Осень подходила к концу, задули холодные ветра, по ночам лужи сковало легким молодым ледком, хрупким, как сухая веточка.

Русак, поглощенный хозяйством и неожиданно возникшей симпатией между ним и хозяйкой, заходил в комнату наёмника лишь поздно ночью, когда расходились последние гуляки, а постояльцы запирались в своих комнатах.

Марк всегда встречал его одним и тем же вопросом:

– Что слышно? Как царевна?

Сам он и носа не показывал на улицу. Побледнел, осунулся и стал мрачнее прежнего, как схоронившийся в сырой пещере аскет.

Поначалу Русак удивлялся и всякий раз отвечал:

– Кажется мне, что люди и думать забыли о царевне. И тебе пора забыть. У всех других хлопот полон рот.

В ответ Марк салютовал полным до краев кубком вина, расплескивая содержимое на себя, и выпивал то, что сохранилось на дне.

Но разве вино спасает от тоски и дурных мыслей? Только сильнее душит отчаянием, беря за горло хмельными и безжалостными пальцами, выдавливая пьяную слезу, и хочется жалеть себя любимого, размазывая по лицу слезы и сопли.

Русак не мешал наёмнику тихо пить, не вмешивался, зная, что назначенная жрицами встреча неумолимо приближается, и с каждым новым рассветом этот день все ближе и ближе.

* * *

Этой ночью Русак, собираясь в комнату Марка, поставил на поднос не только кувшин с лучшим вином, но и водрузил на ярко разрисованное блюдо разные миски. Он выбрал самое лучшее, что было в его солидном заведении. И жареное мясо, сочное и ароматное, только-только с пылу с жару, и нежные паштеты, которые готовила великая искусница Ранида, и сыры, ноздреватые, как тонкие блины. Кстати, блины были тоже, свернутые в трубочку и наполненные одни икрой, а другие тушеными грибами.

Оглядывая поднос, Русак любовно поправил огромный ломоть душистого хлеба и вздохнул.

– Ну вот, – пробормотал он. Неожиданно на лице отразился испуг, Русак бросился к сундуку и торопливо откинул крышку.

Изнутри, на крышке пузатого сундука, принадлежащего когда-то Корнею, было прикреплено хитрое устройство, отсчитывающее дни недели. Нужно было только не забывать каждое утро перекидывать фигурные кости по хитроумной проволочке. Кости постепенно накапливались в правой части, и означали прошедшие дни месяца, а в левой – оставшиеся дни. Кости черного цвета отмечали дни, по которым приходил сборщик налогов. А одну кость Русак сам выкрасил в алый цвет.

Взглянув на эту кость, Русак мысленно содрогнулся. Встанет холодное осеннее солнце, и ему придется передвинуть её влево. Значит, завтра.

Он вытащил из кармана маленький шелковый мешочек, развязал с великой осторожностью и заглянул. В мешочке была крупная желтая пыль. Русак осторожно высыпал её в вино, спрятал опустевший мешочек и только после этого поболтал в кувшине ложкой с длинной ручкой.

– Теперь все готово, – сказал Русак. Он подхватил поднос, крякнув от его веса, и направился в комнату Марка.

Эта ночь особенная, потому что последняя. Завтра в полдень наёмник должен явится в храм богини Мары, чтобы доказать свою невиновность. Но в последнее время Русак замечал, что предстоящее событие мало заботит наёмника. То ли вино повлияло на него, то ли он уже смирился с поражением, даже не попытавшись вырвать победу из цепких ручек жриц.

Русак распахнул дверь в комнату Марка, и едва тот открыл рот, чтобы произнести набившую оскомину фразу, целитель поспешил сказать:

– Я не знаю, что там с царевной, потому что не ходил к ней уже неделю. Мази и румяна не кончаются так скоро.

Русак ко всем прочим успехам стал придворным цирюльником: готовил для женщин румяна и губные помады, кремы и душистую воду. Благодаря этому частенько бывал во дворце. Как ни плохо он учился, наука пошла впрок, а теперь ещё и открыла для него все двери богатых домов столицы.

– Завтра у тебя будет долгий день, хозяин. – Русак по старой привычке продолжал так величать наёмника. – Так что поешь да ложись спать.

Но Марк презрительно посмотрел на благоухающую еду и потянулся к кувшину.

Густая рубиновая жидкость полилась в кубок, наполнила до краев, едва-едва не вытекая на стол. Марк небрежно взял кубок и сделал большой глоток.

Причмокнув, он глянул на самозваного слугу и усмехнулся.

– Что стоишь-то? Присоединяйся. Выпьем напоследок.

– Не могу. Меня Ранида ждет. Не хорошо такую женщину одну оставлять, а то задержусь так разок-другой, а там, глядишь, мое место кто-нибудь займет, – без улыбки сказал Русак.

Марк пьяно загоготал, плеснув добрую половину вина на пол.

– Как хочешь... Может, так лучше будет.

– Пойду я, а ты поел бы. Все лучше, чем одно вино глотать.

Как и говорил ларг в ту жуткую ночь, когда Марк открыл дверь и Корней ушел, о бывшем хозяине корчмы все забыли. Сейчас о нём помнила только Ранида, но и то, как о дальнем родственнике Русака, приезжавшем погостить и уехавшем обратно к себе на родину, в Соединенные Королевства. Остальные в городе были убеждены, что хозяином всегда был Русак. Вышибала уже на следующий день приветствовал бывшего слугу как хозяина, а кухарки и прислуга, кажется, вообще не заметили подмены.

Когда за Русаком захлопнулась дверь, Марк встрепенулся и рявкнул:

– Погоди! Вернись!

Он встал с постели и неверным шагом поспешил за корчмарем. Тот ждал его в коридоре, нетерпеливо потирая ладошки. «И откуда такая привычка взялась? – удивился Марк. – Раньше за ним не водилось этого хозяйского жеста».

– Возьми вот. – Марк протянул медальон, подаренный Василикой. – Вернешь царевне. Скажи, что не того она в суженные выбрала.

Русак осторожно принял украшение и повертел, разглядывая черную жемчужину.

– Ай, красота-то какая! Когда же тебе царевна эдакое чудо подарила?

– Долго рассказывать, – отмахнулся Марк. – Что-то голод проснулся, словно я неделю не ел.

– Что тут удивительного? Ты давно уже вином и голод, и жажду утоляешь, – то ли сварливо, то ли заботливо сказал Русак.

Марк направился обратно в комнату, но на пороге задержался.

– Верни ей обязательно. Прикарманишь – от самого Ящера к тебе вернусь.

Русак даже подпрыгнул от такого оскорбления.

– Как можно?!! Хозяин.

– Прости, – хмуро сказал Марк. – Спьяну несу невесть что.

И зашёл в комнату, боясь увидеть обиженные глаза Русака. Со всего маху хлопнул дверью, на голову посыпалась пыль, оседая на волосах, как старческая седина. Огонь свечи дрогнул от ворвавшегося в комнату сквозняка. По стенам, изгибаясь в углах, за Марком вплыла его тень. Наёмник покосился на неё, как на заклятого врага, и покачал головой.

– Все ходишь за мной, – проворчал он, обращаясь к тени. – Боишься, что сбегу?

Тень вздрогнула, потекла вниз по стене, темной лужицей собралась на полу, почти неотличимая от притаившегося мрака.

– Что тут сделаешь? – раздался голос ларга. – У каждого своя судьба.

Змей выполз на яркий свет, снова обретая привычный вид, каким Марк всегда видел ларга в пути.

– А ты зачем помогал мне? Мог ведь не вмешиваться. Ещё в Лимии позволил бы роктам убить меня. А мог бросить в темнице в замке барона Сигурда и позволить казнить. Почему ты всякий раз вмешивался?

– Твою судьбу должны решить жрицы и Ледяная Божиня. Помнишь? Ты выбрал меня сам.

Марк вспомнил, как купил кнут, нападение роктов, как жуткий змей проползал по темной улице.

Наёмник с жадностью набросился на мясо, словно ел последний раз в жизни, и чувствовал, как по телу растекается звериная сила и ярость. Хмель удивительно быстро выветрился из головы, как и не бывало. Марк усмехнулся, узнавая руку Русака: не иначе целитель подмешал в еду или вино что-то, помогающее восстанавливать силы.

Марк сказал Русаку, что идти нужно завтра в полдень, а на самом деле его ждали этой ночью. Он не хотел долгих проводов, сочувствующих взглядов и тяжелых вздохов. Не для него все эти сопливые прощания.

Когда поднос опустел, наёмник, отдуваясь, упал на кровать.

– Собирайся, если не хочешь опоздать, – наставительно сказал ларг.

Марк оглядел комнату.

– Что собирать-то? У меня только меч и есть.

Наёмник неторопливо встал, подхватил меч и почувствовал, как уходят беспокойство, страхи, тревожные мысли. Словно гора с плеч упала. Все это время он куда-то спешил, пытался кому-то что-то доказать, сражался и ходил по самому краешку, едва-едва не оступаясь, и все время носил в душе тяжеленный груз. Груз вины, отчаяния, обиды.

Теперь все вдруг исчезло. Больше спешить некуда. Все зависит от решения жриц – быть ему живым и выстоять в поединке или уйти прямой дорогой к Ящеру.

– Позволь дать совет. Не наступай на черные камни.

– Что? Черные камни? – Марк удивленно покосился на змея.

– Да. Там все увидишь. Иди, наёмник, я буду тебя ждать здесь.

– Как всегда, – привычно кивнул Марк и вышел из комнаты.

Утренний рассвет едва зажег багряным пламенем горизонт, а Василика уже была на ногах и одета в лучшие наряды. Служанки ревели в голос, помогая госпоже облачаться. Словно невеста, облачилась она в белоснежную рубаху. Подол и рукава сверкали от жемчуга и самоцветных камней. Сверху служанки надели тяжелый алый сарафан, струящийся вдоль тела, как кровавая река.

«Вот так и моя кровь скоро окрасит землю», – вдруг подумалось царевне. Она вздрогнула, отгоняя нелепые мысли. Нелепые от того, что ничем не могли помочь, а только ослабляли решимость.

Волосы заплетала няня, не допуская никого. Она единственная не плакала, на морщинистом, темном от лучей летнего солнца лице застыла маска боли, словно силы подтачивала нестерпимая мука.

Она заплела волосы царевны в две тяжелые косы и уложила в высокую прическу, словно корону.

Всю ночь совещались царь и бояре, решая судьбу опальной царевны. Нынче утром она узнает, в каком обличии придет к ней Мара – богиня смерти.

Какую казнь признают достойной преступлений, в которых обвиняют Василику? Забылось и простилось первое обвинение, так теперь на неё обрушилось второе. Боги забыли о ней. Нет для неё милости. А уж о том, что её могут помиловать или того невероятнее – оправдать, она и мечтать не смела!

«Может оно и лучше, – подумалось ей. – Миг – и нет страданий».

Но знала, что будет нечто худшее. Не попасть ей к Светлым Предкам! Ей, проклинаемой всеми, оклеветанной, униженной. Ящер, наверное, уже огонь разводит пожарче, её поджидаючи.

Вбежала служанка, запыхавшись.

– Госпожа, к тебе цирюльник Русак просится. Говорит, что дело срочное. Его даже царь и бояре разрешили к тебе пустить.

Василика немного удивилась. Как это дядюшка мог такое позволить: пустить чужого к ней? А потом вспомнила. В городе шептали, что Русак знается с колдовством, но отчего-то жрицы ему покровительствуют. Даже рокты, жадно щелкающие зубами в предвкушении черной души, вдруг притихли, поскучнели и направили свои взоры на поиски других колдунов.

Василика кивнула, позволяя войти целителю. Русак вошёл опасливо, словно по хрупкому льду, низко поклонился.

– Приветствую вас, моя госпожа.

Василика предложила гостю сесть. Он кивнул и произнёс:

– Сегодня я пришёл с плохими новостями.

Сказал и замялся, не зная, как продолжить. Василика, видя замешательство цирюльника, решила поддержать его.

– Говори смело, твои новости по сравнению с тем, что решили бояре, будут сущим пустяком.

По лицу царевны не было видно, какую муку она перенесла.

– Как вы можете так думать, моя госпожа, разве светлые бояре смогут посягнуть на жизнь своей царевны? Они должны быть к вам снисходительны.

– Вот видишь, даже ты мне не веришь. – Василика вздохнула. – Ладно, говори, зачем пришел.

Русак вытащил медальон. Черная жемчужина медленно раскачивалась на золотой цепочке, зажатой в кулаке целителя.

– Откуда? – выдохнула Василика, протягивая руку к своему венчальному подарку.

– Мне дал его мой друг – наёмник Марк. Может, ты помнишь его? Он защищал тебя у святого дуба в день несостоявшейся свадьбы.

Василика медленно кивнула, и Русак добавил:

– Он ушёл этой ночью на суд жриц и велел мне передать медальон вам, моя госпожа. – Русак опять замялся. – Он ещё велел сказать, что ты не того выбрала для подобного дара, он не сможет быть твоим женихом.

Царевна задохнулась от внезапно пришедшей догадки, сжала в кулаке жемчужину, но ответить ничего не успела. Дверь тихонько отворилась, и комнату первой ступила жрица, за ней вошел, тяжело топая, царь Боромир с небольшой свитой бояр. Русак вскочил и по старой привычке забился в дальний угол комнаты, вдруг ставшей тесной.

Все замерли у входа тесной группкой, многие отводили глаза, и только Боромир смотрел прямо в глаза царевне.

– Я ждала вас, – охрипшим голосом сказала Василика. – Какое решение вы приняли?

Царь кашлянул, потоптался на месте, как нетерпеливый боевой конь, и сказал:

– На площади готовят помост и плаху, а палач точит топор. Когда зайдет солнце, тебе отрубят голову.

Вздох облегчения невольно вырвался у Василики. Она-то до обморока боялась, что её, обвиненную в убийстве Пересвета, разорвут пополам, как несчастного купца.

* * *

...Во дворце творилось что-то неладное. Люди бегали по лестницам и о чем-то переговаривались. Царевна спросонья не смогла разобрать о чем.

– Ганка, что там случилось? – сонным голосом спросила Василика.

Во время болезни Ганка все время оставалась в комнате царевны и даже после того, как Василика оправилась от пережитого ужаса, а Ганс разрешил ей гулять во дворе замка, она продолжала присматривать за царевной.

– Не знаю, спи. Утром придут и доложат.

Но утра ждать не пришлось. За дверями послышались голоса. Потом все стихло. В дверь постучали и, не дожидавшись ответа, ввалились бояре.

– Как посмели? – гневно крикнула на них Василика. – Что случилось?

– Прости госпожа, – за всех ответил боярин Невзор, – во дворце опять убийство.

Василика застыла, как изваяние: «Кто на этот раз? Неужели кто-то убил Боромира?»

– Кто? – только и смогла выдохнуть она.

– Пересвета нашли мертвым.

Перед мысленным взором Василики промелькнуло лицо парня, ей вспомнилось, как он навещал её, когда она болела. Вспомнилось, как он заботился о ней, рассказывал потешные басни и все норовил остаться у неё подольше.

– Убийца пойман?

– Прости госпожа, – опять заговорил Невзор, – но убийца бежал... Прости госпожа...

– Да что ты заладил: прости да прости! Говори толком!

Невзор вздохнул и произнёс ровным голосом:

– Моя госпожа, в комнате Пересвета нашли заколку, целитель Ганс говорит, что на ней был яд.

– Что за заколка? Чья?

– Твоя госпожа.

В комнате повисло молчание.

– Моя? Но у меня нет заколок, – растерялась Василика, но вдруг злость и ненависть ко всем этим людям охватила её. – Все вон! Я хочу видеть Боромира!

– Хорошо, моя госпожа, он придет, но потом. Сейчас он с сыном, а тебе велел оставаться у себя в комнате.

– Что?! Вон! И кроме Боромира сюда никто не войдет!

Когда бояре удалились, царевна всхлипнула раз, другой, а потом бросилась в ноги к своей няньке.

– Ну ты-то хоть веришь, что это не я? – спросила Василика сквозь рыдания.

Старая нянька погладила царевну по голове и сказала:

– Я-то верю, моя ягодка, но доказать твою невиновность будет трудно. Боромир головы на плахи класть станет, не сильно разбираясь, кто прав. Его единственная кровинушка сейчас лежит бездыханная.

Все, что случилось потом, царевна помнила, как во сне. Явился Боромир. Василика с удивлением подумала, что никогда не видела его таким мрачным и злым. Горе подточило его, как ржа железо. За одну ночь, казалось, он постарел, плечи безвольно опустились, в глазах поселились отчаяние и ненависть ко всем и вся.

– Ты... – Голос его прозвучал хрипло. Боромира затрясло, как в лихорадке. Еле-еле сдерживая ярость, он сказал: – Как посмела поднять руку на моего сына? Ничего, ничего. Ты дорого заплатишь за это... Будет дознание, и бояре решат твою участь. – Боромир повернулся к двери. – Ганс, войди.

Целитель ступал неуверенно, смущенно теребил полу кафтана.

– Позволь молвить, государь. Не верю я, что царевна могла такое преступление совершить. Я сам видел, как на неё смотрел твой сын. Такие глаза только у влюблённого бывают. А она совсем не противилась его ухаживаниям.

– Что за бред ты несешь?! Чтобы мой сын влюбился?! Лучше молчи, иначе с моим палачом пооткровенничаешь. Обыщи комнату Василики, нет ли где яда. Да гляди, получше ищи, эта змея могла припрятать его.

Но как ни старался испуганный Ганс, яда не отыскалось.

Это не смутило Боромира.

– Естественно. Она наверняка выбросила его. Ну да ничего. Я всё выведаю, даже если на дыбе побывают все, кто живёт во дворце!

Громко хлопнула дверь за ушедшим Боромиром, и оглушённая Василика осталась одна. Лишь к полудню пришла заплаканная и растрепанная Ганка.

– Что случилось? – спросила царевна. Спросила и сжалась, боясь услышать страшные новости. Видать боги сговорились наказать её за что-то. Нынче не может быть хороших новостей, а плохие уже и слушать невыносимо.

Но выслушать пришлось. Плача и причитая, Ганка рассказала, что её отвели к палачу, там же уже был Ганс. Несчастный целитель, висел на дыбе, и под пытками оговаривал себя. А когда палач начал вырывать у него куски мяса калеными щипцами, не выдержал и умер. Испуганную до смерти няньку спрашивали только о ней, о Василике, с кем встречалась, да кто приходил.

Но самое страшное ждало царевну ближе к вечеру, когда позвали икотницу.

По обычаю предков, на кого укажет икотница, тот и есть преступник. Страшная старуха глядела на всех безумными глазами и кривила рот в дикой усмешке. Долго водили её по дворцу, всех осмотрела старая бабка.

А потом её привели к Василике.

Бабка посмотрела на нею, затряслась мелкой дрожью, упала на пол и начала лаять.

И некому было заступится за царевну, обычай предков священен.

Марк уверенно шагал по незнакомой улице, не боясь заблудиться.

Жители города ещё спали, и пустынные улицы навевали уныние. Вдруг из серого сумрака навстречу Марку выступила высокая фигура, закутанная в плащ, без страха вышла в круг света от фонаря. Всколыхнулся плащ, расправляясь крыльями за спиной.

– Здравствуй, Арина, – равнодушно сказал Марк. Он смотрел на горгулью и понимал, что не осталось больше ни боли, ни страха, ни раздирающего в клочья отчаяния. Только пустота. – Ты за мной пришла?

Горгулья усмехнулась, отчего угрожающе блеснули длинные клыки.

– Мне нужна твоя душа, чтобы расплатиться за свою. – Она приблизилась к Марку, шагая легко, как ветерок.

Наёмник хорошо помнил её походку, всегда любовался ею.

Руки-крылья взметнулись вверх. Голубое свечение окутало Марка. Казалось, холодный огонь поглотил его тело. Свеченье продолжалось совсем недолго, потом стало слабеть и совсем угасло. Горгулья в бессилии опустила руки.

– Вот видишь, – сказала она. – Я не могу забрать душу. Убить – да, но отнять душу – нет. Руны на твоей спине защищают от колдовства, давным-давно наёмники нашли способ противостоять магическим ударам. И теперь я бессильна... Но я подожду, – недобро усмехнулась горгулья. – Я подожду...

– Чего же ты станешь ждать? Моей смерти?

– Нет. – Арина отступила в тень, исчезая, как призрак в ночи. – Скоро жрицы будут решать твою судьбу. Но даже они не властны над тобой. За них всё давно решено.

– Не понимаю, – растерянно произнёс Марк. Она что-то знала и собиралась использовать знание против него.

– Ты мечен богами, – донёсся до него удаляющийся голос. – А значит неподвластен жрицам.

Второй раз в жизни Марк слышал эти слова. Он мечен богами. Но что это означало, оставалось для него загадкой. Когда впервые об этом сказали на Круге Высших, после последнего испытания в школе наёмников, он не посмел расспрашивать. Слишком обрадовался, ведь эта фраза спасла его тогда. Спасла и стала решающим доводом в его защиту. А теперь её повторила Арина... Что ж, посмотрим...

Храм располагался на самой окраине города, скромно прижимаясь к городской стене. Границу владений жриц прочерчивал мелкий ручеек, огибающий низкое невзрачное строение – храм Ледяной Божини. Никто не входил сюда по своей воле. Да и кто станет спешить на встречу со смертью? Только такие, как Марк, проклятые, переступали порог храма Ледяной Божини.

Многие цари, вступая на престол, чтобы задобрить богиню, предлагали жрицам место для храма получше, и сам храм выстроить побогаче и побольше, но те упорно отказывались.

Около Марка бесшумно появился змей, и наёмник едва не рубанул мечом от неожиданности.

– Тьфу! Предупреждать надо. Решил помочь?

Ларг ничего не ответил, только пополз быстрее, обгоняя наёмника.

Марк остановился перед убогой лачугой и мирно журчащим ручейком.

– Это и есть храм? Маловат. Я представлял его гораздо больше и красивее.

– Не торопись с выводами, – оборвал его змей. – Иди за мной. Здесь есть мост. И не замочи ноги.

Марк улыбнулся, решив, что это шутка, хотя ларг никогда не шутил.

Змей подполз к ручью, свился в кольца, как на охоте, а потом стремительным рывком кинул свое тело на противоположный берег. Марк подошёл к ручью и попытался сделать шаг. Нога наткнулась на препятствие. Казалось, невидимая стена защищает ручей. Марк предпринял ещё одну попытку – и опять неудача.

– Я же сказал, тут есть мост, – сказал ларг.

Марк недоуменно повертел головой. Да, так и есть, мост присутствовал. Но это было сильным преувеличением. Два берега соединяли три доски, лежащие друг возле друга и связанные толстой веревкой.

Марк опасливо ступил на них, и немедленно раздался пронзительный скрип.

«В конце концов, падать не высоко», – подумал наёмник, ярко представляя картинку, когда на очередном шаге трухлявая древесина лопается, словно лед, и он сам стоит в воде по лодыжку. Что-то насторожило его в этой картине: странный ручей, который нельзя перейти, и слова змея, чтобы он не замочил ног.

Марк почти бегом преодолел мосток и облегченно перевел дух, ступив на твердую почву.

Двор перед низким строением был выложен булыжниками. В лучах пробуждающегося солнца они блестели капельками влаги, будто кто-то щедрой рукой усыпал двор алмазной россыпью.

Марк широким шагом пересек двор и остановился перед узкой металлической дверью в грубосложенной стене. Ржавчина, неухоженность и запустения были хозяевами этого мирка.

«Что же жрицы храм не берегут?»

Марк заметил рядом с дверью металлическую тарелку и молоточек. Звук удара получился громким, пронзительным. Марку даже показалось, что таким можно разбудить весь город.

Дверь дрогнула и тихо без скрипа открылась, но никто не вышел встречать гостя.

За дверью начинался коридор, такой же грязный, как и всё вокруг. Вдоль стен застыли каменные фигуры животных. В скудном освещении редких факелов они казались живыми, угрожающими, словно стражи. Марк расправил плечи, сплюнул под ноги и переступил порог.

Часы, оставшиеся до казни, показались царевне вечностью. Словно старая улитка, время тянулось и тянулось.

Василика шагала из угла в угол, под ногами пружинил мягкий ковер, в комнате все оставалось по-прежнему, все знакомо и привычно. И от этой скучной привычности хотелось выть больше всего.

Словно ничего не происходит. Словно она и завтра войдет в комнату, возьмет любимые вещи и украшения. Но ведь не будет для неё завтра! Как люди могут жить обычной жизнью, когда её уже не станет?! И царевна в голос заревела.

Василика хотела посмотреть на площадь, но не смогла заставить себя приблизиться к окну. Отчетливо слышался стук топора, заставляя вздрагивать.

А потом все стихло.

– Пора, – сказала нянька и разрыдалась.

Василика обернулась к двери, удивляясь, что не слышала, как вошли стражники. Словно над могилой, люди боялись издать лишний звук. Они уже считали её мертвой!

Василика неожиданно разозлилась. Все отреклись, разбежались, едва богиня смерти нависла над своей жертвой.

Царевна истерично расхохоталась, представляя лица этих людей, когда они избавятся от навета, узнают правду. Жаль только, что царевна не сможет этого увидеть.

Площадь, полная народа, встретила её тихим ропотом, словно далеко-далеко гремели раскаты грома.

Царевна шла, расправив плечи и глядя на людей гордо и презрительно, так отшвыривают грязный башмак с дороги. Уже у самих ступеней, Василика остановилась, вдохнула холодный воздух.

На небе собирались тучи, тяжелые, грозовые. То ли ливень хлынет, то ли снегом припорошит. Зима близко, вот и хмурится небо, на солнце сердится, облаками да тучами угрожает.

Отчего-то пришли в голову строки старой-старой песенки? Помниться, ещё нянька над маленькой царевной пела. Говорили, раньше этой песней героев в путь к Предкам провожали.

Василика поставила ногу на первую ступень и зашептала прощальную песнь по самой себе:

Словно в ответ заскрипела доска ступени, а царевна встала на вторую, третью, торопливо шепча песню, её не торопили, думая, что к богам взывает.

А Василика шептала и шептала:

Ступила на эшафот, замерла перед широкой старой плахой, черной от впитавшейся крови.

Рядом встал крепкий детина с ног до головы одетый в белое и с белым же колпаком на голове. Палач. «Он всех жалеет, – подумала царевна, поглядывая на широкий длинный меч в его руках. – По всем жертвам траур носит. И почему белый цвет люди траурным считают? Даже невесту, отдавая жениху, почитают умершей для своей семьи и вновь родившейся для семьи мужа, а потому облачают в белое. Может, Ледяная Мара, богиня смерти, так велела».

Странные мысли лезли в голову. Василика понимала это, но поделать ничего не могла. Краем уха слышала, как читали обвинения. Долгий список получился. Ясно услышала только одно слово: «СМЕРТЬ»!

«Только не расплакаться, – твердила себе она. – Только не расплакаться. Ведь я царевна, а не простая служанка. Той даже в голос реветь можно, а мне и слезинку уронить не по чести».

– Что ты можешь сказать народу? – спросил царь Боромир.

Царевна знала, что говорить.

– На вас будет моя кровь! – крикнула она. – Кровь царицы. Она будет жечь, как огонь вечной реки Ящера, потому что нет моей вины в тех преступлениях, не совершала я их. Вы же поверили лжи, и теперь будете расплачиваться правлением жестокого царя. – Василика говорила и косилась на палача. Её голос задрожал от ярости и ненависти. – Так будьте же вы прокляты!

Толпа взвыла. Но царевна уже ничего не слышала.

Она сама подошла к плахе, преклонила колени.

И ощутила жуткий холод...

Палач взял за волосы отрубленную голову и поднял, показывая собравшимся. Рев толпы прокатился по дворцовой площади, а с неба начали падать первые крупные снежинки...

Коридор закончился высокими двустворчатыми дверями. Потемневший металл украшали замысловатые завитки, тонкие листики и трёхлепестковые цветы.

Ларг не отступал ни на шаг от Марка.

Марк подошёл к дверям и замер. «Постучать? Услышат ли?» Он занес руку для удара...

Двери дрогнули и стали открываться, Марк отступил, поражаясь красоте открывшегося зала. Пять резных колонн толщиной в три обхвата подпирали украшенный росписью потолок, прямо в воздухе висели светящиеся шары, разноцветные блики играли на белоснежных стенах, создавая неповторимый узор. По необъятному залу были хаотично разбросаны ледяные глыбы, чуть больше человеческого роста, острые углы сверкали в слабом голубоватом свете.

Что-то темнело в глубине этих странных льдин, и Марк направился к ближайшей. Но через три шага ноги отяжелели, заныли, будто невесомая тень Марка стала осязаемой и волочилась сзади, упираясь в твердую промерзшую землю.

Сквозь припорошенные инеем молочно-белые стены медленно проступали очертания человеческих фигур. Они были вморожены в лед, как жук в янтарь.

Марк застыл перед одной и пригляделся. Тоненькая фигурка девушки изогнулась в страшной муке, словно жгучая нестерпимая боль все ещё терзала её. На лице застыла маска отчаяния и ужаса. По-детски пухлые, искажённые судорогой губы чуть приоткрылись. А в широко распахнутых остекленевших глазах отражался свет, отчего казалось, что слабые отголоски жизни сохранились и сосредоточились в расширенных белесых зрачках.

Страшный мороз постарался уничтожить все, что могло напоминать о былой жизни, даже цвета.

Марк пошёл вдоль вмерзших тел. Мужчины, старики и юноши, девушки и умудренные опытом седовласые женщины, даже две совсем юные девочки.

За что их? Марк никогда не слышал о таком.

– Когда-то они служили Ледяной Божине и предали её. А некоторые её именем насылали предсмертные проклятия. Вот теперь и расплачиваются, – сказал Крейн.

Марк обернулся к змею, невозмутимо разглядывающему людей.

– Я спросил вслух? – удивился Марк.

– Нет. Но все, кто попадает сюда, задают именно этот вопрос. Кстати, через три глыбы отсюда, есть кое-кто знакомый тебе.

Наёмник сделал несколько шагов, стараясь смотреть себе под ноги. Зрелище вмерзших в лед людей было отвратительным, как будто кто-то выставил на показ все мерзость и грязь человеческой жизни.

Марк остановился перед указанной глыбой и медленно поднял глаза.

Василика была даже красивее, чем он запомнил. Лицо осталось спокойным, словно она пробудилась после долгого приятного сна. На бледной коже лежал иней, покрывая даже когда-то алые, как сок спелой вишни, губы.

А на шее висел тот самый медальон, черная жемчужина, которую она дарила Марку.

– Почему она здесь?

– Царевна прокляла свой народ перед казнью.

Наёмник посмотрел в замерзшие глаза Василики.

– Ты можешь помочь ей, – раздался визгливый голос.

Марк удивленно обернулся.

Никого.

– Ты можешь помочь ей, – раздался тот же голос.

На одной из глыб стоял худой человечек, тело его искрилось, а борода, казалось, была из чистого снега.

– Ты кто? Хозяин этого места?

– Нет, – захохотал тот. – Я слуга жриц. – Человечек опять визгливо захихикал. – Вы, смертные, никогда не видите меня, я вендиго.

– Кто? Кто? – переспросил Марк.

– Ты плохо слышишь? Я подойду ближе.

Человечек ловко спрыгнул с глыбы и приблизился к наёмнику.

Марк никогда раньше не слышал об этом странном слуге Мары. Полупрозрачное тело человечка, словно сделанное изо льда, отражало свет, а борода действительно была из снега!

– Я слуга жриц. Я вендиго. Я построил этот зал. – Человечек хитро сощурился.

– Ты сказал, что ей можно помочь.

Марк указал на вмерзшее в лед тело Василики.

– Можно.

– Но как?

– Мара отпускает её. Но ты должен помочь царевне пересечь мост над огненной рекой. Тогда и ты будешь свободен. Прикоснись к ней. – Человечек опять хитро сощурился.

Подчиняясь его словам, Марк подошёл к ледяной глыбе и протянул руку. На миг он замер, не решаясь дотронуться. Марку показалось, что замерзшие глаза Василики смотрят на него с надеждой. И Марк решился. Рука, словно чужая, прикоснулась ко льду.

Лед оказался шершавым, словно язык кота, и обжигающе холодным.

Рука Марка вдруг стала погружаться в лед, как в мягкую глину, острая боль пронзила с головы до пят. Наёмник дернулся, но рука быстро исчезла внутри и казалась бледной и хрупкой, как морозный узор на поверхности воды.

– Хватит! – закричал Марк.

Боль распространилась по руке, обожгла плечо, пронзила сердце. Марк задохнулся и повис на вмороженной по локоть руке. Зал закружился в безумном хороводе.

И неожиданно все прекратилось. Марк сидел на земле и тупо глядел на руку целую и невредимую.

– Вставай, Марк, – в самое ухо прокричал змей, – скорее!

Наёмник вскочил и оглянулся.

Куда-то исчез зал с ледяными глыбами. А морозный свежий воздух сменился обжигающе горячим, сухим, как в пустыне.

Сам Марк оказался на берегу странной реки, через которую был переброшен ещё более странный мост. День в разгаре, солнце прячется за мохнатыми, как борода старца, белесыми облаками.

Марк внимательно пригляделся. В реке была не вода, огненный поток, зажатый с обеих сторон высокими берегами, бурлил воронками, плевался искрами, как рассерженный змей ядом.

Вокруг, подступая едва ли не к самому берегу, высились отвесные скалы без единого зеленого пятнышка растений.

Рядом застыл ларг. Он был в обличии ящерицы и видимо чувствовал себя как дома.

– Где я?

Ларг помедлил с ответом, покосился по сторонам и сказал:

– На огненной реке. Мост видишь? – спросил ларг и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Василика должна перейти через него, чтобы попасть к Предкам. Но когда царевна пойдет по мосту, вслед за ней кинуться слуги Ящера, станут толкать её, чтобы она упала вниз и на всегда осталась здесь.

Мост, казалось, был создан из обожженной земли, широкий у берегов и узкий на середине.

– По нему и без помех со стороны пройти сложно, а уж если толкать станут!.. – с сомнением покрутил головой наёмник.

– Она пройдет, – уверил ларг. – Только не пропусти слуг Ящера. – Рядом с мостом, под большим валуном, лежит меч. Возьми его.

Наёмник подошёл к камню и с сомнением поглядел на него. Валун казался вросшим в землю много-много лет назад. Как его сдвинешь? Но змей выжидающе смотрел на него, и Марку ничего не оставалось, как попробовать сдвинуть его и добраться до спрятанного меча.

Края камня показались гладкими, словно стёртыми сотнями рук.

– А кто-нибудь уже сдвигал валун? – с сомнением спросил Марк.

– Только один, – ответил ларг.

– Один?!

Марк вдохнул обжигающий жар, крепко упёрся ногами в сухую землю, а руками – в валун, поднапрягся. Камень качнулся, но остался на месте.

Марк озлился. Подставил плечо, навалился всем телом. Тяжело заворочался валун, словно старик, не желающий слезать с тёплой печи, попытался вернуться на место, но Марк подналёг – и случилось невероятное: огромный камень сдвинулся и тяжело перевалился на бок, открывая заветное сокровище.

На дне неглубокой ямы лежал меч, ножен при нём не было. Он отличался от меча Марка, как тяжеловоз отличается от прекрасного скакуна. Работяга, предназначенный для изнурительного труда, он не блистал красотой, зато мог выполнить такую работу, которая была не по силам никому другому.

Рукоять, без каких-либо украшений, удобно легла в ладонь. Марк для пробы взмахнул. Клинок сверкнул, рассекая воздух, и словно могучий воин обрадовался освобождению. Верой и правдой станет он служить новому владельцу.

– Начинается, – сказал ларг.

Марк не заметил, откуда взялась Василика. Она стояла в нескольких шагах от середины моста и отчаянными глазами смотрела на Марка. Наёмник увидел её ужас и сомнения. Царевна не верила, что удастся пройти.

И тогда Марк крикнул:

– Ты должна постараться, царевна. Если ты сама не захочешь перейти мост, то я ничем не смогу помочь! Не бойся. Я удержу всю нечисть, ты только иди, не оступись.

Василика кивнула головой, повернулась и сделала первый шаг по мосту.

В тот же миг за спиной наёмника раздался жуткий вой. Ларг подпрыгнул не хуже зайца и вцепился в штаны Марка. Наёмник резко крутанулся на пятках.

Недалеко от него поднялась пыль, закрутилась в воронку. Смерч разрастался, ширился, набирая силу. Ветер выл, словно голодный волк зимней ночью.

От смерча отделились два поменьше и устремились к мосту. По мере приближения они начали меняться, словно торопливый мастер вылепливал из мягкой глины новый образ. Примялись бока, изогнулась верхушка, упираясь в землю. И перед наёмником вырос огромный волк. Рядом с ним из второй воронки появился его собрат.

Волки зарычали в унисон, перекрывая шум большого вихря, оскалились и одновременно прыгнули. Два раза свистнул меч. Движения были настолько быстрыми, что наблюдающий за схваткой ларг увидал только, как к ногам наёмника упали две отрубленные головы.

Тела и головы волков осыпались дорожной пылью, словно и не было нападавших зверей.

И тогда от смерча стали отделяться одна за другой более маленькие воронки. Как руки, они потянулись к мосту, по пути превращаться в волков и стали нападать на Марка, словно стая голодных зверей.

Волки рвались на мост, вслед за царевной. Они выли и рычали, челюсти звонко щёлкали, слюна капала на дорогу, отчего камни начинали дымиться.

Наёмник не знал, сколько голов он успел срубить: не до счёта было. Меч пел победную песню, выл и рычал не слабее зверей. И те вдруг отступили. Все разом, словно получили неслышный приказ. Волки поджали хвосты, заскулили жалобно, отчаянно. Вдруг бессильно опали, рассыпались в пыль, как и смерч породивший их. Всё стихло.

Наёмник посмотрел на мост и громко рассмеялся. Никогда ещё он не был так счастлив. Удалось! Ей удалось! Василика стояла на другой стороне реки и с печалью смотрела на него.

Она махнула ему рукой, улыбнулась и неторопливо пошла прочь от моста.

Марк смотрел, до тех пор пока она не исчезла в жарком мареве реки, и лишь после этого стряхнул ларга со штанины.

Змей тут же взобрался на вывороченный валун.

– Клади меч обратно, – велел он.

Меч лёг на прежнее место, и наёмник, крякнув, снова накрыл его валуном.

– Ну вот, – сказал ларг. – Кто-нибудь из воинов, как и ты сегодня, сможет отыскать заветное оружие и спасти чью-то душу.

* * *

И снова Марк не заметил, когда местность изменилась. На миг потемнело в глазах – и вот он уже стоит в другом месте. Ларга рядом не было, да и разглядеть его было бы сложно. Туман, казалось, мешал не только что-то разглядеть впереди, но даже дышать и идти. Плотные кольца тумана опутывали ноги, цеплялись за одежду и тащили в разные стороны. Во рту и в горле появился привкус горечи, словно Марк долго жевал полынь.

Что делать? Наёмник сделал шаг, всего шаг – и туманный мир стал меняться.

Впереди обозначились тёмные силуэты каких-то строений. Марк прищурился, пытаясь получше рассмотреть, что там впереди. Из тумана выступила полуразрушенная стена с обломками покосившейся двери.

Дверь раскачивалась, тихо поскрипывая, но звуки вязли в густом тумане.

Марк обошёл вокруг сохранившихся развалин, пытаясь определить чем они были прежде.

Каменная кладка почти рассыпалась, кое-где виднелись пушистые наросты плесени и мха.

Рядом наёмник обнаружил ещё одни развалины. Здесь сохранились две стены, высоту которых определись он не смог.

Туман находился в постоянном движении, густые потоки омывали разрушенное селение, закручивались мелкими водоворотами вокруг ног наёмника, поднимались вверх и стелились вдоль земли. Бледные чахлые растения лениво колыхались и издавали едва слышный звон.

Марку стало казаться, что он стоит на дне глубокого моря. Вот-вот мимо проплывёт какая-нибудь рыбёшка, бесшумно приблизится и мгновенно исчезнет в пучине, если он сделает малейшее движение.

Пустой, покинутый хозяевами, мертвый мир.

Тоска заползла в душу наёмника и завыла, заголосила на высокой ноте. В мозгу взвыл хор голосов. Марк судорожно вздохнул, зажал уши руками, бессильно упал на колени. Но ничто не могло заглушить плача пустоты.

Мир закружился. Призраки давно покинутого мира неслись вокруг Марка в бешеном хороводе. Они распахивали рты в беззвучном крике.

«Человек! Глупый, жалкий человек! – вопили они в уши сжавшегося Марка. – Присоединяйся к нам. Ты останешься навсегда в этих старых стенах, помнящих громкую славу побед. Ты скоро тоже будешь участвовать в безумных плясках и петь песни, которые никто никогда не услышит. Оставайся с нами!»

Всё громче выли духи мёртвого мира, всё быстрее кружились они вокруг фигуры человека.

– Не-е-е-е-т!!!

Вопль Марка разорвал обволакивающую пелену, разметал призраков. Сам воздух завибрировал и взорвался яркой вспышкой.

Марк медленно, тяжело приходил в себя. Он лежал на спине, чувствуя мелкие камни и острые шипы кустарников.

Морщась и цедя сквозь зубы проклятия, он поднялся и осмотрелся.

Тёмные грозовые тучи лениво плывут по небу. Жёлтый диск полной луны то стыдливо скрывается, то вновь показывается, заливая землю неестественно ярким светом.

Марк оглядывается, силясь вспомнить, как тут очутился, но ничего путного на ум не приходит. Под ногами начинается тоненькая тропка, она смотрится выжженной чёрной колеей среди трав. Тонкие стебельки и широкие метёлки полевых цветов медленно колышутся, хотя наёмник не чувствует ветра.

Тук-тук... тук-тук-тук...

Марк нервно оглядывается. По левую руку от него возвышается храм, чётко выделяясь на фоне неба. Луна, выглянувшая из-за туч, освещает храм так, что наёмник легко различает каждую выбоину в стене и местами осыпавшийся камень.

Высокие створчатые ворота из старого потемневшего дерева скрепляются полосами добротно начищенного металла, тускло отсвечивающего в лунном свете. У самых ворот, пригибаясь к земле, словно почуявший добычу охотник, клубится чёрный туман.

Марк неторопливо пошёл по знакомой тропинке. Он бывал здесь во сне, видел и помнил каждую ступеньку, каждую трещину. По правую сторону от ворот всё так же стояла статуя горгульи. Она оказалась намного выше и шире, чем наёмник помнил. Широкие перепончатые крылья за спиной раскрыты, словно горгулья готовится вот-вот взлететь. Руки, точнее лапы, перевитые толстыми канатами мышц, расставлены в стороны, преграждая дорогу. Лысую голову украшают два изогнутых рога. Мордой горгулья очень напоминала летучую мышь. Такой же курносый нос, немного выдвинутая вперёд челюсть с выступающими клыками. Только миндалевидные, чуть раскосые глаза показались наёмнику живыми. Чёрные агаты, служившие статуе глазами, отражали свет и слабо светились изнутри.

Марк покачал головой. Он прекрасно помнил, что во сне горгулья была живой и отличалась завидной прыткостью. Даже сейчас статуя не казалась мёртвым камнем.

Вздрогнули тяжёлые створки ворот, медленно приоткрылись ровно настолько, чтобы мог пройти человек, и замерли.

Марк остановился, он вспомнил второй сон. Сзади послышался шорох.

Каменная горгулья вскинула огромные крылья. Она смотрела черными немигающими глазами, в которых Марк видел свое отражение. А в глубине глаз горел крохотный алый огонек, придавая горгулье жуткий вид.

– Ты всё-таки пришёл, человек? – сказало существо и встряхнуло рогатой головой. Голос звучал низко и хрипло.

– Что там, за вратами? – в свою очередь спросил Марк.

Горгулья оскалила желтые клыки и громко расхохоталась.

– Сюда приходят многие смертные. Такие же, как ты, проклятые. Рано или поздно они теряют веру в истинность пути, и тогда дорога приводит их сюда. Ты один из многих. А сейчас иди. Тебя ждут.

Марк вошел.

Круглая пещера была погружена в тишину и покой. Пещера, в которой когда-то Круг Высших решал его судьбу... Тьму разгонял один чахлый факел, грозивший в любую минуту погаснуть.

– Здравствуй, Марк, – раздался голос хорошо знакомый наёмнику. Старый Гоб стоял в середине пещеры. Его узкие бледные губы растянулись в улыбке. – Ты прошёл все испытания, которые для тебя приготовили добрые жрицы, ты выжил... Признаюсь честно, меня это удивило. Я никогда не считал тебя умелым воином и хорошим наёмником. В тебе слишком много человеческого, много страстей. – Гоб подошёл к освещенной стене пещеры и сказал: – Смотри, твоя линия судьбы не рвётся, она размыта, словно теряется во времени.

Марк приблизился. Стена была покрыта какой-то росписью. Странный это был узор.

На уровне глаз Марка было углубление, от него в разные стороны расходились изогнутые линии, переплетались между собой, изгибались и множились. К краю они превращались в сложный густой узор, глубоко вгрызающийся в каменную поверхность.

– Изредка, но случается, что на свет появляется такой, как ты, – сказал Гоб. – Плохой из тебя вышел наёмник. Ни один твой хозяин не выжил, ни одного ты не защитил, и всякий раз тебя подводило любящее сердце. Ты выбран богами, мечен ими.

– Для чего?

– Для долгой-долгой жизни. Будет тебе и сила дана, и слава, но будешь ты по свету скитаться бродягой бесприютным, людям помогать. Только не наёмник ты теперь. Положи руки на узор, – велел Гоб, и Марк нехотя подчинился.

В углублении вспыхнуло свечение.

По тонкому узору полился зеленый поток света. Марк хотел отдернуть руки, но не смог.

Вспышка! Марк закричал от боли. Свечение быстро побежало по рукам, перекинулось на плечи. Руны на спине наёмника начали светиться тем же цветом, что и поток. Потом руны зашевелились, как живые, ожили и поползли, возвращаясь в холодный камень. Казалось, кожа на спине уползает вместе с рунами. Боль становилась нестерпимой.

– Ну вот и всё, – раздался голос Гоба. Боль отступила, оставляя лишь зуд и ощущение пустоты, рун на спине больше не было, остались лишь старые шрамы.

Марк встряхнулся, как пёс, прислушиваясь к себе. Теперь он не наёмник, а кем стал – ещё не ясно.

– Твоей рукой боги будут наказывать виноватых и награждать правых, – усмехнулся старик. – Мара даст тебе силу, с помощью которой ты сможешь одолеть горгулью. На твоём пути встретятся многие неприятности и враги, некоторые будут пострашнее Арины. Люди будут искать у тебя помощи, и ты станешь защищать их белым оружием и словом заветным. Тебе будет многое ведомо.

– Здесь говорится, – Гоб ткнул рукой в узор, – первое, что сделает новый Марк, он накажет Боромира.

– За что? – вырвалось у Марка.

– Он заключил сделку с Марой. Он просил забвения для сына.

Марк удивленно посмотрел на Гоба.

– Боромир узнал, что его сын влюбился в Василику. Он пришёл к Ледяной Божине и попросил отлучить сына от любви к царевне. Мара взамен взяла чуть-чуть памяти царя и чуть-чуть памяти у всех его придворных. А самый лучший способ отлучить от любви – это убить... Теперь ты знаешь, что делать. Идем Марк, я провожу тебя, хотя ты уже не наёмник...

* * *

Марк опять оказался на берегу огненной реки.

В жаркий раскаленный воздух вдруг вплелась струя прохладного воздуха, освежила лицо Марка.

Он вдохнул полной грудью и стер рукавом пот со лба.

Легкие белые фигуры трех женщин двигались бесшумно, словно летели по воздуху, а перед ними растекалось холодное дыхание ветра, искристый иней опускался на камни, заставляя огненный жар испуганно отступать, покорно уступая уверенности жриц.

Марк впервые видел Верховных жриц – жриц, приближенных к Ледяной Божине. Похожие, как сестры по крови, высокие, хрупкие. В светлых глазах застыло одинаково отрешенное выражение.

Жрицы замерли перед ним, отступили в стороны, освобождая дорогу, но не Марку.

Из ничего вышла прекраснейшая из женщин. И Марк узнал её. В чистом белом лице неуловимо сочетались и мудрость старухи, и вечная юность.

Холодные порывы ветра хлестнули по лицам собравшихся, взметнулись снежинки, взвились в воздух и, медленно кружась, опустились на плечи.

– Госпожа. – Головы Верховных жриц склонились в низком поклоне.

Она же глядела прямо в глаза Марка.

– Ты просил суда, честного и милостивого, но посмел проклинать меня. – Богиня посмотрела на Марка, и его коснулся обжигающий холод. – В ответ я проклинаю тебя. Проклинаю вечной жизнью. Не обрести тебе ни дома, ни любви.

После слов богини тень Марка дернулась, превратилась в черную птицу, расправила крылья и полетела, поднимаясь выше и выше.

Марк чувствовал, как по телу разливается холод, сковывает мысли, замораживает кровь.

На протянутой ладони Мары возник человеческий череп, окованный серебряными полосами, сверкнул багровым пламенем пустых глазниц, подернулся дымкой. И вот Ледяная Мара держит широкую чашу на маленькой ножке. Черный напиток наполняет её.

Марк разлепил замерзшие, посиневшие губы и произнёс:

– Укрой, богиня, от взгляда слепого, спаси от слова лихого и друга слабого.

Горький напиток хлынул в рот, обжег губы. Марк сглотнул. Жар прокатился по скованным холодом жилам, воин судорожно вдохнул воздух и упал с долгим выдохом, потеряв сознание.

Ветер тихо шелестел листьями деревьев. Арина всегда любила березовые рощи больше любых других. Новый мир, где ведунью признали госпожой, стал воплощением мечты.

Она сидела на берегу озера в самом сердце березовой рощи. Крылья она научилась складывать так, что они напоминали плащ, – и тепло и уютно.

А на поверхности озера, как в волшебном зеркале отражалось все, что происходило с Марком и Василикой.

Черные блестящие глаза ведуньи жадно ловили каждое движение наёмника.

– Предатель, – взвизгнула Арина. Она ударила когтями по поверхности воды, разрывая картинку.

Не было необходимости смотреть дальше. И так все яснее ясного. Арина прекрасно знала, что станется с обоими, не даром же она когда-то была жрицей Мары.

Поверхность озера потемнела. Сама вода вдруг стала вязкой, как смола.

Тонкие щупальце потянулось к ведунье, неуверенно лизнуло её ногу и снова откатилось прочь. Но Арина даже не заметила этого.

Мыслями она была с Марком.

Когти впились в твердую почву и пропахали глубокие борозды.

– Мы ещё поговорим с тобой, Марк, – прошептала Арина, представляя, как рвёт когтями грудь бывшего наёмника. – Это ещё не конец. И ты придешь в мой мир. Скоро... Очень скоро...

В тексте использованы стихи Г. Гетманцевой.