— Вижу, вы приоделись к вечеринке, — сложив руки на груди, говорит Кеннет. Я искоса смотрю на него, на его короткие руки и пухлые пальцы. — Должен сказать, мисс Каселла, красный вам необыкновенно к лицу, — вежливо добавляет портье. — Отличный выбор.

Я усмехаюсь и закатываю глаза к потолку, не желая любезно принимать его комплимент.

— Я не боюсь вас, — вру я. — Вы не можете причинить мне вред.

Кеннет смотрит на моё приглашение, а затем, подняв подбородок, хмыкает, снисходительно и зловеще одновременно.

Лифт движется мучительно медленно, до тех пор, пока не останавливается совсем. На моих висках собираются бисеринки пота, но я стараюсь оставаться спокойной. Судя по предыдущему опыту, полагаю, это дело рук Кеннета. Его манипуляции. Я вновь поворачиваюсь к нему, все мои слова, обращённые к нему, пронизаны отвращением.

— Мы уедем, — говорю я и складываю руки на груди, пытаясь выглядеть жёсткой. От брони я бы сейчас не отказалась. — Вы не можете удерживать нас здесь.

— Я всего лишь портье, мисс Каселла, — отвечает Кеннет. — Не в моей власти управлять сроками вашего пребывания в «Руби». — Он окидывает меня взглядом, взвешивая свои слова. — Рискну предположить, решение будет зависеть от вас. Как сильно вы хотите оказаться в доме вашей бабушки? — Его губы кривятся в усмешке, и портье отворачивается к дверям лифта, словно моя борьба за выживание его утомляет.

— Откуда вы знаете про мою бабушку? — спрашиваю я, хотя ответ мне и так известен.

— Ваш отец был весьма откровенен касательно своих проблем, — говорит Кеннет. — Видите ли, для него это сродни терапии. Он потерян и сокрушён. По счастью, в «Руби» непослушные дети, как правило, исправляются. Он умолял меня позволить вам остаться здесь подольше. — Кеннет окидывает меня весёлым взглядом. — Возможно, в таком виде вы понравитесь ему больше.

Я проглатываю его замечание — что толку спорить с правдой. Но Кеннет не знает одного — я уже видела альтернативу отелю. Я, замёрзшая и одинокая, очнулась на обочине дороги, но вернулась за своей семьёй. И то, что ему это неизвестно, каким-то образом даёт мне преимущество.

— Мой отец знает, кто вы? — резким тоном спрашиваю я. — Знает, кто вы на самом деле?

Кеннет неопределённо пожимает одним плечом.

— Ваш отец весьма преуспел в отрицании. Подозреваю, ему нужен был кто-то, с кем можно было поговорить по душам, и я был только счастлив исполнить эту роль. Он наслаждается свободой, которую обеспечивает «Руби», этой передышкой в своей скорби. Мне верится, он уже и позабыл о трагической смерти вашей матери. Обо всех ваших срывах и вечеринках. О своей ничтожной жизни за пределами этих стен, — огрызается портье и распрямляет плечи. — Ваш отец никогда не покинет отель «Руби», мисс Каселла. Лучше вам уже принять этот факт.

Я отступаю назад, и платье шуршит у моих ног. Кеннет своими угрозами добивается лишь одного — моя смелость крепчает ещё больше.

— Вам не удержать его здесь, — наведя на Кеннета палец, говорю я. Другая моя рука комкает в кулаке конверт с приглашением. — Не имеет значения, что он сделал — он мой отец. И я собираюсь вытащить его, и моего брата, из этого места. Вам меня не остановить. Вы не можете. — Отдалённо до меня доходит, что я завралась, но гнев настолько сильно захватил меня, что уже не остановиться. — Сейчас я отправляюсь на вашу распрекрасную вечеринку и заберу их оттуда. А потом вы больше никогда нас не увидите!

Распалённая своей злостью, я встаю ближе к портье, настолько близко, что при нормальных обстоятельствах мне бы не хотелось находиться на таком маленьком расстоянии от него.

— Мы уедем, Кеннет. И я сожгу это место дотла, если вы попытаетесь меня остановить!

Глаза Кеннета расширяются, я осязаю исходящую от него враждебность. Его руки падают по обе стороны туловища, он медленно опускает подбородок, поджатые губы белеют. Он внушает ужас.

— Вам следует с осторожностью выбирать свои угрозы, мисс Каселла. — Он со свистом произносит моё имя, и я отступаю назад. — Ваши друзья пожалеют о том, что вы делаете столь бесчувственные заявления.

Я хмурюсь, но как только собираюсь спросить его, что всё это значит, звонок лифта извещает нас о том, что мы прибыли в вестибюль. Не сказав больше ни слова, Кеннет спешно выходит из кабины и исчезает в толпе людей, направляющихся на вечеринку.

Что он хотел сказать, когда упомянул моих друзей? Он снова собирается причинить вред Лурдес? Элиасу? Я уже почти выхожу из лифта, когда у его дверей появляется Кэтрин. Заметив меня, она выглядит потрясённой, но затем, круто развернувшись, заходит в кабину и нажимает кнопку подвала.

— Стой, — бросившись вперёд, говорю я. Протиснувшись мимо неё, я нажимаю кнопку вестибюля, но двери закрываются. — Чёрт побери, Кэтрин. Мне нужно найти брата!

— Дэниел в целости и сохранности, — отвечает она, бросая взгляд на приглашение в моей руке. Кэтрин чуть меняет позу. В своём белом платье и с идеальным макияжем она выглядит просто роскошно. — Твоя неблагополучная семейка может подождать.

Я замечаю, что её трясёт, и меня охватывает беспокойство.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Где Элиас?

Похожа ли Кэтрин на меня — поймана ли она где-то между, как я? Или она просто застряла здесь и умеет общаться с призраками? Лифт останавливается и оповещает звонком, что мы достигли подвала.

Кэтрин выходит в коридор и останавливается, оборачиваясь на меня.

— Ты должна увидеть это, Одри. Тебе следует узнать эту сторону «Руби» прежде, чем ты слепо отправишься на вечеринку. — Она тяжело вздыхает, когда я не двигаюсь. — Знаешь, это так иронично, — с очевидным раздражением замечает Кэтрин. — Я пытаюсь спасти тебя, но не потому что ты мне нравишься, и даже не потому что мне нравится твой брат. Я делаю это из-за того, что Эли заботится о тебе. Пусть даже, по моему личному мнению, он мог бы найти кого-то получше.

Значит, Элиас не ранен — иначе Кэтрин помчалась бы к нему. Но воспоминание о них двоих в бильярдной комнате ещё свежо. Та нежность, с которой они обращались друг к другу, как касались друг друга… Я откровенно признаюсь в своей ревности, и наверняка вызываю жалость, когда спрашиваю:

— Ты любишь его, Кэтрин?

Она с нежностью улыбается.

— Да, и всегда буду.

— А он тебя?

— Нет, и никогда не будет. — Она отвечает незамедлительно, но без холодности. Словно констатирует факт — болезненный для неё, судя по тому, как начинают блестеть её глаза. Кэтрин могла бы растянуть этот момент и помучить меня, но не сделала этого. Может, эта девушка и не такая уж злая.

— Ну а теперь, — шмыгнув носом, говорит она, — если ты не хочешь, чтобы я сказала тебе, какая ты хорошенькая, думаю, лучше нам поспешить, пока не сгорели остальные.

Всё внутри меня обрывается.

— Что?

Кэтрин снимает свои туфли, подцепляет их на палец за ремешки, и устремляется вперёд по коридору. Мне приходится перейти на неуверенный из-за каблуков бег, чтобы поспеть за ней. Кэтрин, кто бы сомневался, даже передвигаясь трусцой в неудобном, казалось бы, расшитом пайетками вечернем платье, остаётся образцом грациозности. Наконец, мы последний раз поворачиваем за угол, и моё волнение усиливается во сто крат, когда я вижу столпившихся у двери в комнату Лурдес членов персонала. Они сжимаются, когда мы подходим ближе, и избегают встречаться глазами с Кэтрин.

«Портье не нравится, когда в хозяйственном блоке находятся посторонние». Именно эти слова сказала мне Лурдес, когда мы только познакомились. Персонал напуган как никогда, и, помимо воли, мне передаётся часть их беспокойства. Я едва могу ровно дышать, когда добираюсь до дверного проёма, и до смерти боюсь заглядывать внутрь. Но Лурдес моя подруга, и я не оставлю её, если она нуждается во мне.

Я успокаиваюсь и смотрю в комнату. Первым я вижу Элиаса, который сидит на краешке кровати, упираясь локтями в колени и спрятав лицо в ладонях. Свет приглушён, кровь в том месте, где умер Кеннет, впиталась в ковёр, лампы и посуда разбиты. Через мгновение всё остальное доходит до моего сознания, и я отшатываюсь в ужасе, выпустив из рук приглашение.

Лурдес лежит на кровати, но я бы ни за что не узнала её, если бы не причёска. Её кожа обгорела, настолько сильно, что из меня вырывается истошный вопль, и я пячусь из комнаты, но запинаюсь на каблуках и падаю. Сильно ударившись о пол, продолжаю ползти назад, пока моя спина не упирается в стену. Я закрываю рот рукой, чтобы заглушить свои крики, мои глаза прикованы к ужасающей сцене, открывшейся передо мной.

Обуглившаяся кожа Лурдес черна как уголь, сквозь рваные края проступает красная мышечная ткань. Пальцев на руках нет, руки безжизненно лежат рядом с её телом, нос и губы уничтожены огнём, как и веки, поэтому её глаза, не мигая, уставились в потолок.

Я, разрыдавшись, закрываю лицо, а затем прячу голову между коленями. Это Кеннет. В лифте я сказала ему, что, чтобы выбраться отсюда, сожгу это место дотла, и вот он сжёг мою подругу. Это моя вина. Так он наказывает меня.

На мою руку ложится тёплая ладонь. Я, крича, отбиваюсь, пока не осознаю, что это Элиас.

— Одри, тебе не следует здесь быть, — говорит он, взяв меня за локоть, чтобы помочь подняться на ноги. — Ты… — Он замолкает, когда замечает моё платье, и бросает на Кэтрин вопросительный взгляд. Та избегает встречаться с ним глазами и проходит дальше в комнату. Я, почти лишившись сознания, хватаюсь за белую рубашку Элиаса, чтобы не упасть. Он решительным голосом говорит мне: — Ты должна вернуться на свой этаж.

Я бросаюсь в его объятия и крепко обнимаю его.

— Я уже была там и теперь знаю правду — я очнулась на обочине дороги, но мои отец и брат… — тут я начинаю всхлипывать, — они ещё здесь, поэтому я вернулась. — Я чувствую, как он каменеет, но продолжаю говорить: — Потом я повстречала Кеннета и угрожала ему. Сказала, что мы уедем отсюда. Какой же глупой я была!

— Ш-ш-ш… — утешает меня Элиас, шепча, что мне нужно успокоиться. Он обнимает меня, пока я не перестаю плакать, моё дыхание превращается в судорожные всхлипы. Пальцы Элиаса проскальзывают в мои волосы, он, прижавшись щекой к моей макушке, убаюкивает меня. Его объятия дарят покой. Среди горя и скорби.

— В этом нет твоей вины, — нашёптывает мне Элиас. — Лурдес выразила негодование, и теперь её наказание — находиться в том виде, в котором она в действительности существует. Это больно, но она уже идёт на поправку. — Он притягивает меня ближе, в то время как я пытаюсь вникнуть в его слова. — Ты же, Одри, возвращаешься домой.

Я хмурюсь, недоумевая, что же значит его «в котором она в действительности существует». Медленно отстранившись от Элиаса, я поднимаю на него глаза. Он плакал, и я вижу, как сильно он боится. Боится за Лурдес и за меня, боится Кеннета. Но в моей голове рождается новый вопрос, возвращающий нас в первый день нашей встречи.

— Элиас, — отходя от него, спрашиваю я, — как ты оказался в этом месте?

Он смотрит на меня, бледнее с каждой секундой. Но слабый голос из глубины комнаты шепчет моё имя, не дав ему ответить. Хриплый и полный агонии, этот голос, несомненно, принадлежит Лурдес, и я тут же поворачиваюсь к ней.

— Она очнулась, — бормочет Элиас и спешно входит в комнату.

Очнулась? Разве такое возможно? С такими жуткими ожогами она не могла… Тут я позволяю реальности обрушиться на меня. Это «Руби». Здесь возможно всё. И это вселяет ужас.

Мою кожу стянуло от высохших слёз, глаза болят от рыданий. Я медленно вхожу в комнату Лурдес и смотрю на неё, лежащую на кровати. Неподвижно. Рядом с ней, на раскладном стуле, сидит Джошуа, а Кэтрин прислонилась к стене. Вдоль изголовья лежит Таня и промакивает полотенцем с белой мазью уцелевшие участки кожи Лурдес.

Я сажусь на пол, поближе к Лурдес. Резкий запах обгоревшей плоти вызывает тошноту, и я сжимаю губы и зажимаю пальцами нос, чтобы не чувствовать его. Элиас осторожно присаживается на краешек кровати. К моему изумлению, он берёт обугленную руку Лурдес и, подняв к губам, нежно целует её.

— С ней всё будет хорошо, — шепчет он, наблюдая за ней. — Лурдес всегда восстанавливается.

— Всегда? — повторяю я.

— Дело не в тебе, — говорит Кэтрин, а это значит, она слышала наш с Элиасом разговор в коридоре. — Ты хотела знать, почему мы повинуемся Кеннету. Вот что происходит, — она обводит рукой вокруг себя, — если мы отказываемся это делать. Элиас обманывает сам себя. Даже когда Лурдес восстановится, Кеннет на этом не закончит. Он вновь отошлёт её. Его жестокости нет предела.

— Успокойся, — просто говорит Элиас, не отрывая глаз от Лурдес. Я следую за его взглядом и подавляю желание снова закричать. Глазные яблоки Лурдес поворачиваются в моём направлении, и живот сводит от нового приступа тошноты. Она в сознании, и я даже представить себе не могу ту боль, что она чувствует, то ощущение немыслимой агонии.

— Не плачь, — хрипит она. Тихий звук её голоса наполняет меня смесью облегчения и печали, и я вытираю щёки, свежие от слёз. Несмотря на состояние, в котором Лурдес находится, я протягиваю руку, чтобы взять её ладонь. На ощупь она напоминает ветку дерева — такая же шероховатая и хрупка, и я стараюсь не сжимать слишком сильно.

Элиас встаёт, подбирает с пола стул и показывает мне, чтобы я села. Я послушно сажусь и наклоняюсь к краю кровати, чтобы утешить Лурдес. Те работники отеля, что ждали в коридоре, говорят Элиасу, что пора идти на вечеринку, но он отмахивается от них и захлопывает дверь. Потом берёт второй стул и садится рядом со мной. В комнате царит та же атмосфера, что на похоронах, в воздухе висит печаль, тяжело дышать.

Став посмелее, я осматриваю тело Лурдес: оплавленные ушные раковины, сочащаяся плоть на её плече. Я замираю. Какой она есть на самом деле?

Я перевожу взгляд на Таню, вспомнив, как в наш первый день в отеле увидела на ней кровь. Моё сердце глухо колотится в груди, и я поворачиваюсь к Элиасу. Он пытается предугадать, что может понадобиться Лурдес. Проявляет внимание. И тут я начинаю понимать. Я видела трещину в черепе Дэниела. И с точно такой же травмой Дэниел безжизненно лежал в кювете. Какой он есть на самом деле.

О боже! Теперь ясно, как Элиас оказался здесь. Лурдес говорила, что их компания уже давно вместе, а Джошуа сказал, что вечеринка была в честь Элиаса. Тогда я не придала этому значения — игре в «Разбуди мёртвых» у фонтана, деталям пожара, нескончаемым вечеринкам, на которых он должен присутствовать. Элиас был в бальном зале во время пожара в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. Он мёртв. Они все мертвы.

Я, сражённая правдой, осторожно кладу руку Лурдес на кровать. Они все — привидения отеля «Руби». Всё это время они были призраками, а я лишь случайный путник, попавший в аварию недалеко от ворот отеля, моя душа, как и души папы и Дэниела, оказались в их мире.

— Ты мёртв, — глядя на Элиаса, шепчу я. — Ты погиб при пожаре.

Элиас переводит взгляд на меня. На его лице отражаются печаль и сожаление. Предельное одиночество. Он кивает и опускает глаза.

— «Руби» — великолепное, но жуткое место, Одри, — говорит Джошуа, его голос звучит громко и пронзительно. — Обычно постояльцы с тринадцатого этажа выбираются отсюда, думая, что всё случившееся с ними было лишь чудесным сном. Ты же превратила свой в кошмар.

— В этом нет её вины, — тихо отвечает Элиас. — Если уж на то пошло, это я привёл её в подвал.

Кэтрин, закатив свои идеально подведённые глаза, смеётся.

— Какой же ты олух! Всё время находишь себе романтические приключения. Это её ошибка, что она повсюду ходила за тобой, как щенок. У меня бы хватило ума этого не делать.

— Ну ещё бы, Кэти, — саркастически замечает Джошуа. — Ты же образцовый пример самоконтроля!

Она холодно улыбается.

— Нет, милый. От меня точно жди беды. А вот Эли, наоборот… — Кэтрин смотрит на него, подняв брови, и ждёт, когда он ей подыграет. Но Элиас даже не поднимает головы, погружённый в себя из-за той раны, что я разбередила. Кэтрин вздыхает. — Он хороший, — говорит она мне, хотя по-прежнему не отрывает глаз от него. — Эли всегда был хорошим.

Я откидываюсь на спинку стула; мысль о том, что в «Руби» живут привидения легче принять, когда лично познакомился с ними.

— Как вы это переносите? — спрашиваю я. — Жизнь здесь, день за днём? И каждую ночь переживаете всё то же самое? Всех этих туристов и истории о привидениях?

— Мне всегда было противно это слово, — отвечает Кэтрин. — «Привидения» подразумевает, что я должна парить в воздухе в белой простыне и кричать: «Бу!» Но при этом не могу взаимодействовать с людьми, касаться их. — Она отмахивается от этого варианта. — В чём тогда веселье? Они не могут меня видеть. А большую часть времени и я их не вижу.

— Люди… Ты имеешь в виду других? Кто они?

— Они живые, — отвечает Кэтрин. — Другие — это постояльцы, что остановились в реальном отеле «Руби» и ходят по нашим могилам с чудовищным пренебрежением. Они во всеуслышание заявляют о встрече с привидениями, но, поверь мне, не смогли бы понять, что это привидение, если бы оно подошло и пригласило бы на танец. — Она улыбается. — Хотя они не всегда здесь. Иногда они просто исчезают. Думаю, это из-за того, что мы в разных реальностях. Лично мне нравится, когда их нет. Без них тише. А ещё они порой забывают какие-то свои вещи, которые становятся частью отеля. «Руби» — то место, где находят приют потерянные вещи… как ты. В этом нет ничего ужасного. Так у меня появились восхитительные украшения.

Элиас расслабляет узел на галстуке, и на меня накатывает волна сочувствия и нежности к нему. Он сказал мне, что понимает, что такое скорбь, и тогда я подумала, что умер кто-то, кого он сильно любил. Однако, на самом деле, умер он сам, но был оставлен скорбеть обо всём мире.

Лурдес кашляет, и этот звук полон боли. Джошуа вскакивает на ноги и садится на колени рядом с ней, шепча ей о том, что с ней всё будет хорошо. Что ей лучше не пытаться говорить. Глаза Лурдес с любовью смотрят на него, и уже заметно, что её кожа начинает восстанавливаться — некоторые места стали полупрозрачными и бледно-розовыми. Джошуа целует её в лоб и садится на пол, виском упираясь в кровать. Они все так привязаны друг к другу. Я завидую их близости — им повезло, что они есть друг у друга. Представить не могу, как ужасно бы было страдать вот так в одиночестве.

— Что случилось в ночь пожара? — спрашиваю я. — Почему никто не спасся?

Словно вырезанные изо льда черты лица Кэтрин немного оттаивают, и она склоняет голову, как бы спрашивая разрешения рассказать историю. Элиас кивает.

— Что ж, начнём с самого начала, — говорит она, усевшись удобнее на стуле и скрестив ноги. — Это был тысяча девятьсот тридцать седьмой год, чествовали моего жениха. Вернее, — она улыбается, — чествовали семью Элиаса, но у них не было времени присутствовать на этом мероприятии, и они прислали нас вместо себя.

Жениха? Несмотря на то, что сейчас, возможно, это уже не имеет никакого значения, всё моё тело напрягается. Мне приходится бороться с желанием посмотреть на Элиаса, хотя я ощущаю, как он наблюдает за мной, ожидая моей реакции. Меня немного злит, что он ничего не сказал мне до этого. С другой стороны, он много чего мне не сказал. А это, пожалуй, самое маловажное из всего несказанного.

— Не ревнуй, Одри, — окликает меня Кэтрин, подтверждая лишний раз, насколько легко меня можно прочитать. — Элиас меня никогда не любил, я же была ветреной девушкой и устала от него. Я решила ускользнуть, чтобы выпить и отвлечься.

— Это буду я, — поясняет Джошуа, — тот, с кем она отвлекалась.

Кэтрин раздражённо стонет и резко замечает, что это произошло лишь один раз. Ко всему прочему, её мать не разрешила бы ей ехать с ним в одной машине, что уж говорить о том, чтобы выйти за него замуж. Джошуа говорит ей, что если бы она была помолвлена с ним, то их вообще бы не было на той убогой вечеринке. Пока они спорят, я украдкой бросаю взгляд на Элиаса. Его лицо не выражает никаких эмоций, словно он видит эту пьесу уже в миллионный раз. Затем его глаза поднимаются, чтобы встретиться с моими, в них извинение. Кэтрин и Джошуа продолжают ругаться, и на одно короткое мгновение существуем только я и Элиас.

— Довольно, — говорит Кэтрин Джошуа и поднимает руку. — Так… — она поворачивается ко мне, — на чём я остановилась?

— На нашем «одном разе», — сухо отвечает Джошуа.

— Неважно. — Она продолжает свой рассказ: — После этого опрометчивого поступка, я вернулась на вечеринку и нашла Элиаса. Если бы в ту секунду я узнала, каким тираном был Кеннет, на какие чудовищные, за гранью понимания поступки он способен, то тут же бы ушла. Но, ничего не ведая об этом, мы с Эли позировали для фотографа из местной газеты. Они должны были выпустить и статью о нашей свадьбе. А потом… — Её голос дрожит, и она умолкает, крепко сжав губы. Джошуа поворачивается к ней с выражением боли на лице. Совершенно ясно, что он не держит на неё зла за то, что она постоянно ведёт себя как стерва.

— Когда я вошёл в бальный зал, — подхватив нить рассказа, говорит Джошуа, — то закрыл за собой двери и пошёл за барную стойку помочь Лурдес. Она плакала, на её предплечье виднелись отпечатки руки в виде тёмно-фиолетовых синяков. Конечно же, я знал, кто это сделал. Но я был не в том положении, чтобы остановить Кеннета от насилия над ней. Нас обоих бы выгнали с работы. Мы бы умерли с голоду.

— Я помог Лурдес с напитками, чтобы она ничего не напутала — нужно было убедиться, что всё в порядке, особенно когда я заметил наблюдавшего за нами Кеннета, который только и ждал новой возможности. Видишь ли, Одри, это не «Руби» сделал Кеннета таким чудовищем — он уже был им. Мы боялись его тогда, и страшимся его теперь.

Кеннет изводил их годами, устанавливая свои правила и наказывая их по своему усмотрению. Как, должно быть, невыносимо, когда из всех ужасных людей, в смерти власть над вами имеет тот же человек, что мучил вас при жизни! Моё сочувствие к Лурдес разрастается до бесконечности — я раздавлена тем, что выпало на её судьбу. Она, словно вновь очутившись на месте трагедии, наблюдает за рассказчиками.

— Это была свеча, — говорит Кэтрин. — Раздался звук бьющегося стекла, и мы с Элиасом повернулись в сторону бара. Управляющая уронила скотч, — с горечью произносит она и переводит взгляд на обгоревшее тело Лурдес. Но тут выражение лица Кэтрин смягчается, как будто она осознаёт, что Лурдес и так достаточно настрадалась.

— Бутылка выскользнула из руки Лурдес и упала на кафельные плитки пола, — продолжает Джошуа, — этим испугав стоящих рядом гостей. Я даже не стал смотреть на Кеннета, зная, что он уже направился к нам. Лурдес упала на колени и принялась сметать осколки в кучу голыми руками, раня кожу о битые куски стекла. Пачкая всё кровью, она старалась убрать всё до того, как он подойдёт.

— В тот момент я увидел стоящих рядом Кэтрин и Эли. Только они уже не прижимались друг к другу. Эли хотел знать, где была Кэтрин, а она, защищаясь, подняла подбородок — одинаково прекрасная и отвратительная.

— Цвета в зале, — говорит Джошуа в каком-то извращённом приступе ностальгии, — были такими яркими, такими живыми! Я переводил взгляд с лица на лицо — люди разговаривали и смеялись, но потом мои глаза нашли Кеннета. Его лицо натянулось от сдерживаемой злости, а пальцы на руках сжались в кулаки, в то время как он сам шагал в сторону бара. В его широких шагах сквозило удовольствие — ему нравилось бить женщин, а особенно, Лурдес.

Джошуа поднимает голову.

— Бедная Лурдес же, — с грустью шепчет он, — неистово пыталась привести всё в порядок, думаю, что у неё ещё оставался шанс избежать побоев. Я схватил тряпку, чтобы помочь ей.

Он умолкает, двигая челюстями, словно больше не хочет продолжать. Лурдес поднимает руку, чтобы коснуться его, показать, что она его простила. Эмоции, царящие в комнате, можно ощутить кончиками пальцев, и когда я смотрю на Элиаса, оказывается, он наблюдает за мной, и в его глазах такая печаль, какой мне ещё не приходилось видеть. В ответ мои глаза наполняются слезами, и мне хочется, чтобы их история закончилась по-другому. Мне хочется, чтобы они остались живы.

— Никто из нас не хотел находиться здесь, Одри, — мрачно говорит Элиас. — Никто из нас не думал о возможностях. Когда Джошуа опрокинул свечу, не было никакого эффекта замедленного действия — всё было проще: вот пламени нет, а вот оно есть. Алкоголь вспыхнул в мгновенье ока. Ещё прежде чем мы услышали первые крики, гобелены вокруг дверей загорелись.

— Лурдес так и не успела подняться с пола, — продолжает Элиас. — Её мучения закончились почти так же быстро, как и начались. Джошуа пытался потушить себя, хлопая чернеющими руками по одежде. Но от этого огонь разгорелся лишь сильнее. Крича, с опалившимися волосами, он упал на ближайшего человека. Вскоре весь зал был объят ярко-оранжевым пламенем. Все гости, пронзительно визжа, бросились к двери, но в их одежде было не убежать. Первой упала пожилая женщина, и она вызвала цепную реакцию. Люди переползали друг через друга, но деревянные двери потерялись в пелене огня.

Я в шоке закрываю рот ладонью. Всё происходящее словно происходит на моих глазах — я ощущаю огонь, запах горящей плоти. Могу себе представить весь ужас той ночи.

— Схватив Кэтрин, я принялся искать другой выход, — возобновляет рассказ Элиас. — Я осмотрел весь огромный зал, но не увидел ни окон, ни других дверей. Кэтрин изо всех сил схватилась за мою руку, но не плакала. — Выражение лица Элиаса смягчается, а Кэтрин улыбается сквозь слёзы. — В ней было столько решимости выжить, как ни в одном другом человеке в той комнате. Даже во всём том хаосе в её глазах отражался огонь, но это был её собственный огонь.

— Стены вокруг нас были охвачены пламенем, — скорбно проговорила Кэтрин, — окружая нас в кольцо своих объятий. Я ещё крепче сжала руку Элиаса, когда до меня дошло — нас никто не спасёт. Никто.

Элиас подносит кулак к губам, некоторое время молчит, а потом продолжает свой рассказ:

— В зале стало невыносимо жарко. Я, кашляя, вдыхал последние остатки воздуха, зная, что скоро мы умрём. Вырвав свою руку из ладони Кэтрин, я бросился к ближайшему столу. Роняя на пол тарелки и столовое серебро, схватил белую льняную скатерть. Вновь схватив Кэтрин, я завернул нас в эту скатерть, надеясь, что она убережёт нашу кожу от огня. Конечно же, это не помогло. Почти тут же мы упали на колени, а когда я посмотрел на Кэтрин, её кожа была измазана пеплом. На одной из её идеальных щёчек появились водяные пузыри.

— Прошу тебя, Эли, — заплакав, просит его Кэтрин. — Не надо больше. Я не в силах слушать дальше.

Элиас отворачивается от неё и устремляет взгляд на меня.

— С начала пожара прошло не более пяти минут, — рассказывает он дальше, игнорируя мольбу Кэтрин. — Крики затихли. Повсюду раздавались потрескивание горящего дерева, свист от горения охваченной пламенем ткани, хлопки от взрывающихся бутылок. Стук — если он вообще был — прекратился. Тогда мы этого не знали, но двери закрыли, чтобы пожар не перекинулся на весь отель. Когда воздуха стало не хватать, я упал вперёд и тогда уже увидел Кэтрин. Она лежала на полу, щекой прижимаясь к плитке. Не двигаясь. Мёртвая.

Он с трудом сглатывает, а когда наши взгляды снова встречаются, у меня разрывается сердце.

— Жар подбирался к моим ногам, но я не почувствовал, когда огонь перекинулся на мою кожу. Я не чувствовал вообще ничего до тех пор, пока не очнулся в бальном зале, восстановленном в его былом великолепии. Там были и все остальные. Мы остались запертыми здесь. Навсегда.