— Пейтон? Это я, Леонард, — прозвучал в телефонной трубке многозначительный голос.

— Леонард? Что случилось?

— Ничего, ровным счетом. С какой стати ты всполошилась? Разве в моем голосе прозвучали тревожные нотки? — Свекор Пейтон обладал странной манерой выделять голосом отдельные слова в произносимой им фразе, чем часто ставил в тупик своих собеседников. — Я сейчас недалеко от вашего дома и вспомнил, что у тебя выходной. Приглашаю тебя на ланч. Почему бы мне не позавтракать с любимой невесткой?

— А где Грейс?

— Сидит дома.

— Хорошо, давай встретимся в час.

— Лучше пораньше, а то опоздаю на поезд. Хочу вернуться двухчасовым.

Пейтон уезжала через несколько дней в Гонконг, и она собиралась после полудня пройтись по магазинам, чтобы присмотреть что-нибудь из одежды. Давно прошли те времена, когда ее в дорогу собирала свекровь, презентуя свои наряды и советуя, что надеть. Впрочем, как одеться в дорогу, вопросов не вызывало: блузка, джинсы и куртка — самое подходящее. Теперь женщины, даже летящие первым классом, иначе не одевались. Об их достатке говорила лишь сумочка, всегда отвечавшая последнему крику моды. Но что взять с собой? Пожалуй, подойдет зависевшийся в гардеробе бледно-оранжевый костюм с расклешенными брюками. Костюм — из тонкой шерсти, рассчитанной на тропический климат, — как раз то, что надо. А вот новую блузку надо купить. Хорошо бы найти с каскадом оборок и глубоким вырезом на груди.

Шел сильный дождь, дул порывистый ветер, и прохожие чуть ли не бежали по улице, крепко сжимая в руке разноцветные зонтики, похожие на слетевшихся птиц с распростертыми крыльями. Проезжавшая мимо машина обдала Пейтон брызгами. Пейтон шарахнулась в сторону и тут же угодила под шумный поток, выливавшийся из водосточной трубы.

Свекор назначил встречу в небольшом ресторанчике, который держали китайцы, умудрившиеся открыть свое заведение чуть ли не в самом центре Манхэттена, а не в китайском квартале. Впрочем, в меню китайские блюда соседствовали с обычными, и, закусив маринованными моллюсками или отведав суп из ласточкина гнезда, можно было приступить к свиной отбивной. Пейтон скользнула взглядом по перечню коктейлей: «Отвертка», «Ролле Ройс», «Манхэттен». В конце меню было приписано: «Желающим предоставляются палочки для еды». Пейтон хмыкнула: вряд ли кто из рискнувших заказать китайское блюдо станет еще и пользоваться непривычным приспособлением для еды.

Посетители сидели только за тремя столиками, что было неудивительно для полудня; к тому же цены кусались. До замужества — как давно это было — Пейтон даже не помышляла о ресторане. Куда ни шло — зайти в бар, ресторан — для богатых.

Леонард еще не пришел, и, зная, что при нем горячительного не выпьешь — какая дама пьет днем! — Пейтон заказала чай с коньяком. Она бы заказала вина, но его не выдашь за невинный напиток. Пейтон едва не повторила заказ, но вовремя заметила Леонарда.

Он был тучен и невысок, а лицо его было самым обыкновенным — такое обычно затрудняются описать. На нем была куртка, а под ней — свитер, из-под которого выглядывал узел темного галстука, повязанного на клетчатую рубашку.

Поцеловав Пейтон в щеку, Леонард сел напротив.

— Ты прекрасно выглядишь, как всегда, — сказал он и обратился к официанту: — Пожалуйста, шотландское виски с содовой. — Поправив галстук, Леонард перевел взгляд на Пейтон. — Извини, что чуточку опоздал: не привык ездить в подземке. И зачем только вы с Барри живете в городе? Толчея, смог, дышать нечем. На природе жизнь здоровее. Ладно. Расскажи лучше о том, как поживает мой внук. Дает о себе знать? — Голос Леонарда, казалось, наугад подчеркивавший во фразе одно из составляющих ее слов, напоминал скачущий шарик на игровом поле рулетки. Черное, красное. Черное, черное, красное.

— Часто звонит, ни на что не жалуется, — ответила Пейтон.

Кэш учился в университете, находившемся в Пенсильвании, и на самом деле звонил домой редко, но даже и в этих случаях выудить из него что-нибудь путное было практически невозможно, ибо неизменно весь разговор сводился к обстоятельному рассказу о приключившейся с ним истории, как правило огорчительной. Однажды он с волнением рассказал, что собирался купить учебник, а в университетском магазине, где только и можно его купить, книги не оказалось — успели, как назло, распродать! — и теперь она поступит в продажу лишь через месяц, и он не знает, что делать, ибо профессор рекомендовал для занятий только этот учебник. В другой раз Кэш с не меньшим волнением рассказал, как, отправившись в кино посмотреть боевик, купил билет с рук, а тот оказался липовым, и он едва унес ноги от контролера.

— Замечательный парень! — возгласил Леонард. — Мы с Грейс собираемся летом в двухнедельный круиз по Средиземному морю. Хотим взять Кэша с собой.

— Не сомневаюсь, он с радостью согласится. Кэш любит вас.

Леонард взял в руки меню. Днем Пейтон много не ела, но вмешиваться в действия свекра, с интересом изучавшего карточку, сочла неуместным.

Словно угадав ее мысли, Леонард произнес.

— Что не съедим, заберешь с собой. Барри умнет за милую душу.

— Барри сейчас постится.

— Это хорошо. Мы раньше тоже придерживались обычаев, но в конце концов Грейс махнула на них рукой. Ты же знаешь, ей приходится много готовить для завсегдатаев нашего клуба, а после этого остается столько еды — не выбрасывать же.

Леонард казался довольным жизнью, да и грех ему было жаловаться: в средствах он не стеснялся, да и жил с Грейс душа в душу, не имея ни единого повода для серьезной размолвки почти за пятьдесят лет супружеской жизни. И все же было заметно, что он постарел.

— Ты не возражаешь, если я закажу омары по-кантонски и утку с брокколи, фаршированную кешью? — спросил Леонард.

— Полагаюсь на твой вкус, но, глядя на тебя, я бы выпила тоже. — Подозвав официанта, Пейтон заказала водку со льдом.

— А как поживает Барри?

— Не беспокойся, здоров и, как всегда, жизнерадостен. Правда, занят по горло.

Леонарду не стоило говорить, что дела у Барри далеко не блестящи; к тому же он, видимо, и сам догадывался об этом.

Когда она вышла замуж за Барри, он был полон честолюбивых планов, надежд, рассчитывал, что, обзаведясь собственной практикой, быстро окупит ее и станет получать прибыль, поговаривал о новшествах, которые привлекут пациентов. Но, видно, ему не хватило хватки, напористости. Его вечно обманывали деляги, поставлявшие ему на вид новое оборудование, а приятели, красовавшиеся теперь на журнальных страницах, переманивали его пациентов. Барри был слишком доверчив и непрактичен. Пейтон вздохнула: его планы оказались воздушными замками, а прибыли выбыли.

— Хорошо, что Барри преуспевает, — сказал Леонард, — и я был бы совсем спокоен, если бы не Белинда. Бросить мужа ради какого-то вертопраха — нам с Грейс этого не понять.

Белинда, которой было за пятьдесят, и впрямь выкинула неожиданный номер. Рассудительная, практичная — о такой никогда не скажешь, что она способна на эксцентричный поступок — внезапно ушла от мужа, бросив детей, связавшись с подающим надежды актером, на шестнадцать лет моложе ее. Однако эта связь длилась недолго. Актер вскоре стал знаменитостью и тут же бросил ее. Белинде ничего не оставалось, как вернуться в семью, но Джонатан, ее муж, указал ей на дверь, к тому же обязав платить алименты.

— Хуже всего, — продолжил Леонард, сделав глоток из рюмки, — что Белинда не может угомониться, преследует этого парня, все на что-то надеется. Такое простительно молоденькой девушке, а в годы Белинды… — Леонард сделал еще глоток, — и глупо, и безрассудно, да и безнравственно, аморально. Брала бы пример с родителей. Мы с Грейс ни разу не совершили безнравственного поступка. Не ожидал от Белинды. Всегда полагал, что она счастлива замужем. Джонатан — положительный, достойный уважения человек, добропорядочный семьянин.

Пейтон согласно кивнула. Семейная жизнь Белинды у ее степенных родителей никогда беспокойства не вызывала, а если кого они и поругивали за опрометчивый шаг, то этим человеком был Барри, женившийся на девушке из низов, взяв ее нищей. Ни Леонарду, ни Грейс даже не приходило в голову, что не Барри, а она везет воз, мотаясь по всему миру, чтобы заработать на жизнь.

— И вы никогда не делали ничего неприличного? — спросила Пейтон.

Леонард хохотнул.

— Был грех. Как-то мы с Грейс выкурили в компании по сигарете с марихуаной, но этим дело и ограничилось.

Пейтон вздохнула. В свое время Нелл тоже курила травку, но этим дело не ограничилось. Сигареты с марихуаной попались на глаза Донни, и он стал украдкой курить. Поймав сына за неблаговидным занятием, Нелл задала ему хорошую трепку, а потом махнула рукой и стала курить вместе с ним. В конце концов после очередного нервного срыва она перешла на обычные сигареты, а Донни постепенно пристрастился к наркотикам и покатился вниз, по наклонной. Пейтон не курила вообще, но курящие мужчины ей нравились. Они казались более уверенными в себе, более деловыми и даже более сексуальными, чем некурящие.

— А как поживают твои собачки? — спросил Леонард.

— Прекрасно. Теперь у меня их шесть, все — чихуахуа.

Чихуахуа пользовались в городе большим спросом, особенно в латиноамериканском квартале, их многие заводили, но многие и отделывались от них, подержав у себя месяц-другой. Увидев на улице жалкое существо с глазами, как пуговки, Пейтон не могла пройти мимо и забирала кроху с собой, чтобы отдать ее в хорошие руки, а когда ее героические усилия заканчивались ничем, то оставляла ее у себя, несмотря на протесты мужа, доходившие до скандала.

— И вот что еще, — Леонард замялся. — Только прошу тебя, никому не передавай наш разговор, даже Барри — особенно Барри. Я обсудил ситуацию заранее с Грейс и, хотя она против, все же решил с тобой встретиться. Дело зашло слишком далеко. Я имею в виду отношения Барри с Рэчел.

Пейтон удивленно подняла брови, но постаралась ответить, сохраняя невозмутимость.

— Ты говоришь о Рэчел, коллеге Барри?

— Ты в курсе дела?

Пейтон сочла за лучшее промолчать.

— Иначе и быть не может, — Леонард облегченно вздохнул. — Но это дело не только ваше. Мы с Грейс потеряли всякий покой. Барри перешел границы разумного.

— Ты хочешь сказать, что Барри сует свой пенис в чужую дырку?

Леонард оторопел и настороженно огляделся по сторонам.

Пейтон усмехнулась. В обществе родителей Барри она никогда не позволяла себе не то что грубить, но даже повышать голос, с неизменным спокойствием выслушивая их бесконечные наставления и слащавые похвалы, которыми особенно одолевала ее «любящая» свекровь. Все, хватит! Жаль, что попался под руку Леонард, а не Грейс. Что-то он скис. Ничего, стерпит, а дома найдет утешение у жены. Его маленькие мясистые губы, скривившиеся от тупого недоумения, как у обиженного младенца, вполне приспособлены для того, чтобы сосать женскую грудь. Дома он найдет им применение. Без утешительницы мужчине не обойтись.

— Мне нет дела до этого, — холодно продолжила Пейтон. — Пусть сует свой поганый пенис хоть в мясорубку. Я сыта им по горло. Приелось.

— Я понимаю, ты не в себе, — примирительно сказал Леонард, — и все же я договорю до конца, у тебя твердый характер — выдержишь. Эта женщина… Рэчел… она беременна, хочет рожать, уперлась. Она нам звонила — весьма решительная особа. Довела Грейс до мигрени, да и меня выбила из колеи. А у меня свои неприятности — на работе. Ты же знаешь, я собираюсь в этом году оставить дела — возраст, пора. Все было бы хорошо, но только несколько дней назад я получил уведомление о скорой ревизии. Просто не повезло: ревизия — редкость. Последний раз нас шерстили лет десять назад. Так вот, чтобы не вдаваться в детали, скажу тебе главное. Я хочу перевести крупную сумму на твой банковский счет, но это деньги для Кэша, я это оговорю. Произойти может всякое, и я не собираюсь бедствовать на старости лет. Но самое главное, я хочу обеспечить внука. Замечательный парень! Но я не желаю, чтобы дотошные ревизоры трясли мой банковский счет, и собираюсь перевести деньги офшорным трансфертом. Только ничего не говори Барри, иначе он замучит меня телефонными разговорами, задавал бесчисленные вопросы, да и тебя изведет.

Пейтон не слушала. Она не могла поверить, что Барри ей изменил. Пейтон знала, что все мужчины не без греха, да и сама она далеко не безгрешна, и все-таки неожиданное известие затронуло ее за живое.

— Да ты меня не слушаешь, Пейтон, — сказал Леонард.

— Немного разнервничалась. Пожалуй, выпью еще. — Она поманила официанта.

— Так вот, — продолжил Леонард наставительным голосом, — я пришлю тебе в офис кое-какие бумаги. Подпиши, заверь свою подпись и сразу вышли обратно. Поверь, у тебя не будет никаких неприятностей. Речь идет об обычных мерах предосторожности, в бизнесе неизбежных. Кроме того, эта Рэчел может припереть Барри к стенке. Полагаю, он не сделает глупости, но она может потребовать отступного, а на нет и суда нет… А вот и утка, выглядит аппетитно. Я положу тебе кусочек, не возражаешь?

Перепады в голосе Леонарда начинали Пейтон нервировать. Чем он руководствовался, понять было трудно, ибо выделяемые им во фразах слова особой смысловой нагрузкой не отличались, но тем не менее он находил их с той же сноровкой, с какой ювелир с лупой в глазу отделяет от стразов настоящие камни.

Но вот, слава богу, угомонился, ест свою утку, фаршированную кешью. Пейтон сделала судорожное движение подбородком. Сделав глоток из рюмки, задумалась. Она не имела ни малейшего представления, как поведет себя Барри в сложившейся ситуации. Почувствует ли себя виноватым? Хотя он, вероятно, и раньше развлекался на стороне, а сейчас ненароком вляпался. И зачем только на протяжении многих лет ее мучила совесть после очередного падения? К тому же она изменяла мужу вдали от дома, всерьез не предполагая уйти от него, а возвратившись домой, снова становилась верной женой и добродетельной матерью.

Ее размышления прервал Леонард.

— И не забудь, когда станешь разговаривать с Кэшем, сказать ему, чтобы он нам позвонил. Кэш не звонил нам… — Леонард поджал губы и поднял глаза к потолку. — Да, пожалуй, неделю — целую вечность.

Вероятно, Леонард полагал, что Кэш звонит домой каждый день, хотя он, как и всякий студент, не часто вспоминал о своих родителях.

Когда Леонард ушел, Пейтон сначала снова обратилась к официанту, а потом еще долго сидела за столиком, подперев рукой подбородок. Поразмышляв, она решила мужа простить. С кем не бывает? Она знала об этом лучше многих других. Однако вечером, дома, она не стала ждать мужа и залезла в постель, а когда щелкнула дверь, притворилась, что спит.

На следующий день, к немалому удивлению Пейтон, ей позвонила Белинда, предложившая, как и Леонард накануне, вместе позавтракать. Пейтон было не до того, чтобы впутываться в чужие дела — Белинда сама заварила кашу, пусть ее и расхлебывает — но отказать золовке, говорившей с непривычным для нее волнением в голосе, она не решилась.

Белинда сослалась на занятость, и Пейтон согласилась приехать к ней в офис. Приемная была забита одними мужчинами. Почти все небритые, волосатые, в кожаных куртках, они нервно расхаживали по комнате и поминутно чесались, словно давно не мылись. У каждого была фотография, которую они то и дело оценивали критическим взглядом. Видно, Белинда набирала артистов на роли гангстеров, хиппи или художников.

Приглядевшись, Пейтон заметила в помещении и двух других посетителей, спокойно сидевших в кресле. В одном из них она узнала известного французского комика. Другой, в широкополой шляпе и сюртуке, с тощей седой бородкой, был ярко выраженным евреем. Впрочем, это мог быть и артист, загримированный и одетый, готовый к пробе.

Белинды не было, и Пейтон вскоре стало не по себе: ей казалось, что ее окружает толпа безумцев, в глазах которых светилась несбыточная надежда. Но вот она наконец пришла, и все ее ожидавшие разом остановились, постаравшись придать лицу самоуверенность и спокойствие.

Белинда была крупная мужеподобная женщина с короткой стрижкой и могучими бедрами, видно, казавшаяся собравшимся всесильной волшебницей, способной вытащить их из безвестности, а то и сделать кинозвездой.

Она остановилась около долговязого парня и сурово произнесла:

— Юсеф, а ты зачем здесь торчишь? Тебя ждет Генри, ступай к нему. Кроме того, через два часа приедет Джеймс Айвори, он тоже хочет видеть тебя.

Все взгляды с нескрываемой завистью устремились на немыслимого счастливца.

— А вы, парни, — Белинда обвела взглядом соискателей ее благорасположения, — пока покурите. Я займусь вами позже. Только скажите Алисе, где вас найти.

Белинда не одна управляла студией, но ее внушительная фигура, напористость и непререкаемый тон делали ее в глазах посетителей, постоянно обивавших порог приемной, вершительницей судеб. Она относилась к тому редкому числу женщин, перед которыми раболепствуют и которым постоянно преподносят цветы и дарят конфеты.

Белинда привела Пейтон в кафетерий неподалеку.

— Как дела на работе? — спросила Пейтон, опустившись на стул.

— Превосходно. — Глаза Белинды зажглись. — Фильм «Нисколько не удивлен» явился гвоздем сезона. Мы рассчитываем на награды в нескольких номинациях. Три фильма в работе. — Глаза Белинды неожиданно потускнели. — Мне кажется, он собрался жениться, — выдавила она.

— О ком ты?

— О Дамиане Уэстерли. Это я, дура, сделала его знаменитостью и по глупости дала ему роль в одном фильме с Каллиопой Ван, этой напыщенной сумасбродкой. Не могу поверить, что он бросил меня ради нее. Да, она моложе меня, привлекательней, допускаю, но ее звездный час давно позади — год-другой, и ее имя станут набирать мелкими буквами. А что может быть хуже стареющей кинозвезды?

Пейтон поежилась. Сейчас польется рассказ о неблагодарности этого Дамиана и о коварстве сумасбродной кинозвезды, и Белинда будет жужжать, как прялка, на которой иногда упражнялась Нелл, да еще станет утомительно повторяться, как заезженная пластинка, ища поддержки и сострадания. И с чего на нее нашло? Всегда рассудительная, спокойная, казалось, любящая жена… Да и стоит ли так убиваться из-за потерянного любовника? Сама Пейтон никогда не испытывала мучений при расставании с кавалером. С глаз долой — из сердца вон!

— Может, поговорим о другом? — улыбнувшись, сказала Пейтон. — А то мне кусок в горло не лезет. — Она положила поднесенный ко рту бисквит на тарелку.

— Да ты пойми меня — я не знаю, что делать, — взмолилась Белинда. — Все надо мной смеются, а я делаю глупость за глупостью. Вчера позвонила ему домой.

— Кому?

— Да Дамиану — кому еще? Его не было дома, и я оставила сообщение: попросила немедленно позвонить. Он и не подумал! Вероятно, привел к себе Каллиопу. Представляю, как они надо мной потешались, перемывая мне косточки.

«Опомнись, Белинда, тебе перевалило за пятьдесят, ты не семнадцатилетняя дурочка, чтобы страдать от безответной любви» — эти слова уже вертелись у Пейтон на языке, но, взглянув на ее измученное лицо, на круги под глазами, она мягко произнесла: — Поговори с матерью, она мудрая женщина. Может, что тебе посоветует.

— Я с ней уже говорила. Талдычит одно: вернись к Джонатану. Да и разговаривает со мной как с неразумным ребенком.

— Таковы, видно, все матери. — Пейтон вздохнула.

— Ладно. И впрямь пора сменить тему. Собственно, я пригласила тебя на ланч, чтобы поговорить о Виктории.

— О Виктории? Давно не встречалась с ней, потеряла из виду.

— А мы встречаемся до сих пор. Так вот, она ВИЧ-инфицирована, и уже много лет.

— Боже мой, какой ужас! — Пейтон похолодела. — Бедняжка Виктория. Трудно ее винить, но она была неразборчива: спала с каждым, кого подцепит, а во времена нашей молодости резиной пренебрегали. Видно, она и дальше не защищалась.

— Дело не в сексе. Виктория говорит, что всему виной шприц какого-то наркомана, о который она нечаянно укололась, когда работала няней. Это было давно, двадцать пять лет назад. Все бы еще ничего, если уместно так говорить, — больные СПИДом могут протянуть долго, но все дело в том, что у Виктории цирроз печени, а больным СПИДом печень не пересаживают. Кроме того, у нее опухоль в голове.

Пейтон оцепенела, ее сковал ужас, на лбу выступила испарина. Она вспомнила, как Виктория с деланным недовольством рассказывала о душераздирающем происшествии, случившемся с ней во время дежурства. Тогда тот случай казался комичным, анекдотическим. Это было давно, еще до замужества. Но в те далекие времена ей однажды пришлось заняться с Викторией лесбийской любовью. Она могла от нее заразиться.

— А что говорят врачи? — выдавила из себя Пейтон.

— Говорят, дело нескольких месяцев.

Пейтон задумалась. Нужно помочь Виктории. Вернувшись из Гонконга, надо попытаться найти врача, практикующего нетрадиционную медицину, — что с того, что Барри ее клеймит, он может и ошибаться. Пейтон слышала, что какой-то целитель в Мехико берется за безнадежно больных. Бедняжка Виктория! А ведь она жила припеваючи. Она из богатой семьи, ни в чем не нуждалась. Родители души в ней не чаяли. Пейтон немного завидовала Виктории и, может быть, потому постепенно отошла от нее. А, может, всему виной были их интимные отношения? Мужчины тоже не жаждут видеть своих бывших любовниц.

— Это ужасно, просто не верится, — с трудом произнесла Пейтон.

— Что делать! — Белинда тяжко вздохнула. — А ты выглядишь превосходно. Снова куда-нибудь собираешься?

— На днях отправляюсь в Гонконг.

— Желаю успеха. А мне пора на работу. Поди парни меня заждались. Жаль их. Перебиваются с хлеба на воду, и никакой перспективы. В массовке много не заработаешь, а эпизодическая роль — для счастливца. — Белинда положила деньги на стол. — И вот что еще… — Она замолчала, а затем, видно, решившись выпить чашу до дна, неловко проговорила: — Если тебя будут расспрашивать обо мне, скажи, что я успокоилась и думать забыла о Дамиане. Намекни, что у меня на примете кто-то другой. Да ты сообразишь, что сказать.

— Не беспокойся, соображу, — ответила Пейтон, хотя и не представляла, кто станет ее расспрашивать об интимной жизни Белинды.

— А как Барри? — спросила Белинда, поднявшись из-за стола.

— Как всегда, процветает. — Пейтон помедлила и спросила: — А ты слышала, что он тоже выкинул номер? — Она прикусила язык, но уже было поздно: слово «тоже» прозвучало как порицание. Однако Белинда то ли пропустила фразу мимо ушей — она рылась в сумке, пытаясь найти помаду — то ли посчитала, что лезть в бутылку не стоит. Подкрасив губы, она попрощалась и направилась к выходу, оставив Пейтон допивать кофе.

Пейтон не могла успокоиться. Виктория умирает, а ей всего пятьдесят. Пейтон вздохнула: скоро и у нее круглая дата — они с Викторией одногодки. Она никогда не думала, что однажды, проснувшись, ей придется смириться с ужасной мыслью: ей уже пятьдесят! — старость не за горами. Впрочем, ей грех жаловаться. Она здорова, крупные неприятности и невзгоды обошли ее стороной, жизнь катится по наезженной колее. Не всем так везет. Многие работают по четырнадцать часов в сутки, калечатся в шахтах, умирают молодыми от тяжелой болезни после долгих мучений.

Скоро пятьдесят… Может, сделать подтяжку лица? Хотя лицо гладкое, лишь небольшие морщинки в уголках глаз. Недавно она рассматривала свои фотографии двадцати-двадцатипятилетней давности. Она почти нисколько не изменилась. Правда, теперь ей помогает косметика, выгодная прическа, продуманная одежда. С подтяжкой лица можно и подождать.

Пейтон вспомнила, как на эту неприятную операцию решилась ее свекровь. Тогда у Пейтон был непродолжительный отпуск, и она согласилась поухаживать за свекровью после возвращения из больницы. Грейс увезли рано утром и в тот же день привезли домой. Увидев ее, Пейтон пришла в неподдельный ужас: лицо свекрови было полностью забинтовано, как будто ее избили бейсбольной битой. Сама идти она не могла, и ее отвели в комнату под руки, а едва уложили в постель, ее вырвало.

Сопровождавшая ее медсестра отвела Пейтон в сторону и, проинструктировав, как ухаживать за больной, поджав губы, недовольно добавила:

— После операции она обмочилась. Ее грязное белье в сумке.

Пришлось раскошелиться.

Грейс стонала всю ночь, а когда Пейтон к ней подходила, бормотала что-то невразумительное. Из бинтов сочился зловонный гной вперемешку с кровью, а утром обессилевшую свекровь пришлось снова переодевать, менять постельное белье и вытирать пол: Грейс опять вырвало. Свекровь провела в постели два дня. За это время ее дважды перебинтовывала все та же неулыбчивая, суровая медсестра, приезжавшая на машине. После нее оставалась куча смрадных бинтов, какие-то склянки из-под лекарств, и Пейтон приходилось заниматься уборкой и проветривать комнату, чтобы не доводить ее до состояния больничной палаты, обычно пахнущей лекарствами и мочой.

Грейс поднялась с постели на третий день, а спустя еще день-другой уже бодро расхаживала по дому, довольная тем, что помолодела «лет на двадцать, не меньше!». Тогда Пейтон подумала, что наступит время, и ей самой придется пройти неприятную процедуру. Но теперь, после тяжких воспоминаний, она твердо решила повременить. Да и к чему торопиться? Она и так пользуется успехом у кавалеров.

Выйдя из кафетерия, Пейтон отправилась в магазин, не отказавшись от мысли купить новую блузку с каскадом оборок и глубоким вырезом на груди.

О подтяжке лица она больше не вспоминала и через три дня улетела в Гонконг.