Злые слухи поползли по Петербургу. Сначала они ходили только в среде моряков, а потом стали просачиваться во все слои общества. Говорили о том, что профессор Морской академии Крылов предвидел гибель «Петропавловска». Он предупреждал и настаивал на принятии мер к тому, чтобы наши корабли не переворачивались в бою от пробоин, но к его голосу не хотели прислушаться. И в кораблях, которые ушли на Дальний Восток, тоже не обеспечена непотопляемость.

Общество волновалось. Появились статьи в журналах и газетах.

«Потопление „Петропавловска“ и других наших судов слишком ясно говорит о рутине, косности и неподвижности в кораблестроительном деле», — писал журнал «Русское судоходство».

«Можно ли молчать?» — так были озаглавлены статьи в нескольких номерах газеты «Русь».

В них неизвестный автор писал об «искалеченных броненосцах», «об изумительном по своей несправедливости» выговоре «самоотверженному профессору Морской академии», о кораблях, которые отослали на Дальний Восток, не обеспечив их непотопляемости.

«Всяческое наследие морского бюрократизма должно быть уничтожено, вырвано с корнем. Есть люди и руки в русском флоте, и наши моряки умеют не только умирать, они свое дело знают; надо только отстранить все, что технически мешает им проявить и приложить свои знания».

Петербургское общество волновалось недаром. Предложения Крылова по-прежнему лежали под спудом, и это грозило ужасными бедами в войне. Только в одном предположение оказалось неверным. Как выяснилось впоследствии, «Петропавловск» нельзя было спасти. Он наскочил на вражескую мину. При этом моментально взорвались боеприпасы самого «Петропавловска». Повреждения были слишком велики, чтобы можно было думать о спасении. Через месяц точно так же погиб японский броненосец «Хатцузе», подорвавшись на нашей мине.

Между тем 2-я Тихоокеанская эскадра, посланная на помощь осажденному Порт-Артуру, все дальше уходила от родных берегов. Перед ней лежал несказанно длинный путь: из Балтийского моря в Немецкое, через узкий пролив Ла-Манш, мимо берегов Европы, вокруг Африки к далеким землям восточной Азии. Предстояло пересечь три океана и пройти много морей, проливов и заливов. Это был неслыханный по своим трудностям военно-морской поход.

Вместе со вспомогательными судами в эскадру входило около сорока кораблей — настоящий пловучий город.

Красой и гордостью всей эскадры были четыре новейших броненосца — «Князь Суворов», «Александр III», «Бородино» и «Орел». Они строились однотипными и, как близнецы, во всем походили друг на друга.

Наряду с новыми броненосцами в эскадре было много старых кораблей, с малым ходом и недальнобойной артиллерией.

Эскадрой командовал адмирал Рожественский. Чрезвычайно самонадеянный и бездарный как командир, он на военном совете в Петербурге, где решалась судьба эскадры и раздавались голоса о том, что нужно сперва хорошенько подготовить эскадру, а потом посылать, настоял на немедленной отправке. Эскадра ушла слабо подготовленной. Личный состав, особенно артиллеристы были плохо обучены. Многие только что пришли служить во флот или были призваны из запаса. Снарядов имелось недостаточно. Радиосвязь на кораблях почти не была налажена. И так же, как кораблестроительный отдел Морского министерства, командующий эскадрой весьма равнодушно отнесся к предложениям Крылова по обеспечению непотопляемости кораблей.

* * *

На броненосце «Орел», как и на других кораблях эскадры, день начинался рано. В пять часов горнист играл подъем. И сейчас же в разных уголках огромного корабля заливались дудки унтер-офицеров и раздавалась команда:

— Вставай! Койки вязать!

И через несколько минут вторая:

— Койки наверх!

Вслед за тем сотни людей взбегали по трапам, неся в руках аккуратно зашнурованные подвесные койки. Койки вкладывали в сетки на палубе и затем бросались к умывальникам. После умывания следовал завтрак. А дальше начиналась уборка, ученье, обед, отдых — обычный судовой день.

Окончив обед, матрос Новиков — невысокого роста, широкоплечий, с голубыми вдумчивыми глазами и красивым разлетом бровей под высоким лбом, — оглянувшись кругом, пошел к офицерским каютам.

Остановившись у двери каюты корабельного инженера Костенко, он тихо постучал и вошел внутрь.

Тот, кто умел наблюдать, мог заметить, что матрос Новиков и офицер Костенко часто беседуют. Правда, они старались это делать незаметно для других и при приближении кого-либо умолкали и расходились.

Сейчас Владимир Полиевктович Костенко сидел за столом в своей небольшой каюте и читал. Он был молод, смугл лицом. Карие внимательные глаза смотрели пытливо.

— А, это вы? — сказал Костенко, увидев Новикова. Голос у него был чистый, приятный.

— Принес книжку, которую вы мне дали почитать, — ответил Новиков и протянул «Овод» Войнич.

Они заговорили о войне. Костенко рассказывал Новикову последние сведения из газет и открыто делился с ним своими мыслями о безысходности войны.

— Мы плохо вооружены, — говорил Костенко. — Наши правители в большинстве своем заносчивы и бездарны. Эта война — преступная авантюра правительства, за которую, к сожалению, будет расплачиваться народ. Конечно, жалко людей. Но чем хуже будет на войне, тем лучше для революции. Революция неизбежна. Она уже началась.

Если бы кто-либо из начальства узнал о разговоре Костенко, его сейчас же отдали бы под суд. Но революционер Костенко не боялся говорить с матросом Новиковым. Они уже давно были друзьями. Костенко знал, что Новиков сидел в тюрьме и сейчас находится под негласным надзором как политически неблагонадежный.

Поговорив о войне, они перешли на тему, которую затрагивали уже не однажды. Костенко рассказывал Новикову о рутине и косности в кораблестроении.

— Чрезвычайно новые и полезные идеи талантливого ученого Крылова не вводятся в жизнь. Их не понимают и не хотят понять, — с возмущением говорил Костенко.

Он был горячим последователем Крылова. В Морском инженерном училище, которое он окончил в прошлом году, Костенко детально изучил теорию Крылова о непотопляемости кораблей. Занятиями руководил передовой, интересующийся всем новым преподаватель, который рассказал воспитанникам о системе спрямления корабля, разработанной Крыловым, и его таблицах непотопляемости. Под руководством преподавателя воспитанники сами составили таблицы для некоторых кораблей.

Попав на броненосец «Орел» в качестве корабельного инженера, Костенко решил сам, без приказания свыше, своими судовыми средствами, устроить систему спрямления корабля по методу Крылова. В то время как в Петербурге чинуши в генеральских мундирах всячески тормозили мероприятия, предлагаемые Крыловым для обеспечения непотопляемости корабля, молодой талантливый инженер Костенко с помощью трюмного механика и матросов применил их на броненосце «Орел».

А между тем эскадра, нещадно палимая тропическим солнцем, овеваемая всеми морскими ветрами, преодолевая бушующие штормы, все дальше шла по чужеземным водам. Так же, как Костенко и Новиков, многие матросы и офицеры не верили в победу в этой войне. А при стоянке возле острова Мадагаскар узнали ужасную весть: пал Порт-Артур — твердыня царского самодержавия на Дальнем Востоке. Вместе с Порт-Артуром погиб весь Тихоокеанский флот. Положение становилось еще более напряженным. Эскадра посылалась на помощь Тихоокеанскому флоту, а теперь она должна была бороться одна. Многие думали, что эскадру вернут обратно. Но последовал приказ идти во Владивосток.

Среди матросов и революционно настроенных офицеров росло возмущение. А вскоре еще одна весть потрясла эскадру, — до нее докатилось известие о кровавых событиях 9 января на Дворцовой площади в Петербурге.

Наступил май 1905 года. Прошло семь месяцев с тех пор, как эскадра покинула родные берега. Долгий путь подходил к концу. Корабли вошли в воды Восточно-Китайского моря. Близок Владивосток.

Но мало кому довелось увидеть родную землю. За отсталость царского строя многим пришлось расплачиваться своей жизнью.

В Корейском проливе, против острова Цусима, русские корабли поджидала вражеская эскадра. Она значительно превосходила русскую эскадру по численности кораблей, дальнобойности орудий, скорости хода, выучке личного состава.

14 мая 1905 года произошел бой.

Под жестоким огнем противника один за другим выходили из строя русские корабли. И с первых же часов боя многие из них переворачивались вверх килем и тонули. То, чего так боялся Крылов, против чего он предупреждал, — сбылось. Великая трагедия разыгралась на море. Перевернулись и потонули броненосцы: «Ослябя», за ним «Александр III», «Бородино», «Суворов» и другие корабли. А броненосец «Орел», как родной брат-близнец похожий на броненосцы «Суворов», «Александр III» и «Бородино», хотя получил около трехсот пробоин и вобрал внутрь до пятисот тонн воды, остался наплаву.

Видимо, недаром Алексей Николаевич вел такую ожесточенную борьбу за свою систему спрямления корабля.

Бой длился два дня. Несмотря на исключительное мужество матросов и офицеров, русская эскадра была разгромлена. Большинство кораблей погибло, часть сдалась в плен, и лишь трем кораблям удалось прорваться во Владивосток. В морской пучине было погребено более пяти тысяч человек.

«Теперь и последняя ставка побита, — писал Владимир Ильич Ленин о Цусимском сражении в статье „Разгром“. — Этого ожидали все, но никто не думал, чтобы поражение русского флота оказалось таким беспощадным разгромом… Перед нами не только военное поражение, а полный военный крах самодержавия».

Разгром русской армии и флота на Дальнем Востоке стал началом конца царизма.