Дэниел не отвечает. Мой стук в дверь превращается в панические удары — не знаю, то ли он просто игнорирует меня, то ли его на самом деле нет в номере. Мне точно известно, что он не с Кэтрин. Может, тогда с папой? С этой мыслью я прохожу дальше, мимо нескольких дверей, к номеру моего отца и снова начинаю стучать.

Я потеряла всякое представление о времени. Как много времени прошло с тех пор, как закончился фильм, с ленча? Как долго мы находимся в этом отеле? Время становится чем-то размытым. Я небрежно потираю руками лицо и опираюсь спиной о стену. Месяцами я твердила себе, что одинока, но теперь… это действительно так. И мне страшно.

Мне требуется минута, чтобы успокоиться. Посмотрев на одежду, что дала мне Кэтрин, я приглаживаю волосы. Отец, наверняка, спустился поужинать, и он собирается пойти на вечеринку. Мне нужно найти их обоих, а затем покинуть это место, даже если придётся тащить их отсюда волоком.

В голове начинает зарождаться план. Я попрошу Дэниела поговорить с ним и отцом наедине. А затем уговорю их уехать. Мы приехали сюда все вместе; если мы попытаемся уйти отсюда вместе, у нас получится. Это логично. Небольшая доля логики в моих спутанных и полных страха мыслях.

Я целеустремлённо возвращаюсь обратно к лифту, и двери открываются, словно ждали меня. Моё сердце чуть не выпрыгивает из груди, но я вхожу внутрь. Повернувшись, вижу, что нажаты все кнопки, они подсвечиваются, остановки будут на каждом этаже. Двери лифта закрываются, и хотя в кабине не темно, но кажется, что воздух затуманивается.

«Руби» будет стараться остановить тебя.

Звенит колокольчик — следующий этаж. Я прижимаюсь к зеркальной стене, опасаясь того, кто вызвал лифт. Такое ощущение, будто проходит вечность, и, когда двери открываются, мой страх выходит вместе со стоном. Там никого нет. Я впиваюсь в губу, боясь выглянуть в коридор. Я жду. Пожалуйста, быстрее. Пожалуйста, быстрее. Наконец, двери закрываются, и я сажусь на корточки — ноги дрожат слишком сильно, чтобы стоять. На каждом этаже всё повторяется снова и снова, моё сознание грозит пошатнуться, но вот двери лифта открываются в вестибюле.

Его блистательную роскошь освещают сияющие люстры, мимо проходят счастливые люди. Судорожно вздохнув, я делаю шаг вперёд. Сцена передо мной полна непринуждённой праздности, и я, выйдя из лифта, оглядываюсь по сторонам. Это всё на самом деле?

Мой взгляд устремляется к стойке портье, но Кеннета за ней нет. «Слишком занят убийством персонала», — думаю я. Остальные постояльцы, кажется, вообще не проявляют ко мне никакого интереса. Хотя мои глаза слишком широко открыты, мне очень холодно. Мои губы приоткрываются и дрожат, когда я прерывисто вдыхаю. Двинувшись в сторону бального зала, я мысленно перебираю все способы, как сказать своим родным, что «Руби» населён призраками, что они находятся под влиянием отеля и что нам нужно уезжать отсюда — по крайней мере, попытаться. Хотя даже в моей голове всё это звучит сомнительно.

Я останавливаюсь, когда замечаю у входа в бальный зал двух мужчин в смокингах. Когда я прокралась туда в первый день, их не было. Это новшество — дополнительная охрана? Это из-за меня?

Мужчины кивками приветствуют всех, кто входит в зал. Они никого не прогоняют, но позволят ли пройти мне? И в это же мгновение один из мужчин поднимает голову и встречается со мной взглядом. Такое ощущение, что он всё это время знал, что я здесь. Выражение его лица строгое, но не пугающее. Если я надеюсь войти в зал, мне будет нужно приглашение. Подходящая одежда. Уверена, я найду что-нибудь подходящее в своей комнате, а затем спущусь вниз и…

И тут я слышу это — нежные звуки фортепьяно, песню. Ту самую песню, что я постоянно слышу, пока нахожусь здесь. Я поворачиваюсь и следую за мелодией, моё сердце колотится так быстро, что мне страшно, как бы не случился сердечный приступ. Но эта песня… Я чувствую, что должна узнать её, что мне нужно её вспомнить.

Пока я иду по коридору, людей становится всё меньше и меньше. Мне больше не страшно, теперь мною владеет решимость. Я должна отыскать источник музыки, и тогда, возможно, удастся выяснить, что, чёрт побери, здесь происходит.

В конце концов я оказываюсь у двери в бильярдную. Она наполовину приоткрыта, внутри горит свет, но мне страшно входить внутрь. А вдруг там Кеннет? Что если он меня поджидает?

— Кто там? — доносится изнутри голос, кто-то заметил, что я затаилась за дверью.

Я распахиваю дверь и вижу стоящего у окна Элиаса, меня даже качает от облегчения. С ним всё в порядке. Слава богу, с ним всё в порядке. Когда он замечает меня, то прикладывает руку к сердцу.

— Я звонил в твой номер, — чуть дыша, говорит Элиас. — Я искал везде.

Взъерошенные волосы спадают ему на лоб, но он по-прежнему до боли красив в своём сером костюме. Он оглядывает меня с ног до головы, и уголок его рта чуть приподнимается. Наверное, узнал одежду Кэтрин.

Я смотрю на него, не зная, с чего начать.

— Ты слышал? — спрашиваю я охрипшим голосом.

— Слышал что?

— Музыку. Ты слышал музыку?

Лицо Элиаса бледнеет, и он отрицательно качает головой и спустя несколько секунд отвечает:

— Мне жаль, но я не могу её слышать, Одри.

— Но… — Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, оглядывая комнату. Пытаясь обнаружить фортепиано или радио. — Я уверена, что она доносилась отсюда. — На глаза наворачиваются слёзы. — Я уже несколько дней подряд слышу одну и ту же песню, — объясняю я Элиасу. — Думала, может она поможет найти ответ. Всё так запуталось, — я всхлипываю. — Элиас, мой брат сошёл с ума, папа, наоборот, пришёл в себя. Я видела, как ты почти убил человека. — Он опускает глаза, а я продолжаю: — Я не могу покинуть отель. Даже через проклятую дверь пройти не могу! Я просто хочу домой. Хочу свою семью обратно, хочу уехать домой.

Лицо Элиаса словно погасло.

— Я знаю, — бормочет он и делает шаг ко мне, но моё первоначальное облегчение от того, что вижу его, сменяется нервозностью. Я очень рада, что с ним всё хорошо, но я видела, как он ударил человека — или то, что, как я думала, было человеком — и проломил ему череп. На что ещё он способен? Какую роль он играет во всём происходящем?

Элиас медлит, когда я делаю шаг назад.

— Одри, — с болью в голосе произносит он. Его фигура оседает, и я понимаю, что обидела его. От этой мысли разрывается сердце. Потому что, когда я с ним, скорбь больше не переполняет меня. Я чувствую себя совершенно по-другому, хотя думала, что это невозможно. Хотя думала, что никогда больше не смогу полюбить.

— Я не могу остаться здесь, — шепчу я. Его глаза стекленеют, и он тяжело сглатывает. Я покидаю его — и мы оба знали, что так всё закончится. — Как мне выбраться?

— «Руби» должен отпустить тебя, — тихо отвечает Элиас. — Тебе просто нужно подождать.

Но это не тот ответ, который я хотела услышать.

— Подождать чего? — спрашиваю я. — Того, что меня убьёт Кеннет?

Глаза Элиаса вспыхивают.

— Он и пальцем тебя не тронет, — рычит он. — Это место не принадлежит ему.

— Это какой-то бред! — вскрикиваю я. — Как так? Это значит, я как те, другие?

Элиас какое-то время пристально смотрит на меня, застигнутый врасплох моим вопросом.

— Как ты… — Он умолкает и снова оглядывает меня, а затем шепчет себе под нос: — Кэтрин.

Элиас робко приближается ко мне. В этот раз я не шарахаюсь от него.

— Нет. Ты не совсем как другие. За исключением того, что Кеннет не может причинить тебе боль. Физическую.

Я задумываюсь. О том случае прошлой ночью, когда я пришла к стойке портье, чтобы попросить приглашение на вечеринку. Кеннет убедил меня, что на моей голове рана. Я чувствовала жжение, видела кровь. Но вдруг всё это исчезло. Теперь я вспоминаю. Не знаю, что это значит, но я помню об этом.

— Этого не может быть, — говорю я, всё ещё цепляясь за мысль, что этому должно быть какое-то рациональное объяснение. Элиас замирает передо мной, и я откидываю голову, чтобы посмотреть на него. В его глазах отчаяние и одиночество. Печаль и любовь. Мне тяжело сдержаться и не коснуться его, и я сжимаю свисающие по бокам руки в кулаки. Я не заметила сначала, но в противоположном конце комнаты в камине потрескивает огонь, из коридора доносятся голоса. Мы не одни, но наша связь изолирует нас от всего остального мира.

— Мне жаль, — говорит Элиас. — Я… мы все надеялись, что ты насладишься своим пребыванием здесь, а затем уедешь, как другие. Останешься приятным воспоминанием. Но мне следовало предупредить тебя о Кеннете, если бы меня даже потом заперли, как Лурдес.

— Её отстранение от обязанностей, — говорю я, собрав все кусочки воедино. — Что случилось?

— «Руби» не выявляет себя, — отвечает он. — Или, скорее, не должен. Кеннет заставляет всех подчиняться строгим правилам, чтобы постояльцы здесь чувствовали себя счастливыми, включая и других. Если бы ты знала, с чем именно столкнулась… — он опускает глаза, — то стала бы представлять для него неприятности. Создала бы помехи. Лурдес уже нарушала здешние правила. Она рассказала Тане правду, и её заперли там, где мы бы не смогли её найти. Она отсутствовала очень долго. — Умолкнув, Элиас прикладывает пальцы к губам. Затем делает вдох и продолжает: — Не во власти Кеннета избавиться от нас, но он может нас наказывать. Мне следовало воспользоваться случаем, ради тебя.

— Возможно, — говорю я, даже если это не то, что он хочет услышать. — Но я бы не хотела, чтобы ты страдал, чтобы тебя где-то запирали.

Между самосохранением и тем, чтобы защищать тех, кто тебе дорог, тонка линия. Сейчас, раз уж мы всё равно ничего не можем изменить, я бы не хотела, чтобы он пожертвовал собой.

— Это моя вина, — несчастным голосом говорит Элиас. — Я не смог держаться от тебя на расстоянии. Я втянул тебя в это.

— И что, даже если бы ты смог? — спрашиваю я. — Мы бы отдохнули здесь несколько дней, поиграли в теннис, а потом продолжили бы наш путь в Элко? Но с чем бы остался ты? Почему ты не можешь уйти отсюда?

— Сейчас моё место в «Руби», — говорит он. — Но не твоё. У тебя всё ещё есть шанс.

С его словами не поспоришь — он узник здесь. Я больше не боюсь ни Кэтрин, ни Джошуа, и уж тем более Элиаса. Я боюсь того, что никогда не смогу выбраться отсюда. Что навечно останусь пленницей «Руби».

— Мне нужно в бальный зал, — говорю я. — Я должна поговорить с папой и братом.

Я поворачиваюсь к двери, но Элиас выбрасывает руку, чтобы остановить меня. Я ахаю и разворачиваюсь к нему. Его щёки пылают красным, грудь поднимается и опускается.

— Нет, — решительно произносит он. — Ты не пойдёшь на вечеринку. Я тебе не позволю.

— Почему нет? У меня есть приглашение.

— Потому что тебе не место на этой вечеринке, вот почему, — говорит он. Несмотря на жёсткость в его голосе, пальцы Элиаса осторожно сжимают меня и притягивают ближе. — Я знаю, ты любишь свою семью, но речь идёт только о тебе. Тебе здесь не место, — шепчет он.

— Мне все только и говорят об этом, — отвечаю я — меня словно забраковали. — Но моё место рядом с тобой. Ты понимаешь меня. — Даже сейчас я не в состоянии справиться с влечением к нему, безумие переплелось с отчаянием. — Но мы не можем быть вместе, — мне хочется плакать от этой правды. — И ты всегда это знал.

— Ты разбиваешь мне сердце, — тут же отвечает мне Элиас. Его свободная рука скользит вокруг моей талии, и, когда он смотрит на меня сверху вниз, у меня подкашиваются коленки. Я не хочу покидать его. Даже если мне придётся.

Я обвиваю его руками за шею, и наши разгорячённые губы сливаются в яростном поцелуе. Я встаю на цыпочки, чтобы быть к нему ближе, и пуговицы на блузке Кэтрин расстёгиваются. Элиас вдавливает меня в стену, целуя шею, бормочет моё имя, его ладонь скользит по моему бедру. Я теряю голову от страсти, от соприкосновения наших тел. Я забываю о своей боли, забываю о своих страхах.

Я могу просто чувствовать. С ним, я могу чувствовать.

— Мне никогда не нравилась эта блузка, — говорит Элиас, обнажая моё плечо, чтобы поцеловать мою кожу. Опасность, страх — всё это лишь ещё больше распаляет нас. Между мной и Элиасом почти всё кончено. Эта мысль осязаема.

Он вжимает меня в стену, вызывая стон. Я целую его с ещё большей страстью, шепча в его губы, чтобы он не останавливался. Распахиваю его пиджак, мои руки повсюду. Все мои чувства обострены, я словно одержимая. Мне хочется больше. Больше его.

Кто-то у двери кашляет.

Я подпрыгиваю и отталкиваю Элиаса, затем поправляю блузку и сжимаю её пальцами. Элиас реагирует не так быстро и какое-то время продолжает смотреть на меня, словно позабыв обо всём на свете. Но вот его глаза устремляются в сторону двери, и я тоже поворачиваюсь к ней.

— О, боже мой, — с долгим стоном произносит Кэтрин. Она стоит, прислонившись к дверному проёму, на её лице соседствуют скука и отвращение. — Есть куда более… насущные вопросы, чем твоя сексуальная неудовлетворённость, Одри. Если ты не возражаешь, я бы хотела переговорить с Эли. Это срочно.

Как же я её ненавижу! Элиас, сдерживая улыбку, пытается помочь мне застегнуть пуговицы на блузке. Я шлёпаю его по руке, и без того уже смущённая. Элиас поворачивается к Кэтрин.

— Ты специально испортил эту блузку, — говорит она ему. Элиас поправляет свой пиджак и проходит через комнату. — Удивительно, что ты не бросил её в огонь.

— Ты появилась слишком рано, — поддразнивает он и останавливается перед ней. Я жду, что Элиас прогонит её, но он лишь тепло улыбается. — Разве ты не должна быть на вечеринке?

Злоба Кэтрин тут же испаряется, и она, протянув руки, обнимает ладонями его щёки и вглядывается в его лицо, словно проверяя, действительно ли это он.

— Я очень волновалась за тебя, — шепчет она, её взгляд застилают слёзы. — Я думала…

Кэтрин умолкает, а Элиас кладёт свои руки поверх её ладоней — этакий момент нежности.

— Не стоит волноваться обо мне, Кэти, никогда.

— Я всегда волнуюсь, потому что ты бездумный. — Она всхлипывает, а затем тихонько, робко даже, усмехается. Кэтрин вытирает свои щёки, и я понимаю, что она плакала. Меня пронзает сочувствие, но к нему подмешивается ревность, и я отвожу взгляд, вдруг ощутив себя чужой в этой комнате, и это ощущение приводит меня в чувство. Мне нужно идти. Мне нужно выбраться отсюда.

Голос Кэтрин звучит тише, она переходит на шёпот, ясно давая понять, что я лишняя в этой беседе, но это именно тот отвлекающий манёвр, который мне необходим. Я молча крадусь мимо них и оборачиваюсь уже в дверях. Что бы там ни говорила Кэтрин, Элиас напряжённо слушает её, хмуря брови.

— Он будет мстить, — доносятся до меня слова Кэтрин. — Тебе придётся…

Но я не дослушиваю остальное и незаметно для них обоих выскальзываю в коридор. Мне не следует волноваться о таких пустяках как парни или взаимоотношения с ними — Кэтрин была права, у меня есть проблемы посерьёзнее. Но это не отменяет того факта, что Элиас особенный. Чёрт, он встречался с Кэтрин. Те жуткие вещи, что я творила после маминой смерти, не идут ни в какое сравнение с её капризным характером. Он бы принял мои ошибки.

С глубоким чувством потери я направляюсь обратно к вестибюлю. Внутри меня растёт одиночество, вакуум, чувство пустоты. Мне хочется, чтобы всё, что происходит между мной и Элиасом стало реальностью, но это невозможно. Я уезжаю из этого места, уезжаю с Дэниелом и папой. Я не могу спасти его. Не уверена, что могу спасти саму себя.

Проходя мимо коридора, ведущего к бальному залу, я вновь смотрю на охранников у двери. Мне придётся вернуться в свой номер за приглашением и найти подобающую одежду. Я пройду мимо них, а затем найду свою семью. И потом мы уедем отсюда. Только мне нужно торопиться.

***

Звонок лифта оповещает о прибытии на мой этаж, но стоит мне сделать несколько шагов по коридору, как ноги становятся всё тяжелее. Рука начинает болеть, и эта ноющая боль медленно расползается по моей груди, поднимается к шее.

— Ооо, — вырывается из меня стон, и я опираюсь ладонью о стену, чтобы сохранить равновесие. Голову сдавливает словно клещами, так сильно, что затуманивается зрение. Всё становится похожим на сон. Я смотрю в сторону своего номера и вижу, как расширяются и сокращаются стены «Руби», будто дышат.

Отель пытается остановить меня? Не повернуть ли мне назад, к лифту? Но он так далеко, а я чувствую себя такой уставшей. Такой слабой. И вот опять — еле слышная музыка. Неспешное бренчание гитарных струн. Проникновенная мелодия, зовущая меня к себе. Я опираюсь о стену, испытывая неописуемую боль и полна желания убежать отсюда. Медленно повернув голову в сторону, вижу, как из-под двери номер 1336 струится свет. Тогда музыка играла оттуда, но потом остановилась. Если я не одна на тринадцатом этаже, то кто ещё здесь живёт?

— Эй? — зову я и, оттолкнувшись от стены, спотыкаясь, иду вперёд. Лодыжка подворачивается, и каблук на туфле Кэтрин ломается. Но я, заплетаясь, продолжаю свой путь вперёд, хотя моя правая нога под своим весом безжизненно волочится за мной. — Мне нужна помощь!

Но дверь никто не открывает. Вместо этого они прибавляют громкость — музыка звучит всё громче и громче, пока не начинает играть на полную мощность, заставляя дребезжать висящее на стене зеркало. Они, что, специально мне препятствуют? Да что это за люди, которые игнорируют зов о помощи? Они те, другие? Мне остаётся пройти мимо пары дверей, когда в голову приходит ужасающая мысль — а что если это Кеннет? Или какая-нибудь уловка самого отеля?

Но песня… эта песня так мне знакома! Температура воздуха вокруг начинает падать, с каждым вдохом становится всё холоднее. Вместе с этим, я ощущаю влагу на своей коже, а когда поднимаю здоровую руку, с удивлением обнаруживаю на ней капельки, похоже на росу, что собирается на траве ранним утром.

— Что? — бормочу я, не переставая идти вперёд до тех пор, пока не подхожу к нужной двери. И падаю на неё, потому что мои ноги в конце концов обессиливают. Я сползаю в забытьё; я ускользаю, и на меня обрушивается ужас.

— Я умираю, — вырывается из меня с выдохом, — я умираю.

Протянув руку за спину, я шарю в поисках дверной ручки, пока мои пальцы наконец не обхватывают холодный металл. Нажимаю на неё, но потяжелевшие веки мешают что-то разглядеть. Пульс стучит в висках. Но вдруг неожиданно дверь открывается, и моё тело падает на спину.