В субботу, проводив в аэропорт Барри, пообещавшего, вернувшись в Чикаго, звонить каждый день, Пейтон села на поезд и поздно вечером была уже дома.

По воскресеньям, в отличие от большинства сверстниц, находивших возможность для развлечения, Пейтон обычно сидела дома, проводя время в тесной квартире вместе с тронутой матерью, а иногда и со старшим братом, если только тот не сидел.

Наступившее воскресенье сулило разнообразие — Нелл предложила прогуляться по магазинам.

— Тебе нужно подвенечное платье, — сказала она. — Купить его лучше загодя.

Пейтон вздохнула. Денег в обрез, а хочешь, не хочешь — раскошеливайся. А чем плохо обыкновенное нарядное платье? Так нет же, покупай подвенечное, да еще непременно белое, говорящее о девственности невесты, хотя редко какая может похвастаться целомудрием.

— Сходим в магазин уцененных товаров, — продолжила Нелл. — Там наверняка найдутся красивые платья: богатые женщины тоже не разбрасываются деньгами, после свадьбы платья относят в скупку.

— Ма, я не хочу платья с чужого плеча. Может, купим платье в магазине для новобрачных?

— Там дорого, не про нас.

В магазине уцененных товаров было не продохнуть: в каждом зале — толпа. В изобилии была и одежда. Вот великое множество свитеров, но новых, ненадеванных — единицы; большинство — растянутые, бесформенные. Одни — розовые, ворсистые, видимо, из акрила, другие — с блестками, из пожелтевшего кашемира, третьи — полушерстяные, в горошек… А вот джинсы из синтетической ткани, выбирай — не хочу… Дальше — майки, блузы, рубашки… А вот ряды платьев с пышными рукавами и накладными плечами самых разных размеров. Но только почти каждая вещь — либо поношена, либо по какой-то причине возвращена в магазин.

Пейтон поморщилась: да это не магазин, а настоящее кладбище — кладбище физических оболочек еще, видно, здравствующих людей. Без чистки купленной вещи не обойтись, но только одежда эта все равно сохранит следы чужого прикосновения. Пейтон пришла в уныние, а тут еще мать, ежеминутно подзывающая к себе, чтобы взглянуть то на блузу, давно вышедшую из моды, то на рулон блеклой материи, то на жакет из мятого бархата…

В глубине магазина нашлась вешалка с подвенечными платьями, неказистыми, непривлекательными изделиями из блестящего белого атласа с глубоким вырезом на груди в виде сердечка и накладным шлейфом.

Перебрав платья, Пейтон тоскливо произнесла:

— Вот это вроде бы ничего, только шлейф грязный, да и порван местами.

— Великолепное платье! — воодушевленно сказала Нелл. — Правда, оно тебе велико, но я его перешью.

— Ма, из тебя швея еще та. Ты будешь перекраивать платье целую вечность. Может, отдать платье портному?

— А у тебя есть знакомый портной? Пейтон покачала головой.

— Не отчаивайся! — произнесла Нелл. — Отдадим платье в химчистку, там тебе его и подгонят. Только не говори этой… как ее… Грейс, где ты купила платье. По твоему описанию, твоя будущая свекровь — властная, своенравная женщина, кичащаяся своими деньгами.

— Мне нет дела до Грейс! — раздраженно сказала Пейтон. — Раз у нас нет тысячи долларов, чтобы купить платье в магазине для новобрачных, удовольствуюсь этим.

— И правильно сделаешь. Платье — это не главное. По материнской линии ты из знатного рода, а Тоулы и в лохмотьях останутся Тоулами. А платье все-таки отдадим в переделку. Шлейф я сошью сама, вышью на нем цветочки, я недаром кончала курсы.

— Мы, эти курсы тебе приснились.

— А хоть бы и так. Главное — я искусная вышивальщица.

Пейтон взглянула на ценник. Старая цена — 118 долларов — была перечеркнута, а вместо нее красовалась новая — 59 долларов.

— Да это почти задаром! — ахнула Нелл. — Дорогая, я заплачу за платье сама. Подарок к свадьбе. Не возражай.

Расплатившись за платье, Нелл присмотрела себе «чудную» шапку, на вид из крысьего меха.

— Ма, на мехе плешинка, — заметила Пейтон.

— Ничего страшного, — ответила Нелл. — Она еле видна. Зато какой мех. Это шиншилла. Шикарная вещь! Покупаю, не отговаривай.

Весьма довольная шикарным приобретением, Нелл направилась к выходу с гордо поднятой головой. Пейтон с пакетом в руке поплелась сзади. На стоянке у магазина их ждала видавшая виды покоробленная машина с покрытыми ржавчиной дверцами и помятыми крыльями, по возрасту достойная места в музее истории автотранспорта. Нелл в последнее время лечили электрошоком. Она стала менее раздражительна, более собранна и после долгого перерыва снова села за руль.

В машине Пейтон сняла с платья ярлык и неожиданно обнаружила рядом с молнией большое кровяное пятно, позволявшее допустить, что невесту лишили невинности прямо у алтаря.

— Ма, взгляни, — произнесла Пейтон, — на платье пятно. Его можно вывести?

— Наверное, можно. Отдадим платье в химчистку. Не расстраивайся, если пятно не выведут, я на этом месте вышью цветочки. Будет даже красивее. Ты голодна? Я бы с удовольствием выпила чашечку кофе. Здесь неподалеку «Макдоналдс». Заедем?

Не встретив возражений, Нелл лихо подрулила к кафе. В кафе толпился народ, в каждую кассу — длинная очередь, однако при всем разнообразии лиц на них было одинаковое, отсутствующее выражение; сонливые взгляды устремлены к кассам, за которыми на обшарпанных табуретах сидели упитанные девицы в фирменных шапочках с козырьком.

На стенах — реклама с изображением разрезанных пополам поджаренных круглых булочек с вложенным в них куском сочного мяса: «БигСлэм», «БигМак», «Де-люкс» — ничего не говорящие невразумительные названия привлекательного съестного для людей с низким достатком.

Нелл и Пейтон, удовольствовавшись салатом в пластиковых коробках, нашли два места за столиком у дальней стены. Их соседями оказались двое мужчин. Один был приземистым толстяком с благодушной внешностью филантропа, другой — тощим, прилизанным, с брюзгливым невозмутимым лицом.

— Так вот, — втолковывал толстяк своему собеседнику, — чтобы покупной соус к спагетти приобрел тонкий домашний вкус, нужно взять три-четыре головки отборного чеснока, дольки мелко нарезать и немного обжарить…

— Вы, наверное, повар, — вступила в разговор Нелл, кокетливо улыбаясь и доставая из сумочки помятую сигарету. — Не премину воспользоваться вашим рецептом.

Веселое выражение глаз знатока домашней кулинарии сменилось кислой улыбкой. Худощавый поморщился.

— Ма, здесь не курят, — сказала Пейтон.

Нелл тяжко вздохнула, убрала сигарету в сумочку и, орудуя вилкой, уткнулась в пластиковую коробочку.

Пейтон своим салатом похвастаться не могла: латук оказался съедобным, а вот кусочки курицы было не разжевать.

— Возьми часть моего, — предложила Нелл. — У меня шеф-салат.

— Свинина с сыром евреям не полагается, — тоскливо сказала Пейтон, — а мне пора привыкать к новым обычаям.

Эти обычаи, по разумению Пейтон, были слишком мудреными. К примеру, Грейс с Леонардом вне дома ели все, что заблагорассудится, кроме бекона, омаров и креветок. Зато у них дома о свиных отбивных лучше было не заикаться. Молоко и мороженое подавались на стол лишь от случая к случаю. — Грейс объясняла, да Пейтон так и не поняла. Мясо есть можно, но только из магазина, торгующего кошерной едой.

— Я вижу, тебе не очень хочется замуж, — произнесла Нелл. — Если не хочешь, не выходи — никто тебя не неволит. — Ее лицо стало дергаться от волнения.

— Ма, успокойся. Я собралась замуж и выйду.

— Не уверена, что ты сделала правильный выбор. Барри — симпатичный молодой человек с хорошей профессией, но если ты не любишь его, зачем лезть в петлю? — Нелл сверкнула глазами, приходя в еще большее возбуждение. — Бери пример с меня: я сделала из твоего отца человека. Кем он был? Чидокумо! А кем стал? Чидлом! Правда, не настоящим, не бостонским. Во всем Бостоне я одна знатного рода. Я — Тоул!

— Ма, успокойся, пожалуйста. Твои достоинства никто не оспаривает.

Нелл внезапно запела:

— Ма, что с тобой?

На лице Нелл появилась мечтательная улыбка. Она с чувством продолжила:

— Ма, мы здесь не одни.

Не обратив внимания на неуместную реплику, Нелл продолжила дальше:

— Ма, возьми себя в руки. Ты же — Тоул.

Нелл удовлетворенно кивнула и сказала с назиданием в голосе:

— Тоулы приехали в Америку в поисках религиозной свободы. Их помыслы были чисты.

— Черт их дернул сюда приехать, — в сердцах возразила Пейтон. — А что касается религиозной свободы, то эта свобода — всего лишь одна из форм религиозного принуждения. Этой свободы придерживались святоши, клеймившие позором оступившихся женщин, заставляя их носить на груди алую «А».

Эти интересные сведения Пейтон получила еще в школьные годы, когда преподаватель английского языка — мистер Стил, пожалуй, единственный, кто пользовался любовью учеников — прежде чем дать задание прочесть «Алую букву», сводил класс на фильм, поставленный по мотивам этого душещипательного романа.

— Не охаивай моих предков! — возмущенно сказала Нелл. — Они были благородными, порядочными людьми, с незапятнанной репутацией. А с кем приходится общаться теперь? Оглянись, взгляни на этих жвачных животных, поглощающих ужасные бургеры. Проститутки! Гомосексуалисты!

— Ма, успокойся, тебе нельзя волноваться. Лучше скажи, если я не выйду за Барри, как получше устроить жизнь.

— Да существует масса возможностей. Если тебя не устраивает нынешняя работа, поступи на курсы бухгалтеров или пойди учиться на медсестру. Прекрасная перспектива. Ты обретешь новых знакомых, среди них отыщется и жених. Вот тогда ты сможешь купить подвенечное платье в магазине для новобрачных.

Пейтон вздохнула. Нелл явно не понимает и вряд ли когда поймет, что существует мир бедняков, которым суждено выполнять грязную, тяжелую, непривлекательную работу, питаться в «Макдоналдсе», покупать обновы на распродаже и связывать надежды на лучшее будущее с выигрышем в лотерею.

Что толку учиться на медсестру или ходить на курсы бухгалтеров? Ничего не изменится, хотя вполне вероятно, что на новом месте работы она познакомится с приличным интересным мужчиной, который сделает ей предложение. Но кем он будет? Или бухгалтером, или медиком. Так стоит ли начинать новую жизнь? Ее нынешняя работа, хотя и монотонна, нудна, но не очень обременительна. Существует и перспектива: можно объездить мир. Ее жених — врач. Правда, Барри не идеал, но он любит ее. Разве этого мало?

Воспользоваться купленным платьем Пейтон было не суждено. Увидев платье, Грейс пришла в ужас, не помогли даже вышитые цветочки — «очень миленькие», по утверждению Нелл. Поахав и покачав головой, Грейс снисходительно пояснила, что надевать подвенечное платье с чужого плеча — неразумно, рискованно, ибо носившая его женщина могла успеть развестись или, может, вовсе не вышла замуж. В конце концов, решительно заявив, что платье следует купить в магазине для новобрачных, и сообщив, что сама оплатит расходы, Грейс повезла Пейтон в «Клайнфелд», правда, выбрав тот единственный день в году, когда в магазине продавали одежду со значительной скидкой — по половинной цене.

У магазина клокотала, бурлила, гудела огромная очередь, состоявшая из возбужденных девиц, их матерей и подруг. Каждой покупательнице разрешали примерить только три платья, и, если ни одно из них не оказывалось по вкусу, приходилось занимать очередь снова. Такой порядок Пейтон нисколько не огорчил — более трех примерок ей было не выдержать. Но вот подошла ее очередь.

Грейс, в отличие от прочих сопровождающих соискательниц свадебного наряда, которые втискивались с ними в примерочную, терпеливо ждала, когда Пейтон, примерив платье, выйдет к ней из кабины.

Первое платье ей не понравилось.

— Вы в нем слишком грудасты, — сказала она.

Второе платье оказалось чрезмерно простеньким. Зато третье, ниспадавшее скульптурными складками, вызвало одобрение.

— Прекрасное платье! — воскликнула Грейс, окинув Пейтон взглядом художника. — Вы в нем просто очаровательны. Правда, платье немного длинно и излишне широко в бедрах, но это легко исправить. Я вас сведу к своему портному. У вас хороший вкус, Пейтон. Я бы и сама выбрала это платье.

Платье стоило три тысячи долларов. Цена показалась невероятной. Как может столько стоить кусок материи? Пожав плечами, с коробкой в руке, Пейтон вышла из магазина. Очередь по-прежнему клокотала, бурлила, гудела. Многие десятки девиц, полных и стройных, маленьких и высоких, неприглядных и привлекательных, стремились внутрь, в магазин, чтобы, очутившись в тесной кабине, купить красивое платье и шагнуть в нем в новую жизнь, полную неизвестности.

— Пейтон, Рэй замучил меня, — сказала Виктория. — Все твердит о любви втроем. Просил пригласить тебя. Хочет, чтобы мы для начала развлекли его лесбийской любовью.

— Рэй? Ты все еще с ним встречаешься? Ему же за сорок.

— Да Рэй в самом соку. Правда, он неумеренно волосат. Когда я отдалась ему в первый раз, то думала, что трахаюсь с обезьяной. Да ты увидишь сама. Воспользуйся случаем, а мне окажи услугу.

— Но я не могу, — возразила Пейтон. — Не прими это на свой счет, но…

— У меня и самой нет желания, — перебила Виктория, — но пойми меня правильно: Рэй обещал жениться на мне, и я не могу ему отказать в маленькой прихоти. Я люблю его.

— Но у меня нет лесбийских наклонностей.

— Это не имеет никакого значения. Сделай это для меня, Пейтон. Вспомни: ведь это я познакомила тебя с Барри. Теперь твоя очередь оказать мне услугу. К тому же речь идет всего лишь об одной ночи. Если ты откажешь, мне придется искать кого-то другого. Того и гляди, чем-нибудь заразишься, а с тобой никакой опасности.

Пейтон задумалась. Она скоро выходит замуж, и, вероятно, предосудительно заниматься любовью на стороне. Хотя какой это грех? Всего-навсего развлечение. Пейтон вспомнила, как три года назад Виктория уговорила ее поехать в Вермонт покататься на лыжах, соблазнив гостеприимством своих родителей, имевших в Вермонте огромный дом. Так вот, однажды после лыжной прогулки они с Викторией перебрали и, оказавшись в одной постели, безрассудно позволили проявить свою расторопность одному и тому же парню, инструктору по горнолыжному спорту, который залез к ним в постель, после того как Виктория с готовностью отодвинулась к стенке. Тогда они восприняли этот случай как забавное приключение и потом долго подкалывали друг друга, вспоминая подробности.

— А от Рэя не подхватишь какую-нибудь заразу? — спросила Пейтон.

— Что ты, исключено! Я же с ним трахаюсь постоянно. Можешь не волноваться, он абсолютно здоров. Кстати, чуть не забыла тебе сказать: Рэй обещал сделать тебе подарок. Говорил о бусах или браслете.

— Вот это ни к чему. — Пейтон поморщилась. — Если я приму его подношение, то покажусь сама себе проституткой. — Она вспомнила рассказ Виктории о каком-то очкарике, который, проведя с ней бурную ночь, оставил на ночном столике двести долларов. Виктория питала слабость к мужчинам в очках. «Солидные люди, — говорила она, — не какие-то вертопрахи».

Правда, Рэй очков не носил. Пейтон видела его несколько раз. Это был высокий мужчина с гибкой фигурой и грубо-красивым смуглым лицом с римским носом, волевым подбородком и чувственными губами. В правильных чертах смуглого лица и черной шапке жестких вьющихся волос было что-то античное. Его можно было принять за итальянскую кинозвезду. Рядом с ним Виктория выглядела невзрачной — долговязая, с бледно-розовой кожей и вялыми, хотя и тщательно причесанными длинными белокурыми волосами.

Мысль о Рэе заставила Пейтон съежиться. Она представила себе, как этот волосатый красавец лезет пальцем ей во влагалище, а потом тянет руку к своему носу, чтобы понюхать, совершая неосознанное движение, присущее некоторым мужчинам, и напоминая собой недоуменного пса, учуявшего запах чужой мочи в месте, где он собрался справить нужду.

— Сделай это для меня, Пейтон, — повторила Виктория. — Всего, только раз, больше я к тебе с такой просьбой не обращусь. Я и сама толком не понимаю, зачем мужчине сразу две женщины. Может, они считают, что если женщины удовлетворят сами себя, на их долю придется меньше усилий. Наверное, так — ведь такое неестественное желание приходит в голову только тем, кто в годах.

— Не имею понятия, — ответила Пейтон. — Только это все омерзительно. — Она не была святошей, но все же не хотела переступить границы приличия, какими их понимала.

Пейтон нахмурилась. Правильные дуги бровей, легко соприкоснувшись концами, придали ее лицу выражение твердости. Она не поддастся на уговоры Виктории. У нее своя жизнь. Она скоро выходит замуж. Барри — серьезный, уравновешенный человек, у него обширные планы, ему можно довериться, с Барри не пропадешь. Он собирается купить частную практику, и, значит, в доме будет достаток. Вспомнив о женихе, Пейтон попыталась представить, как выглядит Барри, но в который раз сделать этого не сумела. Весьма смутно представляла она себе и семейную жизнь.

И все-таки Пейтон не смогла отказать Виктории и в назначенный день пришла с ней в гостиницу, в которой Рэй снял шикарный номер.

Последовав примеру Виктории, Пейтон разделась, и обе, нервно хихикая, стали ждать появления кавалера. Виктория была плоскогрудой, и только золотистый холмик лобка — средоточие всей ее красоты — выглядел привлекательно.

Рэй вышел из смежной комнаты и, потискав грудь Пейтон, лег на кровать, широко раскинув волосатые ноги. Его красный в прожилках член, исходя из двух огромных шаров, похожих на апельсины, устремился к пупку и, казалось, рос на глазах.

Физическая близость с Викторией казалась неестественной, непривычной, униженная и оскорбленная плоть сопротивлялась изо всех сил, и все же Пейтон, превозмогая себя, довела Викторию до оргазма. Сама она получила удовлетворение вполне естественным способом, выдержав яростный натиск Рэя.

В дальнейшем Рэй неоднократно звонил ей, предлагая вместе провести время, но Пейтон каждый раз отказывала ему под благовидным предлогом. Викторию он оставил, и она долго сетовала на то, что поддалась на уговоры неблагодарного Рэя.