил.
Целыми днями я сижу на койке. Руки и ноги у меня в кандалах, да еще я прикована цепью к стене. Миз Пинч три раза в день снимает с меня оковы, заставляет делать разминку, но из хижины не выпускает. Пока я разминаюсь, она держит нож у горла Эмми.
Нож непростой. Мой нож. Тот самый, что я вложила в ножны в голенище ботинка. Она его у меня забрала. Миз Пинч насмехается надо мной, дразнится. Ее усмешка словно говорит: «Давай, только попробуй. Увидишь, что будет». Ей не терпится поранить Эмми моим собственным ножом.
Я вроде как свободна, но сделать ничего не могу.
С виду я спокойна. Не позволяю Миз Пинч заметить ненависть, что горит в моем сердце. Ярость, что кипит у меня внутри. Мое лицо не выражает ничего.
Наблюдаю за ней. Наблюдаю за ним.
Выжидаю момент.
Если с ветром повезет, завтра мы будем в Городе Надежды.