Глава 1

Первую ночь я спала плохо. В доме было чересчур тихо, а в голове, наоборот, слишком громко от теснившихся мыслей. Мне не хватало Релма и карточных партий с парнями. Мне не хватало свободы и ограничений больницы. Там я в каком-то смысле была самостоятельной.

Мы заехали за мороженым, а дома мать приготовила большой обед, без умолку выкладывая все, что я пропустила. Программу внедрили еще в трех штатах, Франция и Германия адаптируют собственные версии. Я не знала, как на это реагировать, поэтому молчала.

Утром, едва я открыла глаза, мать уже стояла у кровати с белой таблеткой, выписанной доктором Уоррен. Таблетка поможет мне выдержать длинный день, не напрягаясь. Я сидела за кухонным столом, а мать переворачивала на сковородке блины и напевала под нос песенку, которую я не могла вспомнить. Папа уже ушел на работу. Я сидела за маленьким круглым столом и смотрела на пустой стул, где раньше сидел Брэйди. Я почти ждала, что он вот-вот войдет в кухню и попросит глазированных хлопьев.

Но Брэйди мертв. Доктор Уоррен сказала, что его случайная смерть стала для меня психологической травмой, поэтому эти воспоминания пришлось стереть. Сейчас я даже не знаю, что произошло с моим братом. В памяти провал между его присутствием в жизни и уходом.

Ближе к концу терапии доктор Уоррен помогала мне последовательно выстроить воспоминания и заполняла пробелы. Она сказала, что наша семья была раздавлена смертью Брэйди, но раз меня вылечили, то с нами все в порядке. Я не помню время, когда с нами было не все в порядке, поэтому я только рада. Мне бы не хотелось лишиться семьи.

Мать, с лица которой не сходила улыбка, поставила передо мной тарелку с едой. Я поблагодарила, думая вовсе не о завтраке. Доктор Уоррен сказала, что в Самптер-Хай я никого не узнаю: школьные воспоминания в любом случае пришлось бы удалить как инфицированные.

Так что придется начинать все сначала. Новая жизнь, новая я.

На крыльце уже ждал Кевин, назначенный мне хендлер, вежливый и почти добрый. Я ожидала неловкости, но он взял у меня школьный рюкзак и открыл дверцу машины, и я приписала нехорошие предчувствия путанице в мыслях, о которой предупреждала доктор Уоррен.

На вид Кевин был всего на пару лет старше меня, но по дороге в Самптер мы разговаривали мало. В голове плавал туман, я не могла сосредоточиться – видимо, действовала таблетка.

Белое здание Самптера показалось мне огромным, даже устрашающим. Кевин остановил машину на парковке за школой и сообщил по рации, что я приехала. Ученики шли мимо нас ко входу. Некоторые смеялись, другие шли одни, а я гадала, знала ли я их раньше. С ощущением дежавю я отвернулась, чувствуя себя неуютно.

– Тебе нехорошо? – спросил Кевин, внимательно глядя на меня. Его светлые брови сошлись на переносице. Я не знала, кому можно доверять и что тут настоящее, но, кроме Кевина, рядом никого не было.

– Мне тревожно, – сказала я. – Будто я… вот-вот рассыплюсь.

Лицо Кевина не изменилось.

– Это нормально. Ощущение исчезнет через пару недель. Сейчас твоя психика осваивается и восстанавливается. В результате лечения возникли промежутки между воспоминаниями, они-то и вызывают чувство опустошения. Но они вскоре заполнятся. Лекарство, которое ты принимаешь, облегчает переход к новому состоянию.

Его слова меня не успокоили, вызвав легкую грусть, но в груди будто плеснулась теплая волна.

– Ух ты. – Я схватилась за сердце.

– Это ингибитор, – сказал Кевин. – Подавляет страх. Прими-ка еще таблетку, прежде чем идти в класс.

Он достал из бардачка коробку, двумя пальцами вынул белую таблетку и протянул мне. Взяв таблетку, я молча рассматривала ее. Кевин подал мне бутылку воды.

– Значит, это ощущение уйдет? – переспросила я. Во мне боролись противоположные чувства, и я не знала, какие из эмоций мои, а какие вызваны лекарством.

– Да, – ответил Кевин. – Постепенно приспособишься.

Я снова посмотрела на других учеников, ощущая странную пустоту, зато они выглядят нормальными, даже счастливыми. Рано или поздно я тоже стану как они, когда рассеется проклятый туман. Не думая больше, я проглотила таблетку и покорно пошла за Кевином.

– Вот твое расписание, – сказал Кевин. – Тебе будет нелегко нагнать пропущенное, но учителя уже изменили учебный план, чтобы ликвидировать твое отставание. Я буду водить тебя из кабинета в кабинет и оставаться на уроках. – Кевин внимательно посмотрел на меня.

– Я немного растерялась, – призналась я, глубоко вздохнув. Сразу подействовала белая таблетка: мышцы расслабились, и меня затопило ощущение комфорта и довольства.

– Ты отлично держишься, – потрепал меня по плечу Кевин.

Я улыбнулась. Кевина вроде бы искренне заботило мое выздоровление, и это ободряло. Мне действительно требовалась поддержка.

Я пошла на первый урок. В классе было почти пусто. Сидевшая впереди блондинка поздоровалась. Я ответила улыбкой. Этот маленький эпизод подтвердил, что я хотя бы выгляжу нормально, пусть и мало что помню из прежней жизни.

– Я буду у той стены, если что, – предупредил Кевин, когда я присела за парту, и отошел к книжному шкафу. Оглядевшись, я обратила внимание на красочные плакаты на стенах. В прежней школе стены были белые. А еще здесь пахло ванилью. Ароматерапия? Держат нас в расслабленном состоянии?

На каждой парте лежал листок. Входя, ученики вяло бросали рюкзаки на пол и заполняли анкеты, передавая их на учительский стол. Я достала отточенный карандаш и посмотрела на типовой ежедневный самоанализ. Вопросы показались смутно знакомыми.

«За вчерашний день у вас возникало чувство одиночества или уныния?»

«Нет».

Я быстро заполнила остальные овалы, задержавшись на последнем.

«Были ли в вашей семье или среди знакомых случаи самоубийства?»

«Нет».

Помедлив, я взяла листок с ощущением, будто сделала что-то неправильно, и проглядела ответы, но не нашла ошибки. В класс вошла учительница, кивнув классу. При виде меня она улыбнулась.

– Слоун, – сказала она, – очень рада наконец с тобой познакомиться!

Все с любопытством обернулись. Переполняемая иррациональным счастьем, я подошла положить свой листок на стопку других. Учительница отчего-то взяла именно мою анкету и бегло просмотрела.

– Умница, – улыбнулась она и, отвернувшись к доске, начала писать.

Кевин привел меня в столовую и сам выбрал мне еду, сказав, что нужно поддерживать стабильный вес, притом что один из побочных эффектов лечения – снижение аппетита. После его слов я сообразила, что он прав: я уже забыла, когда в последний раз мне хотелось есть.

За столиком я сидела одна, посматривая вокруг. Кевин прислонился к стене, молча оглядывая кафетерий. Здесь были еще трое хендлеров, приглядывавших за своими подопечными. Доктор Уоррен предупреждала, что несколько недель помощник будет следовать за мной тенью и еще шесть недель наблюдать. Сейчас шел второй день после выписки.

– Можно к тебе?

Я вздрогнула. У стола остановилась та самая красивая блондинка, которую я видела на первом уроке.

– Конечно, – ответила я, но девушка уже уселась напротив.

– Я Лейси, – сказала она хрипловатым контральто звезды черно-белого кино и вытянула упаковку апельсиновых кексов из бумажного пакета. Я посмотрела на свою тарелку с большим бифштексом. – Тебя же Слоун зовут?

Видимо, у меня сделался удивленный вид, потому что девушка пожала плечами.

– Ты же новенькая, – пояснила она. – Мы ко всем вылеченным присматриваемся, когда они входят. Оцениваем, да или нет.

– Что – да или нет? – не поняла я.

– Помнят или нет. Рано или поздно один из нас что-нибудь вспомнит, и тогда вся система полетит к чертям. Я вообще анархистка, – широко улыбнулась девушка. Мне она понравилась неуемным темпераментом и бьющим через край жизнелюбием.

Лейси посмотрела на моего хендлера.

– Скоро за тобой перестанут ходить, – кивнула она на Кевина. – Если не облажаешься.

– В смысле? – Мне и в голову не приходило, что я могу все испортить или каковы будут последствия срыва – я же вылечилась. Но слушала с интересом, потому что Лейси тоже побывала в Программе и успешно адаптировалась после излечения. Может, она знает то, чего не знаю я.

– Я вернулась пятнадцать недель назад. – Она понизила голос и заправила за ухо светлую прядь. – Мне до сих пор не хватает воспоминаний, которые забрала Программа. Сперва было все равно, я радовалась, что вообще выжила, но сейчас начала задумываться. Представляешь, говорят, будто я хотела себя убить! – Лейси понизила голос до шепота, словно испугавшись. – Абсолютно невозможно. Я же… я самая уравновешенная среди всех моих знакомых. Тебе тоже говорили, что ты пыталась покончить с собой?

Я посмотрела на запястье. Бледная ниточка шрама еще оставалась.

– Сказали, что я сделала это.

– Ого!

Мы помолчали, упиваясь нашей общей тайной. Лейси пододвинула мне один из кексов.

– Намек номер один, – сказала она, откусывая от своего. – Бери ленч из дома и собирай его сама. Здесь в еду добавляют седативы.

Ощущение полного комфорта было подпорчено подозрениями Лейси. Я пожалела, что принимала белые таблетки; с ясной головой я бы поняла, паранойя у нее или нет. Я взяла апельсиновый кекс и разломила пополам, чтобы сперва вылизать белый крем. Остаток перемены мы держались нейтральных тем вроде учителей или музыки.

Прозвенел звонок. Лейси собрала обертки и сунула в пакет. Я не прикоснулась к еде на подносе, но не чувствовала себя голодной. Когда Кевин оторвался от стены и направился ко мне, Лейси заговорщически улыбнулась.

– Вечером заставь его отвезти тебя в Центр здоровья, – шепнула она. – Я там буду, захочешь – встретимся.

– Правда? – Я невольно улыбнулась. У меня появилась подруга, в обществе которой мне легче дышится. Это же нормально, если у человека друзья.

– В семь часов.

– Извините, – начал Кевин, подойдя. – Слоун, нам пора. – Он взял поднос, неодобрительно взглянув на меня при виде нетронутого обеда. Поддержав меня под локоть, он галантно помог мне подняться со стула. – Мисс Клэмат, – вежливо сказал он Лейси.

Она помахала с самым двусмысленным видом. Кевин с усмешкой покрутил головой, будто привыкнув к ее штучкам. Не успела я попрощаться, как Лейси вымелась из кафетерия и скрылась из виду. Кевин отпустил мой локоть.

– Я рад, что ты заводишь подруг, – сказал он. – Это очень полезно для полного выздоровления.

– А что такое Центр здоровья? – спросила я. – Можно мне туда сходить вечером?

– Центр здоровья был создан Программой для реабилитации после стационара. Там у тебя будет возможность пообщаться, в том числе с теми, кто не побывал в Программе, в спокойной обстановке и под профессиональным наблюдением. Если хочешь посмотреть, я думаю, это можно. Только не перенапрягайся – гиперстимуляция вредит восстановлению. Кстати… – Кевин достал из кармана коробочку и вынул белую таблетку. – Вот. А то ты с утра без лекарства, у тебя может начаться нервозность.

Я подумала, что будет, если не подчинюсь. Сочтут ли мой отказ срывом на вторые сутки после стационара? Я огляделась. Неужели другие исцеленные тоже ничего не понимали в первые дни? Вокруг все подхватывали рюкзаки и, бросив мусор в урну, шли на урок.

Поэтому я проглотила таблетку.

 

Глава 2

Хендлер высадил меня у дома, пообещав вернуться в полседьмого. Я сразу села за домашнее задание. Я чувствовала, что знаю ответы, но некоторые вопросы сбивали с толку, особенно по математике. Часть правил словно стерлись, я знала ответ лишь частично. В конце концов я не выдержала и с сердцем захлопнула учебник.

Я не удивилась, что специальный выпуск «Дэйтлайн» посвящен Программе: эта тема стала основной на телевидении. Даже MTV, всегда делавший упор на трэшевые реалити-шоу, крутил теперь бодренькие истории подростков, спасенных Программой. Может, Программа теперь спонсор телевидения, вяло подумала я.

На экране ведущий «Дэйтлайн» вошел в корпус стационара – того самого, где я лечилась. Я выпрямилась с бьющимся сердцем. В углу экрана куда-то метнулась медсестра Келл, и тут же коридор наполнился охранниками.

– Сюда нельзя, – сказал один, отводя камеру рукой. – Выйдите из здания.

Журналист продолжал спорить, но тут резко выключился звук. Экран стал черным. Я ждала, не зная, что случилось. Появился ведущий шоу, уже за столом, и покачал головой:

– Когда президента Программы Артура Причарда попросили прокомментировать ситуацию, он заявил: «Эффективность лечения по-прежнему стопроцентная, зависит от сохранения тайны наших пациентов. Любое вторжение способно поставить под угрозу частную жизнь несовершеннолетних, поэтому на сегодняшний день мы не можем комментировать лечение или разрешить свободный доступ в наши стационары».

Я выключила телевизор, пытаясь представить, что творилось в корпусе, когда туда пытались проникнуть журналисты. Крутились ли поблизости Шеп и Дерек? Мне наш корпус всегда казался абсолютно изолированным. Может быть, что-то начало меняться?

На секунду я испугалась. Если Программу закроют и измененными останемся только мы, что с нами будет? Мы превратимся в изгоев? Значит, с нами что-то не то? Мной овладела паника, но внутри плеснулась теплая волна, и я глубоко вздохнула. Страх отступил; я закрыла глаза и положила голову на диванную подушку.

Сидеть в знакомой гостиной было приятно, но меня не покидало ощущение, что я должна делать что-то совсем иное. Все вокруг было реальным и в то же время нет. Я с облегчением вздохнула, когда мать вернулась домой с продуктами, и помогла ей разбирать сумки, радуясь, что есть чем отвлечься.

– Ну что, как первый день в школе? – спросил за ужином папа. Его глаза блестели, он улыбался, жуя стейк. Родители смотрели на меня как на чудо, которого уже и не чаяли видеть, и ловили каждое слово.

– Хорошо, – отозвалась я. – Сперва немного боялась, но потом даже подружилась с девочкой.

Мама просияла и положила вилку и нож.

– Уже нашла подружку?

Они с отцом восторженно переглянулись. Видимо, раньше я была законченным лузером, раз родители сочли одну подружку сказочным успехом.

– Да, Лейси, – сказала я. – Мы вместе обедали.

Мать замолчала и сунула в рот большой кусок мяса. Я ждала вопросов, но она молчала. Я смотрела в тарелку. Возле стакана лежала белая таблетка. Мне не нравился туман в мыслях, поэтому я решила ее не пить.

– Сегодня мы с Лейси встречаемся в Центре здоровья, – тихо добавила я, отпив воды. – Хендлер сказал, что общение способствует выздоровлению.

– Согласен, – чересчур оживленно сказал отец. Меня кольнуло чувство… отставания. Будто я что-то упускаю. Родители вели себя странно. Или это я странная?

Я бы с радостью ушла к себе в комнату, но мать снова затараторила о Программе. Оказывается, в Великобритании из исцеленных уже набрали целый учебный класс. Она говорила с такой гордостью, будто прошедшие Программу автоматически становились элитой. Я кивала, напряженно пытаясь вспомнить жизнь до Программы, но в голове крутились только обрывки старых воспоминаний: как папа возил нас с Брэйди в кафе-мороженое или как мама шила костюмы для хэллоуина. От этой круговерти начало ломить виски, и я оставила попытки покопаться в памяти, испугавшись, что наврежу себе.

Доктор Уоррен самым серьезным образом предупреждала о бережном отношении к новообретенному здоровью, потому что гиперстимуляция способна нарушить мою реконструированную психику. С ее слов я знаю, что это может привести к психическому расстройству и неизлечимому психозу.

Но что, если она лгала?…

– Слоун, – перебила мои мысли мать, – ты ничего не ешь.

Перехватив ее обеспокоенный взгляд, я извинилась и отрезала кусочек стейка. Я едва смогла его проглотить, особенно ощутив несомненный меловой привкус. В памяти всплыли слова Лейси: «По-моему, нам в еду добавляют седативы».

Мать заговорила снова, а я вытерла рот салфеткой, незаметно выплюнув в нее стейк. Может, это паранойя, может, я теряю разум, но вместо того, чтобы сказать об этом, я спросила, можно ли мне подняться к себе и начать собираться для вечерней поездки.

У родителей сделался разочарованный вид, но мать тут же взяла себя в руки и напомнила мне убрать за собой тарелку.

– И не забудь принять таблетку, – добавила она, когда я пошла в кухню. Я быстро схватила таблетку и положила в рот.

Войдя в кухню, я выплюнула ее в раковину, сгребла туда же еду с тарелки, включила измельчитель и размолола все в труху.

Стоя перед зеркалом, я рассматривала себя. Прежняя одежда из шкафа исчезла, но появились вешалки новой, с ярлыками. Мне показалось странным, что родители избавились от моего гардероба. Неужели они решили, что старая футболка способна отправить меня в эмоциональный ступор? Или я одевалась в черное с ног до головы и густо подводила глаза? Не помню. Сейчас я выбрала розовую блузку на пуговичках, чересчур жесткую, на мой взгляд, и юбку цвета хаки. Я выглядела… до ужаса заурядно.

Взяв с зеркала щетку, я пригладила волосы, заправив пряди с одной стороны за ухо. Уже почти полседьмого, скоро подъедет Кевин. Во мне понемногу росло беспокойство. Что там, в Центре здоровья? Что подумают обо мне люди, не прошедшие Программу?

Я ведь отличаюсь от них.

Глубоко дыша, я присела на край кровати, стараясь успокоиться. Я уже жалела, что выбросила таблетку: ингибитор страха сейчас был бы кстати. Но напомнила себе, что хочу разобраться в происходящем и не сумею это сделать, если буду накачана лекарствами до полного отупения.

В дверь позвонили. Я еще раз взглянула в зеркало.

– Кто ты? – пробормотала я, ожидая внутреннего ответа. Но память молчала.

Не знаю, чего я ожидала от Центра здоровья, но точно не этого. Я думала, обстановка будет как в стационаре – стерильная и холодная, но здесь было людно, все болтали и смеялись. Я попыталась расслабиться, но Лейси нигде не было видно. Во мне плеснулась тревога, но я не подала виду. Не хватало, чтобы Кевин догадался, что таблетка отправилась в раковину.

– С чего начнем? – спросил он, жестом приглашая меня не стесняться. – Вон у настольного футбола есть свободные места.

– С удовольствием, – сказала я, опустив взгляд. Меня явно заметили, и от этого стало невероятно неловко. Похоже, к этому я еще не готова.

Мы с Кевином пробирались через толпу, и он бережно придерживал меня за локоть. Некоторые говорили мне «привет». У самого стола с футболом я услышала громкий смех и оглянулась, заметив на диване белокурый затылок и «конский хвост».

– Спасибо, – сказала я Кевину, осторожно отбирая руку. – Я пойду туда, – я показала на диван. Кевин кивнул и, к моему облегчению, отошел к стене, где стоял еще один хендлер, дав мне немного свободы.

– Вот и ты! – громко обрадовалась Лейси, вскакивая здороваться. На диване сидели два незнакомых парня. Я вежливо кивнула. Боже, ну почему я так нервничаю?

– Привет, – сказала я. Лейси оглядела меня с ног до головы и первым делом расстегнула две верхние пуговки на моей блузке.

– Слоун, это Эван, – с улыбкой показала она на брюнета. – А это Лиэм. Представляешь, – зашептала она мне на ухо, – Лиэм вообще в Программе не был, но у него нет депрессии, не бойся.

Я поглядела на рыжего кареглазого Лиэма, разглядывавшего меня с усмешкой. Мне стало неуютно.

– Присаживайся, Слоун, – сказал он, похлопав по дивану рядом с собой. – Приятно… познакомиться.

Я метнула взгляд на Лейси, но она уже уселась на колени Эвана, оживленно болтая, будто все абсолютно нормально и мы уже не первый раз сидим компанией. Я оглянулась, рассматривая комнату.

Помещение небольшое, но здесь весело – яркие цвета, смех, увлеченные игрой подростки. Большинство одеты вроде меня – аккуратно и довольно формально. Другие – в удобной одежде – озираются с квадратными глазами. Это те, что не были в Программе. Я встретилась взглядом с Кевином. Он кивнул, будто подтверждая, что в первый раз растеряться нормально, и я немного успокоилась.

Я вздрогнула, когда бедро Лиэма коснулось моего. В голове вихрем поднялись разные воспоминания; некоторые повторялись и становились ярче. Помню, как мы с братом жили в палатке у реки – вдвоем. Я чувствовала, что было что-то еще, но не успела толком подумать – Лиэм прижался ко мне плечом.

– Ты сколько пробыла в Программе? – спросил он.

Я почти оскорбилась – нехорошо, не принято сразу после знакомства лезть в душу, но списала ощущения на свою обостренную чувствительность.

– Шесть недель.

– И что с тобой делали? В мозгах копались?

А вот теперь я обиделась по-настоящему. Лиэм, должно быть, это заметил, потому что поспешил извиниться, с опаской посматривая на моего хендлера.

– Я не это хотел сказать, – заговорил он. – Просто я дружу с Эваном, а до Программы его не знал, вот мне и любопытно, насколько ты изменилась.

– Ну, я-то это как определю, а, Лиэм? – бросила я. Словечко «любопытно» заставило почувствовать себя обезьяной в зоопарке. Я встала и пошла прочь.

– Погоди, – сказала Лейси. – Ты куда?

Идти было некуда – я сейчас взвинчена и беспричинно расстроена. Кевин у стены болтал с другим хендлером, и я решила воспользоваться шансом.

– Здесь душно, – сказала я. – Пойду воздухом подышу.

Я сразу смешалась с толпой, чтобы Кевин не успел меня остановить. Не годится, чтобы он видел меня в таком состоянии, – сразу поймет, что я не пила таблетку. У меня была всего минута, чтобы собраться, а потом я попрошу Кевина отвезти меня домой. Мне просто нужно спокойно подумать.

Я выскользнула за дверь, в деревянное патио. Никого не увидев, я подошла к перилам и выдохнула, закрыв глаза. Впервые после возвращения домой я задыхалась от эмоций. Доктор Уоррен предупреждала об опасности гиперстимуляции. Тело словно взбунтовалось против меня. Я прижала ко лбу основание ладони, заставляя себя успокоиться. Никакой угрозы нет, это нормализуются беспорядочные после лечения эмоции. Эх, надо было принять белую таблетку…

За спиной открылась дверь. Я обернулась как ужаленная, ожидая увидеть Кевина, но это был Лиэм. Я замерла.

– Извини, – пожал он плечами. – Лейси сказала, ты рассердилась, и погнала меня извиняться.

Я смотрела на него, не понимая, как признание в том, что его погнали извиняться, доказывает искренность раскаяния.

– Ничего, – сказала я из вежливости.

Лиэм криво улыбнулся.

– Знаешь, я боялся, что ты теперь какая-нибудь зомби.

Я схватилась за перила.

– Что ты имеешь в виду?

Лиэм меня что, знал? Мы раньше дружили, а теперь я стою как дура и ничего не помню?

– Слушай, не психуй, ты мне проблем наделаешь!

Воровато оглядевшись, он отступил на шаг. По щеке у меня покатилась слеза.

– Перестань, – испугался он, указывая на слезу. – Что с тобой творится, черт? Если тебя такую увидят, нас обоих в Программу отправят!

– Не понимаю, – сказала я, вытирая лицо. – Ты со мной знаком, что ли?

– Нет, глупая ты! – огрызнулся он, пятясь к двери. – Не говори никому, что я сделал. И не подходи ко мне! Я уже сказал Эвану, что второй раз он меня сюда не затащит!

Я всем телом вздрагивала от поднимавшихся рыданий, когда от дальней стены патио кто-то отделился. Я впервые заметила, что там кто-то был. Подойдя, незнакомый парень прислонился плечом к стене у самой двери.

– Ты же не хотел хамить, – сказал он, смерив Лиэма взглядом. – А может, у тебя депрессия или что похуже?

– Не лезь, Джеймс. – Лиэм с опаской поглядывал на дверь, на пути к которой теперь стоял этот парень.

Тот приподнял бровь, услышав свое имя, но ничего не сказал и достал телефон, прокручивая пальцем список номеров.

– Пошлю-ка я им анонимное сообщение, – сказал он. – Предупрежу о твоем состоянии.

Лиэм побелел.

– Чувак, не надо, ты что! Я не болен. Нельзя же вот так…

– Отчего же нельзя? – с улыбкой спросил Джеймс. – Смотри – можно!

– Слушай, – в голосе Лиэма впервые зазвучало настоящее раскаяние, – ну проходили мы это уже! Я неприятностей не хочу, забирай ты ее себе на здоровье. – Лиэм развел руки, будто с готовностью отдавая меня незнакомому парню.

Я фыркнула, давая понять, что я не его девушка, чтобы мной распоряжаться.

– Я не сказал, что хочу ее. – Джеймс не отходил от стены. – Я всего лишь сделал тебе замечание.

Несколько секунд Лиэм недоверчиво смотрел то на меня, то на парня.

– А, ну да, – тихо сказал он. – Ты же тоже ни черта не помнишь.

И он почти в панике побежал к двери.

Джеймс с трудом сглотнул, но не показал вида, что его задели слова Лиэма. Не дожидаясь дальнейших угроз, Лиэм юркнул в дверь, не оглядываясь.

С бьющимся сердцем я повернулась поблагодарить Джеймса за то, что вступился за меня. Но он оттолкнулся от стены и тоже направился к двери.

– Спасибо, – сказала я ему вслед. Он на секунду остановился, уже взявшись за ручку, но не обернулся.

– Старайся не плакать, – проговорил он. – Если начнешь… – Он не закончил и тяжело вздохнул, но тут же открыл дверь и ушел, оставив меня в сгустившихся сумерках.

 

Глава 3

Немного успокоившись, я вернулась в Центр здоровья. Здесь было слишком громко, слишком оживленно. Диван опустел – Лиэм и Эван ушли. Кевин у стены тихо говорил с Лейси. Увидев меня, он сразу выпрямился и пошел ко мне.

Я сказала, что готова ехать, попрощалась с Лейси и пошла к выходу. Задыхаясь от толпы, стараясь не думать о том, что случилось в патио. В прежней жизни я, видимо, насолила этому Лиэму, раз он с такой злостью обозвал меня дурой.

Я проходила мимо парня из патио, Джеймса, но он не подал виду, что знает меня. Я хотела снова его поблагодарить, но Кевин меня уже нагнал и повел к выходу.

На парковке Кевин остановился у своего минивэна.

– Слоун, – сказал он тихо и встревоженно. – Тебе нехорошо?

Губы сами собой раскрылись для ответа. Я не хотела лгать, но боялась сказать правду. Возникла пауза. Кевин наморщил лоб.

– Слушай, – сказал он, – мне нельзя тебе это говорить, но так ты, наверное, станешь больше мне доверять. – Он помолчал, решая, как поступить. – Меня прикрепили к тебе по особой причине.

Вздрогнув, я подняла взгляд:

– По какой?

Кевин покачал головой:

– Ты что, не приняла таблетку? Откуда страх у тебя на лице?

– Что значит – особая причина? – повторила я.

– Майкл Релм просил за тобой присмотреть.

Я покачнулась.

– Релм? Но почему ты его послушался? Он же пациент, а ты…

– Я знаю Майкла довольно давно, – быстро сказал Кевин. – И он попросил об этом как об услуге. Он надеется, что когда ты поправишься, я смогу устроить вам свидание. – Кевин огляделся, будто боясь, что нас подслушают. До меня вдруг дошло, что он нарушает правила, а за это могут арестовать.

Он не ошибся – я действительно стала ему больше доверять.

– Спасибо, что сказал, – тихо отозвалась я. – Я рада буду увидеться с Релмом. Но он говорил, что придется подождать.

– Придется, – подтвердил Кевин, открывая пассажирскую дверцу. – Но через несколько недель ты будешь здорова. Только не… – он снова огляделся, – не выкинь какую-нибудь глупость. И что бы ни сделала, никому не рассказывай, иначе всех подведешь.

– Хорошо, – мне вдруг стало спокойнее. Зная, что Релм обо мне заботится, я почувствовала себя спокойнее. Мне его не хватало. Я не стану срываться, рискуя возможностью повидаться.

Мы сели в минивэн. Кевин завел мотор и оглянулся через плечо, выезжая задним ходом.

– Кевин, – попросила я. – Давай больше не будем сюда приезжать. Как-то тут противно.

Он улыбнулся и согласился, и мы уехали.

Утром Лейси ждала меня у класса. Кевин остановился у дверей, пока мы говорили. Лейси с извиняющимся видом пожала плечами.

– Я не знаю, что вчера произошло, – тихо говорила она. – Лиэм так ломанулся из Центра, что я решила – он повел себя как козел, и ты его послала. На него иногда находит.

– Ты тут ни при чем, – заверила я. – Его просто не научили себя вести.

Лейси кивнула и отступила к стене – мимо нас в класс прошли ученики.

– После Программы нелегко, – тихо сказала она. – Другие знают о нас больше, чем мы сами. Некому довериться. Одного этого хватит, чтобы… – Она замолчала и посмотрела на Кевина. – Ладно, пошли в класс.

Я пропустила Лейси вперед. Кевин занял свое место у дальней стены. Я оглядела класс: все казались довольными и расслабленными. Сегодня я снова не приняла таблетку, и туман в голове медленно рассеивался. Лейси оглянулась и сложила губы в улыбку. Она, в отличие от остальных, не накачана лекарствами. Неужели здесь только у нас с ней ясное сознание?

Заполняя анкету ежедневной самооценки, я солгала на первом же вопросе, потому что у меня было и чувство тревоги, и потрясение. Но я им никогда об этом не скажу.

На третьем уроке доска оказалась исписана математическими примерами. Присев, я вынула тетрадь и принялась строчить, надеясь разобраться хотя бы в одном. Математика превратилась для меня в огромный стресс. Я углубилась в вычисления, когда рядом скрипнул стул.

Я подняла голову и увидела Джеймса. При дневном свете он выглядел иначе – или это отсутствие лекарства позволяло четче воспринимать образы?

Светлый ежик волос, клетчатая рубашка с коротким рукавом и на пуговицах. Будто и не его рубашка. Она ему не подходит и не скрывает белых шрамов на бицепсе. Я видела, как Джеймс поглядывает на меня краем глаза, но он не повернул головы, а лег на парту и достал телефон – писать сообщения или играть, не знаю.

Во мне боролись странные, будоражащие эмоции. Мне хотелось прошептать «спасибо», но я уже благодарила его. Казалось, я должна что-то сказать, но тут вошла учительница и велела доставать учебники.

Я оставила пока примеры с доски и открыла учебник на нужной странице. Покосившись на Джеймса, я увидела, что он увлеченно набирает что-то в телефоне.

– Мистер Мерфи, – сказала учительница. – Вы не возражаете? – Она приподняла бровь.

Джеймс подчинился не сразу, и я испуганно обернулась к Кевину, ожидая, что парня сейчас выгонят из класса. Но Джеймс, ничего не сказав, опустил телефон в карман и открыл учебник на названной странице.

Миссис Кавалиер начала объяснять материал. Я старалась не глядеть вправо. Когда урок закончился, Джеймс первым оказался у дверей.

В столовой мне помахала Лейси, приглашая за свой столик. Кевин разрешил. Он больше не предлагал мне белых таблеток, и во мне зарождалась робкая уверенность, что больше они мне не понадобятся. Может, достаточно просто моего послушания? Дома таблетки регулярно отправлялись в измельчитель.

Сев напротив Лейси, я открыла бумажный пакет со своим завтраком. В отсутствие лекарств ко мне вернулся аппетит. Я стала есть сандвич, а Лейси достала свои кексы и пододвинула один мне.

– Эван сегодня со мной расстался, – непринужденно сообщила она. – Дескать, мои бунтарские замашки его пугают. Смехота, да и только, – сам-то дружит с Лиэмом, который вообще не побывал в Программе! Это называется нарываться на неприятности – они же все опасные параноики, эпидемию самоубийств распространяют! Лиэм с чего-то нас боится до обморока. Готова спорить, именно он посоветовал Эвану со мной порвать.

– Лиэм не нас боится, – вынимая кекс из пластиковой обертки и разламывая пополам, сказала я. – Его один парень малость припугнул. – Я вылизывала крем под вопросительным взглядом Лейси.

– Какой парень?

Я огляделась, ища его. Увидев Джеймса за столиком, я не сразу сказала Лейси. Он красив монументальной красотой, а глаза светло-голубые. Он пил молоко из пакета, глядя в окно. Интересно, почему он вчера меня выручил, а сегодня даже не смотрит в мою сторону? В эту секунду он повернул голову и перехватил мой взгляд, отчего я замерла.

Лейси засмеялась:

– Джеймс Мерфи.

– Что? – вздрогнула я.

– Ты пожираешь взглядом Джеймса Мерфи, мы с ним сидим на физике. Он немногословен, а если и открывает рот, то изрекает что-нибудь надменное или агрессивное.

Моим щекам стало жарко.

– Я не… – и я засмеялась. – Ладно, проехали. Ты с ним дружишь?

– Нет. – Лейси откусила от кекса. – По-моему, он здесь всех ненавидит. После перевода его то и дело таскали в кабинет врача. Я бы взяла его в свой план «Лейси против мира», да вот беда – непредсказуем, подлец. В конце концов к нему приставили аж двух хендлеров – от одного он все время смывался. Непонятно, почему его не отправят в стационар. Честь мундира… в смысле, честь халата берегут, что ли?

Она скомкала обертки, а я быстро доела ленч, не оглядываясь на Джеймса. Если даже Лейси его опасается, это о многом говорит. Надо потом спросить у Кевина.

– Погоди, – вспомнила Лейси. – Так это он напугал вчера Лиэма?

– Угу. – Мне почему-то не хотелось пускаться в подробности, словно что-то толкало защитить репутацию едва знакомого парня. В любом случае он меня выручил, и я не стала распространяться, что он угрожал Программой вполне здоровому Лиэму. За это и арестовать могут.

Глубоко в памяти что-то затеплилось, чего я не могла объяснить словами. Странное ощущение, без четкого смысла, не знаю, к чему его отнести. Секунду мне казалось, что я вот-вот вспомню, но в памяти отчего-то выскочила картинка, как мой брат сидит за столом и называет сочетания букв с дидактических карточек. Я заморгала.

– Ну, тогда я даже не знаю, – поразилась Лейси, ничего не заметив. – Может, он и не лошара. А ты вспомнила своего бойфренда? Эван был первым, кого я вспомнила, – прикинь, засада! Ну и наплевать, все равно он слишком активно совал язык мне в рот.

– Фу! – Я открыла банку диетической колы. – Мне это обязательно знать?

Лейси поставила локти на стол. Улыбка исчезла с ее губ.

– Не забывай, за тобой наблюдают. Нас мониторят постоянно, даже когда мы об этом не догадываемся.

По спине пробежала дрожь. Темные глаза Лейси были густо подведены синим карандашом. Стрелки получились те еще. Концы светлых волос аккуратно – почти комично – подвиты вверх. Мне вдруг пришло в голову, что раньше она одевалась не так, что это все напускное.

– И сейчас наблюдают? – прошептала я. Боже, паранойя у меня, что ли?

– Ну, жучков и камер здесь нет, но они следят, с кем мы общаемся, куда ходим. Выискивают признаки прежней болезни.

– А если найдут?

Лейси выпрямилась.

– Не знаю. Пока никто не сорвался.

Я опустила взгляд, подумав, что не хочу быть первой, кого отправят обратно в Программу. Вряд ли вынесу повторный курс лечения. Я чувствую себя прекрасно – немного растеряна, но не больна. У меня нет депрессии. Хотя, честно говоря, я не знаю, какова депрессия по ощущениям.

– Ладно. – Лейси вздохнула, возвращаясь к непринужденной болтовне. – Если хочешь, я могу познакомить тебя с Джеймсом.

Я покачала головой, борясь с напряжением, сковавшим плечи.

– Не стоит, он не мой тип.

– Откуда ты знаешь? – фыркнула Лейси. – Они ведь и тебе всю романтику стерли.

Она права, я ничего о себе не знаю. Даже был у меня бойфренд или нет.

– Может, тебе нравятся байкеры, – разошлась Лейси. – Или ботаники, – она хихикнула хриплым контральто. – Я тебе вот что скажу. Теперь, когда я могу встречаться с парнями, перепробую все тридцать три вкуса. Я ведь как чистый лист, будто заново родилась, причем снова девственницей.

– Что-нибудь из тридцати трех наверняка окажется невкусным, – сказала я. – Вдруг тебе попадется фисташковый крем?

– Этого я уже наелась, – улыбнулась Лейси.

Я снова засмеялась, качая головой.

– Ты расспрашивала кого-нибудь о своем прошлом? О том, с кем ты раньше встречалась?

При этих словах Лейси застыла.

– Расспрашивала. Родители чуть не умерли от моего вопроса, ни черта не сказали. А остальные не отвечают – боятся загреметь в Программу. Ты в курсе, что если кто-нибудь тебе скажет, кем ты была до Программы, им грозит арест или стационар за воздействие на вылеченного?

Новость меня встревожила. Получается, Программа полностью контролирует стороннее влияние?

– После напряженных переглядок родителей, – продолжала Лейси, – я пошарила в своей комнате в поисках фотографии или хоть поздравительной открытки. Ни клочка, ни обрывка. Может, оно и к лучшему. Что это были за отношения, если я пыталась покончить с собой?

Я не могла не признать ее справедливость.

– А мне бы все равно хотелось знать, – сказала я. – Странно: чужие о тебе знают, а ты сама – нет.

Лейси отодвинула пакет с ленчем и посмотрела на меня.

– Еще как странно, и, поверь, легче не становится. Но вокруг много больных. Мы с тобой уже не такие. Конечно, меня бесит, когда я чего-то не помню, зато я не пытаюсь резать себе вены. Программа эффективна, хорошо это или плохо.

На ее лице читались сожаление и грусть. Я покосилась на Кевина – не заметил ли он, как Лейси изменилась в лице. Он как раз наблюдал за нами и явно заметил.

– Я встречалась с парнем, пока была в Программе, – сказала я, не углубляясь в сложность наших отношений. Мне требовалась классная сплетня. На губах Лейси появилась улыбка:

– Да что ты? Скандал! Слоун, ты там любовь крутила?

– Нет, он мне просто друг. – Лейси разочарованно сморщила нос. – Но, – добавила я, – иногда я его целовала.

Загремел звонок, и я выпрямилась, радуясь, что отвлекла Лейси от мрачных мыслей. Она уже широко улыбалась.

– Мне пора, – сказала она, вставая. – Химичка устроит сцену за опоздание. Когда уже до нее дойдет, что я ненавижу химию и не собираюсь нагонять пропущенный материал? – Лейси вздохнула и помахала мне на прощание.

Минуту я обдумывала слова Лейси о постоянном наблюдении и что все боятся говорить нам, кем мы были раньше. Мне казалось, без лекарств я быстрее разберусь, что к чему, но все только запутывалось. К столу подошел Кевин.

– Ты наблюдаешь за мной, когда я не вижу? – тихо спросила я.

– Да.

Меня передернуло. Кожу закололо крошечными иголочками. Я чувствовала свою беспомощность.

– Но… – продолжал он, – на маленькие нарушения я смотрю сквозь пальцы. Например, как ты выходила из Центра здоровья, думая, что я не вижу.

– О! – Мне стало стыдно, но я убедилась, что Кевин вовсе не плохо ко мне относится. Если его послал Релм, ему можно верить. Нельзя же не доверять Релму.

 

Глава 4

Едва вернувшись из школы, я поднялась к себе и принялась искать. Комната выглядела почти так, как мне запомнилось, разве что стала почище. Я чувствовала – чего-то не хватает, но не знала, чего именно. Я открывала ящики, в шкафу отодвинула вешалки с новой одеждой, но не нашла ни единого намека на свое прошлое. Либо я была вообще никем, либо таким подарком, что в Программе сочли за лучшее стереть все.

Чертыхнувшись, я захлопнула ящик. Мне требовалось что-то, хоть что-нибудь, понять, какой я была раньше. Я медленно оглядывала комнату, соображая, не пропустила ли чего, когда мать позвала из кухни:

– Слоун! Ужинать!

Я пошла к двери, расстроенная, что не нашла даже завалявшейся фотографии. Здесь кто-то побывал и все выгреб. Больше всего меня беспокоило, как я дошла до такого, что меня пришлось отправлять в стационар. Сейчас это казалось немыслимым.

Отец работал допоздна, поэтому ужинали мы с матерью вдвоем. Я тыкала вилкой в жареную картошку на тарелке. Мне хотелось спросить о прошлом, но я равно боялась и ответа, и молчания. Вдруг, узнав правду, я снова заболею?

– Как в школе? – спросила мать. – Освоилась?

– Хорошо. – Я медленно жевала. – Мам, а куда делась моя одежда?

– Мы же новую купили. Тебе не нравится?

– Да нет, отчего же. Просто хочу понять, как выглядела прежняя.

– А, почти так же. Это доктор Уоррен предложила обновить твой гардероб для нового старта. Но если тебе не нравится, давай завтра после школы съездим в магазин. – Она улыбнулась. – Это даже будет весело.

Новый старт. Сердце забилось сильнее.

– Замечательно, – вяло сказала я. – Мне вот интересно… – Я с трудом сглотнула. – Ты не подскажешь, у меня раньше был бойфренд?

Заметной реакции я не уловила – мать спокойно резала курицу на тарелке.

– Ну конечно, – ответила она, не поднимая глаз. – Ты встречалась с мальчиками, но без серьезных увлечений.

– Оу. – Отчего-то от этих слов мне стало не по себе. – А подруги?

– Откуда этот интерес, Слоун? – резко спросила мать. – Беспокойся лучше о настоящем, а не о прошлом.

– Ты права, – согласилась я, лишь чтобы убрать морщинку у нее между бровей. Мы снова начали есть. Через минуту я с улыбкой спросила, разрезая мясо: – А ты не знаешь такого Джеймса Мерфи?

Мать посмотрела на меня.

– Нет. Твой одноклассник?

– На математике. Подруга говорит, он побывал в Программе незадолго до меня. У него репутация хулигана, – засмеялась я.

Мать мило улыбнулась:

– Ну, таких подростков следует избегать. Меньше всего тебе сейчас нужны проблемы. Нужно помнить, что ты болела, а теперь вылечилась. Тебе же не рекомендовали зацикливаться на прошлом, вот и живи сегодняшним днем.

– Я не зацикливаюсь. – Щеки у меня горели от этой отповеди. – У меня вообще нет прошлого. Ты хоть понимаешь, каково это?

– Уверена, что нелегко. Но врачи убрали лишь зараженные воспоминания. А если начнешь копаться в голове, реальность станет ускользать. Доктор Уоррен говорила…

– Откуда ты знаешь, что убрали только плохие воспоминания? – возразила я. – Я же ничего не помню. Я не знаю, что случилось с Брэйди, мне известно только, что он мертв. Что с ним произошло?

– Брэйди утонул, – просто ответила мать. Это я знала и без нее – от доктора Уоррен. Но никаких подробностей она не привела.

– Но как?

– Слоун. – В голосе матери появились угрожающие нотки.

– Как можно утверждать, что нам стирают только необходимое? – спросила я. – В моей жизни сплошные дыры, лакуны, я…

– Разговор окончен, – перебила мать. Я встретилась с ней взглядом – в ее глазах плескалась паника. – Ты пыталась убить себя, Слоун. Нам сообщили, что ты и в Программе вела себя строптиво. Мы могли тебя потерять, как и твоего брата. Программа сохранила тебе жизнь – большего мне и не надо. Неудобства, которые ты сейчас испытываешь, скоро пройдут. А если не хочешь потерпеть, мы позвоним врачам и узнаем, нет ли другого лечения. Второй раз мне этого не вынести…

У нее полились слезы. Мать оттолкнула стул и вышла, оставив тарелку с почти не тронутым ужином. Мне стало стыдно, будто я превратилась в неустранимую проблему, которая возникает снова и снова.

Я бросила салфетку на стол и ушла к себе.

Примерно через час мать постучалась и спросила, можно ли со мной поговорить. Я согласилась, все еще мучаясь угрызениями совести. Мать казалась старше, чем в моих воспоминаниях, и мне пришло в голову, что я помню все отнюдь не точно.

– Насчет твоего брата, – сказала она, присаживаясь на кровать. – Это была трагедия, о которой мы решили забыть.

– А что произошло? – По спине пробежали мурашки. – Брэйди же прекрасно плавал, как он мог утонуть?

– Несчастный случай на плоту. Врачам пришлось стереть тебе память, потому что смерть брата очень повлияла на тебя. По их мнению, это дало толчок развитию твоей болезни.

У меня и мысли не возникло, что Брэйди намеренно мог себе навредить. Он не поступил бы так эгоистично. Он любил нас, мы были счастливы.

– Мне его не хватает, – сказала я, глядя на мать.

Она заморгала, прогоняя слезы, и невесело улыбнулась.

– Мне тоже, но надо жить дальше. Твой брат утонул в реке, это было страшное горе, но мы нашли в себе силы жить дальше. Не заставляй нас переживать эту боль заново, хорошо?

Мне стало тяжело – просьба показалась несправедливой, я ведь не помню, как потеряла брата. Мне требовалось больше уединения, чтобы погоревать сейчас, когда я уже дома. Однако я кивнула, и мать ласково потрепала меня по бедру.

– Ну, расскажи же мне о своих новых подружках! – сказала она, будто мы все выяснили раз и навсегда.

– Оу… – Я наморщила лоб, удивившись смене темы. – У меня одна новая подруга, Лейси, я же тебе рассказывала. Она очень милая, тебе понравится. – За это я бы не поручилась, но вдруг, познакомившись с Лейси, мать перестанет пугаться куста. – Можно, я приглашу ее на ужин?

Мать сжала губы.

– Давай попозже, когда все успокоится. – Мне это не понравилось, но я ничего не сказала. – А мальчики?

– Да нет никаких мальчиков, – засмеялась я. – Я просто спросила об ученике, которого видела на математике.

Мать натянуто улыбнулась, и у меня упало сердце. Она не пустит Лейси к нам в дом и никогда не позволит мне встречаться с парнями. Надо найти Релма. Больше мне довериться некому. Он просил подождать, не торопиться его искать, но я не могу. Мне нужно поговорить с тем, кто поймет. Вот бы Кевин отвез меня к Релму сегодня!

Мать заправила мне волосы за ухо.

– Я рада, что мы поговорили, – сказала она, с любовью глядя на меня. – Мы так счастливы, что ты дома, детка. Ты понятия не имеешь, как мы по тебе соскучились.

Я сказала, что тоже скучала по ней, но глубоко в груди зародилась ноющая боль – без причины, и оттого непонятная. Я будто тосковала по себе прежней или по кому-то другому. Во мне многого недостает, и что бы я ни делала, мне не заполнить этой пустоты.

Прошла почти неделя. Я сидела на математике. Кевин сказал, пока встречаться с Релмом рано – мне еще поправляться и поправляться. Так лучше для моей психики, и это не обсуждается. Он напомнил, что хотя присматривает за мной по просьбе Релма, но мое здоровье для него важнее всего, так что придется выбирать приоритеты.

Джеймс Мерфи сидел за соседней партой, внимательно слушая учительницу. Я опустила голову, чтобы волосы свесились на щеки, и смотрела на Джеймса через темную завесу.

Белые шрамы на бицепсе были странной крестообразной формы. Не представляю, что могло оставить такие следы. На обычные розовые шрамы непохоже. Неужели это ожоги?

Джеймс перехватил мой взгляд и снова уставился на доску с бесстрастным видом. Я отчего-то огорчилась.

Я списала с доски несколько задач, осторожно поглядела на Кевина, задумчиво глазевшего в окно, и снова скосила глаза на Джеймса. Его упорное нежелание меня замечать будоражило любопытство. Я его не рассматривала, но могла отметить, что он очень красив. Это просто бросалось в глаза. Он не очень следит за собой – подбородок небрит, щетина немного темнее волос на голове. В уголках рта угадывалась улыбка, хотя он и смотрел на доску. Джеймс подался вперед, перевернул страницу тетради и что-то быстро настрочил, повернув тетрадь со спиралью вбок и продолжая смотреть на доску. Я не понимала, что происходит, пока он беззвучно не постучал пальцем по странице.

До меня дошло – он хочет, чтобы я прочитала. Я чуть подалась вправо.

«Почему ты меня рассматриваешь?»

Голубые глаза на секунду задержались на мне, и я почувствовала, как щеки заливает краска. Смущение лишило меня самообладания. Я пожала плечами.

Джеймс кивнул и снова нацарапал что-то в тетради, повернув ее мне.

«У меня уже возникают комплексы».

Я прыснула, тут же прикрыв рот ладонью. Полкласса обернулись на звук. Джеймс сидел с совершенно невинным видом, мгновенно открыв прежнюю страницу и сложив руки перед собой.

– Что-нибудь случилось, Слоун? – спросила учительница. Через секунду рядом оказался обеспокоенный Кевин.

– Нет, – ответила я. – Извините, жвачкой подавилась.

– Именно поэтому жевать жвачку на уроке запрещено. – Учительница не сдерживала раздражения – ее перебили во время объяснения.

– Тебе нехорошо? – тихо спросил Кевин. – Может, выйдем в коридор подышать?

– Нет, – тут же сказала я. – Со мной все в порядке, правда.

Кевин покосился на Джеймса и подошел к учительнице, прервав ее на полуслове. Я не смела посмотреть на Джеймса, но чувствовала на себе его взгляд.

– Конечно, – сказала учительница моему хендлеру. – Слоун, пересядь, пожалуйста, вперед.

Я быстро собрала вещи и перешла на пустовавшую первую парту. Я сидела перед всем классом, чувствуя себя униженной – и немного польщенной.

На перемене Кевин отвел меня в сторону и внимательно посмотрел в глаза.

– Что это было? – спросил он.

– Ну, засмеялась. Пустяки, – мне не понравилось такое дотошное любопытство. Впрочем, другой хендлер вел бы себя намного придирчивее.

– Ты знаешь Джеймса Мерфи?

– Нет.

Кевин с облегчением выдохнул и выпрямился.

– Тогда вот так и продолжай. Джеймс не тот, с кем тебе следует знаться. Я не смогу защитить тебя, Слоун, если ты ступишь на эту дорожку.

– На какую?

– Саморазрушения. Обещай держаться от него подальше, пожалуйста.

Я не люблю, когда мне указывают, с кем общаться, но в глазах Кевина была мольба, и я кивнула. Сдержать обещание будет нелегко.

 

Глава 5

Лейси обосновалась за моим столиком, всякий раз делясь своими кексами и историями о мальчиках. Я больше не ездила в Центр здоровья, а Лейси не настаивала. Оставалось надеяться, что мать в конце концов пустит ее к нам в дом.

– О, – просияла Лейси, въедаясь в апельсиновую глазурь, – я вчера пила кофе с новым парнем.

– Да? – Я невольно ощутила зависть. Идея с кем-то встречаться казалась такой заманчивой, такой… свободной. Но даже если мне позволят с кем-то увидеться, Кевин будет следовать за мной тенью, и что это будет за свидание?

– Он красивый, – начала Лейси. – У него машина, а главное, ему больше восемнадцати.

– Значит, Программа ему не грозит?

– Совершенно верно. Он такой нормальный, что я назвала бы его нудным, но пока не возражаю. Зато он хорошо целуется.

Я засмеялась:

– Вот в чем дело!

– Не смешно, – сказала Лейси, бросая в меня скатанную в шарик обертку от соломинки. – Неумение целоваться с языком – серьезная проблема, и это настоящая эпидемия.

Я захохотала. Кевин у стены напрягся, но я не могла успокоиться.

– Да, он мне нравится и за это, но есть масса других причин, – Лейси ухмыльнулась. – Он очень хорош собой.

– Вау. У вас столько общего, может, вы родственные души?

– Хватит, – засмеялась Лейси. – Я тебе вот что скажу, – посерьезнела она. – Вот закончу школу, и только меня в этом городе и видели. И в штате тоже. Говорят, на востоке страны удалось справиться со вспышкой самоубийств без Программы. Подумай, сколько там нормальных людей!

Я расширила глаза:

– Как – справились без Программы? Я не слышала.

– Об этом не говорят по телевизору, – сказала Лейси, потягивая сок через соломинку. – Андеграунд, но сведения верные. – Она улыбнулась: – Пойдешь со мной?

– Придется Кевина с собой тащить.

Лейси подумала.

– А что, пусть идет, – пробормотала она, оглядывая Кевина. – Мне блондины нравятся.

Кевин обратил внимание, что мы на него смотрим. Лейси засмеялась и принялась доедать кекс.

– Слушай, – начала я через пару минут, – а у тебя были друзья в Программе?

Лейси покачала головой:

– Нет. Там все были донельзя жалкие. – Она лукаво посмотрела на меня: – Ты о своем новом дружке с привилегиями?

– Ну, особых привилегий у него не было… Как думаешь, мне можно о нем думать, или от этого я опять заболеть могу?

Лейси помрачнела.

– Знать бы, отчего мы заболеваем, Слоун, а то ведь не знаем ни черта ни мы, ни они. По мне, так иди и найди его. Ты имеешь право распоряжаться своей жизнью.

В ее голосе угадывались трагические нотки, будто она тоже раньше боялась снова заболеть.

За плечом Лейси я увидела, что на нас смотрит Джеймс Мерфи. В животе стало горячо и щекотно. Лейси обернулась и сразу посмотрела на меня:

– Я так и знала, что он тебе нравится!

– Нет, – поспешно открестилась я. – Просто он не хочет со мной говорить и от этого становится еще интереснее.

Мы захохотали.

– Поверь мне, – сказала Лейси, собирая обертки. – Может, он и красавчик, но ходячая проблема. Свяжешься с таким и загремишь обратно в Программу. Лучше пожирай его взглядом, как раньше.

Подмигнув, она ушла.

После уроков я подошла к своему шкафчику, но Кевина нигде не было видно. Я хотела его подождать, но куда соблазнительнее было воспользоваться свободой. Я поспешила во двор. Это хендлер должен меня искать, а не наоборот.

День был погожий – теплое солнце и безоблачное небо. Я наслаждалась прогулкой. На меня странно поглядывали, видимо, зная, что я еще не имею права ходить без сопровождения, но все равно здоровались. И только пройдя несколько кварталов, я спохватилась, что пешком до дома очень далеко. Может, матери позвонить, чтобы подъехала?

– Привет. Тебя Слоун зовут?

Вздрогнув, я обернулась. Рядом, сбросив скорость, тихо ехала машина. Пригнувшись, я посмотрела, кто за рулем, и остановилась от неожиданности.

– Да.

– А я Джеймс, – сказал он. – Тот самый, на которого ты глазела в классе.

Щеки запылали, но я ответила:

– Тебе показалось.

Он чуть улыбнулся, прекрасно зная, что я его рассматривала.

– Тебя подвезти?

Я замялась. Кевин предупреждал держаться от Джеймса подальше, потому что он бунтарь.

– Нам, наверное, даже разговаривать нельзя, – отозвалась я.

– Если хочешь, ехать будем в полном молчании.

Я засмеялась, поправив рюкзак на плече.

– Твоя машина?

– Нет. А что, от этого зависит, сядешь ты в нее или нет?

– Мне нельзя кататься с незнакомыми, – ответила я. Джеймс опустил взгляд, его веселость увяла. – Но… – продолжала я, – на вид ты безобидный.

– Я? – удивился он.

– Шучу. Судя по всему, из-за тебя я наживу неприятности, но пешком идти далеко.

Я сошла на дорогу и открыла пассажирскую дверь. Джеймс молчал. Когда мы проехали поворот к моему дому, я тоже ничего не сказала, только кашлянула.

– Как думаешь, за нами следят? – спросила я.

– Кто?

– Хендлеры.

Джемс забарабанил большими пальцами по рулю, сворачивая влево, на шоссе, мимо дилерских центров и ресторанов.

– Да, но не сегодня. Их всех спешно вызвали в старшую школу, там какая-то крупная неприятность, которую стараются замолчать.

– Это туда мой хендлер уехал? А я решила, просто устал от меня.

– Мог, – улыбнулся Джеймс. – Сразу видно, что ты строптивая – в глазах что-то этакое. Кевин сейчас применяет свой тайзер в школьном коридоре. Ближе к вечеру он проедет мимо твоего дома. Мимо моего иногда ездят.

– Оу! – Я не знала, что Кевин проезжает мимо нашего дома. Мне стало неприятно. – И что они сделают, если увидят нас вместе?

– Ничего. А что они могут сделать? Отшлепают? – усмехнулся он.

– Отправят обратно в…

– Слоун, – перебил Джеймс, – ты есть хочешь? Может, заедем в «Деннис»? Я блины люблю.

– В «Деннис» нас увидят, – тихо ответила я.

– Логично, – улыбнулся Джеймс, но улыбка казалась натянутой, будто он храбрился. – Тогда «АвтоМак»?

– Зачем ты вообще предложил меня подвезти? – спросила я, не в силах сдержать любопытства. Джеймс подчеркнуто игнорировал меня после Центра здоровья, а сейчас мило разговаривает и катает по городу.

Он пожал плечами:

– Не знаю.

– Тогда почему ты…

– Я правда не знаю. Мне не нужны друзья, Слоун. Единственное желание – доучиться и уехать отсюда ко всем чертям. – Он выдохнул, глядя вперед на дорогу. – Но тут появляешься ты, смотришь на меня своими огромными карими глазами так, будто знаешь меня всю жизнь…

– Не знаю я!

– И я тебя не знаю. Так почему же я вмешался в патио, когда тебе хамил тот козел? Почему с тех пор ты не выходишь у меня из головы? Можешь объяснить? – Он явно злился, и я видела, что его тоже раздирают противоречивые чувства. Эмоции, не имеющие объяснения. Чувства, не привязанные к воспоминаниям и поэтому бессмысленные. Я вдруг испугалась, вспомнив, что с Джеймсом опасно общаться.

– Я живу на Хиллсдейл-драйв, – пробормотала я. – Ты проехал мою улицу.

Джеймс начал что-то говорить, но прервал себя на полуслове, круто развернулся и молча поехал обратно. Напряжение росло, и вместе с ним во мне росли боль, страх, ноющее ощущение во всем теле. Надо держаться подальше от Джеймса Мерфи, ведь причина в нем. Мне стремительно становилось физически плохо.

Когда он остановился у нашего дома, я быстро выбралась на тротуар, бросив небрежное «спасибо», и чуть не бегом кинулась к двери, радуясь, что родителей нет дома. На крыльце я оглянулась. Машина стояла на прежнем месте; Джеймс говорил сам с собой, и вид у него был взбешенный. Я видела, как он резко провел ладонью по щеке и уехал.

 

Глава 6

– Вы с Джеймсом, конечно, друг дружкой не интересуетесь, – сказала Лейси, откусывая от своего кекса. – Но он не сводит с тебя глаз. Я его скоро жалеть начну. Ответь хотя бы взглядом!

Я не отвечала, сидя спиной к столовой. Поведение Джеймса ставило меня в тупик. Его метания от флирта к отстраненности расшевелили во мне эмоции, которых я не понимала, а я не хотела снова заболеть.

– Как хочешь, – сказала Лейси, когда я не ответила. – Но чем больше ты его игнорируешь, тем сильнее я убеждаюсь, что ты втюрилась в этого парня. Сегодня у него донельзя жалкий вид.

– Неправда. Я его даже не знаю, как же тогда могу его любить?

Лейси улыбнулась, будто я откровенно призналась, что хочу выйти за него замуж и родить ему белокурых детишек.

– В любом случае ты его жестко зацепила.

Я вдруг заволновалась, что она права. Что, если разговором с Джеймсом я запустила некую цепь событий? Что, если мы снова заразились из-за меня?

Через плечо я покосилась на Джеймса. Он выпрямился и ответил на мой взгляд с таким выражением, что я замерла на стуле, пока Лейси не окликнула меня по имени.

– О господи, – пробормотала она, – это добром не кончится.

– Да брось ты…

– Нет проблем. – Она выставила ладони, будто я безнадежный случай. – А у меня для тебя кое-что есть.

– Да? – заинтересовалась я.

– Маленький фокус, который я освоила через несколько недель после выписки.

Бросив опасливый взгляд на Кевина, Лейси сунула руку в рюкзак, постучала меня по колену и что-то передала под столом.

– Что это? – спросила я, открывая у себя на коленях маленький блокнот. Наверху каждой страницы фамилия школьного психолога, листки заполнены его почерком. Остается вписать только дату и время. Я вытаращила глаза.

– Если тебе понадобится свободное время, – шепотом объясняла Лейси, – впиши дату и отдай учителю. Они никогда не проверяют. Уверены, что мы на психотерапии, – никому и в голову не придет, что прогуливаем. Мы же хорошие и такие правильные. Извини, половину блокнота я уже использовала. – В ответ на мой вопросительный взгляд Лейси пожала плечами: – А откуда, по-твоему, мне брать время перепробовать все тридцать три вкуса?

Я засмеялась, представив, как Лейси смывается с уроков и обнимается с парнями за школой или в техническом шкафу. Неожиданно для себя я снова оглянулась на Джеймса. Он мне улыбнулся.

– М-да, ни малейшего интереса друг к другу, – вскользь сказала Лейси. – Любой подтвердит.

Я не стала терять времени и сразу воспользовалась свалившейся с неба возможностью. Это же словно получить ключ к сложному замку. Перед последним уроком я заполнила одно направление. У класса, боясь выдать себя, я глубоко вздохнула и повернулась к Кевину.

– У меня сеанс терапии с мистером Эндрюсом, – сказала я, показав за спину на кабинет. – Наверное, до конца дня просидим.

Кевин посмотрел на часы и кивнул:

– Я тебя провожу.

Придя в ужас, я выдавила улыбку:

– О, конечно. Ладно.

Кевин подождал, пока я покажу учителю фальшивое направление, а он отметит меня в списке как присутствующую. Затем меня отпустили с урока.

Я молчала, пока мы с Кевином шли по пустому коридору к кабинету врача. О чем я только думала? Хендлер увидит, что мне не назначено, и пойдет проверять направление. Я та-ак попаду… И знакомство с Релмом не спасет.

Что я скажу, если он спросит, откуда у меня направление? Лейси я не сдам. Пусть отправляют меня обратно в Программу, если хотят.

Программа. Холодея внутри, я почти решила признаться Кевину в подлоге и умолять не выдавать меня. Но это было бы уже просто глупо. Надо как-то выкрутиться, а в случае провала все отрицать.

– А ты молодец, – сказал мне Кевин на ходу. – Я искренне впечатлен твоим прогрессом. Не все излеченные с такой готовностью идут на сотрудничество.

– Спасибо. – Направление жгло ладонь – напрасно Кевин мне доверяет.

– Релм говорил, ты и в Программе показала себя замечательно, и сейчас я это вижу. – Он помолчал. – Знаешь, я ведь был у тебя дома в тот день. Вдвоем с другим хендлером мы привезли тебя в стационар. Ты была… очень больна, – негромко добавил он. – Я рад видеть тебя здоровой. Я за тебя искренне болел.

Я почувствовала, как от лица отхлынула кровь.

– Это был ты? – только и произнесла я. Боже мой, так меня забирали из дома?

Кевин кивнул и положил руку мне на плечо.

– Да. Когда Релм сказал, что тебя выписывают, я удивился. Никогда бы не подумал, что ты окажешься хорошим кандидатом, но теперь сам это вижу. Ты очень умна.

– Кандидатом на что?

Кевин показал на дверь кабинета, будто напоминая, что мне к врачу. Открывая ее для меня, он улыбнулся:

– Я скоро организую тебе встречу с Релмом. Надеюсь, к вашему взаимному удовольствию.

– Рада буду с ним повидаться.

– Я попробую что-нибудь сделать.

Кевин ушел. Стоя посреди приемной, я думала только о том, что Кевин видел меня такой, какой я себя не помню. По его словам, я была очень больна. Представить себе такого не могу.

– Что вы хотели? – спросила секретарша, пристально глядя на меня.

Я посмотрела на нее, оглянулась через плечо, проверяя, ушел ли Кевин, и сказала с улыбкой:

– Здравствуйте. Мистер Беллис просил чистой бумаги.

Сунув стопку бумаги к себе в шкаф, я быстро шла по пустому коридору. Сердце колотилось от страха, что меня поймают, но я чувствовала себя живой, будто вырвалась не на пятьдесят минут и не с урока. Я направилась ко второму выходу в надежде выйти на парковку за школой.

На крыльце я вспомнила про футбольное поле и чертыхнулась. Матчей давно не проводят, хотя все равно регулярно подстригают траву. Ночью лил сильный дождь, и на поле красовались огромные лужи, но это единственный способ выйти к дальней парковке, иначе придется обходить школу, рискуя, что меня увидят из канцелярии. Вздохнув, я направилась к футбольному полю.

Прогретый солнцем воздух пах свежестью, и мне вспомнились времена, когда мы с Брэйди выезжали на природу. Если лил дождь, мы сидели в палатке, играя в карты и лакомясь бастурмой, и все равно было весело. Мы не привыкли скучать.

Оставляя следы кроссовок во влажной земле, я чувствовала, как сильно скучаю по Брэйди. Воспоминания о нем обрывались на счастливых временах: полное счастье – и вдруг брата нет, вместо него странная тишина. Как я справлялась с горем, потеряв Брэйди? Мать говорила, трагедия тяжело отразилась на мне, но все же хотелось бы знать, как я держалась. Или это смерть брата надломила мою психику?

– Слоун!

Вздрогнув, я резко обернулась, едва не растянувшись в грязи: меня догонял Джеймс с раскрасневшимися от бега щеками. Подсвеченные солнцем, его волосы казались золотыми. Меня просто выводило из себя, какой он красавец.

– Ты что, неприятностей мне хочешь? – спросила я, когда он, запыхавшись, остановился передо мной, и огляделась, не видел ли меня кто.

– Именно неприятностей, – улыбнулся он.

Я покрутила головой и пошла дальше через футбольное поле, хотя кроссовки и засасывало в глину.

– Черт бы все побрал, – сказала я, прыгая с одного травянистого пятачка на другой.

– Тоже прогуливаешь? – спросил Джеймс.

– Как видишь. Только я не пытаюсь привлечь всеобщее внимание, крича чье-нибудь имя на все поле.

– Сердишься за мою мини-истерику в машине?

Я резко остановилась, и Джеймс наткнулся на меня сзади, едва не отправив ласточкой в грязь. Я схватилась за его рубашку, он меня за руку, и мы едва не упали оба. Нам удалось удержаться на ногах, правда, он наступил на ногу мне, а я ему. Я испугалась, что нас увидят, – ему нельзя подходить ко мне так близко… и смотреть на меня, как сейчас.

– Мне пора, – сказала я, резко отступив. Джеймс поскользнулся в грязи и шлепнулся в грязь спиной вперед. – Ох, извини! – зажала я рот ладонью.

Но вместо того чтобы вскочить и начать отряхиваться, Джеймс истерически захохотал.

– Ты нарочно! Тебе конец. – Он попытался схватить меня, но поскользнулся коленом и растянулся уже на животе, вывалявшись с головы до ног. – О боже. – Он перекатился на спину и с хлюпаньем раскинул руки. Я невольно засмеялась. – Надо мной смеешься? – спросил он, глядя в небо.

– Да, – тут же ответила я. – Только над тобой.

Он поднял голову – ухо было в грязи – и схватил меня за ногу.

– Ах так?

– Даже не смей!

Он схватился за край джинсов и шутливо подергал штанину.

– Любишь в грязи валяться?

– Я тебя излуплю до бесчувствия! – Кое-где одежда уже была испачкана, и я испугалась, что он действительно повалит меня в грязь. – И, не задумываясь, дам тебе по яйцам.

Он засмеялся и снова потянул, отчего я споткнулась, но удержалась на ногах. Мир вокруг пах мокрой землей и жизнью. Я пыталась, не потеряв равновесия.

– Джеймс, – спокойно сказала я. – Отпусти, или я закричу.

– Как, ты хочешь, чтобы меня отправили обратно в Программу?

Я осеклась. Нет, теперь я точно не закричу. Пнув его по руке, дернула штанину назад, но поскользнулась и села в грязь.

Джеймс выругался и быстро метнулся, пытаясь меня поймать, но не успел. Сидя в холодной грязевой каше, я пыталась отдышаться.

– Слоун! – Джеймс опустился рядом на колени с обеспокоенным видом. – Я же не собирался тебя валить!

Я посмотрела ему в лицо. Пальцы сами нашли комок грязи. Джеймс действительно разволновался. Вот дурак. Яростным хуком справа я влепила ему пригоршню грязи в правую щеку, застав врасплох. Джеймс свалился на бок, а я принялась хватать комки грязи и травы и швырять в него градом.

Он засмеялся – в зубах виднелись крупицы земли, приподнялся и, рванув вперед, повалил меня на спину.

– Чокнутая, – сказал он. – И наверняка голодная. – Он держал меня, не давая подняться. Грязь забивала уши, и я плохо слышала его угрозы.

Джеймс набрал огромную пригоршню грязи – его лицо было сплошь перемазано, голубые глаза довольно комично смотрелись на грязевой маске – и занес сложенные ковшиком руки над моим лицом. На щеки закапала грязная вода.

– Тебе придется все это съесть, – пообещал он.

– Не надо, – взмолилась я, изнемогая от смеха и стараясь отвернуться, чтобы он не набил мне рот грязью.

Джеймс взял меня за обе руки и прижал к траве над моей головой, после чего уселся верхом и с наслаждением размазал грязь мне по шее.

– Бр-р-р! – театрально ужаснулся он. – Как это, должно быть, неприятно! – И отправил хорошую порцию грязи мне за блузку.

Грязь была холодной и скользкой, и я принялась крутиться вправо-влево, стараясь от нее избавиться и беспрестанно хохоча.

– Ты толкнула меня в грязь, – сказал он, поднося к моему лицу новую пригоршню. – И угрожала моим яйцам. Ты за это заплатишь.

– Нет!

Джеймс отпустил мои руки, но не спешил подниматься. Он был страшно горд собой, одолев девчонку вдвое меньше себя, но я не стала ему об этом говорить. Шумно вздохнув, он бросил комок грязи в сторону, глядя на меня сверху вниз, будто не знал, что теперь со мной делать.

– Маленькая злючка, – сказал он, слезая с меня наконец. – Ты бы мне больно врезала, дай тебе волю.

В кроссовках хлюпнуло, когда он выпрямился. Джеймс протянул мне руку. Я посмотрела на нее с сомнением.

– Перемирие? – предложил он.

– Ладно. – Я взялась за его руку, и он помог мне встать. Я даже позволила взять себя под руку, когда мы шли через мокрое футбольное поле к дальнему углу парковки.

– Ты вся перемазалась, – сказал Джеймс будто с удивлением, остановившись у своей машины. – Позволь отвезти тебя домой.

– А обивка? – спросила я, остановившись у пассажирской двери.

– Будь это моя машина, тебе пришлось бы раздеться догола. – Он мечтательно улыбнулся. – Но раз она отцовская, пусть пачкается.

Я все же сняла кардиган, оставшись в испачканной глиной майке. Джеймс тоже стащил рубашку, чего я очень постаралась не заметить. Повернувшись друг к другу, мы не выдержали и снова начали хохотать.

– Может, польешь меня из садового шланга, прежде чем я поеду домой? – спросил Джеймс, заводя машину.

– Как собаку, что ли?

– Можешь почесать мне пузико, если хочешь.

– Фу!

У дома стояла родительская тачка. Папа с мамой как раз выходили. Я забыла, что сегодня они посещают группу поддержки и вернутся рано. Джеймс засмеялся:

– Хорошо, что ты и вправду не поехала домой голой.

– Все равно вляпались. – Я повернула к себе зеркало, откуда на меня глянула перепачканная физиономия. – Ты на меня плохо влияешь! – гневно посмотрела я на Джеймса.

Он широко улыбнулся:

– Надеюсь.

Я покачала головой и открыла дверь.

– Боюсь, странно будет поливать тебя из шланга на газоне под взглядами родителей. А я и не подозревала, что ты эксгибиционист.

– Да, я такой. Ничего, помоюсь дома.

Я вышла, но Джеймс окликнул меня по имени.

– Что? – спросила я, с трудом сдерживая улыбку.

– Хороший был день. Спасибо.

Я согласилась и закрыла дверцу, глядя ему вслед и почти жалея, что не осталась в машине. Это было приятно – в странной и грязной манере.

– Слоун! – напряженным голосом позвала мать. Обернувшись, я чуть не захохотала при виде комичных лиц родителей.

– Простите, – сказала я без малейшего сожаления. – Я упала в грязь, и Джеймс подвез меня домой.

– Джеймс? – с беспокойством переспросила мать, переглянувшись с отцом. Меня как холодной водой окатило.

– Что? – насторожилась я.

– Просто… – Мать замолчала, что-то взвешивая про себя. – Слоун, тебе нельзя встречаться с мальчиками после…

– Да мы и не встречаемся, – быстро перебила я.

Мать с облегчением выдохнула.

– Мы лишь хотим тебе добра, дочка.

Голос ее звучал напряженно, но чем допытываться, я пошла в ванную, не желая портить себе первый хороший день за целую вечность. Вернее, за то время, которое я помню.

 

Глава 7

К моему удивлению, на следующее утро у крыльца меня ждал Кевин. А я думала, наши отношения уже миновали стадию провожания до школы.

– Что случилось? – спросила я.

– Мы лишь хотим убедиться, что ты не подвергаешь опасности свое здоровье, Слоун, – спокойно сказала мать. – Поэтому я попросила Кевина тщательнее следить за тобой.

Я отшатнулась, будто получив пощечину.

– Ты настучала на меня хендлеру? – Я повернулась к Кевину. – И что она сказала? Что я чересчур много улыбаюсь?

– Она сказала, что ты катаешься с Джеймсом Мерфи, – резко ответил Кевин. – Это правда?

Первым побуждением было все отрицать, но я понимала, что это бесполезно.

– Ну и что? Мы приятели.

Мать с досадой цокнула языком, будто я подтвердила ее опасения. Кевин разочарованно покачал головой.

– Я выношу тебе предупреждение, Слоун, – твердо сказал он. – Впредь тебе нельзя контактировать с мистером Мерфи. Ты поняла? – Он говорил совершенно серьезно, и мне показалось, что я одним махом разрушила наши хорошие отношения. Он больше не будет мне доверять. Как уже говорил, его главная цель – мое здоровье, а не потакание нарушению правил.

– Да, – горько ответила я и с гневом посмотрела на мать. – Не успела я вернуться домой, а ты уже снова пытаешься от меня избавиться?

Я пожалела о сказанном, увидев, как вытянулось у нее лицо, но вместо того, чтобы извиниться, я выпрямилась и прошла в дверь, предоставив Кевину меня догонять.

На математике Кевин сел рядом со мной, перекрыв возможность смотреть на Джеймса. Я так поразилась перемене в его поведении, что не сказала ему и двух слов. Он теперь держится как настоящий хендлер.

Интересно, Джеймса тоже «предупредили», если учесть неожиданно бурную реакцию Кевина? Но если Джеймсу запретили подходить ко мне ближе чем на пятьдесят футов, это его только раззадорит. Я улыбнулась. Раньше он казался мне непонятно кем или просто трудным подростком, но после вчерашнего на сердце стало легко, будто Джеймс напомнил мне, что значит веселиться.

После уроков я вышла в коридор. Кевин нес мои книги, будто я беспомощная. В кармане завибрировал телефон. Писать мне могла только мать, а с ней разговаривать желания не было. Но тут у шкафчиков я заметила Джеймса, который выжидательно вертел в пальцах мобильный.

– Мне надо в туалет, – сказала я Кевину, застав его врасплох.

– Но…

– Программа лимитирует частоту опорожнения мочевого пузыря? – спросила я.

Кевин улыбнулся.

– Нет, – ответил он, – это ты пока можешь определять самостоятельно. Я тебя жду.

Он встал у моего шкафа, а я побежала в туалет. В кабинке я достала телефон.

«Похоже, у тебя появился обожатель. Белое ему идет».

Номер был мне незнаком, но я знала, что это Джеймс. Прислонившись к стене, я ответила: «Я так и знала, что ты ходячая проблема. Мне запретили говорить с тобой на веки вечные».

Прикусив губу, я ждала, как он ответит. А вдруг напишет – они правы, давай забьем. Но телефон тут же завибрировал: «Не дождутся. Хочешь прогулять?»

Я засмеялась, ощутив удовольствие от того, как он сразу отверг даже саму возможность нашего расставания.

«Каким образом?»

«Я отвлеку твоего бойфренда. У моей машины в десять?»

Господи, из-за него меня точно заберут. Но в то же время мне непреодолимо хотелось уйти с ним прямо сейчас. Мать… Да как она смела меня выдавать? Я была так возмущена, что мне почти хотелось, чтобы меня поймали, – ей назло.

Но я отказалась от этой мысли – назад в Программу мне не хотелось. Второй раз не выдержу, особенно без Релма. Я закрыла глаза, слушая, как часто бьется сердце. Мне хотелось уехать с Джеймсом, но если два дня предъявлять фальшивые направления к психологу, возникнут подозрения.

«Сейчас не могу, – напечатала я. – В другой раз».

Джеймс ответил не сразу, и я не знала, то ли он раздражен, то ли выдумывает хитроумный план, как нам уйти вдвоем. Я гадала, сколько мне еще ждать, когда на экране выскочило сообщение: «В другой раз».

– Твоему помощнику будто палку в задницу засунули, – прокомментировала Лейси. Вместо кексов она достала блестящее красное яблоко. Перехватив мой взгляд, она с хрустом откусила большой кусок: – Приходится следить за фигурой.

– Ты прекрасно выглядишь, – возразила я, но Лейси отмахнулась.

– Не меняй тему. На чем тебя спалили? Он не отходит от тебя ни на шаг.

Я вздохнула.

– Ну, вчера я типа была с Джеймсом Мерфи. Когда он высадил меня у дома, то был без рубашки и вымазан грязью. Но ничего такого не было.

– Ну, ясное дело.

Я улыбнулась, но улыбка растаяла при мысли, откуда об этом узнал Кевин.

– Мать меня предала, – прошептала я. – Позвонила хендлеру и все рассказала.

– Ого, – вырвалось у Лейси. – Жесть.

Некоторое время мы молчали. Я ела свой завтрак, а Лейси методично убирала яблоко. Когда мы закончили, она посмотрела мне в глаза.

– Сочувствую, – сказала она. – Не представляю, что мне надо выкинуть, чтобы предки так со мной поступили. Это… – Она шумно выдохнула. – Сочувствую.

Я благодарно улыбнулась, и разговор снова перешел к обычным темам. На выходные Лейси собиралась за город со своим новым бойфрендом старше восемнадцати. Мне стало немного завидно, но я радовалась за подругу. Оглядывая столовую, я обернулась туда, где обычно сидел Джеймс. Сегодня столик был пуст.

Джеймса нигде не было видно.

За ужином мать со мной не разговаривала. По мне, так хоть всю жизнь бы так было. Папа беспомощно поглядывал на нас, но ни она, ни я не потрудились ничего объяснить. Доев, я громко поставила тарелку в раковину и поднялась к себе.

Я много раз перечитывала сообщения Джеймса и пришла к выводу, что он определенно флиртует. Он говорил так, будто ничто не заставит его отказаться от меня, и от романтики у меня захватывало дух. Или я начиталась эсэмэс, что тоже не исключено. Может, Джеймсу нравится выходить за пределы дозволенного Программой или, по крайней мере, дразнить хендлеров.

Интересно, откуда он знает мой телефон? Как Релм, взломал базу и украл файл? Я не исключала такой возможности. Джеймс в Программе на плохом счету, отчего автоматически становится хорошим парнем.

Внизу раздался шум – кажется, разбилась тарелка. Вздрогнув, я обернулась к двери. Отец громко – слышно было наверху – требовал от матери прекратить и кричал, что это она все начала. Я затаила дыхание, когда он сказал, что это ее вина.

Неужели они говорят обо мне?

Я не помню, ссорились ли родители раньше, но сцена казалась смутно знакомой. От волнения повлажнели глаза. Я не помню, с чем связаны эти эмоции, но все равно ощущала жгучую боль. Мать говорила гораздо тише, и я на цыпочках двинулась к двери. И тут голову внезапно пронзила боль.

Я застонала, попятившись. Лоб будто сверлили дрелью, я едва не упала. У меня что, аневризма? Я умираю?

Не зная, что происходит, я в ужасе поплелась к двери, позвать на помощь, когда в мозгу вдруг возникло яркое – на фоне полустертых – воспоминание. Я увидела, как держу что-то в руках, поднимаю матрац и убираю в прорезь. В моем матраце есть прорезь?

Боль притупилась, стала ноющей, и я осела на пол у закрытой двери, пытаясь отдышаться. Неужели я что-то помню? Я кое-как поднялась, дошла до кровати и опустилась на колени.

Приподняв тяжелый матрац, я пошарила под ним, но ничего не обнаружила, к своему разочарованию. Я уже хотела отпустить угол матраца, когда ладонь прошлась по выпуклости под тканью. Сердце подпрыгнуло от тревоги и волнения. Я сунула голову под матрац – руки уже дрожали от тяжести – и разглядела маленький разрез на ткани.

Это правда. Подперев угол матраца плечом, я вытащила из него все, что там нашлось. Что за фигня?

Я растерянно смотрела на пурпурное пластиковое кольцо и оборотную, белую сторону фотографии. Почему это в матраце? И почему я помню, как прятала эти вещи?

Отпустив матрац, я села на кровать, отложила кольцо в сторону и перевернула фотографию, похолодев от увиденного.

На фотографии был Брэйди – возможно, незадолго до гибели, хотя точно не знаю, а рядом с ним… Рядом с ним, забросив руку ему на плечи, стоял Джеймс Мерфи из моего математического класса. Рядом с моим покойным братом. Улыбаясь до ушей.

 

Глава 8

С порога нашего почти пустого класса я заметила Джеймса на обычном месте. Он что-то рисовал в открытой тетради. Обернувшись к Кевину, я сказала:

– Я забыла учебник. – На самом деле я оставила его в шкафчике нарочно. – Не сходишь, а? Не хочу опаздывать.

Я демонстративно прошла на первую парту, давая понять, что Кевин уже решил мою проблему избыточного общения. Кивнув, он пообещал вернуться через минуту. Едва он скрылся из виду, как я двинулась на Джеймса. Он не поднял головы, раскрашивая девочку с длинными курчавыми волосами, которую нарисовал в тетради.

Я вынула из кармана его с Брэйди фотографию и с размаху припечатала на страницу.

Джеймс отшатнулся:

– Что за ерунда?

– Откуда ты знаешь моего брата? – спросила я, тыча пальцем в изображение. В голубых глазах Джеймса появилась растерянность. Глядя на свой с Брэйди снимок, он заметно побледнел.

Вытащив фотографию из-под моей руки, он вгляделся:

– В первый раз вижу.

– А мой брат?

Джеймс с трудом проглотил комок в горле.

– Я его не знаю.

– Тогда почему вы вместе на реке? Почему ты обнимаешь его за плечи? Вы что, дружили?

Джеймс некоторое время всматривался в снимок и вернул его мне, сильно растирая лицо.

– Иди за свою парту, пока хендлер не вернулся, – сказал он бесстрастно.

– Мне нужно знать, были ли вы…

– Потом, – коротко ответил он. – Иди.

Его лицо стало жестким. Я поняла, что сейчас он мне ничего не скажет. В класс вошла учительница; я сунула снимок в карман и быстро села за свою парту, злясь, что приходится ждать ответов.

Через секунду вошел Кевин и положил передо мной учебник. Встав у дальней стены класса, хендлер зорко смотрел, чтобы никто со мной не общался. Но мне начинало казаться, что я уже нащупала разгадку тайны.

Я не сказала Лейси о фотографии, решив сначала получить ответы у Джеймса. Неужели он заговорил со мной только потому, что как-то связан с гибелью моего брата? Я чувствовала себя обманутой, хотя, возможно, без оснований: что, если Джеймс тоже не знает ответа? Но больше всего мне хотелось хоть отчасти вернуть брата. С помощью Джеймса я надеялась заполнить провалы в памяти.

Я почти не притронулась к еде, кивая в разговоре с Лейси в нужных местах. Выжидая, когда Джеймс сядет за свой стол, но он опять не пришел на ленч. Мне хотелось кричать, я готова была побежать на поиски. Взглянув на Кевина, я увидела, что он болтает с учительницей. Осторожно вытащив телефон, я нашла сообщение Джеймса и нажала «ответить».

«Я хочу поговорить. Немедленно».

Затаив дыхание, я положила телефон на стол в ожидании ответа. Взглянув на часы, увидела, что до конца перемены осталось всего десять минут. У меня дрожали пальцы. Телефон завибрировал, и я схватила его, едва не опрокинув мою диетическую колу.

– Черт возьми, Слоун, – сказала Лейси. – Тебе плохо, что ли?

– Все шикарно, – сказала я, открывая сообщение.

«В подвале, где склад».

Еще чего придумал. Нарочно нарывается, чтобы его поймали, что ли? Я снова покосилась на Кевина.

– Что происходит? – серьезно спросила Лейси, подавшись вперед. – Ты что-то затеваешь, по глазам вижу.

– Мне нужно отсюда выбраться, – прошептала я.

– Ох, и не говори…

– Нет, прямо сейчас. Как это можно сделать?

– Оу! – Лейси оглянулась через плечо. Хендлер по-прежнему говорил с учительницей. Лейси кивнула на дверь на лестницу. – Туда, – сказала она. – Если поторопишься, он не заметит, что дверь открывалась.

Я прикусила губу, не зная, сойдет ли мне это с рук, но решила воспользоваться шансом.

– Эй, – сказала я Лейси, слабо улыбнувшись. – Если меня заберут в стационар, ты мне потом все напомнишь?

– Договорились. Иди.

Я встала со стула, не отодвигая его, и медленно и спокойно направилась к выходу. У самой двери я оглянулась на Кевина – он стоял ко мне спиной. С бьющимся сердцем я выбежала из столовой.

Дверь склада была тяжелой и скрипучей. Мне было жутковато, и я уже сомневалась, что правильно сделала, придя сюда. Темно, хоть глаз выколи.

– Сюда, – раздался из угла голос Джеймса. Там были свалены парты и старые ящики. Идти пришлось на голос. Когда его руки коснулись моих плеч, я вздрогнула, издав слабый звук. – Извини, не нашел выключатель.

Перед собой я различала смутный силуэт. Было так темно и тихо, будто на свете остались только мы двое. Господи, какая я дура, что пришла сюда! Я скрестила руки на груди, хотя Джеймс и не мог меня видеть. И тут помещение залил свет – Джеймс стоял у стены с рукой на выключателе. Я смотрела ему в глаза без улыбки.

– Откуда ты знаешь Брэйди? – повторила я.

– Я сказал, что не знаю. Я его никогда не видел. Ты его спрашивала?

Меня словно обожгло. Я отступила на шаг. Из легких будто откачали воздух.

– Спрашивала или нет?

– Джеймс, – сказала я сдавленным от слез голосом. – Мой брат умер.

И оттого, что Джеймс не помнит Брэйди, оттого, что мой брат исчез и из его памяти, я разрыдалась. Фотография разбудила горе, которое я пережила, но не помнила. Я закрыла лицо руками. Джеймс привлек меня к себе, и я тихо плакала в его рубашку.

– Прости, я не знал, – сказал он. – Ну, я бесчувственная скотина.

– Еще какая, – согласилась я, но не отодвинулась. Мне хотелось, чтобы Джеймс знал Брэйди и рассказал мне о нем, а теперь я будто второй раз потеряла брата.

– Перестань, – прошептал Джеймс. – Ты не сможешь вернуться в класс в таком виде.

– Я не вернусь, – сказала я, отстраняясь. – Ненавижу эту школу. Все ненавижу.

– Поверь, Слоун, я готов под этим подписаться. Но не хочу, чтобы ты наделала глупостей. Как ты планируешь выпутаться? – Джеймс заправил мне волосы за уши. Я потупилась:

– Не знаю.

– Могу помочь, – вызвался он. – Я возвел прогуливание в ранг высокого искусства. У меня есть идентификационный код одного врача из Программы. В канцелярии не узнают, что он просрочен, если не начнут копать. Врач-то уже на пенсию ушел.

– Правда? – Я всхлипнула и вытерла щеки.

– Я ведь не любитель какой-нибудь, – сказал он. – Официально я сейчас на психотерапии. Если я тебя выведу, пообедаешь со мной? Умираю с голоду.

Я медлила, желая по-прежнему злиться на Джеймса, но понимая, что здесь нет его вины.

– Смотря по обстоятельствам, – пробормотала я.

– То есть?

– Как ты считаешь, есть способ как-нибудь вернуть нашу память?

– Нет, – печально ответил он, – я у всех спрашивал. Специально искал информацию. Насколько знаю, нет. – В его голосе угадывался сдерживаемый гнев, и мне это понравилось.

– А попробовать ты согласен? – спросила я. – Поехали к нам домой, переберем вещи Брэйди – вдруг что-нибудь вспомнишь?

– А ты мне бутерброд сделаешь?

– Ну, можно, – улыбнулась я.

Джеймс помолчал. Я думала, что он откажется, но достав мобильный, набрал какой-то номер и заговорил совершенно старческим голосом – надо сказать, очень похоже. Закончив разговор, Джеймс заметно нервничал, будто поездка со мной могла запустить процесс с сомнительным исходом. Тем не менее мы ушли вместе.

– У тебя родители скоро вернутся? – спросил Джеймс, замявшись на нашем заднем крыльце.

В животе запорхали крошечные бабочки, которых я старалась не замечать.

– Да нет, не очень.

После звонка Джеймса, сообщившего о внештатной ситуации в другой старшей школе, Кевин сорвался туда помогать. У меня отлегло от сердца – не придется лгать ему в лицо. В канцелярии фальшивый телефонный звонок проглотили без вопросов. Меня почти пугало, как хорошо Джеймс умеет обходить правила.

– А они не заметят, что мы рылись в вещах? – спросил Джеймс, заходя в нашу тесную кухню. Кастрюли от вчерашнего ужина еще стояли на плите, тарелки у раковины.

– Надеюсь, что нет. – Я заперла за нами заднюю дверь. Джеймс пристально оглядел все вокруг и повернулся ко мне. – Знакомо? – спросила я.

Он покачал головой:

– Нет. Извини.

Разочарованная, я повела Джеймса наверх в надежде, что он расскажет мне о Брэйди все, что сможет. Я хотела знать какие-нибудь подробности о гибели брата, но Джеймс, поднимавшийся следом, был растерян не меньше моего. У дверей мы остановились.

– Это комната Брэйди, – тихо сказала я, сдерживая слезы.

Джеймс медленно вошел, озираясь, будто ждал, что его осенит. Но минуты шли, и надежда угасала. Когда голубые глаза наконец встретились с моими, в них читалось сожаление. Я отвернулась и вышла в коридор.

Казалось нереальным, что часть нашей жизни просто стерта. Мы с Джеймсом могли быть как-то связаны, а теперь ничего об этом не знаем. Он дружил с Брэйди. Как он мог его забыть? Я пошла вниз.

– Твоя комната? – спросил Джеймс.

Обернувшись, я увидела его у своей двери.

– Да.

– Можно посмотреть?

– Зачем?

– Просто любопытно.

Следовало ответить «нет» и вывести его из дома, пока не приехали родители, но мне нравилось, что он рядом. Мне было легче от сознания, что я не единственная чувствую себя беспомощной. Джеймс ходил по комнате, перебирая всякую всячину на зеркале, присел на кровать, проверяя мягкость матраца. Увидев, что я за ним наблюдаю, он улыбнулся:

– Знаю, я отвратителен. Тебе не обязательно это говорить.

– Постараюсь промолчать.

Он засмеялся и встал.

– Можно еще раз взглянуть на снимок? – попросил он.

Вынимая фотографию из кармана джинсов, я прислонилась к дверному косяку, а когда подняла глаза, Джеймс оказался совсем близко, почти вплотную.

Он взял у меня снимок, не отрывая взгляда от моего лица. Мое дыхание стало сбивчивым, но я молчала.

– Он похож на тебя, – негромко сказал Джеймс, взглянув на снимок.

– Родственники как-никак…

Но сарказм получился вялый, и фраза прозвучала невесело. Джеймс это заметил.

– Мне жаль, что его нет, – сказал он, снова глядя на меня. – Прости, что я его не помню.

От этих слов разрывалось сердце. Я не знала, насколько хорошо они были знакомы, но эта боль подсказывала, что очень близко.

Не раздумывая, я обняла Джеймса, отчего он попятился, налетев на соседний косяк. Когда я положила голову ему на грудь, он неловко коснулся руками моих бедер, но тут же обнял, будто желая защитить. Шок от его прикосновения почти растворился в удивительной нежности, заполнившей комнату.

– Прости, – сказала я, выпрямляясь, и отступила, сгорая со стыда за неожиданное излияние чувств. Но Джеймс схватил меня за руки и снова обнял, на этот раз крепче, будто хотел этого сам.

Так мы и стояли, слушая, как перестукиваются наши сердца. Пальцы Джеймса зарылись мне в волосы, ладонь другой руки легла на шею сзади.

– Как хорошо, – удивился он. – Странно, ведь мы не знаем друг друга, но… – Он замолчал. Я не старалась подсказать слова, понимая, что он имеет в виду.

Джеймс и я наедине – странное захватывающее чувство, которого мне не понять, одновременно сладкое и мучительное. Но в душе поселились спокойствие и уверенность.

– Джеймс, – сказала я.

– Слоун.

– Мне кажется, мы уже делали так раньше. – В этом я не сомневалась, но не могла разобраться, как к этому отнестись. Как могу чувствовать такую близость с человеком, которого не знаю?

Настала долгая пауза. Джеймс привлек меня к себе, не снимая руки с моего затылка.

– Мне надо идти, – сказал он. – Я… Поговорим завтра.

Его лицо было маской неуверенности, и я пожалела, что сказала последнюю фразу. Казалось, Джеймс на грани нервного срыва.

– Прости, я не хотела… – начала я, но он покачал головой:

– Тебе не за что извиняться.

В его голосе неожиданно появилась любезность. Предупредительность. Он спустился в холл, и мне оставалось только последовать за ним. Мне до слез не хотелось, чтобы Джеймс уходил.

На пороге он остановился, держа дверь открытой.

– Сочувствую твоей потере, Слоун, – не оборачиваясь, сказал он.

И, не дав мне времени ответить, ушел, оставив меня одну в кухне.

 

Глава 9

Лежа на кровати, я вертела на пальце пурпурное кольцо с сердечком. Почему я хранила нечто подобное? Это же пластмасса, дешевка! Я поднесла кольцо к глазам, изо всех сил желая вспомнить. Но память молчала.

Повернувшись на бок, я снова принялась рассматривать снимок. Брэйди казался настолько счастливым, что у меня щемило сердце. А рядом Джеймс, такой же беззаботный.

После ухода Джеймса я осталась в недоумении и обиде. Может, я что-нибудь не так сказала или вела себя слишком смело? Мне казалось, он испытывает те же чувства… Видимо, я ошиблась. Его поведение не укладывалось в голове. Я чувствовала себя отвергнутой.

Я всего лишь ищу то, что потеряла.

В школе я сторонилась Джеймса – Кевин все равно от меня не отходил. Я почти ожидала увидеть его в зеркале в ванной, когда чистила зубы на ночь. Но когда началась моя вторая неделя на свободе, после математики Кевин отвел меня в сторону.

– Вот, – сказал он, сунув мне клочок бумаги с адресом. Я взглянула на адрес и снова на Кевина. – Майкл будет тебя ждать. – Кевин кивнул на бумажку. – Только это, Слоун, – осторожно начал он, – меня от тебя забирают. Либо приставят нового хендлера, либо… Я не знаю, что происходит, поэтому отдаю тебе контактный адрес Майкла. – Он вздохнул, будто искренне не хотел уходить. Про себя я обрадовалась грядущему отсутствию слежки, надеясь, что другого хендлера не назначат. – Будь осторожна, – прошептал Кевин, не сводя с меня глаз, и только отойдя на несколько шагов, повернулся и ушел.

Кевин явно нервничал, но Релм мне все объяснит. Он всегда все знает.

– Слоун?

Услышав свое имя, я равнодушно уставилась на шкафчик. Джеймс все равно подошел, и я встретила его гневным взглядом:

– Отвали, я не в настроении для твоих игр горячо-холодно.

– Значит, в принципе ты ничего против моих игр не имеешь? – улыбнулся он. Я смотрела на него без улыбки.

– Слушай, если я сказала – по-моему, мы… – я понизила голос, – утешали друг друга и раньше, не надо воспринимать мои слова как непристойное предложение. Нечего было сбегать как дураку и ставить меня в идиотское положение.

Его улыбка растаяла.

– Я знаю.

И ничего не добавил.

– Ты знаешь? Вау. Ну, мерси за извинения. Приятно было пообщаться, Джеймс. – Я повернулась и пошла прочь, но он схватил меня за локоть.

– Подожди, – тихо сказал он. – Не злись. У меня были причины.

– Не хочешь поделиться?

– Да не особо. Но я не так плох, как ты думаешь. – Это прозвучало затертой фразой из фильма, но вид у него был несчастный. Я мягко отобрала руку, пока никто не заметил.

– И чего ты теперь хочешь? – серьезно спросила я.

– Знать бы еще. Но мне хочется больше выяснить о твоем брате, о тебе. Ведь не исключено, что раньше мы дружили.

Я кивнула:

– На снимке ты очень счастлив.

– Как бы я хотел вернуть наши воспоминания…

Мне вдруг пришло в голову, что Релм может что-то подсказать. Он вечно на шаг впереди и знает о Программе больше, чем другие.

– Есть один человек, – начала я. – В Программе он стал моим другом… Он очень умен. Может, он подскажет, что нам делать?

Джеймс воззрился на меня так, будто пытался расшифровать некий тайный код, но вскоре пожал плечами:

– Хорошо, и кто он?

– Зовут Релм, у меня есть его адрес. Я съезжу к нему и узнаю, чем он может помочь.

– Ну и план!

– Предложи получше.

Джеймс засмеялся:

– Слоун, я никогда не планирую заранее. Давай так: улизни сегодня из дома и подходи на угол Бэррон и Вязов. Я отвезу тебя к дому твоего бойфренда.

Релм мне не бойфренд, но я решила не отрицать этого и не признавать, пообещав подойти к шести. В глазах Джеймса читалась неуверенность – видимо, пытался понять, кто мне этот Релм. Я порадовалась, что на этот раз он будет ломать голову насчет меня.

Дом стоял довольно далеко от шоссе, прячась за старыми раскидистыми деревьями, в конце длинной, усыпанной скрипучим гравием дорожки. Я отметила уединенность места: маленький, крытый дранкой домик в настоящем лесу; увядшие цветы на клумбах.

– Ты хорошо знаешь этого типа? – осведомился Джеймс. – В подобные дыры ничего не подозревающие подростки приезжают заниматься сексом, а находят смерть.

Я засмеялась.

– Не опозорь меня перед знакомым. Релм хороший парень.

– Вы больше чем друзья? Конечно, это не мое дело. – Он опустил взгляд. Мне вдруг стало неловко.

– Нет, отчего же, нормальный вопрос. Он… э-э… Короче, все было сложно.

Джеймс ничего не сказал. Повисло тяжелое молчание. Не зная, что добавить, я открыла дверцу и выбралась, подождав Джеймса. На крыльце я остановилась, охваченная приятным волнением. Снова увидеть Релма. Прошло уже больше месяца. Интересно, он изменился внешне? Я, например, изменилась.

Дверь приоткрылась на маленькую щелочку. Я вспомнила, как Релм делал это в Программе, когда мы шныряли по коридорам, и не сдержала улыбки. Тут же дверь распахнулась, Релм шагнул вперед и крепко обнял меня, не дав опомниться.

– Привет, красавица, – сказал он, сжимая меня до хруста костей. – Даже не верится, что ты приехала!

От него хорошо пахло – не мылом и порошком, а чистой кожей и слегка одеколоном. Я отодвинулась, чтобы на него посмотреть. Волосы стали короче, ушла мертвенная бледность. И только тут Релм заметил Джеймса, прислонившегося к перилам.

– Здрасьте, – с удивлением сказал он, протягивая руку, которую Джеймс пожал. – Майкл Релм.

– Джеймс Мерфи.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Релма. Он заметно побледнел.

– Рад знакомству, – еле слышно сказал он и отступил, странно посмотрев на меня. – Входите. – Придержав дверь, он жестом пригласил нас внутрь. Джеймс поблагодарил, и я отметила едва заметные нотки удовольствия от явной неловкости Релма.

Войдя, мы остановились. Релм тоже вошел и задвинул засов. Мы оказались в настоящей лесной хижине с некрашеными балками и грубой, простой обстановкой. Мне показалось, что этот дом мало подходит Релму. Впрочем, я же не знаю, каким он был до Программы. Он и сам не знает.

– Как поживаешь, Слоун? – спросил Релм, оглядывая меня.

– Странно, – сказала я. – Пока все кажется странным. А ты?

– О, я как сыр в масле.

Релм провел нас в гостиную. Я присела на диван, Джеймс занял кресло у камина. Релм уселся рядом со мной и снова обнял.

– Как же я соскучился! Красивая прическа.

– Ты же просил меня не трогать волосы!

– Ошибался. Тебе очень идет. Выглядишь совсем здоровой. – Он покосился на Джеймса, который делал вид, что разглядывает висевшую на стене картину, изображавшую орлов. – Ну что, – начал Релм, сложив руки на коленях и откидываясь на мягкую спинку дивана. – Как вы познакомились?

– Мы не встречаемся, если ты об этом, – ровно сказал Джеймс.

Релм улыбнулся:

– Я не спросил.

Джеймс кивнул:

– Формально – нет.

Мое самолюбие слегка задело, что Джеймс так легко открестился от наших отношений. Я тронула Релма за руку, чтобы привлечь его внимание:

– Мы к тебе за помощью.

– Я для тебя на все готов.

От этих слов исходило нечто непонятное, странное, и я замолчала, пытаясь вспомнить, с чем это связано. Ничего романтического, что-то почти настораживающее… Но воспоминание опять ускользнуло. Эмоциональное дежавю.

Я достала снимок из заднего кармана и протянула Релму. При виде фотографии он судорожно вздохнул.

– Где ты это взяла? – тут же спросил он.

– Нашла. Странная история. Я была дома, и вдруг в памяти всплыла одна деталь из прежней жизни: как я убираю эту фотографию в прорезь матраца. Это мой брат. – Я показала на Брэйди. – А это он, – большим пальцем я показала через плечо и услышала тихий смех Джеймса.

У Релма на щеках ходили желваки, когда он подал мне фотографию.

– И чего ты от меня хочешь? – холодно спросил он.

– Я не помню ее брата, – вступил в разговор Джеймс. – Я приехал узнать, как получить свою память обратно.

Релм направил на него буравящий взгляд.

– Никак.

– Я тебе не верю, – сказал Джеймс, будто почуяв что-то в голосе Релма. Раньше он сам говорил, что вернуть воспоминания невозможно, но теперь, похоже, переменил мнение.

– Релм, – вмешалась я, стараясь разрядить напряжение. – В Программе ты говорил, что поможешь, если понадобится. Что ты имел в виду? Откуда у меня могло взяться это воспоминание?

Релм переплел наши пальцы и посмотрел на них. Рука у него была холодной.

– Ты Роджера помнишь?

Под ложечкой у меня скрутило судорогой. Хоть и смутно, но я помню этого отвратительного типа.

– О да.

– А фиолетовую таблетку?

Я замолчала. В памяти возник нестерпимый, все забивающий вкус мяты. Меня передернуло. Мысли смешались, будто ими нарочно манипулировали. Но таблетка действительно была, и я ее проглотила.

– Он сказал, я могу сохранить одно воспоминание, – пробормотала я.

– Подожди, – раздался голос Джеймса. – У тебя сохранилось воспоминание? Как действует эта таблетка?

– Все потом, – отрезала я. Джеймс фыркнул, будто готов был встать и уйти.

– Я тебе еще тогда сказал, Слоун. – Релм убрал руку. – Воспоминание выскочит без контекста и только хуже все запутает. Не надо было принимать ту таблетку.

– Ну а я приняла. Как достать еще?

Из карих глаз Релма сочилась печаль.

– Никак. Воспоминания пропали навсегда.

– Но я хочу знать, кто я. Хочу знать, что случилось с Брэйди. Со мной.

– Лучше жить будущим. Начни все заново, это…

– Сколько ты хочешь? – повысил голос Джеймс. – Или ты на Программу работаешь? Кто еще станет советовать людям забыть прошлое? Мы хотим его знать, говнюк! Я хочу вспомнить, откуда знал ее брата!

Релм покачал головой, но не потерял хладнокровия. Встав, он подошел к холодильнику и взял бутылку пива. Не предлагая нам, он отпил долгий глоток и уставился на Джеймса:

– А ты сволочь.

Джеймс пожал плечами:

– Тоже мне новость. Ты ведь и сам не особо от нас отличаешься! У тебя такой красивый шрам на шее. Ты помнишь, откуда он взялся?

– Я не хочу помнить.

– Разве не лучше знать, чтобы не повторять прежних ошибок?

Релм засмеялся. В смехе звучала горечь.

– Дело в том, Джеймс Мерфи, что некоторые обречены повторять свои ошибки. – Он посмотрел на меня и снова отпил пива. – Да, Слоун?

Я опешила.

– Я понятия не имею, о чем ты, – сказала я. – Я приехала узнать о моем брате, о прошлом и не понимаю, почему ты так себя ведешь. Ты послал Кевина за мной наблюдать. Ты сам предлагал помочь.

– Помочь жить дальше, – пояснил он, явно колеблясь. – А не с… этим.

– А-а, – протянул Джеймс, стоя у камина. – Теперь понятно. Поехали отсюда, Слоун. Он не собирался помогать, просто хотел залезть к тебе в трусы.

– Почему бы тебе одному не свалить? – огрызнулся Релм. – Что-то не помню, чтобы я тебя приглашал.

Джеймс ухмыльнулся:

– Может, наоборот? Пригласил, но не помнишь?

Релм, кажется, устал от перепалки. Допив пиво, он прислонился к столу и сильно потер лицо. Я видела, что его раздирают противоречивые чувства. Что-то связанное с Джеймсом и мной.

– Ты знаешь, что ли? – вдруг осенило меня. Я подошла к нему вплотную. – Ты что-то знаешь о моем прошлом?

Он взял из холодильника новую бутылку и выпил половину, прежде чем посмотреть мне в глаза.

– К сожалению, знаю. Я не хочу причинить тебе боль.

– Эй, ты, – сказал Джеймс, будто готовый к драке. – Клянусь, что…

Релм вдруг любовно провел пальцами по моим волосам. Взгляд у него был такой отсутствующий, что мне стало неловко. Это был момент непрошеной близости. Мы с Релмом никогда не были парой, но фамильярность жеста заставила Джеймса замолчать на полуслове.

– Ты многое рассказывала в Программе, – сказал Релм. – Иногда мы откровенничали в постели.

Это прозвучало как пощечина. Релм словно намекал, что между нами что-то было, говоря об этом с отвратительной холодностью.

– И это ты меня называешь сволочью? – засмеялся Джеймс. – Малоподходящая тема для обсуждения в компании, а, Майкл?

– Меня зовут Релм.

– Я буду звать тебя, как захочу. Извинись перед Слоун. Она не производит впечатление трепухи, рассказывающей налево-направо о своих любовных победах. – Он выпрямился. – Или тебе врезать?

– Нет, – сипло попросила я. – Давайте без драки. – Я посмотрела на Джеймса: – Все нормально. Честное слово, все нормально.

Джеймс кивнул и снова сел, скрестив руки на груди.

– Я не это имел в виду, – сказал Релм. – Секса у нас не было, – бросил он Джеймсу, хотя было видно, как ему не хочется это говорить. – Мы просто друзья.

– Которые спят на одной кровати, – пробормотал Джеймс. – Ну-ну.

– Релм, – сказала я, не обращая внимания на слова Джеймса. – Что я тебе говорила и почему ты это запомнил? Я, например, ничего личного ни о ком не помню.

Релм, прислонившись к столу, осушил бутылку почти наполовину. Я ждала.

– Красавица, уразумей, наконец, что твоя голова, – он легонько постучал мне по виску, – сейчас очень уязвимая штука. Осколки склеили, как фарфоровую вазу. Одна трещина, вроде того твоего воспоминания, и все посыплется. Я не хочу тебе навредить. Вот если выждать некоторое время…

Я прижалась к нему, положив ладони на грудь, и посмотрела снизу вверх:

– Пожалуйста!

Релм сдался.

– Про несчастный случай на плоту придумали в Программе. Брэйди покончил с собой. А вы – ты и его лучший друг Джеймс – при этом присутствовали.

Я ахнула, живо вспомнив неунывающего Брэйди.

– Нет, – попятилась я. – Этого быть не может. Родители сказали, был несчастный случай. С какой стати им лгать? Зачем бы… – Я начала задыхаться, но кто-то обнял меня за плечи. Джеймс подвел меня к дивану и усадил. – Нет, – с отчаянием повторила я.

Некоторое время было тихо – я пыталась взять себя в руки. Я напряженно копалась в памяти, соображая, что могло толкнуть Брэйди на самоубийство, но брат вспоминался исключительно счастливым и улыбающимся. Что же могло произойти?

Джеймс большим пальцем подтер мне слезы под глазами.

– Все будет хорошо, Слоун, – сказал он. Абсолютная твердость, звучавшая в его голосе, вселяла уверенность. Я повернулась к Релму.

– Ты не должен был скрывать это от меня.

Релм поставил на стол пустую бутылку и поглядел на холодильник, будто был не прочь взять и третью.

– Ты могла снова заболеть. Открыв правду, я подвергаю риску твою жизнь. Господи, что я творю, еще слишком рано… Слоун, ведь от этого ничего не изменится. Тебе все равно нужно жить дальше. С тобой-то все в порядке. Мне нужно, чтобы с тобой все было в порядке.

Сидевший рядом со мной Джеймс напрягся.

– А еще? – спросила я сиплым шепотом. – Что еще ты знаешь, Релм? Скажи мне.

Релм, с болью глядя на меня, покачал головой:

– Больше ничего не знаю. Извини.

– Релм…

– Пожалуй, вам пора. – Он оттолкнулся от стола и быстро пошел к выходу. Отодвинув засов, он распахнул дверь, не глядя на нас.

– Что? – не поверила я ушам. – Нет, ты…

– Слоун, – твердо сказал он, взглянув на меня. – Я хочу, чтобы вы ушли.

– Вранье, – сказал Джеймс, поднимаясь, и взял меня за руку. Глаза Релма сверкнули, когда Джеймс переплел свои пальцы с моими, и он отвернулся.

Зная, что не могу уйти сейчас, я отняла руку.

– Я выйду через секунду, – сказала я. Джеймс, сузив голубые глаза, взглянул с таким подозрением, что я едва не попятилась, но кивнул и вышел, задев Релма плечом.

Релм горько усмехнулся:

– Приятно было познакомиться, мистер Мерфи.

Я подошла к Релму. Он глядел на меня, упрямо сжав челюсти, но в глазах плескалось отчаяние. Я обняла его. У него вырвался хриплый стон, и он тоже крепко меня обнял.

– Как я по тебе соскучился, – прошептал он. – Я пытался уберечь тебя, Слоун, и я же тебе навредил. Мне не стоило говорить тебе о Брэйди.

Я отстранилась.

– Я хочу знать все, – сказала я. – Расскажи до конца. Я отказываюсь понимать, почему брат себя убил.

Глаза у меня повлажнели. Релм нежно коснулся моей щеки.

– Он был болен. Это болезнь. В этом нет твоей вины.

– Тогда почему стерли эти воспоминания?

Релм прикрыл глаза.

– Я не могу говорить об этом сейчас, красавица. Я здорово напортачил. Мне нужно… Мне нужно подумать. Нельзя тебе было находить этот снимок.

– Да, – согласилась я. – Нельзя было.

– Я хочу тебе счастья. Клянусь, это все, чего я хочу. – Он осторожно поглядел на машину, где Джеймс опустил голову на руль, будто устав от ожидания. Релм вздохнул. – Ты сейчас поезжай, ладно? – Он наклонился и поцеловал меня в щеку, не отрываясь несколько секунд.

– А если я не хочу ехать? – спросила я в надежде, что он расскажет мне больше о брате, о моем прошлом.

Релм задумался.

– Есть много разного, чего ты сейчас не поймешь, – сказал он. – Но ты должна знать, что я всегда желал тебе только выздороветь. Ты мне веришь?

– Да, – кивнула я.

– Я… я люблю тебя, – прошептал он, не в силах поднять на меня глаза.

– Я знаю.

Я не нашлась, что еще добавить. На меня обрушилось горе, и рана казалась совсем свежей, будто я только что потеряла Брэйди. Но передо мной стоял Релм, готовый любить меня, заботиться, заполнить пустоту в сердце.

Я приподнялась на цыпочки и приникла к его губам. Релм тут же ответил, удивив меня своей страстью и прижав к стене. Его язык активно нашел мой, будто Релм давно об этом мечтал.

Сердце застучало, но ощущала я только вину, будто сознательно обманывала и Релма, и себя. Я отвернулась, прервав поцелуй, и обняла Релма. Он тихо засмеялся, стиснув меня в объятиях.

– Ты меня не любишь, – сказал он.

– Люблю, но иначе. Может…

– Когда-нибудь, – договорил он за меня. Вид у него был уставший. А может, сказывалось выпитое пиво. – Тебе пора, – повторил он и проводил меня на крыльцо, упорно глядя на деревянные доски пола. Затем, не прибавив ни слова, вернулся в дом и захлопнул дверь.

Я стояла на крыльце, все еще оглушенная новостью о Брэйди. Когда я встретилась взглядом с Джеймсом, он вопросительно приподнял подбородок, будто спрашивая, все ли со мной нормально. Я не ответила.

Со мной все далеко не нормально.

 

Глава 10

На полдороге в город, когда мы уже в сумерках проезжали поля, Джеймс сказал:

– А вы неплохо целуетесь.

Я покраснела.

– Я прощалась.

– С языком?

– А тебе какое дело? – спросила я, стыдясь, что он все видел, хоть и не понимала, чего мне стесняться. – Ты в моей комнате даже объятий выдержать не смог.

– Я их стоически вытерпел, – усмехнулся Джеймс. – Мне все равно, с кем ты целуешься, но он явно что-то скрывает. Я удивлен твоей наивности. Думал, ты умнее.

– А я думала, ты не станешь задаваться.

– Такого я не обещал. А я стараюсь не давать обещаний, которые не смогу сдержать.

Несколько миль мы ехали молча. Я думала о брате. Мать сказала, с ним произошел несчастный случай на плоту, но умолчала, что я присутствовала при гибели Брэйди и что он убил себя.

Всхлипнув, я спохватилась, что плачу.

– Эй, – мягко сказал Джеймс. – Прости, я не хотел…

– При чем тут ты, – отмахнулась я. Джеймс свернул к обочине и остановился. – Я из-за брата. Я не помню, как он умер, но мы же там были, Джеймс, оба были. А вдруг мы помогли ему покончить с собой?

– Может, и помогли. – Его голос звучал пусто и печально. Джеймс отвел глаза, будто ища собственные воспоминания. Когда он опустил голову, я поняла – он ничего не помнит. У нас ничего нет.

– А что, если он попрощался? – прошептала я. – Попрощался, а я не помню? – Что-то внутри меня лопнуло, и я разрыдалась, вспоминая улыбку Брэйди, его смех. Мы были так дружны. Неужели он долго болел, а я ничего не замечала?

Джеймс обнял меня за плечи, и я прислонилась к нему. Сперва он напрягся, но вскоре повернулся, прижав меня к груди.

– Знаешь, – тихо сказал он, гладя меня по волосам, – я не помню, что произошло с моей матерью. То она была, и вдруг ее нет. Я не знаю, ссорились ли родители, была ли у нее причина уйти. Отец сказал, что она переехала из-за работы и решила там остаться, но нам и вдвоем прекрасно живется. – Он помолчал. – Десять баксов на то, что он жулит.

Я утерла слезы и села прямо, не отодвинувшись, впрочем, от Джеймса. Он удивленно поглядел на меня:

– В чем дело?

– Мы играли в «жулика» в Программе. А ты?

Он засмеялся:

– Нет. Я почти все время провел в изоляции. По крайней мере, мне так сказали. Неужели вы там играли в карты?

– Джеймс, мы с братом часто играли в «жулика».

Его лицо затуманилось, и он рассеянно потянул за нитку, торчавшую из подола моей блузки.

– Правда?

Я кивнула.

– Могу поспорить, ты играл с нами.

Джеймс, не глядя мне в глаза, задумчиво тянул за нитку, распуская шов.

– Не могу вспомнить, кто меня научил, – сказал он.

– Мой брат.

– Возможно.

Когда нитка наконец лопнула, Джеймс обратил внимание на мой неровный подол.

– Черт, извини.

Но когда он поднял взгляд, я не ответила. У меня припухло лицо, и вблизи – я ведь еще сидела, прижавшись к Джеймсу – я наверняка выглядела не блестяще. Во мне боролись чувство вины, скорбь и влечение.

– Почему ты опять на меня уставилась? – спросил он, на этот раз серьезно.

– Релм кое-что сказал мне перед уходом.

Джеймс округлил глаза:

– Да-а-а? И что же?

– Он… – Я помолчала, не зная, говорить или нет, но мне показалось нечестным скрывать это от Джеймса. Вообще что-нибудь от него утаивать. – Он сказал, что любит меня.

Джеймс опустил голову, вертя в пальцах оторванную нитку.

– А ты что? – спросил он.

– А я нет.

– Тогда не надо было пудрить ему мозги поцелуем, – бросил он осуждающе. Я опешила. Я доверила ему очень личное, а он тычет мне в лицо моей откровенностью?

Я отодвинулась, накинула ремень и с нескольких попыток пристегнулась.

– Забудь, что я сказала. Ты все равно не поймешь.

– Ты права. – Он завел мотор. – Не пойму. И ты вовсе не обязана мне что-либо объяснять.

– Спасибо, – с горечью сказала я. – Хорошо, что ты высказался.

Больше мы не говорили. Я не понимала, как Джеймс мог рассказать мне о своей матери и тут же оттолкнуть. Интересно, он и с Брэйди так себя вел? И со мной?

Неужели рядом с ним всегда трудно?

Добравшись домой, я вошла через заднюю дверь в надежде, что родители не заметили моего недолгого отсутствия. В гостиной работал телевизор. Я неслышно поднялась по лестнице, остановившись у комнаты Брэйди.

Войдя, я легла на кровать брата, глядя в потолок. Мне хотелось узнать тайны, вернуть украденные воспоминания.

– Что же с тобой случилось? – спросила я, обращаясь к брату и к себе. Я перерыла свою комнату в надежде найти что-нибудь еще, но ничего не нашлось – ни единой фотографии, кроме семейных. Ни некролога о Брэйди, вырезанного и заламинированного с подложенной на обороте молитвой, ни газетной статьи, навечно помещенной в альбом.

Расспрашивать мать было бесполезно – она готова нагромоздить горы лжи. Не знаю, как мы общались раньше, но я ей больше не доверяю. Она выдала меня Кевину и непосредственно причастна к моей отправке в Программу.

В кармане завибрировал сотовый. Я проворно достала его в надежде, что это Релм – правда, мы не обменивались телефонами, – и помедлила, увидев на дисплее имя Джеймса.

Я выключила телефон и сунула его в карман. Общаться с Джеймсом просто мучение. В прошлом нас многое связывало, но всякий раз, стоит нам приблизиться к разгадке тайны, он отступает, да еще старается побольнее меня задеть. В данный момент с меня хватит. Больше мне сейчас не выдержать.

Я повернулась на бок, устраиваясь поудобнее, погруженная в свои мысли, и вздрогнула от стука в дверь. На пороге стоял папа.

– Детка, – сказал он, – я зашел попрощаться на ночь, а тебя нет в комнате. Что ты тут делаешь?

Я быстро заморгала и села.

– Я тоскую по Брэйди, – ответила я, стараясь угадать его реакцию. У папы вытянулось лицо, в покрасневших глазах появилась тоска.

– Я тоже, – ответил он. Его брюки были измяты, и от него слегка несло спиртным. Не знаю, когда он начал пить.

Мы молча сидели некоторое время. Я кусала губу, не решаясь спросить.

– Пап, – начала я, – Брэйди что, покончил с собой?

Отец резко, болезненно вздохнул и ответил не сразу. Он прилег на кровать рядом со мной, прикрыл глаза рукой, и, к моему ужасу, его плечи начали вздрагивать.

– Да, – сдавленно проговорил он. – Брэйди себя убил.

Странно, но мое тело сразу успокоилось, распознав, наконец, эмоции, пусть и лишенные воспоминаний. Беспредметное горе нашло, наконец, свой источник. Папа пытался успокоиться, а я старалась не расплакаться. Релм сказал правду. Что еще ему известно?

– А как мы это пережили? – спросила я. – Как мы жили после этого втроем? Нормально?

Папа поглядел на меня блуждающим взглядом. Его веки были красными.

– Нет, малышка, – прошептал он. – Нормально мы никогда не жили.

Я кивнула. Басня о том, как наша семья дружно решила жить дальше после смерти Брэйди, всегда инстинктивно казалась мне нелепой.

– Невыносимо плохо не помнить, что с ним случилось.

– Отчего же, это благо, – серьезно сказал отец. – Я бы все отдал, лишь бы забыть эту боль. Когда он заболел… это уже был не настоящий Брэйди. И не настоящие мы. Нам дали шанс начать все заново, Слоун, и мы воспользовались возможностью снова стать счастливыми.

– Пап, – негромко сказала я, чувствуя, как по щекам катятся слезы, – счастливее никто из нас не стал.

Отец не стал возражать, что у нас всего лишь небольшой временный кризис. Он встал, коснулся моей макушки и вышел.

Я снова свернулась на кровати, ища и не находя утешения и помощи. Мне хотелось знать, что случилось с моим братом, вспомнить, какой я была. Но больше всего я желала быть счастливой. Поупивавшись жалостью к себе, я ушла в свою комнату и отыскала тетрадь, куда Лейси записала свой телефон. Голова не на шутку разболелась, и прежде чем позвонить подруге, я приняла две таблетки адвила.

Лейси затормозила на углу в девять часов.

– Ты становишься настоящей бунтаркой, – улыбнулась она, когда я села в ее неоново-зеленый «жук». Под ногами хрустели скомканные пакеты из-под фаст-фуда, все подставки для стаканов были заняты. Лейси была одета в простую желтую блузку, но макияж у нее был преувеличенно-театральный, не как у побывавших в Программе. Выглядела она восхитительно. – Ты точно хочешь в Центр здоровья? – спросила она. – Тебе же там не понравилось.

– Не понравилось, – согласилась я. – Но с меня сняли наблюдение и забрали хендлера. Может, на этот раз будет интереснее.

– Слоун, – негромко сказала Лейси, – не забывай, за нами постоянно наблюдают.

После долгого молчания она включила радио, и машину наполнила тошнотворно слащавая песенка о любви. Я стиснула руки, чтобы не выключить радио и не выложить Лейси все о Джеймсе и моем брате. Все же я решила не портить ей настроение.

В кармане снова дрогнул телефон – очередное сообщение, но я лишь прибавила громкость радио.

В Центре здоровья было людно. По MTV передавали, что в связи с ростом глобальной популярности Программы предпринята новая энергичная попытка ассимиляции излеченных. У стен стояли хендлеры, но в середине комнаты все смеялись и играли в игры. Появился компьютерный уголок, вокруг одного компьютера толпились парни, все как один одетые сдержанно и консервативно. Взглянув на себя, я увидела, что выгляжу им под стать. Будто существует некая форма для прошедших Программу. Я расстегнула блузку до самого лифчика и пошла за Лейси к дивану.

Мне с трудом верилось, что я сюда приехала: клялась же, что ноги моей больше в Центре здоровья не будет. Но находиться дома было невыносимо, а Центр здоровья остался единственной тусовкой для моих ровесников. Особенно охотно сюда ходят те, у кого тоже нет приятелей. Лейси с размаху уселась на диван, оглядывая комнату, будто ища кого-то.

– Кто он? – спросила я, подтолкнув ее локтем.

Лейси невинно захлопала глазами.

– Понятия не имею, о ком ты говоришь. Я вовсе не ищу парня, который обещал сегодня подъехать.

– Оу, – улыбнулась я. – Значит, я наконец познакомлюсь с твоим таинственным бойфрендом?

– Я считаю, самое время, – отозвалась Лейси.

Ее лицо было неожиданно серьезным, но не успела я расспросить, как заметила в толпе черную рубашку. В жизнерадостно раскрашенном Центре здоровья траурный цвет шокировал. Это был Лиэм.

– Я сейчас, – сказала я, поднимаясь.

Лиэм пробрался через толпу и вышел в патио. Я поспешила за ним. Ночной воздух освежал. Лиэм, стоя у перил, смотрел куда-то вдаль. Мы были одни. Я решила расспросить его о том вечере и выяснить, откуда он знает меня и Джеймса.

– Эй, – сказала я, чтобы привлечь внимание. Лиэм обернулся, и я вздрогнула при виде черных кругов под глазами и свалявшихся, немытых волос. До меня дошло, что Лиэм болен. Боже, как он болен!

– Слоун. – Его рот сложился в гнусную ухмылку, на лице проступили ярость и ненависть. – За мной явилась? Они уже и возвращенцев набирают?

Сердце забилось при мысли, что Лиэм может быть опасен. Я осторожно попятилась к двери.

– Я просто хотела кое-что спросить, но не хочешь разговаривать – не надо.

Лиэм прыгнул вперед и плечом впечатался в дверь, которую я не успела открыть. Судорожно вздохнув, я отступила.

– Слушаю твой вопрос, – сказал он с диким, блуждающим взглядом.

– Я хочу войти, – негромко сказала я. – Отодвинься, и я не…

– Не настучишь на меня? Еще как настучишь!

Он был прав, я сразу же кому-нибудь сообщу. Он заражен и может заразить других.

– Дай пройти, Лиэм.

Секунду он смотрел на меня и вдруг подался вперед, будто решил открыть тайну:

– Ты меня помнишь?

– Я помню, как ты назвал меня дурой.

Он ухмыльнулся.

– А до этого?

Под ложечкой скрутило судорогой.

– Нет.

Ручка двери повернулась, но Лиэм навалился на нее всем весом, не давая открыть. Я подумала позвать на помощь или кинуться наутек, но меньше всего хотела привлекать к себе внимание в такой ситуации.

– Мы с тобой гуляли, – сказал он не без злорадства. – Ничего серьезного, но они забрали даже эти воспоминания. Что еще они забрали? Видишь, во что тебя превратили? Ты же пустышка, кукла! Лучше умереть, чем стать такой, как ты!

У меня задрожали губы. Я была пристыжена, унижена, но одновременно во мне рос гнев. Я толкнула Лиэма в грудь, но он лишь покачнулся и отступил на шаг. Засмеявшись, он закашлялся, вытер рот рукой, и на пальцах осталась темная кровь.

– Что это? – спросила я, отступая.

– «Быстрая смерть», потому что все равно нет смысла. Нам никогда не освободиться от Программы, даже после восемнадцати. Кто поручится, что они не изменят правила и не начнут охотиться за взрослыми? Мой двоюродный брат… – Лиэм уже плакал, – вчера покончил с собой. Ему был двадцать один год, Слоун. Значит, эпидемия разрослась.

– Или он просто покончил с собой, – сказала я с тоскливым ощущением под ложечкой. По двери загрохотали кулаками, начали ее выбивать.

Лиэм снова закашлялся, забрызгав кровью патио. Губы его были окровавлены. Он умрет. Он умрет, если я не вмешаюсь. Я вынула телефон, но Лиэм ударил меня по руке, и мобильный полетел на деревянный настил.

Глаза Лиэма закатились, но он из последних сил снова уставился на меня и, содрогаясь в конвульсиях, съехал спиной по двери, не отводя взгляд.

– Ты ничто, – прошептал он и затих.

Я застыла, судорожно-часто дыша. Дверь снова затряслась. Нельзя здесь оставаться, меня не должны к этому припутать. Я подхватила телефон и буквально скатилась по лестнице, выбежав на парковку Центра здоровья. Написав Лейси, что я у машины и нам надо немедленно уехать.

Я пригнулась, прячась за «жуком», и смотрела, как в патио выбежали люди. Хендлеры отводили подопечных в сторону, персонал Центра здоровья был на ушах: кому взбрело в голову убивать себя в таком, можно сказать, островке безмятежности? Я решительно выбросила из головы слова Лиэма и его теории, потому что голова разболелась хуже, чем раньше.

Когда Лейси пришла, ее покачивало, как пьяную. Она молчала, пока машина на хорошей скорости уносила нас от Центра здоровья. Когда мы отъехали достаточно далеко, Лейси повернула голову.

– Кто? – спросила она. – Кто коньки-то отбросил? – Она была белой от страха.

– Лиэм.

Глаза Лейси расширились:

– И ты все видела?

– Да.

– Умница, что сбежала оттуда. Всех захлестывает какое-то сумасшествие, ты чувствуешь?

Я чувствовала, но уже не могла сегодня говорить об эпидемии – голова болела так, что хотелось кричать.

– Мне надо домой, – сказала я. – Не хочу волновать родителей.

На самом деле я кое-что задумала. Мне требовалось поговорить о том, что сегодня произошло, – и об отце, и о Лиэме – с тем, кто поймет. Мне нужен Джеймс.

– Родителей? – удивилась Лейси и крепче сжала руль. – Может, ты вовсе не такая уж бунтарка? – Она подъехала к углу, за которым начинался наш двор, и остановилась. – Давай быстрее. Не хочу, чтобы моя машина тебя выдала.

Ее голос звучал напряженно, но я решила – Лейси потрясена самоубийством Лиэма. Надеюсь, случившееся не вызовет у нее рецидив болезни. И у других тоже.

 

Глава 11

Ночью, когда родители спали, я приняла несколько таблеток адвила, села в машину матери и поехала к Джеймсу.

Остановившись на обочине, я размеренно дышала, успокаиваясь, и долго глядела на большой белый дом, соображая, где его комната. Я хотела сказать, что мой отец подтвердил – Брэйди покончил с собой, и хотела поделиться тем, что Лиэм сказал об эпидемии, перед тем как умереть от «Быстрой смерти».

Телефон в руке зажужжал. Надеюсь, это не родители меня хватились. Я посмотрела на дисплей.

«Почему сидишь у моего дома, сталкер?»

Я закрыла глаза, готовая сунуть телефон в карман, завести мотор и нажать на газ, но сотовый снова завибрировал. Я нехотя прочла: «Сиди там».

Еще чего. У меня нервы не железные. Я включила зажигание, но по газону метнулась тень. Выругавшись сквозь зубы, я ждала.

Через секунду дверца открылась – салон осветился неприятно-резким светом. Джеймс уселся рядом. Мы снова погрузились во мрак, но я чувствовала на себе его взгляд.

– Ну? – вопросительно сказал он.

А вдруг ему будет безразлично то, что я скажу? Зря я приехала.

– Ничего, – устало сказала я. – Глупости всякие.

– Где ты была весь вечер? Я тебе писал.

Я посмотрела ему в глаза.

– Мы с Лейси ездили в Центр здоровья. Там кое-что произошло. – Плечи Джеймса напряглись. – Помнишь того парня, Лиэма? Он покончил с собой, принял «Быструю смерть». А перед этим сказал, что мы с ним раньше встречались, и назвал меня пустышкой, потому что я ничего не помню. Его двоюродный брат, которому уже двадцать один год, вчера покончил с собой. Лиэм говорил, что эпидемия разрастается…

– Лиэм умер на твоих глазах? – перебил Джеймс, не обращая внимания на остальное.

Я кивнула.

– А днем я говорила с отцом. Он пьет. Они с матерью скандалят, дома все из рук вон плохо… Я спросила его о брате… – По щекам покатились слезы. – Релм говорил правду, Брэйди действительно покончил с собой.

– Сочувствую, – сказал Джеймс.

Я покачала головой:

– Даже не знаю, зачем тебе все это говорю. Ты ясно дал понять, что не желаешь знать прошлое.

– Нет, – холодно сказал Джеймс. – Я не желаю знать твои амурные дела. Однако я хочу выяснить, что произошло с твоим братом и какое я к этому имею отношение.

Лицо свело от обиды. Я яростно повернулась к Джеймсу:

– Как ты смеешь себе такое позволять? Почему нарочно задеваешь меня?

Он вздрогнул, но тут же раздраженно посмотрел на меня.

– Задеваю? Слоун, я не твой бойфренд, я не помню даже нашего знакомства. Что бы ты себе ни напридумывала, это твое воображение, а не реальность. У нас и до Программы все было не блестяще, так что давай не притворяться, что мы жили как в раю. Незачем еще больше все усложнять.

В голове будто что-то взорвалось. Я закричала, уткнувшись лбом в руль. Будто молотком с размаху ударили в лоб.

– Ты чего? – испуганно спросил Джеймс, тронув меня за плечо.

– Пошел вон отсюда. – Я закрыла глаза от боли. Непонятно что со мной творится, но боль чудовищная. Когда я смогла выпрямиться на сиденье, Джеймс начал что-то говорить, но я перебила: – Выйди из машины, мать твою!

Он долго сидел – я уже не знала, уйдет он или нет. Салон осветился, и хлопнула дверь, но я еще минуту не могла двинуться с места. Боль не проходила, а в груди словно что-то с хрустом лопалось.

«Твой мозг сейчас как хрупкий фарфор».

Я открыла глаза и всмотрелась в ветровое стекло. Надо найти Релма. Со мной что-то не то. Кажется, я разваливаюсь на части.

В полной темноте я свернула на длинную аллею. В дороге голове стало чуть полегче. Едва я отъехала от дома Джеймса, как начался дождь. Не иначе, знак свыше, прозрачно намекающий на мое ближайшее будущее. Капли барабанили по стеклам. Хоть бы Релм оказался дома! Он обязательно должен быть дома.

Промокнув за несколько шагов от машины до крыльца, я нетерпеливо постучала. Мокрая блузка облепила тело. В ушах шумела кровь, голова болела, накатывала слабость. Когда раздался щелчок замка, я буквально ворвалась в дом.

– Слоун? – Релм, в пижамных штанах и с ужасом на лице, ерошил волосы. – Что ты тут делаешь? Что случилось?

– Я совершенно расклеилась, – в отчаянии сказала я. – Кажется, я умираю.

– Красота моя! – Релм обнял меня. Я прижалась щекой к его теплой груди. – Присядь. – Снаружи гром раскатился по небу. В гостиной Релма было темно, но в камине ярко тлели угли. Он усадил меня на диван. Я дрожала, в мокрой одежде было неприятно. – Что случилось?

– Очень болит голова. И в груди острая боль, будто вырывают сердце. Никогда такого не было. Наверное, я умираю.

– Ш-ш-ш, – сказал Релм. – Ерунда. В Программе же ты выжила? – Он помолчал и ахнул: – Это после того, как я сказал тебе о Брэйди? Черт, как я напортачил!

– Ты ни при чем, я у отца спросила, и он подтвердил – мой брат покончил с собой. – Я закрыла глаза. Мне было нестерпимо больно произносить это вслух. – А в Центре здоровья один парень сказал, что я ничто без моих воспоминаний. – Я встретилась взглядом с Релмом: – Я действительно ничто?

– Нет. Тебя просто вылечили.

Вылечили. Еще недавно я чувствовала себя счастливицей, потому что меня спасли от эпидемии. Но лечение превратило меня в развалину, которая не в силах разобраться в собственной жизни.

– Тот парень из Центра, – продолжала я, – умер сегодня на моих глазах. «Быстрая смерть». Я поехала к Джеймсу, но он повел себя так черство, отстраненно… Не знаю почему, но меня просто убивает такое отношение с его стороны. – Я помолчала. – После разговора головная боль усилилась, и начались боли в груди. Господи, Релм, я будто теряю рассудок…

Релм потупился, сосредоточенно сморщив лоб. Не услышав ответа, я взяла его за руку.

– Почему я так сильно на него обижаюсь? – спросила я. – У других вылеченных ничего подобного нет. Мне все же нужны мои воспоминания.

– Не стуит, – сказал он. – Иногда лучше не знать.

Я посмотрела на упорно глядевшие вниз темные глаза, на шрам на шее. Я вспомнила, что Релм любит меня. В Программе он спасал меня несчетное количество раз. Голова разламывалась, тело горело от боли, и мне показалось, что сейчас мне нужен человек, который в состоянии обо мне позаботиться.

Я поцеловала его, не обращая внимания на поднявшееся во мне острое чувство вины. Я жадно всасывала губы Релма. У него секунда ушла на то, чтобы среагировать, но вскоре он уже целовал меня. Подхватив за талию, он усадил меня к себе на колени и начал стягивать мокрую блузку.

Я хотела обо всем забыть. Я хотела забыть Джеймса.

Грудь снова наполнилась острой, рваной болью. Релм уложил меня на ковер и оказался сверху. Он целовал мне шею, водя руками по телу, а я старалась его почувствовать, понять, каково быть с ним.

Но я была за миллион миль отсюда, растерянная и одинокая.

Губы Релма замерли у моего уха. Он тяжело дышал. Я спохватилась, что лежу на спине и гляжу в потолок, а из глаз по вискам стекают слезы. Релм взял меня за плечо и повернул к себе.

– Ты не хочешь, – печально сказал он. – Ты все еще любишь его.

Его слова поразили меня, но спорить я не стала. Релм нечаянно дал название бушевавшим во мне чувствам. Я вдруг поняла, что люблю кого-то другого.

Релм попытался обратить все в шутку:

– Любовь зла, он действительно козел.

Он лег рядом, плечом к плечу, и мы смотрели на деревянные балки потолка.

– Джеймс? – тихо спросила я, не зная, что теперь делать.

– Да, – ответил Релм. – Ты его любишь и всегда любила, поэтому не быть с ним для тебя странно. Может, ты его и не помнишь, но твое сердце помнит. – Релм повернул голову: – Я хотел сделать тебя счастливой, но ты всегда будешь принадлежать ему.

Я с трудом сглотнула стиснутым горлом, не то чтобы не веря, но и не понимая. Одиночество не отпускало из цепкой хватки.

– Нет, та жизнь отгорела. Вряд ли у него что-то ко мне осталось.

– Еще как осталось, – вздохнул Релм.

– Может, это из-за Брэйди? – Это бы все объяснило. – Джеймс остался со мной, потому что у меня умер брат?

– Нет. Вы любили друг друга «безумно», по твоим словам. Любили и всегда будете любить.

Полуобнаженная, я лежала на ковре рядом с Релмом, а он рассказывал, что я люблю другого – помнить не могу, но чувствую. Отчаяние, с которым я приехала, ослабевало, но голова по-прежнему раскалывалась.

– А головная боль отчего? – спросила я.

– Мозг восстанавливается. Единственным сохранившимся воспоминанием ты разрушила гладкую последовательность событий, которую тебе придумали на терапии. Твой мозг понимает – что-то не то, и постепенно приноравливается снова. Радуйся одному воспоминанию и не настаивай на большем.

Я покосилась на него, недоумевая, неужели он действительно думает, что так мне лучше.

– Почему ты не хочешь, чтобы я все вспомнила? – спросила я. – Что такого я тебе сказала, чтобы обрекать меня на нынешнее существование?

Релм грустно улыбнулся:

– Иногда что-то лучше оставить в прошлом ради нас самих.

У него из глаз полились слезы, и я вдруг спохватилась, как несправедливо обошлась с ним сегодня.

– Но если я люблю Джеймса, как же тогда ты?

– Я люблю девушку, которая любит другого. Сюжет, достойный Шекспира.

Я положила руку ему на грудь, где сердце, жалея, что не могу ответить на его любовь. Даже сейчас, когда Джеймс так далеко от меня, я знала, что не полюблю Релма. Не судьба.

Мы лежали рядом в свете тлеющих углей.

– Парень, который умер в Центре, – тихо сказала я, – говорил, что эпидемия распространилась и на взрослых. – Релм напрягся. – Что, если это правда?

– Не грузись ничем подобным, тебе еще рано об этом думать. Сосредоточься на выздоровлении, слушайся своего хендлера, когда он предупреждает о…

Тут я вспомнила, что не сказала ему о Кевине:

– Релм, так ведь Кевина от меня забрали.

Он быстро посмотрел на меня.

– Когда?

– Вчера.

Релм выругался себе под нос, но извинился.

– Не волнуйся, я поспрашиваю. Скорее всего, ты слишком здоровая, чтобы тратить на тебя хендлера.

Он снова лег, но я заметила морщинку у него между бровей. Релм напряженно смотрел в потолок. Я не сомневалась – он выяснит, что произошло. Еще мне подумалось, что я должна встать и надеть хотя бы блузку, но мы еще долго молча лежали рядом.

Уже почти в три часа ночи я села в машину. Головная боль утихла, оставив болезненное пульсирование в висках. Я думала, что Релм предложит мне остаться на ночь, но он напомнил, что родители позвонят в Программу, если проснутся и не обнаружат меня дома. Мне не хотелось уезжать. Мне нравилась полная свобода, пусть и на несколько часов. Никто за мной не следит, не анализирует мои действия. Возможно, завтра мне дадут нового хендлера, предстоит неприятный разговор с родителями, с Джеймсом…

В кармане завибрировал телефон. Я улыбнулась, решив, что Релм не дал мне свой номер, но взял мой. Но на дисплее я увидела то, отчего сердце пропустило удар: эсэмэс от Джеймса.

– Не читай, Слоун, – сказала я себе, бросив мобильный на пассажирское сиденье и включая радио. Впервые за долгое время я чувствовала себя нормально и не хотела, чтобы мне портили настроение. Я выдержала до второго светофора и открыла сообщение.

«Ты в порядке? J, если да, L, если нет».

Идиот. Я не ответила, думая о словах Релма: иногда чего-то лучше не знать. Может, поверить ему? У него нет причин мне лгать.

Телефон на коленях зажужжал снова.

«Я у твоего дома. Выйдешь?»

Что он делает у моего дома? Я съехала к обочине и набрала сообщение поциничнее.

«А я не дома. Только что выехала от Релма».

Едва я это написала, как мне захотелось забрать свои слова назад. Меня кольнула совесть. По словам Релма, я любила Джеймса. Мы не просто гуляли, а «безумно» любили друг друга. Я посмотрела на молчавший телефон, вдруг возненавидев себя.

«Бурная романтическая ночь? Уверен, он тебя правильно поймет».

Я застонала.

«Тебе же вроде все равно?»

Сперва отталкивает меня, а потом набирается наглости и…

«Все равно. Спокойной ночи».

Подо мной будто провалился пол – даже замутило под ложечкой. Но теперь я знала, отчего это. Нормальные эмоции. А вот не рассказать ли Джеймсу о нашем прошлом? Заслуживает ли он вообще знать о нашем романе?

Я взглянула на часы. Было очень поздно, и я решила выключить телефон, чтобы Джеймс не лез в мою жизнь. Надо обходить его стороной, как ядовитое растение. Не хочу назад в Программу. Второй раз мне там не выдержать. Я выехала на мокрую улицу и быстро добралась домой, юркнув к себе в комнату так ловко, что родители не услышали.

На парковку школы Самптер я въехала совсем без сил. Утром у крыльца меня не встретил новый хендлер, и мать разрешила взять свою машину. Я поблагодарила, хотя мне понадобилась вся выдержка, чтобы не уличить ее во лжи о Брэйди. Стало быть, мониторинг прекратили, рассудила я, хотя не получила подтверждения от Релма или из Программы.

Джеймс стоял у отцовской машины, набирая эсэмэс. Мой сотовый завибрировал в кармане, но я не взглянула. Утром, включив телефон, я нашла пять пропущенных сообщений, но даже сейчас не стала их читать и решительно направилась в школу.

«За вчерашний день у вас возникало чувство одиночества или уныния?»

«Нет».

На первом уроке я просмотрела листок и поняла, что придется лгать всю анкету. Я споткнулась на последнем вопросе, от которого перехватило дыхание.

«Были ли в вашей семье или среди знакомых случаи самоубийства?»

Да, мой брат. А может, и другие. Но что отвечать? Программа не знает, что я в курсе. Они считают, что украли мои воспоминания. Я едва не сломала карандаш, вписав «Нет».

– Ты меня игнорируешь, что ли? – тихо бросил Джеймс, проходя мимо моей парты на математике. Ответа он не дожидался, но в его тоне явно слышалось раздражение. Пусть катится к чертям, на этот раз я не поведусь.

Я притворилась, что не слышала, и открыла тетрадь. Урок медленно тянулся. Сзади кто-то настойчиво кашлял. Не выдержав, я наконец обернулась. Джеймс сверлил меня взглядом. Я округлила глаза и вернулась к задачам.

Телефон зажужжал. Я решила не смотреть – нечего потакать его самомнению. Незаметно, когда учительница читала вслух по учебнику о какой-то формуле, которую я помнила лишь частично, я все же проверила сообщение.

«Сегодня ты прелестно выглядишь. Да, и еще: я козел, прости меня».

Я еле сдержала улыбку. Не позволю меня смешить.

«Не принимается».

Нельзя идти на поводу у чувств, Слоун.

«Вчера снова прощалась с приятелем с помощью языка? Наверняка ему понравилось».

«Тебе же все равно. Переживешь».

«Может, я беспокоюсь о твоей репутации!»

Я подавила смех.

«В самом деле?»

«Нет. Я ревную».

Покосившись на него через плечо, я наткнулась на взгляд голубых глаз. Джеймс пожал плечами с несчастным видом. Похоже, он искренне раскаивается. Повернувшись к доске, я сунула телефон в карман, решив все обдумать. Я не хочу быть с Релмом в романтическом смысле, но Джеймс для меня трудноват, особенно когда он меня то любит, то ненавидит по нескольку раз на дню.

Господи, если бы я все помнила, то понимала гораздо лучше. Я бы знала, что случилось с моим братом, со мной и Джеймсом. Помнила бы прежних друзей. Я бы знала, что произошло с моими родителями. Кажется, все рядом, только руку протянуть, но…

Зазвенел звонок. Я вздрогнула и медленно поднялась из-за парты, решая, что делать. Мимо прошел Джеймс, улыбаясь уголками губ.

– Увидимся, Слоун, – сказал он тихо, чтобы больше никто не услышал.

И по реакции своего тела я поняла: Релм прав, я люблю Джеймса. Хотя, возможно, нам лучше не идти по этой дорожке.

В конце дня я немного побродила по коридорам, разглядывая всех попадавшихся навстречу и стараясь понять, знакомы они мне или нет. Голова еще болела, но не так, как ночью. Неужели мозг успел почти восстановиться?

– Да, ты не торопишься.

Я остановилась. Джеймс со скучающим видом подпирал мой шкафчик. Больше в коридоре никого не было.

– Ты что тут делаешь?

– Тебя похищаю. Поехали, – он показал на дверь второго выхода.

– Нет уж, спасибо. Вчера ты меня послал с моими откровениями, ясно дав понять – нечего притворяться, что раньше все было гладко.

– Я часто говорю глупости, Слоун, но мысль лишиться возможности с тобой говорить сводит меня с ума. Может, я сегодня даже не спал. Может, я пытаюсь загладить свою вину.

– Втягивая меня в новые неприятности?

– Точно.

Не удержавшись, я рассмеялась. Судя по хитрому огоньку в глазах Джеймса, он нарочно добивается пристального внимания Программы. Неужели раньше мне в нем нравилась эта дерзость?

– Если нас увидят вместе, то позвонят моей матери, а она обратится в Программу.

– Тогда ноги в руки, чтобы не увидели.

Я не знала, не слишком ли рискованно и дальше нарушать правила. Релм просил меня остаться живой и здоровой, а шальная выходка поставит под угрозу и то, и другое.

– Со мной будет весело, – прошептал Джеймс.

– Да ладно?

– В лепешку расшибусь.

Я вздохнула, с опаской огляделась и, пока никто не видит, подхватила свои вещи и пошла за Джеймсом.

 

Глава 12

– Вижу, ты опять на папиной машине, – сказала я, когда мы уже ехали.

– Я ее угнал. Ему не нравится, когда я ее беру. Что-то мне подсказывает, что он и раньше этого не одобрял. Скрепя сердце задабривал меня после Программы.

Я сцепила руки на коленях, не зная, надо ли заводить разговор о нашем прошлом романе. Нитка от моей блузки так и осталась у Джеймса на мизинце.

– Куда едем?

– Есть одно место, вчера нашел. Оно… идеальное. Хотел кому-нибудь показать, но, черт, у меня же нет друзей.

– Может, благодаря твоему уникальному характеру?

Он засмеялся.

– Да ладно, Слоун, я вовсе не так уж плох!

– Ты ужасен.

Джеймс перестал улыбаться и вроде бы задумался. Мимо проносились поля и пастбища.

– Не люблю, когда меня обижают, – сказал он. – С детства со мной такое. Должно быть, это как-то связано с уходом моей матери – пусть даже я не знаю, как именно, – но мне проще держать людей на расстоянии, не давая себя задеть.

– Брэйди ты, однако, открылся, – тихо сказал я. Меня Джеймс тоже допустил к себе.

Он кивнул:

– А теперь той дружбы нет, и от этого больно. Знать, что у меня что-то было, а теперь нет, – как дыра в груди. Иногда кажется, эта боль способна меня убить.

Да, это беспричинная пустота, которую не заполнить. Я уже убедилась, что Релм прав: одно-два сохранившихся воспоминания могут довести до безумия.

Джеймс тяжело вздохнул и включил радио.

– Ты портишь все веселье, Слоун. Поездка задумывалась как развлекательная.

– Ты прав. – Я уселась поудобнее и некоторое время смотрела на Джеймса. Мне нравилось непринужденное, спокойное выражение его лица, особенно теперь, когда я знала, что в нем есть и мрачные стороны. Может, эту мрачность уравновешивает живущая в нем неистовая любовь?

Которую он когда-то питал ко мне.

Джеймс свернул на двухполосную дорогу. Я снова обратила внимание на шрамы у него на руке и рассеянно провела по ним указательным пальцем. Джеймс резко втянул воздух.

– Извини, – я убрала руку. – Я просто не понимаю, откуда они такие.

– Ничего, – сказал он. – По возвращении я спрашивал, а отец ответил – у меня там было уродливое тату, в Программе вывели. Скажи, странно? Зачем-то вывели рисунок тушью с моего тела. Знать бы заранее, так я бы для них на заднице нарочно послание наколол.

– Или графику.

Джеймс засмеялся, глядя на меня, будто старался что-то понять.

– Знаешь, а приятно, когда ты меня так трогаешь.

В животе стало щекотно, но Джеймс уже отвернулся к дороге. Слегка дрожащими пальцами я снова потянулась к шрамам и принялась легонько их обводить.

Его плечи расслабились, губы смягчились в улыбку. Кожа была горячей и гладкой, и я подумала – наверное, раньше мне нравилось к нему прикасаться. Я подалась к Джеймсу и нежно поцеловала туда, где шрамы, после чего выпрямилась и уставилась на дорогу, переполняемая желанием.

– Поцеловала, теперь все заживет.

Стояла тишина, пока Джеймс не ответил:

– Да, теперь все заживет.

Пульс у меня уже почти не частил, когда Джеймс остановил машину у травянистого холма. Он выключил мотор и потянулся на заднее сиденье за одеялом.

– Приехали, – сказал он довольным голосом. Я смотрела в окно, и сердце судорожно билось в горле. – Что случилось?

– Здесь же… – Я старалась отдышаться и отогнать печаль. – Здесь река.

– Ну, холодновато, конечно, зато какая красота, – сказал Джеймс, будто меня требовалось убеждать. И будто я впервые тут оказалась.

Я взглянула на Джеймса со слезами на глазах:

– Брэйди меня сюда постоянно возил.

У Джеймса вытянулось лицо. Он взглянул на полотенце в руке. Я видела, что он старается вспомнить, но ничего не выходит.

– Извини, – пробормотал он. – Нам тогда надо…

– Нет, – возразила я, – мне здесь нравится. – И я не кривила душой. Если где-нибудь я и могу почувствовать себя ближе к брату, так это здесь. Джеймса мой ответ, видимо, устроил. Выбравшись из машины, он подождал меня, и мы вместе зашагали по зеленой траве.

Река отсюда выглядела потрясающе: солнце превращало ее в расплавленное золото, валуны у берега щекотала мелкая рябь.

– Здесь даже красивее, чем я помню, – сказала я.

– Я знал, что тебе понравился.

Я искоса взглянула на него:

– Значит, ты обо мне думал?

Джеймс пожал плечами, и я поняла – ни за что не признается. Внизу лениво текла река, над головами щебетали птицы, деревья обступали лужайку со всех сторон, отчего становилось уютно, будто это место принадлежало только нам.

Мы ездили сюда несколько лет; Брэйди обожал прыгать здесь в реку. То, что Джеймс, ничего не подозревая, снова отыскал это место, лишь подтверждает факт – они с Брэйди тесно дружили и много времени проводили вместе.

Джеймс расстелил одеяло, и мы тихо сидели, уронив руки на колени и глядя на воду. Я чувствовала себя дома. Не там, где я живу, – тот дом душит меня ложью, а по-настоящему дома, у реки, с Джеймсом и с памятью о Брэйди. Мне захотелось положить голову Джеймсу на плечо, но я решила пока этого не делать.

Джеймс двинулся, нечаянно толкнув меня, отчего я повалилась на бок. Он пробормотал вялые извинения и улегся на спину, заложив руки за голову и глядя в облака.

Я прилегла рядом, оглядываясь вокруг. От прохладного ветерка кожа покрылась мурашками. Здесь было так мирно, что я никогда отсюда бы не ушла.

Некоторое время спустя Джеймс широко зевнул.

– Ну что, – сказал он, – пойдешь плавать?

Он глядел на меня, щуря от солнца голубые глаза.

– Ты что, холодно. Да я и не умею.

– Серьезно?

Я кивнула.

Джеймс сел, подогнув под себя ногу, и недоверчиво уставился на меня:

– Черт, Слоун, это уже не смешно. Тебе что, пять лет? Давай раздевайся, я тебя научу.

Я засмеялась.

– Во-первых, я боюсь воды. Во-вторых, почему это я опять должна раздеваться?

– Не бойся, – хитро улыбнулся Джеймс. – Со мной не утонешь.

Сердце у меня забилось при одной мысли лезть в воду, но Джеймс и не думал меня успокаивать.

– А раздеваться зачем? – спросила я.

– Исключительно хохмы ради. Надо же поржать, наконец!

Я фыркнула. Джеймс встал, возвышаясь надо мной, а я лежала на боку и смотрела на него.

– Будь смелее, – серьезно сказал он. – Пойдем со мной в воду. Я тоже разденусь.

– Что-то мне подсказывает, что ты просто хочешь увидеть меня голой.

– Ну, вдруг я потеряю голову?

– О боже. – У Джеймса талант заставить обо всем забыть, создав ощущение почти нормальной жизни. Наверняка именно за это я его и любила. По крайней мере, в том числе и за это.

Хотя было всего-то градусов пятнадцать, Джеймс стянул рубашку через голову, обнажив рельефные, сильные мускулы. Сбросив джинсовые шорты, он остался в одних трусах и принялся крутить руками, разминаясь. Он посмотрел на меня:

– Видишь? Ты тоже очарована.

Я улыбнулась:

– Ну, слегка.

– Тебе помочь снять блузочку?

– Нет, я в ней останусь. Повеселюсь, когда ты себе задницу отморозишь.

– Охмуряет как хочет, – сказал Джеймс через плечо и пошел к воде. Он поплыл к маленькой лодочной пристани на другом берегу и помахал, забравшись на мостки. Оттуда он сделал обратное сальто и с шумом упал в воду, подняв тучу брызг. Мне вспомнился Брэйди.

Сброшенная одежда Джеймса лежала на траве. Мне пришло в голову ее спрятать – пусть едет домой в мокрых трусах. Джеймс яростно плескался, дрожащим голосом выкрикивая, что вода совершенно не холодная. Я подняла его шорты и перекинула через руку, поглядывая на тропинку. Но не успела я сделать и нескольких шагов, как что-то выпало из кармана.

Сперва я испугалась, что выронила его ключи или еще что-нибудь важное, но вгляделась в маленький предмет, лежавший в нескольких футах, и по спине пробежал мороз. Я опустилась на колени и подобралась ближе. Бросив шорты, я подняла то, что чуть было не потеряла.

Кольцо с розовым пластмассовым сердечком. Такое же, как в моем матраце. Должно быть, Джеймс дал мне второе, и оно много для меня значило, если я его сохранила. На секунду в голове мелькнуло, как я засовываю кольцо в прорезь, но не смогла удержать воспоминание. Заплакав, я прижала кольцо к груди и повалилась на бок, чувствуя щекой мягкую траву.

Во мне столько пустот. Во мне не хватает огромной части сердца, воспоминаний о словах и поступках, и я не могу их вернуть. Я хочу мою память обратно. Снова хочу стать собой.

– Слоун? – В голосе Джеймса слышалась паника. Капли холодной воды долетели до меня раньше, чем он опустился рядом, коленями на траву, и обнял меня. Кожа по сравнению с моей казалась ледяной.

– Кольцо, – сказала я, тряся находку перед его носом. – Где ты его взял?

– После нашего вчерашнего обмена эсэмэс-любезностями я пошел дуться к «Денни» и увидел его в автомате со жвачкой. – Он властным жестом взял у меня кольцо. – Мне было неловко за то, что я тебе наговорил, и когда я увидел кольцо… Отчего-то не смог уйти, не купив его для тебя. – Джеймс вглядывался мне в лицо: – Скажешь, глупо?

Я покачала головой.

– Нет. Ты… По-моему, ты мне такое раньше дарил. Другого цвета, – улыбнулась я, вытирая щеки, – но такое же дешевое.

Брови Джеймса сошлись на переносице. Он напряженно думал о чем-то, держа кольцо, после чего взял меня за руку и надел кольцо на безымянный палец. Мы сидели и смотрели на розовое сердце, решая, подходит оно сюда или нет. Вновь посмотрев друг на друга, мы оба смутились, не в силах вспомнить, почему это колечко так важно для нас.

– Можно мне… одну вещь? – спросил Джеймс, не отпуская моей руки.

– Какую?

– Можно… – Он помолчал. – Слоун, можно тебя поцеловать?

Я не ожидала от него этих слов и не сразу ответила. Джеймс отпустил мою руку и перебрался по траве поближе. Наши лица оказались совсем рядом – он почти нависал надо мной. Сердце ускоренно забилось, когда я посмотрела ему в глаза. Как он красив…

– Пожалуйста, – прошептал он. – Я очень хочу.

Он испытующе смотрел на меня, читая, казалось, в самой глубине сердца.

– Не знаю, – сказала я.

Мне стало трудно дышать, когда я отдалась чувству, став беззащитной и слабой. Лицо Джеймса посерьезнело, будто он услышал отказ, но я коснулась его щеки рукой с розовым кольцом.

– Можно.

Джеймс расцвел в улыбке и припал к моим губам, бережно уложив меня спиной на траву. Поцелуй вышел страстным: я глубоко вонзила пальцы в гладкую кожу, отвечая горячим губам так, будто ждала поцелуя всю жизнь. Прикосновения Джеймса, его вкус – все было знакомым… и в то же время нет.

Солнце клонилось к закату. Становилось холоднее, но нас это не остановило. Каждый миг длился целую вечность и вместе с тем до обидного мало. Когда мы совсем обессилели, хотя даже не раздевались, Джеймс рухнул на траву, хохоча.

– Впервые за три месяца я что-то чувствую, – сказал он.

– Тебе было хорошо?

– Бесподобно!

Я шлепнула его по груди:

– Я про чувства! Тебе было хорошо?

Джеймс ловко перекатился по траве, и я оказалась под ним. Он отвел волосы с моего лица. Он нежен и беззащитен, открыт и обнажен. Он не заносчивый сухарь, как мне казалось, совсем нет. Передо мной был человек надломленный и непримиримый. Верный и закаленный. Тот, кто мог полностью принадлежать мне, а я ему.

Джеймс улыбнулся, обводя кончиком пальца мои губы.

– Кажется… – он заглянул мне в глаза, и я затихла под силой этого взгляда. – Кажется, я тебя люблю, – прошептал он. – Это безумие?

Слова проникли мне в сердце, и боль, которая так долго когтила грудь, вдруг исчезла. Я облизнула губы и улыбнулась:

– Полное безумие.

– Значит, я тебя безумно люблю, – и он снова поцеловал меня.

 

Глава 13

В город мы ехали в молчании, но нам было хорошо. Джеймс удерживал мою руку у себя на коленях, играя с моими пальцами. Его прикосновения были нежными, но властными. Он чувствовал то же, что и я, – мы уже делали это раньше.

Я колебалась, не рассказать ли ему о нашем прошлом, но решила этого не делать. Он может решить, что я все подстроила, манипулировала им. Не хочу, чтобы он так подумал. Пусть все будет по-настоящему.

– Куда сейчас? – спросила я, зная, что одному из нас придется спугнуть прекрасное мгновение. – Родители никогда не позволят мне встречаться, тем более с тобой, да и Программа эта… Хендлер за мной уже не ходит, но Кевин серьезно предупредил, чтобы я держалась от тебя подальше.

Джеймс стиснул зубы и покачал головой:

– Мне все равно, что они думают. Мне вообще все равно, что подумают другие.

– Тебя снова могут отправить обратно.

– Я не боюсь.

Мне стало тревожно. Я прильнула к Джеймсу, уткнувшись подбородком в его плечо.

– А если я за тебя боюсь?

– У-у, какие мы любезные, – сказал Джеймс. – Я говорил, что поездка тебе понравится. – И он быстро поцеловал меня, глядя на дорогу, всем видом показывая, что разговор окончен.

– Джеймс, – начала я со стесненным сердцем. Мы отсутствовали почти целый день. Это безрассудство. У реки я отгоняла эту мысль, наслаждаясь свободой и близостью Джеймса, но сейчас начинала понимать, что села в лужу.

На телефоне было четыре пропущенных звонка из дома и один с неизвестного номера.

– Меня родители ищут, – сказала я.

Что-то в моем голосе его завело. Покрытые тонким загаром пальцы побелели на руле.

– А ты как хотела? – спросил он.

И тут я все поняла. Интуитивно догадалась.

– Джеймс, – сказала я прерывающимся голосом. – Это родители отправили меня в Программу. – Мысль об этом ужаснула меня. Такое предательство… – По-моему, инициатором была моя мать.

Ее лицо до сих пор стоит у меня перед глазами, когда, увидев Кевина на крыльце, я в сердцах бросила ей правду. Я и раньше видела это выражение упрямой любви, когда она считала, что поступает правильно. Кевин забрал меня в Программу прямо из дома; значит, родители в этом участвовали.

На лице Джеймса отразилась боль. Он прикусил губу.

– Позвони домой, – сказал он. – Позвони домой и включи громкую связь.

– Зачем?

– Чтобы я слышал.

Я очень боялась предстоящего разговора – ведь уже почти шесть часов. Дрожащими пальцами я набрала номер. Джеймс въехал на пустую парковку у заброшенной фермы и остановился.

Судорожно вздохнув, я нажала громкую связь, как раз дозвонившись. Мать сняла трубку на первом звонке, и я едва не нажала отбой.

– Это я, – сказала я.

– Слоун! Где ты? Мы так волновались! – В трубке послышался шорох, и мать прикрыла трубку. В горле пересохло.

– Со мной все в порядке. День был прекрасный, я съездила поплавать.

– Возвращайся скорее, детка, – спокойно сказала мать, не поправив, что я не умею плавать. У меня перехватило дыхание.

– Заканчивай, – сказал Джеймс. – Клади трубку.

– Кто это? – крикнула моя мать. – Слоун, ты с кем?

Я нажала отбой и опустила телефон на колени.

– Она была не одна. – Я была настолько подавлена, что не могла смотреть ему в глаза.

– По-моему, нет.

Осознание обрушилось на меня подобно грому. Я знала, мать меня любит. Наверняка я всегда это знала. А еще она искренне верит Программе. Значит, я никогда не смогу ей доверять.

– Слоун, – сказал Джеймс, – все будет нормально. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Я встретилась с ним взглядом:

– Обещай.

– Обещаю.

– Что, если ты и раньше мне это обещал? – Я хотела рассказать ему о нас, но Джеймса задели мои слова, будто я его в чем-то обвинила.

– Если бы я тебе обещал, Слоун, тебя прежде всего не забрали бы в Программу. Я бы умер, защищая тебя. Я бы возненавидел себя, не сдержав такого обещания. – Он покачал головой, будто отгоняя эту мысль. – Я обещаю защищать тебя, даже если это означает бежать и скрываться остаток жизни. Обещаю, с тобой ничего не случится. Ты мне веришь? – испуганно спросил он.

Я не знаю, почему мы оказались в Программе, но, видимо, мы все же подвели друг друга, так или иначе. Однако я вновь нашла Джеймса, и здесь и сейчас он мой.

Я схватила его за воротник рубашки. Телефон упал на пол. Я притянула Джеймса к себе в неистовом поцелуе. Он гладил мои волосы, страстно отвечая на ласку. Небо потемнело – закат догорал, но мы перебрались на заднее сиденье, нетерпеливо срывая друг с друга одежду и играя горячими языками. Такой страсти мне никогда не испытать ни к кому другому. Может, сейчас я вижу Джеймса в последний раз. Может, все идет к финалу.

– Кажется, я бедро сломал, – сказал лежавший подо мной Джеймс. – О консоль, когда ты на меня набросилась. Точно сломал.

– Отстань, – засмеялась я.

– Не подумай, что я жалуюсь, – непринужденно продолжал он. – Когда ты укусила меня в плечо, это было…

Я зажала ему рот ладонью и не убрала, когда он начал лизать мои пальцы.

– Замолчи.

Будто соглашаясь, Джеймс привлек меня к себе и прижался щекой к моей макушке. Он больше не говорил, и я передвинула ладонь ему на грудь.

– Было здорово, – прошептал он вовсе не шутливо. – И не казалось странным, что само по себе странно.

– Так у нас было раньше, – тихо сказала я, не зная, догадывается ли он о правде.

Он не ответил. Опираясь локтем об угол сиденья, я приподнялась и посмотрела на него. Джеймс улыбнулся с совершенно влюбленным видом.

– Ты захватил презерватив, – сказала я. – Рассчитывал, что ли?

– Нет, – сказал он. – Просто надо быть готовым ко всему.

– Нет, ты рассчитывал!

– Разве что робко надеялся.

– Джеймс!

– Что? Я тебе кольцо подарил!

Все еще смеясь, я опустила голову, уткнувшись ему в шею. Пусть наступает ночь. Мы успели помахать красной тряпкой перед носом у кого можно и нельзя, и все же я бы ничего не изменила. Быть с Джеймсом – это…

– Знаешь, а ведь ты права, – сказал он. – Только ты мне и нужна. Готов голову прозакладывать, что мы и раньше этим занимались. Наверное, я и в той жизни влюбился в тебя с первого взгляда.

Я улыбнулась, глядя на розовое колечко, на совсем уже бледный шрам на запястье и думая, что мы много выстрадали, прежде чем попали в Программу. Никогда не вернусь туда снова.

Когда мы, одевшись, уже снова были в дороге, Джеймс остановился на заправке купить поесть. Наш импровизированный ужин. Я позвонила Лейси. Она не брала трубку, и я перезвонила ей домой. Ее мать ответила, что Лейси на свидании. Я нажала отбой, когда Джеймс вернулся с бумажным пакетом, в котором оказалась вяленая говядина и карта местных кемпингов.

Дело приобретало опасный оборот. Мы влипли по уши, но даже не озаботились начать путать след. Поглупели оба, не иначе. Я снова подумала о родителях, представив, как отец сидит на моей кровати, глядя в окно, и гадает, все ли со мной в порядке или я покончила с собой. А мать наверняка звонит в Программу и умоляет спасти меня.

Я их подвела, и явно не в первый раз, если они сочли, что единственное спасение для меня – Программа, и позволили меня изменить.

– Эй, – тихо сказал Джеймс. Я посмотрела на него. В его глазах стояла тревога. – Пропадает отличный протеин, – он показал на «Слим Джим» у меня в руке, через силу улыбнувшись. Видимо, это он меня так успокаивал.

В кармане зажужжал телефон, и я испуганно дернулась.

– С неизвестного мобильного, – сообщила я. – Может, это Релм?

– Вот здорово будет, – пробурчал Джеймс и надорвал обертку своего «Пауэрбара».

Я не ответила, стыдясь, что утаила от Джеймса едва не случившееся в доме Релма, и открыла сообщение.

«Мне нужно немедленно тебя увидеть».

Релм знает о нас с Джеймсом и о нашем прошлом, вряд ли ему захотелось просто пообщаться. Он понимает, что меня ищут родители. А вдруг в Программе узнали, что он мне помогал, и выследили его? Я вдруг испугалась за Релма.

– Мне надо к Релму, – быстро сказала я, пристегиваясь.

Джеймс напрягся.

– Зачем? Я плохо целуюсь, что ли?

– Эй!

Джеймс вздрогнул.

– Извини, вырвалось. Я имел в виду, неужели он не почувствует моего вкуса на твоих губах?

– Эй!

Джеймс прикрыл глаза и через секунду посмотрел на меня с раскаянием.

– Обычно я не ревнив, клянусь, – сказал он в качестве извинения. – По крайней мере, насколько мне помнится. Но когда речь заходит о Майкле Релме, я становлюсь слегка кровожадным. Чуть-чуть, – он показал пальцами пару миллиметров.

– Я к Релму не обниматься еду. Он просит о срочной встрече. Может, у него неприятности из-за того, что он помогал мне!

– Очень мужественный кавалер, сразу тебя припутал.

– Он мой друг. Можешь не пошлить на эту тему?

Не ответив, Джеймс включил мотор и выехал на шоссе.

– Ладно, – ответил он с деланым безразличием. – Но если он полезет к тебе с поцелуями, я затею драку. Иногда я сущее дитя, никакой выдержки.

– Знаю.

Он шумно выдохнул, поглядывая в зеркало заднего вида, не едет ли кто за нами. Времени осталось в обрез. Не знаю, сумеем ли мы скрыться от Программы. Особенно если вспомнить, что в первый раз не сумели.

 

Глава 14

Сердце у меня сделало перебой при виде черного «кадиллака» с наглухо тонированными окнами. Джеймс остановил машину и выключил мотор, а я не знала, пугаться уже или нет. Что, если это ловушка? Неужели Релм мог меня предать?

– Мне это не нравится, Слоун, – сказал Джеймс, когда мы переглянулись. – Чей это «кэдди»?

Я пожала плечами, но руки у меня тряслись.

– Он меня не подставит, – сказала я, будто убеждая себя. – Он многое знает, и это сообщение… – Я посмотрела на свои колени, где лежал телефон. Горло сжалось от страха. – Наверняка у него важное дело.

Джеймс накрыл мою руку ладонью:

– Давай уедем. Я о нас позабочусь.

На лице у него читалось отчаяние.

– Да, но…

Дверь дома открылась, и на крыльцо вышла женщина, будто давно дожидаясь нас. Я сразу ее узнала даже без темных очков – она забирала Релма из больничного корпуса. При виде нее у меня возникло тошнотворное предчувствие. Что случилось, где Релм?

– Она из Программы? – спросил Джеймс, взявшись за ключ зажигания.

– Нет, она забирала Релма после выписки. – Женщина уперлась руками в бока, будто ее терпение на исходе. Я взглянула на Джеймса: – Я с ней поговорю.

Джеймс застонал.

– Если я увижу что-нибудь странное, хватаю тебя в охапку, и мы уезжаем. Я тебя на плече унесу, если потребуется.

– Как неандерталец, что ли?

– А что, в пещерных манерах есть свои резоны.

Усмехнувшись, я поцеловала его в губы – нежно, волнуясь – и вышла из машины.

Ветер бросил волосы в лицо. Я медленно пошла к дому. Сердце дико колотилось в груди. Я каждую секунду ожидала, что из-за кустов выскочит хендлер и вколет мне седатив. Нервно оглядываясь на Джеймса, который не сводил с меня глаз, сидя за рулем.

– Майкла нет, – сказала женщина с крыльца. – И он не вернется.

Я задохнулась, остановившись у ступеньки:

– Не вернется? С ним… все в порядке?

Женщина посмотрела на меня, наклонив голову.

– В порядке, просто он не вернется.

Я огляделась, смертельно огорченная, что Релм уехал, не попрощавшись. Ведь я была здесь только вчера…

– А вы кто? – спросила я.

– Я его сестра, Анна. В отсутствие брата разбираюсь с его делами. – Она улыбнулась, оглядев меня с головы до ног. – Майкл сказал, ты очень красивая.

Я, недоумевающая, расстроенная, смотрела на нее.

– Как же так, он недавно прислал мне сообщение! Почему он…

Анна остановила меня жестом:

– Сообщение отправила я. Майкл уехал утром, но просил с тобой связаться, Слоун. Сказал, он тебе нужен.

– Еще как, – подтвердила я. – У меня проблема, он мне позарез нужен. Позвоните ему, пусть возвращается!

– Слоун, – терпеливо сказала Анна. – Ты о Майкле многого не знаешь. Он был вынужден уехать по не зависящим от него причинам, но он беспокоится о тебе и хочет, чтобы я помогла.

Релм всегда старался мне помочь. В Программе у меня был только Релм, хороший, надежный…

– Да как вы мне поможете…

– Майкл тебе не все рассказывал, зная, что ты его не простишь, однако просил передать, что любит тебя и желает тебе счастья. – Анна посмотрела мне в глаза: – Но больше всего он хочет, чтобы ты бежала.

– Бежала?! – От страха по спине пробежали мурашки. Я не знала, что отвечать.

Анна посмотрела на нашу машину.

– Это Джеймс? – кивком показала она.

– Да. – Я тщетно копалась в памяти, силясь припомнить какие-то признаки или намеки на то, что Релм собирался скрыться.

– Мой брат его не особенно жалует, – улыбнулась Анна. – Но он понимает.

– Что понимает? У меня сейчас истерика начнется! Что происходит?

Поняв по голосу, что я не выдержу больше загадок, Анна вздохнула, словно переходя к неприятному.

– За тобой постоянно следили, Слоун. Отслеживали сообщения, звонки, ночные поездки. Зная, что вчера ты сюда приезжала, сегодня они нагрянули с проверкой и наткнулись на Майкла. Он спешно уехал, позвонив мне с дороги и велев его подменить. Сказал, что у него нет выбора, кроме как… скажем так, исполнить свой долг. Но он знал, что вы с Джеймсом в опасности, и успел кое-что запасти. Даже заставил меня пообещать, что я отдам вам машину. – Она засмеялась без всякого огорчения. – Мой младший брат бывает очень убедительным, когда захочет, но он все, что у меня осталось. Как и я у него.

Я ее понимала. Для Брэйди я бы тоже все сделала. Релм говорил, у него никого не осталось. Интересно, почему он умолчал о сестре?

– Кевин наш друг, – продолжала Анна. – Когда его отозвали, Майкл почуял неладное и оказался прав. Вы, конечно, знаете, что вас уже ищет «Эмбер»? – Она показала на Джеймса.

– Что? Нет, я… – только тут я до конца осознала, что домой возвращаться нельзя. Мы сожгли за собой мосты; уже ничего не будет как прежде или хотя бы как несколько недель назад. Очень хотелось удариться в панику, но я приказала себе не раскисать.

– Эпидемия разрастается, – сказала Анна. – Майкл просил вас уехать на восток, там якобы есть группа, которая вас примет. Кевин тоже поможет. Он некоторое время назад сговорился с твоей подругой Лейси. Им известно о мятежниках.

– Против Программы?

– Вам необязательно к ним примыкать. Майкл никогда не был в их рядах, он искренне верит в Программу и даже немного им помогает, но все меняется. Он считает, что твой Джеймс непременно примет вызов. По его словам, он настоящий смутьян.

Мы поглядели на Джеймса. Он сидел за рулем, прижав к уху телефон, и ожесточенно с кем-то спорил. С отцом? По выражению его лица я поняла, что с прежним существованием покончено. Перехватив мой взгляд, Джеймс замолчал и опустил телефон. Значит, он уже знает, что нас ищут.

– Вам надо торопиться, – сказала Анна. – В машине есть еда, немного денег и описание маршрута. Кевин с Лейси будут ждать вас в зоне отдыха на границе с Айдахо. Подберете их – и выезжайте из штата. Майкл тебя найдет, когда сможет, – добавила она.

В ее чертах угадывалось сходство с Релмом. Я не знала, можно ли ей доверять, но понимала, что у нас нет выбора. Это наша единственная возможность.

Анна протянула мне ключи от «кадиллака» и взялась за ручку двери, но вдруг что-то вспомнила и обернулась:

– И еще… Майкл просил передать.

Из кармана пальто она достала пластиковый пакетик и протянула мне. В пакете была ярко-оранжевая таблетка.

– Это чтобы восстановить утраченные воспоминания, – сказала она. – Одни вернутся быстрее, другие через некоторое время. Майкл стащил эту таблетку в Программе и берег до лучших времен, когда все закончится. – Анна помолчала. – Но теперь решил отдать ее тебе. Правда, он предупредил… – Анна поглядела на меня очень серьезно, – что иногда что-то лучше оставить в прошлом. А истинное и само повторится в настоящем.

Я нерешительно взяла оранжевую таблетку. Возможно ли, чтобы она обладала силой вновь сделать меня цельной?

– Он дал только одну таблетку? – спросила я, подумав о Джеймсе.

– У него была только одна, – прошептала Анна. – Теперь она твоя. Майкл дает тебе выбор, которого не дала Программа. Но он ясно высказался: если ты примешь таблетку, то, возможно, никогда его не простишь и даже возненавидишь.

Мне вдруг стало любопытно, что же Релм от меня утаивает.

– Я никогда не смогла бы его возненавидеть, – неуверенно сказала я.

– Легко говорить, когда ничего не помнишь. – Анна открыла дверь и снова оглянулась: – Ты будешь помнить все одна, Слоун, что само по себе может стать проклятьем. Надеюсь, ты сделаешь мудрый выбор. Мне бы не хотелось узнать, что ты покончила с собой, не выдержав открытий. – Она сочувственно улыбнулась. – Порой единственная реальность – настоящее.

Я не ответила, глядя ей вслед, пока Анна не скрылась в доме моего исчезнувшего друга, оставив меня на темном крыльце. Стоя спиной к Джеймсу, я достала таблетку и смотрела на нее так долго, что зрение стало почти туннельным, – цвет превратился в мазок на мысленной картине.

Сморгнув, я вновь взглянула на таблетку, гадая, как изменюсь, вернув себе прежнюю жизнь. Я вспомню смерть Брэйди и вновь прочувствую боль. Вспомню отношения с Джеймсом, но он не будет их помнить. Смогу ли я любить его без оглядки, когда ему все будет внове? Что, если мы не любили друг друга по-настоящему? Вдруг Релм ошибся?

Можно отдать таблетку Джеймсу, но что, если он вспомнит нечто ужасное, связанное со смертью Брэйди, со мной или со своей матерью? Он проникнется уверенностью, что никому нельзя доверять. Может, в прежней жизни мы друг друга предали?

Я будто держала в пальцах целую жизнь. Я снова буду цельной, но что, если мне не понравится, кем я была?

Я посмотрела на небо. Солнце уже село, подсветив тучи тем же оттенком оранжевого, что и таблетка. Релм подарил мне выбор. Он дал мне свою дружбу, любовь, и по-своему я тоже его люблю. Но он сказал, я не прощу ему того, что вспомню. Верить ли в это? Верить ли ему?

По щекам покатились слезы. Маленькая таблетка, ключ к огромной информации, к жизни, к потерям. Сейчас у меня есть все, что нужно. У меня есть Джеймс, возможность отсюда выбраться, но все это на поверку может оказаться ложью. Достаточно потянуть за ниточку, и клубок распутается.

Выдержу ли я, узнав, что случилось с братом? В тот день мы с Джеймсом были рядом с Брэйди, но не остановили его. На моем запястье шрам. Моя мать смотрит на меня с тревогой. Неужели я была чудовищем? Может, поэтому и хотела умереть? Может, и Джеймс захотел умереть из-за этого?

Всхлипнув, я опустила таблетку обратно в пакет. Я готова была раздавить ее каблуком, но боялась потом передумать. Поэтому я сложила пакетик в маленький пластиковый квадрат и сунула поглубже в задний карман джинсов. Я не буду ее принимать, но и не уничтожу. По крайней мере, пока.

Сердце готово было разорваться – ведь я отказывалась от себя. Но прежней мне уже не стать. Люди, которых я знала, изменились. Некоторые теперь как я, другие умерли. Такое возвращение принесет лишь новые страдания.

Мне не хватало Релма, и я рада, что не узнаю, чего он боится. Так он навсегда останется моим героем и другом, и в этом нет ничего плохого.

Это единственно возможный выбор.

Я выпрямилась и посмотрела на аллею, где в машине сидел Джеймс, который любит меня до безумия. Любит меня такой, какая я сейчас.

Мы подберем Лейси и Кевина, скроемся и начнем жизнь заново, забыв наши семьи и прежнюю жизнь. Главное, Программа до нас не дотянется.

Идя к машине с таблеткой, надежно упрятанной в карман, я подумала, что Релм ошибается. Джеймс не просто возмутитель спокойствия, готовый бороться в одиночку; у него найдется немало единомышленников.

И с этой мыслью я начала жизнь заново, зная, что порой единственная реальность – это настоящее.