В последние дни в гостинице «Находка» наблюдалось заметное оживление. Персонал озабоченно носился по вестибюлю и по этажам, суетливо перетаскивая мебель и гостиничное оборудование и что-то горячо обсуждая втихомолку. Из отрывочных фраз случайный посетитель смог бы понять лишь то, что на днях в гостинице ожидается прибытие неких знатных иностранцев, с коими следует обращаться очень бережно, не хамить, как всегда, прибирать за ними как следует, подготовить под них два люкса на третьем этаже, а в ресторане повара срочно осваивали блюда итальянской и немецкой кухни, из чего можно было заключить, что гости ожидаются именно из этих европейских стран.

Уборщица тётя Груня, недовольно ворча, в третий раз закончила протирать и без того сияющий пол в вестибюле и вышла на крыльцо вдохнуть свежего воздуха, когда к гостинице подрулила шикарная иномарка с дипломатическим номером и из неё вышел упитанный монах в чёрной сутане. На шее у него болтался массивный серебряный крест, а на сутане с правой стороны груди горел золотом значок с изображением знаменитой папской тиары. Близоруко щурясь и широко улыбаясь, он раскланялся со встречающей его дирекцией гостиницы, пожал им руки и, сослепу не разобравшись, пожал руку и едва успевшей избавиться от измученной швабры тёте Груне, отчего она крайне смутилась и покраснела, но невольно успела заметить в оттопыренном внутреннем кармане сутаны монаха тугие пачки новеньких зелёненьких денежек.

– Ишь ты, – удивилась она, – божий человек, а доллары любит. И куда же он их тут девать-то будет? Уж не на девок ли?

Она нахмурилась, сплюнула и украдкой перекрестилась.

Тем временем улыбающегося и кланяющегося монаха увели в палаты, а тётя Груня продолжала наводить чистоту, оттирая от пыли зеркальные стёкла входных дверей. Однако дирекция не ушла с крыльца, явно ожидая ещё кого-то. Действительно, вскоре к гостинице подлетел сверкающий чёрный «Мерседес», из коего выскочил крупный и резвый молодой человек в джинсовом костюме и с моднейшим саквояжем на колёсах. Опять повторилась церемония встречи высокого гостя, но руку тёте Груне никто более не жал, однако прибывший молодой человек внимательно оглядел её и едва приметно кивнул.

Когда уже перед концом рабочего дня тётя Груня вновь вышла на крыльцо проверить состояние чистоты вверенной ей площади, вдруг, откуда ни возьмись, возле неё появился тот самый монах в сутане. Он любезно улыбнулся ей, оглянулся по сторонам, вынул из кармана зелёную бумажку, сунул ласково в руку опешившей тёте Груне и полушёпотом спросил на невероятном русском:

– Гиде Сиестра?

Тётя Груня не поняла, но почему-то покраснела и, поспешно спрятав бумажку за лифчик, тоже таинственным полушёпотом спросила:

– Чья сестра?

А потом, вроде как сообразив, что у католиков они все вроде бы братья и сёстры, тем же полушепотом чисто по-русски, подмигнув, спросила:

– Что, девочку надо? Эх – святой отец, а всё туда же!

На это монах обрадовано закивал головой:

– Си, си, сиестра, сиестра!

Затем он изобразил руками какую-то крышу и показал куда-то на горизонт.

Тётя Груня поняла это тоже своеобразно:

– Так тебе, святой отец, девочку на дому надо? Эк тебя угораздило… Где ж я тебе найду сразу такую, да с удобствами? Щас, подожди тут, я с подругами погутарю.

Она проскочила в вестибюль, затем нырнула куда-то ещё, откуда вынырнула с размалёванной девицей в красной кожаной куцей юбке и в блузке, состоящей из одного декольте. Девица оценивающе посмотрела на монаха, взглянула на Груню:

– Ты не гонишь, Груша, бабки у него есть?

Затем она, развернув на зубастом рту радостную улыбку, лениво подошла к монаху, взяла его за руку, подмигнула и промолвила:

– Папик, поехали ко мне! Будет тебе девочка под крышей за твои бабки.

Новый постоялец оказался в весьма затруднительном положении. Будучи в сутане и со святым крестом на шее в незнакомой варварской стране, и желая лишь узнать от бестолковой старухи, где находится гора Сестра, он не придумал ничего другого, как отскочить от девицы с таким диким воплем, что к нему тотчас выбежала вся дирекция, которая полчаса успокаивала мнимого богослова, предлагая ему минералку, пальцем показывая ему с крыльца гору Сестра, не понимая, однако, на кой ляд она ему сдалась. Ошарашенной тёте Груне директор исподтишка показал кулак и покрутил палец у виска.

Едва закончился переполох с монахом и недоразумение удалось удачно разрешить, а тётя Груня опять принялась за своё очень нужное и полезное дело, как возле неё вдруг оказался следующий новый постоялец. Это был уже молодой человек в прекрасном джинсовом костюме, прибывший на чёрном «Мерседесе», который неслышно подошёл к ней с тыла и вкрадчивым полушёпотом спросил на немыслимом русском языке:

– Гиде Сиестра, мутер?

Тут уже завопила на всю ивановскую перепуганная тётя Груня, на крики которой опять сбежалась вся дирекция, принявшаяся успокаивать и обихаживать перепуганного уборщицей постояльца, Ганса из Дюссельдорфа, приехавшего в Находку по делам бизнеса. Однако и на этот раз никто так и не понял, на кой ляд нужна оказалась этому немецкому бизнесмену наша гора Сестра. А несчастной Груне директор показал уже два кулака и дважды покрутил у виска суровым указующим пальцем.

Когда новый международный скандал уже с немцем угас, и тётя Груня вновь принялась протирать и так сияющий чистотой облицовочный диорит, она вдруг заметила в углу за колонной хохочущего негритёнка с бамбуковым копьём в руке. Весёлый арапчонок лукаво подмигнул ей, внезапно перекувыркнулся на месте в диковинном сальто, и, став на ноги, победно потряс своим игрушечным оружием, высоко подняв его над головой.

Тёте Груне это не понравилось. Чего здесь делает этот развязный арапчонок, когда вокруг столько серьёзных людей? Она, взяв в руку отжатую тряпку, направилась к нему, намереваясь шугануть незваного гримасничающего гостя и, тем самым, реабилитировать себя перед начальством, но, выйдя из-за колонны, она никого не увидела. Арапчонок исчез, как будто его и не было вовсе. Тётя Груня потрясла головой, протёрла оба недоумевающих глаза, ещё раз огляделась вокруг, сплюнула с отчаяния и, бросив тряпку в подсобку, пошла отпрашиваться домой, ссылаясь на усталость и мигрень. Её отпустили с большим сочувствием и пониманием. Выходя из гостиницы, она вновь услышала тихое хихиканье арапчонка, раздавшееся в том же углу, но это её уже не напугало, а лишь заставило потрогать свой лоб, столь же молча покрутить пальцем у своего виска и печально поплестись домой.