Лифтом, одним рывком, его подбросило до 32-го этажа; затем пошли угрюмые, частые остановки: озабоченные люди наседали, толкались, выскакивали; от их мокрых пальто валил пар; раздавался заунывный возглас: «Watch your step… going up»… Лифт-бой, седой, бритый джентельмэн, видимо только что научился маневрировать рычагом. Боб делал бы это гораздо ловче. Визитная карточка: Роберт Кастэр, работник вертикального транспорта.

На 44-м этаже, в узенькой клетушке, его принял добрый, лысый и жуликоватый господин. Выслушав первые, отрывистые фразы Боба, он восторженно всплеснул руками; порывшись в металлической пепельнице, выбрал огрызок сигары побольше и, закурив, сказал, взвешивая каждое слово:

— Жалоба мне кажется такого характера, что стоит внимания и остальных компаньонов! — он нырнул в низенькую, фанерную дверь; через мгновение вернулся и пригласил Боба пройти в следующую комнату.

Они очутились в поместительном, вполне приличном кабинете, обставленном дорогой и удобной мебелью. Мистер Лиф, высокий, благообразный патриарх, встал и ласково, ободряюще похлопал Боба по плечу (как знаменитый хирург, — когда другие уже отказались оперировать).

— Расскажите подробно в чем претензия, — попросил он.

И Боб Кастэр снова начал… Он сам удивлялся, как мало, в сущности, мог сообщить: в пяти фразах исчерпывалось все. Несколько раз подчеркнул, что имеет свидетелей, кроме того, сослался на сокровенное место оставшееся белым. Адвокаты пожелали лично убедиться: склонив благоухающие лысины, внимательно его освидетельствовали, — патриарх даже потрогал пальцем:

— Позови-ка… — он назвал несколько имен.

Молодой выбежал и через минуту кабинет наполнился народом: собралось человек пять или шесть, доброжелательных, мудрых, жуликоватых (все с любопытством принялись изучать светлый пятачек на теле Боба).

— Вам повезло, вы нашли подходящих людей, — задумчиво начал патриарх, старательно вгоняя папиросу в мундштук: — Мы займемся вашим казусом. Ясно, вы теперь в ложном положении. Доктора докторами, но в первую очередь вам нужен нотариальный акт, подтверждающий ваше происхождение. На основании этого акта можно будет ходатайствовать о формальном удостоверении, что вы белый несмотря на видимость! Дело вероятно покатится в Верховный Суд. Такого свидетельства мы скоро не добьемся, но зато и черным, юридически, вас нельзя будет считать.

Они достали из большого шкапа несколько книг разных форматов: там были тома in folio, заполненные, казалось, от руки, таинственными каракулями. Заглядывая через плечо, перебивая друг друга и споря, они занялись чтением текстов, — на многих языках.

— What's the matter? — возвысил голос опять старик: — В чем дело, не было прецедентов? Но только осёл может предположить, что все прецеденты известны нам. Что случилось с нашим клиентом? У него потемнели не волосы, а кожа. Боже мой, велика важность: банальный жизненный процесс в нем действовал скорее и с большей силою. Вот и все. С вами, Роберт Кастэр, произошел известный анекдот: вы потеряли свой первозданный образ. Значит ли это что надо примириться? Во имя Бога. Обязанность каждого человека на этой земле: быть самим собою. Тогда не будет людей — скотов, людей — гадов, людей — мертвецов. Задача цивилизованного общества помогать личности быть тем, чем она есть в действительности. Ученый должен быть ученым, купец по призванию — купцом, а белый — белым, не смотря на козни сатаны! Большинство страданий от того, что люди не стоят на своих местах. Пустите кенгуру на лучшее пастбище, но если это не ее корм, она околеет. Посадите грешника в рай и его разорвет на части: ему легче в аду. Мистер Кастэр страдает и мы должны ему помочь!

Так говорил патриарх, прерываемый ожесточенными возгласами своих коллег. Осилив их в споре, старик расчувствовался и, достав из ящика стола истрепанную книженку, умиленно улыбаясь, протянул ее Бобу. Оказалось, что это военный паспорт его отца, Наума Лифа, бывшего солдата русского царя Николая I и выслужившего пенсию в размере 3 рублей в год.

— Да, — недоумевающе повертел Боб документ, не совсем понимая к чему это, не в силах проникнуться в настоящую минуту интересом к чужой жизни.

— Вы чудесный парень, — похвалил его патриарх и торопливо зашептал: — Будем действовать осторожно и без излишнего шума, по всем известным причинам. Спокойно, спокойно: я пятьдесят лет жду вас. Все будет сделано. Только вы должны вести себя с мудрой осторожностью. Главное, тщательно относитесь к тому, извините меня, месту, которое по сей день сохранило девственную окраску! Я заметил, что вы не обрезаны. Теперь в Америке всех обрезают. При этом климате вы рискуете загрязнить, получить инфекцию, воспаление, тогда пропадет последний след. Доктор Бомэ, голубчик, сейчас произведет над вами нужную операцию, сущий пустяк. Вы ничего не почувствуете. Перевязка на три дня и — забыто.

Не успел Боб хорошенько сообразить, о чем речь, как двое господ его схватили и бесцеремонно, но умело начали разоблачать, а один джентельмэн, в очках и с южно-американскими усиками, уже надел белоснежный халат, позвякивая блестящими щипцами.

— Что такое! — догадался наконец Кастэр: — Решительно отказываюсь! — опять эта его ненавистная фраза: через всю жизнь она торчит занозой, рождаемая дурной отвагой и злой честностью. — Не вижу надобности! — оттолкнув наседавших дельцов, Боб возмущенно встал. — Мне противно спорить. Я всегда мечтал попасть в такое место, где без лицемерия и слабости можно сказать окружению: да! Но очевидно время еще не наступило.

— Это conditio sine qua non! — заорал патриарх и лицо его стало желтым и злым. — Желай после этого добра людям!

— И вы полагали, что я так легко уступлю: соблазнюсь первым обещанием успеха! — Боб рассмеялся.

— Пусть этот интриган уйдет, — крикнул старик. — Это опасный субъект Проклятие Сынов Гигиены на его голову. Чума чтобы выела не только его шкуру, но и середку! — заслонив глаза ладонями, он горестно раскачиваясь стонал: — Ох-ох-ох, куда мы идем, ох-ох-ох!

— Видите, вы огорчили патрона, — угрожающе заметил Бомэ, размахивая щипцами.

— Если б вы только догадывались, каких патронов я уже огорчал, — весело откликнулся Кастэр.

— Безумец, вы только о себе думаете, — убеждал молодой, с неизменной полусигарой во рту. — Победа без компромисса.

— Бесполезно, удалить его, — прервал старик.

Несколько человек дружно навалилось на Боба: подняли, поволокли к дверям.

Лифт сбросил его, помятого, на 42-ую улицу. Оживление, вызванное борьбой, вскоре улетучилось. Темнело. Зимние сумерки. Синие кровоподтеки: туман и стужа. Ветер: морской, — со всех, четырех, сторон. На службу опоздал. Толпы людей валили из контор: жадно набрасывались на витрины больших магазинов, на афиши театров, — стремясь урвать лишний кусок у жизни.

У Rockefeller Plaza толпились зеваки: по какому-то поводу подняли флаги союзных наций. Играл оркестр и отряд моряков картинно застыл, салютуя. Боб застрял: дальше итти нельзя было. Спереди его стояла женщина в мехах и перьях. По старой привычке, Боб обратился к ней с игривой шуткой. Дама, улыбаясь, оглянулась и вдруг испуганно отпрянула. Кое-кто рядом удивленно зароптал. «Я негр. Мне нелья быть обезьяной», — догадался он. Кровь горячо и возмущенно шарахнулась. Опасливо выбрался назад, пересек улицу не озираясь. «Комнату, искать комнату, — вспомнил: без сил, без воли. — Если-б ты меня не оставила! — к Сабине: — Бог бы меня тоже не бросил. Каким я был хорошим в нашей любви. Помнишь… Острая боль. Праздник горя. Я готов к нему. Но как жить в этом: я совсем не приспособлен. Любовь моя, я все-таки попробую еще держаться».

Сумерки. Стужа. Чернокожий, спотыкаясь, бредет по Манхэттену, что-то бормочет себе под нос.