Фима учит русский язык

Когда я приехала с Фимой в Харьков, то с вокзала заехала к Нуське, думая временно у него остановиться, но он мне в этом отказал. Пришлось Аврумарну просить у хозяйки комнаты, где он снимал буквально один угол, так как остальные углы занимали другие жильцы, согласие на то, чтобы и я там временно поселилась. Хозяйка комнаты проявила настоящую человечность и без раздумий разрешила. Эту женщину муж оставил с тремя детьми Олей, Гришей и Левой. Дети были немного старше Фимы. Они издевались над Фимой, не знавшим русский язык. Надо было как-то помочь Фиме. Подзываю их и у нас произошел следующий разговор.

Я: «Вы евреи или нет?».

Оля: «Да. Евреи».

Я: «Вы говорите на идиш?»

Оля застенчиво: «Нет».

Я: «Почему вы не знаете свой родной язык?»

Оля: «Нас ему не учили».

Я: «Тогда давайте договоримся. Вы его учите русскому языку, а он вас идишу».

На этом и договорились. Не знаю, научились ли эти дети своему языку, а Фима быстро заговорил по-русски.

(Здесь вклиниваюсь я со своими воспоминаниями об освоении русского языка. Я его осваивал, но не так быстро. Запомнился мне случай, когда мы уже снимали отдельную комнату на Павловском переулке. Там была девочка Катя, старше меня, которая тоже учила меня русскому языку. Вот такой эпизод. Мы с ней сидели на деревянном крыльце перед входом в нашу комнату. И Катя объясняла мне разницу между кольцом и крыльцом, на котором мы сидели. И еще память сохранила у меня складную красивую стенку, которую родители передвигали, когда мы жили на Рогатинском переулке. Как я потом узнал это была ширма).

 

Кисляновы

Во всем огромном городе у нас были родственные связи только с двоюродными братьями Аврумарна — Кисляновыми, а точнее у меня с Лизой, женой старшего из братьев Исаака. Она и была моей самой лучшей советчицей в этом новом мире большого незнакомого города. Лизе моя хозяйка квартиры не нравилась. Она считала ее женщиной легкого поведения.

Мне хочется описать братьев Кисляновых, так как их старший брат Исаак и, в особенности его жена Лиза, сделали для нас очень много добра. Исаак и остальные его братья кроме Нуськи были очень крупными, спокойными мужчинами. Лиза тоже была крупной женщиной. В семье Исаака был настоящий матриархат. Всем заправляла Лиза. Она была очень волевой и работящей женщиной. Сама Лиза преклонялась перед деловыми людьми. В то время у них росла дочь Нюся лет десяти.

Второго брата, тоже огромного, звали Юкл. У Юкла была вторая жена Люба. У Любы была дочь от первого брака Рахиль. По словам Лизы, Люба была просто ангелом. И зачем ей такой неотесанный хамлыга, который не в состоянии прокормить семью? Она и добрая, и красивая, и еще кормит такую большую семью, так как работает в столовой. Что же касается детей Юкла, то у него от первого брака были дочь и сын. Оба ребенка были недоразвитыми. Сын жил с ними, а дочь находилась в какой-то психиатрической больнице и Люба ее часто навещала с подарками и лакомствами.

Третьего брата Кисляновых звали Левой. По словам той же Лизы, Лева был в семье наиболее культурный и образованный, но у него была тяжелая почечная болезнь. Жена Левы Клара была красивой, образованной женщиной и работала где-то бухгалтером. Клара была намного моложе Левы. У них был очень славный мальчик, в котором они души не чаяли.

Четвертого брата звали Нуська. Я уже о нем упоминала. Опять же, по словам Лизы, Нуська был настоящим коммерсантом, но по характеру — просто сумасшедший.

Никто из этих двоюродных братьев, даже на время, не мог нас приютить, так как все они жили в малюсеньких комнатушках.

У старших братьев, кроме Нуськи, был странный, на сегодняшний день, промысел. Лиза с иронией утверждала, что три брата, кроме Нуськи, мелкие коммерсанты. Они и считать то умеют только до десяти.

Эти три брата покупали на базаре у крестьян старые мешки. Дома их стирали, латали, а потом продавали на базаре и за этот счет плохо, но могли жить три семьи. Предложили и Аврумарну включиться в их коммерцию. Надо отдать должное этим братьям, несмотря на то, что Аврумарн мог составить им конкуренцию, они даже предложили ему деньги для закупки мешков на первых порах. (Эти Кисляновы были папиными двоюродными братьями. А теперь вспомним, как с папой поступил его родной брат Юкл, бессовестно обкрадывая его. И кроме того, ненароком брошенная мамой фраза о кредите Кисляновых на покупку старых мешков говорит о том, в каком плачевном состоянии находился папа. У него не было даже денег на покупку нескольких рваных мешков).

Но Аврумарн отказался — ему осточертела всякая торговля и такой заработок.

 

Жилье

Я стала просить Аврумарна найти другое жилье. А это было очень сложно в городе, переполненном семьями, вырвавшимися из деревень и черты оседлости.

После долгих поисков, нашлась комната в поселке Рыжов, пригороде Харькова. Жить в этой квартире мне, жившей до этого в украинской глуши, было тяжело. Круглосуточно стоял грохот проезжавших железнодорожных составов. И, к тому же, в доме постоянно матерно ругался пьяница хозяин, которого я очень боялась. До этого я ничего подобного не слышала. Так как Рыжов был пригородом, то все продукты надо было привозить из Харькова. Аврумарн работал очень тяжело, а еще вечерние курсы после работы. Все это и сподвигло меня на непростительный поступок. И я его сделала. Несмотря на то, что Аврумарну очень хотелось учиться и он очень любил заниматься (первый раз, а потом оказалось и в последний, дорвался до настоящей учебы), я с плачем настояла на том, чтобы он бросил учебу. И он ее бросил. Этот поступок он мне не простил до конца жизни, да и я сама себе тоже.

Здесь я еще раз хочу отметить великодушие и доброту Лизы и Исаака Кисляновых. Однажды мы всей семьей пошли к ним в гости. Узнав о нашем бедственном положении они, не задумываясь, предложили мне и Фиме временно остановиться у них, с тем чтобы Аврумарн где-нибудь снял себе угол. Доброта их была удивительной, так как нормально уложить спать нас было негде. Их хозяин дал согласие, и они нас в их тесноте разместили на раскладушках, а сами Кисляновы и их дочь Нюся спали на тесно прижатых друг к другу кроватях. Так мы прожили у них некоторое время.

Немного еще хочу дополнить рассказ о семье Лизы и Исаака. Лиза была прекрасной хозяйкой и хорошо готовила. Она пекла замечательные ароматные булочки. Их вкус я и сейчас помню. И еще. Лиза, как и я были женами мелких торговцев, что в то время преследовалось властями. Опишу два примера по этому поводу. Примерно году в 1926-м, в Добровеличковке, избирали женский совет местечка. Уговорили и меня пойти на это злополучное собрание. Так как из всех наших женщин я была самой образованной и грамотной, то наша соседка Бася-Бруха предложила мою кандидатуру в женский совет. Но мою кандидатуру отклонил Янкеле Бахмутский, бывший в то время главным представителем Советской власти в местечке, как жену мелкого собственника. Я обиду проглотила и ушла. То же самое произошло и с Лизой, так как ее девичья фамилия была Карогодской — очень зажиточной до революции семьи. Она устроилась работать швеей в артель и стала носить красную косынку — признак принадлежности к пролетариату (рабочему классу).

Поиск квартир в то время осуществлялся на бирже. Что собой представляла такая биржа? Это был какой-то свободный участок земли, чаще всего сквер, где собирались маклеры (люди у которых были адреса квартир и комнат, которые сдавались в аренду) и туда приходили после работы люди, нуждающиеся в жилье. За каждый адрес маклер брал деньги. Туда и ходил Аврумарн каждый день после работы. Зачастую маклер посылал по адресу сдаваемого жилья, предварительно взяв с Аврумарна рубль, а это были для него большие деньги, а жилье уже давно было сдано.

И все же, однажды нам повезло. Маклер, который когда-то предложил адрес угла, где жил Аврумарн, предложил ему адрес комнаты. Они договорились так, что если квартира не сдается, маклер возвратит ему деньги. Мы быстренько собрались и пошли смотреть эту квартиру в переулке Юного Ленинца, который раньше и теперь в простонародье назывался Павловским. Это было недалеко от центра города. Двор, в котором предлагалась наша квартира, был очень большим. С двух сторон двора стояли два добротных дома, причем один из них был под соломенной крышей. А в глубине двора стоял деревянный флигель с застекленными верандами, разделенный на четыре части. Одна из комнат с верандой была свободна и подлежала сдаче. Но когда начали договариваться, то возникла ссора между наследниками. Когда мы, так и не договорившись, вынуждены были уйти, то нам улыбнулась удача. В это время во дворе сидела женщина, которая как потом оказалось была старшей по возрасту наследницей. Звали ее Анной Никаноровной. Так вот, мы ей, очевидно, как потенциальные жильцы понравились. Она нам сказала, чтобы мы не отчаивались. Что эта комната принадлежит только одной наследнице и они в конце концов договорятся. Так оно и случилось. Вскоре мы поселились в этой комнате.

Эта комната досталась нам намного тяжелее, чем дом в Добровеличковке. Тогда, когда мы перебирали съемные квартиры и купили пол дома, то с позиции сегодняшнего дня мы просто бесились с жиру.

 

Мы осваиваем Харьков

Хочу немного описать Харьков тех времен с добавлением более поздних сведений, которые я, естественно, тогда не могла знать.

Первый маршрут трамвая, которым я ездила, был — к Кисляновым. Из окна трамвая я видела огромную строительную площадку. Правительство решило построить в развивающемся, так называемом нагорном районе, величественную площадь. Площадь назвали Дзержинской. Знатоки утверждали, что по площади она вторая в Европе. По замыслу архитекторов по периметру площади должны были быть построены красивые высотные здания. Замыкало площадь грандиозное железобетонное здание дома Государственной промышленности (Госпром). Это здание строилось при мне на месте большого холма, который строители срыли. Но в то время на этом холме ютились жалкие лачуги цыган. Трамвайная линия проходила у подножия этого холма и я, проезжая к Кисляновым, из окна вагона завидовала жилью цыган. (Когда мы проезжали, я видел из окна трамвая высокие земляные столбы, с сохранившейся даже на них травой. Теперь я догадываюсь, что это были, вероятно, геодезические отметки).

Теперь у нас есть, хоть наемное, но отдельное жилье. Причем близко находится большой городской базар, который называется Конным. В прежние времена там очевидно торговали лошадьми. Близко проходила трамвайная линия, буквально рядом продовольственные и хлебные магазины, да и до центра города было недалеко. С соседями мы скоро подружились. Таким образом, у нас совершенно случайно оказалось удачное во всех отношениях жилье.

Не успели мы вселиться, как разгорелся еще один скандал между наследниками. И снова наш добрый ангел Анна Никаноровна нас успокаивала. И на этот раз все обошлось.

Пришло время описать нашу комнату. Это была длинная узкая комната размерами примерно 3 на 5 метров. У противоположной от входа стены было окно, которое давало мало света, так как за ним на расстоянии примерно двух метров возвышалась высокая стена капитального дома. Основной свет поступал через внутреннее окно между комнатой и застекленной верандой, обращенной на юг. В квартире всегда было солнечно. Потолок был деревянным. Основной достопримечательностью комнаты была русская печь, которая занимала треть комнаты. Мы наняли хорошего печника, который развалил эту печь и на ее месте соорудил хорошую плиту с двумя конфорками и духовкой. Комнату мы побелили и снова хорошо зажили. А тут еще мама прислала нам нашу мебель: две кровати, полубуфет, знаменитую кушетку с дырочками и большой обеденный стол. Эта мебель заполнила всю нашу комнату.

(Из разрозненных воспоминаний папы: «После того, как мы устроились с жильем, я решил оставить работу развозчика хлеба, так как она была тяжелой и плохо оплачивалась. Я поступил на курсы каменщиков. Очень скоро получил удостоверение о том, что я могу работать каменщиком. Имея уже законную профессию каменщика, я поступил на работу в трест „Харбудстрой“. Это был главный трест по строительству в Харькове. Работа каменщика, хоть и тяжелая, мне нравилась. Особенно трудной была доставка кирпича, песка, извести и цемента на верхние этажи строящегося здания. Все это переносилось на спине в так называемых „деревянных козлах“ по временным деревянным помостам и в дождь, и в снег, и в мороз».

Читатель, обрати внимание! Папа описывает конец двадцатых годов прошлого столетия, то есть примерно немногим более 80 лет тому назад. По моим сведениям, в эти годы в мире уже широко была развита строительная техника. В стране строилось много современных и высотных сооружений, но само строительство осуществлялось допотопным способом. Никаких подъемных кранов, даже простых подъемников, никаких централизованных бетономешалок. Все строительные материалы переносились на спине рабочих. Я еще помню, как строительные материалы подвозились на конной тяге, на телегах, похожих на половину лежащей на боку бочки. Их называли «каталажками». Подъехав к месту назначения, кузов телеги возчиком переворачивался и содержимое высыпалось. Эти каталажки были аналогом автомобильного самосвала, но кузов опрокидывался набок. В записках папы есть такой эпизод, который я привожу дословно. «Так как я работал с удовольствием, активно помогал в рабочем комитете и был ударником труда, то это не прошло без внимания со стороны моего непосредственного начальника — бригадира. Бригадир говорит: «Я первый раз вижу, чтобы еврей так усердно работал».

Здесь требуется уже мое пояснение. К сожалению в народах среди которых жили евреи в царской России, а затем и в Советском Союзе, сложилось отрицательное отношение к евреям. Оно и сейчас такое. Большинство было уверено, что евреи — торгаши и нечестные люди. Но это отдельная тема и ее в этом повествовании я, по мере возможности, буду еще касаться.

Это время мама описывает несколькими словами, характерными для того времени. «Аврумарн после всех мытарств работал с удовольствием.» В это время Харьков был столицей Украины и в городе велось большое строительство, в котором участвовал и отец. Строили Дом государственной промышленности. Это здание даже спустя пятьдесят лет является величественным строительным сооружением. Строился один из самых больших в стране тракторный завод (ХТЗ), электростанция и многое другое. И, что характерно для тех времен, она пишет, что мы, наследники, должны гордиться вкладом отца в это строительство. Папу прикрепили к магазину, где он получал специальный продовольственный паек, спецодежду, обувь и талоны на приобретение тканей).

 

Туберкулез

Уже на дворе 1929 год. Аврумарн работает каменщиком в тресте «Коммунбудстрой». Работа неплохо оплачивается и мы чувствуем себя хорошо. Нас прикрепили к магазину и мы получаем специальный паек. Кроме того, Аврумарн получает спецодежду. Аккуратность Аврумарна давала еще дополнительный источник нашего благополучия. К установленному сроку выдачи очередного набора одежды и обуви Аврумарн не снашивал ранее выданную. Я полученную новую одежду и обувь продавала на вещевом рынке, а за вырученные деньги покупала что-нибудь более необходимое.

Правда один раз я пострадала. Подошел ко мне «покупатель» и я дала ему один ботинок, а второй у меня был в сумке. Пока «покупатель», как бы рассматривал покупку, кто-то меня сильно толкнул сзади, так что я упала. Когда я поднялась с земли, у меня пары ботинок уже не было.

И снова напасть. После таких сильных переживаний и потрясений за каких-то пять лет, у меня открылся туберкулез. Мне только 23 года.

В то время наше медицинское обслуживание осуществлялось местной амбулаторией. В нашей амбулатории работала замечательный врач и человек по фамилии Брук. Она меня и просветила, что туберкулез в моем возрасте очень опасен. В то время единственным способом лечения туберкулеза было только хорошее питание.

 

Последний раз в Добровеличковке

Хорошего питания в Харькове я получить не могла, и тогда решили, что я поеду с Фимой к маме в Добровеличковку. Там продукты были очень дешевыми и я организовала себе исключительно хорошее питание. Ела все без ограничения, чего я не могла себе позволить в Харькове. Коровье масло, цыплят, молоко, а сметану я даже пила, вместо молока. (Мне уже было 5 лет. Из этого пребывания в Добровеличковке мне запомнилось, что вход в комнаты бабушки, где мы жили, был из узкого коридора. В конце коридора стояли одна на другой деревянные клетки с гусями, которых бабушка откармливала перед забоем. Мне было страшно заходить в комнаты, так как передо мной маячили извивающиеся длинные шеи гусей, которые, мне казалось, хотели меня укусить).

По совету одной знающей женщины я еще лечилась яичными желтками. Курс лечения был таков. Следовало выпивать желтки по нарастающей. Начать с одного и ежедневно добавлять по одному до 21-го желтка в день. А затем по нисходящей до конца. В результате такого массированного лечения я поправилась на целый пуд (16 кг), а уже дома рентген показал, что все туберкулезные каверны зарубцевались.

Трудности у меня возникли при переезде домой. Дело в том, что по сравнению с Харьковом в Добровеличковке продукты были очень дешевыми и хотелось домой привезти их как можно больше. Так что кроме Фимы у меня собралось очень большое количество узлов, а дорога была непростой. До железнодорожной станции Помошная мы ехали на подводе. Там пассажиры помогли мне погрузиться, а затем и выгрузиться из железнодорожного вагона в Харькове. Аврумарн не смог прийти нас встречать, так что домой мне пришлось добираться самостоятельно. От трамвайной остановки, которая называлась Молочной, до нашего дома было километра два. Двигалась я домой, как теперь это называется челночным способом. На горке узлов сидел Фима, а я брала пару узлов и переносила их в зоне видимости по направлению к дому. Затем возвращалась и брала следующую пару узлов и тоже переносила. И таким образом мы благополучно добрались домой.

 

Жизнь, как зебра

Жизнь наша похожа на раскраску зебры: чередование светлых и темных полос. Каменщиком Аврумарн работал года три, как вдруг однажды упал с помоста и повредил себе два ребра. После выздоровления ему каменщиком уже было работать тяжело и его, как ударника труда, перевели работать комендантом рабочего общежития на окраине города Шатиловка. (Мне запомнилась радость в доме, когда отец принес большой лист плотной бумаги с красивыми рисунками. На мой вопрос, что это за бумага, папа ответил, что это он так премирован за хорошую работу. Назывался этот лист «Почетной грамотой» и, по его словам, это было лучше, чем деньги).

Для меня опять начались волнения. Главной причиной была его чрезмерная пунктуальность и добросовестность. Кроме того, что сама Шатиловка, где расположены были бараки, была неблагополучным в плане преступности районом, и сам состав рабочих был опасным. А Аврумарн, из-за своей добросовестности, возвращался домой уже в темноте. Из-за этого я была в постоянном волнении. И так каждый день.

Коротко опишу его работу. Основными рабочими треста были вчерашние крестьяне, так называемые «кулаки». Кулаками назывались зажиточные крестьяне, у которых был большой надел земли и, для обработки которого, они нанимали людей. Власть их считала эксплуататорами и преследовала. Вот эти трудолюбивые люди вынуждены были побросать свои участки земли и спасаться в городах. И не важно было, что эти, в основном трудолюбивые, крестьяне, получили эту землю от советской власти которую они отстояли в Гражданскую войну 1917—1922 гг. Они были лишены всяких гражданских прав — их называли «лишенцами». В массе своей они были озлоблены на власть и приезжали в город замаливать свои несуществующие «грехи». Для размещения этих рабочих на тогдашней окраине города построили несколько жилых бараков, раздельно для мужчин и для женщин.

По характеру Аврумарна эта работа совсем ему не подходила. Что ни говори, а он был местечковым евреем, воспитанным в строгих правилах ортодоксального иудаизма. И вот он встал на стражу нравственности деревенских женщин, в чем они совершенно не нуждались. Он охранял нравственность девушек, воспитанных в свободных нравах села, в плане отношений между мужчинами и женщинами. И я думаю, что все его старания только вызывали нелюбовь к нему как мужчин, так и женщин. Кроме того, он стал добиваться чистоты в бараках. Он стал неукоснительно требовать от уставших за тяжелый день рабочих не ложиться в постель одетыми. Чтобы по утрам постели были аккуратно застелены. Все это вызвало недовольство рабочих, что могло кончиться большими неприятностями. Могли хорошенько побить или даже убить, так как все они были озлоблены на власть, а поводы выместить злобу Аврумарн давал ежедневно и ежечасно. Правда, начальство ценило его и регулярно награждало. А я была счастлива увидеть его дома поздно вечером. И все же прожить на одну зарплату было тяжело.

Как-то мне предложили поторговать в небольшом продовольственном магазинчике на окраине города. Я согласилась. Но с кем я оставляла Фиму не помню. То ли со старшим его товарищем Колей, то ли с Ольгой Никаноровной. (Мама не помнит, а я помню. Ни с кем. Мы все ребята тогда были воспитаны самостоятельными и могли обходиться без надзора взрослых. Мы были предоставлены сами себе. В этой связи мне припомнился случай, когда я был сам на хозяйстве, вернее, когда я болел, а мама, очевидно, работала. Перед этим следует сказать, что двери в квартирах не запирались, думаю, что и запоров на дверях не было. Событие это произошло летним днем и я спал, так как болел. Уже позже я узнал, что произошло, пока я спал. Во дворе работал родственник нашей соседки, которую во дворе звали Павловна. Вот этот человек и заметил, что из нашей квартиры выходит оборванец, но в брюках моего папы. А брюки были из шевиота темно-синего цвета (в этих брюках я, после демобилизации из армии, ходил в институт). Он его и задержал. Потом родители говорили, что хорошо, что я спал, а то он мог бы меня и придушить).

Работа мне нравилась и я от нее получала даже удовольствие, я даже думаю, что у меня к этому был талант. Люди, которые меня устроили уже позже говорили мне, что моя торговля очень нравилась покупателям. С наступлением зимы я, по семейным обстоятельствам, вынуждена была оставить эту работу.

 

Коллективизация

Шел 1930 год.

В это время все жители деревень в обязательном порядке должны были быть членами сельскохозяйственного кооператива — колхоза. И мама с Лизой (ей тогда было 15 лет) тоже стали членами колхоза. Принимали в члены колхоза на общем собрании коллектива открытым голосованием, путем поднятия руки. По этому поводу голосования Арн как то выразился, что рука, поднятая против, — это нож в сердце. Уже за несколько дней до собрания они сильно переживали. На этот раз все обошлось и их приняли в колхоз. А при поступлении в колхоз следовало сдавать свою собственность. Арн и сдал принадлежащие ему лошадь, подводу и корову.

К тому же в колхозе должны были работать все члены семьи. Колхоз назывался «Безвирнык», что можно перевести как «атеист». Всем жителям местечка, не привыкшим работать в поле, было очень трудно. Легче всех привыкала молодежь и в том числе Лиза. Она, быстро обработав свой участок, спешила на помощь сначала маме, а затем и своей тете Бобе. Постепенно колхоз стал распадаться и из него стали выбывать люди. Маму перевели работать в шерстемойку. Работа для нее была очень тяжелой. От плохого питания и пыли в помещении она стала кашлять кровью. К этому времени Арн и Боба переехали на жительство в Москву к родственникам Арна, а Лиза в 1931 году приехала к нам в Харьков.

Как я уже писала в первой части, Лиза, приехав в Харьков, не знала русского языка, так как и школу в Добровеличковке она закончила на нашем еврейском языке — идише. Она без труда устроилась на курсы учеников слесаря на заводе сельскохозяйственных машин «Серп и молот». Для таких подростков, как Лиза, преподавание велось на идише. Вскоре она закончила курсы и стала слесарем.

Она стала получать заработную плату и, что самое главное, по рабочей карточке стала получать 800 гр. хлеба. Этим хлебом она еще подкармливала и нас.

 

Получение Аврумарном паспорта

В это время началась паспортизация взрослого населения. Чтобы получить паспорт необходимо было иметь справку о социальном происхождении. За этой справкой и поехал Аврумарн в свое село Ивановку. По дороге он заехал к маме в Добровеличковку. И тут случилось непредвиденное. По дороге к маме он встретил активиста Янкеле Бахмутского. Это было плохим предзнаменованием. Придя к маме, он ей об этой злополучной встрече рассказал. Он даже предвидел свой арест ночью. Боже мой! Какая наивность и недальновидность. Раз почувствовал недоброе, — уезжай сразу же. Ан нет! Остался. Ночью за ним пришли и арестовали. Причем, в эту ночь была облава и арестовали многих с целью выкачать как можно больше золота и валюты. Для индустриализации нужны были станки и машины, которые можно было купить за границей, но для этого необходима была валюта или золото.

Всех их отправили в Чрезвычайный комитет (ЧК) в районном центре города Первомайск. Там их поместили в уже и без того переполненную маленькую комнатушку. Так как в камере было очень тесно, то вновь прибывшего начинали пинать и толкать в разные стороны.

Чуть приспособившись к новым условиям, наш праведник стал оправдывать действия властей по изъятию золота у населения, так как оно было необходимо для индустриализации страны. Что здесь произошло с сокамерниками, трудно передать. Они его приняли за провокатора. И если бы не охрана, то его бы либо убили, либо искалечили. В этом нет сомнения. Спустя некоторое время его повели к начальнику. Здесь он рассказал, что ни золота, ни валюты у него нет и никогда не было. Правда у тещи возможно есть доллары, которые ей присылал в письмах ее брат из Америки. Если его отпустят под честное слово, то он принесет все доллары, которые есть у тещи. Ему поверили. Мама подняла одну из плиточек возле кровати и вытащила из ямки металлическую коробочку из под конфет. В коробочке было всего 25 долларов по одной купюре. Она отдала их Аврумарну. Аврумарн, с полного согласия мамы, все эти деньги сдал начальнику в Первомайске. На наше счастье этот начальник оказался порядочным человеком и отпустил его, а многие из тех арестованных так и погибли. Так что его путешествие за справкой растянулось надолго.

И еще для вас должно быть интересно, какие мы тогда были? Какое у нас тогда было мировоззрение? В это время происходили выборы в районные советы (это самый низший уровень местной власти). Мы на эти выборы приглашения не получили, так как не имели справки о бывшем социальном положении, за которой поехал Аврумарн. Люди, не имевшие справок о своем пролетарском происхождении, считались «лишенцами». «Лишенцы», кроме множества ограничений, были лишены права голосовать на любых выборах. Я тогда из-за этого сильно переживала. Сейчас это кажется смешным, но тогда евреям, вырвавшимся из черты оседлости, где они не имели никаких прав, это ограничение было обидным. Возможность голосования для нас было большой честью. Чтобы приглушить эту горечь я решила с Фимой пойти в кинотеатр. Кинотеатры тогда были большой редкостью. Недалеко от нас был небольшой общественный парк-сад, который в простонародье назывался «Сад бурьян». По вечерам на открытом воздухе там показывали кинофильмы. В этот раз шел фильм «Ночной крик». По ходу действия орел утащил маленькую девочку, и Фима очень сопереживал всему происходящему и, в особенности, — за девочку. Кинофильм он видел впервые. Он расплакался и успокоился только тогда, когда я его уговорила, что это не правда, а вымысел — понарошку. (Любопытно, что и я запомнил этот фильм. Девочку я не запомнил, а вот орла, с огромными распростертыми на весь экран белыми крыльями, мне кажется, что и сейчас вижу. Исходя их маминых воспоминаний, мне тогда было лет 5—6. Запомнил я радость мамы, когда папа вернулся и показал ей какую-то бумажку.)

И все же мы жили в надежде на хорошее будущее, о котором нам безустанно твердили власти.

 

Приезд мамы

Шел 1932 год. Маме без Лизы, только с четырнадцатилетним Абрамом, работать в колхозе было тяжело, да и ставили ее на непосильные для нее работы. И мы решили их забрать к нам в Харьков.

(Здесь, для вас , не знакомых с советской действительностью, необходимо мое разъяснение, так как мама не решалась оставлять письменные свидетельства о действиях властей. С тридцатых годов и до прихода к руководству страной Н.С.Хрущева в середине пятидесятых годов, в стране существовал строгий закон, запрещавший выдавать колхозникам паспорта, кроме тех кто поступал на учебу в высшие учебные заведения. А это означало, что колхозники превращались в крепостных или рабов, не имеющих права по собственному желанию или по семейным обстоятельствам покидать колхоз. Вот так мы жили, и все это было как бы естественным. Из этого следует, что описанное произошло до момента введения в силу этого закона, благодаря чему бабушке и семейству Бобеле удалось выехать из Добровеличковки и колхоза «Безвирнык»).

Когда мама приехала в Харьков, на железнодорожном вокзале маму встречал Аврумарн. Несмотря на все предосторожности, у них при выходе украли большую корзину с продуктами. В давке Аврумарн даже помог вору выйти с маминой корзиной.

И опять значительный ущерб для того времени пришлось пережить.

Теперь в нашей комнате уже жили шесть человек. Мне хорошо запомнились только пять, если так можно выразиться, спальных мест. У дальней от двери торцевой стены стояли две кровати. На одной мы спали с Аврумарном, а у противоположной стены кровать Фимы. Между кроватями проход был не более метра. За нашим изголовьем, ближе к двери была печь, а за ней до самой стены стоял комод. Так что вся левая стена комнаты была занята. У изголовья кровати Фимы, стоял наш большой обеденный стол и совсем у двери стоял наш старый деревянный диван с дырочками, на котором спала мама. На ночь ставили раскладушку для Абрама. Больше места не было. А где же спала Лиза? Ни я, ни сама Лиза вспомнить не смогли. С появлением Лени, обстановка еще более усложнилась. Вначале Леня спал в корыте, в котором я стирала. А позже пришлось Леню положить в Фимину кровать, а Фиму устраивали спать на обеденный стол.

(Со времени, когда меня переложили спать на стол, у меня сохранилось яркое, незабываемое воспоминание, которым я не могу не поделиться с вами. Это было летом, сразу же после рождения Лени, то есть мне было чуть больше 9 лет. В этот день мы весело с ребятами играли в переулке. Неожиданно, я обратил внимание, на проходящую мимо маленькую женщину, ростом меньше мамы, которая, надрываясь, несла, вернее тащила, огромный чемодан. Она тяжело шла, обливаясь потом и временами останавливаясь. Когда меня уложили спать на стол, я вспомнил эту женщину и подумал: «Вот эта женщина с таким трудом тащила этот тяжелый чемодан. А зачем? Ведь она все равно умрет». И мне так стало жалко эту женщину и вообще людей, что я разревелся. Естественно, родители повскакивали ко мне. Стали выяснять, что у меня болит? Стали меня успокаивать . Не мог же я им сказать, что у меня душа болит . Я был уверен, что они меня не поймут. Да и сейчас я в этом сомневаюсь. Что мне тогда было жалко эту женщину и вообще всех людей. Родители! Знайте, что дети порой размышляют и чувствуют не по-детски).

С приездом мамы и Абрама нам стало еще теснее в комнате…

И снова мама проявила себя. Она, впервые приехав в большой город, не растерялась. Очень скоро она устроилась на работу в трест «Харпромторг» продавщицей в галантерейном киоске. Киоск стоял на базаре, который назывался Заиковским, по месту жилого массива, где он был расположен. Киоском назывался маленький, отдельностоящий магазинчик на одного продавца. Мама торговала, а я выполняла роль заведующей. Получала товар в магазине на этом же базаре и на базе треста, а вот со сдачей денег было значительно хуже. Касса была одна на все магазины треста на базе центрального базара, и поэтому там всегда была большая очередь. В ту пору в торговле было очень много грузин (а в простонародье говорили, что торговлей занимались исключительно евреи), которые захватили лучшие торговые точки. В очереди, они как правило стоять не хотели, поэтому они заходили прямо во внутрь кассы. (Мама не развивает эту мысль, поэтому я ее дополню. В кассу, где хранятся большие суммы денег, так просто не войдешь. Надо было, чтобы тебя впустили. А это делалось не просто так. Эти люди давали взятки кассиру).

Мы же, стоящие часами в очереди, негодовали, а пожаловаться было некому.

Итак, все пристроены, жить можно — тем более, что по карточкам выдавали по 400 гр. хлеба, включая иждивенцев. (Следует пояснить молодому читателю, что значат слова мамы:».. по карточкам выдавали по 400 гр. хлеба». В это время в Украине был голод. Умирали от голода многие тысячи жителей села. Город же подкармливали. Вот вам и эти 400 гр. хлеба).

После демобилизации из армии, в Харьков приехал Боря Спектор — сын Зейды дер ковеля. Угол ему Аврумарн посоветовал снять у той же Цили Вертейм. Он так и поступил — и устроился на работу на тот же завод «Серп и молот», где работала Лиза. Интересна человеческая память. В настоящее время я с большим трудом запоминаю английские слова и тут же забываю, а вот дореволюционное название этого завода, то же из двух нерусских слов запомнила так, что и ночью бы сказала: «Гельферих-Саде». Спустя некоторое время, Боря в этой же квартире женился на Соне, одной из своих соседок. Рядом жили две сестры. Старшую, маленькую и худую, звали Ида, а младшую звали Соня. Соня была прямой противоположностью Иды. Она была выше ростом и очень толстой. Полнота ее была, очевидно, связана с тем, что она с трудом ходила из-за какой-то болезни в коленях. Соня была по-благородному очень красивой, образованной и умной. Она пыталась скрыть свою болезнь, но это ей плохо удавалось. Естественно, когда в Харьков приехала Ита — Борина мама, — она пришла в ужас, но было уже поздно — он был женат, а расторгать брак по еврейской традиции она не могла, да и не в ее это было силах.

 

Голод

Голод, начавшийся в деревнях, стремительно стал захватывать и город. Мы еще не забыли голод 1921 года, а на нас уже навалился новый 1933 года.

Вес хлеба по карточкам (называемый пайкой) резко уменьшился, и мы стали по-настоящему голодать. И снова нас, в какой уже раз, выручила мама. По утрам на Заиковском рынке продавали ливерную колбасу. Так как она на работу приходила очень рано, то ей удавалось покупать эту колбасу. Дома мы эту колбасу поджаривали и мама на следующий день ее с хорошей прибылью продавала. Это нас сильно выручило в голодные дни.

(Здесь снова требуется мое пояснение. В описываемое время, это были 1933—1934 гг., в Украине свирепствовал невероятный голод. Некоторые историки утверждают, что это был голод, вызванный властями искусственно и целенаправлено против крестьян, несогласных с коллективизацией. Население городов власти поддерживали путем карточек и всевозможных распределений, о которых пишет мама. На настоящее время ориентировочно считается, что от голода тогда в Украине погибло от 5 до 10 миллионов человек. Что касается меня, то у меня это время связано со следующим воспоминанием. На противоположной от нашего двора стороне переулка был длинный сплошной забор. Прислонившись к нему, сидели набухшие, как пузыри семьи с выпученными остекленевшими глазами. Их было много, очень много. Почему-то эти люди мне запомнились, когда я выходил со двора, направляясь в школу. И тогда я уже обратил внимание, что люди эти время от времени менялись. Очевидно, что тех кто за день умирал, какие-то специальные команды ночью забирали, а на их место приходили другие. Не помнится, чтобы об этих умирающих людях кто-то из взрослых говорил. Был какой-то заговор молчания. Очевидно говорить о них было опасно. Вот такие были страшные времена, а в воспоминаниях родителей этот голод описывается лишь чуть-чуть. Даже много лет спустя было опасно оставлять письменные свидетельства об этом голоде).

В эти страшные дни мы получили письмо с призывом о помощи от моей подруги Эстер из Добровеличковки. Она умоляла нас спасти от голодной смерти ее и двух ее близняшек, которых с большим трудом выходили после их рождения. А муж ее куда-то уехал и сгинул, бросив их на произвол судьбы, то есть на верную смерть. И мы, из своего убогого пайка, стали посылать ей посылки. Мы с мамой еще не забыли, что такое голод 1921 года. Но в жизни бывает и такое, что никакому писателю не вообразить. Произошло чудо. У Эстер, ко всем бедам, обвалилась русская печь, а без нее жизнь зимой в тех краях просто невозможна. Для ремонта ее необходим был кирпич, а где его взять? В это время синагога уже не функционировала и решили взять там кирпич. Ночью пошли к бывшей сторожке при синагоге и стали разбирать плиту, которая служила когда-то для обогрева. Выломав несколько кирпичей, они наткнулись на тайник, где была спрятана золотая корона, которая одевалась на свиток торы. Это был спасительный подарок судьбы, а может и Бога. Отколов кусок золота от короны, Ита, мать Эстер, поехала в Одессу и накупила там в магазине «Торгсин» всевозможных продуктов: муку, пшено, подсолнечное масло и многое другое. Их семья была спасена.

(Для вас, читатель, следует снова прервать мамины воспоминания, чтобы расшифровать это спасительное для многих слово «Торгсин». Сразу после Октябрьской революции государство стало всевозможными путями изымать золото и драгоценности у населения. Изымали силовыми методами, вплоть до расстрела людей, подозреваемых в укрытии золота, или путем угроз, как с моим папой, или при помощи голодной удавки. В стране был создан, так утверждают многие источники, ужасный голод. И вот придумали как бы добровольную сдачу золота населением через «Торгсин», то есть продажу товаров за иностранную валюту и золото. И люди, чтобы не умереть от голода, несли туда все имевшееся в семье золото и серебро, обручальные кольца, золотые часы, украшения, столовое серебро и даже, говорят, вырывали у себя золотые зубные коронки. Я помню этот магазин в Харькове — это было самое красивое здание дореволюционной постройки в самом центре города, и во все времена этот магазин назывался «Люкс»).

Следующий раз Ита, очевидно из конспиративных соображений, приехала в «Торгсин» к нам уже в Харьков. Интересно, что Ита даже своим детям, ни Боре, ни Лизе, о своей находке не рассказала. Мне кажется в отместку за то, что они ни ей, ни своей умирающей от голода сестре Эстер в самое голодное время ничем не помогли.

(В маминых тетрадях почему-то нет еще одного человека, которому наша семья помогла выжить в этот страшный голод. Это одна из папиных племянниц. Мама о ней почему-то в своих записях не упоминает, а я ее помню. Она была моложе Лизы, и я даже помню забавный случай, связанный с ней. В один из дней, когда все взрослые ушли по делам, ей поручили сварить на всех пшенную кашу. Когда все собрались за столом, то кашу эту никто, несмотря на голод, есть не смог. Так эта каша была пересолена. Я даже помню, где эта девочка спала. Комната наша была переполнена, так что я спал на столе, а ей постелили на полу рядом с печкой. Здесь я хочу подчеркнуть, что в ужасное время голода, наша семья смогла оказать посильную помощь родным и близким).

 

Я счастливая мать — у меня уже два сына

И вот, в это ужасное время, меня угораздило забеременеть.

Только благодаря непреклонному настоянию мамы, я не прервала беременность.

Так что наша семья, благодаря маме, должна была увеличиться еще на одного человечка.

Припомнился предпоследний день перед родами. Я получала товар для киоска на базе. Видя мое положение, товар мне отпустили вне очереди. Товара было много, включая тюки с ватой, которая тогда пользовалась большим спросом, так что я взяла подводу. В то время я часто встречалась с Беней (Борей) и Соней, так как Рогатинский переулок был недалеко от нашей базы. И в этот раз я зашла к ним попрощаться перед родами.

Назавтра мы с мамой поехали в наш роддом на Москалевской улице, но нас там не приняли, сказав, что еще рано. Но домой мы все же не поехали. В то время единственным городским транспортом был трамвай, мы решили поехать в другую больницу на Пушкинской улице. А в этом роддоме нам сказали, что уже даже поздно. Мама оставила меня в роддоме и уехала на работу. А у меня сразу же начались предродовые схватки. До чего же я была тогда голодна? В перерывах между схватками, я с огромным удовольствием съела суп, который был поставлен у моего изголовья. Родила я на следующий день днем. (Мама вспоминает о супе, который она ела в перерывах между предродовыми схватками, как о чем-то очень важном. Это был май 1934 года, то есть время страшного голода в Украине. Но не пройдет и 8 лет, как в такой же голод 1942 года, во Вторую мировую войну (Великую Отечественную), но уже в Узбекистане она родит моего младшего брата Геннадия, к большому огорчению уже преждевременно умершего. Прямо какой-то рок — рожать в голодные годы).

Ребенок родился благополучно, как я уже упомянула, днем 23 мая, а к вечеру пошел проливной дождь. Это был первый дождь за всю весну в этом году и он был действительным счастьем для всех. С первыми каплями дождя, да еще такого обильного, все выздоравливающие женщины пустились в радостный пляс. Все надеялись, что голод скоро кончится. А тут еще такое совпадение — мама сказала мне, что она сегодня нашла на улице кошелек с небольшим количеством денег, что является хорошей приметой.

Наша семья увеличилась еще на одного человечка.

С появлением малыша в доме Фима разревелся. Он был уверен, что с этого дня, по его детскому мышлению, все будут любить только малыша, а не его. Пришлось ему обещать, что все останется по-прежнему и что он сам, Фима, будет любить и защищать малыша, если это потребуется. Так оно и произошло. Когда мне необходимо было отлучиться из дому, то Фима оставался с ним, лежащим запеленутым в корыте, — такова была его первая кроватка. А через несколько месяцев он уже ездил в специальную детскую столовую за питанием для Лени на расстояние целых 15 трамвайных остановок.

Новорожденному, в память его дедушки Лейба по линии Аврумарна, дали имя Лев, в обиходе Леня.

(И снова вклиниваюсь я. В этот день, утром, мы играли в квачика в переулке. У наших ворот, в обычной для себя позе на корточках, сидел дед Кузьма наш сосед по двору. Когда я пробегал мимо него, он мне сказал: «Фимка, у тебя родился брат». Но я это известие пропустил мимо ушей, так как я убегал от преследователя, а для меня тогда это было главным.

C приходом лета наша семья переехала на новую квартиру на Змиевской улице. Там двор был еще больше, чем двор на Павловском переулке и было много неработающих соседок. Леня все еще спал в корыте для стирки белья. Мама часто оставляла его на меня. Так как это было летом, то мама оставляла Леню в корыте перед домом. Для меня самым ужасным было когда он обделывался. К сожалению, я от природы всегда был брезгливым. Надо было срочно его обтереть и переложить на чистую пеленку. Для меня это была настоящая трагедия, так как он был вывалян в жидкий желтый кал, по консистенции похожий на сметану. Запомнился, очевидно, первый такой случай. Стою я перед корытом и не могу подойти к Лене. Меня просто охватил ужас, как прикоснуться к этой жиже. Но и тогда Бог смилостивился надо мной. К моему счастью рядом находились две наши соседки, тети Нюся и Люба. Стою я как вкопанный, Леня весь в кале, а соседки стоят в стороне смеются и получают удовольствие, глядя на мою растерянность. Вдоволь потешившись надо мной, они все же пришли мне на помощь.

Еще один случай, запомнившийся мне с рождением Лени. Мы еще жили на Павловском переулке. В какой-то из дней, вскоре после рождения Лени, к нам пришел незнакомый мне человек в черном одеянии. К чести моих родителей, мне сказали, что сегодня будут делать обрезание Лене, которое называется «брис». Мне же предложили пойти погулять. Только теперь я знаю, что обрезание делается именно на восьмой день от рождения ребенка и независимо от того, на какой день недели это выпадает, даже если это суббота или Йом Кипур. Напомню, что в эти дни религиозным евреям запрещена всякая работа, включая даже извлечение костей из мякоти рыбы. После ухода этого человека, я долго пытался в мусорном ящике найти то, что отрезали у Лени. Вот что значит детство, а мне тогда было уже 9 лет.

Когда Леня подрос я водил его в детский садик недалеко от нашего дома. Хуже стало, когда его перевели в круглосуточный детский садик. Там он проводил всю неделю, кроме выходных. Садик находился очень далеко от дома и туда приходилось добираться на трамвае около часа. Так получилось, что отводить его выпало мне. Самое страшное наступало тогда, когда я его отдавал воспитательнице. Тут Ленька обхватывал мою ногу и подымал отчаянный крик. От моей ноги мы его отрывали вдвоем с воспитательницей).

И тут снова на меня навалилась напасть. У меня было мало грудного молока, но это еще пол беды. У меня полопались соски, и при кормлении у меня начиналась невыносимая боль. Я от боли просто ревела. Ходила я к различным самым известным врачам, но они только сочувствовали мне, а помочь ничем не могли. В Харькове был известный дерматолог профессор Кричевский, у которого Аврумарн лечился от псориаза. По нашему мнению лечить женские соски было не его профилем, но все же решили пойти к нему на прием. Больше не к кому было идти. И тут произошло чудо. Добрая память вам, профессор Кричевский. Он выписал мне красную ртутную мазь. И произошло чудо — после первого же смазывания у меня исчезла боль при кормлении.

(Забегая вперед, скажу, что мама рецепт сохранила и, когда проблема с сосками повторилось при кормлении Генки, мама снова воспользовалась этим чудо-лекарством. И снова помогло. Уже много лет спустя подобные трещины появились и у Лили при кормлении Лены, и мы захотели прибегнуть к этому чудо-лекарству. Моя мама рецепт Кричевского хранила, как реликвию. Я даже помню сам рецепт, написанный на тонкой белой бумаге самим Кричевским и измочаленный многими надписями бесчисленных аптек Харькова и Коканда. В те времена большинство лекарств делалось самими аптеками, а рецепт врача возвращался больному. Но для Лили это лекарство уже сделать аптеки не могли, так как, с их слов, ртуть была запрещена в лекарственной практике. И чтобы закончить историю с женскими сосками скажу, что и Лиля прошла ту же Голгофу. И снова помог ей прекрасный детский врач, профессор Гильман. Он прописал ей для сосков мазь с содержанием ляписа. Как вы только что прочли, и мама, и Лиля лечились у знаменитых врачей, профессоров. Как это могло случиться, что такие рядовые люди как они, могли лечиться у знаменитых врачей? А ларчик просто открывался. Для возможности лечения рядовых граждан высококвалифицированными врачами были созданы платные поликлиники. Напомню, что в Советском Союзе медицинское обслуживание было бесплатным. Для помощи особо больным людям и, с целью материально помочь высококвалифицированным врачам, были и созданы эти платные поликлиники. Причем оплата услуг врачей определялась их статусом, но она все равно была невысокой).

За то время, пока я практически не могла кормить, Леня совсем истощал. Тельце было в старческих морщинках, ручки и ножки, как палочки и весь он выглядел старичком. Ребенок просто таял на глазах. Глядя на него было трудно сдержать слезы. Так как мне надо было получать товары для киоска, то я ездила с Леней трамваем до Рогатинского переулка и оставляла его у Сони. Пока я получала товары, Соня его подкармливала, так как ее сын Владик был старше Лени на один месяц. У Сони молока было достаточно и Леня, сытно поев, спал себе тихо и никого не обременял. Как-то в гости к нам приехала мать нашего земляка Эли Грабовского. Посмотрела она на моего ребенка-старичка и задала очень болезненный для меня вопрос: «Фаня, и ты еще можешь его любить?» А сказала это женщина, слывшая у нас в местечке умной. В то время Леня действительно был очень некрасивым ребеночком. Мы делали все, шли на непозволительные для нас затраты, чтобы спасти его от угасания. Покупали дорогостоящее грудное молоко, покупали молоко только одной коровы, как нам советовали, но это не давало никаких результатов. И вот маме кто-то из ее покупателей посоветовал обратиться к детскому врачу по фамилии Дайхес. Этот профессор совершил чудо и спас ребенка. Увидев меня и ребенка, он сказал: «Вы наверно покупаете дорогостоящее грудное молоко и молоко от одной коровы? Все это излишне. Ребенка надо кормить так, чтобы он не голодал. Кормите ребенка по следующему графику. Кормите его манной кашей, начиная с одной чайной ложечки, увеличивая до десяти ложечек, а потом сколько захочет. Я так и сделала. Ребенок стал поправляться как на дрожжах и, поправившись, стал очень красивым и обаятельным.

(Здесь я хочу отвлечься для того, чтобы отдать должное врачам и медицинскому персоналу, спасавшим нас и наших детей, уменьшавших наши страдания и, в конце концов, благодаря которым мы живем. Мы как-то считаем их работу обыденной, например, как работу инженера. Но это совсем не так. Вспомним хотя бы доктора, снявшего у вас невыносимую зубную боль. Начну с простого деревенского фельдшера Цанка. Он, будучи единственным в местечке медработником, спас множество односельчан, включая мою бабушку Брану во время эпидемии тифа, лечил всю нашу семью. Вспомним только что перечисленных мамой профессоров Кричевского, Гильмана, Дайхеса и других безымянных врачей, спасших мою жизнь в тяжелейших полевых условиях и многих-многих других).

С ребенком уже наладилось и надо возвращаться к повседневной жизни.

 

Своя квартира

Как я писала чуть выше, в комнате на Павловском переулке было так тесно, что спустя много лет уже здесь, в Америке, мы с Лизой не могли вспомнить, на каких местах мы укладывались спать.

В жизни, очевидно, не бывает безвыходных ситуаций. Выход нашелся и для нас. Это произошло летом 1934 года.

В тресте «Харстрой», где работал Аврумарн, на Змиевской улице номер 61 стоял жилой барак. В это время необходимость в этом бараке отпала. Руководство треста решило перестроить этот барак на пять небольших квартир и поселить в них наиболее нуждающихся сотрудников. И нам неимоверно повезло — нам выделили там квартиру. В квартире были две маленькие проходные комнаты и пристроенный к ней дощатый коридор. В проходной комнате у нас была столовая, а во второй спальня. Спальня была настолько мала, что кроме нашей кровати можно было втиснуть только небольшой шкаф для одежды и белья. В столовой была плита для обогрева и приготовления пищи, наш обеденный стол, буфет для посуды, мягкий диван, на котором спал Фима и его маленький письменный стол.

Мы были счастливы.

Расположение нашей новой квартиры было очень удобным — в пяти минутах от нашей старой квартиры, где теперь остались жить на «свободе» только мама, Лиза и Абрам.

Я готовила еду на наши теперь уже раздельные две семьи. Все работающие приносили заработную плату мне, а я уже ей распоряжалась. Я покупала продукты и все, что было необходимо для жизни. Наш новый двор был еще больше двора на Павловском переулке и жило в нем большое количество семейств, в том числе и много выходцев из села. Одна женщина предложила мне взять в качестве няни для Лени свою односельчанку, девочку-сироту по имени Фрося. Я ее взяла и не прогадала. У Фроси все лицо было испещрено следами перенесенной оспы. В доме Фрося ничего не делала кроме того, что нянчила Леню. Она была очень хорошей няней и могла с ним подолгу сидеть, пока он не съедал всю кашу.

 

Я работаю в школьном буфете

Фиму мы определили в школу №12, которая стояла недалеко на Павловском переулке. Школа была украинской, но нам было безразлично, какая школа — русская или украинская. Фима учился хорошо и мне нравилось посещать родительские собрания. Меня даже выбрали в родительский совет школы. Однажды на школьный совет пришел человек из руководства школами города с предложением мамам школьников работать в школьных буфетах. Я согласилась.

После этого я отучилась на трехмесячных курсах. С начала школьного 1935 года меня направили на работу в школу №99 для слаборазвитых детей.

В школе, к сожалению, и состав учителей желал быть лучшим. Мне запомнилось, что все они почему-то любили холодец, и возмущались, если в этот день холодец по какой-то причине их не устраивал. (Здесь я с мамой согласиться не могу. Ее ирония по поводу холодца неуместна. Я знаю, что заработная плата школьных учителей во все времена Советской Власти была мизерной. Знаю это потому, что моя жена Лиля была школьной учительницей и мне известно, сколько она зарабатывала. А холодец был дешевой едой и в нем все же было мясо).

И кухня, и буфет были расположены в подвальном помещении. В первый же день школьники буфет обокрали. Они отодвинули от стены витрину с продуктами и вытащили все, что там было. А расположила я там продукты так, как нас учили на курсах. К вечеру первого же дня я выявила большую недостачу. Невзирая на то, что Аврумарн возражал, я продолжала работать. Со временем я со школьниками подружилась. Первым ключом к взаимной дружбе оказалась обычная копейка. В то время, за какое-то количество собранных копеек что-то продавали. Вот тогда я и предложила им, что за день буду собирать копейки и выдавать им по очереди, которую они сами установят. Таким простым способом я сдружилась со школьниками. У нас был очень хороший повар, так что все работники местной районной власти питались у нас. Вот что рассказал мне один из таких наших посетителей: «Когда я кушал, вы ушли на кухню, оставив буфет без присмотра. И в это время в буфет зашли два школьника. Увидев, что вас поблизости нет, один из них предложил другому что-то стащить из буфета. Но другой ему тут же возразил, что воровать у тети Фани нельзя. Так они и ушли ничего не взяв». Вот такая дружба у меня сложилась со школьниками.

Кроме заработной платы и морального удовлетворения от работы, буфет давал еще одно важное преимущество. В результате некоторого послабления с продовольствием, после страшного голода 1933—34 годов, в стране вновь возникли продовольственные трудности. За любыми продуктами выстраивались огромные очереди. Я же большинство продуктов покупала у себя в буфете.

 

Романивка

В 1935 году Леня заболел коклюшем. Судорожный кашель сопровождался поносом. И снова ребенок стал таять на глазах. Лечащий врач меня предупредил, что если я летом не вывезу ребенка в деревню, чтобы изменить климат, то ребенок погибнет. Надо ехать. Уговорила Соню тоже поехать со мной. Деревню Романивку мне порекомендовали сельские девочки из нашего двора. Во избежание заражения Владика, Сониного сына, мы ехали в одном поезде, но в разных вагонах. От железнодорожной станции до села, мы ехали на разных подводах и в селе мы сняли для жилья комнаты в разных домах.

Мы с Фимой, Леней и Фросей поселились в большой светлой комнате. У хозяина был большой культурный плодовый сад. Например, на одном дереве было привито несколько сортов яблок и, если мне память не изменяет, даже груш. Колхоз, не в пример другим, был богатым, а сама деревня маленькой и почти все ее жители были в родстве из трех фамилий. Люди в этой деревне были трудолюбивые, а дома большие и ухоженные. Колхозники внесли в колхоз своих лошадей и инвентарь, а в личном хозяйстве у них остались коровы и птица.

Когда мы с Соней буквально на рассвете пошли на базар, то были прямо потрясены его обилием и дешевизной. Молочные продукты покупали у хозяйки, а фрукты хозяева нам разрешили есть из сада бесплатно. Накупили цыплят и пустили их, с разрешения хозяйки, пастись по двору. И резали цыплят по необходимости. Здоровая обильная пища, неограниченное количество фруктов и целые дни пребывания Лени с Фросей у пруда, за очень короткое время сделали свое дело. Кроме того, по совету опытных людей, Леня съедал каждый день огромное количество яблок. Исчез кашель и понос. Он загорел и окреп и даже самостоятельно начал ходить. Домой я его привезла совсем другим ребенком. Фиме тоже повезло — ему было с кем играть. У хозяйки были две девочки почти одного с ним возраста. Правда, меньшая девочка была слепой, но она игралась со всеми на равне. Я тоже хорошо отдохнула. Сижу на подстилке в саду и ем яблоки, падающие с дерева. Мы не скучали. По вечерам хозяин с девочками устраивали для себя и для нас концерты. Все они играли на разных инструментах.

(Жизнь в селе была для меня в новинку. Первое, что меня поразило, это то, что все встречные здоровались. Кто-то из взрослых мне объяснил, что это естественно, так как все в селе знают друг друга. Обычно люди в колхозах работали неохотно, не так как на своем участке. Но этот колхоз был исключением из правил. Когда по улице проносилась весть, что в колхозе есть работа, бабы на перегонки бежали за ней.

И не удивительно, что Романивка была богатым селом в отличие от рядом расположенных нищих сел Чернещина и Румунщина. Еще я помню, что мы с местными мальчишками ходили на рыбалку к реке, которая протекала за большим лугом. Меня поразило большое количество рыбьих скелетов разбросанных по лугу. Ребята объяснили мне, что весной в половодье луг заливается разлившейся рекой вместе с находящейся в ней рыбой. А позже, когда вода начинает спадать, рыба скапливается в небольших углублениях. Затем с наступлением лета вода высыхает и рыба дохнет. И еще у меня сохранилось воспоминание о бережном отношении крестьян к своему инвентарю. Как-то я помогал хозяйке что-то делать во дворе. Я взял топор, чтобы прорыть им канавку. Она меня строго отчитала. Для этих целей есть лопата, а топор предназначен для другого и к тому же топор от мягкой земли тупится, что мне казалось неправдоподобным).

Лето подходит к концу и надо возвращаться в Харьков. Дети окрепли, а Леня полностью выздоровел и уже бегает. Мы с Соней лето провели прекрасно. Наварили на всю зиму варенье.

 

Болезнь Лизы

По возвращении в Харьков, спокойно прожить удалось не долго.

С наступлением осени Лиза простудилась и должным образом не вылежала. И, как следствие, получила осложнение на сердце. Врачи определили заболевание сердечных клапанов. Сказали, что это очень серьезное заболевание и ее обязательно следует госпитализировать. Причем лечить желательно в специализированной клинике профессора Корохова.

В те времена эта клиника была платной, но было несколько бесплатных мест.

И снова мама, в какой уж раз, взяла инициативу в свои руки. Мама стала ходить туда ежедневно, как на дежурство, чтобы не пропустить день, когда освободится бесплатное место для Лизы. Длительное время ее дежурства были безрезультатными. И все же ее настойчивость дала свои плоды. Как-то одна сердобольная уборщица, наблюдавшая ежедневные бдения мамы, сказала ей, чтобы она никуда не уходила, так как в этот день освобождается одно бесплатное место. Только таким упорством мамы удалось поместить Лизу на лечение.

Как показало будущее, лечение оказалось эффективным, однако при выписке врачи в заключении записали, что рожать ей противопоказано. Но жизнь внесла свои коррективы — она рожала дважды.

Еще не выписали Лизу, как заболел мой младший брат Абрам и так сильно, что пришлось его тоже положить в другую больницу, которая находилась в другом конце города. По выходным дням я моталась по несколько часов на трамвае с продуктовыми передачами для больных. Тогда лечение было бесплатным, но питание больных было плохим и надо было их подкармливать продуктами из дому: маслом, фруктами, курятиной и др. Так что к моим постоянным на то время двум бедам, не хватало еще третьей. И она не заставила себя долго ждать.

Как-то в один из дней, когда выдавали заработную плату, все работающие семьи отдали мне деньги, и я положила их в свою лакированную сумочку. В воскресенье приготовила две передачи, взяла машинально сумочку под мышку и поехала по больницам. О том, что в сумочке много денег я и не подумала. В начале я поехала с передачей в больницу к Лизе, а затем села в трамвай и поехала в больницу к Абраму. Когда я стала сдавать свое пальто в гардероб больницы, где лежал Абрам, почувствовала, что чего-то мне не хватает. Оказалось, что у меня нет сумочки. Или я ее где-то в суматохе забыла, а скорее всего ее у меня украли. А в ней была месячная заработная плата всей семьи. Мне даже сейчас трудно описать тот ужас, который охватил меня. Любой бы сказал, зачем я носила все деньги с собой? Но я и сама себе объяснить это не могу. Судьба! Так ко мне нежданно-негаданно пришла и третья беда. Пришла домой не живая, не мертвая. Только Фрося, добрая душа, сразу обратила внимание на то, что со мной происходит что-то неладное. Она стала меня допытывать и я ей все рассказала. Она тут же, не раздумывая, предложила мне занять у нее деньги, так как она свои заработанные деньги не тратила. Она предложила мне возвращать ей долг постепенно, по мере возможности.

Я ей была несказанно благодарна и смогла свою потерю скрыть от всех. О случившемся я рассказала маме только тогда, когда выплатила свой долг Фросе. Аврумарну о моей потере, из-за боязни, я так и не рассказала.

 

Я заболела острой формой малярии

Ко всем моим бедам, меня мучила малярия. Мне пришлось проходить тяжелый противомалярийный курс лечения в протозойном институте у профессора Молдавской. Чем только она меня не лечила, но все было безрезультатно. Как-то в отчаянии, она воскликнула, что мое заболевание приперло ее к стенке. Помимо официальной медицины я еще лечилась народными средствами. Но и они мне не помогали. Во время одного безуспешного сеанса лечения профессор посоветовала мне поменять климат. Надо было ехать, но куда? В это время у нас работал столяр по фамилии Биндус, ремонтировавший нам дубовый шкаф для одежды, который мы купили по дешевке. Он и посоветовал мне поехать в его родное село Новоборисовку, уже на территории России.

(О Биндусе. Мне запомнилось, что я длительное время находился в квартире вместе с Биндусом. Человек он был чужой и родители, очевидно, оставляли меня дома, в качестве сторожа. В детстве я делал всякую домашнюю работу. Так вот, Биндус дал мне урок запомнившийся мне на всю жизнь, как правильно подметать пол веником. Полы у нас, как и у многих в городе, были деревянные и крашенные. Я быстро подметал, размахивая веником и поднимал облака пыли. На это обратил внимание Биндус. Вот он и научил меня, как правильно подметать пол. Подметая, следует не отрывать веник от пола во избежания подъема пыли).

Недолго думая, я собралась и поехала туда с двумя детьми, прихватив еще и Лизу для поправки ее здоровья после больницы. В Новоборисовке я сняла очень удобную квартиру у исключительно доброй хозяйки. Дом ее стоял у проселка, а с другой стороны, за оградой из колючей проволоки, простирался заповедный лес. Еще было удобно, что у хозяйки был сын — ровесник Фимы.

Все было бы хорошо: очень хорошая квартира, дружелюбная хозяйка, очень дешевый базар, если бы не приступы малярии. Периодические приступы малярии измучивали меня окончательно.

На этот раз спасла меня от этой болезни народная медицина, перед которой пасовала самая передовая медицина, во главе с профессором в специализированном противомалярийном (протозойном) институте. Одна из соседок порекомендовала свой рецепт от этой болезни. Он состоял в следующем. Настоять на четвертинке водки (бутылочка в 250 гр.) листья сирени и полыни (полынь очень горькая трава). Затем этот настой выпить сразу, лечь в постель, хорошо укрыться и заснуть. Так как я была в безвыходном положении, то я решилась на этот рискованный эксперимент. Выпив эту адскую смесь, я тут же провалилась в долгий сон. Смесь оказалась исключительно целебной и болезнь меня оставила. Кстати, подхватила я ее в Романивке. Отдых у нас оказался замечательным и мы все, включая Лизу, стали поправляться.

Однажды мы пошли с хозяйкой на базар покупать вишни. Проходя по скотному ряду, я увидела крохотного поросенка с удивительно курносой мордочкой-пятачком. И он запал мне в душу. Я и скажи об этом хозяйке. А она в ответ: «Раз понравился, купите». На такую реакцию этой на редкость доброй женщины я не рассчитывала. Я задумалась. Материальное положение семьи у нас было очень неважным. Мы жили от получки до получки. Покупка нового пальто или пары ботинок была для нас серьезной проблемой. И если бы нам удалось выкормить свинью, а затем мясо и сало продать на базаре, это бы нам помогло материально. Но как это сделать? Это Новоборисовка, а я живу в Харькове. Я даже представить себе не могла, как это можно сделать. Опять же хозяйка говорит, что в этом нет никаких проблем. Она знает, что животных отправляют по железной дороге. Постояли немного и пошли покупать вишни, за которыми мы и пришли на базар.

(На слове поросенок я должен прервать воспоминания мамы, чтобы дать свои комментарии. Прошло чуть больше пятнадцати лет, как была ликвидирована черта оседлости. Считается, что большинство евреев в пределах этой черты были религиозными. В предыдущих маминых воспоминаниях об этом тоже говорилось. Буквально все жители Добровеличковки посещали синагогу, чтили субботу и другие традиции иудаизма, запрещающие употреблять в пищу свинину. И вдруг мама подумала купить свинку. В нашей семье не было глубоко верующих. Больше всех соблюдала еврейские традиции бабушка. Она в пятницу вечером зажигала керосиновую лампу, вместо свечей, для пейсаха ей пекли дома мацу, потому что она не продавалась в магазинах. В то время в стране была пятидневка. Это значило, что люди работали четыре дня, а на пятый отдыхали. Следовательно, суббота могла выпасть на любой день этой пятидневки и, чтобы не выйти в этот день на работу, — об этом и речи быть не могло. Так что бабушка и работала, и нарушала многие другие традиции иудаизма. Что же касается религиозности папы, то на моей памяти только он не ел свинину до определенного события, о котором я хочу рассказать. В то время свинина была самым дешевым мясом. Вот что как-то рассказала мама: «Для нашего бюджета говядина была дорогой. Я решилась на эксперимент со свининой. Из молодой свинины сделала жаркое и Аврумарну ничего не сказала. Аврумарн съел жаркое с удовольствием и даже похвалил. Тогда я и призналась ему о моем эксперименте. С тех пор он начал есть свинину»).

У одного крестьянина была хорошая, сухая вишня, насыпанная прямо на днище возка. Крестьянин предложил нам закупить всю вишню дешево, а не на ведро как тогда практиковалось. Я стояла в нерешительности, так как собиралась купить только пару ведер вишни, а не целый воз. Сомнения мои снова рассеяла эта неимоверно добрая женщина: «Купите. Дома мы снимем ворота из клуни (это большой сарай, где хранилось сено на зиму, зерно и др.) и будем вишню для вас сушить на зиму. Зимой из сушенной вишни будете варить компот. Купите и понравившегося вам поросенка (молодая свинья), которого и привезем на этой подводе».

И я решилась. Поросенка назвали Машкой. Больше всего радостей от поросенка было у детей. Они два раза в день бегали в колхоз и брали там молочную сыворотку. На этом корме поросенок рос, как на дрожжах. Что же мы делали с таким большим количеством вишни? Когда вишня немного подсохла на солнце, мы ее расстелили на чердаке дома под железной крышей. Там она прекрасно высохла. Затем мы ее промыли и оставили досушиваться под марлей. Так что я наварила и варенья и насушила довольно много вишен. В то время мы не практиковали домашнего консервирования. Это нововведение у нас появилось после войны.

Хоть и отпуск большой, но наступало 1 сентября — начало учебного года — и нам пора было возвращаться домой из этого рая. Заказала клетку для Машки и поехали со всеми вещами и, естественно, с несколькими мешочками сухой вишни, на железнодорожную станцию. Хозяйка нас провожала.

 

Мытарства с Машкой

И здесь произошла первая, из многих последующих, неприятность с Машкой. На станции нам заявили, что в Харькове карантин, и город животных не принимает. Пришлось нашей доброй хозяйке забрать поросенка к себе.

(Карантин — система мер для предупреждения распространения инфекционных заболеваний из эпидемического очага. Здесь к месту приведу в вольном переводе украинскую поговорку: «Не было бы хлопот, так купила баба поросенка». И к сожалению это было только началом многих неприятностей с этим поросенком. Может быть это своего рода наказание за то, что еврейка принялась выкармливать свинью).

Слава Богу, от моей хозяйки приходят хорошие успокаивающие письма. Спустя некоторое время поехала снова в Новоборисовку. Машка так уже выросла, что старая клетка для нее была мала и пришлось заказывать новую. Приехала с ней снова на железнодорожную станцию. И снова ее не принимают, так как в Харькове карантин продолжается.

Теперь я уже решила со станции не уезжать. Хозяйка принесла хлеб для меня и для Машки и я просидела на станции больше суток. В отчаянии пошла с мольбой к начальнику станции с таким монологом: «Если человека можно не жалеть, то пожалейте хотя бы животное». Он вошел в мое положение и сказал, что свинью можно отправить до станции Куряж (пригород Харькова). Я с радостью согласилась. В Куряже шофер случайно подвернувшегося грузовика согласился подбросить нас до железнодорожного вокзала Харькова. Там я наняла тачку (это двухколесная тележка, похожая на тележку китайского рикши, то есть тащил ее человек) и, таким образом, я с большим трудом, но к огромной моей радости, прибыла домой. Но заботы с Машкой на этом не кончились. Днем мы ее держали в сарае, а на ночь, во избежание кражи, брали ее в коридор. А это было совсем не просто. В коридорчике под полом был погребок и надо было быть очень осторожным чтобы Машкины экскременты не попали в погреб. Как-то она заболела и ветеринар установил у нее воспаление легких. Пришлось свинью лечить и от такой, можно сказать, человеческой болезни. Теперь мы узнали, что свиньи очень подвержены всяческим заболеваниям и к тому же, как ни странно, они любят чистоту. А в русском народе существует поговорка: «Вымазался, как свинья».

(Забавный случай, рассказанный папой. Пошел я в аптеку получать лекарство для Машки. Сижу, жду. Наконец выходит фармацевт выносит лекарство и объявляет: «Янкелевич — свинья»).

Но и на этом неприятности, которые преподносила Машка, не закончились. В это время хлеб, относительно стоимости корма для животных, был дешевым. Жители города, которые кормили, как и мы, свиней, лошадей, коз и других животных, покупали для них хлеб. И вот выходит постановление правительства выдавать покупателям (тогда это называлось в одни руки) только по одному батону хлеба. А Машке ежедневно требовалось несколько. И снова начались наши мытарства. К тому же мы боялись доносительства о незаконном использовании хлеба. Для нас возникло еще одно затруднение. Для того, чтобы можно было продать свинину на базаре, необходима была справка от ветеринарной службы. А для того, чтобы ее получить, надо было освежевать тушу и сдать им шкуру. А сало без шкуры теряет свой товарный вид.

И все же, после всех наших забот и трудов по ее кормлению и поддержанию в чистоте, Машка себя оправдала. Мясо ее было настолько красивым, что я его на базаре сразу же продала. Ведь вначале ее кормили молочной сывороткой, а потом хлебом. Мы себе оставили достаточное количество сала и мяса. Кроме того у нас осталось целое ведро топленного внутреннего жира. Этот жир назывался смальцем.

(Дополню от себя историей про еще один вид заработка. Брошки.

Как вы обратили внимание, материальное положение семьи оставляло желать лучшего. И родители старались сделать все, чтобы семья не испытывала трудностей. Это и огород, и постоянные очереди за дефицитом, и выкармливание свиньи на продажу, и поездка на дачу, где питание было дешевле, и заготовка на зиму картофеля. А вот еще одна деятельность мамы.

В Советском Союзе была категорически запрещена индивидуальная трудовая деятельность, как мелкобуржуазная. Для вас это звучит странно, но такова была идеология большевизма. И все же находились умельцы, организовывавшие артели, так сказать «в законе». По сегодняшнему моему мировоззрению это были люди с большой буквы. Вот на работе мамы в такой артели я и остановлюсь

У родителей была знакомая Геня Залонжева. Очевидно идея работать в артели принадлежала ей. Папа с ней познакомился, когда был управляющим домами. Она жила в переулке Короленко №5. Ирония судьбы. Когда я женился на Лиле, то первые несколько лет жил в этом дворе с семьей ее родителей.

В Харькове была артель по изготовлению брошек для населения, в основном для села. Сырьем для брошек был отбракованный целлулоид из авиационной промышленности. Такой целлулоид использовался для прокладки между двумя стеклами, чтобы при ударе стекло не рассыпалось. Артель выдавала рабочим небольшие параллелепипеды и масляные краски. На этих параллелепипедах рисовали разные цветочки. Затем к ним сзади приклеивалась булавка. Свою продукцию сдавали в артель и получали хоть и маленькую, но зарплату. Вот и такой был заработок.)

 

Лиза выходит замуж

Пришло время, когда надо было начать думать о Лизином замужестве. Ей уже исполнилось 23 года.

Так как круг знакомств у нас был очень ограничен, то сватовством пришлось заняться маме.

Как я уже писала, мама работала в галантерейном киоске на Заиковском базаре, на районе Москалевки. Этот район был застроенном одноэтажными частными домами. После ликвидации черты оседлости множество евреев, таких же как и наша семья, ее оставили. Многие поселились в этом районе Харькова, где было относительно свободно с жильем. Вот мама и стала спрашивать у кого можно, нет ли у них на примете жениха. Многочисленные предложения ни к чему не приводили, пока не появился Абраша (Або).

Дело обстояло так. В один из дней, увидев за прилавком еврейку, к киоску подошла просто поболтать на идиш пожилая женщина. Эта женщина была в гостях у дочери, жившей недалеко от базара. Оказалось, что она знакома с еврейской семьей у которой есть взрослый сын. Эта беседа оказалась удачной. Так засватали Лизу за Абрашу Байтальского в 1938 году.

Свадьба была у нас. Гостей было немного, так что все поместились в нашей маленькой столовой. Здесь надо отметить, что и Лиза, и я остались на девичьих фамилиях Ферман.

Молодожены жили у мамы, так что опять в их комнате стало тесно. И почти сразу же Лиза забеременела. Помятуя запрет врачей, мы с мамой уговаривали ее не рожать, но безуспешно. Хочу иметь ребенка и все! Во все дни ее беременности, мы с мамой были в большой тревоге. Я в это время работала калькулятором в школьной столовой.

(В настоящее время калькулятор это портативное вычислительное устройство. В то время это была профессия. Работа калькулятора заключалась в определении стоимости блюда по количеству продуктов в этом блюде и их цене. Несомненно, и сейчас есть такая профессия, но как она называется я не знаю.)

Так случилось, что когда подошло время Лизе рожать, мама лежала в больнице с сильнейшим обострением радикулита. Я же не отходила от телефона. И наконец в январе 1941 года Лиза родила замечательную девочку, которой дали имя Нилочка. Радость в семье была неописуема. Ребенок был на удивление спокойным, так что Фима с удовольствием за ней ухаживал.

Лиза дома жила за маминой спиной, как за каменной стеной. Когда настало время самостоятельно вести хозяйство, она, к сожалению, оказалась практически к этому не подготовленной. Запомнился мне такой юмористический случай ее неумелого хозяйствования. В те времена мясо население покупало только на базаре. Пошла Лиза на базар и попросила у мясника мяса обязательно с косточкой для жаркого. Тогда это было очень смешным, так как любой мясник старался «всучить» покупателю как можно больше костей. Был даже такой анекдот. Мясник говорит покупателю: «Где вы видите кости? Это же мясодержатели».

(Напомню, что Лиза уже с раннего детства, примерно с 12 лет в Добровеличковке, работала в колхозе наряду со взрослыми и помогала при прополке и своей маме и Бобеле. А с 17 лет в Харькове работала слесарем на заводе сельскохозяйственных машин «Серп и Молот». Так же трудился с детства и Абраша. Но родители их оберегали от бытовой работы).

 

Бедствие с мамой

Только маму (бабушку Брану) в феврале выписали из больницы, как на нас обрушилось снова ужасное бедствие. Ее арестовали по ложному обвинению. Какое могла сделать должностное преступление пожилая (теперь это возраст пенсионерки) продавщица булавок, пуговиц, ленточек и всякой другой мелочи? Я взяла для защиты мамы в суде редкой души адвоката. Несмотря на то, что обвинение строилось на выдуманных обвинениях, суд приговорил ее к шестимесячному заключению. В те времена это был просто мизерный срок.

Содержали ее в Харьковской тюрьме, в районе, который назывался Холодная Гора. Я практически ежедневно ходила на встречи с адвокатом, этим добрым человеком (о телефонной связи тогда и речи быть не могло). После долгих, но безрезультатных посещений этого юриста, в конце апреля, этот замечательный человек встретил меня с улыбкой во все лицо и сказал, что к первому мая маму освободят. В то время 1 мая и 7 ноября были государственными праздниками. Так оно и произошло. Накануне 1 мая я забрала маму из этого ужасного заведения. Я не в силах описать радость от возвращения мамы домой.

И все-таки освобождение мамы было чудом. О том, чем это могло кончиться, чуть ниже. В одной камере с мамой сидела более молодая женщина, с которой мама подружилась. Эта женщина, когда приходила очередь маме мыть полы, даже мыла пол вместо нее. Надо отметить, что война с немецкими фашистами началась менее через два месяца после освобождения мамы. После возвращения из эвакуации мы с мамой решили разыскать эту женщину, которая была тоже арестована из-за какой-то мелочи, а обивать пороги, за нее было некому. И вот что мы узнали. При приближении немцев к городу, заключенных вывели из тюрьмы и погнали этапом (пешком) на восток. В какой-то деревне, недалеко от города, охрана заперла сарай, в котором находились эти заключенные, и подожгла его вместе с находящимися там людьми. Эта страшная судьба ожидала бы и маму, не будь этого замечательного юриста и человека. Несмотря на то, что облик его у меня перед глазами, фамилию его я вспомнить не могу, а очень жаль.

На дворе лето 1941 года. У нас жизнь как будто наладилась. Дети растут и мы все работаем, даже хлеб продают без карточек. Абрам тоже женат. Жену его зовут Нина и он живет у нее (засватала опять же мама). Работает Абрам обойщиком. Живут они нормально, детей пока нет. У нас растут двое сыновей.

 

Как росли мои дети

В своих воспоминаниях я пропустила время, когда росли мои дети. После того, как от нас ушла Фрося, Фиме пришлось взять на себя уход за Леней. Он ездил за детским питанием в третью поликлинику — остановок трамваем больше десяти. Со временем, когда Леня немного подрос, у нас с ним возникли затруднения. Мы с Аврумарном так были заняты на работе, что не могли его забирать вовремя из обычного детского садика, а Фима в это время учился на второй смене. Пришлось его определить в круглосуточный детский садик. Из этого садика мы Леню забирали домой только на выходные дни. Садик находился на территории Тракторного завода, на окраине города. И опять пришлось Фиме его туда возить, так как дорога в оба конца занимала около двух часов, и мы не успевали это сделать до начала работы. Фима рассказывал, что когда он сдавал Леню воспитательнице, то тот обхватывал его ногу и с плачем не отпускал. Приходилось его с силой отрывать. Когда Фима уходил, он еще долго слышал его плач. Когда Леня еще немного подрос, мы его определили в обычный садик, куда опять же Фима отводил его уже пешком.

Учился Фима хорошо. И все же, как и у других детей, у него не всегда было благополучно с дисциплиной. Школа у него украинская и вот что у него было, например, записано в дневнике в переводе с украинского на русский язык: «Прыгал через забор стадиона. Его задержал милиционер и привел в школу». Или: «Залил чернилами брюки ученику». У него было увлечение. Он пытался что-то изобрести. Вел даже по этому поводу переписку. Мною он был недоволен, потому что я поздно родила Леню и у него нет товарища, который мог бы быть ему другом, будь он постарше. Теперь же, кроме того, что он у него был вместо Фроси, Леня ему еще только пакостит. То залезет на его письменный стол, то раскрутит его настольную лампу, то все перевернет вверх дном.

И все же, наконец мы зажили спокойно.

Однако это спокойствие оказалось недолгим. После него наступили еще более жестокие времена — война.

 

Павловский переулок

Когда я вспоминаю раннее детство, оно ассоциируется у меня с Павловским переулком. Поэтому мне приятно погрузиться в это время. В дни моего детства этот переулок официально назывался по-советски на украинском языке «провулок Юного Ленынця», но в быту его так никто не называл.

Переулок начинался от Змиевской улицы и заканчивался нашей красавицей — 12-й школой, возвышавшейся как корабль, над окружающими ее одноэтажными постройками.

За школой было большое поле, которое называлось Павловой дачей.

На этой даче были вырыты два больших пруда и сохранились еще остатки забора былых времен из толстых досок. Я тогда был мал, но помню, что меня и тогда удивляло, как эти толстые доски уцелели. Ведь топливо, да и строительные материалы всегда были в дефиците.

Павлов, очевидно, был очень крупным помещиком и владел большими земельными наделами вокруг Харькова. Так, в мою бытность, в черту города уже входило село Павловка (там жили наши хорошие родственники Кисляновы, и одно время мы у них жили). На Павловку уже ходили трамваи. В 60-е годы прошлого столетия началась застройка большого жилищного массива, снова на землях этого помещика, которые назвались Павловым полем.

Мы в Харькове жили во всех местах, связанных с Павловым. Сначала Павловка, где мы жили у Кисляновых. Затем Павловский переулок с Павловой дачей. Последние годы в Харькове мы жили на Павловом поле. Не странно ли это?

Возвращаемся к переулку. Теперь, когда я пишу эти строки, я понимаю, что до революции в этом переулке жили зажиточные люди.

Наш двор имел номер 5. Следовательно, до Змиевской улицы по нечетной стороне было всего два дома, но расстояние, припоминается, было большим. Это были не дворы, а усадьбы. Только наш двор был величиной с треть футбольного поля. А напротив нашего двора простирался очень длинный и высоченный забор, и что было за ним я не знаю.

Посреди переулка пролегала грунтовая дорога. В сухую погоду она была пыльной. Пыльной настолько, что когда мы бегали по ней босиком, ступни ног погружались в пыль по щиколотки. Осенью и весной дорога утопала в грязи.

Ночью по переулку ездили так называемые «золотари».

Это были упряжки лошадей, везшие длинные бочки, наполненные фекалиями. Везли эти фекалии на сливные поля в конце Павловой дачи. Здесь следует сделать небольшое отступление. Во всем прилегающем районе не было канализации. Во дворах стояли уборные, выгребные ямы и мусорные ящики. Вот «золотари» и занимались вывозом фекалий. И еще. Мне всегда было непонятно выражение «сливные поля» и почему-то они ассоциировались со сливочным маслом. Сливными полями назывались неглубокие пруды, куда сливались фекалии со всего района. Затем эти фекалии определенное время отстаивались в них для дальнейшей переработки.

Так вот, иногда по утрам от дорожной грязи шел тяжелый запах фекалий. Кто-то из взрослых мне объяснил в чем дело. Проезжая по нашему переулку в грязи, очередной «золотарь», чтобы не ехать далеко, открывал пробку в бочке и пока он ехал по переулку, бочка пустела. После такого рационализаторского поступка, он мог быстрее возвращаться за следующей порцией фекалий. Так он повышал свою производительность труда. В это сейчас трудно поверить даже мне, но это было.

Не помню, по какой причине, какой-то «золотарь» беседовал с папой у нас в комнате. Это было не его рабочее время, и, думаю, что он был не в рабочей одежде, но запах фекалий еще долго держался в комнате.

Пешеходная дорожка была тоже земляной и в мокрую погоду была грязной.

Кстати, в грязную погоду все население от мала до велика надевало калоши. На всякий случай остановлюсь на том, что такое калоши. Калоши одевались на обувь в грязную погоду, чтобы не заносить грязь в помещения. Они были отлиты из черной резины, а подкладка была всегда из какого-то толстого красного материала, типа байки. Выпускались они по размерам обуви. Насколько я помню, на всю страну изготавливал калоши только один Ленинградский завод «Красный треугольник». Чтобы не спутать свои калоши с чужими к видимой части калош изнутри крепили плоские медные буквы.

Вернемся к переулку.

Грунтовая пешеходная дорожка была только со стороны наших дворов, а вдоль длинного забора с противоположной стороны была прорыта глубокая канава, по которой в дождливую погоду стекала вода.

Для перехода проезжей части в грязное время немного выше наших домов на дороге были разбросаны кирпичи. По ним, маневрируя, можно было не сильно испачкавшись перейти на другую сторону дороги. Зачастую, пешеход не удерживался и соскальзывал в грязь.

В моей памяти сохранилось одно очень для меня неприятное событие, связанное с этими кирпичами. Начну с предистории. Это произошло осенью 1934 года. То есть голод уже прошел. Родители решили купить мне зимнее пальто. И тогда, и после войны в центре Харькова был большой пассаж, в котором размещался магазин «Детский Мир». Вот родители привели меня туда и померили, очевидно по своим небольшим деньгам, по всей вероятности дешевое пальто ярко зеленого цвета. Цвет мне этот так не понравился, что я выскочил из магазина и убежал. Естественно, я далеко не убежал, и папа меня быстро нашел. Пришлось им купить более дорогое пальто по моему вкусу. И вот, как часто бывает, с этим новым пальто у меня просто произошло несчастье. Уходя на работу, мама сказала чтобы я купил в магазине томат. В ее отсутсвие я пошел в магазин и купил в открытую банку этот злополучный томат. Вот, возвращаясь с открытой банкой с томатом, я поскользнулся на одном из кирпичей в грязи на дороге и упал. Весь томат вылился на мое новое, с таким трудом купленное, пальто. Я очень сильно испугался гнева родителей. Теперь думаю, почему у меня был такой испуг? Ведь я не помню, чтобы родители за мои проступки меня наказывали. Меня не били, не ставили в угол, как других. К тому же это был несчастный случай. Но вся пола пальто была залита томатом. Я прибежал домой и вместе с другом Колькой начали ножом соскребать томат. Родители, конечно, испачканное пальто обнаружили, но их действий я не помню. Вот такая история с кирпичами-мостками на дороге.

Электричество подавалось в дома по воздушной сети. Все было бы ничего, но провода мешали нам запускать воздушных змей и «монахов». К концу лета на проводах висело множество наших творений. Висели искореженные змеи и «монахи» — наши разбитые мечты о полете, результаты наших кропотливых трудов, а так же огромное количество ниток, которые мы с таким трудом добывали.

 

Двор

Двор наш был огромен — примерно как четверть футбольного поля.

В нашем и в соседних дворах было множество мальчишек, но Колька был моим главным другом и товарищем. К слову, хочу отметить, что в те времена вся жизнь детей протекала во дворах и на улице. Поел, кое как выполнил школьные домашние задания и — во двор. Родители, если им было до того, с трудом удерживали нас дома. Особенно им было трудно нас удержать во время выздоровления. Мы, еще будучи не совсем здоровыми, рвались во двор, в переулок, где нам было раздолье.

В детстве я часто болел ангиной. Наш детский врач Брук предупреждала и родителей, и меня, что ангину надо вылежать, так как это грозит серьезным заболеванием сердца. И она на примерах описывала мне, как плохо быть сердечным больным. Мне ее наставления не нравились, но совместными усилиями ее и родителей, я был вынужден подчиниться. Когда у меня спадала температура, я с утра усаживался у окна, выходящего во двор, и с завистью смотрел на игравших перед окнами приятелей. Тогда мне очень хотелось, чтобы погода испортилась и загнала бы их тоже по домам. Из своего наблюдательного пункта я наблюдал за небом. И вот, что я для себя установил. Если с раннего утра стояла совершенно безоблачная погода, жди в ближайшее время дождя. Мое наблюдение часто подтверждалось, и я злорадствовал.

И еще. Для укрепления моего здоровья родители поили меня рыбьим жиром по столовой ложке в день. Жир этот был очень невкусным, и я всячески упирался, чтобы его не пить. Для того, чтобы отбить неприятный вкус, родители давали мне кусок черного хлеба, густо посыпанного солью. Кстати, мне помнится, что соль была не тонкого помола, как сейчас, а в больших крупицах.

Для ныне читающих эти записки хочу отметить одну особенность детского быта тех дней. С приходом тепла весной, примерно в мае, все дети, одни чуть раньше, другие чуть позже, выходили во двор и на улицу босиком и до наступления холодов, примерно до сентября, обувь не одевали. Таким образом, мы естественным образом закалялись, а с другой стороны экономили обувь, которая для многих родителей стоила дорого. И к чести моих родителей, несмотря на мои частые заболевания ангиной, они не запрещали мне бегать босиком, наряду с моими более здоровыми друзьями. А в среде ребят считалось за честь как можно раньше выйти во двор босиком. Много лет спустя, когда мои дети уже были взрослыми, мама увидела в нашем дворе бегающего босиком ребенка и пришла в восторг. Мои же дети босиком почти не бегали.

 

Баркаловы и другие

В одной из квартир нашего флигеля жила семья Ольги Никаноровны Баркаловой, одной из наследниц домов двора, с мужем Яковом Архиповичем и их двумя детьми. У них была всего лишь одна комната. Сын Коля был года на два старше меня. Коля был моим самым лучшим другом детства. В семье росла их младшая дочь Надя. Эту девочку мы с Колей прямо с пеленок нянчили, когда тетя Оля куда-то уходила. Был еще один член их семьи, — коричневого цвета коза по прозвищу Нелька, привязанная в веранде перед комнатой.

Эта семья жила очень бедно, так как дядя Яша работал на низкооплачиваемой работе, — счетоводом на электротехническом заводе, а тетя Оля не работала. Семья жила так бедно, что думаю просто голодала. Голодала и Нелька. Запомнилось обстоятельство, связанное с Нелькой. Мы часто игрались в Колькиной квартире, пока тети Оли не было дома. В основном она ходила на расторг.

Так вот. Игрались мы в квартире, в основном, рассматривая старинную энциклопедию с ее превосходными цветными картинками под тончайшей папиросной бумагой. В современных книгах такой замечательной печати я и не встречал. Мы игрались тем, что фантазировали по этим картинкам. Брать эту энциклопедию Коле не разрешалось, слишком она была дорогая. Сигналом, что надо ставить энциклопедию на место, было блеяние Нельки. Коза чувствовала приход своей хозяйки минут за пять-десять до ее появления во дворе. Она была вечно голодна, а тетя Оля, возвращаясь с базара, после его закрытия, подбирала с земли сено и солому для козы, которая оставалась на тех местах, где стояли подводы. И коза чуяла издалека приближение тети Оли с едой для нее.

В семье была еще одна замечательная и, очевидно, дорогая вещь — это большой деревянный фотоаппарат. Мы и с ним игрались. В их комнате висел портрет дяди Яши в царской военной форме, причем, не рядового. Теперь я понимаю, что все эти вещи не могли принадлежать малоимущему человеку. Но тогда время было такое, что все дореволюционные имущие люди должны были скрывать свое прошлое от Советских властей. Теперь я уверен, что скрывал свое прошлое и дядя Яша. Я помню, что его интересовало искусство, что не свойственно простолюдинам. Колю он отдал в музыкальную школу по классу скрипки. Сам он пел по вечерам в хоре заводской самодеятельности. Он даже маму брал с собой на их концерты, которые проходили в красивом заводском клубе. Да и наличие в семье замечательной дореволюционной энциклопедии что-то значило.

Немного о стоимости дореволюционных книг. Уже в восьмидесятых годах прошлого столетия мне удалось пролистать «Детскую библию» подаренную девочке-гимназистке города Кронштадт за хорошие успехи. По печати она была похожа на энциклопедию Баркаловых, но значительно меньше по объему. Вот эта небольшая книга стоила тогда 3 рубля. В то же время, по папиным детским воспоминаниям, лошадь стоила 5 рублей. Представляете ценность книг и кто их мог купить. Дядя Яша сильно хромал и Коля говорил, что это следствие ранения в Первую мировую войну.

Ниже я хочу коротко описать несчастную судьбу семейства Баркаловых.

Яков Архипович и Ольга Никаноровна умерли во время оккупации города фашистами. Надя выжила. Вернувшись после эвакуации в Харьков, я с Надей, Надеждой Яковлевной, возобновил дружеские отношения. После войны она окончила педагогический институт. Для того, чтобы продвигаться по службе во времена Советской власти, необходимо было вступить в Коммунистическую партию. Вступила и она, скрыв от партии многое из биографии своей семьи. Она оказалась способным руководителем и очень долго, до самой своей смерти, была заведующей большим детским садиком. Под ее руководством этот садик был лучшим в районе. Когда моя внучка Аня подросла, с помощью Нади удалось ее устроить в престижный заводской детский садик по месту жительства Лены.

Надя была замужем и у нее был сын Саша. Саша окончил Железнодорожный институт, но долго не мог устроиться на работу, так как у него были проблемы с психикой. Пытался и я его устроить в ТЭП, но безуспешно. В Харькове была такая организация Красный Крест. Эта организация защищала права больных. Заведующая этой организации объяснила мне, что по закону прием таких больных директорам не рекомендуется.

Со временем болезнь Саши прогрессировала и его поместили в психиатрическую больницу, где я его неоднократно навещал.

О Коле. Его в начале войны призвали в армию. После войны его судьба сестре Наде была неизвестна. Сама Надя начать его розыск не решалась, так как при вступлении в партию, она скрыла его существование. Поэтому она попросила меня попытаться выяснить его судьбу. Я написал запрос в Центральный Архив Советской Армии. Ответ долго не приходил. Однажды меня пригласил к себе военный комиссар (далее В.К.) нашего района. С ним у нас состоялся примерно такой разговор. В руках он держал какое-то письмо.

В.К.: Вы запрашивали о судьбе военнослужащего Баркалова.

Я: Да.

В.К.: Вот пришел ответ.

Я: Разрешите мне прочесть его.

В.К.: Нет. Я могу Вас только ознакомить с содержанием ответа. Но прежде всего, кем вы относитесь к Баркалову?

Я: Друг детства.

В.К.: Во время войны Баркалов дезертировал. Был приговорен судом к 10 годам лишения свободы. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Вот и все, что известно о моем друге Кольке. Все это я рассказал Наде.

Для вас — читателя, не знакомого с советской действительностью. Жил молодой человек, друг мой Колька. Началась действительно справедливая война с немецкими фашистами. В армию были призваны миллионы молодых людей, даже еще не начавших жить, включая и Кольку. Не буду вдаваться в подробности того, почему тогда Советская Армия стремительно отступала. В немецкий плен попало более 3 (трех) миллионов солдат и командиров. Вина ли отдельного солдата, такого как Николай Баркалов, в таком бегстве всей армии? И вот, спустя сорок лет после окончания войны, представитель армии иносказательно сообщает мне, что судьба его не известна. Да и то, что родная сестра исчезнувшего в войне солдата боится узнать о его судьбе. Подумайте, что собой представляла Советская власть!

(Вот еще один эпизод, связанный с военкоматом. У меня был дядя Абрам — брат моей мамы Фани. Где-то в 70-х годах по указанию свыше, решили почтить людей-ветеранов Красной и Советской Армии. Для получения памятного подарка местному комитету предприятия необходимо было предоставить документ о пребывании в армии. А у дяди Абрама произошло ограбление и все его документы пропали.

По просьбе его мамы, моей бабушки Браны, я занялся добычей копии документа о пребывании Абрама в армии. Тогда мне казалось, что дело облегчалось тем, что Абрама призвали в армию в 1938 году, — я сам ходил провожать его в военкомат нашего района.

Прошла разрушительная война с немецкими фашистами и после освобождения Харькова районный военкомат остался на том же самом месте, где он был до войны — в Аптекарском переулке.

Узнав о моей просьбе дежурный направил меня к начальнику четвертой части военкомата. От ответа начальника четвертой части я просто опешил. Оказывается, военный комиссариат не ведет учета им же призванного рядового состава армии. Просто не ведет и все! А это же тысячи и тысячи людей!)

Я уверен, что Колька погиб. В войну из таких осужденных формировали штрафные роты. Солдаты штрафных рот почти все погибали, так как их посылали буквально на верную смерть.

Спустя некоторое время на работе от сердечного приступа умерла и Надя — Надежда Яковлевна. Сын ее остался доживать в психиатрической больнице.

Так печально окончилась история семьи Баркаловых.

Чтобы закончить повествование о судьбе моего первого настоящего друга детства, хочу рассказать еще об одной истории.

Роясь в семейном альбоме фотографий, я обнаружил две фотографии плохого качества. Фото было сделано в зимнюю пургу в нашем дворе. На одной фотографии запечатлен я на лыжах, а на второй Надя лет шести. Фотографии были сделаны Колькой тем самым деревянным фотоаппаратом. О любительских фотографиях в моем окружении тогда не было известно.

Если бы не эти два клочка бумаги, отпечатанные Колькой, можно сказать, между прочим, ради его интереса, во всем Мире ничего бы не осталось от этой семьи. Их как бы и не было.

Мораль. Дорогие! Оставляйте след на земле, хотя бы в виде бумажек.

Я на лыжах, 1936 г. Снимок сделан Колей Баркаловым в пургу деревянным фотоаппаратом изготовленным в 1910 г.

 

Взрослые двора, оставившие след в моей жизни

В нашем дворе было много взрослых, но оставили след в моей памяти лишь несколько человек.

Мама уже писала теплые слова о тете Нюсе, правильнее — Анне Никаноровне.

Что мне запомнилось об этой необычной, для нашего двора женщине? В мое время, тетя Нюся была статной, пожилой женщиной, старухой ее назвать было нельзя. Из всех жильцов двора она выделялась своей интеллигентностью и аристократизмом, так что даже я, маленький мальчик, понимал это. У нее было двое неженатых сыновей: Витя и Саша.

Мама, когда я был совсем маленький, иногда оставляла меня у нее. У тети Нюси обычно я сидел за обеденным столом и она со мной разговаривала. Ходить по комнате, обставленной незнакомой для меня мебелью, я не решался.

Как-то раз тетя Нюся показала мне висевшую на стене длинную прямую палку с перекладиной (это была рейсшина) и говорит: «Видишь, Фима, эту линейку. С ее помощью дядя Витя зарабатывает деньги. Учись! И ты тоже сможешь зарабатывать деньги не так тяжело, как твой папа и дядя Яша». Она словно была провидицей.

В крайней квартире нашего флигеля, слева от нас, жила семья женщины средних лет, которую звали Павловной. Мужа ее я не запомнил, но сына ее — Гаврика — запомнил. Семья была необычной для моего образа мышления тогда и поэтому она мне запомнилась. Павловна была боевой женщиной и вокруг нее вертелось много людей. У нее часто бывали гости. Но ее гости отличались от наших. Если мои родители к приходу гостей готовились — варили, пекли, убирали квартиру, то у Павловны все было наоборот. Гости приходили и брались за работу сами. Ходили по воду к колонке на Змиевской улице, пилили и кололи дрова, убирали квартиру. Часто они работали даже тогда, когда хозяйки не было дома. Я уже писал, что в один из таких дней гость Павловны перехватил грабителя нашей квартиры. Но потом, после трудов, хозяева вместе с гостями в беседке по-настоящему веселились и пели песни под гитару Гарика. Я им тогда очень завидовал.

У Павловны была дворовая волохатая собака рыжего цвета по кличке Пират. Я с Пиратом подружился. Рост у него был такой, что моя рука лежала горизонтально у на его спине. Часто Пират сопровождал меня до 12-й школы, и я был горд этим.

 

О детях переулка

Так как во дворе кроме Кольки других друзей у меня не было, то остальные были из переулка. В соседнем дворе жили мои сверстники Борис и Глеб. Были и другие ребята.

В первом доме переулка жила семья, у которых был сын-подросток Мишка. И вот однажды Мишка исчез. Весь переулок говорил об этом. Тогда было модно подростками убегать из дому, чтобы воевать в Испании против Франко. Вот и исчез Мишка, «чтобы землю крестьянам отдать», как пелось в то время в очень популярной песне Светлова «Гренада». Домой он не вернулся.

И еще об одном парне нашего переулка. Он был старше меня и кличка у него была Пиво. Как-то я пошел в школу на праздник 1 мая. Папа купил мне красивый значок к этому празднику, который я прикрепил к пиджаку. По дороге меня нагнал Пиво и так дружески меня обнял, что у «меня в зобу дыханье сперло». Я был счастлив! Сам Пиво со мной в обнимку. Позже я обнаружил, что значок с пиджачка исчез. Вот таким было «дружеское» объятие Пива.

С остальными ребятами переулка я игрался.

 

Немного о себе

В детстве я себя помню худым веснушчатым мальчишкой, с ярко желтыми кучерявыми волосами. Не помню, чтобы сверстники меня дразнили рыжим, но я внутренне стеснялся своей рыжины. Я отличался своим внешним видом от всех остальных, а это было не принято. Все должны были быть похожими друг на друга, включая стрижку волос.

Скажите мне, пожалуйста, какого обычного еврейского мальчика родители не учили играть на скрипке?

Это поветрие не обошло и меня. При всей своей бедности, родители купили мне детскую скрипку и договорились с учителем. Учитель оказался высоким стариком (старше моих родителей) с неприятным для меня характером. Я его сильно невзлюбил. Именно он и отбил у меня охоту учиться играть на скрипке. Из того что вы прочли раньше, вы, наверное, обратили внимание, что родители меня любили, даже можно сказать лелеяли. Мама иногда била меня, но по заслугам. Била она меня шутя и даже со смехом. Она вообще говорила соседям, что бить по попе она меня не может, потому что попа настолько костлявая, что после битья у нее самой болит рука. Поэтому она била меня мягкой ручкой веника из проса. Что это было за битье? Просто поглаживание.

А вот учитель музыки больно бил меня по рукам смычком от скрипки, чем еще больше отбивал у меня охоту учиться играть на скрипке. Если бы не он, я может быть чему-то и научился бы. Я, несомненно, не был бы хорошим скрипачом, но в жизни мне игра на скрипке могла бы пригодиться. В войну, в военном училище, всех, умевших на чем-либо играть, отбирали в музыкальный взвод. Попади я в этот взвод, жил бы в приличных условиях и всю войну отсидел бы в Намангане. И, в конце концов, был бы, как и многие другие, участником Великой Отечественной войны.

Но, честно говоря, сейчас я обо всем этом не жалею. Я выполнил свой долг и не отсиделся в тылу.

Итак. Родители потратились. Для них это было существенным, а я не научился играть. Интересно то, что эту детскую скрипку родители везли в эвакуацию. Зачем? Может быть для Лени.

Чем еще я занимался самостоятельно, кроме игр с мальчишками?

По вечерам мастерил модели самолетов и даже ледокола «Иосиф Сталин» по журнальным рисункам. Единственным клеем для дерева тогда был столярный клей. Это были твердые коричневые пластины, наподобие шоколадных. Перед употреблением откалывался молотком кусок. Этот кусок дробился на более мелкие, лучше под тряпкой, чтобы мелкие куски не разлетались, и, совместно с небольшим количеством воды, нагревался до жидкого состояния. Клеить им было не удобно, так как он быстро застывал и его снова надо было разогревать. Зимой это было просто, так как по вечерам всегда топилась плита. Летом надо было разжигать примус или керогаз. Здесь я хочу отдать должное родителям. Мастерил я на единственном в комнате столе и, несомненно, мешал им, но я не помню ни одного проявления их неудовольствия.

За всю жизнь у меня был один-единственный велосипед, но трехколесный, на котором ни я, ни мои друзья, кататься не могли. Несмотря на то, что он был трехколесным, он под нами опрокидывался. Копка, наш взрослый сосед, сказал что у него была сломана втулка переднего колеса. Когда я написал, что у меня за всю жизнь был всего один велосипед, я был неточен. Уже после выхода на пенсию Лена с Борей выполнили мою застарелую мечту и подарили мне на именины замечательный велосипед. Однако, в этом возрасте я уже не смог научиться на нем ездить. А может это следствие ранения и того, что у меня нарушена вестибулярная функция.

Пытался разводить кроликов. У меня их была пара белого цвета с серыми пятнами. Держал я их в сарае без клетки. В качестве корма для них ходил рвать траву на Павлову дачу. Однажды утром пришел, а они валяются растерзанные. Мне было их очень жаль, до слез. Взрослые говорили, что это сделал хорек. Больше у меня кроликов не было. Держал я в большой банке с водой тритонов, но тоже безуспешно.

Вот так протекало мое ранее детство. Мне кажется — совсем неплохо.

 

Постышев

Глава эта странная даже для меня. Чтобы написать ее, я предварительно посмотрел в справочник, чтобы удостовериться до какого года Харьков был столицей Украины. Оказывается до 1934 года. Значит мне тогда было 9 лет. 9 лет и политика. Так дети были тогда политизированы.

Я ничего не знал об устройстве власти в стране, но знал, что главным в городе, а значит и в республике, был человек по имени Павел Петрович Постышев. В народе его звали «три П».

Чем же он запомнился ребенку?

По его инициативе в Харькове, тогда еще столице Украины, был создан первый в стране Дворец Пионеров. Причем он размещался действительно во дворце. В этом красивом здании в центре города до революции было дворянское собрание. Я этот дворец посещал, как член железнодорожного кружка. Этот кружек готовил персонал для будущей детской железной дороги, зачинателем которой, как говорили, тоже был «три П». Когда я, житель трущоб городской окраины, попал впервые в это здание, я просто «обалдел» (другого слова я не могу подобрать). Зимний сад высотой в два этажа со стеклянной крышей, живыми деревьями с бассейном, в котором плавали рыбы, произвел на меня неизгладимое впечатление.

В моем представлении после Октябрьской революции в народе — русском, украинском или еврейском — религиозность резко упала. В бога верили только пожилые люди. И вот «три П» решил воссоздать празднование Нового Года с нерелигиозной украшенной елкой. Это мероприятие подхватило все население вне зависимости от религии. В Союзе, во главе которого стояла атеистическая партия, празднование Нового Года с украшенной елкой, включая и главную елку в Кремле, стало впоследствии проводиться повсеместно, в том числе и в нашей семье. Кроме нас — детей, украшение елки нравилось и маме.

По отношению к «три П» запомнилась и такая легенда. Он зашел в окраинный магазинчик с одним продавцом. И попросил взвесить килограмм макарон. Продавец взвесил, но сказал, что у него нет бумаги для кулька. Тогда «три П» снял соломенную шляпу и продавец высыпал макароны в нее. С этой шляпой он явился в продовольственное управление и устроил там разнос. Бумага в магазинах появилась на завтра и тут же исчезла.

Вот этого прекрасного организатора в 1939 году арестовали, вменили ему в вину вредительство и расстреляли. Вот так!

 

Об исчезнувших играх моего детства

Прошло всего лишь каких-то семьдесят лет со времен моего детства. Я смотрю на игры современных детей и поражаюсь тому, что наши игры исчезли, как здесь в Америке, так и в Израиле. А жаль! Это были не фабричные, запрограммированные и не изготовленные взрослыми игры, а настоящие детские игры, которые, в основном, как бы создавались самими детьми. Большей частью, если так можно выразиться, инвентарь этих игр был самодельным. Он изготавливался самими детьми, при минимальном участии взрослых.

Вот мне и захотелось воссоздать наши исчезнувшие детские игры.

Детство мое прошло во дворах на Павловском переулке и на Змиевской улице Харькова. Разница только была в том, что в частных домах переулка детей было мало и поэтому большинство игр мы проводили в переулке. А на Змиевской улице детей во дворе было много и, поэтому, играли во дворе. Друзей, вернее товарищей по играм, было много, но другом с большой буквы был только Колька с Павловского переулка. Наша дружба продолжалась до самой эвакуации.

Когда мне было лет, примерно, от 6 до 10, одной из моих самых любимых игр, была игра, которая у нас называлась «Колесико». Она требовала колеса, а лучше обода колеса, размером примерно 20 см и проволочного стержня по росту играющего. Стержень с нижней стороны имел плоский крючок для обхвата обода колеса, а с верхней был загнут для рукоятки. Играющий приставлял крючок стержня к колесу и толкал его. Для того, чтобы колесо не опрокидывалось, необходимо было бежать, и, чем быстрее, тем колесо было более устойчивым. Одной из целей игры было, чтобы колесо как можно дольше не опрокидывалось. Бегали мы по тротуарам. Тротуары в переулке были земляными, что было не очень удобным, поэтому мы стремились выбегать на близлежащую Змиевскую улицу, где тротуары были вымощенными. Играться можно было индивидуально, но лучше с друзьями. Запомнилось мне колесо, которое, как сейчас я понимаю, было узким отрезком трубы, с плохо отшлифованными краями. До сих пор мне припоминается то удовольствие, которое я испытывал от режущего звука, издаваемого колесом от трения при резких поворотах крючка о плохо отшлифованные края колеса. Мы бегали без устали много часов. Вот вам и бег, не как вид спорта, но ради удовольствия. Для осуществления этой игры требовалась помощь взрослых или старших ребят. Нужно было приобрести колесо и толстую проволоку, а также придать проволоке нужную форму. Кстати, часто эти составляющие игры мы добывали и сами, например, путем обмена.

Нравилась мне и другая игра, которая называлась «игрой в цурки». Играли вдвоем. Для игры в цурки нужна была палка, лучше круглая, и сама цурка. Цурка представляла собой отрезок палки длиной примерно сантиметров 15 с несколько заостренными концами с обоих сторон. Для этой игры нужна была значительная территория (нашего двора хватало).

На земле вычерчивался квадрат со стороной примерно в два раза больше длины цурки. В игре участвовали подающий и принимающий. Подающий устанавливал цурку в квадрат и ударял по ее заостренному концу палкой. Цурка подпрыгивала и подающий бил по ней на лету так, чтобы она полетела как можно дальше. Принимающий должен был поднять цурку с земли и пытаться забросить ее в квадрат. Когда цурка подлетала к квадрату, подающий пытался палкой на лету эту цурку перехватить и отбить ее, как можно дальше. Если цурка, брошенная принимающим, в квадрат не попадала, то с этого места подающий отбивал цурку дальше от квадрата. Игра заканчивалась, когда цурка оказывалась в квадрате. В игре были разные варианты. Например, если принимающий ловил цурку на лету, то считалось, что он игру выиграл. Если для предыдущей игры требовалась помощь взрослых, то здесь все делалось самими ребятами. Если хотите, это было что-то наподобие бейсбола.

Распространен у нас был, в особенности в Павловском переулке, запуск воздушных змеев и «монахов». И сейчас дети, а больше взрослые с детьми, запускают воздушных змеев. Но это пародия на наших змеев. Все составляющие этих змеев — это изделия фабричного изготовления. То есть у ребят не возникают никакие проблемы с их изготовлением, нет никакой инициативы, нет фантазии и нет радости, когда у тебя появился змей, сделанный собственными руками. Мы же все делали сами, а это было непросто и интересно. Начну с воздушного змея. Бумагу для змея мы брали из разворота школьной тетради, хотя нужен был лист побольше, но где было его взять. Затем, для закрепления листа, нужна была дранка. Нам ее можно было добыть, только отодрав верхний слой фанеры. Но фанера была дефицитной и мы тайком портили нужные в хозяйстве листы. Нужен был клей для приклеивания дранок к бумаге. Тогда для таких целей годился клей под названием «Гумиарабик». Но такого клея у меня не было. Мне приходилось делать клей самому. Делался он путем разбавления небольшого количества муки в воде. Этот клей почему-то назывался «поп». Заготовленные заранее по размеру листа змея две дранки приклеивали к листу бумаги крест накрест по диагонали. Затем приклеивали дранки по периметру бумаги. Таким образом получалась жесткая конструкция. Дранки по периметру должны были немного выступать за пределы бумаги. За перекрещенные по углам дранки крепилась петля для хвоста. Особо сложным было изготовление хвоста для змея. В те времена хвост делался из тканевых полос. Но где взять ткань? Для этого мы использовали тряпки, то есть использованную ткань. Куски нарванных полос мы связывали узлами в длинную ленту в несколько метров, она и являлась будущим хвостом. Этот хвост мы прикрепляли к петле на змее. Хвоста для устойчивого полета данного змея должен был иметь вполне определенную длину. Она зависела от самого змея, от веса тряпок, из которого был сделан хвост и, думаю, даже от погоды. Для определения длины хвоста нужно было обладать мастерством и интуицией. Если хвост оказывался слишком длинным, змей не мог оторваться от земли. Еще хуже было, если хвост оказывался коротким. Тут жди беды. Змей отрывался от земли и тут же делал стремительный виток вниз — это называлось козырянием — и с силой ударялся о землю. Вся твоя работа пропадала, так как змей ломался полностью или требовал существенного ремонта. Трудности были еще и с приобретением ниток, к которым привязывался змей. Для этого годились только толстые нитки под номером десять. В этом плане мне, по сравнению с другими ребятами, было легче. Моя бабушка работала в галантерейном киоске, то есть при нитках. Ниток надо было много, потому что они пропадали при большинстве неудавшихся запусков. Это тогда, когда змеи повисали на электрических проводах, на деревьях, когда они обрывались и улетали. До запуска нитки надо было еще мастерски перемотать с катушки на палочку. Такую перемотку надо было делать обязательно. При запуске змея нитка должна была свободно разматываться и сматываться, чтобы время от времени поддергивать змея для его устойчивого полета, что невозможно делать с катушкой. Правильно наматывать нитку на палочку тоже надо было уметь. Нитки должны были плотно укладываться друг на друга. Витки наматывались крест накрест, причем при намотке палочку надо было постоянно слегка проворачивать, чтобы навив был равномерным.

Теперь, когда змей сделан, его надо было запустить. Для этого нужно было большое, очень большое пространство, свободное от строений и деревьев. Места лучше чем наш переулок и не придумаешь. Это была большая дорога, по которой изредка проезжали подводы.

Запуск осуществлялся так. Один из нас держал змея вертикально, а запускающий отходил на небольшое расстояние и начинал быстро бежать по переулку. Если хвост был подобран правильно, то змей, к нашему ликованию, взмывал вверх.

Почему-то, мысленно возвращаясь к этому времени, я запомнил один особенно удачный запуск. Я вижу себя со стороны. В переулке стоит веснушчатый, с золотыми сильно кучерявыми волосами мальчишка лет восьми и держит нитку парящего в безоблачном небе змея. Это был змей с наредкость удачным размером хвоста. Змей парит и наибольшее удовольствие я получал от хвоста, извивающегося в воздухе. Прямо настоящий змей!

Делали мы и упрощенные летательные аппараты — «монахов». Делали их из тетрадного листа. Это была своего рода не замкнутая конусообразная коробочка и к ней привязывали хвост. Делать его было просто, но и у довольствие от его запуска было значительно меньше, чем от змея.

Было у нас и приспособление для снятия повисшего на проводах змея. К веревке длинной примерно метра полтора с двух сторон привязывались небольшие кусочки кирпича. Это приспособление бросалось на повисшего на проводах змея. При броске связка разворачивалась и, если бросок был удачным, она обхватывала зависшего змея. Под тяжестью камней запутавшийся змей падал на землю, к нашей большой радости. Это была непростая задача и тоже требовалось мастерство. Обычно, бросков было множество и только после одного удачного, змей, захваченный связкой, падал на землю. Но большей частью попытки спасения змеев были неудачными. К концу лета на электрических проводах переулка оставались висеть десятки запутавшихся змеев и связки камней.

Играли мы также в игру которая называлась «Жмурки». Собиралась группа ребят. Один из играющих отворачивался, прислоняясь к стене лицом, а остальные прятались. Задача зажмурившегося найти одного из спрятавшихся игроков. Когда ведущий отходил далеко от места, где он жмурился, прятавшиеся должны были быстренько выскочить и коснуться рукой того места, где ведущий жмурился. Если, жмурившийся перехватывал бегущего, то последний проигрывал. Проигравший сам становился ведущим и шел «жмуриться».

Была игра в «квачика». В группе ребят один из играющих должен был нагнать кого-то из убегающих и прикоснуться. Тот, кого нагнали проигрывал, становился «квачиком» и в свою очередь уже должен был бегать за другими.

Была еще одна групповая игра, название которой я забыл. Одному из игроков завязывали глаза. Игрок с завязанными глазами должен был найти кого-нибудь из убегающих.

Была еще игра в «классы». На земле мелом вычерчивалась сложная фигура, состоящая из десятка и более смежных квадратов. На землю бросалась, например, метлахская плиточка и играющий, подпрыгивая на одной ноге, должен был эту плиточку переталкивать от первого квадрата до последнего. Эту игру не любили родители, так как в ней портилась обувь от ударов о плиточку.

Очень распространена была, в особенности среди девочек, игра в «скакалки». Девочки брали в руки небольшую веревку и начинали вращать ее через себя. Когда веревка приближалась к земле, играющая должна была ее перепрыгнуть. Таких прыжков у некоторых было много сотен, причем эти перепрыгивания делались с большими выкрутасами. Этой игрой увлекалась еще моя мама, что она описала это в первой части этих воспоминаний.

Среди девочек широко распространена была игра в кремушки. Для игры необходимо было пять небольших камешков легко зажимаемых в кулаке. Это были либо небольшие кусочки кирпича, которые шлифовали о другой кирпич, либо небольшая галька. Основной вариант групповой игры осуществлялся на чем-то твердом. Это был стол, скамья, деревянное крыльцо. Игра проводилась так. Камушки рассыпались по поверхности. Играющий устанавливал левую руку так, как будто ей измеряется расстояние в вершках. Образуются своеобразные «ворота». Затем играющий подбрасывает камушек, и пока он находится в воздухе, играющий пытается забросить той же правой рукой один из камушков в «ворота». Это делается быстро, чтобы успеть словить падающий камушек. Выигрывает тот, кто больше всего протолкнет камушков через «ворота». Не пойманный на лету камушек считался проигрышем. В эту игру можно было играть и в одиночку, подбрасывая и ловя один или несколько камушков.

В «ножичка», в основном, играли мальчишки. На земле вычерчивался круг. Его делили на две равные части. Затем один из играющих брал ножик за острие и быстрым опрокидывающим движением вонзал его в землю на территории противника. Затем вдоль плоскости ножа проводилась линия, отрезающая часть территории противника. Игру проигрывал тот, кто уже не смог стать на свою территорию даже одной ногой.

Когда мы подросли до 10—11 лет, мы играли уже на деньги, правда небольшие. Припоминается два варианта игры на деньги.

Первый назывался «слепа». Для этой игры нужно было несколько человек. Предварительно договаривались, сколько ставить играющему на «кон». Обычно это были небольшие медные монетки. Но, припоминаю, что были монеты достоинством и в десять копеек, так как они были «серебряными», то есть из белого металла. На земле вычерчивалась прямая линия. Игроки отходили от нее на договоренное расстояние. Затем по очереди бросали свою «биту» так, чтобы она упала как можно ближе к черте. В этой игре был важен вес «биты» — тяжелой монеты. Чем бита была тяжелее, тем она лучше подчинялась игроку. Из действующих монет, самой тяжелой была желтая медная монета достоинством в пять копеек — «пятак». Были у нас счастливчики, у которых были более тяжелые царские монеты. Особо ценились «катеринки». Это была монета из красной меди, на которой был выгравирован профиль дородной женщины с пышными волосами и с надписью «Екатерина вторая». После того, как все игроки побросали свои монеты, устанавливалась очередность каждого участника в игре, в зависимости от того на каком расстоянии от черты упала та или другая монета. Первым был тот, чья монета была ближе к черте, но по ту сторону. Надо отметить, что обе стороны монеты имели названия. Сторона с гербом называлась «орлом», а противоположная сторона называлась «решкой». Это потому, что эти стороны назывались так до революции, когда гербом страны был двуглавый орел. Затем монеты укладывались в столбик по убыванию диаметра орлом кверху. Игра начиналась с того, что первый игрок своей монетой бил по столбику. Все перевернувшиеся монеты с «орла» на «решку» он забирал себе. Он переставал бить по монетам, когда ударенная им монета не переворачивалась. Затем наступала очередь следующего и так далее.

Название второго варианта игры я не могу вспомнить. Для этой игры нужна была кирпичная стена. Игроки по очереди ребром монеты били по стене, так чтобы монета отскакивала. Задачей последующих игроков было так ударить монетой, чтобы она как можно ближе упала к уже лежащей на земле монете. Если монета падала на расстоянии достаточном, чтобы игрок мог достать обе монеты раздвинутыми большим и средним пальцами одной руки, то игрок забирал себе чужую монету.

У некоторых читателей может возникнуть вопрос, почему я не описал распространенную в Европе среди мальчиков игру в футбол. Но мы в него практически не играли. Родители в моем окружении не в состоянии были купить надувной мяч, не говоря уже о тяжелом футбольном. Да! Иногда мы играли в футбол. Но, что это была за игра? Наш мяч делался из набитого дамского чулка. Это была пародия на футбол, да еще мы ведь все лето ходили босиком и удар по такой тяжелой тряпке был ничтожным. Так что в детстве мы практически не играли в футбол. Уже в юности я ходил играть в футбол на стадион «Дворца пионеров».

Зимой мы катались на коньках и лыжах. В раннем детстве у меня были коньки, которые назывались «Снегурочки». У них был механизм с зажимами, которые прикручивались к рантам обычных ботинок на время катания. Механизм был ненадежным и приходилось укреплять его веревками. Когда я подрос, родителям пришлось раскошелиться и купить мне коньки для льда, которые у нас назывались «гаги». С этими коньками я ходил уже на стадион «Металлист», который был недалеко от нас. Там на зиму заливали для катания футбольное поле. Таким образом катание на коньках было затруднено. Не всегда удавалось вырваться на каток, зимняя погода в Харькове неустойчива, лед на катке таял и его не сразу заливали.

Лучше обстояло дело с катанием на лыжах. Когда я был совсем маленький, я катался в нашем большом дворе. Когда я подрос, мы большой компанией уходили кататься на Павлову дачу. Кстати, на этом поле было два пруда, на которых мы тоже иногда катались на коньках. Но это катание было опасным из-за ненадежности замерзшего льда.

Подумать только, что запоминается! 1 декабря 1934 года мы с мальчишками катались на одном из прудов. И вот по уличному радио мясокомбината, который размещался невдалеке от прудов, передали сообщение о том, что враг народа убил Кирова (один из руководителей партии). Дату убийства проверил через Google. Все совпадает.

Дорогой мой молодой читатель. Можете ли вы себе представить жизнь детей без телевизора и компьютера? Думаю, что это трудно. Но и тогда, уверяю вас, дети не скучали дома.

Когда я был совсем маленьким, в зимние вечера мне нравилось сидеть перед дверцей топящейся печки. Во-первых, было тепло. Я вырезал из бумаги всякие фигурки, а больше всего гусей и просовывал их в щель дверцы, где они сгорали.

В доме всегда были игральные карты. Играли так. Часть карт раскладывали на столе. Из оставшихся карт строили «карточный домик». Затем по очереди вытаскивали разложенные под домиком карты. Проигрывал тот, у которого, после вытянутой им карты, домик разрушался.

Пока я был совсем маленький и еще не увлекся чтением, на что впоследствии уходили все вечера, главной моей игрой было строительство всевозможных зданий из косточек домино. Мне это очень нравилось. Теперь я думаю, что автор блочного строительства сооружений, тоже наверное вынес эту идею из своего детского увлчения косточками домино.

Была у нас еще одна игра, которой мы увлекались. Называлась она «игрой в карамельки». В этой игре главным компонентом были обертки конфет. В то время самыми распространенными конфетами были карамели, типа «раковая шейка», поэтому так и назвалась игра. Правда, были и конфеты шоколадные, но в нашей среде это было редкостью. Обертки этих конфет были на лучшей бумаге и красивее. Они у нас ценились и часто за одну красивую обертку давали по несколько обычных оберток. Из оберток делали небольшие конверты. Этими конвертиками мы и играли. У каждого из нас был набор этих конвертиков, которые мы держали в металлических коробочках, обычно из под леденцов. Как мы играли? На верхнюю часть ладони укладывали конвертик и ударяли пальцами этой же руки о край стола. При этом конвертик отлетал на стол. Выигрывал тот, чей конвертик накрывал уже лежащий. Он же и забирал себе оба конвертика.

Была еще распространена игра на двоих, которая называлась «кроватка». Из веревки делалась довольно большая петля, которая растягивалась на руках одного из игроков. Второй игрок переплетал петлю таким образом, чтобы можно было ее снять с рук первого игрока. Затем такую же процедуру проделывал первый игрок. Это петляние происходило до тех пор, пока ничего с петлей уже сделать было нельзя.

Надо еще отметить, что у меня была редкая для тех времен покупная игра, которая называлась «Конструктор». Такие игры и сейчас продаются. Это набор перфорированных алюминиевых реек, колесиков, шайб, гаек и винтов, из которых можно было собрать всевозможные машинки и устройства. К игре прикладывалась инструкция с рисунками для работы с деталями.

Дорогой молодой читатель!

Как видите, я без труда насчитал более двадцати детских игр, которые украшали наше детство, без покупных игр, телевизора, компьютера и многого другого.

 

Школьные годы

Описываемые события относятся к 1932 году. В русскоязычном Харькове было очень много как русских, так и украинских школ. В то время для моих родителей, очевидно, было безразлично на каком языке я буду учиться. Несмотря на то, что я совсем недавно научился говорить по-русски, в анкете для поступающих в школу, мама записала меня, как грамотный (по-украински — «пысьмэнный»). В соответствии с анкетными данными комплектовались классы. Теперь я думаю, что мама поступила правильно. Она записала меня, как теперь говорят, в продвинутую группу с более подготовленными учениками. Но во что это вылилось вы узнаете чуть позже.

12-я образцовая школа им. Тараса Григорьевича Шевченко находилась в конце нашего переулка. Трехэтажное здание школы из красного кирпича с огромными окнами под черепичной крышей возвышалось, как настоящий дворец, над окружающими одноэтажными строениями.

Школа была построена на тогдашней Харьковской окраине сразу после Октябрьской Революции 1917 года с большим размахом и вкусом. Тогда еще Советская власть беспокоилась о своем народе.

Для меня, жителя лачуги, само нахождение в этой школе было праздником. Коридоры были широкими с большими окнами на всю длину. Запомнилось, что полы в классах были деревянными, а в коридорах паркетными. Почему запомнилось? Назначение паркета мне было непонятным. Зачем нужно было хорошие доски дробить на маленькие?

На третьем этаже был превосходный зал со снарядами для занятий физкультурой. В праздники он превращался в настоящий театральный зал со сценой и даже со стационарным занавесом из какого-то тяжелого материала зеленого цвета. В подвале стояло несколько больших машин. Кто-то из учителей сказал, что это резервная электростанция на тот случай, если не будет электричества. Однако в жизни было не так. Очень часто электричество исчезало, но наша электростанция никогда не включалась.

Нелишне описать директора школы. Несмотря на то, что здание школы было большим, кабинет директора размещался прямо у парадного входа в школу. Помнится перед началом занятий директор всегда стоял у входа и разбушевавшиеся мальчишки тут же теряли свой пыл. Трудно себе представить, что прошло более семидесяти лет, а я помню внешность и фамилию директора. Звали директора (напомню, что школа была украинской) Мыкола Костовыч Тесленко. Было у него, как и у многих учителей, прозвище — Мыконтес, своего рода аббревиатура. Мне тогда было не более 7 лет, но я помню его красивую, стройную фигуру с седеющей аккуратной шевелюрой.

Временами он заходил в класс во время занятий, мы дружно вставали и он здоровался с нами. Он осматривал классную комнату и мне запомнился случай, когда он вынул из кармана белоснежный носовой платок и провел им по крышке шкафа. В нашей школе, в отличие от других школ, в шкафу стояли коробки для чернильниц-непроливаек. Что это за такие чернильницы? Это были невысокие стеклянные баночки, края которых были загнуты вовнутрь в виде усеченного конуса без вершины. В это отверстие опускалось перо для набора чернил, — тогда это называлось «макать». Конструкция чернильницы была такой, что, благодаря конусу, даже из лежащей на боку чернильницы чернила не вытекали. В то время, как в других школах ученики носили чернильницы с собой в специальных мешочках, в нашей школе чернильницы хранились в шкафу на весь класс. Писали мы тонкими, толщиной с карандаш, ручками с наиболее распространенными металлическими перьями под номером 86 коричневого цвета. Чтобы перья не ломались, ручки носили в школьных пеналах.

На каждом этаже у лестниц всегда сидели уборщицы. Мы их боялись и по лестнице не бежали сломя голову.

Исчезновение Мыконтеса произошло, мне кажется, когда я учился во втором классе и был еще совсем ребенок. И все же я запомнил разговоры учителей, что Мыконтеса арестовали, как украинского националиста. Уже в то время преследование инакомыслящих набирало силу. Теперь я предполагаю что случилось с Мыконтесом. Он, по всей вероятности, был рафинированным дореволюционным украинским интеллигентом. Он, как и многие другие, поверил декларациям большевиков, что «все для народа и во имя народа». Вот он, очевидно, и решил создать школу в соответствии со своими идеалами. Ему тут же «дали по рукам».

«Правление» новой директрисы коренным образом отличалось от директорства Мыконтеса. Она тут же закрыла парадный вход для школьников и мы заходили в школу через мрачный черный ход. С ее приходом чинность в школе исчезла. На перерывах мы мотались по всем этажам и, точно помню, исчезли уборщицы, которые при Мыконтесе сидели на этажах.

Запомнилась «детская трагедия», которая произошла со мной во втором классе. У нас дома, как и у большинства людей, висела черная тарелка репродуктора, то есть громкоговорителя радио. И вот из этой тарелки я узнал, что вышла в свет книга Николая Островского «Как закалялась сталь». Репродуктор вещал, что каждый советский человек, а я тогда таковым уже себя считал, должен прочесть эту книгу о молодых революционерах. И вот эту книгу принесла тетя Лиза домой. Так как она уходила на завод «Серп и Молот», где она работала, очень рано, а приходила поздно, я решил прочесть ее, пока она находилась на работе. Взял эту книгу в школу и стал читать ее на уроке под партой. Естественно, учительница меня разоблачила и забрала книгу. Я был в отчаянии. Пришлось рассказать маме, чтобы она эту книгу вызволила. (Читатель! Прошло более 75 лет. Точное время описываемых событий казалось бы невозможно установить. Однако, с этим временем совпадает конкретное событие, дата которого точно известна. Это происходило в 12-й школе, когда я учился во 2-м классе. А третий класс я учился в 90-й школе. Следовательно, уже во 2-м классе я читал серьезные книги).

Теперь я вспоминаю, что в нашей большой семье меня любили и не помню, чтобы меня наказывали, в том числе и за этот проступок. А тогда наша большая семья состояла из папы, мамы, брата Лени, бабушки, тети Лизы и дяди Абрама.

В связи с переполнением школы учащимися (так сказали родителям) наш 3-й продвинутый класс перевели в школу №90, которая представляла собой прямую противоположность школе №12. До революции в этом помещении находился монастырь. О занятиях в этой школе мне практически ничего не запомнилось.

Но в детской памяти запечатлелось другое. Перед зданием школы была большая песчаная площадь. И вот мы, школьники, в перерывах между уроками наблюдали за учениями красноармейцев (солдат), которые проводились на этой площади. В землю на расстоянии пару десятков метров друг от друга были врыты столбы высотой примерно полтора метра. На вершинах этих столбов закреплялись обычные деревянные прутья. Красноармеец шел или бежал вдоль этих столбов с обнаженной шашкой. Поравнявшись со столбом, красноармеец взмахивал шашкой и должен был срубить этот прут. Не всем это удавалось. А нам было интересно.

Кажется в 4-м классе я записался в кружек городского Дворца пионеров.

Несмотря на то, что у меня было много друзей, во Дворец записался я один, даже Коле Баркалову родители не разрешили. Выходит, что уже лет в одиннадцать у меня была полная свобода действий.

Коротко расскажу об этом Дворце по памяти и кое-что из литературы.

Это было очень красивое белоснежное двухэтажное здание с колоннами у главного входа. Стояло оно в самом центре Харькова на площади Тевелева (большевика, расстрелянного немцами в 1918 году при оккупации Харькова). До революции в этом здании находилось Дворянское собрание, а после революции правительство Украины. С переездом правительства в Киев это здание превратили во Дворец пионеров. До этого таких «дворцов» в стране не было.

И вот мое первое впечатление о Дворце пионеров. Я вхожу вовнутрь здания с высоченным потолком. Уже одно это меня, 10-летнего мальчика, жившего в лачуге, впечатляет. Из фойе (я этого слова тогда не знал) — широкий вход в Зимний сад. Я за всю последующую жизнь не был в таком саду. Что меня потрясло, так это бассейн внутри здания, в котором плавали большие рыбины, — может быть килограммовые. Подумать только — бассейн внутри здания! Я и представить себе не мог, что такое возможно. А потом я поднял голову и увидел вместо потолка стеклянный купол. Для меня было невероятным, чтобы потолок был стеклянным. По бокам помещения росли самые настоящие деревья. Слева от входа во Дворец был большой кинозал. Следует отметить, что вход в Дворец был совершенно свободный. Моя будущая жена Лиля, не учась ни в каком кружке, запросто заходила туда.

Из всех, предложенных мне на выбор секций, я выбрал кружок «Юных железнодорожников». Дело в том, что тогда в Харькове строилась первая в стране детская железная дорога. Наш кружок подготавливал будущий ее эксплуатационный персонал. Мы изучали все вопросы, касающиеся работы железнодорожного транспорта. Странно, я практически ничего не помню об учебе в школе того времени, однако я запомнил многое, чему нас учили в этом кружке.

Приведу пару примеров. Изучали мы, например, каким образом машинист паровоза получал разрешение дежурного станции проследовать дальше до следующей станции. Теперь это архаика, а тогда это было обязательным условием движения поездов. При подъезде к железнодорожной станции машинист сбавлял скорость и высовывал наружу проволочное, примерно полуметровое, кольцо с закрепленным на нем жезлом. Это кольцо ожидавший его дежурный заменял на другое кольцо с новым жезлом. Этот жезл разрешал машинисту следовать до следующей станции и быть уверенным, что на перегоне нет никакого другого состава. Интересна сама блокировка жезлов, исключающая ошибку дежурного. Последующий жезл нельзя было вынуть из гнезда, если предыдущий не был вставлен на место.

У нас были настоящие экзамены. Мне запомнился вопрос, на который я не смог ответить. Вопрос: «Как цепляется паровоз-толкач к вагону». Я ответить не смог. А ответ простой. Так как этот паровоз просто толкает впереди находящийся вагон, то никакой сцепки не требуется.

Летом весь наш кружок участвовал в строительстве объектов будущей дороги. До войны эту дорогу так и не достроили. А спустя некоторое время после войны она уже работала и мы с детьми пользовались ею.

У читателя возможно возникнет вопрос, как маленький мальчик может запомнить конкретные даты своего детства? А вот и ответ. Как-то, выходя после занятий кружка, а это было вечером, я обратил внимание на большую группу людей, собравшихся у уличного репродуктора. Репродуктор вещал о принятии сталинской конституции. Теперь, когда я пишу эти строки, я заглянул в энциклопедию и узнал, что это был 1936 год. На высоких зданиях и столбах оживленных перекрестков были установлены репродукторы, передававшие правительственные сообщения и музыку.

В 90-й школе я проучился 3-й и 4-й классы.

Спустя два года, наш злополучный «продвинутый класс», перевели в школу №74. До этой школы уже надо было ехать трамваем остановок семь.

Что запомнилось об этой школе? Само здание. До школы это был, очевидно, жилой дом в четыре или пять этажей. Довольно мрачное здание из темно-красного кирпича. Классы размещались по этажам. Наш 5-й класс учился во вторую смену.

Из новых дисциплин был немецкий язык. Учиться немецкому языку мне было легко, так как он мне во многом напоминал идиш, которым я хорошо владел. И еще я запомнил занятия по музыке.

Сейчас, когда я пишу эти строки, я время от времени включаю музыкальный проигрыватель. И вот что удивительно. Из проигрывателя звучит мелодия моего детства. Где-то в пятом классе у нас был детский оркестр, который назывался «Шумовым оркестром», очевидно, по набору инструментов. Учительницу по музыке я не запомнил, но она, узнав, что я дома учусь играть на скрипке (правда неудачно), определила меня играть на ксилофоне. И, представляете, мы — малыши в шумовом оркестре — играли что бы вы думали? «Музыкальный момент в Fа-minor» Франца Шуберта. Естественно, я тогда не знал что мы играем, но теперь он снова прозвучал из проигрывателя, спустя более чем 70 лет. Теперь я думаю, что наша преподавательница по музыке, как и многие другие учителя, была настоящим подвижником.

В зале школы запомнился установленный макет Дворца Советов, который в то время строился в Москве. Этот макет, под руководством учителя труда, соорудили два наших старшеклассника Беловол и Шлиозберг (надо же было запомнить!).

Запомнился мне один из соучеников нашего класса, который впоследствии стал моим лучшим другом. Запомнился он вот почему. Для меня получить тройку или даже двойку по уроку было обыденным делом, и я нисколько не переживал из-за этого. Этот же мальчик, фамилии я его тогда не знал, получив даже тройку плакал, что было для меня как-то странно. Вот почему я его и запомнил. В те времена знания учеников определялись баллами от единицы до пяти. Самым плохим баллом была единица, а самым лучшим была пятерка. А после войны, встретив в институте отставника офицера, я тут же вспомнил откуда я его знаю.

Мои школьные проказы, которые классная руководительница старательно отмечала в дневнике, мою маму не сильно расстраивали. Я теперь думаю, что маме это, в отличие от папы, нравилось. Она, очевидно, не хотела чтобы я рос маменькиным сынком. Почему я так думаю? Уже на много лет позже мама в разговоре со знакомыми, я бы сейчас сказал с удовольствием, рассказывала о моих детских шалостях. Особенно ей нравилась такая запись в дневнике, отраженная и в ее мемуарах выше: «Стрыбав через паркан. Затрыман милиционэром». По русски: «Прыгал через забор. Задержан милиционером». В чем дело? Недалеко от школы был стадион, который назывался «Балабановка». Там часто проводились футбольные матчи. Естественно, мне хотелось их посмотреть. Вот почему я и перелазил через забор. И однажды попался милиционеру, который привел меня в школу.

На поездку в школу родители ежедневно давали мне 6 копеек, так как проезд в одну сторону стоил 3 копейки. Для нас мальчишек покупать билет было зазорно. А сэкономленные деньги я тратил на покупку сладостей и игры на деньги, которые я описал раньше.

С поездкой в школу связано у меня печальное происшествие. Остановка трамвая была дальше того переулка, где находилась школа. Мальчишеский шик состоял в том, чтобы соскочить на ходу в нужном месте. В те времена двери в трамваях автоматически не закрывались. Делалось это так. Становился на подножку. В нужном месте отталкивался от подножки в сторону движения, чем уменьшал инерцию от движущегося трамвая. Приземлялся на мостовую или асфальт и пробегал еще несколько шагов. Обычно, мне это удавалось. Но однажды я не удержался на ногах и упал. К счастью, я только содрал себе щеку. Что было дома, когда увидели меня с разодранной щекой, не помню.

В этой связи хочу остановиться на детской жестокой психологии, я бы сказал общей, не только моей. Я все же запомнил это, значит был не таким жестоким, как все.

На нашей улице жил мальчик примерно моего возраста. Вот он тоже прыгал с трамвая, описанным мною способом, пока ему не отрезало ногу. Мальчишки моего окружения его почему-то не любили и, вместо сочувствия, издевались над ним. Помнится, что один парень, намного выше других, отобрал у него костыль и повесил так высоко, что одноногий не мог до него самостоятельно дотянуться. А наша стайка мальчишек убежала со смехом, оставив его одного.

Думаю, что мое падение с трамвая с разодранной щекой и этот несчастный мальчик ускорило решение моих родителей перевести меня снова в ближайшую 12-ю школу.

Теперь о сочетании оранжевого и зеленого цветов.

Как я уже писал выше, наш класс учился на второй смене. Зимой занятия заканчивались в полной темноте. И вот наша группа, ехавшая в мою сторону, замерзшие, в плохой одежде, затевали игру, кто первый заметит приближающийся наш заветный трамвай под номером 10. В те времена наверху трамвая, над кондукторской будкой, был закреплен его номер, а по бокам два цветных фонаря. У нашего 10-го номера это были зеленый и оранжевый фонари. Выигрывал тот, кто первый заметит наш трамвай. С тех пор сочетание этих двух цветов меня радует.

В те времена трамваи не отапливались. Окна замерзали полностью. Для того, чтобы увидеть, где находится трамвай, люди, а в особенности дети, своим целенаправленным дыханием на стекло протапливали «лунки». В таком промерзшем вагоне кондукторши простаивали весь день. Как правило они были в перчатках, но кончики перчаток были отрезаны, чтобы не мешать «обилечивать», то есть отрывать билет, пассажиров. Билет сохранялся на случай появления контролера. А у меня, когда замерзают руки, в первую очередь мерзнут именно кончики пальцев.

Итак, 8-й класс я продолжал учебу уже в школе №12, так сказать по второму заходу. Новый класс, новые друзья и новые учителя. А школа эта была уже не школой Мыконтеса. Главный парадный вход был закрыт, а может даже заколочен. Вход в школу осуществлялся по настоящему черному, темному коридору со двора. Но сама школа, по сравнению с 90-й и 74-й, оставалась светлой и красивой внутри. Однако исчезли у лестниц дежурные-уборщицы. Для меня это было хорошо, так как они стесняли меня, когда я мчался по лестнице. Мне было приятно вернуться в эту школу. Школу я любил и шел туда с удовольствием. Кроме занятий, я участвовал во множестве кружков. Это и русский литературный, и физический, и математический, и, даже, стрелковый. И снова я учился во вторую смену. И, что примечательно, очень часто исчезало электричество. Для нас исчезновение света было настоящим праздником.

Руководителем нашего класса одно время был мужчина, что было редкостью для школы. Федор Петрович Бухалов преподавал в школе географию. Он много путешествовал по стране и на уроках рассказывал нам о том, что видел. Я был его любимчиком, так как меня тоже интересовала география. У меня на столе стоял глобус, который с искренней любовью подарил мне папа, и я по нему «объездил» все страны, моря и континенты.

С Федор Петровичем запомнился такой случай на экзамене. Как только я взял экзаменационный билет, Ф.П. говорит мне: «Отвечай без подготовки». Так он был уверен в моих знаниях. Я подошел к большой карте и прочел совершенно незнакомое название — Латинская Америка. Я был удивлен, так как в учебнике и на глобусе такого названия не было. На мой недоуменный взгляд он тут же уточнил, что это Южная Америка. После этого все стало на свои места.

У нас была хорошая преподавательница математики. Это была средних лет очень стройная, элегантная женщина. И хотя она была к ученикам, можно сказать, доброжелательной, кличка у нее была «Кобра», потому что у нее слегка подергивалась голова. Честно говоря, мне математика не очень нравилась. Но в это время в стране была если не истерия, то сильная пропаганда инженерии. А я все это впитывал, понимая, что математика — путь в инженеры. Поэтому старался лучше учиться по математике и физике и участвовал в этих кружках. По математическому кружку мне запомнились задачи с детерминантами.

Осталась в памяти учительница биологии. Она была одновременно и заведующая учебной частью. Некоторые сведения полученные от нее мне пригождаются и сейчас. Дело в том, что у меня в Кливленде есть небольшой огород. Ее совет, как бороться с сорняками, я использую и по сей день. При удалении сорняка нельзя в земле оставлять его корешки. Иначе после удаления одного вырастет множество новых.

Учительница была продуктом своего времени. Как негативную сторону капитализма она приводила нам такой пример. В капиталистических странах продают молоко, разбавленное до установленной концентрации, что плохо. А у нас продают молоко с естественной жирностью, такой, которую дает корова.

У нее был свой кабинет. В этом кабинете завешивались окна и она нам показывала научно-популярные фильмы. Запомнился фильм о механической стрижке овец. В 9-м классе она нам показала фильм о том, каким способом разводится племенная порода лошадей. Я его запомнил, потому что его невозможно забыть пятнадцатилетнему мальчику. Когда я теперь рассказываю содержание этого фильма другим, то никто этому не верит. Такое не могло произойти в советской школе. Да я и сам бы не поверил. Но это ведь было. Вот краткое содержание этого фильма.

Показали как сексуально возбуждали племенного жеребца. Каким образом я не запомнил. Затем на экране появляется полый макет лошади. Женщина-лаборант сидит в пустотелом брюхе макета лошади с огромной стеклянной колбой. Разгоряченного жеребца за уздцы подводят к макету лошади и он производит семяизвержение в колбу. Каково было самочувствие этой женщины во время этого процесса?

Расскажу немного об учителе русского языка Климентии Ивановиче Оконевском, по кличке КИО. Каким он мне запомнился.

Это был, с моей точки зрения тогда, высокий худощавый седой старик — думаю лет шестидесяти. Ходил он с кожаным, сильно потертым небольшим портфелем. Я, очевидно, был шаловливым мальчиком, поэтому запомнил себя сидящим либо за первой партой, либо с какой нибудь девочкой.

Вот сижу я на первой парте. Из-за высокого роста КИО было неудобно сидеть на стуле, поэтому он усаживался на край учительского стола, прямо перед моим носом. Сидя таким образом, он читал нам наизусть большие отрывки из русской классической поэзии, в которую был влюблен. Это и Пушкин, и Лермонтов, и Некрасов.

Отрывок из поэмы Некрасова «Саша», который я запомнил, очень сильно меня выручил в армии. Подробно об этом можно прочесть в моей книге «Армия 1943—1945 гг».

Запомнилось мне вот такое наставление КИО. В контрольной работе я написал слово «воняет». Он мне говорит, что в русском языке нет такого слова, а следует говорить и писать: «плохо пахнет». Почитал бы он сейчас современную русскую литературу, даже именитых авторов. Там слова и похлеще бытуют.

Я с особым удовольствием участвовал в работе русского литературного кружка под руководством КИО. В сохраненном мамой моем дневнике за полтора года — с 1938 по 1940 год, — у меня записано три моих рассказа, написанных для кружка.

Как видно из записей, эти рассказы хвалил не только руководитель кружка, но и учительница химии. Ей, для рецензии, как специалисту, КИО дал прочесть мой рассказ «Бред чудака». Она его одобрила. Сейчас, когда пересматриваются теории об образовании и строении вселенной (тогда нас учили, что вселенная вечная, она не имеет ни начала, ни конца) мысль о том, что вселенная тоже материя, была для ребенка продуктивной.

Уроки истории. Надо не забывать, что описываемые мною школьные годы приходятся на время сталинских репрессий. Учителя у нас часто менялись. И я их не запомнил. Но помню, что в учебнике истории были фотографии многих «врагов народа», в основном военачальников. Что мы делали с этими фотографиями я не помню. Помню, что учитель их называл врагами.

И все же запомнился мне один из учителей истории. На уроке он усаживался за учительский стол и укладывал перед собой большие карманные часы. Это я видел, так как сидел за первой партой. Вот примерно его слова. Урок по теме он будет вести только пол часа. За это время он опросит учеников и даст задание на следующий урок. Если мы будем сидеть тихо, то оставшиеся 15 минут он нам будет рассказывать интересные истории. Мы сидели так тихо, что можно было услышать, как пролетит муха.

Хочу поделиться с вами поучительным мифом, рассказанным учителем, о человеческой зависти и о том, что даже такой гениальный человек, каким был Аристотель, не мог всего предвидеть. Привожу его рассказ по памяти.

Под конец своей жизни Аристотель придумал способ, как себя обессмертить физически. Для осуществления задуманного ему потребовался помощник. Он остановился на своем любимом ученике. Ему он оставил самую подробную инструкцию, что тот должен сделать после его смерти.

Действуя строго по инструкции, ученик, после смерти Аристотеля, расчленил его тело и водворил в сосуд с жидкостью, оставленный учителем.

Потом ученик подумал: «Какая несправедливость? Вот Аристотель будет жить вечно, а я умру. Я этого допустить не могу». Но нарушить инструкцию своего учителя он не посмел. И все же он свой замысел осуществил. Так как Аристотель не оговорил место нахождения сосуда с его телом, ученик установил его на открытом оконном подоконнике. Дело было в Греции. Орел, почуяв запах мяса, подлетел к открытому окну и взмахом крыла опрокинул банку с содержимым. Все содержимое сосуда вылилось, и Аристотель не возродился. Вот такая поучительная история. Даже Аристотель не мог предвидеть всех возможных обстоятельств.

При переходе в 12-ю школу у меня появилась дополнительная трудность. В отличие от 74-й школы, где я два года изучал немецкий язык, в 12-й школе иностранным языком был французский. Но поскольку и «старожилы класса» плохо усвоили этот язык, то я быстро их догнал «по незнанию». Единственное, что мне запомнилось, так это тяжелый запах духов нашей учительницы, от которого меня просто воротило.

Напомню читателям, что когда родители перевели меня вновь в 12-ю школу, я уже жил в «барских» условиях на Змиевской улице. У меня уже был свой письменный стол. У меня уже был глобус, который с большим удовольствием и радостью подарил мне папа. У него ведь ни в детстве, ни потом, не было возможности учиться. По этому глобусу я «пропутешествовал» по всем странам и континентам. Над столом висела тарелка репродуктора, которую я никогда не выключал. Я готовился к урокам под звуки репродуктора. Звучали песни и передавали радиоспектакли для детей. Запомнились мне почему-то басни Беранже, его «Старый фрак», и рассказ «Свинья художница».

Во дворе было много детей, но младше меня возрастом. Был один Борис, с которым мы обычно играли в карамельки. И все же, большей частью я пропадал на Павловском переулке.

Как вы знаете в стране был постоянный дефицит. Рядом с нашим двором был продовольственный магазин,,и я много времени проводил в очередях за продуктами. Хочу поделиться с вами одним забавным случаем. В нашем дворе жила семья сапожника, и при мне у них родился мальчик, которого тоже назвали Фимой — Фимкой. Он еще самостоятельно не ходил и его водили подпоясав полотенцем. Он еще не разговаривал. И у нас была такая игра. Кто-то из детей подбегал к нему и кричал: «Фимка, сахар привезли!» и этот малыш, где бы он не был во дворе, поворачивался и устремлялся к воротам двора, то есть в направлении к магазину.

В школе у меня было много друзей. Это и Семка Сокольский, и Ленька Дегтярев, и Жора Коньков, и многие другие. Но, к сожалению, все они жили далеко от Змиевской улицы. Я ведь был новичок в этом классе. Поэтому наша дружба ограничивалась только временем пребывания в школе. Правда, у Жорки я бывал дома после школы, так как у него была голубятня и жил он в частном доме. Семкина семья жила в такой же лачуге, как и наша на Павловском переулке.

Для молодых читателей вношу некоторую ясность, почему у нас были трудности с общением. В те времена телефонная связь осуществлялась только между предприятиями. Для того, чтобы двум людям поговорить, нужно было обязательно встретиться. Лично у меня домашний телефон появился только в середине шестидесятых годов.

На лыжах мы с ребятами катались на Павловом поле. Там были горки и овраги. От бесконечных падений мы были в снегу с ног до головы. Нам было очень, очень весело.

Коньки. Во время учебы в младших классах я катался на «снегурочках». Когда подрос, ходил зимой на каток стадиона «Металлист» и брал коньки на прокат. На зиму футбольное поле заливали водой. Спустя некоторое время вода замерзала и можно было кататься.

Футбол. Не могу понять, почему, несмотря на большое количество друзей, как в секцию железнодорожного транспорта, так и в футбольную секцию Дворца пионеров, я ходил один. В футбольную секцию принимали только при наличии разрешения лечащего врача. Пришлось мне ехать в 3-ю поликлинику, где когда-то я брал детское питание для Лени. Эта поликлиника была построена на заре Советской власти. Она представляла собой настоящий дворец, как снаружи, так и изнутри. Огромные окна, широченные коридоры, паркетные полы, большие комнаты. Когда я пришел за справкой, мой лечащий врач задал мне вопрос: «Почему я хочу поступать именно в футбольную секцию, а не волейбольную?» Вопрос был тогда для меня просто смехотворным. Чтобы я вместо футбола играл в волейбол? Никогда!

В секции нам выдали футбольную форму, чему я был несказанно рад. Играл я правым полузащитником. Из дневника видно, что я неплохо справлялся с обязанностями полузащитника и в дальнейшем тренер поставил меня на игру левым нападающим. Игра мне удавалась.

Запомнилось и вот такое. Лето. Жара. Мы всей командой покидаем стадион и идем пить газированную воду у ларька. Каждый из нас пьет по несколько стаканов, хотя уже и не хочется, но мы с удовольствием наблюдаем, как растет очередь жаждущих.

Что еще помнится о довоенных школьных годах.

Харьковский паровозостроительный завод (ХПЗ), очевидно, в те времена считался флагманом советской индустрии. Он построил в нашем районе два общественных сооружения. Стадион «Металлист» и парк «Металлист», которыми наши родители и мы активно пользовались.

Футбольная команда «Металлист» долгое время была лидером в Украине. Кстати, стадион был универсален для всех видов спорта, не так как в Америке, где строят специализированные стадионы для бейсбола, футбола, баскетбола, хоккея и т. п. Летом там проводились матчи футбольных команд из разных городов. Мы туда, естественно, проникали без билетов. Опишу один оригинальный способ. Подходили к проходной и просили кого нибудь из взрослых провести. Когда это удавалось, взрослый брал нас за руку, а предъявляя билет контролеру говорил, что этот малыш со мной.

На стадионе проводились всевозможные праздничные мероприятия и концерты. Однажды, в какой-то из праздников, я первый и последний раз, видел игру двух команд в пушбол. В него играли мячом, который был выше человеческого роста.

Воспоминания об этом стадионе у меня остались самые теплые.

В парк «Металлист» мы ходили вечерами всей семьей и даже с дядей Яшей и Колькой. Запомнилась игра духового оркестра. Все трубы были блестящими, медными. Больше всего вызывала у меня радость аллея смеха. На той аллее были установлены большие искривленные зеркала, которые отражали зрителя в самом карикатурно-искаженном виде.

У меня сохранилась фотография восьмого класса. Но, как в большинстве случаев, ни фамилий, ни имен на обратной стороне фотографии нет.

Война с немецкими фашистами началась в каникулы после окончания мной 9-го класса. Школа дважды мобилизовывала нас на помощь сельскому хозяйству. Первый раз мы работали на опытной сельскохозяйственной станции по уборке спелого гороха. Работа для нас, городских жителей, была не столько тяжелой, сколько болезненной. Мы все ободрали руки о сухие стебли гороха. Пока кто-то не придумал одевать на руки носки. После работы нам было очень весело. Наш класс, во главе с учительницей, разместили на ночевку в большом соломенном шалаше. Это был первый случай для меня, когда мальчики и девочки спали в одном помещении. Девочки лежали по одну сторону шалаша, а мальчики по другую. Несмотря на дневную усталость, мы допоздна дурачились.

Второй раз старшеклассники школы поехали, причем снова добровольно, на уборку зерновых в колхоз. Нам и здесь было весело.

Когда мы вернулись в Харьков, город сильно опустел и на улицах нередко можно было слышать антисемитское «уезжают жиды». Таких открытых высказываний до войны я не слышал. Теперь вдумайтесь. А если бы не уехали, как это сделали родители моего друга Семена Сокольского? Вся его большая семья не эвакуировалась и погибла в Дробицком Яру. Дробицкий Яр для Харькова это полная аналогия всем известному Бабьему Яру Киева.

Итак, девять классов до войны я окончил в украинской школе в Харькове. Насколько я себя помню, я был худым, рыже-кучерявым, среднего роста, веснушчатым подростком.

Теперь о моей учебе в 10-м классе во время эвакуации в Коканде. Фактически родителей у меня было трое, а не двое. Бабушка в семье была главной. Шла война, семья голодала, передо мной маячил призыв в армию, а на фронте остаться в живых было маловероятным. И все же родители посчитали, что я должен закончить школу.

Так как в Коканд мы приехали в начале декабря, и был уже конец первого учебного полугодия, то решили, что я должен поступить на учебу в 10-й класс не в дневную, а в вечернюю школу. Там и требований меньше и у меня будет больше свободного времени для того, чтобы помогать по дому.

Учиться мне было легко, так как требования к успеваемости в школе были значительно ниже, чем в Харькове. Некоторые трудности были из-за моей «украинизации». Хоть мой бытовой язык был русским, но отголоски украинской школы были. Так вместо слова «сложение» у меня было украинское слово «додавання», по химии «карбонатная кислота» называлась «угольной» и всякие другие мелочи.

Было еще одно затруднение. Иностранным языком в вечерней школе был немецкий, а я в последних классах в Харькове учил французский. В Коканде была всего лишь одна учительница французского языка. Я к ней ходил заниматься на дом. Учил я только один текст «Лейтенант Луайо» Стендаля. Как ни странно, но я и сейчас могу пересказать содержание рассказа. Конечно по-русски, а не по-французски.

У нас был молодой математик по фамилии Калантаров. По национальности он был бухарским евреем. Мы с ним сдружились, хотя бухарские евреи, в массе своей, относились к нам хуже, чем узбеки или русские старожилы. Мы с ним так сдружились, что я иногда, когда задерживался в школе допоздна, ночевал у него на их веранде. Дружба с ним пошла мне на пользу. Какую специальность выбирать мне после окончания школы? Посоветоваться мне было не с кем. Начитавшись, я решил поступать в университет на физико-математический факультет. Я тогда полагал, что это престижно. Он же меня переубедил, что делать этого не следует. Основной его довод был: «Ты, что учителем хочешь стать?» Этого я как раз и не хотел. И я в университет передумал поступать. И вот сейчас, возвращаясь в прошлое думаю, как важно получить правильный совет у опытного человека и вовремя. Вот так в моей памяти остался учитель Калантаров.

Была у нас замечательная классная руководительница. Ни имени, ни фамилии ее я не помню. О ней осталась на память любительская фотография, где мы запечатлены с ней и еще с одним учеником.

О соучениках. Запомнился только один. Он был старше меня, где-то под тридцать. По национальности он был немцем из Поволжья. С началом войны всех немцев оттуда выселили. Так он попал в Коканд. Я иногда бывал у него дома. Для меня это было полезно, так как только у него было вдоволь хлеба — он работал в пекарне. Хоть я еврей, а он немец отношения у меня с ним сложились хорошие. Что я еще помню о нем? Во время нашей учебы его жена ночью стала рожать. Жили они, как и мы, в старом городе, а роддом был в новом городе. Для него, казалось, положение было безвыходным. И все же он у соседа одолжил двухколесную арбу с ишаком и повез жену сам в роддом. Но в дороге начались роды и они родила прямо на соломе арбы. Моему приятелю пришлось зубами перекусить пуповину. И, что характерно, и ребенок, и мать после таких неординарных родов оказались здоровыми.

Хочу рассказать как я возвращался из школы. Обычно я возвращался домой часов в 10 вечера, то есть уже ночью. В старом городе я шел по длиннющей улице Конституции. Середина улицы была вымощена булыжником. Улица освещалась редкими фонарями. В это время все люди уже спали. Так как в городе процветала преступность, идти одному было небезопасно. Во избежание нападения из-за угла, я шел по центру булыжной мостовой. В кармане я держал большой раскрытый перочинный нож. К счастью, все обходилось благополучно. Пока я не возвращался домой, мама с папой не укладывались спать. Если, по непредвиденным обстоятельствам, я в школе задерживался, родители выходили меня встречать. Улица была темной и они определяли мое приближение по моей шаркающей походке, еще меня не видя.

Особенность длительных переходов в грязное время. Низ брюк сильно пачкался во время ходьбы. А местная грязь очень липкая. Практически из грязи здесь делались лепешки, из которых строили кибитки-дома. Я как-то подсмотрел как ходит местная шпана. Шпана — это мелкие преступники. Они заправляют брюки в носки. Получается что-то вроде галифе, и брюки меньше пачкаются. Такой стиль в народе не приветствовался, но мне так было удобно. В грязное время я так ходил всегда, в том числе и в Харькове в сад.

Во время учебы я еще подрабатывал на строительстве сахарного завода, привезенного откуда-то с запада. Помнится, что я иногда помогал маме сшивать чашечки для бюстгальтеров и работал по хозяйству, так как папа часто болел.

Закончил я школу на отлично. Это давало мне право поступать в высшее учебное заведение без вступительных экзаменов. В сохранившемся у меня аттестате значится, что это право выпускникам школ представлялось правительством с 1934 года. Но оказалось, что это право соблюдается не всегда. Об этом в свое время.

 

О чем свидетельствует дневник 1938—1940 гг.

Ниже приведу отдельные события из нашей довоенной жизни по моему детскому дневнику. Две сохранившиеся мои детские дневниковые тетради (их было больше), содержат сведения о событиях, которые я записывал тогда непосредственно. Эти тетради родители везли с собой в эвакуацию в Среднюю Азию и обратно, а затем мама, а не я, уже в Америку.

Тетради начинаются 24 сентября 1938 года, а последняя запись в них 3 декабря 1940 года. Сейчас, возвратившись в памяти в то далекое время, мне припоминается, что мама в начале войны прочла мои записи в дневниках и сказала мне, что часть тетрадей она уничтожила из-за боязни моих, как она выразилась, безответственных записей. А жаль! К счастью, тогда «кому надо было» их прочесть их не читал, а сейчас бы пригодились. Можно ли ее осуждать? Ведь до самого прибытия в Америку она держала в уме адрес своего американского дяди.

Читая эти детские ежедневные записи, спустя более чем через семьдесят лет, можно воссоздать реальную жизнь в Харькове и в нашей семье.

Перелистаем некоторые страницы дневника, касающиеся нашей жизни и жизни страны в то время. Курсивом привожу современные комментарии к своим детским записям.

1938 год

24 сентября.

Утром пошел в город до открытия книжных магазинов, чтобы купить учебники. Купил только «Русскую морфологию». Других учебников не было ни в одном из магазинов.

(Обращаю внимание читателя на нижеследующую фразу)

В  11.30  со школой пошли в  детский кинотеатр «Рот Фронт» на кинофильм «Профессор Мамлок». Фильм об издевательствах немецких фашистов над известным врачем-евреем и его семьей. Среди девочек была истерика.

( Не пройдет и года, как еврейская тема вовсе исчезнет из советской пропаганды. О   фашистском холокосте, унесшем 6 миллионов евреев, мы узнаем уже после распада СССР).

26 сентября.

После уроков Татьяна Федоровна (классный руководитель) раздала нам по три тетради. Вечером мама с папой работали над переучетом в бабушкином киоске.

2 октября.

Мама заболела. Скорая помощь, которую вызвал папа, приехала очень быстро в половине девятого. (Несмотря на материальные трудности, медицина работала хорошо). Врачи ей сделали промывание. Я до школы смотрел за ней, да еще Леньку отвел в садик. До девяти часов вечера не было света. К вечеру маме стало легче.

3 октября.

Неожиданно для меня оказалось, что Ленька уже не числится в своем старом садике, куда я его привел. Пришлось перед уходом в школу оставить его у тети Нюси (Она наша соседка). Оставил ему два куска хлеба с повидлом.

Вечером папа натопил плиту, чтобы выкупать Леньку, так как его завтра должны будут отвезти в круглосуточный садик на всю пятидневку. Садик находится далеко на «Опытном поле» около тракторного завода.

По радио передали радостное сообщение. Летчиком Сахаровым найден в тайге пропавший ранее самолет «Родина». (Этот самолет, в экипаже которого были три женщины, под командованием Гризодубовой, совершил беспосадочный перелет Москва — Владивосток).

6 октября.

Я, папа, мама и Абрам убирали урожай на огороде. Урожай плохой. З небольших мешка мелкого картофеля и пол мешка кабачков.

10 октября.

Провожали Абрама в армию.

5 ноября.

В 10 часов вечера папа ушел в очередь за ботинками.

6 ноября.

Утром папа пришел с ботинками.

7 ноября.

Праздник в ознаменование 21-й годовщины Октябрьской революции. Демонстрация длилась до 3-х часов дня. (Читатель! Обрати внимание, каким угощением семья отметила этот праздник). Вечером нажарили две сковородки семечек и все налускались вдоволь.

9 ноября.

Бабушке дали пригласительный билет на стахановский вечер. (Стахановское движение в СССР это движение за повышение производительности труда. Названо по фамилии его зачинателя).

Ночью была учебная воздушная тревога. (Видите! Власти готовились к предстоящей войне. Но что из этого получилось, вам известно).

24 ноября.

С папой купили мне лыжи. (Лыжи выбирал я сам, но они были дорогими и стоили 11 рублей. Цена их была очень велика для бюджета нашей семьи. Но папа все же решился на такое мотовство, но попросил маме сказать, что они стоили 7 рублей. Вот таким был отец, а в трудных положениях я был всегда на стороне мамы. И до сих пор меня мучает совесть, что я письма из армии писал всегда на мамину фамилию. Оправдываю себя тем, что письма писала мама и я, не задумываясь, как бы отвечал ей, несомненно травмируя самолюбие отца. Всегда думать надо!)

В магазинах очереди за картофелем.

29 ноября.

Вот уже три дня хожу к бабушке — она болеет. Я ее развлекаю и играю с ней в домино. (После замужества Лизы бабушкина постель была прямо у входной двери на известном уже вам диване с дырочками).

8 Декабря.

Бабушке стало еще хуже. Наняли легковой автомобиль и отвезли ее в больницу.

У нас ввели в расписание урок «Противовоздушной и химической обороны — ПВХО».

16 декабря.

При испытаниях самолета разбился летчик Чкалов. (Он первый перелетел через Северный полюс в Америку). Вечером снова не было света. Легли поэтому рано спать.

20 декабря.

Первый раз катался на новых лыжах. Вечером снова не было света. Цена детского билета на фильм 1 рубль. Кинофильм «Александр Невский». (Припоминается. Нам всегда говорили, что наши власти беспокоятся о детях. А тут накануне школьных каникул, когда мы часто имели возможность пойти в кино, цена билета выросла в четыре раза с 25 копеек. И это в специальном детском кинотеатре. Мне это невозможно было понять).

27 декабря.

По табелю у меня оценки: 2 отлично, 3 удовлетворительно, а остальные хорошо. (Мои родители, из воспоминания мамы, были довольны моими оценками).

31 декабря.

Встреча нового 1939 года.

Ночью выпал хороший снег и мы с Колькой весь день и вечер катались на лыжах. Вечером в школе был «Маскарад». Родители пошли в театр на пьесу «Честь».

Новый год встречал у бабушки. У бабушки и ночевал, так как Лиза с Абрашей ушли к их приятельнице.

1939 год

Новогодние каникулы с 1 по 10 января.

5 дней была снежная погода, и я много катался на лыжах.

Снова был на антифашистском кинофильме «Болотные солдаты». (Пока еще демонстрируют антигитлеровские фильмы. Посмотрим по дневнику когда это закончится).

Несколько раз был в театрах. В театре русской драмы смотрел пьесы «На всякого мудреца довольно простоты», «Дружба», «Честь». В театре Ленинского комсомола смотрел антитроцкистскую пьесу «Павел Греков».

18 января.

(Интересно. Ниже приводятся покупки родителей и их стоимость. А какова была заработная плата?)

Мне костюм: 45 рублей, Лене ботинки: 27 рублей, папе галстук: 5 рублей 40 копеек.

31 января.

Демонстрируется кинофильм «Семья Оппенгейм». (Фильм антифашистский, повествующий о расправе фашистов со знаменитой в Германии еврейской семьей. И вновь интересно. Когда это закончится?).

5 февраля.

В школе выдали две тетради.

6 февраля.

Сегодня мне исполнилось 14 лет. Лиза с Абрашей пришли к нам. Они принесли торт и мы отпраздновали мой день рождения. Бабушка мне подарила 10 рублей. (Это не малая сумма. Помните, хорошие лыжи стоили 11 рублей).

7 февраля.

Вечером мама пошла на спектакль «Анна Каренина». (Интересно, а как же папа? И это не впервые).

27 февраля.

Умерла Н. К. Крупская. Принялся рисовать ее портрет по квадратикам. (О том, что она умерла я услышал по радио, когда лез в погреб в коридоре за вишнями, оставшимися от наливки. Я любил их есть с хлебом. Вот какие мелочи запоминаются).

7 марта.

Произошел переворот в Мадриде. Власть перешла к Кабальеро. Он сторонник договора с мятежниками.

8 марта.

Международный женский день. Папа подарил маме духи «Шипр». Выпал такой глубокий снег, что трамваи не ходили.

12 марта.

В кинотеатрах идут фильмы «Танкисты» и «Если завтра война». (Фильмы на военную тему. В особенности последний фильм с рефреном: «будем бить врага на его территории». Неправда ли пророческий? В войне, которая случилась всего через два года, тот же самый враг дойдет до Волги и Кавказа, оккупировав более половины Европейской части СССР. Но что еще запомнилось, в конце этого фильма на экране развивался действительно красный флаг. Цветное изображение на киноэкране я увидел впервые).

Вечером мама с папой пошли в театр на спектакль «Доля поэта». Много снега.

15 марта.

Немцы заняли Прагу.

У нас в школе были в гостях испанские дети.

21 марта.

Международное положение катастрофически ухудшилось. Ноту Германского посла в Москве о том, что Чехословакия стала провинцией Германии, народный комиссар иностранных дел Литвинов отверг.

Германия предъявила ультиматум Румынии с требованием закрыть все свои промышленные предприятия. (Странно это звучит сейчас. Но это ведь было. Допускаю, что это было сделано немцами для того, чтобы сберечь румынскую нефть для себя).

В табеле 7 отлично, 3 посредственно не считая физкультуры и поведения (Странно, почему такие исключения?)

28 марта.

Сейчас в кинотеатрах показывают фильм в 2-х сериях «Петр I». В библиотеке взял книгу Ч. Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба». (С этой книгой у меня связаны двойственные воспоминания. И плохие, и хорошие. Книга была толстой, думаю страниц 500, в твердом желтом картонном переплете. Книга показалась мне неинтересной, нудной. Не помню по какой причине, но книгу в библиотеку я не вернул. Книга пролежала дома до эвакуации из Харькова в конце сентября 1941 года. Дорога в никуда предстояла долгой, и я взял ее с собой. Диккенс, все таки, как нибудь домучаю в долгой дороге. Но оказалось вовсе не так. Я ее буквально «проглотил». Читал ее при скудном освещении на верхней полке железнодорожного вагона безотрывно).

31 марта.

Мама пекла мацу для бабушки.

Смотрел кинофильм «Девушка с характером».

3 апреля.

Я заболел. Доктор поставил диагноз — грипп. Температура 39,5.

10 апреля.

Первый день, когда встал с постели.

В ночь с 6-го на 7-ое Италия захватила Албанию.

22 апреля.

Получили письмо от Абрама из армии. В письме он написал, что купил для меня 50 тетрадей. Вот радость-то какая! Не буду теперь экономить.

16 июня.

Переведен в 8-й класс.

18 июня.

Хожу по магазинам и понемногу покупаю учебники для 8-го класса.

26 июня.

Спал во дворе на раскладушке. Спали и другие ребята.

30 июня.

Пришел к нам в гости папин племянник Абрам. Когда я был маленький, мы с ним дружили. Теперь ему 30 лет.

Летом были на даче в деревне Двуречная.

(Интересен народный метод лечения. Я на даче заболел. Мама дала мне выпить таблетку аспирина и растерла меня раствором соли. Взвесился после болезни. Весил 51 кг.)

1 сентября.

Пошел в школу, которую отремонтировали под госпиталь. В каждом классе есть раковина и подведена вода.

В школе нам объявили, что «начались военные действия между Германией и Польшей». (Уже из этого сообщения видно изменение в отношениях с Германией. И тогда правительство знало, что Германия спровоцировала войну).

8 сентября.

Немцы заняли Варшаву, а Франция и Англия оккупировали Саарскую область. (Читатель! Обрати внимание на форму и содержание моей записи, вдохновленной нашей пропагандой. Немцы, а не фашисты заняли Варшаву, то есть столицу суверенного государства просто заняли, а Франция и Англия оккупировали спорную территорию. Здесь уже виден, правда с позиции сегодняшнего дня, резкий поворот ориентиров правительства в сторону фашистской Германии. Началось сближение. Уже антифашистских фильмов до самой войны показывать не будут. А на обсуждение антисемитской темы наложили табу до самого распада СССР).

10 сентября.

В соответствии с ухудшением международных отношений, все классы нашей школы перевели в помещение школы на Батуринской. Помещение нашей школы переходит под военный госпиталь.

17 сентября.

По радио в 11 часов 30 минут передали выступление Молотова. Вот его слова дословно: «В виду того, что Польского правительства больше не существует, наш священный долг взять под свою защиту Западные Украину и Белоруссию. Сегодня был дан приказ, чтобы наши войска перешли польскую границу». В школе был митинг.

28 сентября.

Письмо от Абрама из армии. У него обнаружили туберкулез и его скоро демобилизуют.

21 сентября.

Взял анкету для поступления в комсомол.

Был в украинском театре на спектакле «Богдан Хмельницкий». Наши места были на верхнем боковом ярусе. Сидел рядом с Валей Кржапек. (Этот спектакль запомнился до сих пор. Запомнил одну реплику из этого спектакля. Приближенные Хмельницкого пили водку из ведра. Закуской для всех была одна сушенная рыба (вобла), которую после выпитой кружки водки только нюхали. Реплика в переводе на русский язык звучит так: «Закуски много, а водки мало». И все же, почему запомнился спектакль? Валя Кржапек была красавицей и первой ученицей в классе. Вот поэтому и спектакль запомнился. В действительности она была долговязой и малоинтересной девушкой, что я уже понял при встрече после войны).

26 ноября.

Катался на лыжах. Сообщили о финской провокации. (Подумать только! Крошечная Финлядия провоцирует такого гиганта, как СССР на войну. И народ, в том числе и я, верил).

30 ноября.

Наши войска перешли финскую границу. Организовано финское демократическое правительство во главе с коммунистом Куусиненом.

1940 год

Из сохранившейся второй тетради. Явный пропуск в записях. По всей вероятности тетрадь или утеряна или уничтожена мамой из предосторожности.

4 мая.

Для поступления в футбольную секцию Дворца пионеров оформляю справку в поликлинике. Мой врач послал меня на анализ мочи, так как я когда-то болел почками.

(Надо отдать должное организации медицины в то время. Подчеркиваю, запись относится к маю 1940 года, а болел я почками в 1934 году, то есть за 6 лет до этого. После перенесенной скарлатины в 1933 году у меня были осложнения на почки. Я это прекрасно помню. Мне сказали, что у меня в моче кровь. Поэтому родители довольно часто сдавали мою мочу на анализ. А я в ночном горшке искал и не находил эту самую кровь. Тогда я подумал, что если я не обнаруживаю саму кровь, то моча по крайней мере должна была быть окрашена кровью. Но ничего в моче не находил. По направлению нашего детского врача из местной амбулатории, которая была на Змиевской улице (сама поликлиника была далеко и это представляло большие неудобства, как для больных, так и для врачей. Поэтому по месту жительства были созданы амбулатории), я проходил долечивание в детском санатории. Санаторий находился в лесном пригороде Харькова — Померках. Почему я это запомнил? Потому, что вся страна в это время жила сообщениями о судьбе экипажа парохода «Челюскин», высадившегося на лед, после того, как сам пароход в феврале 1934 года был раздавлен льдами в Северном Ледовитом океане. Каждый день в санатории мы с нетерпением ждали сообщений со льдины, на которую высадился экипаж корабля.

На мой взгляд интересное детское воспоминание, запечатлевшееся с тех времен. В то время у всех в домах и в санатории радиосообщения передавались через репродукторы в виде черных картонных тарелок. Сила звука в этих репродукторах не регулировалась. Среди нас был мальчик более информированный, чем все остальные. Кто-то в их семье имел радиоприемник. Вот он нам и говорит, что у них дома можно усиливать звук радиосообщения по желанию. Ему никто, в том числе и я, не поверил. Этого не может быть и все).

Папа «дуется», потому что мама пришла поздно с работы. Перешел на питание шоколадным маслом.

6 мая.

Смотрел фильм «Закройщик из Торжка». У нас еще много некультурных людей. Кто-то написал под мой стул.

7 мая.

На стадионе мы уже играли в футбол. Нам выдали формы. Я играл центрхавбеком.

9 мая.

Приведена схема моей односоленоидной машины. (И тогда, и потом я был фантазером.)

11 мая.

На стадионе играли в футбол 30 минут. Италия вступила в войну на стороне Германии.

14 мая.

Немцы вошли в Париж через ворота Сен-Дени.

15 мая.

Во Франции Петен стал во главе правительства вместо Ренно. Вейган обратился к немцам с предложением о капитуляции.

18 мая.

Я, Елька и Вовка организовали «Союз неругательных». За простое ругательство — шалабан (сильный щелчок). За мат — 10 копеек тем, кто слышал.

24 мая.

Франция приняла условия позорной капитуляции.

15 мая.

В связи с обострившейся международной обстановкой центральный комитет профессиональных союзов (он объединял все профсоюзы страны) обратился к правительству с предложением об увеличении длительности рабочего дня на один час и перехода на семидневку, вместо пятидневки, а так же о необходимости повышения производственной дисциплины. Это обращение правительство тут же превратило в закон без промедления. (Как ни странно звучит для современного читателя, в стране практиковался такой иезуитский способ ужесточения жизненных условий народа «по просьбе трудящихся». Так как профсоюзы формально представляли народ, а в действительности это были правительственные учреждения, то все ужесточения проводились через них. Что же касается производственной дисциплины, то это был настоящий драконовский закон. За вынос с колхозного поля нескольких колосков или картофелин, за опоздание на работу свыше 20 минут — суровое тюремное заключение).

28 мая.

Наш тренер по футболу распорядился, что мы будем играть в 5 часов вечера.

Сегодня по радио сообщили, что у нас мирно разрешился конфликт с Румынией и к Советскому союзу отходят Бессарабия и Северная Буковина.

29 мая.

Папа и мама советуют мне продолжать учебу в техникуме, но я не согласился и убедил их, что пойду в военное училище. (Родители относились ко мне, на мой сегодняшний взгляд, уж очень либерально).

30 мая.

В 5 часов утра пошли с папой на Конный базар в очередь за галошами. Галоши продавали в обмен на старые галоши. Купили мы галоши в 3 часа дня, да и то на один размер меньше.

2 июня.

Экзамен по русской литературе. В билете было творчество Радищева. Я ответил, что главным моментом в его жизни было то, что он родился. Экзамен сдал.

5 июня.

Целый день ждали, когда привезут хлеб. Хорошо еще, что магазин находится очень близко. Хлеб привезли только в три часа. Хлеб был только белый, а не серый, что не очень хорошо. Его было много и уже можно было купить и без номера. (Номера в очереди писались на руке чернильным карандашом).

19 июня.

Переведен в 9-й класс со следующими оценками. Отлично — 5, хорошо — 8, посредственно — 4.

(Рассматривая свой дневник сегодня я понял, почему он довольно безграмотно написан. У меня произошла смесь русского и украинского языков. Школа украинская, а дневник написан на русском языке. В Харькове русский язык в обиходе был не чисто русский, а жаргон. Вот и оценки по обоим языкам у меня были посредственные. И в то же время по французскому у меня была отличная оценка. Мне было интересно учиться по гуманитарным предметам. По ним у меня были отличные оценки — это и русская литература, и история, и география, и анатомия).

7 июля.

И снова мама с папой поссорились. Поссорились так, что пришлось мне идти к кинотеатру и продать заранее купленные билеты.

8 июля.

По случаю купил папе 2 пачки папирос.

11 июля.

Искал в городе учебники, но не нашел.

16 июля.

Снова учебников не купил. Смотрел музыкальный фильм «Большой вальс». Фильм понравился. Сегодня хлеб был без очереди. Купил 1 кг овсяной крупы.

18 июля.

Учебников нет.

20 июля.

Смотрел второй раз «Большой вальс».

21 июля.

С ребятами купались в реке. Я плохо плаваю. Обратно возвращались по железнодорожному мосту.

(Последняя лаконичная запись. По этому высокому железнодорожному мосту над речушкой я с ребятами иногда вынужденно ходил. Я его боялся, но не виду не подавал. Не могу описать его конструкцию. Что было страшным для меня? Надо было идти только по шпалам, а они как бы висели в воздухе. Только по шпалам. Я не уверен, что и другие не боялись, но они, как и я, не подавали виду).

22 июля.

Латвия, Литва и Эстония выразили желание стать республиками в Советском Союзе.

23 июля.

В 4 часа папа разбудил меня. Мы с ним заняли очередь за конфетами. Конфеты я купил. (Рассуждение на сегодня. В дневнике не написано, о каких конфетах шла речь? Нам тогда было все равно какие конфеты? Лишь бы конфеты. Они, очевидно, заменяли нам сахар при чаепитии).

Вечером снова тревога. (И снова в дневнике схемка моего предполагаемого изобретения.)

28 июля.

Учебников в магазинах нет. Ел первый помидор. Мама с папой пошли в кинотеатр на «Большой вальс».

30 июля.

Пошли с ребятами на фильм «Моя любовь». Пришел поздно домой. Родители беспокоились. Они мне жить не дают своим беспокойством!

Веду переписку с журналом «Техника молодежи». Вот одна запись: «Черт бы их забрал! У них ответ получить трудно».

8 августа.

Вот уже два месяца, как хожу играть в футбол на стадионе. Сегодня тренер поставил играть левым нападающим.

Взял в библиотеке книгу Я.И.Перельмана «Межпланетные путешествия», чтобы доказать ребятам, о существовании ракет, которые разгоняют облака, несущие в себе град.

9 августа.

В 4 часа утра пошел в очередь, чтобы заказать себе туфли. Не заказал, но зато купил 1 кг конфет.

Верховный Совет принял в состав Союза три Прибалтийские республики и Молдавскую. (И снова задним числом. По сговору с фашистской Германией эти независимые государства вынуждены были отказаться от своего суверенитета. Здесь уместно вспомнить, что мне рассказал мой сотрудник, выходец из Молдавии. Его родители и множество его родственников жили в Молдавии в составе Румынии. Молодежь этой семьи была активными членами Коммунистического союза молодежи Румынии. Они с радостью приветствовали включение Молдавии в состав СССР. Но радость их была недолгой. У одного из них отец в прошлом владел мельницей, следовательно он, по решению новых властей, подлежал высылке из Молдавии в Сибирь. Так как у него сохранились связи с руководством, его предупредили, что на всех подлежащих высылке составлены списки и их будут арестовывать до часа ночи. Посоветовали, чтобы он возвращался домой после часа. Так он и делал. Каждую ночь за ним приходили и, не застав, приходили на следующий день. Так длилось долго, пока он не устал от такой жизни. В один из дней он утром пришел в милицию сдаваться. Мол-де вот он я. Арестовывайте меня. Но начальник милиции ему заявил, что план по арестам они уже выполнили и ему посоветовали идти домой и не волноваться о возможном аресте в будущем).

14 августа.

В этот раз пошли занимать очередь, чтобы заказать обувь, уже не в 4 часа утра, а половине третьего. Ночью всю очередь разгонял милиционер, а мы прятались по подворотням. На этот раз удачно. Я заказал ботинки стоимостью 143 рубля 50 копеек.

19 августа.

Стоял в очереди за хлебом под проливным дождем. И несмотря на это было весело, так как девочки распевали песни. (Уже мне нравится общество девочек).

22 августа.

Заказал себе в мастерской брюки. (Снова интересная запись. И ботинки, и брюки не покупались в магазинах, а заказывались в мастерских).

1 сентября.

Отмечается Международный юношеский день. В этот день занятий в школе нет.

2 сентября.

Сегодня первый день занятий. Я в классе 9-Б. У меня вторая смена. Начало занятий в 1 час 30 минут.

В школе получил 23 тетради.

9 сентября.

Сорвали урок истории. Учительница плакала прямо в классе. Пришел директор и вынес выговор Крамчанинову — зачинщику.

14 сентября.

В зале школы был доклад о международном положении для всех учеников и преподавателей. В конце доклада докладчик рассказал анекдот-притчу, характеризующий, с точки зрения определенных кругов в СССР, руководителей воюющих государств.

Гитлер, Муссолини и Черчиль решили у гадалки выяснить заранее предстоящий исход войны.

Гадалка поставила перед ними небольшой аквариум, в котором лениво плавала золотая рыбка. По условиям гадалки, выиграет войну тот, кто словит рыбку без специальных средств для лова рыб, например, удочки.

Очередь установили путем жеребьевки. Первым начал Муссолини.

Так как рыбка плавала медленно, Муссолини закатил рукава и стал эту рыбку ловить руками. Ловил, ловил пока не выдохся и отказался от ловли.

Затем наступила очередь Гитлера. Тот, в соответсвии со своей натурой, выждал пока рыбка успокоится, нацелился и быстрым движением выхватил ее из воды. Выхватив ее на воздух, он сдавил ее обеими руками и ликующе закричал: «Вот Она»! Но, мокрая рыбка тут же выскользнула из его рук и упала в аквариум.

Наступила очередь Черчиля. Перед тем как приступить, он обратился к гадалке: «Раз приспособления для лова использовать нельзя, разрешите мне взять чайную ложечку». На что он получил согласие. Усевшись поудобнее у аквариума, он начал вычерпывать воду из него этой ложечкой. На возгласы протеста, что это долго, Черчиль ответил: «Англии спешить некуда».

(Автор этой притчи — настоящий ясновидящий прорицатель. Читатель! Обрати внимание на время этого доклада — сентябрь 1940 года. Англия осталась один на один с фашистской Германией. Ее бывший союзник Франция разгромлена и капитулировала, США в войну вступят только через год в 1941 году, а у СССР договор с Германией о ненападении В дальнейшем, после невиданной по жестокости войны, все произошло точно в соответствии с этой притчей. Италия капитулировала первой. И затем уже Англия с союзниками, — для себя может быть и не спеша, — заставила капитулировать фашистскую Германию. Вспомним, как долго оттягивалось открытие второго фронта в Европе и то открыт он был в основном благодаря усилиям США).

30 сентября.

Сегодня из армии вернулся Абрам.

3 октября.

По радио передали новый закон о том, что 1 миллион юношей от 14 до 17 лет будут ежегодно призываться в производственно-технические училища. Мне этот закон не нравится, так как он мне может помешать поступить в институт. И еще. Стипендии будут платиться только студентам-отличникам.

(Посмотрите, как за короткий срок ужесточается жизнь. Увеличивается рабочая неделя с пятидневки до семидневки, удлиняется на час рабочий день, ужесточается производственная дисциплина, теперь принудительная мобилизация юношей, отменяются практически стипендии студентам).

4 октября.

Заниматься стал без интереса и энтузиазма, потому что меня лишили цели. Учись, учись, а придется стать рабочим. Зачем?

27 октября.

С 7 до 9 часов утра в очереди купил два раза по половине килограмма сахара. Хотел искупаться, но не было керосина для керогаза.

6 ноября.

До школы рубил дрова для плиты. Отдал Клименцию Ивановичу юмористический рассказ «Воры».

8 ноября.

Вечер в школе. Впервые пожалел, что не умею танцевать.

9 ноября.

Нигде нет в продаже конвертов для писем. Лизе предлагают квартиру за 6 тысяч рублей. Они колеблются.

12 ноября.

На литературном кружке Клименций Иванович похвалил мои два юмористических рассказа «В грязи» и «Воры». В это время в класс вошли три доктора и начали нам ставить пробу «Пирке» на туберкулез. Когда ставили пирке Крамчанинову стало плохо, он даже позеленел.

17 ноября.

В кинотеатрах идет хороший фильм — «Музыкальная история». И я его смотрел, и мама с папой тоже.

20 ноября.

В школе нам продавали галоши. Купил и я.

21 ноября.

За пять неудовлетворительных оценок и невыполнение комсомольских поручений Семке Сокольскому грозило исключение из комсомола. Но обошлось.

23 ноября.

По решению комитета комсомола меня направили на учебу в школу инструкторов стрелкового спорта. Это даст мне привилегии во время службы в армии, а затем я смогу стать командиром. У меня совсем другая цель в жизни. После того, как отслужу, продолжать учебу в институте. (Нигде в моих записях не написано о призыве в армию. Из написанного выше вытекает, что в армию призывали всех юношей после окончания школы).

29 ноября.

(Интересная историческая запись.)

В Румынии был король по имени Кароль, а премьер-министром был Жигурту. Произошел правительственный переворот и во главе государства стал король Михай, а премьер-министром Антонеску. У Антонеску была своя «Железная гвардия». Так вот, в эти дни железногвардейцы ворвались в тюрьмы, где находилось предыдущее руководство страны и убили их. Кто до этого не был арестован, тех убили по домам. В Румынии начался террор и только в один день было убито 64 человека. (Я эту запись проверил по энциклопедическому словарю — все сходится)

30 ноября.

Пошел в комитет комсомола и отказался идти в школу инструкторов стрелкового спорта. Обосновал тем, что как нам объяснил инструктор, после окончания школы нас направят в школу командиров армии, а я этого не желаю, так как хочу продолжать учебу в институте. В комитете мой отказ приняли очень враждебно. В конце концов я рассердился и ушел. (Не ожидал от себя такой смелости).

3 декабря.

Клименций Иванович вернул мой рассказ «Бред чудака» после того, как его посмотрела учитель химии. Объяснил мне, что рассказ касается строения материи, и он должен быть просмотрен специалистом, которым и является учитель химии. Она ничего предосудительного в рассказе не нашла. (Смысл рассказа заключается в том, что вселенная является материей.)

На этих строках заканчиваются мои дневниковые записи в сохранившихся тетрадях.

Что можно сказать о нашей жизни и жизни страны в течение двух предвоенных лет, прочтя мой дневник?

В стране был постоянный дефицит.

Практически все жизненно необходимые продукты население покупало в огромных очередях. Это хлеб, крупы, сахар и даже конфеты.

Мясо, картофель, птицу, молоко и фрукты покупали только на базаре у частников, хотя все сельское хозяйство было коллективизировано.

Так же плохо было с промышленными товарами. Чтобы купить или заказать обувь или одежду приходилось занимать очередь ночью. А чтобы купить, например, новые калоши, надо было сдать старые.

За керосином для примусов, керогазов и ламп для освещения были очереди в сотни человек.

Не было учебников и тетрадей для школ. Из дневника видно какую массу времени я тратил на очереди и поиски дефицита, включая учебники.

Почти регулярно по вечерам исчезало электричество.

И в то же время правительство ужесточает жизнь людей. В сентябре 1939 года издается ряд указов.

Рабочий день увеличивается на один час.

Вместо существовавшей рабочей пятидневки введена семидневка.

Издается драконовский указ об усилении трудовой дисциплины. За опоздание на работу свыше 20 минут — тюремное заключение. За вынос с колхозного поля нескольких колосков или картофелин — опять же тюремное заключение.

Любопытное воспоминание. После издания этих указов я, уже юноша, обсуждал их с нашим соседом рабочим. Как нас учили говорю ему, что завод принадлежит рабочим. Вот его ответ. Ты, Фима, прав. Завод действительно принадлежит рабочим, только проходная правительству. Вот и ответ простого рабочего.

Стипендии студентам практически упраздняются.

В октябре издается указ о призыве одного миллиона юношей от 14 до 17 лет в производственно-технические училища (ПТУ).

Вот, коротко, я подытожил нашу жизнь в эти предвоенные годы.

В то же время, в нашей семье не чувствовалось недовольства жизнью. Почему?

По сравнению с их жизнью в молодости существовавшие тогда условия жизни для родителей, в особенности для папы, были просто райскими. За хлебом или обувью надо было вставать ночью в очередь. Ну и что? Для папы вставать ночью не было проблемой. Вспомним, что он в возрасте шести лет ночью шел по пустынной полевой дороге в больницу за мазью. Очередь за хлебом. В молодости в его семье не было денег чтобы купить хлеб, а теперь деньги были. Но зато была стабильная работа, обеспечивающая достаточную, с его точки зрения, нормальную жизнь. Хорошая, дешевая квартира. Старший сын учится в хорошей школе, а он вообще не мог учиться, даже в хедере. Младший сын не болтается дома, как его братья и сестры, а посещает детский садик. Что еще? Он довольно часто может ходить в театр или в кинотеатр. Грех требовать большего. И он был удовлетворен жизнью.

Мама. Начиная с 11 лет, когда ее отец заболел и началась гражданская война, у нее дела были не лучше. Теперь же у нее была сносная довольно обеспеченная жизнь. Она по натуре была очень общительным человеком. Теперь у нее кипучая работа в школе. Хорошие отношения с преподавательским составом и даже со школьниками. Ей это приносило массу удовольствия.

Итак, наша семья, — а следовательно и я, — были довольны жизнью.