На следующий день, когда на осажденном самарийском форпосте как раз заканчивалась утренняя молитва, синагогу огласил радостый мальчишеский крик:
— Ребе!
Пятнадцать мальчиков бросились к человеку, стоявшему в углу помещения. Еще минуту назад его там не было, но его воспитанников это ничуть не удивило. Они радостно столпились вокруг него.
— Привет, привет, беглецы. Я, вообще-то, прибыл за вами. Не собираетесь ли вы возвращаться в школу?
В ответ ему загудел хор голосов:
— Ой, а можно еще немножко?
— Здесь так интересно…
— Нам здесь очень нравится!
— Ну, хоть полчасика!
— А вдруг мы здесь понадобимся!
Последнюю реплику бросил Ицик.
Ребе улыбнулся и предложил:
— Ну, хорошо, тогда пойдемте, осмотримся тут.
И веселая мальчишеская толпа повела своего ребе инспектировать уже немного освоенное ими поле битвы.
Ребе спокойно оглядел постоянные и временные строения, скользнул взглядом по палатке полицейских и долго, прищурясь, всматривался в мирно дремавший рядом бульдозер.
После этого он оглядел свою паству и предложил:
— Хорошо, давайте я дам вам урок прямо здесь.
И ребе, сопровождаемый юными учениками, начал подниматься на самую вершину холма. Там он устроился на небольшом камне, а дети расселись вокруг.
Все были заняты. Женя носилась по территории в сопровождении таких же энергичных женщин и нескольких мужчин, сверяла какие-то ориентиры на местности с изображением на карте, которую держала в руках. Спорила, что-то доказывала: «Здесь полно места, неужели вы не видите? Только на этой горке можно поселить две сотни семей! А уж вон на тоооой!… – и она указывала рукой на соседний холм, и опять сверялась с картами и планами.
Семейство Коэн отдыхало возле одолженной им палатки. Они достали примус и чувствовали себя уже вполне комфортно.
— Папа, пойдем еще раз взглянем на наш участок. У меня есть кое-какие идеи по поводу планировки дома, — предложил Илан. Он все утро крутился на доставшихся им по жребию полутора дунамах каменистой почвы и без конца таскал туда брата и отца.
Моше Коэн был счастлив. Ему казалось, будто бы только сейчас, в это утро, закончился его долгий путь через несколько границ в Святую Землю – путь, к сожалению, растянувшийся на десятки лет.
Йони, сидевший на крыше одного из домов и исполнявший в это утро добровольно взятые им на себя обязанности дозорного («должен хоть кто-то из собравшихся здесь счастливчиков смотреть по сторонам» — так он это объяснил), первым заметил непорядок. На холм поднимался автобус. Когда он остановился на въезде в поселение, из него начали один за другим выпрыгивать полицейские.
— Ну, все, — пробормотал Йони и громко закричал, так, чтобы услышали все защитники форпоста: — Полиция! Они прислали подкрепление!
Илан Коэн направился к вновь прибывшим. За ним устремились поселенцы и «местные» полицейские. Ребе, до того спокойно сидевший на камне, поднялся на ноги, но остался стоять на месте. Его команда выстроилась справа и слева от него.
Из образовавшейся толпы неслись крики. Внимание Йони, сидевшего на крыше, было приковано к происходящему возле автобуса. Но вдруг он уловил какое-то движение чуть в стороне, повернулся и тут же громко завопил:
— Он двигается! Осторожно! Бульдозер!!!
Бульдозер завелся и тронулся с места. На водительском сидении обнаружился некто, одетый в полицейскую форму, со зловещим лицом и загорелой кожей.
Механический монстр, подняв ковш, медленно направился в сторону синагоги.
Ребе по-прежнему стоял неподвижно. Но тут заволновалась его свита:
— Ребе, что нам делать?
— Ребе, что сейчас читать?
— Ребе, как им помочь?
Ребе поднял руки, как бы покрывая невидимыми крыльями сразу всех своих учеников. Все пятнадцать повернулись к нему и напряженно ловили каждое его слово. Он негромко дал им указания, и их совместная работа продолжилась.
Бульдозер неотвратимо двигался по направлению к синагоге.
— Ребе, ничего не помогает. У нас ничего не получается, — в отчаянии констатировал Ицик.
— Да, пожалуй, это не наш случай. Боюсь, что и не получится, мальчики.
— Почему? Ребе, почему?
Дети почти плакали. Они впервые узнали, что существует нечто, неподвластное умениям их ребе.
— Я не вижу ни одной искры в его сердце, за которую я мог бы уцепится, — произнес их учитель, напряженно глядя на водителя взбесившегося бульдозера.
— И что же? Мы ничего не можем сделать?
— В данном случае это, к сожалению, не в нашей власти. Мы можем помочь раскаяться любому сердцу, которое ждет нашей помощи и плачет, даже если этот плач совсем не слышен. Но я же вас учил, что души у людей бывают разные.
— У этого полицейского такая душа, с которой ничего нельзя сделать?
— Да. К сожалению.
— И что же, он разрушит синагогу? Совсем-совсем ничем нельзя помочь? – допытывался Авромеле.
— Помочь можно. Правда, для этого мне придется позвать одного моего друга, — и ребе поднял голову вверх, прикрыл веки и что-то шепнул.
Бульдозер остановился вплотную к зданию синагоги. Его ковш ворочался, поднимаясь и принимая удобное положение для первого удара.
И тогда из дверей синагоги вышел человек. Вокруг испугано закричали: «Там кто-то еще есть? Там есть люди?»
Человек успокоил всех одним коротким жестом. Затем поднял обе руки, повернулся к бульдозеру и что-то негромко сказал.
Порыв ветра пронесся по холму, и абсолютно всем одновременно попал на мгновение в глаза отсутствующий здесь песок.
Когда смолкли отплевывания и откашливания, все, как один, уставились на синагогу.
Возле нее было пусто. Бульдозер исчез. Его водитель сидел на земле и с одуревшим видом озирался вокруг.