Что изображено на новгородских монетах? Существовали ли связи между великой русской республикой средневековья Новгородом и великой итальянской республикой Венецией? Когда умер Андрей Рублев? Что было его последней работой? Какое отношение верблюд имеет к государственной политике?

XV век по справедливости может быть назван водоразделом русской истории. В предшествующем столетии началось возрождение нашей страны после трагедии XIII века. А теперь это возрождение дало миру новое явление – Русское национальное государство. XV век – столетие торжества традиций и столетие начал. Это подведение итогов и начало роста нового мощного дерева из старых корней.

И снова это столетие загадок. Тайны XV века по большей части конкретны. Историк вращается в кругу многочисленных фактов, и его главная работа теперь – не заполнение пустот, а установление правильных взаимосвязей между явлениями, отыскание закономерностей в их видимом хаосе.

Вот примеры. Во времена Ивана III на Руси сложилась единая монетная система. До той поры существовала пестрота, казалось бы, несовместимых терминов, весовых единиц, монетных норм. Но как понять следующее? Около 1409 года в Москве понизили вес монет. На следующий год изменил свою денежную систему Новгород. Тогда же решительные изменения были произведены в Пскове. В тот же момент какая-то реформа произведена в Нижнем Новгороде. Изменение веса замечено и в монетах Рязани тех же лет. Что это? Наличие взаимосвязей между областными системами уже в начале XV века? Или действие закономерностей экономики, общих для Руси в целом?

В Новгороде еще в XIV веке в общегосударственных делах принимали участие представители административных районов – концов. Этими представителями были богатейшие бояре, избиравшиеся на концах. Но в XV веке при государственных документах привешены печати не бояр, а кончанских монастырей. Почему интересы районов города стали представлять монахи? Куда двигался Новгород в XV веке?

Может быть, это был путь к созданию республики, подконтрольной церкви?

Или еще вопросы. Что изображено на новгородских монетах? Существовали ли связи между великой русской республикой средневековья Новгородом и великой итальянской республикой Венецией? Когда умер Андрей Рублев? Что было его последней работой? Какое отношение верблюд имеет к государственной политике?

Северная Венеция

Летопись об этом событии сообщает с предельной лаконичностью:

«В лето 6928. Начаша новгородци торговати денги серебряными». Значит, – начали в 1420 году чеканить свою собственную монету из серебра.

58 лет – вплоть до присоединения к Москве в 1478 году – из-под чеканов новгородских денежников струился поток собственной монеты. Нет исследователя, который смог бы ответить на вопрос, сколько насчитывается разновидностей новгородских монет. Один полагает, что около двухсот, другой – что не менее пятисот. А третий, скептически усмехнувшись, скажет: в Новгороде на протяжении 58 лет чеканился только один тип монеты. Притом при поражающем единообразии оформления.

Так сколько же – несколько сот типов или один? И есть ли противоречие в этих ответах?

Противоречия нет, потому что новгородская монета действительно однообразна по своему оформлению. Многочисленные ее варианты отличаются один от другого мелкими, самыми незначительными деталями: у одной монеты корона с тремя зубцами, у другой – с пятью, у одной между фигурами овал, у другой – крест…

Итак, разговор незаметно перешел на детали. Но детали чего? Что изображено на этих однообразных монетах? Не проще ли сначала описать и объяснить изображение, а потом уже копаться в его деталях? Нет, не проще. Потому что смысл изображения на новгородской монете – и есть главная ее загадка.

Но попробуем все же хотя бы описать монету. На одной стороне надпись: ВЕЛИКОГО НОВАГОРОДА. Это, между прочим, сразу указывает на время, когда чеканились деньги. Сейчас мы привыкли, говоря о великой русской республике средневековья, именовать ее «Великим Новгородом», хотя бы речь шла о Х веке. Сами новгородцы присвоили своему городу и государству титул «Великого» лишь в конце XIV века, когда в ходе борьбы с московским великим князем возникла необходимость подчеркнуть равенство Новгорода и его номинального сюзерена (не забудьте, формально – и только формально – Новгород был тогда частью великого княжества).

Перевернем теперь монету. На другой ее стороне изображены две человеческие фигуры. Одна – в полный рост, с жезлом в руке, в длинных одеждах, в зубчатой короне. Иногда она стоит, иногда сидит на престоле. Другая фигура – согбенная. Иной раз она словно сидит на корточках. Обычно про нее пишут: «стоит в просительной позе». Обе руки этой фигурки протянуты вперед. Они не пусты: принято считать, что в них лежит некий дар, вручаемый венценосной фигуре. «Дар» помещен между фигурками. Он имеет форму либо овала, либо креста, либо линии точек. И снова мы увлеклись деталями, ничего не объяснив. Чем заняты эти две фигурки? Кто они? Что пригнуло к земле «просителя»? О чем он просит? И просит ли?

Вот вопросы, не сходящие со страниц специальной литературы более 150 дет. Занимает историков прежде всего стойкость эмблемы. Как раз в этот период в Москве при Василии Темном чеканятся десятки разнообразных монет. На них и всадник, и борьба Самсона с львом, и райская птица Сирин; по ним шагают звери и летят птицы. Мастера изощряются в выдумке. А в Новгороде фантазия художника скована. Чем? Узнав это, мы, видимо, выясним нечто важное о Новгороде XV века.

И вот на нить размышлений нанизываются фонарики истолкований. Первое, самое устойчивое, появляется сне в XVI веке, спустя каких-нибудь сто дет после того, как был вырезан последний штемпель с изображением двух загадочных фигурок. Автор этого истолкования знаменитый путешественник Сигизмунд Герберштейн: монеты «новгородские на одной стороне имеют изображение государя, сидящего на троне, и против него – кланяющегося человека; с другой стороны – надпись». Похоже? Внешне – да. А по существу нисколько не похоже.

На голове той фигурки, которую Герберштейн посчитал государем, ясно видна корона. Кому же быть в короне, если не государю? Но корона, как знак отличия русских князей, появляется очень поздно. В XV веке, как и в XII, князя на любом изображении можно опознать по особому головному убору, который нисколько не похож на венец, а так и называется «княжеской шапкой». Знаменитая шапка Мономаха в XVI веке стада главной регалией царей после того, как ей собольей опушкой придали сходство с традиционной княжеской шапкой. Княжескую шапку, а не корону, мы видим в изображениях на миниатюрах древнерусских книг, на иконах святых Бориса и Глеба, бывших при жизни князьями.

А корона? В короне изображали не князей, а царей. Русского царя в начале XV века еще не было. И царями русская летопись XIV-XV столетия титулует византийских императоров и золотоордынских ханов. Ни те, ни другие к Новгороду не имеют ни малейшего отношения. Выражать им покорность в монетной эмблеме было бы просто нелепо.

Но, может быть, в Новгороде в виде исключения все же изобразили в короне московского великого князя, который в XIV н XV веках автоматически признавался и князем новгородским?

Будь монета признанием господства Москвы, у новгородцев было бы немало случаев заменить эмблему символом непокорства во время очередной войны с Москвой, а войн между ними было за это время немало.

Однако… в 1478 году, когда независимость Новгорода была ликвидирована, в нем некоторое время чеканят монету с традиционными фигурками, но с иной надписью: «Денга великого князя». Это, рассуждают сторонники Герберштейна, – яркое свидетельство того, что на монете изображен великий князь. Коль скоро после 1478 года Новгород безусловно выражал ему покорность, а монетная эмблема не изменилась, значит и раньше эмблема имела тот же смысл. Заметим эту маленькую лазеечку, чтобы не пройти мимо нее потом.

Еще толкование, на этот раз отчаянно казуистическое: «Весь рисунок эмблематически выражает покорность. Кому? Неизвестно. И именно в этом суть». Автор этой глубокомысленной формулы, известный экономист начала XX века И. И. Кауфман существо дела видел в нарочитой двусмысленности. Дескать, москвичи думают, что новгородцы выразили покорность великому князю, а сами новгородцы придерживаются иного мнения. Какого? Неизвестно.

Мнение крупнейшего русского нумизмата Алексея Васильевича Орешникова: в «человеке с атрибутами власти» нужна видеть «не князей московского иди новгородского, а символическое изображение самого Великого Новгорода». А кто же тогда изображен в просительной позе? Как говорится, куда ни кинь – все клин!

Но в этом последнем мнении, по-видимому, скрывается истина. Она глубоко запрятана, как куколка в кокон. И нужно время, чтобы куколка обрела крылья. Время идет, и куколка оживает в статье талантливого исследователя П. Л. Гусева. (Кстати, сам – человек-загадка. Мы не знаем, как выглядел П. Л. Гусев, когда он родился и умер, не знаем даже, какие имя и отчество скрыты за его инициалами.)

Человек на троне, – утверждал П. Л. Гусев, – это патронесса Новгорода София-Премудрость. Вспомним лозунги летописца: «Где София, тут и Новгород», «Умрем честно за святую Софию».

Но не очень ли все это умозрительно? Нет. На древних иконах София одета как главная фигура на монетах. Такой же венец украшает ее голову. Такой же жезл она держит в руках. Нет на монете только крыльев, обязательных для изображения Софии. Нет ли? П. Л. Гусев их на монетах не нашел, но прошли годы- А. В. Арциховский смог указать монеты, на которых крылья видны достаточно отчетливо. А потом еще одна исследовательница – Н. Д. Мец – обнаружила редкую монету, на которой за спиной главной фигуры видна змея – символ мудрости и еще один атрибут Софии.

Какой уж тут князь с крыльями и змеей! Но кто же это склонился перед Софией, униженно вручая ей непонятные ценности? А может быть, не вручая, а наоборот?

«Кто склоняется перед Софией?» – спрашивал А. В. Арциховский. И отвечал на этот вопрос так: «Видеть здесь олицетворение Новгорода трудно, такая отвлеченность для древней Руси маловероятна. Ни посадником, ни тысяцким, ни владыкой, ни князем эта фигурка не может быть – все эти лица изображались с теми иди иными атрибутами власти. Остается предположить денежнего мастера, и это подтверждается обликом подносимого Софии дара. Дар, состоящий из нескольких точек, естественнее всего считать изображением монет:

Овал тоже можно признать монетой (масштаб в таком схематическом рисунке нарушался почти неизбежно), ведь форма новгородок обычно овальна».

Снова детали, но детали небесспорные… Овал – монета? Вряд ли. Как раз новгородские монеты в отличие, например, от московских или нижегородских имеют ясно выраженную круглую форму. А кроме деталей, на монетах имеются, оказывается, микродетали, или, выражаясь по современной моде, минидетали. Такая уже не деталь, а деталька – почтя обязательная точка в центре овала. Изображению монеты она ни к чему.

Оставим пока в стороне эти подробности и зададим себе вопрос, касающийся «дара» в другом варианте – в ляде креста. Денежный мастер вручает Софии крест? Но зачем? Тактично ли это? Скорее крест надлежало получать от святой, а не вручать ей.

Так может быть, согбенная фигурка что-то получает в дар? Если это так, то она никак не может быть денежным мастером. Что он может получить от Софии?

Кто же склоняется веред Софией? В поисках ответа на этот вопрос память подсказывает, что где-то уже видел нечто подобное. Святой что-то вручает коленопреклоненному человеку. Где? Что? Кому?

Итак, поиски аналогий. Правила игры просты: аналогия должна относиться к тому же времени. Ее границы – рубежи XV века. Мы движемся вдоль нумизматических витрин, как мимо клеток зоопарка. Через стекло, как сквозь решетку, на нас смотрят геральдические львы н геральдические орлы, геральдические леопарды и геральдические медведи. Цветут луга геральдических лилий. Мимо, мимо… И вот набор монет, столь же однообразных, как и новгородские.

Высокая фигура в длинном одеянии. Вокруг головы – нимб. Перед ней согбенная, коленопреклоненная фигура, принимающая из рук стоящего человека «дар». Этот дар – хоругвь, знамя, символ власти. Около высокой фигуры обозначено ее имя: святой Марк. Около коленопреклоненной – тоже имя и титул: дукс (дож).

Это венецианские монеты, впервые отчеканенные по такому рисунку в 1203 году, а в последний раз – в конце XVIII века, в год гибели Венецианской республики.

Покровитель Венеции святой Марк вручает дожу символы власти. Покровительница Новгорода святая София вручает посаднику символы власти. Ну конечно же, перед ней посадник. Именно он, а не князь, соответствует в Новгороде дожу. А символы власти? Крест. Или овал с точкой посредине – щит с непременным умбоном, железным сердечником в центре. А точечная линия – она очень напоминает линию древка хоругви на венецианских монетах.

Сравнение возникло и уже начинает расти и крепнуть. Сначала оно растет вширь. Новгород – аристократическая республика и Венеция – аристократическая республика. В Новгороде торговля играла важнейшую роль, и в Венеции она сделалась одной из главных экономических основ государства. В Новгороде основой могущества аристократии, стоящей у власти, было землевладение; такой же земельной аристократией был и венецианский патрициат…

Потом сравнение прорастает вглубь. Вот, вероятно, самое, важное наблюдение. Около 1416 года, то есть за несколько лет до начала новгородской монетной чеканки, была проведена важнейшая государственная реформа. Боярство резко расширило свое представительство в верховных органах государственной власти, сделав республику кастовым, олигархическим государством. Представители всех боярских семейств были избраны посадниками и тысяцкими и образовали многолюдный Совет Господ, который по значению и облику вполне можно уподобить венецианскому сенату.

Все это очевидно и без монет. А что же дали монеты? Они показали, что государственное строительство в боярской республике Новгорода опиралось на опыт другой великой республики средневековья.

Крупнейший центр европейской торговли Новгород свозил к себе не только замысловатые заморские товары. Он пристально приглядывался к культуре, искусству и политике дальних стран. И «Песня Веденецкого гостя», между прочим, есть безусловное свидетельство того, что один из великих русских композиторов, воспевший Новгород в своей опере-былине, хорошо понимал эту сторону его истории.

А что касается изображения Софии и посадника на монетах, чеканенных уже после 1478 года (этой маленькой лазеечки назад, к Герберштейну), то оно относится ко времени, когда ломка новгородских порядков еще не закончилась. Воспоминание о них сохранялось очень долго. Еще в XVI веке на печатях царских воевод Новгорода изображали вечевую степень с лежащим на ней жезлом посадника, символ уже утраченной, но незабытой новгородской независимости. Потом, правда, спохватились и заменили степень царским престолом, а посадничий жезл – скипетром.

Человек-легенда

Нет в XV веке более звонкого имени. Перечень сохранившихся работ величайшего русского художника средневековья невелик. Участвовал в росписи Благовещенского собора Московского кремля в 1405 году, создал прекраснейшую рукопись с миниатюрами – Евангелие Хитрово, расписывал Успенский собор во Владимире в 1408 году, создал знаменитый Звенигородский чин (иконы для соборного иконостаса), создал иконостас Троицкого собора и большую часть росписи Андроникова монастыря в Москве. Это и все, но даже части сохранившегося, даже одной-единственной неповторимой Троицы было бы достаточно для бессмертия имени Андрея Рублева.

Разумеется, биография художника – прежде всего биография его творчества. И обозначая важнейшие вехи его жизни датами его работ, мы можем судить о его пути, начавшемся в тот момент, когда он впервые взял в руки кисть, и не окончившемся и сегодня, поскольку художник продолжает жить и после смерти в своих творениях. Зная историческую обстановку его творчества, мы можем судить об идеях, вдохновлявших мастера. Все это так. Но ведь биография человека – не только список его свершений. Она начинается с колыбели и кончается могильным холмом. И когда этот человек принадлежит не только своему времени, но и нашему, о нем хочется знать все – и где была его колыбель, и где покоится его прах, и кто помог ему найти свою дорогу.

Зная имя Рублева, мы, к сожалению, не знаем этой его человеческой биографии. Потому что его биографией уже через несколько десятилетий после смерти стала легенда. Впрочем, открыв энциклопедию, мы найдем в ней и приблизительную дату рождения художника и дату его смерти, и годы его главных работ, и сведения о его прижизненных «адресах». Эта кажущаяся точность, однако, рухнет в момент, когда в поисках подробностей вы положите рядом с энциклопедией книгу о художнике: «Вернее всего предполагать, что Андрей Рублев родился около 1360 года и умер в 1430 году в преклонном возрасте, «седины честные имея». И каждый биографический факт обрастает оговорками. И каждому сведению будет противостоять другое, несовместимое с ним сведение.

Где Андрей принял постриг, чтобы посвятить себя искусству? Мнение одних исследователей: в Троице-Сергиевском монастыре. Мнение других: в Андрониковом монастыре в Москве. Где написана его последняя н, значит, самая зрелая работа? Мнение одних: в Троице. Мнение других: в Андрониковом монастыре. Когда он умер? Принято считать, что в 1430 году. Но вот совсем недавно исследовательница творчества Рублева В. Г. Брюсова не согласилась с этим…

Скудные сведения о биографии Рублева содержатся, во-первых, в летописи, которая упоминает только о самых значительных его работах, и, во-вторых, в произведениях древнерусской литературы, прежде всего в житиях различных святых. Сам Рублев был причислен к лику святых, и месяцеслов, календарь поминаний, называет датой его смерти как раз тот самый 1430 год.

Но вот что рассказывается в житии Никона, игумена Троице-Сергиевского монастыря, заказавшего Андрею и Даниилу Черному украшение монастырского собора. Сначала, – сообщает житие, – умер Андрей, потом Даниил, а вслед за ними Никон. Но Никон умер… в 1427 году. И последнее – бесспорно.

Противоречие не единственное. Житие Никона дошло до нас в двух редакциях – краткой и пространной. Рассказ о веренице смертей взят из краткой редакции. Она же говорит о росписи Троицкого собора как о последней, предсмертной работе Андрея и Даниила. Из нее видно, что эта работа была выполнена после 1422 года. В этом году у Никона только возник замысел расписать собор силами лучших русских художников.

Не так излагает сведения о последних годах Андрея пространная редакция жития. В ней сообщается, что по завершении росписи Троицкого собора Андрей работал еще и в Москве, расписывая Спасскую церковь Андроникова монастыря.

Какое же из этих двух сообщений истинное?

Составленное раньше: А какое – раньше? Об этом спорят до сих пор. Преимущество склоняется на сторону краткой редакции. В ней, между прочим, говорится, что она составлена по рассказу Игнатия, ученика Никона, очевидца событий. И есть в его рассказе небольшая подробность, важная для нас. Никон спешил с работами, потому что предчувствовал свою близкую кончину. Откуда это предчувствие? Ответить помогает летопись: в 1425-1427 годах в Москве и по всей средней полосе России были голод и мор. Эпидемия собирала обильную жатву. И один из самых драгоценных ее снопов – вереница смертей, отмеченная в житии Никона.

Попробуем проверить общепринятую дату – 1430 год – еще одним способом. Если Андрей и Даниил умерли все-таки не в 1427, а в 1430 году, значит, последние годы их жизни были заполнены живописной работой в Андрониковом монастыре. Кроме жития Никона, сведения об этой росписи есть еще в житии предшественника Никона – Сергия Радонежского.

Но В. Г. Брюсовсй удалось доказать, что роспись Андроникова монастыря предшествовала работе Андрея и Даниила в Троице-Сергиевском монастыре. Следовательно, можно считать доказанным, что Андрей Рублев умер не позже 1427 года. В процессе исследования выяснилось, что дата основания Андроникова монастыря в ряде житий святых фальсифицирована.

Но откуда вообще возникла эта путаница, осложнившая сразу две проблемы – вопрос о времени основания Андроникова монастыря и вопрос о времени кончины Андрея? Кому нужно было уже в XV веке сочинять сказки, отодвигавшее начало история монастыря в глубь XIV века? Ответ на этот вопрос предельно прост. Эта сказка нужна была московским митрополитам. В XV веке принадлежавшие митрополитам монастыри освобождалась от податей в пользу великого князя. Но не все, а только те, что были основаны до смерти митрополита Алексея. Ложь здесь была корыстна. И как всякая ложь, она рождала другую ложь, именуемую достоверными подробностями.

А где жил Андрей Рублев? Погребли его в Андрониковом монастыре. Значит, по окончании работ в Троицком монастыре он вернулся умирать в Андроников. Именно вернулся, поскольку в предшествующее время он работал в Андроникове и назвал в житии Сергия «старцем игумена Александра», то есть монахом этого монастыря. Вряд ля можно сомневаться, что по крайней мере двадцать последних лет жизни Андрея прошли в стенах Андроникова монастыря.

Но это ведь и были годы его великого подвига во имя искусства.

Нечто о верблюде

XV столетие – век образования Русского национального государства. Уже к середине этого века Москва собрала вокруг себя громадный массив земель, бывших прежде удельными княжествами, и присоединила территорию бывшего великого княжества Суздадьско-Нижегородского. В эпоху Ивана III, поименовавшего себя «осподарем всея Руси», процесс объединения русских земель развивается стремительно, и вехи этого процесса всякий раз обозначают присоединение к Москве государств, в европейских масштабах более чем значительных. 1476 год – присоединение Новгорода и Двинской земли. 1485 год – присоединение великого княжества Тверского. 1489 год – присоединение Вятки. 1510 (уже после смерти Ивана III) – присоединение Пскова. Загадка: почему Псков присоединяли так поздно? Почему его не присоединили, например, в одно время с Новгородом?

Когда-то Псков был пригородом Новгорода, частью Новгородского государства, во всем от него зависимой. Потом, с начала XIII века, в нем возникают элементы самостоятельности, особенно укрепившиеся в конце XIII века во времена знаменитого князя Довмонта. По существу уже в это время Псков становится вполне независимым от Новгорода государством, и лишь в сфере церковного управления он неотделим от Новгорода. Новгородские архиепископы присылают сюда своих наместников. И вместе с усилением светской власти архиепископов растет противоречие между самостоятельностью Псковского государства и претензиями на него со стороны Софийского управления. Следуют одна за другой несколько неудачных попыток добиться от московского митрополита учреждения самостоятельной Псковской епископии. И вот в 1462 году умирает великий князь Василий Темный. Московский стол становятся достоянием его 22-летнего сына Ивана Васильевича, будущего осподаря всея Руси. И сразу же дорога между Псковом и Москвой становится оживленной. Для начала псковичи изгоняют наместника, посаженного у них еще Василием Темным, и просят в Псков другого наместника. Иван гневался три дня, а на четвертый просьбу удовлетворил, а потом помог Пскову против немцев.

Заключив с немцами мир, псковичи снова спешат в Москву. Их посол везет благодарственную грамоту и на словах сетует, что вот-де хотели в Пскове нарядить к великому князю торжественное посольство из честных посадников и бояр, да побоялись новгородцев: вдруг не пустят они честных посадников через свою землю в Москву. Иван очень удивился таким опасениям, и тогда посол вручил ему другую, главную грамоту: просят псковичи, чтобы ты, государь, вслед митрополиту Феодосию поставить владыку во Псков родом из псковитян. После недолгого раздумья князь Иван Васильевич ответствовал: «те есть дело великое» и без совета со специалистами решать его отказался. Совещание состоялось и вынесло решение: «не мочно быти во Пскове владыке, занеже искони не бывал».

Обескураженный посол поспешил во Псков. И снова оживление на дороге: целый поезд возков, везущих блестящее посольство во главе с посадником Максимом и ту же просьбу. Но не только просьбу, а и дар в 50 рублей (но другим сообщениям – в 30 рублей). Как человек государственного ума, Иван Васильевич на просьбу промолчал, а как человек, не лишенный вежливости, почел долгом одарить послов за их ценный подарок: «И даде Максиму посаднику в дар верблуда». Нужно представить себе накал ожидания у псковичей, жаждущих увидеть, наконец, собственного епископа, чтобы вообразить себе момент появления посольства у городских стен.

Говорят, в Швеции количество цветов в подаренном букете говорит о поводе для подарка. Конечно, верблюд непохож на цветочный букет, но мы явно ошибемся, если подумаем, что это подарок без значения. Псков, говоря попросту, захотел прыгнуть выше головы. И ему указали его место. Вся эта история явно указывает на то, что упрочение независимости от Новгорода шло рука об руку с усилением зависимости от Москвы. Всего через шесть лет после истории с верблюдом, с 1469 года, на государственной печати Пскова утверждается надпись «Печать Псковской вотчины великого князя Ивана Васильевича».

И нет больше загадки удивительно позднего присоединения Пскова. Он по существу был частью Московского государства по крайней мере за 40 дет до формального присоединения, до той даты, что прочно вошла во все учебники.

В. Янин

Источник «ЗС» № 8/1969