— Я буду нежен, — сказал Джермано, — больше боли не причиню. Наоборот, ты получишь настоящее удовольствие. — Он открыл принесенный с собою тюбик и, выдавив на ладонь столбик белого крема, извлек из трусов свой огромный член и принялся его натирать.

Пейтон легла на кровать, но перед тем как опустить голову на подушку, поймала свое изображение в зеркале, висевшем на двери. Она походила на мотылька, попавшего в вентилятор, — вся в поту, косметика расползлась, прическа распалась, и волосы рассыпались по плечам. В то же время она изнемогала от вожделения.

Но вот пенис снова вонзился ей между ног, и ей опять показалось, что влагалище разрывается. Намазанный кремом член меньше не стал. А вдруг она забеременеет? Джермано презервативом пренебрегает.

Когда Пейтон встречалась с Эрни, она пошла к гинекологу, чтобы поставить противозачаточный колпачок, после чего, перед тем как отдаться страстному португальцу, неизменно вспоминала об унизительной процедуре.

Тогда она, несмотря на уверения медсестры, что доктор скоро придет, долго сидела, расставив широко ноги, в гинекологическом кресле, напоминая индейку, которую собрались фаршировать. В конце концов появившийся гинеколог, похожий на мясника, настроения не улучшил.

— Шире ноги! — резко произнес он. — Еще! Еще!

Закончив осмотр с помощью какого-то аппарата, гинеколог скривил губы в улыбке и, казалось, испытующе посмотрел на нее, словно пытаясь определить, хватит ли у нее сил выслушать неблагоприятный диагноз.

— У вас шейка матки слишком большая, — наконец раздраженно произнес он, словно ничего подобного в практике не встречал. — Я вам поставлю колпачок семьдесят пятого размера.

Джермано перевернулся на спину, увлекая за собой Пейтон; теперь она оказалась сверху, а он, продолжая ее терзать, стал слегка пощипывать ей соски, и от этих легких щипков, похожих на слабое раздражение после комариных укусов, Пейтон пришла в еще большее возбуждение; это было физическое соитие — ни томных вздохов, ни любовного шепота.

Но вот Джермано сдвинул ей ноги, и Пейтон испытала оргазм, но тут же пришла в смущение — ей показалось, что вместе с фонтанчиками оргазма изливается и моча. Однако эта неприятная мысль сразу забылась, ибо Джермано вскрикнул, и по тому, как дернулся его член, Пейтон сочла, что не отстал и Джермано. И впрямь — он прижал Пейтон к себе и затих.

Теперь они лежали, словно приклеенные друг к другу, — как две морские звезды, выкинутые прибоем на камень и сморщившиеся от жаркого солнца, — и Пейтон на мгновение показалось, что она любит этого человека — пусть пожилого, пусть — с объемистым животом, но зато надежного, который не подведет и который может доставить женщине настоящее удовольствие. Она все еще с наслаждением ощущала, как его необычайно огромный член покоится в ее вульве.

Но вот Джермано наконец отстранился и, сев в постели, спросил:

— Выпьем шампанского?

— С удовольствием.

— Если хочешь, закажи себе и закуску. — Джермано спустил ноги с кровати и, прикрыв гениталии простыней, потянулся за буфетным меню, лежавшим на столике.

Открыв карточку, Пейтон поежилась: пицца — 23 доллара, коктейль из креветок — 28, икра — 105.

— Пожалуй, обойдусь без закуски, — сказала Пейтон.

Вводить Джермано в дополнительные расходы она постеснялась.

— Тогда закажи только шампанское, — согласился Джермано. — Поужинаем у Сюзанны. Она великолепная кулинарка, прекрасно готовит местные блюда. Зная, что буду есть у нее, я до этого стараюсь не наедаться. Но сначала нужно помыться.

Пейтон хотелось пооткровенничать, рассказать Джермано о муже, обычном дантисте, об опостылевшем доме, о непрестижной работе, посетовать на скуку и душевную пустоту. Пейтон знала, что он женат, но, может, и его жизнь небезоблачна.

Однако доверительного разговора не получилось. Джермано ушел в ванную комнату.

Едва Пейтон выбралась из машины, к ней с лаем, источая слюну, бросились две собаки. Их остановил окрик Джермано — собаки, видно, знали его, ибо, потеряв интерес к опешившей Пейтон, стали крутиться возле него.

Дом, около которого остановился автомобиль, находился на вершине холма, а к входу вела пологая лестница, по ступеням которой, казалось, скатывалась вода, но когда Пейтон подошла ближе, то с облегчением увидала, что это всего лишь фокус, рассчитанный на обман зрения, — вода, изливаясь из какого-то невидимого источника, падала сзади лестницы.

У входа в дом их встретил слуга. Он провел их через гостиную, посреди которой располагался фонтан, выбрасывавший струи воды из нутра двух стеклянных дельфинов, голубого и розоватого, и привел на террасу, на которой — кто на диване, а кто в кресле-качалке — сидело несколько человек.

Навстречу вошедшим с дивана поднялась крашеная блондинка, чьи светло-желтые волосы напоминали ворох соломы. Протянув руку Джермано и поцеловав Пейтон в щеку, она назвалась Сюзанной, после чего представила ей собравшихся на террасе.

Среди них был и Феликс Родригес. На этот раз он выглядел вялым и апатичным, а на лице его застыло капризное выражение, какое бывает у человека, привыкшего с детства, чтобы все его желания исполнялись, и которому чем-то не угодили.

Рядом с ним на диване сидел какой-то толстяк, имя которого Пейтон пропустила мимо ушей. Он мог бы показаться непривлекательным — грузность не украшает — но его спасала красивая голова, похожая на голову римского императора, и не было бы ничего необычного, если б на ней как знак воздаваемой почести покоился лавровый венок. Тяжелая золотая цепочка поперек жилета и бриллиант, сверкавший на пальце, прекрасно гармонировали с чувственными губами и мощным подбородком.

Невдалеке от них в кресле-качалке сидел рослый, хорошо сложенный, симпатичный молодой человек лет тридцати-тридцати пяти, по виду американец. Сюзанна назвала его Дайланом.

Общество мужчин, помимо Сюзанны, разделяла брюнетка с грациозной шеей, покатыми плечами и пышным бюстом. У нее были темные миндалевидной формы глаза, нежные щеки, изящная складка губ, но лицо ее портил нос, излишне длинный и острый.

— Шампанского? — предложила Сюзанна.

— А можно мне пройти в ванную комнату? — робко спросила Пейтон. — Я хочу умыться с дороги.

— Пойдемте, я провожу вас, — сказала хозяйка дома.

Ванная комната поразила размерами. Здесь размещалась не только ванна, похожая на бассейн, но и душ, несколько раковин, красивая вешалка. На полках стояли многочисленные горшочки с нежными орхидеями.

— Пойдемте, я покажу вам дом, — предложила Сюзанна, когда Пейтон вышла из ванной.

— Здесь бильярдная, — поясняла Сюзанна, водя Пейтон по дому, — здесь гимнастический зал, а это — комната моих сыновей; они выросли и со мной уже не живут.

Пейтон удивленно вскинула брови. Сюзанна выглядела на тридцать, не больше. Трудно поверить, что у нее взрослые сыновья.

Все объяснилось после того, как Сюзанна спросила:

— Вы приехали в Рио сделать подтяжку лица?

— Нет, — растерянно ответила Пейтон.

— Впрочем, вы еще молоды, извините. Сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— Двадцать шесть? И вы проводите время с Джермано? Вам не кажется, что он для вас слишком стар?

— А сколько ему?

— А как по-вашему?

— Пожалуй, за пятьдесят. Может быть, шестьдесят.

— Но он все еще молодится. А вам всего двадцать шесть? Конечно, в такие годы думать о пластической операции рановато. А я подтяжку лица делала себе дважды. Мне уже сорок девять, но выгляжу лет на тридцать, не правда ли?

Пейтон искренне согласилась, и Сюзанна продолжила откровенничать.

— Джермано — мой бывший муж, но, как видите, мы с ним в дружеских отношениях. Я в хороших отношениях и с его новой женой. Правда, она живет в Сан-Паулу, и мы видимся редко. Я тоже устроила свою жизнь. Теперь у меня Дайлан.

Проведя Пейтон через картинную галерею, увешанную полотнами бразильских художников, и показав огромную кухню, Сюзанна остановилась около одной из многочисленных комнат и постучала. Дверь отворилась, и на пороге появилась женщина в форменном одеянии, около ног которой толпились маленькие собачки.

— Это — Консуэла, моя экономка. — Сюзанна приветливо улыбнулась. — Я зову ее «мамой». Не знаю, что бы я делала без нее. — Почему женщина, которую она зовет «мамой», носит форменную одежду, хозяйка дома не пояснила.

— Впрочем, у меня большой штат прислуги, — проговорила она, позволив Консуэле уйти к себе. — А что делать? Стоит нанять служанку, как она слезно просит пристроить и ее мужа, а через неделю-другую заговаривает о своих братьях и сестрах. Потом доходит очередь до кузин и кузенов. Всем надо на что-то жить. Правда, я и плачу им немного.

Пока Сюзанна водила Пейтон по дому, на террасе накрыли стол к ужину, открыв над ним зонт, а на другом столе, чуть поменьше, появились блюда с закусками. Однако гости Сюзанны, не обращая внимания на еду, нюхали кокаин.

— Пейтон, вам кокаин или сигарету с марихуаной? — спросила хозяйка дома, а затем во всеуслышанье заявила: — Ей двадцать шесть лет, а тебе, Джермано, на ее взгляд, шестьдесят.

Пейтон съежилась, покраснела, не зная, куда глаза девать.

— Как же ты, Джермано, еще ловишь мышей? — не унималась Сюзанна. — Пейтон, ему едва перевалило за пятьдесят. Просто вы еще сами достаточно молоды, и людям намного вас старше непроизвольно накидываете лишний десяток. А по мне, Джермано и пятидесяти не дашь. Пять лет назад я заставила его сделать подтяжку. Морщины у глаз ему еще шли, но шея была ужасна. А теперь посмотрите: упругая, эластичная, прямо на загляденье. И ни одного шрама. — Сюзанна подошла к своему бывшему мужу и задрала ему голову, демонстрируя чудеса косметического искусства.

Тем временем Феликс подмигнул Пейтон и сделал жест в сторону ящичка с кокаином. Пейтон решилась — была не была, пожалуй, можно попробовать, и лучше сделать это сейчас, когда на нее не обращают внимания: на террасе завязался разговор о пластических операциях.

— А мне всего тридцать два, — раздался голос остроносой брюнетки. — Подтяжку лица я пока делать не собираюсь, но мне часто советуют выправить форму носа.

— Ни в коем случае! — запротестовал грузный мужчина, похожий на римского императора. Его тонкий писклявый голос никак не сообразовывался с его внешними данными. — Ваше лицо напоминает лики мадонн с полотен Фра Анжелико, а ваша линия носа — та же, что и у Борджиа.

Белый порошок опаски не вызвал — не яд же, на самом деле. Однако Барри ей неоднократно рассказывал о вреде наркотиков и даже ссылался на какую-то несчастную женщину, у которой то ли от ЛСД, то ли от кокаина стали крошиться зубы. Ладно, решила Пейтон, можно рискнуть.

Риск обернулся кашлем и навернувшимися слезами. Пейтон едва не бросилась в ванную, но сумела сдержаться: проявить на людях слабость показалось неподобающим. Однако спустя короткое время она, к своему немалому удивлению, ощутила неожиданный прилив сил и даже беспечность, ей вовсе несвойственную. К тому же у нее развязался язык, и она стала без умолку тарахтеть, хотя разговорчивостью сроду не отличалась — вряд ли она говорила о чем-то умном, как она потом рассудила.

Пейтон вернулась в гостиницу в три часа ночи. Она не могла сомкнуть глаз и, лежа в постели, апатично смотрела на щербатую восковую луну, перемещавшуюся над сумеречной Корковадо, пока вершину горы не окрасили первые солнечные лучи.

Апатия сменилась смятением. До чего она докатилась? Правда, измена мужу не в счет — с кем не бывает. Тем более что она влюбилась в Джермано и связывала с ним свои надежды на будущее. Но теперь эти ожидания рухнули. Джермано никогда не предложит ей переехать к нему. Теперь она и уважения не заслуживает, не то что любви.

Сама во всем виновата. Как ей могло взбрести в голову предложить Джермано и Феликсу улечься в одну постель вместе с ней? В голове остались лишь обрывки воспоминаний: они пили водку, затем снова нюхали кокаин, потом она сидела у Феликса на коленях, сдуру решив, что Джермано приревнует ее, а приревновав, воспылает к ней страстью.

Сон не шел — в желудке начались рези. Мешанина из водки, шампанского и острых бразильских блюд дала о себе знать. Пейтон стало тошнить. Она встала с постели и побрела в ванную комнату. Склонившись над раковиной, засунула в рот два пальца. Из горла хлынула мерзкая полужидкая масса. Почувствовав облегчение, Пейтон помыла руки, лицо, почистила зубы; затем подошла к ванной, открыла кран.

Оставив ванну наполняться водой, Пейтон прошла в гостиную. В комнате было полутемно, свет пробивался лишь через щель между оконными занавесками. Джермано спал на диване под простыней, его толстый живот ритмично вздымался и опускался. Пейтон вздохнула — ее надежды не оправдались.

Когда ванна наполнилась, Пейтон бросила в воду желтые кристаллики соли. Запахло лимоном. Приняв ванну, Пейтон почувствовала, как по телу разливается умиротворяющее тепло, и ей показалось, что она заново родилась. Она залезла в постель и заснула сном праведницы.

Когда она открыла глаза, было совсем светло. Джермано в номере не было. На столике у кровати стоял небольшой поднос, а на нем кофейник и чашка. Пейтон наполнила чашку и подошла с ней к окну. Небо было безоблачным, и на вершине Корковадо ясно была видна фигура Христа Спасителя с воздетыми и расставленными руками. Но только фигура эта была видна со спины. Пейтон поежилась.

Кофе оказался чуть теплым, но она его выпила.