В это время года темнеет рано, с каждым днем все раньше.

Подхожу к Слиму, когда рядом с ним нет никого.

— А ты не знаешь, когда Кровавая луна наступит? — спрашиваю я.

— Как же не знать, — отвечает он и смотрит на луну. — Вот если сегодня считать, то через семь ночей. Точно.

— А может, через восемь? Или через девять?

— Я пятьдесят лет на свете прожил, мне хорошо известно, как госпожа Луна растет и убывает. Если говорю, что через семь ночей, значит — через семь. И точка. — Он пристально смотрит на меня. — А тебе зачем?

— Да так, — отвечаю я.

Томмо уходит на вершину Расписной скалы, к сторожевому посту. Остальные собираются у костра. Мне неспокойно, под ложечкой сосет от напряжения. Я жду, когда смогу уйти к Железному дереву, на встречу с Джеком. Он никогда раньше времени не появляется. Это я всегда прихожу раньше и жду его.

Мы устраиваемся на ночлег. Слим кряхтит, усаживается на складной стул, раскуривает трубку. Эш и Молли крутят тетиву из конопляных волокон. Нерон забирается в мою куртку и засыпает, а я сушу у огня промокшие ботинки.

С виду все хорошо, но под внешним спокойствием ворочается недовольство. Если я сделаю еще одну ошибку, то оно прорвется наружу. Я никого не виню. На их месте я бы тоже была недовольна.

Нам надо твердо стоять друг за друга. Я гляжу на своих друзей и близких. Языки пламени бросают отсветы на их лица — такие знакомые, такие неведомые. Мы сидим у костра, как издревле сидели люди, с незапамятных времен. Жались друг к другу в темноте, тянулись к свету. Я вспоминаю слова Демало, и горло сжимается.

Если решишь держаться этой дороги, много людей погибнет. Твои близкие. Родные. Вам с нами не сладить. На твоем месте я бы поостерегся.

Поостеречься… У меня ничего не придумывается. А надо. И побыстрее. Семь ночей. Мне нужно поговорить с Джеком. Я стараюсь не смотреть на небо, скрываю нетерпение.

Мы с Лу сидим на бревне. Рядышком, так, что нога касается ноги. Он толкает меня в бок.

— У вас сегодня встреча? — шепчет он.

Я ошалело смотрю на него.

— Ты с неба глаз не сводишь, — объясняет Лу.

Все знают, что мне регулярно сообщают сведения про Демало и тонтонов, про то, что происходит в Новом Эдеме. Знают, что я не имею права сказать, кто их сообщает и откуда берет. Считают, что я встречаюсь с лазутчиками Брэма, из тех, что остались после его смерти на дороге в Возрождение. Теперь ими Джек заправляет. Собирает сведения. А я действую. Вместе мы придумываем, что и как сделать. Я встречаюсь только с Джеком, больше ни с кем.

Слим раздобыл у своего приятеля Бобби Френча поломанную гармошку. Крид с ней долго возился, а теперь починил и пробует играть. Из растресканных кожаных мехов вырываются печальные звуки.

— У тебя хорошо получается, — удивленно замечает Эш. — Ты где научился?

— У балаганщиков, — объясняет он. — Я с ними поездил. Ну, знаешь, гармошка, канатоходцы, глотатели огня, все как обычно.

Эш недоверчиво косится на него. С Кридом не разберешь, правду он говорит или выдумывает напропалую.

— Так я тебе и поверила! Какой из тебя балаганщик?

— Да уж какой есть.

— А, ну тогда это многое объясняет, — говорит Эш.

Крид тихонечко наигрывает на гармошке. Молли пускает по кругу бурдюк со своим хмельным зельем. Говорит, что на этот раз — смородиновый ром. У ее выпивки всякий раз другое название, но действует одинаково. Крепкая, аж мозг вышибает и в глазах искры. Я отказываюсь. Мне нужна светлая голова.

Эмми устраивается у нас на коленях, прячет лицо в складках рубахи Лу. Принюхивается. От Лу пахнет домом. Надежностью.

И тут я соображаю, что прежде мы так не сидели. Никогда. Мы втроем, нам хорошо друг с другом, всем вместе. Раньше с Лу всегда была я, а Эмми — в сторонке. А сейчас мы по-настоящему брат и сестры. Лу мне улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ. Сегодня он какой-то просветленный. Будто ему намного легче стало.

Мне не хочется думать про то, что Эмми надо отправить к Ауриэль. Не могу представить, как я буду без Эмми. Но надо. Иначе ее не уберечь. Утром поговорю с Лу, сообразим, как лучше.

С неба срываются звезды. Гармоника Крида провожает их в полет. Потертые мехи раздуваются, вздыхают, прогоняют обиды, эхо резких слов. Беспокойный день уходит, сменяется тихой ночью.

Я таких звездопадов раньше не видала. Молли смотрит на падучие звезды, удивленно качает головой.

— Надо же, сколько их! — вздыхает она. — Того и гляди ничего в небе не останется.

Марси не сводит глаз с Лу. Брат ежится, краснеет под ее пристальным взглядом.

— Ах, ты так на нее похож, — говорит Марси. — И глаза такие же, и лицо, и улыбка. Даже голову так же наклоняешь.

Она права. Лу как две капли воды похож на Ма. Он пожимает плечами, но видно, что ему приятно. Время тянется медленно. Я места себе не нахожу от нетерпения. Скорее, скорее, мне надо увидеться с Джеком.

Эш встает и потягивается.

— Ну, мне пора Томмо сменить, — говорит она и тычет Слима ботинком. — Эй, спящий красавец, не проспи свою стражу!

— Не волнуйся, — бормочет он, приоткрывает единственный глаз.

Эш хватает лук и бесшумно скрывается в темноте.

— А что это ты играешь, Крид? — спрашивает Эмми.

— Не знаю, — отвечает он. — Застряла в гармошке какая-то песня, ждала, пока ее сыграют, вот и дождалась своего часа.

Он продолжает тихонько играть. Понемногу возникает простенькая мелодия, до боли знакомая, старинная.

— Вот и она, — вздыхает Крид.

Наконец-то и я ее узнала. Горло перехватывает, сердце щемит. Мелодия звучит увереннее, ждет того, кто ее споет. Ждет Молли.

Молли негромко запевает:

И тут меня пронзает воспоминание. Ма нас с Лу спать укладывает и эту песенку поет, баюкает. От Ма пахнет солнцем. Она гладит нас с Лу по голове и поет. С тех пор десять лет прошло. Мелодия пробирается внутрь, туда, где ноют незаживающие раны. Лу обнимает меня за плечи, притягивает к себе.

Колыбельная звучит прерывисто, нежно. Наверное, Молли пела ее Грейси, своей дочке. Девочке пять месяцев было, когда ее лихорадка унесла. Эмми встает, обходит вокруг костра и устраивается рядом с Молли. Как Ма померла, в нашем доме на Серебряном озере петь перестали. Эмми никто колыбельных не пел.

Крид играет, Молли поет. Похоже, они помирились. Глядят друг на друга счастливыми глазами.

Еще чуть-чуть — и я совсем раскисну. Все, пора идти. Я пожимаю пальцы Лу и тихонечко встаю с бревна. Нерон копошится в куртке. У ног Марси поднимает голову Следопыт, встает, подходит ко мне. Слим машет мне трубкой. Молли улыбается, Крид кивает. Все привыкли к моим ночным отлучкам.

Я беру лук и колчан со стрелами, оставляю за спиной свет и тепло костра, приятелей и колыбельную. Ухожу в темный лес.

* * *

Подбрасываю Нерона в воздух. Ворон летит на север, мы со Следопытом идем за ним. До Железного дерева лиги две, не меньше. Там у нас с Джеком место встречи.

Останавливаюсь и кричу на манер дикого голубя. Это наш ночной сигнал, чтобы на сторожевом посту знали — по лесу идут свои. С вершины Расписной скалы доносится ответный крик Эш. Томмо уже сменился, возвращается в лагерь отдохнуть.

— Саба, погоди! — Лу бежит мне навстречу по тропке меж деревьев.

Я останавливаюсь.

— В чем дело? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Ох, я просто… Эта песня… Прямо слышать ее не могу…

— Ага, — киваю я. — Мне Ма последнее время часто снится.

— Так странно… Знаешь, мы привыкли, что ее уже давно нет. Кажется, что все в порядке, а стоило Молли запеть, как все вернулось — и память, и чувства. Я помню, как Ма нас убаюкивала… — Лу вздыхает. — Так больно… и все равно почудилось, что она с нами.

— Да, — говорю я. — Слушай, мне пора. А то…

— Можно я тебя провожу? Чуть-чуть, — неуверенно просит он, будто сомневается, что я разрешу.

У меня сердце разрывается. Сначала колыбельная, а теперь вот это. Лу ко мне возвращается. Я об этом мечтала с тех самых пор, как тонтоны его увели.

— Лу, мне очень хочется, чтобы ты меня проводил, но… Понимаешь, мне есть о чем подумать. Я очень тебе благодарна, что ты за меня сегодня заступился, но мы с тобой оба знаем, что я на мосту неправильно поступила. Все правы, мне надо себя иначе вести, гораздо лучше, разумнее. Мне сейчас очень тревожно…

— А давай ты со мной поговоришь, — предлагает он. — Вдруг я смогу помочь? Мы с тобой вдвоем найдем выход, ты же знаешь.

Можно я тебя провожу? Давай ты со мной поговоришь…

А ведь раньше нам и слов не надо было. Меня тянет к Лу. Хорошо бы ему все рассказать… Или не рассказывать, он и так все понял бы.

— Не сейчас, — вздыхаю я. — Мне самой надо во всем разобраться. Но в другой раз мы с тобой обязательно поговорим.

— Конечно, — отвечает он. — Я всегда рядом. С тобой.

— Ой, знаешь, я хотела про Эмми посоветоваться. Я хочу ее к Ауриэль отправить, на Змеиную реку. Здесь детям не место. Мало ли что с ней может случиться. Я этого не переживу. А если вдруг с нами что будет? Ауриэль за ней приглядит.

— Нет, — говорит Лу. — Никуда мы ее не отправим. А тем более к Ауриэль Тай. Саба, мы — родная кровь, должны держаться вместе. Что бы ни случилось. Вот только Эмми ведет себя как ребенок несмышленый. Она сообразительная, умеет себя вести как полагается, когда хочет. Ну ничего, я ей объясню.

— Но… — начинаю я.

— И не о чем тут спорить, — обрывает меня Лу.

— Ладно, мне пора, — говорю я и поворачиваюсь уходить.

Лу берет меня за руку, останавливает.

— Погоди, — просит он и смущенно отводит глаза. — Прости меня, пожалуйста. Ты меня с Полей Свободы спасла, а я от тебя отвернулся. Во всем тебя винил. Озлобился. Понимаешь, как Ма померла, я знал, что должен сестер оберегать. Вырастить вас. Защищать от врагов. Грудью. Помнишь, как от Па…

— Об этом не вспоминай, — шепчу я.

В первые месяцы после смерти Ма Па с горя запил, бесился по ночам, кидался на нас с кулаками. Раз Ма померла, зачем нам жить?

Где мой арбалет? Где нож? Куда вы их попрятали? Не ври мне, сын! Запорю!

— Вот когда меня на дурь пробивает, как сегодня на мосту, — продолжает Лу, — это оттого, что я должен быть первым. Во всем. Я другого не знаю. А когда меня тонтоны увели, вы с Эмми и без меня справились. Выжили. Окрепли. Поумнели. Я вами очень горжусь. Только до сих пор от меня вам пользы никакой не было. Но больше этого не повторится. Все изменилось.

— Ага, — киваю я. — Я точно знаю, когда все изменилось. Там, на мосту. Я в тебя вцепилась и держала что было сил. Лу, я все понимаю. Со мной тоже такое было. Когда смерть к тебе тянется, хочет поцеловать, в лицо дышит. А ты ей говоришь «нет», не видать тебе меня. Не в этот раз. И рвешься из ее объятий назад, к жизни. Вот тогда все становится ясно.

Лу ошарашенно глядит на меня. Внезапно я соображаю, что до боли сжимаю ему руку и несу какой-то бред, чисто псих.

— Все верно, — говорит Лу. — Ты все правильно сказала, те самые слова нашла.

— Саба? — окликает меня Томмо из-за деревьев. — Можно с тобой поговорить?

— Не сейчас, — отвечаю я.

— Но я только…

— Потом поговоришь, — обрывает его Лу.

В темноте лица Томмо не видно. Он вздыхает и уходит в чащу.

— Он в тебя втрескался по уши, — улыбается Лу. — А ты его сегодня за руку взяла. Вот он и решил…

— Давай не будем про него. Мы про тебя говорили.

— Ну… я сегодня понял… — Он мотает головой. — Нет, я даже не знаю, как объяснить. Я понял, что слишком многого хочу — и небо, и солнце, и звезды, и… Хочу по земле ступать, к ней припасть. Оно только кажется немного, а на самом деле — так много, что и не выскажешь. Я все хочу. И ты для меня — все. Ты и Эмми, вы обе. Ты же знаешь.

Он крепко меня обнимает.

У меня к глазам подступают слезы.

— Ох, Лу, я так по тебе соскучилась! Прости, что тебе боль причинила. Я не хотела, честное слово. Я только о себе думала, заупрямилась. Из-за Джека и…

— Забудь про него, не думай. Его больше нет, — говорит Лу. — Все будет хорошо. Мы с тобой вместе, как и должно быть. Мы снова вместе.

— Ну хоть что-то хорошее сегодня случилось, — вздыхаю я.

— Мы своего добьемся, мы выдюжим. Скоро у нас будет своя земля, плодородная, наша и ничья больше. И заживем мы счастливо, как мечтали. И прошлое нам не помеха. А за Эмми не беспокойся, мы ее в обиду не дадим.

Я крепко обнимаю брата.

— Все, мне пора, — говорю я и отступаю от него. — Увидимся еще.

— Смотря кто кого первым увидит, — отвечает он.

Это наша с ним шутка такая. Я ухожу, а он остается в чаще, среди деревьев, залитых лунным светом. Чуть позже я оглядываюсь, но Лу уже скрылся из виду.

Ноги сами несут меня по лесу. Лечу как на крыльях, быстрая, как звездный свет. Рядом мчатся мои верные спутники — волкодав и ворон. Надежда больше не шепчет, кричит на весь лес.

Мой брат ко мне вернулся!

* * *

Волкодав — самый надежный разведчик. Следопыт прокладывает путь, потом возвращается, обегает меня широким кругом, и так раз за разом. За месяц наших тайных ночных вылазок он этому хорошо научился. Всякий раз, когда я отправляюсь на встречу с Джеком, Следопыт меня охраняет, чтобы мы никому постороннему на глаза не попадались. Нерон летает над лесом, зорко следит за нами.

Пол-лиги я ног под собой не чую от радости. От счастья. Лу сам ко мне бросился, открыл мне объятия. Но постепенно мрачные мысли возвращаются.

Все будет хорошо. Мы с тобой вместе, как и должно быть. Мы снова вместе.

Нет, все это обман. Когда мы вместе, между нами не должно быть тайн, все чисто, как быстрая вода в горной реке. Так раньше было. Теперь я от Лу много чего скрываю, отмеряю правду осторожно, по капельке. Даже если бы я ему во всем призналась, все свои секреты рассказала, мы с ним уже не будем такими, как прежде. А уж если он прознает, что Джек живой… Лу не хочет, не может его принять. А без этого мы с братом все равно что порознь.

Лу с самого начала на Джека озлобился. Я думала, он будет благодарен. Если бы не Джек, мы бы не успели на Поля Свободы, не спасли бы Лу. Мейв мне объяснила, в чем тут дело. Сама бы я и в жизни не додумалась. Похоже, Лу считает, что пока тонтоны его в плену держали, Джек меня у него украл. Может, оно и так. Двойняшки ведь особенные. Мы с Лу были неразлучными. До тех самых пор, пока тонтоны его с Серебряного озера не увели.

Так что сейчас Джек для всех помер. Но если мы победим, то он вернется. Этому Лу не обрадуется. А есть еще Томмо, и Эш, и… Нет, сейчас об этом думать нельзя.

Если мы победим. Победим. Осталось семь ночей. Семь ночей до Кровавой луны, если Слим прав. А он прав, я точно знаю. Надо что-то придумать. И чем скорее, тем лучше. Если взорвать еще один мост или дорогу, или казарму тонтонов, то Демало свою угрозу исполнит.

Решите снова напасть, мы за ответом не постоим. Вам мало не покажется.

Нам не уцелеть, если он всех своих тонтонов поднимет против нас. Нас всех перебьют, как Вольных Ястребов в Темнолесье. В ночи. Спящих перережут. В Темнолесье он предупредительный удар нанес. Чтобы неповадно было. Хотя Вольные Ястребы Новому Эдему не угрожали. У Демало руки длинные, он повсюду дотянется. Никого не пожалеет.

Иначе я всех твоих друзей истреблю, где б они ни прятались. Сестру. Брата. На твоем месте я бы поостерегся.

Да, я себя обманываю. Все мы недоумки. Решили, что сможем его победить. Нас мало. Мы слабые.

Мало. Слабые. И вдруг меня осеняет. Мне с самого начала все должно быть ясно. Мы уцелели только благодаря Демало. Все это время — и сегодня на мосту, и в Городе Надежды, и на Полях Свободы, и на Сосновом холме, и в Возрождении — мы действовали смело и бесстрашно. Нам везло. Мы боролись изо всех сил. И продолжаем бороться. Иногда даже поступаем по-умному. Но дело не в уме и не в везении. Просто Демало всякий раз отступал, сохранял нам жизнь. И всякий раз — из-за меня. Мы живы потому, что ему от меня что-то нужно.

Я обещаю всем твоим друзьям и родным безопасный проход через Пустоши.

— А чего ты хочешь взамен?

— Тебя.

Ему нужна я. Он хочет взять меня в жены. Нет, лучше сразу помереть. Смерть приходит только раз. А если я стану женой Демало, то буду помирать каждый день.

Нерон кругами летает над деревьями, будто следит за кем-то. Следопыт что-то учуял впереди, замер, напрягся, задрал нос по ветру. Я подхожу к нему, натягиваю тетиву, готовлю стрелу. Сосны здесь растут кучно, за стволами ничего не разглядеть. Подзываю Следопыта, мы с ним прячемся за деревом.

Из чащи доносится треск, шуршат кусты, и на тропинку выскакивают три косули. Глаза их в темноте горят красными угольками. Они пробегают совсем рядом с нами, шагах в двадцати. Нерон бросается за ними.

Я облегченно вздыхаю. Следопыт глядит на них, но в погоню не спешит. Он держит себя с достоинством, хотя и весь дрожит, от носа до хвоста. Еще бы, три косули! Нерон восторженно каркает над головой. Волкодав с вороном разделили за ужином одну тощую жилистую белку. Что ж, пусть попируют, если случай вышел.

— Вперед! — подбадриваю я Следопыта.

Он срывается с места. Косули мечутся по чаще, отчаянно пытаются уйти от преследователей. Я тут же чертыхаюсь: зря отпустила своих верных сторожей. Нерон и Следопыт видят, слышат и чуют то, что мне неведомо. Как же я сглупила!

Бегу дальше, но страх не отпускает. А вдруг Демало прокрался за мной следом? Вдруг решил отомстить за мост? Нашла, кому верить. Он же предупредил меня, что правила игры изменились.

Я меняю направление, петляю, запутываю следы, мчусь на восток. Добегаю до каменистой пустоши, стягиваю с себя ботинки, иду босиком по замшелым камням. Пробираюсь между деревьев по еле заметной тропинке и наконец снова несусь на север. Лук со стрелами держу наготове. Бегу сквозь звездную ночь. К Железному дереву, на встречу с Джеком.

* * *

Он бежал за ней следом. Держался поодаль, осторожно пробирался по чаще — для хорошего охотника это нетрудно.

Следопыт сразу его учуял, но признал друга и тревоги поднимать не стал. Хотя и возвращался, проверял, все ли в порядке. Волкодав охранял их обоих — и охотника, и добычу.

Нет, на нее он не охотился. Он охотился на Джека. Он же обещал, что Джека доставит.

В последний раз он видел Джека тогда ночью, на берегу. Следил за ними из-за скалы. Она с Джеком с тех самых пор чуть ли не каждую ночь видится. И всякий раз сияет, как в лагерь возвращается. Никто этого не замечает. Только он.

Нерон тоже за ним следит, оберегает, кружит над деревьями. Он всегда так над лесом летает, так что она ничего не заподозрит.

Он невзначай спугнул стадо косуль. И сам испугался. Поскорее спрятался. Она решит проверить, отчего косули всполошились, приведет Следопыта, а тот его живо учует. Он уже придумал себе оправдание, но она не пришла.

Потом все стихло. Нерон со Следопытом погнались за косулями, а он за ней пошел. Но сразу след потерял. Она сначала на восток свернула, он за ней, а потом у замшелых камней пропала. Неужели что-то почувствовала?

Как же он со следа мог сбиться? Он чертыхнулся. А вдруг больше удобного случая не представится? Он же обещал Указующему путь, что приведет ему Джека до Кровавой луны. Они договорились…

Он и подумать не мог, что это будет непросто. А теперь от этой мысли ему стало страшно. Вдруг он не сможет выполнить обещание? Мало ли что случится. Он же над ней не властен. Он уже допустил ошибку. Сглупил.

Указующий путь ошибок не прощает. Обещанное ему надо исполнить во что бы то ни стало.

Страх окатил его жаркой волной. Не надо было ничего обещать. Он не справится. Все это добром не кончится. Он двинулся сквозь чащу, не разбирая дороги. Мысли путались. Он споткнулся о корень, упал на колени.

И увидел на земле дохлого ворона.

* * *

При виде Железного дерева я облегченно вздыхаю. Его вершина высится над лесом. Надо же, как я себя накрутила. За каждым стволом, за каждой тенью видела тонтонов. На меня это непохоже. Первый раз в жизни ночной лес меня пугает. Ничего, в следующий раз ни за что не отпущу Следопыта с Нероном.

Железное дерево растет в Железном лесу. Давным-давно здесь жили Разрушители, только теперь здесь мало что от них осталось. Громадные железные балки торчат из земли, будто растут. Сразу их не заметишь, потому что лес кругом. Балки и прутья срослись с древесными стволами намертво. И самое здоровенное дерево — Железное. Огромный дуб с раскидистой кроной, выше и толще всех остальных в округе. На самой вершине Джек выстроил себе помост, с земли его и не заметишь.

Я тихонько ухаю по-совиному. Наш с Джеком сигнал. Ответа не слышно. Я жду, потом вскидываю лук и осторожно пробираюсь вперед. Джекова коня, Келла, нигде не видно. Я снова ухаю. Тишина. Куда Джек подевался?

Подхожу к подножию Железного дерева. Вокруг ни звука. Проклятый Джек опять припозднился. Я вздыхаю, опускаю лук.

Над головой что-то шелестит. Смотрю вверх. С небес слетает человек, ногами вперед. Несется прямо на меня. Вцепился в веревку. Черный плащ развевается за спиной, голова обернута шимой. Я цепенею от страха. Сердечный камень нагревается. Это Демало! Он здесь!

Я пригибаюсь, отпрыгиваю в сторону, бегу. Он хватает меня за пояс, и мы взмываем ввысь. Словно птицы в полете. Веревка резиновая. Я ахаю, держусь за похитителя что было сил. Лук и колчан падают на землю. Во мне вскипает красная ярость. Сердечный камень раскалился, обжигает кожу. Не успела я моргнуть, как мы стоим на помосте, высоко-высоко над лесом.

Мой похититель выпускает веревку, я выскальзываю у него из рук и шандарахаю его в челюсть. Он отлетает в сторону и валится навзничь. Я выхватываю нож и прыгаю ему на грудь. Зарежу насмерть, убью! На этот раз убью, ничто меня не остановит. Он задерживает занесенную над ним руку, выворачивается и придавливает меня к помосту. Я брыкаюсь изо всех сил, изгибаюсь, скалю зубы, стараюсь дотянуться и укусить побольнее. Куда придется — за руку, за палец. Он отбивается, глаза полны угрозы. Серебристые глаза, цвета лунного сияния…

Серебристые глаза. Не черные. Это не Демало.

Я замираю.

— Джек?

Он закрывает мне рот рукой.

— За тобой кто-то следом идет, — шипит он.

В чаще кто-то ломится сквозь кустарник, направляется к Железному дереву. Движется быстро. Мы поднимаемся на ноги. Джек хватает два арбалета, швыряет один мне. Мы свешиваемся с замшелого края помоста, глядим, что происходит внизу. Мой лук на земле валяется, и стрелы тоже.

Из леса выбегает стадо диких кабанов — мелких, мне по колено. Восемь малышей с визгом проносятся мимо Железного дерева и снова скрываются в чаще. Я поворачиваюсь к Джеку, но он уже вскарабкался на самую верхушку и глядит в дальнозор. Шум затих. Джек мотает головой и спускается на помост.

— Ты что, с ума сошел? Кабанчиков испугался? — говорю я и хватаю его за рукав.

Он ощупывает челюсть, морщится, укоризненно глядит на меня.

— Ну и нежности у тебя, — говорит он. — Саба, за тобой кто-то шел. Я сам видел.

— Ага. Ты меня от кабанов спас.

— Ты мозгами пораскинь. Их кто-то спугнул. В лесу темно, трудно разобрать, кто там был, но мне показалось, что…

— Трудно разобрать? Показалось? Да уж, глаз у тебя зоркий.

— Да ну тебя! Не собираюсь я всю ночь спорить. Если за тобой кто и шел, Следопыт бы сразу учуял. Кстати, где он?

— Да тут рядом бегает, — говорю я. Не хочу объяснять, что отпустила Следопыта с Нероном на косуль охотиться. Джек за это с меня шкуру спустит.

Он разматывает шиму, ерошит свои короткие волосы.

— Между прочим, Саба, с чего ты такая дерганая? Знала же, что это я. — Джек задумчиво трогает горячий Сердечный камень.

— Знаешь, если откуда ни возьмись тонтон запрыгнет, мне думать некогда, отбиваться надо, — отвечаю я. — Да, и между прочим, зачем тебе этот наряд? Чтобы легче к тонтонам внедряться? — Я буравлю Джека взглядом.

Он отводит глаза.

— Мы же договаривались, — взвиваюсь я. — Больше никаких внедрений, слышишь? Ты же согласился, правда?

— Ну да, согласился. Мы с тобой договаривались. И пришли к выводу, что это опасно. Но я не обещал, что внедряться не буду. Так что давай договоримся, что мы об этом не договаривались.

— Ты воду не мути, скажи понятно, — требую я.

— Ну, я всего разок-другой внедрился, — отвечает Джек. — Сегодня и… в общем, несколько раз. Только когда это абсолютно безопасно. Ты же понимаешь, что знание — это сила. Нам очень нужны сведения. Как ты думаешь, откуда я узнал про мост? От друзей не отставай, но и про врагов не забывай. Так-то вот, Саба. — Он разглядывает свой наряд тонтона. — Я же знаю, как под них подстраиваться, как себя держать. Ближе меня к врагам никто не подберется.

Ох, если б он только догадывался, как близко я к врагу подобралась. Но он никогда не догадается. И никто про это догадаться не должен.

— А если тонтоны прознали, что ты нам в Возрождении помог? — спрашиваю я. — И что ты никакой не тонтон, а обманщик? Может, им приказано тебя разыскать? Следить за тобой?

— Никто за мной не следит, — вздыхает он. — Послушай, мы Возрождение уничтожили. Человек пятьдесят убили. Что там творилось, словами не рассказать. Если про меня и вспомнят, то решат, что взрывом разорвало. Вот и твои Вольные Ястребы так думают. Если бы тонтоны про меня знали, нам бы всем головы давно снесли.

— Не смей так говорить! Ты слишком много на себя берешь, жизнью почем зря рискуешь. Джек, прошу тебя, не делай так больше. Обещай мне, слышишь!

— Видишь ли, победы без риска не бывает. Мы ж не прогуляться вышли, милочка.

— И не смей так со мной разговаривать! Я не девочка несмышленая. Если тебя вдруг убьют, то я… Я тебя сама убью, вот!

Во мне бурлит ярость. Я злюсь на Джека. На Демало. На весь чертов мир. Злюсь на себя за то, что сомнения и слабость превратили меня в беспомощного ребенка. Меня, Ангела Смерти!

— Снимай с себя эти одежки, — говорю я. — Я тебя ненавижу в этом наряде. Ненавижу, слышишь!

Я дергаю проклятый черный плащ. Ткань цепляется за пояс с оружием. Я срываю с Джека пояс, швыряю на помост. Джек стоит не шевелясь. Стягиваю с него плащ, хватаю за рубаху и толкаю в грудь, пока он не упирается спиной в ствол Железного дерева.

— Ненавижу, черт побери, — шепчу я и целую Джека.

Крепко целую. Горячо. Жарко. И остановиться не могу.

Хочу выжечь из себя Демало, подбрасываю в огонь свою ложь и свои тайны, слабости и страхи. Бросаю себя в жар тела Джека. Плавится плоть с костей, кости превращаются в пепел.

Холодный ночной воздух развеивает туман в голове. Джек меня не целует. Он ко мне даже не прикасается. Стоит себе, не двигается. Рубаха расстегнута. Это я ее расстегнула? Не помню. Прижимаюсь к нему, льну, ощупываю. Руки дрожат от страсти. Мне все равно.

Ой! Он сжимает мне запястья. Крепко.

— Прекрати, — говорит Джек.

У меня голова кругом. Я горю, но не сгораю.

— А что такое? — спрашиваю я. — В чем дело-то? Ты же меня хочешь.

Он фыркает — сдавленно, удушенно. Будто смеется. Весь встрепанный, серебристо-серые глаза сверкают.

— Да уж, такого со мной еще не бывало, — ворчит он и вздыхает.

— А вот и неправда, — говорю я и снова тянусь к его губам.

Он отступает на шаг. Воздух между нами холодит мне кожу.

— Да в чем дело? — говорю я. — Ты почему меня не целуешь?

— Потому что ты целуешь не меня, — отвечает Джек. — Тебе сейчас все равно, кто с тобой рядом. Лишь бы живой. А тут я случился. А мог бы и не я быть. Тебе все одно не важно.

Я возмущенно вырываю руку из его пальцев.

— Ты что несешь? — спрашиваю и буравлю его взглядом. Про что это он?

Он ухмыляется своей кривой улыбочкой.

— Ну конечно, теперь справедливое возмущение, — вздыхает он. — Не ври мне, я сам врун. Саба, мне это хорошо знакомо. Со мной не раз бывало. — Он сокрушенно качает головой. — Недаром говорят, что посеешь, то и пожнешь. Только не по нраву мне это. Но ничего не поделаешь. Мера за меру.

— Ой, вот только не надо меня учить, — говорю я. — Когда это ты праведником заделался?

Он ласково проводит пальцем мне по щеке.

— Не знаю, — шепчет он. — Наверное, когда в первый раз тебя увидел.

У меня сердце в груди замирает. Дышать не могу. Гляжу на его грудь — шрамы и отметины, от плеча до бедра три длинных полосы — след от когтей адского червя. Над сердцем — красное восходящее солнце, кровавая татуировка тонтонов. У Демало такая же. Опять этот Демало! Вечно, постоянно Демало! Да, какое уж тут забытье. Не видать мне покоя.

— Расскажи, что сегодня случилось, — тихо, настойчиво просит Джек.

Только сейчас я замечаю, что он на помосте устроил. На краю стоит шалашик, пол выстлан еловыми лапами. Радужные кругляшки повсюду развешаны, качаются, сверкают в лучах луны. На подносе лежит жареная куропатка и хлеб, бутылка стоит рядом.

Он расстарался. Для меня. Такую красоту соорудил. У меня сердце разрывается. Обхватываю себя руками за плечи. Только бы не разрыдаться.

— Ты снова вором заделался? — спрашиваю. — А как же праведная жизнь?

— Да ну ее, никакой радости, — отвечает он.

— Прости меня, — вздыхаю я. — Вечно я не вовремя. Особенно когда тебя дело касается.

— Золотые слова, — говорит Джек. — Ладно, давай поедим. И поговорим.

* * *

Надо же, как судьба ему улыбнулась. Привела его к дохлому ворону. Он сразу понял, что делать. Ворон недавно сдох. Он тушку за пазуху запихнул и отправился Нерона искать.

Двинулся по следу косуль. Они неслись сквозь чащу, кусты поломали. Но от Следопыта с Нероном не ушли. Ворон сидел на туше косули, жадно клевал мясо. Следопыт для приятеля дичь загнал, а сам убежал за добычей побольше. Он всегда так делал.

Нельзя, чтобы Нерон понял, кто его выкрал. Ничего, по запаху не определит. У воронов чутье слабое, а тут еще и клюв в кровище. Но осторожность не помешает. Он скинул куртку, бесшумно натер ее палой листвой. Лица вороны хорошо различают, поэтому он замотал голову шимой.

Другого случая не представится. Он замер среди деревьев, выжидал подходящего времени. Нерон радостно выклевывал внутренности косули, об осторожности забыл.

Он подобрался поближе, набросил куртку на Нерона, схватил ворона в охапку и убежал.

* * *

Я говорю. Джек ест, пьет и слушает. Мы сидим, обнявшись, на мягких еловых ветках, и я ему рассказываю, как все пошло наперекосяк. Как Лу едва в пропасть не сорвался. Как туман Эш помешал, она нас вовремя не предупредила. Как караван тонтонов неожиданно у моста оказался. Как я хотела взрыв остановить и не успела. Рассказываю Джеку про рабов и про скотину. Про Управителей и про тонтонов. Только не нахожу слов, чтобы рассказать про грохот и про запах. Про весь ужас смерти. Про то, что это мы смерть принесли. Просто говорю, что было жутко. Рассказываю про рану Крида. Про то, что Марси нашлась, вот радость-то. Про Демало молчу. А как про него сказать? Про Демало. Про Кровавую луну.

Джек много не говорит. Иногда переспрашивает, иногда кивает. Задумывается.

— Вообще-то непонятно, зачем они этот мост построили, — вздыхает он. — А тут еще и поселенцев с рабами в Резь послали. Зачем им это понадобилось? Похоже, Демало что-то замыслил. Точно. Надо выяснить, что именно.

Джек должен знать, что Демало здесь сегодня был, но сказать прямо я не могу. Джек сразу все поймет — по моим словам, по глазам, по лицу.

— С тонтонами были два громадных пса. Крид говорит, что это псы-призраки, — добавляю я.

Джек вздрагивает, сверкает глазами.

— Значит, Демало здесь был, — шепчет он. — Эти псы за ним повсюду ходят. Он их после Возрождения завел. Для охраны, наверное. Так ему надежнее. Ты его видела? А он тебя?

— Нет, мы далеко были. Дым, грохот, в суматохе не разобрать, где кто. Нет, навряд ли. Я его точно не видела.

Ну вот, стоит мне рот открыть, как из меня ложь вылетает. Полуправда. Уклончивые ответы.

— Если с ними Демало был, значит, караван особенный, — говорит Джек. — Важный. Иначе одними тонтонами-охранниками обошлись бы.

— Ага, Марси так и сказала, — киваю я.

— Марси… Ну да, рабы все замечают, даже то, чего никто больше не видит. Надо выяснить, что ей известно. Понимаешь? Тебе надо с Марси поговорить.

— Да, конечно, — отвечаю я рассеянно. Гляжу на сверкающий кругляшок над головой. Он покачивается, разбрасывает блики лунного света. Смотрю Джеку в глаза. — Не видать нам победы. Нас слишком мало.

Он морщит лоб.

— Так ведь с самого начала было понятно, что нас мало, — говорит он.

— А теперь мне ясно, что это значит. И к чему это приведет. Джек, у нас всего шесть бойцов. От Эмми толку никакого, Марси вот тоже… Томмо с Кридом еле ноги унесли, Лу чуть в пропасть не сорвался. Если бы с ними что случилось, так все б и кончилось.

— Это наша первая вылазка. Мы урок усвоили, теперь перестроимся. Придумаем, как лучше. Как умнее сделать. Тебя послушать, так мы ничего не добились. А это не так.

— Они наверняка мост уже чинят, — вздыхаю я.

— А мы еще одну вылазку устроим, в другом месте. Ты же помнишь, мы так и задумывали. Нас мало, но мы быстрые. Будем нападать часто и метко. Непредсказуемо. Раз за разом.

— Сегодня мы только силы зря потратили, — говорю я. — Взрывчатку израсходовали, сами страху натерпелись. Нет, убивать людей ни к чему. От смертей ничего хорошего не будет. Только смерть. Так мы не победим.

— Ну, сегодняшний взрыв Демало изрядно напугал. Еще парочку таких, и он совсем струхнет. Потери большие, все решат, что он ослаб, верить ему перестанут. Начнут переходить на нашу сторону…

— Это слишком долго, — замечаю я.

— Значит, надо нам поскорее действовать. В следующий раз нападем на тонтонов. Это для Демало хуже всего. Я тут придумал… Давай устроим нападение на два сторожевых поста в одну ночь. В разных концах Нового Эдема.

— Ничего у нас не выйдет. Неправильно это, — говорю я.

— Нет, правильно. И ты это прекрасно понимаешь. Все дело в том, за кем будущее останется. За одним человеком или за всеми жителями Нового Эдема. Исцелить землю — это здорово, все этого хотят. Вот ради общей цели и надо объединиться. Действовать всем вместе, на общее благо, а не так, как сейчас, когда каждый над своей делянкой трясется. Свободные люди должны властвовать над своей судьбой. А сейчас над ними властвует тиран.

— В Новом Эдеме не спрячешься, он небольшой, Демало нас быстро отыщет, — напоминаю я.

— По-твоему, будущее за Демало и его сторонниками?

— Нет, конечно. Я же не про это…

— Если мы ничего делать не станем, то так и выйдет. Если будем думать, что ни на что не способны, что нас слишком мало, что у него сил много. Ты же так не думала, когда Лу пошла вызволять. Ты в одиночку против целого мира восстала. Хотя конечно, это же семья, родная кровь, святое. Другого ты не знаешь, правда? На остальных тебе плевать? Если честно?

— Нет.

— Надо было тебе уйти. Я же тебе так сразу и сказал, после Возрождения. Помнишь? Ты только мешаешь. Уходи, мы и без тебя обойдемся.

Глаза Джека сверкают, будто лед. Я прикладываюсь к бутылке, отпиваю глоток крепкого сладкого вина. Слова обжигают меня огнем, пробирают до самых печенок. Ворочаются там, давят, колют. Мы молчим, не размыкаем губ. Сердце сжимается.

— Ты моего позволения ждешь, Саба? — спрашивает Джек, не глядя на меня. — Хорошо, уходите. Все втроем. Удачи вам. Ни позора, ни стыда в этом нет. Если наша борьба не для тебя, ничего не поделаешь. Твоя семья, твоя любовь, твоя родная кровь. Ты всегда первым делом их бросаешься выручать, при любой опасности. Нас это ставит под угрозу. Вот как сегодня с Лу. Понимаешь? Любовь — это слабое место. Хорошему вожаку она мешает.

Слова Джека задевают во мне какую-то струнку. В голове. В груди. Меня опаляет жаром, сердце стучит часто-часто. Братья. Сестры. Семья. Родная кровь. Матери, отцы, дети. Глубоко внутри меня что-то новое, неведомое набирает силу. Я дрожу от непонятного восторга. Мне открывается неясная пока возможность.

— Любовь — это слабое место, — бормочу я вполголоса Лу всегда так говорит, а я ему не верила. — Любовь — это слабое место, — повторяю я громче. — Может, так. А может, и нет. Может, она меня меняет. Может, этим я отличаюсь от тебя. От всех остальных. От Демало.

— Может, — кивает Джек. — Только я не пойму, чем это…

— Демало про нас знает. Он понял, что мы собираемся делать. Сообразил про быстрое нападение. Теперь он попытается поставить себя на наше место. Начнет думать, как мы. Ему наверняка понравится. Для него это игра Он любит жестокие игры. А мы теперь играем в его игру.

— Ну и что?

На мосту мы сегодня поступили неправильно. Плохо. И Демало не прав. А верный путь лежит в другой стороне. Может быть, где-то посередке между нами. Или нам до него так далеко, что мы и представить его не можем.

Или можем. Верный путь лежит гораздо ближе.

— А то… — медленно начинаю я. — А то, что нам надо перестать думать, как Демало, и начать думать… как я.

— Как ты? — Джек задумчиво прищуривается. — Ну-ка, говори, что у тебя за план.

— Демало решит, что мы собираемся взорвать еще один мост, или дорогу разрушить, или на сторожевой пост напасть. А если мы этого не сделаем? Если мы изменим правила игры? Если мы поступим по-другому? Совсем по-другому?

— Как?

— Я сегодня лошадь украла.

— Предлагаешь шутки над ним шутить? Каверзы подстраивать?

— Нет, не в каверзах дело. Понимаешь, тут… Марси сегодня сказала… ох, погоди, дай вспомнить…

Долго не продержатся, непрочно все это, так семью и дом не построишь.

— Демало построил Новый Эдем непрочно. Здесь нет семей. Он отцов, матерей и детей разлучил. Неправильно это. Неестественно. Бессердечно. У Нового Эдема нет сердца, понимаешь? Это просто план такой. Демалова задумка.

— Понимаю, — отвечает Джек. — И что это меняет?

— Пока не знаю. Надо поразмыслить. Но я нутром чую, что в этом что-то есть. И сердцем, и головой. В этом все и дело. Мне надо поговорить с Марси. Ты прав, она много знает. Все, мне пора.

Я собираюсь уходить, но Джек хватает меня за руку.

— Эй, погоди! Слушай, я твоему чутью доверяю. Только и у меня тоже мыслишка появилась. Из-за этого случая на мосту многое стало ясно. Ты права, Демало захочет нас обхитрить. На его месте я бы и сам так поступил. Смотри, Демало в центре всего, что происходит в Новом Эдеме. Вся власть ему принадлежит. Ему одному. Указующему путь. Ему и его чудесным видениям. Это тебе не безумный Викарий Пинч. Не Город Надежды. Без Демало все рухнет. Новый Эдем развалится. Тут все держится на Демаловых планах, на его силе. Значит, надо другую игру придумать. Можно все одним махом закончить. Давай я быстренько вернусь к тонтонам и убью Демало.

Во мне снова дрожит какая-то струнка.

— Чего-чего? — спрашиваю я.

— Убью Демало, — повторяет Джек. — И чем скорее, тем лучше.

— Нет, ты что раньше сказал? Ну, про видения. Указующий путь и его чудесные видения?

Чудесные видения на рассвете. Я их своими глазами видела. Еще одна сокровенная тайна. Я о ней никому не рассказываю. Демало меня за руку привел в бункер на холме, в комнату с белыми стенами. Он показал мне чудесные видения. Какой была земля, прежде чем Разрушители все испортили. Такая красота, что и представить нельзя. Я на всю жизнь запомнила.

— Ты же сам все видел, правда? Чудесные видения эти. Всем Управителям и тонтонам их обязательно показывают, обряд у них такой. Ритуал.

— Ну да, ритуал. Мне должны были показать, только я раньше погиб. Все происходит на заре, в бункере на холме. Рядом с Плакучей водой. Рассказывать об этом не позволено. А как посмотрят на эти чудесные видения, так все потом глядят на Демало, будто он солнце какое. Стало быть, и впрямь чудо расчудесное.

— Ты прав, Демало в центре всего. Похоже, что сердце Нового Эдема как раз на том холме. Джек, нам туда надо. Прямо сейчас.

— Сейчас? Ты с ума сошла. Куда тебе сейчас идти, ты вся дрожишь. Сегодня столько всякого случилось, а прошлой ночью ты глаз не сомкнула, в пещере этой вашей.

— Некогда спать, — говорю я.

— А вот это ты глупость сказала.

— Ладно. Тогда завтра пойдем к Плакучей воде. Встретимся на холме после полуночи. Принеси факелы. А в бункер как-нибудь проберемся.

— Зачем?

— Знание — это сила, ты сам сказал. Вот и разузнаем все, что сможем, про это место. Мы про него раньше не задумывались, а напрасно.

— Дело говоришь, — кивает он.

— А до тех пор ничего не предпринимай, — говорю я. — Ничегошеньки. Ничего не разведывай, в тонтона не переодевайся. Обещай мне, пожалуйста.

Джек улыбается:

— Честное слово, не буду.

Глаза его серебристо мерцают. Я хочу подняться, но он хватает меня за руку, тянет к себе. Я падаю на мягкие еловые ветки. Как я могла его спутать с Демало? Джек пахнет Джеком, никто больше так не пахнет. Теплый аромат шалфея, запах бескрайних просторов. На щеках темнеет щетина. Я нежно глажу колючую поросль.

— Ну вот, ты и ласковой быть умеешь, — вздыхает он.

— Мне пора, — говорю я.

— А помнишь, как дикие кабаны тебя едва не затоптали, а я храбро слетел с небес и спас тебе жизнь…

— Ага, размечтался.

— … не побоялся смертельной опасности. Между прочим, в третий раз я тебя спас. Видишь ли, есть такое правило, правило трех называется… По-моему, я тебе рассказывал.

— Пару раз упоминал, — киваю я и глажу ему нос. Чуть кривоватый, но прекрасный. — Хорошо, что я тебе нос не сломала. Он мне очень нравится.

— Эй, не отвлекай меня. Значит, так, по правилу трех, если ты кому-нибудь три раза спасаешь жизнь, то…

— … То их жизнь принадлежит тебе. Да знаю я, знаю.

— В общем, дикие кабаны — это третий раз. Так что я выиграл. Ты — моя.

— Врешь ты все. Жалкое, несчастное создание. — Я нежно обвожу пальцем его губы, мягкие и теплые. — Дикие кабаны, выдумал тоже. Нет, счет между нами прежний, два против двух.

Он притягивает меня к себе.

— Жалкое, несчастное создание, говоришь? Сейчас узнаешь.

Наши пальцы сплетаются, его губы нежно касаются моей кожи, я дрожу от возбуждения.

— А кто тебя целует? — спрашивает он. — Кто тебя ласкает?

— Ты! — шепчу я.

— Кто, скажи? Имя назови!

— Джек! — выдыхаю я. — Джек, Джек!

— А теперь ты меня поцелуй.

Я впечатываю его имя в нежные, сладкие от вина губы.

— Мне пора, — говорю я.

— Ага, — отвечает он.

Мы жадно целуемся. Наши тела пышут жаром.

Снизу раздается лай. Следопыт вернулся. Я выскальзываю из Джековых объятий и гляжу в небо. На восточном краю над землей мерцает Юпитер. Низко. Ночь наполовину прошла.

— Мне пора, — повторяю я, отталкиваю Джека, сажусь и привожу себя в порядок. Джек меня почти раздел. — Ну ты и скор!

— А что делать, если ты такая вертлявая? — ухмыляется он. — Дай помогу.

Я застегиваю пуговицы, он их расстегивает. Я заправляю рубаху, он ее вытягивает. Шлепаю его по руке.

— Не мешай, я сама.

Вскакиваю на ноги, оправляю одежду. Джек приподнимается на локте, разглядывает меня.

— Вот никогда не знаешь, что от тебя ожидать. Но сегодня ты совершенно непредсказуемая.

— Мы живем в непредсказуемое время, — говорю я. — Не забудь. Завтра ночью у Плакучей воды. Не опаздывай.

Хватаю резиновую веревку, свистом предупреждаю Следопыта и прыгаю с помоста. Земля летит мне навстречу. Выпускаю веревку, падаю на корточки. Мой волкодав испуганно отскакивает в сторону. Подбираю рассыпанные стрелы, засовываю в колчан, беру лук.

— В лагерь другой дорогой возвращайся, — говорит Джек. — И не зевай.

Он свешивается с помоста, смотрит на меня сквозь ветки и клочья мха.

— Сколько ночей до Кровавой луны осталось? — спрашиваю я.

— Если считать эту, то семь, — говорит он. — А в чем дело?

Я так надеялась, что он ответит по-другому. Что Слим ошибся. Через семь ночей решится наша судьба. Она в моих руках. Как я поступлю, так и будет.

— Завтра ночью. Не опаздывай, — повторяю я.

Пробираюсь через поломанные кабанчиками кусты, вспоминаю косуль. Они тоже не случайно с места сорвались. Что там Джек говорил?

Ты мозгами пораскинь. Их кто-то спугнул.

Нет, если бы за мной кто увязался, Следопыт бы учуял. Дал бы мне знать. Предупредил бы.

* * *

Нерон не показывается.

Мы со Следопытом бежим по лесу, возвращаемая в лагерь кружным путем. Я высматриваю Нeрона в кронах деревьев, в небе, в лунном свете. Ищу его везде.

Он не прилетел к Железному дереву. Странно это. Нерон Джека очень любит. Он знал, что я к Джеку шла. По ночам я только с Джеком встречаюсь.

На вершине каменистого холма я останавливаюсь, перевожу дух. Отсюда далеко видно. Море деревьев беспокойно колышется. Лунный свет серебрит кроны, напоминает, что зима близко.

В небе сияют звезды, так много, что и не сосчитать. Каждую ночь они шлют на землю свое сияние.

Вот только Нерона нигде не видать.

Он часто пропадает целыми часами неизвестно где. Иногда на несколько дней исчезает. У Нерона своя жизнь. Тайная, крылатая. Он живет по древним вороньим законам, делает то, что ему положено. Но в этот раз мне за него тревожно. Не знаю почему.

— Как думаешь, куда он подевался? — спрашиваю я Следопыта, треплю его по косматой голове.

Он задирает морду к небу и протяжно воет. Три раза вой несется в ночь. Волкодав приятеля подзывает.

Мы ждем. И ждем.

Ответа нет.

Мы идем дальше.

* * *

Приближаемся к Расписной скале, замедляем шаг. Я условным сигналом предупреждаю наших. Отвечает хриплый посвист Слима. Его ни с чем не спутаешь.

Следопыт мчится вперед, скрывается из виду. Вдруг в ночи раздается испуганный лай, а потом жуткий визг. Я бросаюсь на помощь.

На крошечной поляне стоит высокая сосна. Следопыт встревоженно мечется кругом. К стволу прибит ворон. На высоте человеческого роста. Крылья распростерты, прибиты толстыми штырями. Мертвый ворон.

Нерон.

Сердце у меня замирает. Я останавливаюсь, падаю на колени.

Все прибегают с оружием в руках. Шум их разбудил. Эш освещает поляну факелом.

— Нерон! — истошно вопит Эмми, несется к сосне, подпрыгивает, хочет дотянуться. — Помогите ему, снимите!

— Лу! — кричу я.

Молли обнимает Эмми, прижимает ее к себе.

— Ш-ш, детка, не плачь! Он помер, бедняжка. Пойдем отсюда.

Лу опускается на колени рядом со мной, обнимает меня за плечи. Я не могу вздохнуть. Нерон… Не может быть…

— Эш, сними его, пожалуйста, — просит Лу.

Эш самая высокая.

— Черт побери, узнаю, кто это сделал, убью гада, — говорит она. — Посвети мне, Томмо.

Томмо подносит факел к сосне. Эш карманным ножом отковыривает железные штыри.

— Божемой, — вздыхает она. — Приструните Следопыта, кто-нибудь!

Следопыт то визжит, то воет. Марси успокаивает его, гладит. Наконец он умолкает, только скулит тихонечко.

Крид помогает Эш, складывает ворону высвобожденное черное крыло. Они действуют осторожно, будто боятся сделать ему больно. А ему уже не больно. Не может быть, божемой, да что же это… Лу прижимает меня к себе.

— Саба? — окликает меня Эш. — Иди-ка сюда.

Что-то в ее голосе заставляет меня встать и подойти к сосне. Эш осторожно кладет птичье тело мне на ладони. Тяжелое, безжизненное.

— Посмотри внимательно, — просит она.

Томмо подносит факел. Блестящие черные перья. Мягкая гладкая грудка… Сердце екает. Перья на груди… У Нерона перья еще не отросли. Его ястреб Демало поранил, рана только затянулась. От страха я не понимаю, в чем дело. Наконец в голове проясняется.

— Ну, что скажешь? — спрашивает Эш.

— Это не он, — выдыхаю я. — Не Нерон. Перья на грудке…

Все ахают, толпятся вокруг, разглядывают воронье тельце. Когда Нерона ястреб ранил, пришлось выдумать, что на моего ворона напал коршун, когда мы в хижину поселенцев забрались, чтоб целебные зелья украсть. Вот они, тайны, полуправда и ложь. Хорошо, что в ту пору нам забот хватало, поэтому мой рассказ выслушали вполуха.

Я лихорадочно соображаю еще кое-что.

— Этот ворон помер своей смертью, — говорю я. — Вон, на горле опухоль. Болел, наверное.

Эмми вся трясется от рыданий. Слезы ручьем бегут по щекам.

— Ага, — кивает она. — Это не Нерон. Только я не понимаю, зачем…

— Чтобы мы подумали, что это он, — говорит Марси.

— Но зачем? — повторяет Эмми. — Это жестоко! Кому это нужно?

— Тонтонам, — отвечает Томмо. — Это у них такие штыри.

— Тонтоны бы нас всех перебили, — замечает Эш. — Как в Темнолесье.

По моему разумению, это очень на Демало похоже, только я про это никому не говорю. Он решил меня напугать, показать, что может к нам вплотную подобраться. И запросто глотки перерезать. Ловкий ход в его игре.

— Может, тонтон был один, — говорит Томмо.

— Разумно, — кивает Молли. — В одиночку с нами он не сладил бы, но запугать — вполне. Вот, мол, в следующий раз мы вас штырями к сосне приколотим. По-моему, Томмо прав.

Я задумываюсь. Конечно, Демало мог за нами следить от самого моста. А может, кто-то из тонтонов в одиночку за нами увязался. Но если бы кто-то в чаще спрятался, то Следопыт бы его рано или поздно учуял. Мой волкодав тонтонов всегда вынюхивает.

— Эш, вы со Следопытом округу проверяли? — спрашиваю я.

— Да, сразу, как вы пришли, — кивает она. — И на посту все время кто-то был.

— Нет, не все время, — говорит Крид. — Когда я вернулся, на посту никого не было. Все в лагере собрались.

— Это я виновата, — всхлипывает Эмми. — Саба мне велела на пост идти, но тут как раз Лу вернулся, и я никуда не пошла. Простите меня, это я во всем виновата.

— Вот почему нельзя детям важное дело поручать, — вздыхает Крид.

Лу поворачивается к нему, хмурит брови.

— Может, за тобой кто увязался, — ворчит он.

— Никто за мной не увязался, — отвечает Крид. — Я здоровый круг заложил, как к лагерю возвращался. Петлял всю дорогу.

— Все равно надо проверить, — говорю я. — Эмми, оставайся с Марси. А мы пойдем глянем.

Даю сигнал Слиму, чтоб спускался с поста, и мы начинаем обыскивать округу. Прочесываем все окрестности у Расписной скалы. Ничего подозрительного не находим. Возвращаемся к костру. Слим протискивается в расщелину, кряхтит, сопит. Устал, пока спускался с вершины.

— Что случилось? — спрашивает он. — Я слышал, как пес выл, а потом вы гомонили… — Он замечает мертвого ворона и ахает.

— Это не Нерон, — говорю я.

— Нас хотели запугать, — объясняет Лу. — Почти получилось.

— Слим, может, ты чего видел? — спрашивает Эш.

— Нет, ничего такого я не заметил, — говорит Слим. — Вот только Саба и Следопыт недавно вернулись, а так все тихо.

— Это ты виноват! — набрасывается на него Крид, тычет пальцем в грудь. — Ты их упустил, старый болван! Толку от тебя никакого. А еще платье нацепил, недоумок! Тонтоны прямо к нам подобрались, а ты их прозевал.

— Крид, прекрати, — говорит Молли. — Не смей со Слимом так разговаривать!

— Хватит! — рявкаю я. — После разберемся, кто, как и почему. Уходить надо. Навестим Пегполет в Звездной дорожке, как вам такое предложение?

— Меня вполне устраивает, — отвечает Слим.

Пегполет — приятель Слима, клепает всякие мудреные штуки из мусора Разрушителей. Никто из нас с ним прежде не встречался, но Слим говорит, что он на нашей стороне. Живет он в Звездной дорожке, в Пятом секторе. Это недалеко от Плакучей воды и бункера на холме. Так что нашей встрече с Джеком это не помеха.

— А как же Нерон? — спрашивает Эмми, хватает меня за руку, глядит умоляюще, — Саба, его надо найти. Нельзя его бросать.

Нерон со мной всю жизнь прожил. Я его птенцом подобрала. Беспомощный комочек пуха из гнезда выпал, мама-ворониха пропала. А я взяла его в горсть, у него сердечко так и забилось. Мы друг на друга посмотрели, и, честное слово, он сразу понял, что и я осталась без Ма. С тех пор наши души связаны неразрывно.

Но я вспоминаю слова Джека, слышу его голос.

Твоя семья, твоя любовь, твоя родная кровь. Ты всегда первым делом их бросаешься выручать, при любой опасности. Нас это ставит под угрозу. Любовь — это слабое место. Хорошему вожаку она мешает.

Под моим началом восемь душ. Я за них в ответе. Вот они, стоят и ждут своего вожака. Надо поступать так, как лучше для всех, а не только для тех, кто мне всего дороже.

— Этого ворона я похороню, — говорю я. — Крид, вы со Следопытом пройдитесь еще разок вокруг скалы, поищите Нерона.

— Я тоже пойду, — говорит Томмо.

Томмо умеет не только по губам читать. Даром что глухой, а видит, как кошка, ступает бесшумно, и нюх лучше, чем у собаки.

— Ладно, — киваю я. — А остальные пока вещи соберут.

* * *

Они ее вчера на заре разбудили. Земные песни.

Эмми они давно снились. Земля, камни и их песни. Она во сне к ним прикасалась, чувствовала, слышала и знала, про что они поют. Сердцем чуяла, и головой, и всем телом. Песни ей про все рассказывали, всему учили, звали ее за собой. Без слов.

Во сне всякое может случиться. В жизни все не так, как во сне. Ну, до вчерашней зари так и было. А вчера на заре она проснулась, и мир вокруг стал полон песен. И в ней песни зазвучали.

Она быстро сообразила, что этих песен никто больше не слышит. А потом поняла, что это за песни. Это зов. Она услышала зов. Ауриэль Тай услышала зов, когда была совсем маленькой. Ей свет песни пел. А ее дедушка стал ее учителем. Теперь Эмми нужен учитель. Наставник. Ауриэль поможет ей его найти.

Она весь день просила Ауриэль прийти, помочь отыскать учителя. Прикладывала ладошки к валунам, весточку через них передавала. Босиком бегала по земле. Сама не знала, так ли надо делать, будет ли от этого какой толк. Надеялась, что камни и земля все расскажут свету — солнцу, луне или звездам. А потом свет передаст просьбу Эмми Ауриэль. Приходи за мной, Ауриэль, мне нужна твоя помощь.

Без Ауриэль плохо. Песен много, трудно понять, где какая. Песни камней, песни земли, ночные песни и песни дневные. Их песни звучат как вздохи, сплетаются с песнями людей. Вот как с колыбельной Молли…

А ночью она лежала, слушала песни и вдруг поняла, что одна зазвучала настойчиво, тревожно. Тихо-тихо звала за собой. Только Эмми не догадалась, что она означает.

И вдруг, когда стали собирать вещи, Эмми сообразила, что это песня из-под земли. Где темно, страшно и одиноко. Она пошла по земле босиком, чтобы ноги сами привели туда, откуда звучала песня.

* * *

Лагерь сворачиваем быстро. Мы больше месяца этим каждый день занимаемся, дело знакомое, отлаженное. Дафф, Слимов тяжеловоз, терпеливо ждет в упряжке. Молли с Томмо вешают тюки с оружием на Бина, нашего мула, а остальные седлают лошадей. Все молчат, никому разговаривать не хочется после того, что случилось.

Томмо и Крид со Следопытом обходят Расписную скалу, ищут Нерона. Мой волкодав протяжно воет. Я догадываюсь, что Нерона они вряд ли найдут. Наконец они возвращаются.

— Ни следа не обнаружили, — расстроенно говорит Томмо.

Марси собирается залезть на Тэм, краденую рыжую лошадь, и я подхожу помочь. Вообще-то Марси и без моей помощи прекрасно справится, но мне с ней надо поговорить. Темные круги у нее под глазами в свете луны кажутся черными, каждая морщинка видна. Руки расцарапаны — это Нерон постарался. Но Марси сидит верхом, как королева — высокая, спина прямая, на шее рабский ошейник.

Я поправляю уздечку и шепчу:

— Нам надо поговорить. Наедине. Сразу, как в Звездную дорожку приедем, ладно?

Она молча кивает.

— Марси, тебе удобно? — спрашивает Лу.

Я вздрагиваю от неожиданности. Не слышала, как он подошел.

— Ты лучше за сестрой присмотри, — велит ему Марси. — Она сильно расстроилась.

Лу обнимает меня за плечи.

— Конечно, присмотрю и без напоминаний обойдусь. Саба, Нерон нас сам найдет, ты же знаешь. Он не потеряется. Просто улетел по своим вороновым делам, вот и все.

Я закидываю котомку на спину Гермеса. Томмо во все глаза уставился на меня. Он присел на корточки, шнурки завязывает. Как только замечает, что я на него смотрю, опускает взгляд и краснеет. Мне совестно и стыдно. Я совсем забыла, что он ночью хотел со мной поговорить. Лу прав, не надо было его за руку брать тогда, у моста.

— Ну, все знают, куда путь держим? — спрашивает Слим. — В Пятый сектор, в Звездную дорожку. — Он картинно вскидывает руку. — Нам туда, на юго-запад.

— Да знаем, знаем, — вздыхает Эш. — Ты нам два раза говорил.

— Там вывеску наверняка вьюнком опять заплело, не разберешь, — говорит Слим. — Поэтому надо бы…

— Глядеть во все глаза, — подхватываю я. — Так и сделаем. Езжай уже!

— Я Пегполет про вас рассказывал, — продолжает Слим, — но на радушный прием не надейтесь. Пег — на все руки мастер, но гостей не привечает. Поэтому туда редко кто заглядывает. Так что лучшего места для укрытия не сыскать. Да, кстати, по дороге я заеду к Ивовому ручью, там у Управителя зуб разболелся, надо вырвать. Ну может, еще где остановлюсь. Я же передвижной терапевт-хирург, мне надо видимость соблюдать. Я как волк в овечьей шкуре. То есть в овечьем платье. Ха! Представляете, если овцу в платье нарядить?

— Слим, да езжай ты уже! — не выдерживаю я.

— Дафф, поехали! До встречи, други! — кричит Слим.

Космический Компендиляриум трогается с места. Бутылки, фляжки, склянки и пузырьки позвякивают на полочках в коробе телеги.

Слим, конечно, чудак, каких мало, но лекарь отличный. В Новом Эдеме его уважают и ценят. Недаром на руке у него метка вытатуирована — пять кружков в ряд. Значит, он полезен, ему разрешено по Новому Эдему колесить. От восхода солнца до самого захода. После захода только тонтонам позволено. Но до восхода еще далеко, поэтому Слиму придется окольными путями ехать. По старым заброшенным дорогам. Демало новые дороги построил, все теперь по ним идут. А мы пойдем сами по себе и все равно до Звездной дорожки доберемся прежде Слима.

Я оглядываю площадку. От лагеря следов не осталось. Про Нерона думать не хочу. Не буду. Все собрались, готовятся сесть на лошадей. Только Эмми нигде не видно.

— Где Эмми? — спрашиваю я.

Никто не знает. Как мы вещи стали собирать, так она и пропала.

— Она вчера целый день смурная ходила, — замечает Молли.

— Ну что с ней делать?! — вздыхаю я. — Никого она не слушает.

— Я ее поищу, — предлагает Лу.

— Эй, поглядите, кого я нашла! — раздается крик из расщелины.

Мы оборачиваемся. Эмми выбегает на площадку. В руках у нее Нерон.

У меня сердце колотится о ребра.

Следопыт бросается к Эмми, лает как бешеный. Я бегу к ней, беру ворона, прижимаю к груди. Нерон каркает, рассказывает мне, что с ним случилось. Эх, жаль, я его не понимаю. Следопыт прыгает вокруг, лижет приятеля, того и гляди утопит в слюнях. Я отгоняю волкодава.

— Ты где его нашла? — спрашивает Крид. — Мы все обыскали, Саба, честное слово.

Я внимательно осматриваю Нерона, проверяю, все ли с ним в порядке.

Эмми довольно переводит дух и тараторит:

— Его в кроличьей норе спрятали. За ногу к корню привязали и клюв обмотали бечевой, чтоб не каркал. Только он почти от нее избавился. Он же умный. Тер-тер об острый камень, пока не протер. Бедный Нерон! Он, наверное, сильно испугался. А как меня увидел, сразу обрадовался.

— А где эта кроличья нора? — спрашиваю я.

— Ну там где-то… — Эмми рассеянно машет рукой.

— Под землей, значит, — говорит Крид. — Вот почему Следопыт его не учуял. Он по кроличьим норам не охотится.

— И как ты догадалась, где искать? — не отстаю я.

Эмми врать не умеет. Вот и сейчас отводит глаза, как собака, которая кусок мяса уволокла.

— Ну… я вроде как почувствовала…

— Почувствовала она, — вздыхает Лу. — Выдумщица ты, Эмми. Кончай уже эти фокусы. Притворство одно.

— А вот и не притворство, — упирается она.

Лу хмуро глядит на меня.

И тут Нерон сдавленно каркает. Перья у него на голове торчат во все стороны — это Следопыт их обслюнявил. Мы все смеемся. Мы так давно не смеялись, что я и забыла, как это. Одной рукой обнимаю Эмми, целую ее в макушку.

— Спасибо, сестричка, — говорю я.

— Прости меня, пожалуйста, что я на пост не пошла. Мне очень стыдно, честное слово. Знаешь, я вот бечевку принесла, которой Нерона связали.

Она протягивает мне обрывок конопляной веревки. Самая обычная веревка, у всех в ходу. Я засовываю ее в карман.

— А ботинки твои где? — спрашиваю я. — Быстро надевай! Ты прямо хуже Крида. Все, поехали. Следующая остановка — Звездная дорожка.

* * *

Нерон и сам бы освободился. Клюв он ему не туго обмотал. Все равно он поступил мерзко. Подло. Самому за себя стыдно. Противно. Надо же, выкрал ворона, напугал его.

И ее напугал. Она решила, что тонтоны на их след напали. А дохлый ворон и Нерон — знак того, что тонтоны их всегда и везде разыщут. Ну и что? Сдаваться она не намерена. И убегать тоже. Он и не думал, что она захочет сдаться или сбежать куда глаза глядят.

Он вообще ни о чем не думал. Просто голову потерял. Сглупил. Не надо было Нерона прятать. А все потому, что ночью в лесу испугался.

Нет, надо соображать. Забыть про Демало. Поступить, как с самого начала задумал. Так оно вернее выйдет. Пойти за ней следом, когда она на встречу с Джеком отправится. А случай подвернется. Обязательно подвернется.

И тогда их прошлое и будущее обеспечено.

* * *

Путь в Пятый сектор идет по горам, где из голых скал бьют ядовитые источники. Там гуляет эхо давних сражений, холодит кожу. Ветер воет, точит когти о камни. Горную тропу завалило недавней лавиной. Приходится спешиться, вести лошадей в поводу. Мы осторожно пробираемся между обломков.

Я с самого начала еду в конце, хочу остаться наедине со своими мыслями. Ничего не получается. Нерон сидит у меня за пазухой. Высунул голову, глядит, куда мы едем. Следопыт бежит рядом, подпрыгивает, тычет мордой, проверяет, как там его приятель.

Эш останавливается, ждет, пока мы подъедем.

— Ну как ты, Нерон? — спрашивает она, осторожно тянет к нему руку.

Ворон недовольно каркает, грозно наклоняет клюв.

— Ш-ш, я тебя не обижу, — говорит Эш.

Только он ее к себе не подпускает.

— Ну надо же! — вздыхает она.

Я киваю и трогаю поводья, но Эш меня останавливает. Злой ветер дергает ее за множество косичек, ерошит лошадям гривы. Эш поворачивается спиной к ветру. Высокая, глаза мрачные, лицо бледное, суровое. Словно мы потревожили в развалинах тень древнего воина. Холодные пальцы теребят рукав моей куртки.

— Я тут подумала, не нравится мне все это, — говорит она.

— Ты о чем? — настороженно спрашиваю я. Готовлюсь еще что-нибудь соврать.

— Да ладно, ты и сама знаешь. Нерона кто-то из наших украл. И спрятал в норе.

Я недоуменно гляжу на нее.

— Ну ты и скажешь!

— Знаешь, мне противно кого-то из наших подозревать, но никак иначе объяснить это я не могу, — вздыхает Эш.

А я не могу ей объяснить, что во всем виноват Демало. Нельзя ей это говорить. И никому нельзя.

— А кто из наших может Нерона обидеть? — спрашиваю я.

— Ну, чтобы тебя поддеть и до полусмерти перепугать, лучше не придумаешь, — объясняет она. — Мы последнее время хороводы не водим и шуточки не шутим. Трудные времена настали, подруга.

— Это ты про Крида? Вы же с ним лучшие друзья!

— Да я никого не подозреваю, правда. Ох, мне даже говорить все это противно. Может, я не права. Но тебе лучше разобраться. Если это сделал один из нас, то надо выяснить кто. И зачем.

— Ладно. Только никому об этом не говори, — предупреждаю я.

— Ага, — кивает Эш. — А ты про меня тоже не забудь. Мало ли, вдруг я пытаюсь от себя подозрения отвести. Правда, за такую глупую попытку я б сама себе голову открутила.

— Эш, ты не дури. И пусть все это останется между нами.

Она кивает, запахивает куртку поплотнее. Мы пробираемся по камням.

— Слушай, ты же меня знаешь, — говорит Эш чуть погодя. — Я ж не сумасшедшая… И вообще выдумывать не люблю. Только мне все время кажется, что она с нами.

Я сразу понимаю, про кого она. Про Мейв.

— Я ее вижу, — продолжает Эш. — Иногда оборачиваюсь, а она за спиной стоит. Живая. Настоящая. Будто в луче света. Солнечного или лунного. А потом сразу пропадает.

— Может, и так, — соглашаюсь я.

— Наши с ней жизни сплелись крепко-накрепко, — вздыхает Эш. — Даже не представляю, как теперь без нее. У нас с ней было… Ну, понимаешь, о чем я? Нет, не то чтобы всерьез, мы с ней не по этой части, но…

— Правда? — удивляюсь я. — А я думала, что у нее с Лу…

Эш с улыбкой косится на меня.

— Да ладно тебе. Он, она — какая разница.

— Прости, что мы ее редко вспоминаем, — вздыхаю я. — Я так виновата…

— Не вини себя, — говорит Эш. — Ей бы это не понравилось. Она в тебя всегда верила. И в наше дело верила. Помни, какой она была, и черпай в этом силу.

Нерон подставляет голову под ладонь Эш, позволяет себя погладить.

— Эх, если б вороны говорить умели, — вздыхает она.

Да уж.

* * *

Ближе к полудню мы въезжаем на северо-восточную окраину Пятого сектора. Внезапно стало жарко, пот стекает с нас ручьями. Мы пробираемся по лесной тропинке, которая вьется среди развалин, заросших кустами. То там, то сям проглядывает кладка разрушенных стен, железные брусья и балки. Зелень жадно поглощает все следы человека, затягивает их мхом, прикрывает травой, кустами и деревьями. Лучи солнца с трудом пробиваются сквозь густую листву. Похоже, мы добрались сюда раньше Слима. Тропинкой пользуются часто, вытоптали глубокую колею, но сегодня по ней первыми проходим мы. Тропка сужается, ведет к высокой стене — остаткам какой-то громадной постройки Разрушителей, полускрытой неуклонно наступающим лесом.

Эмми со Следопытом идут за мной. Я оглядываюсь. Сестренка замерла посреди тропы. На лице Эмми застыло странное выражение.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она не отвечает. Следопыт скулит и обнюхивает ее. Она стоит рядом с огромным валуном, сквозь который пророс упрямый орешник. Эмми поворачивает голову и буравит взглядом камень.

— Эмми, ну чего ты валандаешься? Мы уже почти пришли. Хватить дурака валять!

Тропка упирается в высокую стену, поросшую кустарником. Никакой свалки и близко не видать.

— Ты помнишь, как Слим все объяснил? — спрашивает Крид.

— Помню, но он столько наговорил, что, может, я чего и пропустила, — отвечаю я.

— Он же предупреждал, что вывеска наверняка заросла, — вспоминает Марси.

Стену и впрямь затянул густой полог плюща и вьюнков.

Лу и Крид карабкаются вверх по лозам, срывают плети вьюнка. Мы лезем им помогать, сдираем зеленые побеги, а потом отходим подальше, стряхивая с одежды листву и веточки.

Перед нами высится здоровая ржавая арка. Вся покорежилась и погнулась от времени. Ее поддерживают балки и бревна. Посредине висит вывеска, сделанная непонятно из чего. Когда-то она была яркой, но давно выцвела. На ней нарисована комета с звездным хвостом, которая врезается в ряд бутылок. А под картинкой виднеются буквы. Может быть, даже слова.

— Звезд-на-я… до-рож-ка… — медленно произносит Томмо. — Вот мы и пришли.

Все удивленно смотрят на него. Он краснеет до самых ушей, смущенно отворачивается.

— Ты читать умеешь, — восхищенно говорю я.

— Ну и что? — потупившись, кивает он.

— А чего раньше не сказал? — спрашивает Лу.

— А чего говорить-то? Я и числа знаю, — отвечает Томмо и с напряжением продолжает читать вывеску. — Двадцать дорожек. Активный отдых. Увлекательная игра. — На следующем слове он запинается и нерешительно шепчет: — Пен-си-о-не-рам… я не знаю, что это… пенсионерам скидка в пон. и четв.

Мы ждем продолжения.

— Это все, — объявляет Томмо.

— А что все это значит?

— Черт его знает, — вздыхаю я. — Мало ли что Разрушители выдумали. Но нам сюда, в Звездную дорожку.

— Ты здорово читаешь, Томмо, — говорит Лу. — Тебя Айк выучил?

Томмо пожимает плечами. Его жизнь разрубили надвое — до Айка и после Айка. Про жизнь после Айка он говорит, а про жизнь до Айка ни слова не скажет. Ни за что. Похоже, читать он научился в жизни до Айка.

— Ну что, пойдем посмотрим, где тут этот Пегполет, — говорю я и решительно вхожу под арку.

Мы входим в ворота. Нас много, целая толпа — восемь человек, кони, краденая рыжая лошадка, мул Бин, волкодав и нахохленный ворон. Нерон сидит у меня на плече. Он всю дорогу у меня с рук не сходит, никого к себе не подпускает, клюется, ерошит перья, злобно каркает.

Эмми ойкает.

Перед нами простирается свалка. Я такой никогда прежде не видела. Повсюду высятся груды металла, между ними тропки проложены. Кое-где стоят хижины-развалюхи. Позади двора виднеется поросший травой холм с плоской вершиной. А перед ним — здоровая куча хлама. К ней притулился сарайчик, сложенный из всякого барахольного мусора — железных дверей, покрышек, покореженных листов металла, бочек, досок и бревен. На чем оно все держится и почему не разваливается — непонятно. От сарайчика по свалке тянется паутина деревянных и веревочных лесенок. С них свисают канаты и цепи, на которых болтаются ведра и качели. Повсюду проложены желоба и настилы, установлены кадки, развешаны сети. Там и сям разбросаны колеса, утыканные флажками. На бечевках сушатся обтрепанные одежки. И, куда ни глянь, в клетках сидят сотни певчих птах. Над двором разносится их щебет. Нерон каркает, здоровается со своей родней.

Молли удивленно качает головой:

— Надо же! А я думала, хуже «Гиблого дела» не придумаешь.

— Ну и где здесь Пегполет искать? — спрашивает Эш. — И вообще, что это за имя такое?

Из-за груды хлама выходит верблюд. Костлявая блохастая дохлятина с обвисшим горбом.

— Эй, гляньте, кто пришел! — кричит Эмми.

— Божемой, — вздыхает Лу. — Я уж и думать про него забыл.

Верблюда зовут Моисей. Он нас с самого начала возненавидел. Пятикратный победитель ежегодных верблюжьих бегов в Пиллавалла. Он долго у Слима в упряжке ходил, Космический Компендиляриум по дорогам таскал. Его пришлось оставить, когда мы в Девятый сектор отправились, там верблюдов не водится. И стал Моисей возить Пегполетову телегу. После этого Слим всю ночь за Моисеем убивался, целую флягу ржаного виски выпил и грустные песни распевал, про верблюдов и про дружбу. Нам пришлось притвориться, что мы его грусть разделяем, но втихую все обрадовались, что избавились от злобной плюющейся скотины.

Вот и теперь Моисей глядит на нас недобро.

— Мрачный он какой-то, — замечает Крид. — Может, на нас сердится?

— Глупости, — говорю я. — Привет, Моисей.

Верблюд яростно ревет и бросается на нас.

— Еще как сердится! — визжит Эмми.

Мы разбегаемся кто куда. И тут с неба прямо нам на головы падает здоровенная птица. Нет, не птица, летучая машина. Но не самолет Разрушителей, а самодельный двухколесный самокат с железными крыльями и двумя вертушками — сверху и позади. Тощий летун в очках и шлеме дергает всякие рычаги.

— Берегись! — кричу я.

Моисей несется прочь, мы отскакиваем в стороны. Уф, вовремя успели. Крылатый самокат на полной скорости врезается в груду хлама и разваливается на части. Повсюду летят обломки. Грохот стоит такой, что его на Луне слышно. Когда все стихает, мы выбираемся из укрытий, отряхиваем мусор с одежды. Бин встревоженно мычит, Моисей ревет, Нерон каркает и кругами летает над головой.

— Добро пожаловать в Звездную дорожку, — бормочет Крид.

— Целы? — спрашиваю я.

Все кивают.

А летуну хоть бы что. Очки на носу, шлем съехал набок. Летун озабоченно бормочет себе под нос, осматривает обломки своего самоката. А чего там осматривать? Разбито вдребезги, на мелкие кусочки. И тут я замечаю, что вся груда сложена из остатков летающих машин — крылья, колеса и прочие приспособления. Наверное, они всегда сюда падают.

— А, так вот почему Пегполет… Пег Полет, — говорит Эш. — Теперь понятно.

— Эй, вы как там? — окликаю я летуна. — Мы приятели Слима.

Летун вытаскивает из кучи обломков вертушку, спускается с груды хлама, ворчит. Может, он меня не слышал? Уши заложило — от падения и от старости? Бегу за ним, виляю между мусорных куч. Следопыт, Нерон и Эмми пускаются за мной. Догоняем летуна, идем рядом.

— Простите, вы Пег Полет? Я…

— Слышу, слышу, ты Ангел Смерти, мне Слим про тебя рассказывал, — говорит она. — А теперь заткнись.

Божемой! Пег Полет — не он, а она. Тощая жилистая старуха с обвислой морщинистой кожей. Складки на длинной шее, как у стервятника, плечи узкие. Штаны разодраны в лохмотья, лоскуты трепещут, как перья.

— Ох, прошу прощения, что потревожили, — говорю я. — Слим скоро приедет. Он следом за нами собирался. Сказал, что вы нам разрешите…

Пег не отвечает, быстро карабкается по шаткой лесенке, бормочет себе под нос:

— Итак, начни все сначала, шаг за шагом. Недоумок, основы не забывай!

Мы с Эм взбираемся по лесенке следом. Мой волкодав сидит внизу, лает и поскуливает.

Пег не обращает на нас внимания, перебирается через завал по подвесным мосткам к своей лачуге. Мы устремляемся за ней, но дело это опасное — мостки ненадежные, веревки ветхие, вот-вот оборвутся.

— Простите, миз Пег, — продолжаю я. — Если можно, мы тут ненадолго задержимся. Честное слово, мы вас не побеспокоим.

— Простите-извините, честное слово… — бормочет Пег, сжимает под мышкой вертушку, свободной рукой рассеянно машет у виска. Птицы в клетках громко щебечут, хлопают крыльями. — Не волнуйтесь, птички мои, недолго уж ждать осталось!

Она ныряет в открытую дверь лачуги, бросает вертушку на скамью, заваленную хламом.

— Тихо! — кричит она на нас и что-то царапает на стене кусочком мела. — Воздушный поток, грузоподъемность, опора, вертикальная тяга… Шаг за шагом, с самого начала. Основы воздухоплавания, недоумок!

— Миз Пег, мы будем премного благодарны, если вы… — начинаю я и удивленно замолкаю.

На стене возникает рисунок вертушки, четкий и точный. Кто б мог подумать, что безумная старуха так умеет?

— Миз Пег, а ваши машины далеко летают? — спрашиваю я.

Она не отвечает, занятая своим делом. Нерон сунулся за нами следом. Он все еще осторожничает, но ему любопытно. В лачуге, как и во дворе, кучами свален всякий хлам. Но здесь чувствуется порядок. Кадки и ящики полны всяких частей от летающих машин. Стены покрыты рисунками. Похоже, эта хижина — самый центр всех остальных построек. От нее ветвятся проходы и лестницы к другим сарайчикам. В окошки льется солнечный свет. Все покрыто толстым слоем пыли. Посреди комнаты стоит кресло-качалка, в углу — ржавая плита, затянутая паутиной.

На скамье валяется бойцовский доспех. Беру наручья, кожаную куртку, стряхиваю с них пыль. Они древние, от Разрушителей остались, гладкие и мягкие, но прочные. Темно-коричневая кожа утыкана ржавыми железными пластинами. Блестят медные застежки. Подкладка толстая, жесткая. Похоже, стрелой не пробьешь. Наручье мне впору, защищает руку от локтя до запястья. Хорошая штука.

— Миз Пег, вы что за доспех хотите? — спрашиваю я.

— Не продается, — отвечает она и продолжает рисовать на стене.

Я вздыхаю, кладу доспех на скамью.

— Да твое это, твое. Для тебя делалось, для тебя и храню. Надевай, — говорит Пег.

Я недоуменно смотрю ей в спину, морщу лоб. Старуха из ума выжила, не иначе.

— Спасибо, — говорю я.

Надеваю куртку, прилаживаю наручья, застегиваю пряжки. И правда, как по мне сделано.

Эмми молчит, присела на корточки у стола, завороженно глядит на птичью клетку, маленькую, в два кулака. Прутья так вычурно свиты, что и не скажешь — железо. Там и листья, и цветы, и плоды разные. Следы краски на них еще остались. Ох, красота! Как же жили люди, что такие чудеса делали? И зачем?

Нерон подлетает к столу, садится. Вертит головой, рассматривает птичку в клетке. Хрипло каркает, тихонько стучит клювом по прутьям.

— Нерон, ш-ш-ш! — говорит Эмми. — Не видишь, спит она.

— Разбуди ее, пора уж, — ворчит Пег. — Там ключ. Без ключа нет песни.

Она бросает мел, вытирает руки о штаны, подходит к столу, нащупывает тощими корявыми пальцами ключ, спрятанный сбоку. Тихо щелкает пружина. Слышится негромкий перезвон. Зяблик в клетке разевает клюв, приподнимается, покачивается на жердочке, машет хвостиком. Когда песенка заканчивается, птичка закрывает клюв, опускается на место, замирает. До следующего поворота ключа.

— Ой, а пусть она еще споет, — просит Эмми.

— Пожалуйста, — строго напоминаю я.

— Ой, простите. Пожалуйста, — повторяет Эмми.

Пег досадливо отмахивается, мол, сама заводи. Эмми поворачивает ключ. Песенка тихонько крадется по пыльной комнате.

— Миз Пег, вы бы отпустили птиц из клеток, — говорю я.

— Да скоро уж, скоро, — отвечает Пег. — Мы все вместе улетим.

В дверном проеме возникает чья-то тень.

— Слим приехал, — объявляет Томмо.

* * *

Слим негромко рассказывает мне новости. По пути сюда он в трех местах останавливался — на Ивовом ручье зуб рвал, потом нарыв на шее вскрыл, а потом такую мерзкую болячку лечил, что и говорить неудобно. Он порывается сообщить мне подробности, но я его останавливаю и спрашиваю, что он еще узнал.

Все говорят одно и то же. Мол, слышали от соседей, а те от своих соседей, что тень Ангела Смерти бродит по Новому Эдему, козни чинит. Призрак появляется каждую ночь, как звездопад начинается. И прошлой ночью ее видели. И позапрошлой тоже. Ангел Смерти носится по дорогам со своим волкодавом и вороном, мстит за свою погибель любому, кто ей на пути встретится. Все встревожены, не знают, к чему бы это. Боятся, что беда грядет.

Только я по дорогам не езжу. И меня никто не видел. Как приходит звездопад, так все знамения начинают видеть. Призраков и теней. Сегодня ночью расскажу все это Джеку.

* * *

Хорошо, что в Звездной дорожке не только хлам есть. На задворках свалки обнаружился пруд с холодной чистой водой. К нему ведет тропка через огород. А у пруда растут тополя и кусты орешника. Моисей, Гермес и Бин обступили стволы, грызут кору. Тополиная кора для Гермеса любимое лакомство, он ради нее даже злобного верблюда стерпит.

Пег нам объяснила, как пруд отыскать, хотя сама, похоже, к воде давно не подходила. Воняет от нее до небес.

Марси стягивает с себя обтрепанную холщовую рубаху. На шее бледнеет след от рабского ошейника — Пег его мигом сняла, как Слим и обещал. Плечи Марси покрыты тонкой паутиной шрамов — там, где надсмотрщики ее плетьми охаживали. Она аккуратно складывает рубаху.

— Ох, спалила б ты ее, — говорю я.

— Спалю, — отвечает Марси. — Когда в Новом Эдеме рабов не останется, тогда и спалю. На здоровенном костре.

Она бредет по воде. Я швыряю ей мыло, стараюсь не глядеть на нее. Она такая тощая и измученная, что во мне вскипает красная ярость, пронзает до самого нутра. Это все Демало виноват. Вот что он вытворяет, прикрывает свои мерзкие дела красивыми словами. Марси в рабство попала. Таких, как она, много. У Слима был приятель, Билли Шесть. Тонтоны у него участок отобрали, а его самого приколотили штырем к столбу, как крысу. Мейв убили. Брэма убили. Вольных Ястребов в ночи перерезали и разбойников с Западной дороги.

— Ты людей убиваешь.

— И ты тоже. Вот только что убила. Жестокость пагубна, но без нее не обойтись. Можно сказать, это насущная необходимость. Ты ведь никого не жалела, когда уничтожила Город Надежды? Не мучилась, оттого что сожгла его дотла? Нет, мы с тобой похожи, Саба.

Я похожа на Демало? Как бы мне заглушить его голос внутри? Я все время его слышу. Он меня путает, с мысли сбивает. Румянец заливает мне щеки. Марси видит, как я краснею, но ничего не говорит. Она всегда все замечает, Марси.

— Купаться будешь? — спрашивает она.

— Я потом, если не возражаешь, — говорю я.

Она и это замечает, но молчит. Отскребает грязь с кожи, смывает рабство с себя. Я смачиваю разгоряченное лицо холодной водой. Вот если бы еще жаркие мысли остудить! Черпаю воду ладонями, пью. Живот подводит от голода.

Марси выходит из пруда, досуха вытирается чистой мешковиной.

— Ты о чем поговорить хотела? — спрашивает она.

— Как по-твоему, любовь — это слабое место? Лу так считает. Из-за Па. После смерти Ма он вконец ослаб.

Марси молчит, сразу не отвечает.

— Ну, это Лу так считает, — наконец произносит она. — А ты? Скажи мне, как по-твоему.

Я опускаю глаза, раздумываю над каждым словом.

— Я всякое видала, — говорю я. — Не только в других, в себе тоже. Когда я Лу выручать отправилась, любовь мне силы придавала. Иначе у меня ничего не вышло бы. Мы друг к другу крепко прикипели. Но любовь меня слабой тоже делала. Из-за этого я много неправильных поступков совершила. Но тут как посмотреть. В общем, любовь для меня — сила, не слабость.

— Хорошо сказано, — вздыхает Марси, закутывается в мешковину, садится рядом со мной.

Я поднимаю голову, встречаюсь с Марси взглядом.

— Помнишь, что ты мне у Кривого ручья сказала? — спрашиваю я. — Что Па искал ответы среди звезд, а ты ищешь ответы в том, что перед тобой, вокруг тебя или внутри тебя. Вот и скажи мне, что ты видишь. Как тебе Новый Эдем?

— Ох, ты непростые вопросы задаешь, — усмехается Марси и задумывается. — Как мне Новый Эдем? Так сразу и не ответить. С виду одно, а на деле — совсем другое. И поступки, и люди.

— Ну, это понятно, — говорю я.

— Знаешь, Новый Эдем кажется… ненастоящим, что ли.

— Ага, вот только шрамы у тебя самые настоящие.

— Нет, я не про это, — вздыхает Марси. — К примеру, молодые женщины, за которыми я в доме детства ухаживала. Представь себя на их месте. Тебя с родными разлучили или убили всех, может, даже у тебя на глазах. А ты жива, потому что Указующий путь тебя выбрал. Сделал тебя Управителем земли. Убедил тебя, обворожил. Запугал властью и жестокостью.

— Ну и что?

— Тебя отдают парню, которого ты совсем не знаешь, посылают вас возделывать землю и рожать детей для Нового Эдема. Если повезет, то ты ребеночка быстро заведешь. Только спутника своего ты не любишь, но выхода нет, ослушаться нельзя. Как такое вытерпеть?

Я вспоминаю Управителей, которых мы убили и похоронили у дороги в «Гиблое место». Илай и Миссури. Он ею помыкал, она его боялась. Ребеночка хотела завести побыстрее, чтобы в рабство не отдали. А серебряную цепочку сберегла, хотя памятки о семье в Новом Эдеме запрещены. Чтобы ничего о родных и близких не напоминало. Чтобы ты забыл, кто ты и откуда.

— Вот и скажи мне, вытерпишь ты такое? — спрашивает Марси.

— Ну да, ужасно, когда тебя выбирают, а твоих родных — нет. Я скучать без них буду, горевать. Только украдкой, иначе нельзя. И поговорить не с кем. Парня, которому меня в спутники отдадут, я возненавижу. Он злой, бьет меня, ругает. И спать с ним противно, но ребеночка нужно родить, иначе меня в рабство заберут. Страшно все это. И одиноко.

— Так оно и есть, — вздыхает Марси. — Знаешь, что я тебе скажу? Девчонки эти, как рожают, так всегда маму зовут. И твоя ма тоже свою маму звала. Вот и Управители эти такие же. Не хотят они, чтобы детей у них отбирали. Они, конечно, это скрывают, ведь Указующий путь лучше знает, как надо, на благо Нового Эдема и матери-Земли. Но правды не утаишь. Я по их глазам все понимала. Девчонки ночами плакали. А у кого слабый ребеночек рождался, так убивались, аж страшно. Они же знают, что с дитем случится. Слабых младенцев в лес уносят, оставляют там зверям. А кого зверь не унесет, тот от холода помрет. Одна на себя руки наложила от горя…

Я охаю.

— Об этом рассказывать запрещено, — говорит Марси. — Чтобы духом не падали. Молодые женщины — производители потомства, их утроба принадлежит Новому Эдему. Про чувства никто не задумывается. Девчонки обязаны детей рожать каждые два года.

— Каждые два года по ребеночку? — ужасаюсь я.

— Ага, — кивает Марси. — А если не родят, то их в рабство забирают. Парней никто не винит.

— А с ними как же? С парнями?

— Ну, они делают вид, что взрослые, — говорит Марси. — Не знаю, каково им своих детей не видеть. Но раз Демало сказал, что они избранники, Управители земли, то они из кожи вон лезут, притворяются изо всех сил, чтобы все вышло, как он велел.

Притворяются. Во мне снова дрожит тайная струнка. С виду одно, а на деле — совсем другое. И поступки, и люди. Все стараются, чтобы все вышло, как Демало велел.

— Вот что происходит в доме детства, — продолжает Марси. — А что в Эдемовом доме творится, мне неведомо. Знаю только, что как малышей от груди отлучают, так сразу туда отвозят.

В Эдемовом доме детей воспитывают на благо Нового Эдема. Ребятишек разлучают с семьей, а когда им исполняется четырнадцать лет, делают их Управителями земли. Указующий путь выбирает каждому спутника, чтобы плодили потомство и возделывали землю.

— А рабы… По большей части это те, кого тонтоны изловили, — объясняет Марси. — Но есть и Управители, которые провинились перед Указующим путь.

— Значит, сегодня они Управители, а завтра их в рабство? — уточняю я. — Это как же такое стерпеть?

— Не без труда, вот как, — усмехается Марси.

— А про тонтонов ты не забыла?

— Забудешь про них, как же!

— Если присмотреться, то Новый Эдем — совсем не то, чем кажется. Но на чем-то оно ведь все держится? Получается, что Указующий путь все верно задумал, новый мир построил?

— Ну это как сказать. Управителей кормят хорошо, женщины младенцев вынашивают. Говорят, урожайный год выдался.

Вспоминаю, что Демало мне сказал.

Я каждый день принимаю непростые решения. Помогаю тем, от кого больше всего толку, кто с умом пользуется доступными средствами. Я веду себя морально. Ответственно.

Мы с Марси умолкаем, сидим у пруда. Солнце греет ласково, не опаляет кожу. Я повторяю про себя одни и те же слова. Матери и дети. Отцы. Братья. Сестры. Семья. С виду одно, а на деле — другое. В общем, любовь — сила. Слабое место Демало. Наша сила.

Марси пристально смотрит на меня. С любопытством. Я протягиваю ей сложенную рубаху.

— Вот, держи пока, — говорю я. — Скоро уже костер разведешь.

* * *

Она сидит под скрюченным деревом. Эллис, мое солнце, моя Ма. На широкой равнине мы с ней сидим в одиночестве. В сумерках на краю мира. Облака висят низко. Ветер завывает высоко. Голые ветки и ствол сияют серебристо-белым светом.

У корней вырыта яма. Узкая, глубокая. Могила. Мы с Ма стоим на краю. Я знаю, что там, на дне. Мертвец в ржавой, рассеченной броне. Вытянулся во весь рост. Голова замотана темно-красным платком.

Золотая Эллис. Она давно нас покинула. Волосы желтые, как солнце. Глаза голубые, как небо. Душа яркая. Но потусторонняя тьма погасила ее свет. Она плывет. Меняется. Тает.

Бестелесные ноги ступают в могилу. Ма зовет меня. Пойдем со мной, там пусто. Я спускаюсь. В темную землю.

Потом — вода. Поднимается, захлестывает мне ноги. Нет, не вода. Кровь. Все прибывает и прибывает. Черная. Густая. Доходит до колен, до пояса, до подмышек. Давит на меня. Не вырваться. Я оскальзываюсь, захлебываюсь, тону. Нечем дышать…

Вздрагиваю и просыпаюсь. Хватаюсь за горло. Тяну, рву с себя…

— Саба, проснись! — встревоженно окликает меня Молли.

— Мне дышать нечем! — хриплю я.

— Ш-ш-ш, не бойся, вот, я его сняла. Саба, открой глаза. Сядь.

Она ласково гладит меня по руке. Я моргаю, щурюсь от яркого солнца. Ничего не понимаю. Вернулась к жизни из тьмы сновидений. Молли сидит рядом, держит в руках красный платок.

Я отодвигаюсь подальше.

— Ох, убери его!

— Успокойся, все хорошо. Вот, уже убрала. — Она прячет платок за спиной. — Ты в нем запуталась во сне.

Сердце колотится часто-часто, стучит как погремушка.

— Он у меня в котомке лежал, на самом дне, — говорю я. — Откуда он у тебя?

— Мне Эмми дала, — отвечает Молли. — Марси сказала, что ты у пруда уснула, вот я и пришла тебя накрыть, чтобы солнечный удар не случился.

Я тупо гляжу на нее.

— Некогда мне спать, — бурчу я.

Я устала до смерти. Голова тяжелая. Все тело затекло, словно меня камнями заложили.

— Извини, — говорит Молли. — Не хотела тебя тревожить.

— Нет, хорошо, что ты меня разбудила. Мне подумать надо. Столько дел…

— Слушай, ты совсем спать перестала. Вымоталась. Тебе надо отдохнуть, иначе толку не будет. Ложись. Вот, возьми, прикройся.

Молли снимает шарф с головы, протягивает мне. От шарфа пахнет розовым маслом, которым Молли мажет волосы. Она встряхивает кудрями. Я отвожу глаза, стараюсь не смотреть на клеймо. На высоком лбу выжжена буква «Ш». Молли замечает мое смущение, усмехается:

— Ничего страшного. Боевую рану полезно иногда проветрить.

— Как ты можешь про это шутить? — вздыхаю я.

— А что делать? Всю жизнь плакать, что ли? Не желаю прослыть Многострадальной Молли.

— Ох, после всего, что с тобой случилось. И Грейси, и Айк, и… Как ты все это терпишь?

— Ну и что? У тебя вон тоже шрамы. Боевые ранения. Главное — я выжила. А шрам напоминает мне, зачем я с вами. Зачем все это делаю. Как погляжу в зеркало, так и вспомню. Нет, у меня и других причин хватает. Айк. И Джек… — Она осекается, смотрит на меня. — Ты о нем никогда не говоришь. Даже имени не упоминаешь. Нет, я понимаю, тебе с другими надо осторожничать, но со мной-то… — В глазах ее мелькает обида. — Я знаю, с Джеком трудно… было трудно. И между вами все запутано было. Может, ты к нему сильного чувства не испытывала, не так, как он к тебе… Ох, в твои сердечные дела я не лезу. С любовью просто не бывает. Я просто хотела… понимаешь, мне очень надо о нем поговорить. С тобой. Вот и все.

Я молчу. Не поднимаю глаз. Горячая краска заливает щеки. Вспоминаю, что Молли знает одну мою тайну. Знает, что Джек у меня не первый. Хорошо, что ей неведомо, кто был первый. Она нипочем не догадается, что это Демало.

— Знаешь, я никогда не думала, что Джек помрет. Вот ни разу, — вздыхает Молли. — Он вечно в переделки попадал, но чтобы до смерти… А еще Джек Грейси помнил. Про нее больше никто не помнил, только он и я.

Ее голос дрожит. По щекам катятся слезы. Она лезет в карман, достает чистый лоскуток.

— Ох, прости, — всхлипывает она.

Как я себя ненавижу! Ну почему вечно приходится всем врать?! Хуже всего врать Молли про Джека. Нам с ним из-за этого очень стыдно. Прямо до боли. Но врать необходимо, без этого сейчас никак. А Молли — его лучший друг, она по нему горюет. Верит, что он помер. Только тайну раскрыть ей нельзя. Если кто-то еще узнает, беды не оберешься. Тайну Джека можно выдать случайным взглядом. Я свою жизнь Вольным Ястребам доверяю, но жизнью Джека рисковать не хочу.

Если честно, то я даже имени его не упоминаю, потому что боюсь проговориться ненароком. Мне так хочется рассказать все Молли — и про Джека, и даже про Демало. Выложить все начистоту. Во всем мире одна Молли меня поймет, поможет мне во всем разобраться. Объяснит, что между нами происходит. Я хочу, чтобы она была моим другом. Я хочу быть ее другом. Но сейчас не время. Нельзя.

Молли утирает глаза своим дурацким лоскутком, сморкается.

— Прости, я вообще-то не плачу, — говорит она. — Ну, я пойду. Крид меня наверняка обыскался, все извиняется за свое прошлое поведение. Он такой, ни в чем меры не понимает. Не знаю, что на него подействовало — моя пощечина или твои слова, — но он раскаялся. В любви больше не признается, замуж не зовет. Мне это даже нравится, только ты ему не говори.

Она встает, отряхивает травинки с юбки. Надеется, что я попрошу ее остаться, поговорить о Джеке. Я молчу, хотя сердце у меня рвется на части.

Молли разглядывает красный платок.

— Жаль, что тебе не нравится, — вздыхает она. — Тебе цвет к лицу.

— Не умею я платки носить. Особенно этот, — отвечаю я.

Что правда, то правда, хотя и дурацкое объяснение. А как еще объяснить, что меня так напугало?

— Кто бы подумал, что Ангел Смерти платка боится, — улыбается Молли. — Не волнуйся, я твою тайну сохраню.

И то хорошо. Как объяснить то, чего я сама не понимаю? Кроваво-красный платок Ауриэль Тай прокрался в мои сны, едва мы с ней встретились. Он всегда обмотан вокруг головы поверженного воина в могиле. У мертвеца лицо Лу. Или Джека. Или Демало. В лагере у Змеиной реки, когда мы с Ауриэль прощались, она в этот платок куталась. А потом я его обнаружила у себя в котомке. Невозможно. Невероятно. Много дней спустя. Через много лиг. Платок Ауриэль. Даже ее волосок к нему пристал — длинный, цвета бледного огня.

— Саба? — Молли удивленно щурит глаза. — Знаешь, если он тебе не нравится, я его себе заберу.

— Нет, — вздыхаю я. — Мой это платок. Ладно, потом увидимся.

Молли улыбается, машет мне рукой и послушно уходит. Мне больно и стыдно. Я ее незаслуженно обидела, а она все такая же ласковая.

Я гляжу на платок. Не знаю почему, но он мой.

* * *

Сворачиваюсь клубочком на траве у пруда, подкладываю под голову Моллин шарф. От него пахнет розами. Нерон устраивается на красном платке.

Падаю в сон и тут же выпадаю из него. Вздрагиваю, просыпаюсь. Как будто срываюсь с обрыва. И так раз за разом. Сердце екает, частит. Мрачные сны окружают меня, ловят в свои темные сети, запутывают. И так раз за разом.

Я на холме, над мостом. Ночью. Управители в телеге. Молодая женщина. Ее лицо. Ее улыбка. Платочек в горох на шее. Грохот взрыва, крики, кровь дождем льется с неба.

Голос Марси. Отдают тебя парню, которого ты совсем не знаешь. Ты заводишь ребеночка с парнем, которого совсем не знаешь.

Я и Демало. В пруду над мостом. Мы в воде. Он сжимает меня в объятиях. Мы качаемся под водой, кружимся. Над нами сияет солнце. Белая рубаха Демало раздувается. Его голос. Подумай. Ребенок. Наш с тобой ребенок.

От каждого его поцелуя, от каждого касания из меня льется кровь. Струей. Потоком. Вода краснеет. Меня тянут вниз чьи-то руки. Вниз, под воду, в темную бездонную глубину.

Я погружаюсь все глубже. Голос Молли. Колыбельная. Спи, моя радость, усни.

Из темноты возникают пряди волос, тянутся ко мне. Длинные светлые мамины волосы. Колышутся, будто водоросли. Обматываются вокруг меня. Потом появляется она, тень-призрак, моя мертвая бело-туманная Ма, обнимает меня и тянет вниз. Все глубже и глубже.

Спи, моя радость, усни…

Из меня льется кровь. Я тону. Я уплываю в черноту.

Вздрагиваю и просыпаюсь. Резко сажусь. С такими снами не выспишься. От вечерней прохлады по коже бегут мурашки. Ветер переменился, дует с востока, сметает остатки душного знойного дня в ночную тьму.

Кое-как заворачиваю Нерона в красный платок. Мой ворон недовольно каркает, вырывается и улетает. Я иду быстро, стряхиваю остатки сна. Может, они меня не догонят. Увожу Гермеса из тополиной рощицы, ночью поскачу на встречу с Джеком.

Гомон птиц в клетках звучит все громче. Со свалки раздается музыка — сначала тихо, потом все громче и громче. Иду на звук, разбираю протяжную печальную мелодию. Кто-то ловко играет на струннике. Пег, наверное. Никто из наших так не умеет. Вкусно пахнет жареным мясом. Рот наполняется слюной. Слышны взрывы смеха.

Музыка, запахи и голоса вырываются через открытую дверь сарайчика. Рядом во дворе догорает костер. На вертеле пусто, угли остывают. Следопыт шастает между грудами хлама, охраняет друзей. Поднимает голову, приветственно машет нам хвостом и бежит дальше, что-то вынюхивает.

Мы с Нероном входим в лачугу. Камышовые факелы на стенах расплескивают круги тусклого света над пыльными завалами мусора. Посередине комнаты расчистили место. Пег водит смычком по струннику, извлекает из его нутра грустные звуки. Крид восторженно мотает головой и подыгрывает ей на гармошке. Молли, Слим и Марси устроились где придется, на бочках и кадках. Они пытаются есть, но им мешает Эмми, носится вокруг, подпрыгивает, громко цокает языком. Все улыбаются и кивают ей. Вот недоумки. Она от их похвалы только сильнее заводится, ни за что не остановится, пока от усталости не упадет. Если раньше до смерти всех не уморит. Эш и Томмо про это знают, на Эмми не глядят, уткнули носы в плошки и сосредоточенно жуют.

Лу сидит у самой двери, держит в руке жестяную плошку, лениво ковыряет остатки богатого ужина. Раз ковыряет, значит, не меньше трех порций добавки проглотил. На столе красуется жирный сурок, зажаренный до золотистой хрустящей корочки, отварные клубни лилии с луком, крапивные лепешки… Я привыкла к простой еде, мы живем по-походному, а тут чего только не наготовили! Нерон слетает к столу.

— Брысь! — кричит на него Лу.

Поздно спохватился. Нерон вызывающе каркает и усаживается высоко под потолок, на балку. В клюве у него здоровый кусок сурка.

— Чего это вы здесь собрались? — спрашиваю я с порога. — И что с Эмми случилось? Вон как пляшет!

Лу оборачивается ко мне.

— А, вот ты где! Это Молли день рождения устроила. Расстаралась.

— У Молли день рождения?

— Скажешь тоже! У Эмми. Ей десять лет исполнилось.

— Сегодня?

— В прошлом месяце, — укоризненно напоминает Лу. — А ты забыла. Плохая из тебя сестра.

— Божемой, десять лет! А ты и сам хорош, братец. Тоже ведь забыл. Почему ты меня раньше не позвал? Кстати, у тебя жиром все лицо перемазано.

— Тебе выспаться надо было… — Он утирает губы рукавом, прищуривается, оглядывает меня с головы до ног. — Вижу, ты и не спала вовсе. Вон какие круги под глазами! И вообще, ты такая же тощая и морщинистая, как старая Пег.

Я шлепаю его по руке.

— Ничего я не морщинистая! Это ты…

Он затыкает мне рот крапивной лепешкой, невинно моргает голубыми глазами, жует вареный клубенек.

— Ты что-то сказала? Не слышу… — ухмыляется Лу.

— Саба, Саба! — кричит Эмми, подбегает к нам, тянет меня за руки, подскакивает и вертится юлой.

Я торопливо жую лепешку, глотаю. Эмми едва не сбивает меня с ног.

— Молли мне подарила гребешок для волос, ее любимый. Если я буду волосы расчесывать каждый день, два раза, они будут такие же длинные и красивые, как у Молли. Я уже причесывала, заметно? Правда? А Крид огонь глотал, честное слово! Ох, жалко, ты не видела. А еще он вытащил у меня из уха волшебную пуговицу и подарил ее мне. Вот, погляди. А Эш подарила особенный ножичек, а Слим такое целебное ожерелье, оно защищает от ракиты и от карла с тиной…

— От скарлатины, — поправляет ее Лу.

— Мое ожерелье, я лучше знаю. Говорю, от карла с тиной, значит, так оно и есть, — тараторит Эмми. — А Марси обещала мне сшить новую рубаху, а еще мы будем плясать и…

— Эмми, — окликает ее Томмо. — Иди сюда!

Она вприпрыжку бежит к нему. Мы с Лу идем следом. Эмми с сияющими глазами останавливается перед Томмо. Он опускает пустую плошку на пол. Крид и Пег обрывают мелодию, смотрят во все глаза.

— Стой смирно, — велит Томмо. — Закрой глаза. Не подглядывай. Дай руку.

Эмми жмурится изо всех сил, вытягивает руки перед собой, раскрывает ладошки. Томмо достает из-за спины крохотную клетку с железной певчей птичкой и осторожно опускает на Эммину ладонь.

— Ну все, можешь глядеть, — говорит он.

Эмми открывает глаза, ахает. На секунду ее лицо загорается радостью. Потом Эмми ошарашенно смотрит на Томмо.

Все удивленно переглядываются, вскидывают брови, обмениваются недоуменными улыбками. Клетка с птичкой — редкостная вещь. А у Томмо в котомке ничего ценного, только медная пряжка.

— Ну и подарок! — вздыхаю я. — Дорогой, наверное. Ты что за него выменяла, Пег?

Она машет на меня смычком, мотает головой.

— Не твое дело, — ворчит она. — Парень предложил, я не отказалась. Ты в наши дела не лезь, не про тебя дадено.

— Томмо! — укоризненно шепчет Эмми. — Неужели ты… Да как ты мог…

Похоже, она знает, что именно он за клетку отдал. И ей это не нравится. А Томмо не нравится, как Эмми подарок приняла. Он хмурит брови, мрачнеет. Щеки краской заливаются.

— Томмо, ты зачем… — начинает Эмми и осекается.

— Да будет вам, — вмешивается Эш. — На что ты ее выменял?

Томмо сокрушенно глядит на Эмми. Она вызывающе смотрит на него, морщит личико от досады. Наступает долгое молчание. Нерон слетает на стол, нахально клюет мясо.

— Эмми, когда подарок дарят, то воспитанные люди его принимают и благодарят, — говорит Марси.

— Спасибо, — отчеканивает моя сестренка. — Это мой самый наилучший подарок.

Ни улыбки, ни поцелуя, ни объятий за самый наилучший подарок.

Пег начинает играть старый вальс. Марси собирает грязные плошки. Молли сгоняет Нерона со стола, ругает его, вором называет, а сама лакомые кусочки ему подсовывает.

— Как это у него вышло? — спрашивает Лу. — У него ж никогда ничего за душой не было. И в карманах тоже.

— Не знаю, — отвечаю я.

Эш бросается Томмо на выручку, хватает его за руку, тянет танцевать, наступает на ноги тяжелыми ботинками, громко отсчитывает раз-два-три, раз-два-три. Слим отвешивает Эмми церемонный поклон, приглашает ее на танец. Даром что толстяк, а плясать он умеет, кружит ее по комнате, будто плывет. Эмми на Томмо внимания не обращает, но понятно, что праздник для нее испорчен.

— Ты с ней поговорил, как я тебя просила? — спрашиваю я Лу.

— Ох, я забыл совсем, — морщится он. — Извини. Знаешь, сейчас не время. Давай пока оставим ее в покое.

— Как раз самое время, — настаиваю я. — Я сама с ней поговорю. Не волнуйся, я ласково. А за тобой должок. Ей все подарки подарили, кроме нас с тобой. Так что иди искать ей подарок.

— Так где ж я его возьму?

— Где хочешь. На свалке поройся, у Пег спроси, да мало ли. Я вон твое ожерелье на свалке нашла, и ничего. Красивое.

Лу трогает зеленое стеклянное колечко на кожаном шнурке — мой подарок брату на наш прошлогодний день рождения. Восемнадцатый. Смущенно глядит на меня.

— А может, я его…

— Только попробуй! Свинья неблагодарная, — ухмыляюсь я. — И свои запасные шнурки для ботинок тоже не смей ей дарить.

Он выходит во двор, зачем-то заглядывает в старую ржавую бочку. Надеется отыскать там подарок для десятилетней девчонки? Ну ничего, я что-нибудь придумаю, но сначала пусть Лу попыхтит.

Гляжу на Крида, киваю ему. Спустилась ночь, Криду пора со Следопытом в обход идти. Он вздыхает, отставляет гармошку в сторону и направляется ко мне. Пег наигрывает на струннике веселую мелодию, притопывает по доскам пола. Слим обессиленно стонет. Лу над ним сжалился, подхватывает Эмми, пускается с ней в пляс. Хороший все-таки у меня брат. Слим опускается на стул, вытирает пот со лба.

Крид упрямо выпячивает подбородок, подходит ко мне. Видно, что-то еще хочет сказать про мои недостатки. Я делаю шаг за порог, но останавливаю себя. Надо его как-то отвлечь. Некогда мне с ним разбираться, надо ехать к Плакучей воде, на встречу с Джеком.

Молли притопывает под музыку, помогает Марси убрать со стола. Крид протискивается мимо. Молли протягивает руку, трогает Крида за локоть. В глаза ему не глядит. В полутемном сарайчике трудно разглядеть, но мне не привиделось. Она сама потянулась, сама до Крида дотронулась. Наверное, решила, что никто не заметит.

Крид ошалело вздрагивает. Его будто подкосило крепким ударом. Он проходит мимо меня, не останавливается. Я гляжу на Молли. Она улыбается мне и что-то говорит Марси. Притворяется, что терпеть Крида не может. Что ж, она сама так однажды сказала.

В жизни бывает не только черное или белое. Все сложнее. Друзья, родные, любимые… Чем дольше я живу, тем меньше берусь судить наверняка. Особенно в сердечных делах.

Сколько тайн кругом! Эмми и Томмо, Молли и Крид… А сколько я еще не знаю? Ох, боюсь, слишком много…

— Эмми, иди сюда! — подзываю я сестренку.

Струнник Пег весело взвизгивает.

— Молли, помогай! — кричит Лу. — Нам двоих не хватает.

— Можно и сплясать, — отвечает она, взмахивает красными юбками и кружит в танце с Лу.

Эмми протискивается ко мне. Губы недовольно надуты, но на зов пришла.

— Чего?

— Ты мне не чегокай, взрослая уже. Десять лет, подумать только! Пойдем со мной, поможешь Гермеса оседлать.

* * *

Гермес видит, что я несу соломенную подстилку и уздечку, храпит и фыркает. Ветер гонит по темно-синему ночному небу сияющие белые облака. Погода меняется. Ночь будет холодной.

Эмми усаживается на гору ржавого железа. Нерон за нами летит, нацелился на Эммино лечебное ожерелье. Я приметила, как он себя теперь ведет — ко всем относится настороженно, кроме меня и Эмми. Остальных к себе не подпускает, особенно парней. Даже Лу, хотя Нерон его всю жизнь знает. Похоже, какой-то парень его поймал и в кроличью нору запихнул. Значит, правильно я думаю, что Демало кого-то из своих тонтонов подослал, хочет меня запугать, заставить сдаться.

— Не лезь, Нерон! — Эмми хватает ворона, усаживает к себе на колени. Голову втянула в плечи, глядит исподлобья, ждет выволочки. — Ты зачем меня позвала? Я маленькая, оседлать Гермеса не дотянусь, ты же знаешь.

— Правда? А я думала, ты большая, все-таки десять лет. Слушай, у меня для тебя особое дело есть. Сегодня я Нерона взять с собой не могу, оставляю его на твое попечение.

Эмми радостно смотрит на меня…

— Я с него глаз не спущу, вот честное слово! — восклицает она и обнимает Нерона. — Бедненький, как же тебе страшно было! И тот, другой ворон… его тоже жалко. Ты знаешь, кто это сделал? — спрашивает она меня. — Только не ври, я же вижу, что знаешь.

— Может, и знаю, — отвечаю я и прилаживаю подстилку на спину Гермеса.

— Ты за ним следом поедешь?

— Не твое дело. Не бойся, за мной не пропадет. Между прочим, Эмми, мне очень важно знать все, что происходит. Так что ты мне про все рассказывай, про самую мелкую мелочь, про всякий пустяк. Вот, например, на что Томмо твой подарок выменял?

Эмми сидит с несчастным видом, жалостно морщит личико. Что пересилит — дружба или долг?

— Не могу я тебе рассказать, — ноет она. — Это только для Томмо важно, больше ни для кого. А я кровную клятву дала, что никому не скажу. Никогда.

— Кровная клятва — это серьезно. Наверное, это очень важная тайна, — говорю я.

— Ага, только она для него важная. Честное слово, больше ни для кого.

— Ну, это мне решать, для кого важная, для кого нет. Признавайся, что он взамен отдал. Я же знаю, у него ничего ценного нет и не было.

— Много ты знаешь, — вздыхает она и крепко сжимает губы.

— Так, понятно. Значит, что-то он припрятал. Айк ему что-то передал?

— Не скажу, — упрямится Эмми. — Саба, я не со зла и не из вредности. Понимаешь, не могу я сказать. Я по правде поступаю. Вот смотри, Лу тебе всю жизнь свои тайны рассказывал, но ты же никогда никому не проговорилась, так?

Куда он от Па виски прятал, арбалет, нож… Я Лу кровную клятву дала, что не скажу, даже если Па его изобьет. Вот и не сказала. Ни разочка.

— Если клятву даешь, ее надо сдержать, — говорит Эмми. — Я у тебя такому выучилась. Ты всегда обещания выполняешь, что бы ни случилось. И я тоже. Можешь меня пытать, если хочешь, все равно не расскажу.

Она понарошку запирает губы на замок, ключ выбрасывает. Упрямо вздергивает подбородок. Так и хочется ее отшлепать! Сидит такая гордая, что мне аж смешно становится. Я надеваю уздечку на Гермеса.

— Ну, тогда я у Пег спрошу, — говорю я.

— Спроси, спроси. Только время даром потеряешь. Пег не проболтается, — отвечает Эмми.

— Не дерзи! Некогда мне загадки разгадывать. Дай мне честное слово, что это не важно. Поклянись! И забудем об этом. Только обещай мне про все остальное всегда рассказывать.

Она опускает Нерона на землю и подходит ко мне.

— Честное слово, клянусь! — Она протягивает мне руку, жмет ладонь.

— Эмми, понимаешь, нам надо знать, что на тебя можно положиться. Что ты нас не подведешь. А это значит, что приказы ты должна исполнять всегда. Беспрекословно. Оправдаешь наше доверие, будет тебе послабление. А до тех пор слушайся и не перечь.

— Ну прости меня. Мне очень стыдно, правда, что я на пост не пошла, когда ты сказала. Я так обрадовалась, что все вернулись… вела себя как маленькая. Я больше не буду. Я уже взрослая. Честное слово, вот увидишь.

— Ты теперь боец, Вольный Ястреб, — говорю я. — Твои товарищи погибли ради того, чтобы людям свободу дать. Я, ты и Лу — мы хорошо знаем, что такое рабство. Ты вон тоже в плен попала, и не один раз, а целых два. Тебя поймали и в Возрождение увезли.

Она смотрит на меня, не отводит глаз.

— Меня в цепи заковали. Как тебя в Городе Надежды.

— А ты вела себя как настоящий боец, — киваю я. — Ты моя сестра, тебе храбрости не занимать. Ты сильная и умная. Мы обязательно победим. Ради тех, кто жизнь отдал за свободу. Вот как наш Па. А еще кто?

— Мейв и Эпона, Айк и Брэм. Джек. Все Вольные Ястребы и разбойники в Темнолесье.

— Не забывай про них. Помни про наших друзей и про Па. Веди себя достойно.

— Ага, — обещает Эмми.

— Знаешь, мы с тобой очень похожи.

— Правда? — удивленно спрашивает она. — Это как?

— Мы обе сначала делаем, а потом думаем. Но чтобы добиться победы, надо сначала думать, а потом делать. Поэтому давай мы с тобой не будем горячиться. Будем поступать разумно. Как ты думаешь, сможем? И ты, и я?

— Да, сможем! И я тебя никогда-никогда не подведу. — Эмми крепко обнимает меня тонкими ручонками. — Саба, я тебя люблю больше всех на свете!

Меня пронзает горячее, пылкое чувство — любовь к сестренке. Даже удивительно, почему я так долго Эмми не принимала, отвергала родную кровь. Целую сестру в макушку.

— С днем рождения, — говорю я. — Ну иди, танцуй.

Эмми берет Нерона на руки, но уходить не торопится. Я проверяю сбрую Гермеса, а сестренка толчется рядом, поправляет ремень, подтягивает штаны. Похоже, хочет что-то сказать. Пег выводит на струннике какую-то песню, все запевают, Слим громче всех.

— Ты все веселье пропустишь, — говорю я Эмми.

Надеваю кожаную куртку, туго затягиваю ремешки.

— Ауриэль, наверное, к Большой воде поехала. Вместе с Мег и Лилит… и всеми, кто из Нового Эдема сбежал… — неуверенно начинает Эмми.

Я прилаживаю наручья, застегиваю по три пряжки на каждом.

— Год к зиме клонится, — говорю я. — Им через горы путь лежит, караван зимой не пройдет. Они до весны у Змеиной реки останутся. А что это ты про Ауриэль вспомнила?

— Да так… — Эмми уклончиво пожимает плечами. — Она мне нравится.

Чего-то она недоговаривает.

— Ага, — киваю я. — Ну ладно, утром увидимся. За Нероном приглядывай, глаз с него не спускай.

Я вспрыгиваю на Гермеса. Эмми хватает уздечку.

— Знаешь, когда я его нашла… Ну, Нерона… Я ничего не выдумывала, мне земля подсказала, — шепчет она и глядит на меня круглыми глазами, будто сова. Потом срывается с места и убегает в сарайчик, крепко прижимая Нерона к груди.

Я гляжу ей вслед. Эмми всегда была выдумщицей. Мечтательницей. Вечно ветер в голове свищет. То одно ей чудится, то другое. Лу это называет притворством. Иногда все это чушь, конечно, но иногда… В общем, непонятно мне все это.

Я понукаю Гермеса, и мы отправляемся в путь. Оставляем позади свет, тепло и веселье. Выезжаем из Звездной дорожки в холодную ночь. Едем к Плакучей воде, в самое сердце Нового Эдема. В бункер на холме. В комнату с белыми стенами, где Демало на рассвете чудеса показывает.

Не знаю, откуда у меня такая уверенность, что нам туда надо. Но чувство не проходит. Может, я тоже выдумщица.

* * *

Он только снял уздечку с гвоздя, как к дверям конюшни кто-то подошел. Он сразу уздечку на место повесил — осторожно, чтоб железо не звякнуло, — и вышел во двор, залитый лунным светом. У конюшни стояла Молли.

— Ох, напугал! — вздохнула она и прижала руку к груди. — Ты что здесь делаешь?

— Лошадей проверил.

Молли подошла к своей кобыле, Прю, погладила ей нос.

— А, Гермеса нет… Саба уже уехала на встречу с лазутчиком, — вздохнула она.

— Ага, — кивнул он и подавил досаду. Подумал: уходи поскорее.

Но Молли торопиться не стала. Заглянула кобыле в уши, погладила шею, окинула любопытным взглядом его куртку.

— Что, замерз?

Ну все, теперь ему Сабу не догнать. Зря он так замешкался. Упустил случай. Он скинул куртку и набросил на плечи Молли.

— Холодно, простудишься.

— Ах, какой ты вежливый, — улыбается Молли. От нее пахло летними розами.

От этого запаха, от ее улыбки и красоты его пробрала дрожь.

Он схватил Молли, притянул к себе, крепко сжал ее в объятиях и начал целовать — пылко, жадно.

Она высвободилась, приложила пальцы ему к губам.

— Нас увидят, — сказала она и тоже вздрогнула. — Божемой, что ты со мной делаешь! И всякий раз так. Просто неприлично.

— Ты сама меня научила.

Она нахмурилась.

— А не надо было, — вздохнула она. — Не надо было нам это начинать. Я и не хотела, если честно.

— Знаю, — кивнул он. — Я совсем еще мальчишка, это не любовь. Ты Айка любишь.

— Я хочу, чтобы у тебя было так же, как у нас с Айком, — жарко, сладко выдохнула Молли.

— Все у меня будет, — ответил он. — Мне надо знать, как женщину ублажить. А ты меня учишь. Вот и все.

Они долго смотрели друг на друга. На губах Молли заиграла улыбка.

— Ну что, начнем урок, — сказала она.

Взяла его за руку и увела в лес.