– Паша, веди себя спокойно, не дёргайся, – прошептала Марина, – не то через мгновение мы с тобой будем напоминать как минимум двух юных дикобразов, только иголками вовнутрь.

– Понятно, – ответил Паша, не поворачивая головы. – Однако, если бы они хотели нас убить, мы уже не шептались бы. Обрати внимание, как они ловко по нашим фонарям попали. Все стёкла и лампочки вдребезги поразбивали. Теперь, очевидно, они ждут того, кто решит нашу судьбу, и нам тоже придётся подождать, правда, под прицелами этих крутых джигитов. Только непонятно, откуда их столько на наши головы. Того гляди, ещё сам Чингисхан нарисуется перед нами. Интересно, умеют ли эти свирепые физиономии улыбаться? Ну-ка, я испытаю их на дружбу.

Паша широко улыбнулся, приложил руку к сердцу и поклонился, демонстрируя свои явно дружественные намерения. Но ни один воин не шевельнулся, ни один палец не покинул натянутую тетиву, ни один взгляд не потеплел в ответ на мирную улыбку. Так продолжалось минут пять, затем вдруг в задних рядах войска прошло смутное шевеление, шеренга воинов расступилась и четверо слуг вынесли вперёд роскошное позолоченное кресло, нечто вроде походного княжеского трона, с восседающим на нём величественным, но совсем ещё молодым монгольским юношей в ярком халате. Слуги поставили трон на пол и с поклоном отошли назад. Тотчас с боков юного хана стали по дюжему охраннику с суровыми лицами, и с кривыми саблями наголо. Ребята стояли, не шевелясь, ожидая продолжения сурового спектакля.

Монгольский юноша на троне что-то резко произнёс, видимо, отдал кому-то распоряжение. Из толпы выскочил мелкий мужичонка, одетый в кожу, как все воины, но в русском треухе и с обликом явно не монгольским.

– Видимо из наших, или беглый каторжник или пленный русак, как переводчик будет, наверное, – прошептал Паша. – Надо подружиться с ним. Да поймём ли друг друга? Столько лет между нами.

Мужичонка в малахае подобострастно посмотрел на сидящего на троне юношу и кивнул головой. Предводитель кинул на него презрительный взгляд и снова резко произнёс что-то. Мужичонка опять мотнул головой и повернулся к ребятам:

– Мой повелитель хан Тугуй, наместник великого Чингисхана, отвечать велит, кто вы такие и откуда пришли? Почему так чудно одеты и кто государь ваш?

Речь мужичка была очень растянута и так непривычна, но ребята, хотя и с трудом, поняли его тягучее наречие.

– Паша, отвечай, – шепнула Маринка. – А то я не знаю, что ему сказать.

– А я что, знаю, – шепотом в тон ей ответил Паша.

Но, тем не менее, он важно поклонился юному повелителю монголов и, надувшись величием, ответил:

– Мы явились к хану Тугую из города Находка Российской Федерации, Руси, значит, по-вашему. Величать меня Павлом, а это моя помощница Марина.

Паша весь покраснел от важности момента, стал даже вроде выше ростом. Шутка ли, выступать послом своей страны, да не где-нибудь, а в далёком прошлом, в неведомой восточной Тьму-Таракани, и перед кем – почти перед самим «Мамаем».

Мужичок пролопотал что-то своему повелителю. Тот кивнул головой и опять бросил вопрос толмачу в малахае. Переводчик вновь обратился к ребятам и прогундосил на малопонятном древнерусском:

– Мой повелитель хан Тугуй желает знать, где находится ваше государство и чем славно оно в поднебесном мире.

Тут Паша опять не сплоховал:

– Наше великое Российское государство простирается от берегов Балтийского и Чёрного, по вашему – Понтийского, морей до самого Японского, а по вашему – до Восточного моря. А славно оно людьми русскими и их делами на земле, в небе и даже в Космосе, о котором вы пока ещё и не ведаете. А мы хотели бы тоже спросить, что нужно всемогущему хану Тугую в этих местах, и не можем ли мы помочь ему чем-либо?

Толмач что-то долго объяснял нетерпеливо постукивающему по трону пальцами юноше-повелителю. Тот хмуро слушал переводчика, затем лицо его исказила гримаса крайнего гнева, глаза налились яростью, он вскочил с трона, подскочил к Паше и что-то гневно прошипел ему в лицо. Затем сделал знак страже, которая тут же скрутила Паше руки за спиной, поставила на колени, к нему подскочил свирепый воин с глубоким шрамом на лбу. Он вынул из ножен кривой монгольский ятаган, и Марина с ужасом поняла, что сейчас он этим самым мечом отрубит голову Паше, её закадычному другу.

Она пронзительно закричала и бросилась в ноги юному правителю:

– О, славный хан Тугуй. Пощади младого отрока, не желавшего никому зла и с доверием открывшегося твоей милости. Поведай, что тебя разгневало и, быть может, я смогу умерить величие твоего гнева и сгладить вину моего лучшего друга.

Она так разволновалась, так испугалась за друга, что голос её стал тонко и томно срываться, лицо раскраснелось, волосы удачно упали на лицо, отчего она стала необыкновенно прекрасна в зыбком свете горящих факелов.

Юный монгол вдруг остановил палача, движением руки отослал его от ещё не успевшего испугаться Паши, и с интересом взглянул в лицо упавшей ниц перед ним Марины. Он вдруг увидел её длинные волосы, обратил внимание на угадывающиеся под джинсовой курточкой совсем юные девичьи прелести и внезапно понял, что перед ним не строптивый коварный враг, а юная красавица, молящая о пощаде за своего друга. Тугуй недоверчиво выслушал перепуганного толмача, что-то долго и путано лопотавшего ему, знаками показывая то на склонившегося Пашу, то на коленопреклонённую Марину. Он подошёл к Марине, взял её за подбородок и не грубо, но властно повернул лицом к себе, взглянул в глаза, улыбнулся, и что-то резко скомандовал страже. Два стражника тотчас увели Пашу в сторону. А два других осторожно подняли Марину с пола, поклонились ей и тоже отошли. Мужичок-переводчик гнусаво обратился к Марине:

– Мой повелитель хан Тугуй разгневан той наглой ложью, что пытался высказать ему этот жалкий мальчишка. Есть лишь одна великая страна, огромная и всесильная держава великого Чингисхана, которая протягивается от моря на восходе солнца до моря на его закате и нет в мире равных ей. И нет в мире ничего, чего бы не знали мудрецы Чингисхана, и не поведали бы об этом ему. Он хочет знать, кто ты, и кем приходится тебе этот лживый отрок, заслуживший смерть за оскорбление великого Чингисхана, и почему ты за него просишь?

Все жилочки Марины трепетали от страха за своего друга. Но она набралась мужества и спокойно ответила, глядя прямо в лицо заносчивому юному повелителю:

– Зовут меня Марина, о, славный хан Тугуй. Живу я в городе Находка на берегу великого океана. А это мой лучший друг Паша, с которым я учусь в одном классе. В пещере мы ищем ещё одного нашего друга Сашу, который пропал здесь несколько часов назад. Может быть, вы встречали его уже в этой пещере?

Марина говорила нарочито медленно, повторяя некоторые слова дважды, чтобы толмач получше справился с переводом. Что он болтал своему повелителю, что там он понял про город и про классы, но, тем не менее, предводитель войска несколько смягчился и не отводил восхищённого взгляда от раскрасневшейся от страха за друга и волнения Марины. Открыв рот и позабыв о своём величии, он пристально смотрел, то на её розовое ушко, то на непослушный локон на её правой щёчке, переводил взгляд на прекрасно сидевший на ней джинсовый костюмчик. Его ноздри нервно трепетали, а пересохший язык лихорадочно облизывал потрескавшиеся от встречных ветров губы.

Наконец он, не выдержав испытания красотой, подошёл к Марине, взял её за руку и тихо произнёс несколько, по всей видимости, ласковых слов. Мужичонка-толмач, ни разу не видевший своего повелителя в таком виде, наклонился к Марине и широко, совершенно по-дурацки улыбаясь, перевёл ей:

– Мой повелитель берёт тебя своей первой любимой женой. Радуйся, женщина, ибо это великая честь для тебя. Ты будешь иметь всё, что захочешь. А когда мы, наконец, найдём великое золото этого хитрого племени, ты станешь самой богатой невестой мира.

Марина не знала, что и делать ей в таком положении. Странно, конечно, но ей уже второй раз именно в этой пещере предлагают стать самой богатой невестой в мире, но два совершенно разных жениха. В первом случае с Унушу всё было гораздо проще. Он умолял её стать его женой, и у неё была возможность выбора.

А вот в нынешнем, поспешном сватовстве юного монгольского хана выбора не было вовсе. Отказать прямо было никак нельзя, ибо свирепый монгол не знал слова «нет», да и слишком остры и быстры были короткие монгольские сабли. К тому же, она всё время помнила, что в том тёмном дальнем углу, окружённый многочисленными, самыми безжалостными в мире палачами, всё ещё стоит её друг Паша, жизнь которого, очень может быть, зависит теперь только от неё. Она медлила с ответом, цена которого была слишком велика. Взоры нескольких десятков пар глаз в этой странной сцене в глухой средневековой пещере при свете коптящих факелов были сейчас направлены на эту маленькую отважную женщину, ещё совсем девочку, бесстрашно стоящую под направленными на неё стрелами и копьями. И тут Марина вспомнила сцену в Шамбале, где в роскошных ханских покоях мило беседовали двое восточных вельмож, один из которых был грозой средневековья, великим Чингисханом, а другой – никем иным, как самим Абдуллой, бывшим генеральным директором ООО «Время», ловким мафиози г. Находка.

– О, светлый хан Тугуй, – наконец решилась на ответ она, – для меня было бы великой честью принять ваше великодушное предложение, но я не могу этого сделать без разрешения самого Абдуллы Великолепного, главного советника самого великого повелителя всех народов Чингисхана, который является моим покровителем.

Мужичонка-толмач очень внимательно вслушивался в медленно произносимые для него Мариной слова, но при дважды повторенном имени Абдуллы он отшатнулся от Марины, кинул испуганный взгляд в сторону своего повелителя, и затем начал медленно что-то лопотать, не глядя в его сторону. Юный же повелитель монголов при имени Абдуллы Великолепного вовсе соскочил с трона, поднял руки к небу и неожиданно завопил что-то громко и безутешно под гулкими сводами пещеры. Он так явно сокрушался и каялся, бил себя в грудь и горестно качал головою, что Марине даже стало жаль его.

Толмач, подошедший к ней, шепнул ей на невероятно древнем, но всё-таки немножко понятном русском языке, что его повелитель так убивается потому, что сам Абдулла Великолепный, не более, чем два года назад, при проводах войска к берегам Великого Восточного моря, рассказывал юному хану о своих молодых друзьях из большого волшебного города, в котором жил он ранее, и просил не причинять им зла, если вдруг молодые люди встретятся на его пути. А он, неблагодарный, едва не казнил лучших друзей самого Абдуллы Великолепного.

Тугуй опять разразился длинной покаянной речью, которую перевёл немного осмелевший толмач по имени Ефимка.

– Хан Тугуй глубоко кается в своей ошибке, и в знак своего глубочайшего почтения к своему покровителю Абдулле Великолепному, просит дружбы у своих гостей, обещая выполнить любые их желания и просьбы.

У ребят отлегло от сердца. Паша так признательно посмотрел на Марину, что ей стало даже неловко за свою находчивость. Однако надо было играть свою роль дальше, но соблюдая величайшую осторожность, не ошибиться нелепо и грубо, как и не переусердствовать в старании понравиться молодому хану.

– О, великий хан Тугуй, – снова начала Марина свою почтительную речь, – я очень рада нашей дружбе, и полагаю, что это будет полезно нам обоим. Со своей стороны я очень прошу великого хана Тугуя освободить из-под стражи моего друга Пашу, которого так усердно стерегут воины в тёмном углу пещеры.

Она подождала, пока толмач переведёт её слова хану, затем увидела, как молодой повелитель важно покивал головой и повелительно махнул холёной рукой своим стражникам, немедленно освободившим Пашу. Те же самые воины, едва не ставшие хладнокровными убийцами, с почтением и поклоном развязали Паше стянутые тонкими кожаными шнурами посиневшие руки. Паша подошёл к Марине, потирая и разминая руки, протёр вспотевшие очки и благодарно поклонился высокомерно смотрящему на него Тугую. А Марина тем временем продолжила свою дипломатическую беседу:

– Премного благодарна я вам, ваша милость, за вашу доброту и сердечность. А теперь позвольте узнать, какие цели привели вас в эти края, как вы оказались в этой пещере, и что вы намерены предпринять дальше. Может быть, мы сможем чем-то помочь вам в ваших поисках и скитаниях. Мы хорошо знаем эти места, немало походили по ним.

Выслушав толмача, Тугуй с интересом приблизился к ребятам и начал что-то рассказывать, часто жестикулируя и грозя кому-то пальцем. Толмач Ефимка едва успевал переводить, путаясь в словах и жестах.

– Великий хан Тугуй по совету своего учителя и благодетеля Абдуллы Великолепного прибыл в эти края с целью выяснить причину могущества местного племени, во главе которого стоит старый вождь Унушу, ум, слава и богатство которого не дают покоя самому Чингисхану. Он приказал моему повелителю покорить эти края и вернуться с богатой добычей. Большое войско хана Тугуя вот уже два года бьётся с этим упрямым племенем, но никак не может победить его и узнать тайну несметного богатства. На смену павшим воинам племени в строй встают новые молодые стойкие бойцы, и нет им числа. Совсем недавно большая удача выпала великому хану Тугую. Предатель Гутун из местного племени за несколько золотых монет открыл тайный вход в эту пещеру, и мои воины сумели внезапно проникнуть в неё и взять в плен самого вождя этого племени. Этот старец знает все тайны своего народа, но вот третьи сутки он без питья и еды ни слова не говорит нашему повелителю. Великий хан Тугуй приказал подвергнуть его сегодня злым пыткам, что бы вырвать у него тайну его богатства. Сейчас его приведут сюда, и вы увидите этого злодея.

В задних рядах монгольских воинов началось движение. Передние ряды раздались, пропустив вперёд обнажённого по пояс седого старика со связанными позади руками, гордо шагавшего на расправу. Его лицо покрывали багровые кровоподтёки, на руках и торсе виднелись свежие царапины и ссадины, один глаз почти совсем заплыл фиолетовой опухолью. Он шел вперёд, глядя лишь себе под ноги, чтобы не позволить себе упасть перед ненавистным ворогом. По бокам от него вышагивали два свирепых стражника с обнажёнными кривыми ятаганами, на отточенных лезвиях которых зловеще отражалось множество факелов, освещавших пещеру. Марина вскрикнула, едва бросив взгляд на пленённого старца. Несмотря на возраст и седины, она тотчас узнала в нём своего друга Унушу. Он же, увидев её перед собой, остановился столь внезапно, словно его ударили наотмашь, взгляд его прояснился, и радостное изумление отразилось на лице его:

– Марину, Марину, – прошептали его губы, и более ничего нельзя было разобрать в его бормотании.