ГЛАВА 1. ЧЕГО ЖАЖДЕТ ВСЯКАЯ ДУША

Когда аспирант Принстонского университета спросил: «Остались ли еще в этом мире темы для диссертаций?», Альберт Эйнштейн ответил: «Исследуйте молитву. Кто-то же должен заняться ее исследованием».

Неудачное время я выбрал для посещения Санкт-Петербурга. Я приехал туда в ноябре 2002 года — как раз когда город вовсю готовился к празднованию своего трехсотлетия. Строительные леса опутали все более-менее значимые городские здания. На старинных мостовых то тут, то там валялись булыжники, превратившие мою обычную утреннюю пробежку в настоящее приключение. Я бежал в темноте — на этих широтах солнце встает достаточно поздно — и смотрел себе под ноги, старательно огибая груды кирпичей и кучи песка и выглядывая участки дороги, блеск которых сигнализировал, что впереди лед.

Но все-таки я оказался недостаточно внимателен. Очнулся я, лежа на тротуаре. Мне было очень холодно. Я сел. Я помнил, как во время падения успел отдернуть голову, чтобы не напороться на торчащий кусок арматуры. Сняв перчатки, я дотронулся до правого глаза и почувствовал кровь. Вся правая сторона лица была в крови. Я встал, стряхнул грязь и хлопья снега со спортивного костюма и стал ощупывать себя в поисках других повреждений. Я шел медленно, наблюдая за ощущениями в пульсирующих болью коленях и локтях. Потом я почувствовал кровь во рту, а пройдя пару кварталов, обнаружил, что у меня не хватает переднего зуба. Я вернулся назад, чтобы его найти, но в темноте ничего не сумел разглядеть.

Выйдя на Невский проспект, я заметил, что люди как-то странно на меня посматривают. Русские редко смотрят в глаза незнакомцам, так что я, очевидно, представлял собой весьма жалкое зрелище. Прихрамывая, я добрел до гостиницы. Попасть внутрь мне удалось лишь после того, как охранники окончательно удостоверились, что я не бомж. Я постучал в дверь своего номера и сказал: «Дженет, открой, я поранился».

Мы с женой были напуганы страшными историями об оказании медицинской помощи в России. Нам говорили, будто прийти к врачу с небольшой ранкой, а уйти go СПИДом или гепатитом. Вот я и решил заняться самолечением. Совершив набег на минибар и разжившись несколькими крошечными бутылочками водки, мы начали обрабатывать ссадины на лице. Верхняя губа была рассечена пополам. Сжав зубы, я продезинфицировал ранения алкоголем и вытер грязь с лица освежающими салфетками, которые остались у меня еще с самолета. Мы скрепили рассеченную верхнюю губу лейкопластырем в надежде, что она сама заживет. За время, пока я лечился, у меня заплыл глаз, окрасившись в красивый пурпурный цвет. К счастью, сам глаз не пострадал.

Я принял пару таблеток аспирина и немного передохнул. Затем я вернулся на Невский, чтобы отыскать интернет-кафе. Я преодолел три лестничных пролета, знаками договорился о цене и уселся в кресло перед монитором. Мои пальцы остановились на клавиатуре с русскими буквами, все надписи на экране тоже были на кириллице. После десяти минут неудачных попыток мне все-таки удалось зайти на свой почтовый сервер. Ну, наконец, соединился! Я отправил письмо членам молитвенной группы из моей церкви в Колорадо, а также нескольким друзьям и членам семьи. Соединение то и дело пропадало. Каждый раз мне приходилось заново заходить в свой почтовый ящик и набирать текст письма.

Мое сообщение было простым: короткий рассказ о происшествии и заключение: «Нам нужна помощь. Пожалуйста, молитесь». Я не знал, насколько серьезны мои травмы. Следующие несколько дней мне предстояло провести на Выставке христианской литературы, а затем ехать в Москву на встречи с читателями. Новостной баннер рассказывал, что вооруженные чеченские боевики только что захватили в Москве театр, в котором было полным-полно зрителей. Въезд в Москву временно закрыли. Я закончил письмо и нажал кнопку «отправить». Едва письмо улетело в необозримые просторы интернета, как на экране выскочило предупреждение: оплаченное время закончилось.

Как же действует молитва? Я размышлял об этом по дороге в гостиницу. Мы посылаем сигналы из видимого мира в невидимый и надеемся, что Кто-то их услышит. Но как узнать, что сигнал получен?

Впервые за этот день я почувствовал, как потихоньку отступают страх и тревога, поселившиеся в моем сердце. Через несколько часов мои друзья и родные, люди, которые меня любят, включат компьютеры и прочитают мое письмо. Они станут молиться о моем выздоровлении. Я был не одинок.

Вселенская молитва

В той или иной форме молитва присутствует в каждой религии. Дикие племена совершали жертвоприношения и молились о повседневных нуждах — здоровье, еде, дожде, детях, победах. Инки и ацтеки приносили в жертву людей, надеясь тем самым заслужить милость богов. Пять раз в день мусульмане отрываются от повседневных дел, будь то вождение автомобиля, обед или игра в футбол, и совершают намаз.

Даже атеисты иногда прибегают к молитве. В советские времена почти во всех учреждениях были так называемы «красные уголки», в которых висел портрет Ленина, как висят иконы в домах верующих. Хочу пересказать отрывок из передовицы газеты «Правда» начала пятидесятых годов. В ней чувствуется поистине религиозный настрой: Если во время работы вы столкнулись с трудностями или вдруг усомнились в своих способностях, подумайте о нем — о Сталине — и к вам вернется былая уверенность. Если вы чувствуете усталость, думайте о нем — о Сталине — и работа начнет спориться. Если вы ищете правильное решение, подумайте о нем — о Сталине — и вы найдете ответ.

Мы молимся, когда хотим поблагодарить за красоту и великолепие мира. Мы молимся, когда ощущаем себя маленькими и беззащитными. Мы молимся, когда нам страшно. Мы молимся о прощении, об укреплении духа, о встрече с Создателем, о даровании знака, что мы не одни. Миллионы людей, которые ходят на собрания Анонимных Алкоголиков, ежедневно обращаются к Высшей Силе с просьбой о помощи в борьбе с вредным пристрастием. Мы молимся, потому что не можем иначе. Само слово «молитва» происходит от латинского многозначного слова «ргесог» (молиться, настоятельно просить, умолять, взывать, выпрашивать, вымаливать, заступаться, призывать, желать). Ему родственно английское «precarious» — «вымоленный, полученный молитвой». (Интересно, что еще одно значение слова «precarious» — «случайный», «ненадежный», «шаткий».) В России, в Санкт-Петербурге, я молился от безысходности — я был уверен, что кроме Бога, мне не к кому обратиться.

Молитва — явление всеобщее, в ней человек озвучивает свои нужды. Как сказал американский поэт Томас Мертон: «Молитва — это квинтэссенция того, что мы есть… Мы — живая неполнота. Мы — брешь, пустота, которая жаждет заполнения». Молясь, мы подаем голос и нарушаем тишину. Слова молитвы исходят из сокровенных глубин нашего естества. Я помню, как после событий 11 сентября 2001 года я постоянно твердил молитву: «Боже, благослови Америку». На самом деле я хотел сказать: «Боже, спаси Америку». Спаси нас. Сохрани нам жизнь. Дай нам еще один шанс».

Согласно опросам общественного мнения института Гэллапа, число американцев, которые на этой неделе обратятся к Богу с молитвой, превышает общее число тех, кто сядет за руль машины, сделает зарядку, займется сексом или пойдет на работу. Девять из десяти американцев утверждают, что молятся регулярно. Трое из четырех говорят, что молятся каждый день. Чтобы понять, насколько популярна молитва, наберите слово «молитва» в любом интернет-поисковике. Экран запестрит миллионами ссылок. Но эти впечатляющие цифры таят в себе загадку.

Когда я начинал исследовать тему христианской молитвы, я ходил по библиотекам и читал книги о величайших молитвенниках, каких только знала история. Один из самых выдающихся христиан девятнадцатого века, истинный подвижник, Джордж Мюллер каждое утро по нескольку часов молился Богу об устроении жизни опекаемых им сирот. Английский епископ Эндрю Ланселот ежедневно уделял молитве пять часов, а его соотечественник священник Чарльз Симеон вставал в 4 утра, чтобы совершить свое четырехчасовое правило. Монахини ордена «Неспящие» до сих пор молятся посменно, так что ни один час дня и ночи у них не остается без молитвы. Сюзанна Уэсли, многодетная мать, у которой ни на минуту не было возможности остаться одной, садилась в кресло-качалку, набрасывала на голову фартук и молилась за Джона и Чарльза (будущих лидеров духовного возрождения Церкви) и за всех остальных детей. Мартин Лютер, ежедневно молившийся по два-три часа, говорил, что молитва должна быть для нас столь же естественным делом, как шитье обуви для сапожника или одежды — для портного. Джонатан Эдварде, один из вдохновителей «Великого духовного пробуждения» в Северной Америке восемнадцатого века, писал о «сладких часах», проведенных на берегах реки Гудзон, когда он чувствовал, будто «восхищен и поглощен глубинами Божьего естества».

Потом я стал расспрашивать о молитве обычных людей. Результаты были такие:

· Важна ли для вас молитва?

Несомненно.

· Как часто вы молитесь?

Каждый день.

· Как долго?

Минут пять — ну, может, семь.

· Вы при этом чувствуете удовлетворение?

Как сказать…

· А вы ощущаете присутствие Бога во время молитвы?

Иногда, но не часто.

Многим из тех, с кем мне довелось пообщаться на эту тему, молитва казалась скорее бременем, нежели удовольствием. Эти люди считали ее важным, даже первостепенным занятием, но винили себя в том, что их молитвенная жизнь весьма и весьма поверхностна.

Проблема современности

Я слышал, как молятся верующие в евангельских церквях: они указывают Богу, что Ему делать, заодно тонко намекая братьям по вере, как следует себя вести. В более либеральных церквях молитвы скорее походят на призывы к действию. Создается впечатление, что молитва — повинность, без которой, увы, невозможно приступить к труду на благо Царства Божьего. Богословский трактат крупного современного теолога доктора Ханса Кунга «О том, как быть христианином» состоит из семисот двух страниц. Но в нем нет ни одной главы или даже статьи алфавитного указателя, которые были бы посвящены молитве. На недоуменные вопросы Кунг отвечал, что сожалеет о столь досадном упущении. Мол, цензоры из Ватикана на него давили, а установленные издателем сроки были жесткими, вот он и забыл о молитве.

Почему все теоретически признают важность молитвы, а на деле мало кто получает от нее удовлетворение? Почему молитвы Лютера и Чарльза Симеона, которые проводили на коленях по несколько часов кряду, столь сильно отличается от молитв современных христиан, которые уже через десять минут начинают ерзать на стуле?

Я всегда замечал огромную разницу между тем, как о молитве говорят и как молятся на самом деле. В теории молитва — это важный шаг человека навстречу Творцу Вселенной. Однако на практике оказывается, что молитва для нас — источник смущения и многих разочарований. Мой издатель проводил специальный опрос в интернете. Выяснилось, что из шестисот семидесяти восьми опрошенных лишь двадцать три полностью довольны своей молитвенной жизнью. Такое расхождение в цифрах и побудило меня написать эту книгу.

Несомненно, с развитием науки и техники мы придаем молитве все меньше значения. В стародавние времена земледельцы обращали взоры к невозмутимым небесам, умоляя о дожде. Теперь же мы предпочитаем исследовать области низкого давления, прокладывать оросительные каналы и вызывать осадки, наполняя облака крупицами йодистого серебра. Когда в прошлом ребенок заболевал, родители уповали на одного лишь Бога. В наше время они вызывают врача, а в экстренных случаях звонят в «скорую».

В современном мире на пути молитвы встала самая большая преграда под названием маловерие. Воздух, которым мы дышим, буквально пропитан сомнениями. Почему Бог не вмешивается? Разве Он не видит, что наш мир катится в бездну? Что за польза от молитвы, когда нам грозят ядерная война, терроризм, стихийные бедствия и глобальные изменения климата? Как писал в 1942 году Джордж Баттрик, священник Гарвардского университета, для многих людей молитва — не более чем «поток слов, растворяющихся во вселенском безразличии».

Рост материального благосостояния также не способствует молитвенным подвигам. Во время путешествий я всегда обращаю внимание на то, что в более бедных странах христиане меньше времени проводят в теоретических размышлениях о молитве. Они просто молятся. Богатые люди полагаются на свои таланты и средства. Они решают мелкие повседневные проблемы самостоятельно. Гарантия будущего для них — это страховые полисы и пенсионные фонды. Едва ли можно искренне просить: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день», когда холодильник ломится от запасов на месяц вперед.

Хронический дефицит времени лишает молитву той неспешности, которой требует это занятие. Все меньше времени мы отводим и на общение с людьми, а само общение все чаще походит на короткие шифровки — sms и msn-сообщения, электронная почта и «аськи». У нас почти не остается времени для беседы, а уж для размышлений — и подавно. Мы живем с постоянным ощущением нехватки: нехватки времени, отдыха, физических нагрузок, развлечений. Разве в жизни, которая постоянно отстает от расписания, найдется место Богу?

Если мы все же решаемся заглянуть в глубь себя и обнажить душу перед людьми, нам тут же бросаются на помощь всевозможные психологи и группы поддержки. Они пытаются делать то, что раньше считалось прерогативой Бога. А мы и рады: ведь молитва невидимому Богу не дает эффекта обратной связи, который возникает при общении с консультантами или друзьями. Те, по крайней мере, могут в ответ сочувственно покивать головой. И вообще, кто-нибудь слушает, когда я молюсь? Как говорила гнусавая телефонистка Эрнестина, воплощенная на экране комедийной актрисой Лили Томлин: «Абонент, с которым я сейчас разговариваю, вы меня слышите?»

Для скептика молитва — самообман, пустая трата времени. А для верующего молитва, пожалуй, самое ценное времяпровождение. Как христианин, я согласен с верующими. Но почему молиться — это так трудно? Английский проповедник Мартин Ллойд-Джонс пришел к выводу: «Ни одно из христианских занятий не порождает столько недоумений и трудностей, как молитва».

Паломник

Я пишу о молитве как паломник, а не как знаток. Меня волнуют те же самые вопросы, которые в определенные моменты жизни возникали и возникают у каждого верующего человека. Слушает ли меня Бог? С чего вдруг я должен быть Ему небезразличен? Если Бог все знает, то какой смысл молиться? Почему в ответах на молитвы нет логики? Почему эти ответы порой походят на каприз Бога? Правда ли, что человек, за которого молится много народа, имеет больше шансов на физическое исцеление, чем тот, кто так же сильно болен, но за кого молятся всего несколько человек? Почему иногда кажется, что Бог близко, а иногда — что далеко? В ком вызывает изменения молитва: в Боге или во мне самом?

В других своих книгах я старался избегать темы молитвы. Наверное, из-за чувства вины и комплекса неполноценности. К своему стыду признаюсь, что я не веду дневника, не советуюсь с духовным наставником и не вхожу в молитвенную группу. Я не отрицаю, что порой смотрю на молитву глазами скептика. Я гораздо чаще переживаю о молитвах, оставшихся без ответа, нежели радуюсь тем, на которые Господь ответил. Короче говоря, я знаю лишь одно: я недостаточно сведущ в вопросах молитвы, чтобы уверенно писать эту книгу, но искренне хотел бы узнать больше.

Больше всего в жизни я желаю познать Бога. Психиатр Джеральд Мэй заметил: «На протяжении двадцати лет я выслушивал, как люди жалуются, что у них болит душа. В результате я убедился, что каждый человек от рождения стремится к Богу. Неважно, осознана наша религиозность или нет., но именно стремление к Богу — вот самое сильное наше желание и самое ценное сокровище». А уж если мы созданы по образу и подобию Божьему, то Он наверняка знает способ ответить на наше стремление. И способ этот — молитва.

По старой журналистской привычке я стал расспрашивать о молитве своих соседей, друзей-писателей, прихожан моей церкви, священников и просто обычных людей. Некоторые из собранных мною высказываний помещены в рамочках на страницах книги. Это — голоса из реальной жизни, которые не дадут мне отклониться от сути вопроса. Я буду указывать лишь имена людей, без фамилий. Некоторые из опрошенных хорошо известны в христианских кругах. Но мне не хочется, чтобы читатели обращали внимание на заслуги рассказчиков: по части молитвы мы все начинающие.

Моя книга — не молитвенное руководство с подробными описаниями различных методик — например, поста, молитвенного уединения и прочих духовных дисциплин. Я смотрю на молитву как паломник, как путешественник, который разглядывает памятники, задает вопросы, все впитывает, взвешивает и обдумывает. Сознаюсь: я очень часто общался с христианами, которые говорили много, а размышляли крайне мало. Но пусть я лучше ошибусь, пусть ошибочно поверю, что люди говорили со мной искренне, нежели заподозрю в фальши невинного. Так что я верю всему, рассказанному мне. И услышанные мною рассказы появятся на страницах книги. Тем не менее, пока я писал, я научился воспринимать молитву не как суровую обязанность, а как дар Божий. Этот дар предназначен всем — и каждому лично, в том числе и мне. Все, что идет человеку во благо, требует дисциплины. И молитва — не исключение. Но все же я уверен: отношения с Богом должны быть скорее дружескими, нежели основанными на чувстве долга.

В молитвенной жизни бывают моменты воодушевления и безразличия, рассеянности и сосредоточенности, случаются вспышки радости и приступы гнева. Другими словами, для молитвы характерны основные черты любых серьезных отношений. Если считать молитву встречей человека с Богом, то, значит, я обязан узнать о ней как можно больше. Кстати сказать, большая часть проблем, возникающих в моей духовной жизни, неизменно связана с одним из двух вопросов: почему Бог не поступает так, как я того хочу, и почему я не делаю того, чего хочет от меня Бог. И именно молитва объединяет оба этих вопроса.

 

ГЛАВА 2. ВЗГЛЯД С ВЫСОТЫ

Если вы решили подняться на высоту 4270 метров — на одну из вершин Скалистых гор, — вам лучше встать пораньше, около четырех утра, и по возможности отказаться от кофе: он вызывает обезвоживание организма, а на большой высоте обезвоживание и без того наступает быстро. И вот вы ведете машину по разбитой дороге. Вы предельно внимательны — вдруг под колеса бросится какая-нибудь живность. На высоте примерно в два с половиной километра начинается пешеходная тропа. Дальше ваш путь лежит между голубыми елями, соснами и лжетсунгами тиссолистными — проще говоря елями Дугласа. Под ногами пружинит опавшая хвоя. От земли исходит терпкий запах перегноя. Вы идете вдоль быстрого ручья, отливающего в предрассветном лунном сиянии белым серебром. Журчание воды останется единственным звуком до той поры, пока не проснутся лесные птицы.

На высоте более трех тысяч метров деревья редеют, взгляду открываются пышные луга, усеянные дикими цветами. Встает солнце. Сначала оно окрашивает во все оттенки красного цвета вершины гор, а потом роняет лучи в водоемы. По лугам в изобилии рассыпаны яркие созвездия цветов люпина, иван-чая, водосбора и лилейника. Растения с более экзотическими названиями — аконит северный, львиный зев, камнеломка, колокольчик, калужница болотная — селятся ближе к воде.

Вы идете вдоль ручья, обходите участки каменистых выступов… И вот, наконец, оказываетесь там, откуда альпинистская тропа зигзагом устремляется вверх по поросшему травой склону горы, который вы выбрали для восхождения. Сердце уже бьется, как у бегуна на короткую дистанцию. Спина под рюкзаком вспотела. Вы останавливаетесь, чтобы попить. И начинается подъем по крутой тропе. Главное теперь — выдержать. Раздается птичий гомон. Всполох индиго, яркий, как фейерверк, — это целая стая синешеек взметнулась навстречу солнцу.

Цветы, растущие на больших высотах, малы и низкорослы. Чтобы их разглядеть, приходится наклоняться очень низко. Местные жители в шутку называют туристов «брюхоногими ботаниками»: если не лечь на живот перед цветком, то его и не разглядеть. Горные сурки, братья сурков лесных, неспешно занимают наблюдательные посты. Наверное, передают друг другу по цепочке весть о вашем приближении.

Но вот участки, заросшие травой, остались позади. Вы пробираетесь между валунами. Куски гранита размером с добрую тачку разукрашены лишайниками всех оттенков оранжевого, светло-зеленого, желтого. Нужно все время смотреть под ноги, проверять ступней каждый камень перед тем, как на него встать. Через час таких горных плясок вы добираетесь до узкой тропы, которая, как вы надеетесь, приведет вас к вершине. Вы отшвырнули рюкзак и устроили передышку. Пьете воду, перекусываете. Звон пульсирующей в ушах крови перекрывает все остальные звуки. Оглянувшись на пройденный путь, вы чувствуете некую завершенность. Теперь вы уверены, что дойдете до вершины.

Внизу, на краю леса, вы заметили крошечную точку. Нет, две точки. Животные или просто камни? Одно пятнышко пришло в движение. Нет, оно не может быть камнем. Сурок? С такого расстояния очень трудно определить размеры живого существа. Вторая точка вроде бы красного цвета. Может, тоже туристы? Вы смотрите на небо, пытаясь отыскать признаки грозы, которая по прогнозам ожидается еще до полудня. Если это туристы, они здорово рискуют: начали подъем, по меньшей мере, на три часа позже вас. Кажется, что они ползут, как муравьи. Вот они уже достигли пешеходной тропы…

И тут вас озаряет: три часа назад и вы отсюда казались такой же точкой, пылинкой человеческой жизни на фоне творящей по своему разумению погоду горной громады, которой до вас нет никакого дела. (Известный альпинист однажды сказал: «Горы не убивают людей, они просто стоят на месте».) Как тут не почувствовать себя маленьким, незначительным? Зато теперь получаешь хоть какое-то представление о том, каким видит мир Господь.

Один из Псалмов (Пс 28:3–8) сравнивает гром с гласом Господа, Который сокрушает землю сверканием молний. Конечно же, мы знаем, что молния — это электрический разряд, который возникает в результате того, что поток положительно заряженных частиц, стремительно поднимающихся от земной поверхности, встречается с отрицательно заряженными частицами грозовой тучи. Каждую секунду около ста молний в разных концах планеты достигают поверхности земли. Но мне не верится, что Бог планирует каждый из этих ударов. Мне доводилось попадать в сильные грозы вблизи вершины горы. Помню тихое гудение металлического ледоруба, помню легкое пощипывание кожи головы. Ступни плотно прижаты друг к другу, чтобы обеспечить по возможности меньшую площадь соприкосновения с землей. Я стою достаточно далеко от моего товарища — так ниже вероятность, что молния убьет обоих. Чтобы вычислить расстояние до эпицентра грозы, считаю секунды между вспышками молний и ударами грома: три секунды — один километр. В таких условия понимаешь, каково твое истинное положение — ты беспомощное двуногое создание на поверхности гибнущей планеты.

Меня не оставляет надежда, что мне удастся когда-нибудь научиться управлять своей жизнью. Мой стол усеян бумажками, на каждой из которых списки важных дел: изучить инструкцию к упрямому принтеру, очистить сточную канаву от сосновых иголок, починить унитаз, сменить зимние шины на летние, позвонить больному соседу. Вот если взять выходной, я успел бы сделать все дела!.. А здесь, наверху, в ушах неистовым грохотом отзывается один удар молнии, расколовший валун на ближней вершине. Стихия полностью лишает иллюзий. Я понимаю, что не в состоянии ничего контролировать. На что я могу рассчитывать? Только на этот миг. Вполне может случиться так, что за ним уже ничего не будет. И мне остается повторять вслед за псалмопевцем: «Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой» (Пс 38:5).

Гроза в горах стала оглушительным, ошеломляющим ответом на мои попытки всецело овладеть жизнью. Стихия нарушила мои жизненные приоритеты, перетасовала все в моей жизни.

Взгляд с земли

Но вспоминается мне и другая точка обзора, вид с которой затмил даже увиденное с горы. Весенней ночью 1997 года я отправился к озеру, расположенному недалеко от моего дома, чтобы посмотреть лунное затмение. На востоке, чуть выше горных вершин, в небе сияла комета Хейла-Боппа. Она была ярче любой звезды. Чтобы определить ее размер, я вытянул вперед и вверх сжатую в кулак руку. Кулак едва прикрывал светящуюся часть кометы. Потом я принялся рассматривать в бинокль эту небесную странницу, путешествующую через глубины Вселенной.

И тут на лунный диск начал наползать серп земной тени. Цвет луны принял неестественно оранжевый оттенок. Марс, который тогда максимально приблизился к Земле, светился недобрым красным светом чуть выше Луны. Чем больше Луна заходила в тень Земли, тем ярче сияли звезды. Млечный Путь разлился по небу рекой мерцающей алмазной пыли. Я так долго стоял с задранной головой, что затекла шея. Но ушел я, лишь когда на небосклон наползли облака, скрывшие от меня звезды, и повалил снег.

В ту ночь я тоже чувствовал себя соринкой. Только подумайте: если условно предположить, что Млечный Путь равен по размеру североамериканскому континенту, то Солнечная система уместилась бы в кофейной чашке. Сейчас два «Вояджера» мчатся к окраине Солнечной системы со скоростью сто шестьдесят тысяч километров в час. Они стартовали с Земли почти тридцать лет назад и покрыли за это время расстояние в пятнадцать миллиардов километров. Команды с Земли, хотя и перемещаются в пространстве со скоростью света, долетают до кораблей за тринадцать часов.

Покой дикой природы

Уэнделл Верри

Итак, Солнечная система, которая в нашей модели оказалась не больше кофейной чашки, вкупе с сотнями миллиардов других звезд со своими планетными системами составляют Млечный Путь. А сам Млечный Путь — лишь одна из ста миллиардов галактик Вселенной. Сообщение, летящее со скоростью света, достигнет противоположного конца Вселенной за пятнадцать миллиардов лет.

«Когда взираю я на небеса Твои — дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» — спрашивает псалмопевец (Пс 8:4, 5). Превосходный вопрос. Он не дает забыть о том, каково мое место в громадной Вселенной. А я так часто об этом забываю! Люди — щепотка пыли, рассеянная по поверхности неприметной планеты. И в центре всего — Бог, источник силы и любви, который невозможно охватить разумом. Перед лицом такой действительности мы можем либо слиться с поверхностью планеты, как и подобает ничтожному гуманоиду, либо поднять взгляд к небесам и произнести: «Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!» (Пс 8:10).

Итак, после подобных размышлений, после воспоминаний о виденном в горах и в небесах я и приступаю к исследованию таинства молитвы. Оба взгляда — с высоты и с земли — позволяют уловить отблеск реальности, которую видит Бог. Словно вспышка молнии, молитва на доли секунды высвечивает то, на что я упорно закрываю глаза: я беспомощен и слаб. Дома копятся незавершенные дела, никак не разрешаются проблемы с семьей и родственниками, мучают соблазны, подводит здоровье, нужно строить планы на будущее. Но все свои заботы я несу в иную реальность — в ту, которая больше моей. И там они странным образом обретают иной смысл.

Молитва — лекарство от близорукости. Она напоминает мне то, о чем я постоянно забываю. Я упорно стремлюсь поменяться с Богом местами: хочу, чтобы Он служил мне, а не я Ему. Бог напоминал Иову, что у Господа Вселенной много дел. Неплохо было бы хоть на минуту перестать жаловаться на судьбу и взглянуть на происходящее глазами Бога:

«Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь? Или кто протягивал по ней вервь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божий восклицали от радости?» (Иов 38:4–7).

Молитва заставляет меня оторвать взгляд от рутины — или, как в случае Иова, от трагедии — и хотя бы краешком глаза взглянуть на высшую реальность. Я осознаю: я мал, а Бог — велик. Я начинаю понимать, каково соотношение между мной и Богом. В Божьем присутствии я чувствую себя маленьким, потому что я и есть маленький.

После того, как все жгучие богословские вопросы были заданы, Бог открыл несчастному Иову глаза, и бедняга склонился перед Богом. «Я раскаиваюсь, — вот что по сути сказал Иов. — Я и сам не понимал, о чем спрашиваю!» Иов не получил ни одного ответа на свои животрепещущие вопросы. Но это уже не имело значения. Иов признал, что Господь имеет полное право спросить о нем: «Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея?» И вот ответ Иова: «Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал» (Иов 42:3).

Я до сих пор, брыкаясь и визжа, пытаюсь усвоить уроки Иова. Бог не нуждается в напоминаниях о том, какова природа вещей. А я нуждаюсь.

Третья планета от Солнца — Земля — имеет, помимо всего прочего, и богословскую ось. Было время — об этом рассказывает книга Бытия, — когда Бог и Адам прогуливались по саду и вели дружеские беседы. Для Адама было самым естественным делом общение с Тем, Кто его создал, Кто вложил в него творческое начало, Кто дал ему помощника — прекрасную Еву. И молитва была для Адама столь же естественным поступком, как для нас — разговор с коллегой или любимым человеком. Но после грехопадения Божье присутствие утратило свою реальность и для Адама, и для всех его потомков. Бог отдалился — усомниться в Его существовании стало легче. И легче стало Его отвергнуть.

Мое зрение ухудшается с каждым днем: я не вижу ничего, кроме материального мира. Лишь усилием воли мне удается вспомнить слова Павла, адресованные искушенным афинским слушателям: Бог — «Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян 17:27, 28). Молитва может показаться действом странным, неловким, оторванным от реальной жизни. Но, согласитесь, еще более странно, что молитва кажется глупым занятием тем людям, для которых ориентирами служат модные журналы, где описываются поступки, продиктованные суевериями, собственными инстинктами, игрой гормонов, нормами общественной морали или даже расположением звезд.

Чаще всего молитва не оставляет ощущения уверенности, что ты услышан. Мы молимся в надежде, что слова каким-то образом преодолеют пропасть между видимым и невидимым мирами, проникнут в запредельность, существование которой мы не в состоянии доказать. Мы вступаем в Божьи владения, в царство духа, которое для нас менее реально, чем для Адама.

Вниз от истока

Джейн, персонаж пьесы Торнтона Уайлдера «Городок», получает письмо. На конверте адрес: название ее фермы, город, округ, штат, все, как положено. Но дальше написано «Соединенные Штаты Америки; континент Северная Америка; Западное полушарие; Земля; Солнечная система; Вселенная; Разум Божий». Так вот, христианам следует вести отсчет в обратном порядке. Если взглянуть на собственную жизнь с позиций Божьего Разума и Замысла, то все ее составляющие расположатся в надлежащем порядке. Или, во всяком случае, по-другому.

Мой дом стоит в глубоком ущелье, в тени огромных гор. По дну ущелья протекает Медвежий Ручей. Во время весеннего таяния снегов или после сильных дождей ручей превращается в бурный пенистый поток, больше похожий на реку. Случалось, в нем даже тонули люди. Однажды высоко в горах я отыскал исток ручья. Я стоял на заснеженной площадке, испещренной лунками в тех местах, где снег уже подтаял. Из недр снежного настила доносилось тихое бульканье, и из-под кромки снега вытекали струйки воды. Вода с тихим журчанием собиралась в лужицы, образовывала озерцо, из которого и начиналось ее долгое путешествие вниз по склону горы. По дороге малые ручьи сливались в один — так и рождался ручей, протекавший мимо моего дома.

Когда я начинаю размышлять о молитве, то чаще всего сбиваюсь с мысли. Я начинаю с низовий ручья — со своих забот — и несу их к Богу. Я рассказываю о них Богу так, будто Ему ничего обо мне неизвестно. Я молю Бога, надеясь изменить Его решение, переломить Его волю. Но мне следовало бы начать путешествие от истока ручья — от самого начала течения вод.

Стоило мне пересмотреть свою позицию, как я понял: Богу мои заботы известны. Он знает и про раздирающие мир войны, и про рак моего дяди, и про разбитые семьи, и про непослушных подростков. У Него забот больше, чем у меня. Реки благодати стекают до самого низа. Потоки милости не иссякают. Бог несет ответственность за все, происходящее на Земле. Моя задача — выяснить у Бога, что делать мне, чтобы разделить с Ним ответственность, понести свою долю. «Пусть, как вода, течет суд, и правда — как сильный поток!» — восклицает пророк (Ам 5:24).

Что мне делать: стоять на берегу или отдаться течению потока?

Итак, изменился мой взгляд на молитву и на мир в целом. Я смотрю на природу и вижу не только полевые цветы, не только золото осин, но и руку великого Художника. Я смотрю на человека, и перед моими глазами предстает не «бедное, голое двуногое животное», которым внезапно увидел себя шекспировский король Лир, а личность, созданная по образу и подобию Божьему и предназначенная для вечности. Благодарность и хвала сами рвутся из груди.

Мне приходится все время напоминать себе, какой должна быть истинная молитва: за день мои представления о ней искажаются. Я включаю телевизор. На меня изливаются рекламные потоки с заверениями, что суть успеха — в богатстве и красоте. Я еду в центр города и из окна автомобиля вижу грязного попрошайку с листком в руке «Благослови вас Бог! Помогите, чем можете!». Я отвожу глаза. Я помню репортаж об одном африканском диктаторе. Он затеял кампанию за чистоту города и снес бульдозерами целый район лачуг, оставив без крова семьсот тысяч человек. Миру сложно смотреть на происходящее глазами Бога.

Молитва, и только молитва помогает мне вновь вернуться к Божьей системе ценностей. Я прозреваю и вижу, что богатство — это капкан, а не цель всей жизни. Ценность каждого из нас не определяется происхождением или социальным статусом. Ценность — в образе Божьем, который мы носим в себе. Сколько бы мы ни пытались стать красивее, красота не пойдет в расчет в мире грядущем.

Протопресвитер Александр Шмеман, декан Свято-Владимирской семинарии, рассказал о случае, произошедшем с ним в парижском метро. Он — тогда еще молодой — ехал со своей невестой. На одной из остановок в вагон вошла уродливая старуха в форме Армии Спасения и села рядом с ними. Влюбленные перешептывались на русском, обсуждая ее безобразный вид. Через несколько остановок женщина встала и, проходя мимо них к выходу, произнесла на чистом русском языке: «Я не всегда была уродиной». Отец Александр любил повторять своим студентам, что та женщина была ангелом Божьим. Она открыла ему глаза. Она заставила его прозреть. Этот случай запомнился ему на всю жизнь.

Внимание, вошедшее в привычку

«Остановитесь и познайте, что Я — Бог!» (Пс 45:11). В этом хорошо знакомом стихе из Псалмов заключены две равновеликие заповеди. Во-первых, нужно остановиться и успокоиться. Но остановке ожесточенно противится вся наша жизнь. Десять лет назад люди были довольны, если я отвечал на их письма в течение двух недель. Пять лет назад, чтобы не обидеть человека, было принято отвечать через пару дней. Сегодня отвечать на электронное письмо следует в тот же день. Меня бранят, если я немедленно не перезваниваю по мобильнику или не посылаю sms.

Таинство, ощущение мира иного, осознание того, что бытие важнее делания… Без специальных усилий в этом суетном мире не удается выкроить даже несколько мгновений покоя. Мне приходится выцарапывать у жизни время, чтобы позволить Богу окормить мою душу.

Совершая паломничество в итальянский город Ассизи, где некогда жил и проповедовал один из великих католических святых — святой Франциск, поэтесса и писательница-эссеистка Патриция Хэмпл стала записывать свои мысли о том, что такое молитва. Хвала. Благодарение. Мольба. Попытка выторговать что-то у Бога. Хныканье и скулеж. Сосредоточенность. И на этом список закончился: Патриция вдруг осознала, что молитва лишь кажется вербальным действием, «но по сути своей, это мировоззрение, это позиция, это поиск своего места в мире». Она поняла, что «сосредоточенность в молитве — это способ отключиться от всего, что нас окружает. Это привычка проявлять внимание ко всему сущему».

Ах, где ты, привычка быть внимательным! Успокойся, душа. Внимательность позволяет нам навести резкость и увидеть, как все обстоит на самом деле. Прекратив суетиться, начинаешь видеть логику Вселенной.

Умиротворенность души готовит меня к принятию Божьего наказа: «Остановитесь и познайте, что Я — Бог: буду превознесен в народах, превознесен на земле» (Пс 45:11). Только молитва позволяет мне верить этой истине. Мне, живущему в мире, который не только не стремится прославить Бога, а упорно делает вид, что Его нет.

На слушаниях Комиссии по справедливости и примирению в ЮАР темнокожий человек рассказал, как взывал к Богу, когда белые полицейские пытали его электрошоком, предварительно избив дубинками. Они смеялись ему в лицо: «Здесь Бог — это мы!» Абсурдность этого дерзкого заявления была налицо: лишенные власти и полномочий полицейские сидели, понурив головы, на скамье подсудимых, а их обвинители проходили перед ними — один за другим.

Второй псалом рисует образ Бога, Который смеется на небесах над восставшими против Него царями и князьями. Узник в ЮАР, преследуемый китайский священник, гонимые северокорейские верующие… Им нужно приложить огромное внутреннее усилие, чтобы верить: Бог действительно царит над народами. Я вспоминаю, как апостол Павел пел в темнице в Филиппах (Деян 16:19–25) и как Иисус резко ответил Пилату: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин 19:11). Даже в минуту опасности Иисус смотрел на происходящее с позиций вечности, существовавшей до сотворения времени, Солнечной системы и всей Вселенной.

«Остановитесь и познайте, что Я — Бог!» В латинском тексте слову «остановитесь» соответствует «vacate» — «освобождаться». Католический теолог Саймон Тагвелл предлагает такую интерпретацию этого стиха: «Бог предлагает нам отдохнуть, взять отпуск: перестать на время быть богами и позволить быть Богом Ему». Зачастую молитва кажется нам серьезной повседневной обязанностью, которую необходимо втиснуть в распорядок дня. Мы не понимаем сути, объясняет Тагвелл: «Бог предлагает нам сделать перерыв, побездельничать. Отложить те важные дела, которые мы делаем, принимая на себя роль Господа. Пусть Богом будет Бог». Молитва позволяет мне рассказать о своих неудачах, ошибках, недостатках Тому, Кто милостиво относится к слабостям человека.

Но чтобы позволить Богу быть Богом, мне нужно встать с директорского кресла. Мне придется «разсотворить», разрушить мирок, который я столь тщательно созидал, — мирок, выстроенный для достижения моих целей. Адам и Ева, строители Вавилонской башни, Навуходоносор, южноафриканские полицейские, все, кто борется с зависимостями или даже со своим эгоизмом, поймут, о чем идет речь. Суть первородного греха в том, что двое попытались стать подобными Богу. Поэтому первый шаг в молитве — «помянуть» Бога и восстановить тем вселенскую справедливость. «Так с Человеком Бог в одно сольются», — говорил Мильтон.

Чужие

В течение нескольких лет я пытался помочь членам японской семьи Йокото в их отчаянных попытках добиться справедливости. В 1977 году тринадцатилетняя дочь супругов Йокото, Мегуми, пропала по дороге с тренировки по бадминтону домой. Полицейские собаки взяли след. След привел на ближайший пляж и оборвался. Супруги Йокото и представить себе не могли, чем вызвано внезапное исчезновение дочери. Шестнадцать лет спустя, когда Йокото уже смирились с ее гибелью, северокорейский перебежчик рассказал: в разведшколе живет японка по имени Мегуми, которая хорошо играет в бадминтон. Он утверждал, что корейцы похитили много японцев, которых теперь заставляют преподавать японский язык и культуру в разведшколах. Перебежчик даже добавил некоторые душераздирающие детали похищения: Мегуми завернули в циновку и переправили на корабль-разведчик, где она всю ночь царапала люк окровавленными пальцами и кричала: «Мама! Мама!»

В течение многих лет Северная Корея отказывалась признавать истинность подобных слухов. Но под давлением мировой общественности Ким Чен Ир — «любимый вождь» Северной Кореи — подтвердил, наконец, что тринадцать японцев, в том числе и Мегуми, были похищены. Пять из них были возвращены в Японию. Восемь — по утверждению северокорейских властей — умерли. Умерла, по их словам, и Мегуми: повесилась в 1993 году, разорвав на веревки свое кимоно. Определенные подробности, предоставленные корейскими властями, свидетельствовали о ее смерти. Но Йокото отказывались верить, что дочери больше нет. О похищенных молились группы христиан по всей Японии. Миссис Йокото ездила по свету в поисках справедливости. Ее лицо стало хорошо известно японским телезрителям. Наконец ей удалось посетить Овальный кабинет и рассказать свою историю президенту Джорджу Бушу, который решил оказать ей возможную помощь.

Через двадцать семь лет после похищения, в 2004 году, северокорейские власти выслали родителям Мегуми фотографии дочери. На первой — сделанной сразу после похищения — тринадцатилетняя девочка в японской школьной форме — жалкая и одинокая.

— Увидев эту фотографию, мы разрыдались, — говорила мать Мегуми. Две другие фотографии были сняты зимой — женщина лет тридцати в пальто.

Супруги Йокото снова и снова смотрели на фотографии. Они находили утешение в том, что на последних фотографиях дочь выглядела ухоженной и здоровой. Они попытались представить себе жизнь Мегуми. Встречалась ли она с другими похищенными, говорила ли с ними, чтобы не забыть родной язык? Что помогало ей помнить о том, кто она такая? Помнить, что она не иммигрантка, а похищенная корейцами против воли японка? Пыталась ли она передать весточку родителям? Пыталась ли бежать? Что она помнила о Японии? Что помнила о свой семье? Сколько раз Мегуми устремляла взор к японским островам? Сколько раз жадно пробегала глазами газету в поисках статей о Родине? Во время путешествия по Азии в 2004 году меня попросили выступить в Токио перед членами молитвенных групп. Я лихорадочно думал: что мне такого сказать, чтобы утешить членов семей похищенных и их друзей? Я открыл Библию. Мне нужно было найти эпизоды, которые подходили бы для этих случаев. Я нуждался в примерах, рассказывающих о людях, которые служили Богу в чужедальних странах. Авраам оставил свой дом и отправился в неизведанные земли — те, на которых стояли и Содом с Гоморрой. Иосифа похитили, отец счел его мертвым, но он достиг высокого положения в Египте. Даниил и другие пророки служили в Вавилоне (нынешнем Ираке) и в Персии (нынешнем Иране). Эсфирь рисковала жизнью, чтобы спасти своих соотечественников в Персии. Павел принес Благую Весть в Рим, будучи в узах. Он стал первым из сонма миссионеров, которые в чужих странах подверглись гонениям. Были мученики и в самой Японии.

И все они, как и Мегуми, страстно старались не забыть о том, кто они такие — чужаки, оказавшиеся в незнакомых землях. Пророк Даниил ослушался приказа царя-тирана. Он, как и раньше, трижды в день открывал окно, выходившее в сторону Иерусалима, и молился. И ему, и другим верующим, живущим в чужих странах и, наверное, Мегуми молитва напоминала о той реальности, которую пытались скрыть от них обстоятельства. Вера помогала им не забыть об истине, которую всячески отрицала действительность, окружающая оторванных от Родины людей.

И для нас молитва может сделаться источником истины. Мы живем на падшей планете, которая все более отдаляется от Бога. Нам приходится прилагать немало усилий, чтобы не забыть, кто мы такие. Но мы — Божьи твари. Однажды мы восторжествуем вместе с Богом.

Зачем нужно молиться? Я задавал себе этот вопрос практически каждый день своей сознательной жизни. Особенно остро он стоял в те дни, когда Бог казался далеким-далеким, а молитва представлялась лишь упражнением в набожности, разговором с самим собой. Читая богословские книги, я спрашивал себя: какой толк твердить Богу о том, что Он и Сам наверняка знает? Но прошли годы, и молитва стала для меня чем-то большим, нежели список просьб, обращенных к Богу. Во время молитвы я корректирую свой мир. Я молюсь для того, чтобы вернуть в мироздание истину и хотя бы на миг увидеть наш мир и самого себя глазами Бога.

Во время молитвы я перестаю думать о себе. Я смотрю на себя через увеличительное стекло. Я смотрю на звезды и вспоминаю о той роли, которую играю в непостижимой Вселенной. Молитва — это возможность посмотреть на мир глазами Бога.

Благослови тебя Бог, дитя мое!

Рейнер

Я очень хорошо помню свою первую молитву. Священник разъяснял моему другу Удо, как стать христианином:

— Давай преклоним колени и помолимся, — сказал священник.

И добавил, повернувшись ко мне:

— А ты, Рейнер, ты тоже хочешь стать христианином?

Я, не задумываясь, ответил «да» и произнес вместе со священником молитву. Это был незабываемый миг, который изменил меня навсегда. После молитвы я поднял глаза и увидел в окне звезды. Я почувствовал, что теперь каким-то непостижимым образом связан с бескрайней Вселенной. Именно тогда, в двенадцать лет, я нашел свое место в мире, нашел себя.

Но уже через полчаса я вернулся с небес на землю: дома мама накричала на меня за то, что я поздно вернулся. Я пытался объяснить ей, что произошло, но она меня не поняла. В ее представлении молиться значило вслед за священником повторять заученную молитву, и ничего более. После того вечера я три дня ничего не ел.

— Ты только о Боге и думаешь! — кричала мама. И она была права.

Стеснительный и робкий по натуре, я научился молиться вслух: прислушиваясь к молитвам других прихожан церкви, я понял, как это делается. Я сообразил, когда нужно вступать в молитву, а когда молчать. Оказалось, что молитве — общению с Богом — нужно учиться так же, как и общению с людьми. Как ни странно, мне стало легче молиться после того, как я, немец, пожил в Америке. Там мне пришлось молиться на чужом языке — на английском. И в результате я научился, молясь, четче формулировать свои мысли, тщательнее подбирать слова. Тогда я ощутил, что мне уже недостаточно повторять заученные привычные слова.

В конце концов я стал священником. Выслушивая людей, которые изливают предо мной свои беды и трудности, я стараюсь нести им утешение. И порой меня посещает чувство, что слова, которые я говорю им в такие моменты, — это молитва. Я ощущаю, что рядом с нами присутствует Кто-то Третий.

А еще я стал отцом. У меня есть сын и дочь. Когда они маленькими лежали в кроватках, я заходил в детскую, совершал над малышами крестное знамение и молился об их будущем. Ведь родителям не дано прожить жизнь за своих детей! Поэтому приходится всецело полагаться на Бога.

У сына началась эпилепсия. Первый приступ привел меня в ужас. Мы вызвали «скорую помощь». Пока врачи спешили к нам на помощь, я держал сына в объятиях, поглаживал его лоб. Голова мальчика тряслась. Я старался утешить испуганного ребенка словами, но сам не находил ни малейшего утешения. Совершенно осознанно я пытался передать ему частицу своего духа, забрать его боль. Никогда прежде я не чувствовал такой близости с сыном, как при этом первом приступе. Мы оба были совершенно беспомощны и страшно перепуганы.

Молитва стала для меня еще и своеобразным благословением [6] . «Благослови тебя Господь!» — так я говорю своим прихожанам после исповеди. «Благослови тебя Господь, дитя мое!» — говорю я дочери, стоя у ее кровати. «Благослови тебя Господь», — твердил я извивавшемуся в конвульсиях сыну. Мне так хочется передать Божье благословение людям! Мне и самому хочется ощутить его во время молитвы.

Молясь, я порой позволяю себе расслабиться в объятиях Божьей любви. А порой меня в молитве бьет и колотит, как сына во время приступа.

 

ГЛАВА 3. ТАКИЕ, КАК ЕСТЬ

Порой я спрашиваю себя, не являются ли слова, с которыми я обращаюсь к Богу, наименее значительной частью самой молитвы. Кто есть я? И Кто Бог? Если я сумею ответить на эти два вопроса, то слова моей молитвы отойдут на второй план. Молитва дает мне возможность отказаться от защитных механизмов и явить свое «я», которого не знает до конца ни один человек, Богу, Который видит меня насквозь.

Несколько лет назад я получил письмо от читателя. Назову его Марком. Он начал так:

«Всю свою взрослую жизнь я страдал от серьезного эмоционального нарушения — пограничного психического состояния, — которое сопровождалось депрессией, повышенной тревожностью, а также физическими недомоганиями. Чтобы пояснить ситуацию скажу: первые годы своей жизни я испытывал жестокое сексуальное и психологическое насилие со стороны собственной матери. Но хватит об этом».

Далее Марк признавался, что мои рассказы о людях, пример которых должен был бы воодушевить его, лишь усугубили его страдания.

«Полагаю, здесь мне надо бы рассмотреть такой вопрос: какую небесную награду получат те из нас, кто не трудится на Божьей ниве в городских трущобах? Или те, кто ежедневно борется с пристрастием к порнографии и для кого великое достижение — хотя бы один день без посещения порносайтов? Или те, кто, выздоравливая от химической зависимости, смогли достичь нравственного уровня, который составляет всего лишь десять процентов от уровня среднестатистического неверующего? Только ли здоровые Божьи служители удостаиваются благодати?»

Евангелие несет утешение таким людям, как Марк. Я ответил ему, что Божья благодать изливается подобно водам, заполняя собой глубочайшие впадины. Да и как нам познать благодать, если не иметь недостатков? Во времена Иисуса мытари, проститутки, нечистые тянулись к Божьей благодати, жаждали ее, а «профессионалы» от религии сжимали руки в кулаки. Протянуть открытую ладонь Богу — вот что нужно для принятия дара.

Однако письмо Марка еще долго не давало мне покоя. Я процитировал ему слова царя Давида: «Сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс 50:19). Бывают моменты, когда я сам черпаю силу в этом стихе. Конечно, не все страдают от пограничных психических состояний, не все находятся в плену постоянных сомнений. Должны ли мы всю жизнь каяться перед Богом в собственной несостоятельности? С каким чувством каждый из нас предстает перед Богом в молитве? И, наконец, как быть уверенным, что молится мое истинное «я»?

Виноватые

В книгах о молитве делается упор на исповедь. Но есть люди, которые охотно самоуничижаются перед Богом. Замечательный английский писатель и критик Сирил Конноли сравнил это чувство с желанием «простереться всем своим «я» у Божьих ног подобно тому, как щенок кладет к ногам хозяина обслюнявленный мячик». Мне встречаются и люди, подобные Марку, — те, кто жаждет целительного бальзама благодати. Я с радостью говорю им о милостях Христовых: Иисус не отвернется от человека, Он принимает алчущих и жаждущих, скорбящих и страждущих, одним словом — всех отчаявшихся. Для других, и я возглавляю их ряды, невыносимо больно отказываться от иллюзий. Но без такого отказа невозможно допустить к себе яркий Божий свет, который обнажит мою истинную сущность. Почему же исповедь так важна?

Чтобы лучше понять, давайте вспомним, какими крошечными пятнышками кажутся люди с высоты горного хребта или каким зернышком представляется сама Земля, если смотреть на нее из туманности Андромеды. Для меня исповедь — возможность напомнить себе о той реальности, которой я часто не придаю значения. Лишь помня об этой истинной реальности, я осознаю, что стою перед совершенным Богом, и Вселенная приходит для меня в равновесие. Во время исповеди тварное существо вспоминает, какое место оно занимает по отношению к Творцу. Широко известный проповедник Хэддон Робинсон почти каждую проповедь начинает со слов: «Боже, если бы эти люди знали обо мне то, что знаешь Ты, то не стали бы меня слушать». Исповедь играет огромную роль не только в сфере духа, но и в психологии.

Молитва — это еще и основа человеческих взаимоотношений. Подобно многим мужьям, я со временем усвоил: замалчивать семейные проблемы — не значит избавляться от них. Совсем наоборот. Бывало, я случайно заводил разговор о незначительном недопонимании или размолвке, произошедшей несколько недель или даже месяцев назад, и вдруг узнавал, что за время молчания проблема разрослась до невероятных размеров. Так же реагирует и тело: легко удалить впившуюся в кожу занозу, но запущенная инфекция подвергает опасности не только здоровье, но и саму жизнь человека.

Когда Иисус попытался вскрыть духовный нарыв — призвать к ответу фарисеев, наиболее религиозных людей Своего времени, — те решили избавиться от Божьего Сына. Слышать правду больно. Но все же человеку не видать исцеления, пока он не выслушает Божий диагноз, не узнает о своем нездоровье. Бог знает нас. Он понимает: каждому человеку необходимо примириться со своим истинным «я». Псалмопевец взывает: «Испытай меня, Боже… и зри, не на опасном ли я пути…» (Пс 138:23, 24). Сколько еще можно заниматься самообманом? Мне нужна помощь Бога, чтобы избавиться от скрытых в душе эгоизма, гордыни, лживости, жестокости.

Но всякий раз, когда я прихожу в отчаяние от отсутствия видимого прогресса в духовной жизни, я понимаю: отчаяние — уже есть показатель прогресса. В такие моменты у меня возникает чувство оторванности от Бога, и все потому, что я на самом-то деле совершенно ясно представляю себе, и чего хочет от меня Бог, и насколько я далек от Божьего идеала. Вот почему у меня хватило мудрости сказать Марку слово надежды. Марк (как, кстати, и любой выздоравливающий алкоголик), ощутив бессилие и отчаяние, пришел в то состояние, при котором Божья благодать и исцеление уже способны сделать свое дело. Марку не придется болезненно смирять себя — обстоятельства жизни уже его смирили.

Писатель Уолтер Вангерин рассказывает, как несправедлив был поначалу к своей жене Танни. В те годы он учился в семинарии и стремился стать священником. Но он стеснялся молиться вслух вместе с женой. Молитва представлялась ему слишком личным, слишком интимным актом. И вот, мучаясь чувством вины, которое пересилило-таки его робость, он согласился помолиться вместе с Танни. Какое-то время они бок о бок молча лежали в кровати. Каждый надеялся, что другой заговорит первым. Уолтер начал с похожей на гимн «официальной» молитвы, которой выучился в семинарии. После небольшой паузы он услышал, как Танни простыми словами, четко выражая свои мысли, стала смиренно говорить с Богом о нем, о своем муже. Слушая жену, Уолтер расплакался. Чувство вины растворилось: он понял, что смирение — необходимейший шаг на пути к исцелению.

Иисус повторял своим ученикам: не молитесь как лицемеры, которые любят красоваться перед людьми. Скройтесь от посторонних глаз и молитесь Отцу, Который Один видит тайное. Наставления Христа озадачили некоторых толкователей Библии. Известно, что в те времена в домах трудно было найти уголок для уединения. Должно быть, Иисус говорил о своеобразном святилище души — о том состоянии души, когда мы можем быть абсолютно честными с Богом. Даже если я неспособен уединиться физически, я все равно должен быть уверен в том, что мои молитвы искренние, а не показные. Быть искренним легче, когда ты один. Но и в переполненной народом церкви, и рядом с престарелыми родителями, и в постели с супругом вполне реально молиться честно.

Беспомощные

Норвежский теолог Оле Халлесби пришел к выводу, что точнее всего передают внутреннее состояние человека, которое угодно Богу во время молитвы, слова «беспомощность», «бессилие». «Облечен наш внутренний настрой в слова или нет — для Господа значения не имеет. Вербализация внутреннего состояния важна лишь для нас самих». Он добавляет: «По-настоящему молиться способен только не полагающийся на свои силы человек».

Вот беда! С самого детства нам внушают, что нужно верить в собственные силы. Каждый самостоятельный поступок ребенка — праздник для родителей. Вот он научился сам ходить в туалет, одеваться, чистить зубы, завязывать шнурки, кататься на велосипеде. Он один дошел до школы! Малыш упрямо твердит: «Я сам!», и родители втайне гордятся его независимостью, пусть даже ребенок делает ошибки.

Хранители секретов

Джон

Я уже двадцать пять лет работаю с бездомными. Мы открыли небольшую кофейню, куда они могут зайти. А в воскресенье на верхнем этаже мы проводим богослужение. Работая с такими подопечными, мы никогда не знаем, что может произойти в следующую минуту.

Очень многие из наших посетителей отвратительно воняют. Неуравновешенные люди склонны к очень длинным молитвам. Во время богослужения наши «прихожане» бродят туда-сюда. На прошлой неделе кто-то из них произнес такую молитву: «Благодарю Тебя, Боже, за таблетки от газов!» Другой воскликнул: «Наш Бог никогда не тупит!»

Меня удивил тот факт, что среди бездомных очень много фундаменталистов. По крайней мере, среди тех, кто считает себя верующим. Ничего удивительного: миссии, которые их кормят, склонны проповедовать крайне жесткие доктрины — кромешный ад и раскаленные сковородки. Много среди бездомных и людей, которые с детства сохранили неприятные воспоминания о Боге. Они стыдятся самих себя, ощущают бесполезность собственной жизни.

У меня есть такая теория: и наши бездомные, и служители-фундаменталисты страдают от нарушения привязанностей. В детстве они не ощутили близости с родителями и теперь не могут достичь близости с Богом. Довериться человеку для них немыслимо. И столь же немыслимо для них довериться Богу.

Мои друзья из Анонимных Алкоголиков любят говорить: «Мы больны настолько, насколько нездоровы секреты, которые мы храним». Я знаю много людей, хранящих мрачнейшие тайны. И им некому их поведать. Порой они сходят с ума. Я серьезно. Они буквально сходят с ума, потому что не в состоянии больше оставаться один на один со своими темными мыслями и секретами. Или начинают пить. Или становятся наркоманами.

У меня был друг. Он тоже работал с бездомными, буквально в нескольких кварталах от меня. Его постоянно грызли секреты. Он никому не рассказывал о своих неудачах, о финансовых затруднениях. Секреты бурлили в нем, как раскаленная лава. Они сожгли его душу. Однажды его жена вошла в дом — а он болтается в петле. Даже передать не могу, какой это был удар для всех людей, кому он служил. Они и сами-то не жильцы были, а тут их пастор себя убил [8] .

Секреты есть у каждого. Если у кого есть жена или друг, то, значит, ему есть с кем поделиться секретом. Если нет рядом человека, которому доверяешь, то можно поговорить с Богом. Он знает все секреты и без наших рассказов. И если мы все еще живы, это значит, что Бог к нашим делишкам относится гораздо терпимее, чем нам представляется.

Если я не ошибаюсь относительно нарушения привязанностей, то основное в моем служении бездомным — это предложить им прочные отношения. Я говорю людям: «Я целые дни провожу с бедными, это мое главное дело». И за прошедшие годы, за прошедшие десятилетия люди привыкли мне доверять. Они знают, что я умею хранить секреты. И я очень надеюсь, что со временем это доверие распространится и на Бога. Я всегда говорю: когда встречаете бездомного, не бойтесь посмотреть ему в глаза, выслушать его. Это для него гораздо важнее, чем получить от вас еду или деньги. Даже важнее, чем услышать от вас стих из Библии. Любому обездоленному необходимо почувствовать близость с другим человеческим существом.

Один немецкий поэт написал стихотворение о бедных:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Взрослый человек хочет зарабатывать себе на жизнь, мечтает купить собственный дом, стремится принимать самостоятельные решения: ему неприятно полагаться на постороннюю помощь. Мы смотрим сверху вниз на тех, кто живет на пособие или за счет пожертвований. Натолкнувшись на неожиданное препятствие, мы тут же спешим купить книжку из серии «Помоги себе сам». Мы систематически давим в себе то самое внутреннее состояние, которое столь угодно Богу и очень точно отражает истинное положение человека во Вселенной. «Без Меня не можете делать ничего» (Ин 15:5) — сказал Иисус Своим ученикам. Очевидный факт, который все мы пытаемся молчаливо отрицать.

На самом деле я очень не уверен в собственных силах. В первом классе меня страшно раздражало то, что учительница поправляла мои ошибки. Я хотел читать сам, без посторонней помощи. Но если бы учительница не выполняла свои обязанности надлежащим образом, я так и не научился бы читать, да и писать тоже. Теперь я взрослый, и меня не раздражает некая зависимость от коммунальных служб, которые обеспечивают мой дом водой и теплом. Изготовление автомашины я, естественно, доверю автозаводу. Я не попытаюсь собирать ее сам. Я полагаюсь на фермеров, которые производят продукты питания, и на священников, которые питают меня пищей духовной. Я живу в системе, где все взаимозависимо, и в центре которой — Бог. Им держится все.

Молитва заставляет меня увидеть мое истинное место в жизни. Как сказал настоящий христианин, священник, писатель и богослов Генри Нувен: «Молиться — значит ходить в свете Божьем, обращаясь к Богу со словами: «Я человек, а Ты Бог». Таково примирение с Богом, восстановление истинных отношений с Ним. Ошибочно полагать, что человек — это тот, кто время от времени делает ошибки, а Бог — Тот, Кто время от времени прощает согрешившего. Нет, человек — это всегда грешник, а Бог — это всегда любовь».

Как часто мамы и папы, когда их дети выходят из возраста полной зависимости от взрослых, ощущают душевный дискомфорт — от легкого укола до тяжелого и длительного кризиса. Пусть даже родители осознают при этом, что подобный рост — явление вполне здоровое и естественное. Но наши отношения с Богом не таковы. Мне никогда не удастся вырасти из состояния зависимости от Бога. И если я думаю иначе, то лишь обманываю себя. Суть молитвы — просьба о помощи. Молитва — провозглашение зависимости от Бога.

Персонаж одного из романов американского писателя Генри Адамса разочарованно восклицает: «Почему церковь взывает лишь к слабым сторонам моего естества, и никогда — к сильным?» Мне на ум приходят несколько причин. Мир боготворит успех, но только признание собственной слабости, нищеты своего духа укрощает гордыню и в то же время подготавливает нас к принятию благодати. Немощи подталкивают к молитве, они взывают к Божьему состраданию и силе.

«Господь поддерживает всех падающих и восставляет всех низверженных» (Пс 144:14).

Какое приношение могу сложить я к ногам Великого Целителя? Только мои раны.

Смиренные

В одном из посланий апостола Петра есть слова, непосредственно относящиеся к молитве: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Итак смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесет вас в свое время. Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас» (1 Пет 5:5–7). Обратите внимание на порядок действий: смирение, то есть шаг вниз, позволяет Господу вознести нас. Все мои попытки возвыситься, проявить силу — заслон для силы Божьей.

Притча Иисуса о фарисее и мытаре противопоставляет молитву человека самодовольного, которую Бог не принимает, молитве отчаявшегося: «Боже! Будь милостив ко мне грешнику!» (Лк 18:13). Именно такая молитва угодна Богу. И Христос делает из этой истории вывод: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк 18:14).

Раньше я не ценил смирение, путал его с низкой самооценкой. Мне казалось, что смирение христиан — это ложная скромность, нарочитое самоунижение или даже своего рода подхалимаж, мол: «Я вообще ни при чем — все сделал Господь». Однако с тех пор я встретил примеры подлинного смирения, и проявляли его люди, которыми я восхищаюсь. Для них смирение — это осознание факта: природные дары они получили от Бога, их собственных заслуг тут нет. А потому и используют они свои дары для служения Господу.

Мой первый работодатель — Гарольд Майра, президент журнального концерна «Христианство сегодня», проявил море смирения: он был терпелив и добр со мной — молодым писателем, у которого еще молоко на губах не обсохло. Он никогда не вносил редакторской правки без моего согласия, зато всеми силами пытался убедить меня, что предложенные им изменения сделают статью лучше. Гарольд видел свою задачу не только в том, чтобы улучшить текст, но и в том, чтобы писатель научился лучше писать. И для этого ему приходилось шаг за шагом показывать мне преимущества предложенной им правки.

Были в моей жизни и другие герои. Их смирение проявлялось в том, что они помогали презренным и отверженным. Я вспоминаю доктора Пола Брэнда, молодого перспективного английского врача. Он добровольно уехал в Индию и первым из хирургов-ортопедов начал работать с прокаженными, многие из которых принадлежали к касте неприкасаемых. Или вспомним Генри Нувена — профессора Йельского и Гарвардского университетов, который стал священником. Он работал среди людей, не обладающих и сотой долей того интеллекта, которым были наделены студенты оставленных Нувеном престижнейших университетов. Нувен трудился в международной организации «Лярш» — окормлял умственно отсталых во Франции и Канаде. Оба этих человека показали мне своим примером: готовность идти вниз может даровать тот успех, выше которого в жизни ничего нет.

Вся Америка наблюдала за унижением президента Джимми Картера: он проиграл выборы и был отвергнут собственной партией. Выйдя в отставку, этот некогда самый могущественный в мире человек решил, что не будет тратить время на игру в гольф и участие в ток-шоу, а станет помогать бедным в Африке и строить дома для малоимущих.

В Древней Греции и Риме смирение не ценилось. Восхищение вызывали те, кто многого достиг и был уверен в собственных силах.

И сегодня средства массовой информации, захлебываясь от восторга, освещают жизнь супермоделей, напыщенных рэп-музыкантов, хвастливых спортсменов и миллиардеров, которые получают удовольствие, выгоняя людей с работы. Богослов Дэниэл Хоук говорит об этом так: «Главная проблема человечества состоит в том, что каждый уверен: Бог существует, и Бог — это я». Нам приходится постоянно корректировать свое отношение к миру, и такая коррекция, на мой взгляд, происходит во время молитвы. Зачем в отношениях с Богом нужно смирение? Затем, чтобы увидеть истину. Факторы, которые в значительной степени определяют ход моей жизни — национальность, родной язык, внешность и фигура, умственные способности, век, в котором я родился, состояние здоровья и сама возможность все еще оставаться в живых, — частично или полностью не подвластны моему контролю. Можно подойти к вопросу и более масштабно: я не способен повлиять на скорость вращения планеты Земля или изменить форму ее орбиты. Но и без меня Земля расположена на оптимальном расстоянии от Солнца: мы и не замерзаем, и не поджариваемся. Мне неподвластно действие силы притяжения, благодаря которой все в вечно движущемся мироздании пребывает в идеальном равновесии. Есть Бог. И Бог — это не я. Смирение — это не пресмыкательство перед Богом. Мне не приходится, словно придворному на Востоке, извиваться перед владыкой на пузе. Наоборот. Предполагается, что в присутствии Бога я способен видеть свое истинное место во Вселенной. Я вижу и кроху-себя, и громаду-Бога.

Сомневающиеся

В одной из самых коротких Своих притч Иисус рассказывает о человеке, который нашел зарытое в поле сокровище: «Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то» (Мф 13:44). Я прежде не понимал эту притчу и сосредоточивал свое внимание на пустяках: как человек нашел клад или где на поле было спрятано сокровище. Очень многое в христианстве происходит под покровом тайны: Бог сокрыт во Младенце, лежащем в яслях. Он — в священных словах, которые записывали евреи на протяжении всей своей многострадальной истории. И — что самое невероятное — в Церкви, которая никак не может быть ни более святой, ни более сверхъестественной, чем ее члены — люди.

И вот я копаю и копаю, продолжаю искать объяснение загадочным доктринам, подобным учению о Пресвятой Троице. Объяснение же мне нужно такое, чтобы его поняли и мои друзья-евреи, и мои друзья-мусульмане. Я впадаю в сомнение: не слишком ли медленно разворачивается Божий план искупления мира? Оправдывает ли он столько мучений, включая и муки Божьего Сына? Почему у Бога есть план спасения для человека, а для падших ангелов — нет? Почему несколько десятилетий, которые я проведу на этой планете, определяют, какой будет для меня вечность?

Как-то раз во время поездки в Японию я допоздна задержался в кабинете у настоятеля одной из самых больших церквей Токио. (Слова «самая большая церковь» в стране, где лишь один процент населения называет себя христианами, могут ввести в заблуждение. Средний размер церкви здесь — тридцать человек.) Я прилетел в Японию утром. Позади остался трудный день, наполненный собраниями и встречами. Мне хотелось поскорее отправиться спать, но правила японского гостеприимства требовали от меня нанести этот визит вежливости.

0 пути на богомолье

Райнер Мария Рильке. Часослов. Книга вторая.

Священник вытащил кучу бумаг и через переводчика поведал мне, что на протяжении всей жизни его волновал один вопрос — но он всегда боялся о нем говорить. Выслушаю ли я его? Я кивнул и потянулся за кружкой кофе, нарушая свое собственное правило — кофе вечером не пить. В течение следующих двадцати минут священник без остановки изливал мне свою боль. Он говорил о девяноста девяти процентах японцев, которые не обратились ко Христу. Будут ли все они гореть в аду из-за своего неведения? Он слышал, что некоторые богословы считают: людям после смерти будет дан второй шанс. Он знает загадочное место из Первого послания апостола Петра о том, что Иисус проповедовал находящимся в аду. Он читал богословские труды, авторы которых, похоже, верили во всемирное спасение, хотя в Библии есть отрывки, указывающие на обратное. Могу ли я его чем-то утешить? Или хотя бы обсудить этот вопрос?

Размышляя вслух, я вспомнил, что Бог повелевает Солнцу вставать над праведными и неправедными. Бог не желает, чтобы хоть кто-то на Земле погиб. Последние Свои силы перед смертью Божий Сын отдал молитве за Своих врагов. Мы обсудили точку зрения, представленную Клайвом Льюисом в его прелюбопытнейшей фантазии «Расторжение брака». В ней показаны такие люди, как Наполеон, которым после смерти был дан второй шанс, но они от него отказались. «Да будет воля твоя», — с неохотой говорит Господь тем, кто лишил себя последней возможности.

«Я не знаю ответа на ваш вопрос, — произнес я наконец, — но твердо верю, что в конце времен никто не скажет Богу: «Ты был несправедлив!» Чем бы ни закончилась земная история, справедливость и милосердие восторжествуют».

Как и Иова, меня к этому выводу подвели не наблюдения и споры, а встреча с Богом. «Бог ведь способен понять мои сомнения, коль я живу в таком мире, как наш?» — спрашивали себя многие люди, брошенные в нацистские концлагеря. Я верю, что Он способен. И отчасти оттого, что данное нам Божье откровение красноречиво отражает наши сомнения.

Я бросаю вызов скептикам: пусть найдут хоть один аргумент, использованный против Бога великими агностиками — Вольтером, Дэвидом Юмом, Бертраном Расселом — который не был бы приведен в таких библейских Книгах, как Книга пророка Аввакума, Псалтырь, Екклесиаст, Плач Иеремии и, конечно же, в Книге Иова. Эти мощнейшие составляющие Писания отражают муки человека в мире, порядок в котором нарушен: боль, предательство, бессмысленность жизни, кажущееся равнодушие Бога или Его отсутствие. И самое важное: обвинения звучат со страниц Библии в форме молитв.

Молитва дает мне возможность излить Богу мои сомнения и жалобы — то есть, рассказать Ему о своем невежестве и обнажиться перед светом той реальности, которую я не понимаю, но робко ей учусь доверять. Молитва — дело очень личное. И, по мере того как я все глубже узнаю Личность, Которой я поверяю свои сомнения, они начинают рассеиваться.

В течение многих лет я упускал главную мысль притчи о сокровище. Да, человек в поте лица трудился для того, чтобы найти сокровище, но потом он «с радостью пошел и продал все, что имел, и купил поле». После своей находки он, как мне кажется, больше и не вспоминал о тех трудностях, которые ему пришлось преодолеть.

Честные

Однажды в Чикаго я проводил занятия в воскресной школе. Молоденькая девушка подняла руку, чтобы задать вопрос. Я знал ее. Она была застенчива, добросовестна, исправно посещала занятия, но никогда не высказывала своего мнения. Все остальные члены группы, похоже, были удивлены и внимательно вслушивались в слова девушки. «Во время молитвы я не всегда бываю искренна, — начала она. — Иногда мои слова вымучены, будто я просто повторяю заученное стихотворение. Слышит ли Бог такие молитвы? Продолжать ли мне молиться, если я не уверена, что делаю это правильно?»

Прежде чем ответить, я позволил тишине на некоторое время воцариться в аудитории. «Заметили, как здесь тихо? — спросил я. — Мы все ценим вашу честность. Вам потребовалось мужество, чтобы открыться перед остальными. Но вы каждого из нас задели за живое. Вы искренни. Продавец, которому платят за то, чтобы он сбывал товар, умеет говорить правильные слова. Но разве в его посулах чувствуется искренность? Зато вас все слушали внимательно, и каждый невольно начал уважать вас за честность. Представьте себе, что и Бог выслушивает вас с таким же вниманием. Более всего Бог желает видеть ваше подлинное лицо».

У японцев, нации загадочной, есть два слова, которые отражают некое раздвоение личности. Одно из них та-тэ-ма-э означает ту часть меня, которую я позволяю видеть посторонним, а второе — хонг-нэ — это происходящее внутри меня — то, что никто не видит. Людям европейского склада понадобились бы, я думаю, целых три таких слова. Одно — для своего внешнего «я», которое видят наши коллеги по работе, продавцы магазина и просто случайные люди. Еще одно — для ранимой части нашего естества, которую мы показываем лишь отдельным членам семьи и ближайшим друзьям. И третье — для тайных уголков души, которые не видит никто и никогда.

Именно эту третью сторону личности Господь и хочет видеть, когда мы предстаем перед Ним в молитве. Молитва существует, чтобы выразить неподвластное словам, обнажить свой тайный стыд, поведать о печалях, которые мы скрываем от внешнего мира. Я тщетно воздвигаю преграды между собой и Богом, упрямо закрывая глаза на тот факт, что Он глядит мне в сердце, проникая сквозь мое та-тэ-ма-э, достигая моего хонг-нэ. Он видит то, что не дано увидеть ни одному человеку. Ведь сказал же Господь Самуилу: «Я смотрю не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце» (1 Цар 16:7).

Мне порой даже кажется, что истинная молитва — это те мои мысли и чувства, которые во время молитвы возникают, а вовсе не произносимые мной слова. Ни одна моя мысль не ускользнет от Бога: «Еще нет слова на языке моем, — Ты, Господи, уже знаешь его совершенно… Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и там Ты» (Пс 138:4, 7–8). И по мере того как я учусь «озвучивать» свои тайные помыслы и ощущения, их власть надо мной ослабевает.

Я прекрасно знаю цену поверхностным отношениям с людьми. У меня есть множество знакомых, с которыми я обсуждаю погоду, спорт, концерты и фильмы, стараясь избегать разговоров о значимом: о подавленной боли и тайной зависти, о грубости их детей и о духовном неблагополучии. В результате такие отношения не развиваются. С другой стороны, если я поверяю друзьям свои тайны, наши отношения углубляются.

Также и с Богом. Пока я не стану откровенно говорить с Ним о том, как горько не получать ответа на молитвы, как сильна боль утрат, как мне стыдно за то, что я никак не могу простить друга, как мучительно не чувствовать Божьего присутствия, наши отношения тоже не сдвинутся с места. Пусть я посещаю церковь, пою псалмы и вежливо обращаюсь к Богу с заученной молитвой! Без искренности с моей стороны близости с Богом не достичь. «Нужно раскрыть себя перед Богом таким, каков ты есть, а не представляться перед Ним таким, каким должен был бы быть», — писал Клайв Льюис. Другими словами, следует довериться Богу и не скрывать от Него то, что Он и так уже знает.

Моя канадская подруга написала мне, что большую часть жизни стыдилась своих отрицательных эмоций — грусти, страха и злости. Она пыталась их подавлять, но поняла: любая попытка превратить отрицательные эмоции в положительные выльется в чистой воды притворство. Ей придется лукавить, скрывая свои истинные чувства. И она пришла к выводу:

«Лукавить перед Богом — пустая трата времени. К чему стыд? К чему притворство? Не лучше ли признать наличие отрицательных чувств и честно рассказать о них Богу? Я поняла, что никогда не перестану испытывать сильные эмоции. Так уж я устроена. Я настолько эмоциональна, что чувства у меня никогда не иссякнут. Однако я должна научиться жить правильно, несмотря на свои изменчивые чувства. И я верю, что Бог способен научить меня этому».

Уязвимые

Однажды мне пришла в голову такая мысль: я часто беспокоюсь о том, ощущаю ли я Божье присутствие, но никогда не задумываюсь о том, ощущает ли мое присутствие Бог. Обнажаю ли я перед Ним в молитве сокрытые тайники моей души? Ведь только обнажив душу, я способен увидеть самого себя таким, какой я есть. Увидеть в свете Божьем. В этом свете я чувствую себя совершенно голым, вижу себя абсолютно не таким, каким стараюсь казаться самому себе и всем окружающим. Бог, и только Бог знает, какие скрытые мотивы таятся за моими поступками. Змеиный клубок похоти и гордыни? Не-исцеленные раны, которые, как ни парадоксально, заставляют меня притворяться абсолютно цельным и здоровым? Молитва подвигает меня возложить к Божьим стопам всю мою жизнь, чтобы Он очистил все нечистое и исцелил все не исцеленное. Разоблачиться, полностью раскрыться — нелегко, но процесс «саморазоблачения» показывает мне: под слоями копоти и пыли сокрыт шедевр, который Господь готов отреставрировать.

«Мы не способны сделать Бога видимым, но мы способны сделаться видимыми для Бога», — сказал как-то иудейский теолог Авраам Джошуа Хешель. Неуверенно, со стыдом и страхом, я предпринимаю попытку стать видимым для Бога и… чувствую себя свободнее. Страх быть отвергнутым растворяется в Божьих объятьях. Я не понимаю этого умом, а лишь верю: Богу угодно и приятно знать любую мелочь о моей жизни.

«Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя. Вот, Я начертал тебя на дланях Моих» (Ис 49:15, 16).

Мне представляется мать. Она души не чает в своем малыше, который так мало дает ей взамен. Любой чих, любой поворот маленькой головки, движение глаз младенца, его улыбка, его кряхтение — ничто не ускользает от внимания матери. Есели уж человеческое дитя купается в материнской любви, то сколько же любви получает дитя Божье!

Человек — Homo sapiens — единственный биологический вид на земле, с которым Господь может вести диалог. Только человек способен членораздельно выражать благодарность или жалобу. Только человек способен описать словами увиденное чудо или трагическое происшествие. Как же можно обесценивать ту уникальную роль, которая отведена человеку во Вселенной? Человек рождает слова. Слова, обращенные к Творцу. И Господь с готовностью вслушивается в них.

Профессор кафедры теологии Кембриджского университета Дэвид Форд однажды спросил католического священника о самой распространенной проблеме, с которой сталкиваются духовники. Падре, имевший за спиной двадцатилетний опыт принятия исповеди, без колебания ответил: «Искаженное представление о Боге». Очень немногие из прихожан, встречавшихся ему на исповеди, понимали, что Бог, в Которого они верят, есть Бог любви, прощения, милости и сострадания. Чаще же всего люди видели в Боге угрозу, но никак не достойного доверия Друга, каким является Иисус Христос. Профессор Форд комментирует: «Это, пожалуй, самая трудная для постижения истина. Просыпаемся ли мы каждое утро с чувством радости от того, что мы любимы Богом? Строим ли мы свои дневные планы с учетом того, что Бог жаждет общения с нами?»

Вчитываясь в вопросы Форда, я понимаю: именно мои представления о Боге определяют ту степень честности и открытости, которую я проявляю в молитве. Обнажу ли я перед Богом свое «я»? Но мне страшно оказаться неугодным Богу, и вот я — глупый! — прячусь от Него. Увы, именно моя скрытность как раз Ему и неугодна. Для меня скрытность — это самозащита, а для Бога — знак недоверия к Нему. В любом случае, она так и будет разделять нас, пока я не признаю собственную нужду и не увижу Божье желание ее восполнить. И когда я, наконец, со страхом и трепетом приближусь к Господу, то найду в Нем не тирана, а любящего Отца.

Апостол Павел коленопреклоненно молился о том, «чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что есть широта и долгота, и глубина и высота и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову» (Еф 3:18, 19). Сомневаюсь, что Павел произнес эту молитву лишь однажды в жизни. Мне приходится молиться о том же самом каждый день. Не в том ли заключается самая важная цель молитвы — чтобы позволить Богу явить Свою любовь моему истинному «я»?

«Не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам: ибо как высоко небо над землею, так велика милость Господа к боящимся Его; как далеко восток от запада, так удалил Он от нас беззакония наши; как отец милует сынов, так милует Господь боящихся Его. Ибо Он знает состав наш, помнит, что мы — персть» (Пс 102:10–14).

 

ГЛАВА 4. БОГ, КОТОРЫЙ ВСЕГДА РЯДОМ

Из поездки в Непал я привез молитвенное колесо. Это полый цилиндр, похожий на скалку. Он насажен на ось и снабжен рукояткой, чтобы его вращать. Снаружи цилиндр украшен разноцветными камешками, а если вы открутите крышечку сверху, то внутри найдете паутину непальских букв. Это — подробный текст молитвы. Живущие в Непале буддисты считают, что с каждым поворотом колеса молитва возносится к небесам. Возле увенчанных золотыми куполами буддистских храмов можно увидеть гигантские молитвенные колеса — их с утра до вечера непрерывно вращают жрецы. (Технически подкованные буддисты записывают молитвы на жесткий диск компьютера, который вращается со скоростью 5400 оборотов в минуту.)

В Японии я как-то раз наблюдал за одной парой, пришедшей в синтоистский храм. Это были хорошо одетые мужчина и женщина. Сперва они подошли к автомату, чтобы оплатить услуги. Автомат принимал кредитные карты — немалое удобство, если учесть, что нужно заплатить не меньше пятидесяти долларов, чтобы священнослужитель за вас помолился. Сначала он бьет в барабан, привлекая внимание божества, а затем произносит молитву. Тут же стоят большие сосуды, в которых держат саке — рисовое вино, приготовленное для богов. Прежде чем уйти, паломники вешают полоски бумаги с записанными на них просьбами на «молитвенные деревья», окружающие храм. Когда дует ветерок, бумага колышется и шелестит, словно цвет вишни.

Проходя по горной дороге в Тайване, я поднял с земли нечто, вначале показавшееся мне мусором. Оказалось, что это — «денежка для духов». Такие денежки водители грузовиков на ходу выбрасывают из окон, чтобы задобрить духов дороги и избежать аварий. «Денежки» печатают на дешевой бумаге, продают в даосских храмах и сжигают целыми пачками в специальных больших печах. Считается, что таким образом можно ублажить живущих под землей духов, чтобы те вам не досаждали, или же материально помочь родственникам, переселившимся на небеса. В тех же храмах продаются миниатюрные модели машин и мотоциклов, чтобы снабдить умерших средствами передвижения, а также разнообразная еда для богов.

Тайвань — остров высоких технологий. Здесь производится большая часть продаваемых в мире компьютеров-ноутбуков. Однако для многих жителей этой страны религия — всего лишь источник заклинаний, приносящих удачу. Божество они рассматривают как безличную силу, в чьем ведении находятся их судьбы. Точно так же ублажают своих богов индуисты в Индии, принося им в жертву пищу, цветы и животных.

Честно говоря, нередко сходным образом относятся к молитве и христиане. Если я выполняю свой долг, то и Бог «у меня в долгу». Такое поклонение больше похоже не на живое общение, а на своего рода сделку: я делаю что-то для Бога, а Он, в Свою очередь, обязан что-то сделать для меня. Однако при таком отношении молитва становится скорее обременительной обязанностью, а не радостью — чем-то вроде комплекса предписанных упражнений, не очень естественных и имеющих мало отношения к жизни. Похоже на то, как буддистский монах крутит молитвенное колесо, или как японская бизнес-леди выполняет положенный ритуал в синтоистском храме! Бывает, что христианин «творит молитву» перед сном и перед едой, механически повторяя знакомые с детства слова. Его жена, вероятно, чаще молится своими словами. Но ей удается молиться лишь урывками в течении дня. Для нее Бог — тоже далекий и неприступный небожитель. Ни муж, ни жена не видят в Боге Того, Кто любит их и хочет участвовать в их жизни.

Джонатан Эйткен, бывший член парламента Великобритании, рассказывает, что раньше он относился к Богу как к менеджеру банка: «Я обращался к Нему вежливо, беспокоил не слишком часто, время от времени просил о небольших льготах или о дополнительном кредите, чтобы справиться с трудностями. Стремясь выглядеть хорошим клиентом, я снисходительно благодарил Его за помощь. Ну и старался поддерживать хотя бы поверхностный контакт, помня о том, что в один прекрасный день Он может мне пригодиться». Но, когда Эйт-кена обвинили в лжесвидетельстве и приговорили к тюремному заключению, он понял, что нуждается в более тесных взаимоотношениях с Господом.

Разные образы Бога

Стремясь к близкому общению с Богом, Эйткен очень скоро узнал, что на этом пути каждый человек встречается с неожиданностями и трудностями. Об этом обстоятельстве мне напомнило и письмо читателя из графства Корнуолл в Англии:

«Я вырос в любящей христианской семье. Мы были прихожанами маленькой деревенской церкви. Очень часто церковная служба становилась для меня источником радости и ободрения, глубоко затрагивала чувства. Однако мое воспитание было похоже на Ваше — в том смысле, что я привык считать Бога очень строгим. В юности страх перед Божьим судом был во мне сильнее, чем благодарность за Его любовь. Это подавляло меня. Я стал исследовать свою веру. Я спрашивал себя, во что же я верю на самом деле… Мучимый сомнениями, я потерял ощущение близости к Богу. Ушли уверенность и эмоциональная стабильность, которыми я обладал в детстве. В одном из наших церковных гимнов есть такие слова: «Где то блаженство, что прежде я знал, впервые встретив Господа?» Вот и у меня нет теперь такого, как раньше, ощущения близости Бога, нет теплых и простых отношений с Творцом».

Каждый из нас подходит к Богу с собственным набором предубеждений, почерпнутых из различных источников: в церкви, на уроках воскресной школы, из книг, кино, телевизионных проповедей и суждений, высказанных как верующими, так и скептиками. Все это оседает в сознании и подсознании, формируя некие образы. Как и читатель из Корнуолла, я тоже привык представлять себе Бога космическим Полисменом, непрерывно наблюдающим за нами. Такого Бога скорее боятся, чем любят.

Я знаю одну женщину, которая сжимается от страха всякий раз, когда кто-нибудь, молясь, называет Бога Отцом. Дело в том, что ее земной отец был жесток с ней, и теперь для нее это слово испорчено. Другая моя знакомая с детства представляла Бога седым стариком с большой белой бородой и огромными руками — властелином, который сидит наверху и следит за всеми ее промахами. Спустя годы она описала этот образ своему духовному наставнику. Тот посмотрел на нее с сочувствием и после долгой паузы спросил: «А тебе не приходило в голову уволить такого Бога?» Так она и сделала.

Лично у меня не было визуального образа Бога, может быть потому, что в моей церкви были жестко настроены против «сотворения кумиров». На ее стенах не имелось ни одного изображения религиозного содержания. Вместо этого мне рассказывали о разных ролях Бога — о роли Творца или Судьи, например. И я привык представлять себе Бога преимущественно в одной из этих ролей. Но я обнаружил, что мне чрезвычайно трудно увидеть Личность, характер Бога. Бог был скрыт от меня за Своими ролями. Точно так же в первом классе мне трудно было в учителе или в директоре школы увидеть личность — живого человека.

Во взрослой жизни мне приходится часто общаться с людьми, выполняющими некие полезные для меня роли: с менеджером ресторана «фаст-фуд», мойщиком автомобилей, сотрудником службы поддержки программного обеспечения из Индии (с ним я разговариваю только по телефону). Однако когда я выбираю друзей — то есть людей, которых я хочу узнать более глубоко, — я отбрасываю внешнее, чтобы добраться до глубин их личности. С близкими друзьями я провожу время не ради того, чтобы что-то от них получить, а ради удовольствия быть рядом с ними. Может ли и с Богом быть так же?

Огромная разница

Все мои друзья чем-то похожи на меня и чем-то от меня отличаются. Один из них так же, как и я, воспитывался в традициях фундаментализма, характерных для южных штатов. Но он считает мое пристрастие к чтению спортивных рубрик в газетах чудачеством. Другой с наслаждением читает тех же авторов, которыми увлекаюсь и я, но мою любовь к классической музыке находит старомодной. Отношения с любым человеком чем-то напоминают танец, в котором партнеры должны подстраиваться друг под друга. Насколько же глубже различие между мной и святым непостижимым Богом на небесах!

Величие Бога, несопоставимость Его с любым другим существом подавляют меня. Кажется, что в отношениях Бог-человек Бог неизбежно перевешивает. Блаженный Августин сказал: «Ты не понимаешь, о чем идет речь, поскольку мы говорим о Боге. Но если бы ты понимал, это был бы не Бог». Мы, которые с трудом способны понять самих себя, пытаемся подступиться к Богу, Которого в принципе понять не можем! Неудивительно, что многие христиане на протяжении веков считали, что в молитве куда проще и надежнее прибегать к посредничеству святых.

Я журналист. Благодаря моей профессии мне приходилось общаться со знаменитыми людьми, в присутствии которых я чувствовал себя совсем маленьким. Я брал интервью у двух президентов США и лауреатов Нобелевской премии, у музыкантов рок-группы «Ш», звезд телеэкрана и олимпийских чемпионов. Я тщательно готовился к каждому разговору, заранее составлял вопросы, но почти всегда в ночь накануне перед такими беседами нервничал и страдал от бессонницы. Вряд ли я могу представить кого-то из этих людей своим другом. Иногда я думаю — если бы я оказался за одним столом, предположим, с Альбертом Эйнштейном? Или с Моцартом? Смог бы я поддерживать беседу? Или чувствовал бы себя дураком?

Но когда я молюсь, я обращаюсь к Тому, Кто создал всех этих людей, к Тому, по сравнению с Кем я неизмеримо мал. Что я могу в Его присутствии, кроме как склониться в молчании? Более того, возможно ли поверить, что мои слова хоть что-то значат для Бога? А если взглянуть шире, то непонятно даже, почему Великому, Несравненному Богу еще не надоел этот эксперимент с ничтожной планетой Земля.

Библия порой подчеркивает дистанцию между человеком и Богом (как между Царем и его подданными, между Судьей и обвиняемыми, между Хозяином и слугами), а иногда говорит о нашей с Богом близости (рисуя образы Жениха и невесты, Пастуха и Его овечек, возлюбленных детей Бога-Отца). Сам Иисус учил, что близость с Богом возможна. Обращаясь к Богу с молитвой, Он употреблял слово Авва. Это ласкательное, неформальное обращение, которое евреи никогда до того времени в молитвах не использовали. Немецкий теолог Иоахим Иеремиас, специализирующийся на изучении Нового Завета, считает, что таким образом Христос ввел новую форму молитвы: «Иисус общался с Отцом так естественно, так доверительно, с таким же чувством защищенности, какое ребенок испытывает по отношению к своему папе».

Этот доверительный тон молитвы у Иисуса переняли первые христиане. «А как вы сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего «Авва, Отче», — заверял их Павел (Гал 4:6). В другом послании он говорит о еще большей близости: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим 8:26).

Бог непостижимо велик. Это истина. Другая же истина состоит в том, что Он желает близких, доверительных отношений с нами. Великий поэт Данте писал о любви, «что движет солнце и светила». Я смотрю на звезды и поражаюсь, насколько незначителен по сравнению с ними весь этот эксперимент с человечеством. Потом я читаю в Библии о том, как Бог радовался, создавая Землю и людей. Прошло немало времени, прежде чем я понял: наши отношения с Богом возможны именно благодаря той огромной разнице, которая есть между нами. Бог существует иначе, чем мы: Он вне времени и пространства. И бесконечное величие Бога, которое, казалось бы, должно свести нас к нулю, на самом деле и делает возможной ту близость, которой мы в глубине души так жаждем.

У Бога, в отличие от нас, хватает времени на все. Поэтому Он способен помочь каждому человеку на земле. Более того, Бог может уделить все Свое время каждому из нас. «Пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний!» — восклицает псалмопевец (Пс 89:5), а апостол Петр добавляет, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день (2 Пет 3:8). Когда мы задаем вопрос: «Как может Бог одновременно слышать миллиарды молитв?» — мы лишь демонстрируем неспособность человека мыслить вне временных рамок. Я не могу представить себе существо, которое было бы способно слышать одновременно миллиарды молитв на тысяче языков: я всего лишь человек и мой разум ограничен. Зажатый в тисках времени и пространства, я не способен представить себе бесконечность. Но вот парадокс: именно эта громадная, непостижимая разница между Богом и человеком и делает возможной глубокую близость между нами.

Когда Иисус жил на нашей планете, Он, как и мы, был ограничен жесткими рамками времени. Он понимал огромную разницу между Богом и людьми, как никто другой. Он знал, сколь велик Его Небесный Отец, и, вспоминая об этом величии, говорил: «И ныне прославь Меня ты Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Ин 17:5). Но Он не сомневался, что Богу, видящему каждую ласточку в небе и каждый волос на голове человека, есть дело до каждого из нас.

И вот что еще: Иисус считал молитву очень важным делом, настолько важным, что проводил за этим занятием много часов. Если бы меня попросили одним предложением ответить на вопрос: «Почему надо молиться?», то я бы сказал: «Потому, что молился Христос». Он перекинул мост через пропасть, разделяющую Бога и людей. Живя на Земле, Он, подобно нам, был уязвим. Живя на Земле, Он, подобно нам, бывал отвергнут. Подобно нам, Он подвергался искушениям. Во всех этих случаях он молился.

Непредсказуемость

Что еще, кроме несоизмеримости Бога и человека, препятствует нашему общению с Творцом? Его невидимость. Несмотря на то, что апостол Павел писал: «Мы Им живем и движемся и существуем» (Деян 17:28), мое ощущение Божьего присутствия бывает переменчивым, как погода. Я вновь возвращаюсь к письму из Корнуолла, в котором читатель, утративший ощущение близости с Богом, вопрошает: «Где то блаженство, что я прежде знал?»

Вот что питает мою веру: исполненная Божьим присутствием красота природы, тепло благодати и прощения, образ Бога, который явлен мне в Иисусе Христе, люди, которые действительно живут по вере (встречи с ними заставляют меня пробудиться). А вот что дает пищу сомнениям: обескураживающая терпимость Бога к зверствам и ужасам, которыми изобилует история, мои молитвы, оставшиеся без ответа, затяжные периоды кажущегося отсутствия Бога. Встречи с Богом бывают наполнены радостью и восторгом или же ощущением близости и тишиной — но всегда в них присутствует тайна.

Чтобы примириться с неопределенностью, я говорю себе: в каждой дружбе есть место тайне: в отношениях с любым человеком мы что-то открываем, а что-то прячем. Когда в очередной раз всплывает вопрос: «А почему бы Богу не показаться людям?», я вспоминаю, что были случаи, когда Бог действительно являл Себя людям, особенно в ветхозаветные времена. Но это мало способствовало общению: как правило, люди падали ниц, пораженные слепящим светом. Я утешаю себя тем, что любые отношения переживают периоды подъема и охлаждения. Общение бывает вербальным и невербальным, иногда теплым, иногда формальным. Но чаще всего мне не удается себя убедить, и приходится с тревогой признавать, что в конечном счете мои отношения с Богом зависят не от меня, а от Него.

Итти Хилсам, молодая еврейская девушка, брошенная в Освенцим, вела дневник. Она писала о «непрестанном диалоге» с Богом. Даже в той невыносимой обстановке Итти чувствовала Божье присутствие. «Бывало, находясь в каком-нибудь углу в лагере, я чувствовала, что мои ноги стоят на Твоей земле, а мои глаза смотрят в Твои Небеса. И от полноты чувств, от глубокой благодарности из моих глаз катились слезы». Она понимала весь ужас своего положения. «И я хотела бы, чтобы даже здесь, среди всего того, что люди называют кошмаром, я могла сказать: жизнь прекрасна. Да, я лежу в углу, с пересохшими губами, в лихорадке, не в силах пошевелиться. Но через окно я вижу куст жасмина и кусочек неба».

В конце концов Хилсам приходит к выводу: «Если ты решил однажды последовать за Господом, нельзя отставать от Него, и тогда вся жизнь станет бесконечным паломничеством. Это дивное переживание». Я читаю ее слова, исполненные дерзкой веры, и думаю: а что написал бы в дневнике я, если бы мне приходилось каждый день вдыхать дым из печей, в которых народ, «избранный» Гитлером, приносили в жертву всесожжения? Да, если следуешь за Господом, то жизнь превращается в бесконечное странствие, — но все ли испытывают при этом дивные переживания? И часто ли?

В нашем мире, который постоянно ставит веру под сомнение, молитва становится актом сопротивления. Не всегда во время молитвы я ощущаю, что Бог рядом со мной, но верою я продолжаю молиться и искать знаки Божьего присутствия. Я верю: если бы Бог на некоем субмолекулярном уровне не присутствовал во всем Творении, этот мир просто перестал бы существовать. Бог присутствует во всех красотах и чудесах Своего Творения, большинство из которых человек никогда не видел. Бог пребывал в Иисусе, Своем Сыне, Который жил на нашей планете, а теперь ходатайствует за нас, еще остающихся здесь. Бог — там, где голодные и бездомные, больные и томящиеся в заключении (Мф 25: 35–45). Когда мы служим нуждающимся, мы служим Ему. Бог — в нищих трущобах Латинской Америки и в убогих сараях Китая, где тайно собираются домашние церкви. Он присутствует там равно как в величественных соборах и храмах, выстроенных во славу Его. Бог присутствует Духом Своим, Который ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными и негромким голосом говорит каждому, чья совесть настроена на Его волну.

Я приучил себя относиться к молитве не как к способу добиться Божьего присутствия, а как к возможности ответить Богу, Который всегда рядом со мной, — вне зависимости от того, ощущаю я Его присутствие или нет. О том же писал Авраам Джошуа Хешель: «Взаимодействие с Богом — это не наше достижение. Это не ракета, которую мы запускаем вверх. Это дар, который падает с небес, как метеор. Прежде чем уста раскроются в молитве, разум должен поверить в то, что Господь желает быть ближе к нам, и что мы способны расчистить путь для Него. Именно такая вера и побуждает нас молиться».

Мое ощущение Божьего присутствия или отсутствия — не показатель Его присутствия или Его отсутствия. Когда я полностью сосредоточиваюсь на «технической» стороне молитвы или начинаю навязчиво винить себя в том, что моя молитва несовершенна, или разочаровываюсь от того, что молитвы остаются без ответа, я напоминаю себе: молиться — значит общаться с Богом, Который уже здесь.

У меня есть замечательная знакомая. Это молодая привлекательная женщина, мулатка. Каждый день она посещает заключенных в одной из тюрем Южной Африки. Среди обитателей этой тюрьмы царили жестокость и насилие, но ее труд принес ощутимые плоды: тамошняя обстановка заметно смягчилась. Произошедшие изменения были настолько заметными, что Джоанну дважды снимали для БиБиСи. Пытаясь объяснить результаты своих трудов, она говорила мне: «Понимаешь, Филип, Бог, конечно, присутствует в тюрьме и без меня. Я просто хочу, чтобы Его увидели». Я пришел к выводу, что так же следует относиться и к молитве. Бог уже присутствует в моей жизни, во всем, что меня окружает. Я молюсь, чтобы уделить Ему внимание, чтобы откликнуться на Его присутствие.

Как услышать свою душу

Энтони

В сорок девять лет меня настиг кризис среднего возраста. Я с головой увяз в проблемах: развод, смерть отца, с которой мне трудно было примириться, множество более мелких бед. В результате я понял, что мне важно сосредоточиться на духовной жизни. Я пытался следовать кодексу настоящего мачо (не просить о помощи, не плакать, сохранять трезвый рассудок, держать все под контролем и так далее), но от этого становилось только хуже.

Тогда я решил открыться Богу и стал отводить для этого специальное время: молился, размышлял, совершал длительные прогулки, читал христианскую литературу. Фактически я каждый день задавал себе вопросы, которые помогали мне сосредоточиться на духовной стороне жизни. Я перестал искать опоры в материальном.

Вопросы я задавал себе примерно такие:

Как мне снизить темп жизни?

Как жить проще?

Как сделать, чтобы в моей жизни было больше тишины?

Как научиться ценить каждое мгновенье?

Как говорить правду так, чтобы ее услышали?

Как устроить свою жизнь? (То есть, что взять за основу, какие правила установить?)

Как сбросить броню и маски, за которыми я прячусь?

Как усвоить более мягкий подход к жизни?

Чем я могу послужить обществу?

Эти вопросы помогали мне соприкоснуться с собственной душой, услышать ее. Они приближали меня к Богу. Я читал статьи Генриха Арнольда — норвежского писателя, сына священника. Мне очень близки его слова: «Быть учеником Христа — не значит делать что-то особенное. Надо просто расчистить место Богу, чтобы Он мог жить внутри нас».

Как услышать Бога?

Христианский писатель Бреннан Маннинг несколько раз в году проводит семинары, посвященные молчаливой молитве. Как-то раз он сказал мне, что еще не было случая, чтобы участник такой встречи, добросовестно выполняющий все рекомендации, не услышал Божего голоса. Это заинтриговало меня, хотя и вызвало некоторые сомнения. Я записался на один из таких семинаров. Занятия продолжались пять дней. Каждый из участников ежедневно беседовал с Бреннаном на протяжении часа. Мы получали задания для размышлений и духовной работы. Кроме того, каждый день мы собирались для общей молитвы, но говорил при этом только Бреннан. Все остальное время мы могли использовать по своему усмотрению, но с одним условием: каждый день надо было два часа проводить в молитве.

Я участвовал во многих семинарах, но вряд ли хоть на одном из них я посвящал молитве больше тридцати минут. В первый день я отправился на лужайку, прихватив с собой задание Бреннана и записную книжку. Я сел, облокотившись о дерево, и поймал себя на мысли: «Интересно, сколько времени мне удастся бодрствовать?»

На мое счастье, через луг, на краю которого я сидел, прошествовало стадо из ста сорока семи лосей. (У меня было достаточно времени, чтобы их сосчитать!) Увидеть одного лося — уже событие, а наблюдать сразу сто сорок семь лосей, пасущихся на воле — это захватывающее приключение. Однако я скоро обнаружил, что смотреть даже на сто сорок семь лосей в течение двух часов, мягко говоря, скучновато. Лоси опустили головы и щипали траву. Они синхронно, как по команде, поднимали головы, чтобы посмотреть на каркнувшую скрипучим голосом ворону. Потом они снова опускали головы и начинали жевать. Все два часа ничего больше не происходило. На них не нападали горные львы. Не боролись друг с другом, сцепившись рогами, лоси-самцы. Все животные, наклонив головы, мирно жевали траву.

Через какое-то время я проникся безмятежностью этой сцены. Лоси не замечали моего присутствия, я был для них просто частью окружающей среды. Я вписался в ритм их жизни. Я больше не думал ни о работе, которая осталась дома, ни о сроках, которые поджимали, ни о тексте, который я должен был прочитать по заданию Бреннана. Мое тело расслабилось. Разум успокоился в окружившей меня тишине.

«Чем спокойнее разум — говорил великий мистик, доминиканец Мейстер Экхарт, — тем сильнее, ценнее, глубже, содержательней и совершеннее молитва». Лосю не надо специально заботиться о том, чтобы успокоить свой разум. Он чувствует себя нормально, стоя на лугу бок о бок с другими лосями из своего стада и пережевывая траву. Любящему не надо напрягаться для того, чтобы сосредоточить свои помыслы на предмете обожания. Я молился, и мне было даровано несколько мгновений чистого, полного внимания к Богу.

В тот день за два часа молитвы я произнес очень мало слов, но понял одну важную истину. Из Книги Иова, из Псалтыри становится ясно, что Господу нужно общение не только с людьми. Он неравнодушен к любому из многочисленных и многообразных созданий, населяющих нашу планету. И я обрел новый взгляд на свое место во Вселенной — взгляд сверху.

Больше я не встречал лосей, хотя каждый день разыскивал их по лесам и полям. За несколько следующих дней я сказал Богу много слов. В тот год мне должно было исполниться пятьдесят, и я просил Его руководства на оставшуюся жизнь. Я записывал то, что следовало бы сделать, и мне в голову приходили мысли, которые никогда бы не пришли, не проведи я эти несколько часов на лугу с лосями. Та неделя стала для меня чем-то вроде духовной ревизии, в результате которой я увидел пути дальнейшего роста. Я осознал, сколько предрассудков о Боге я ношу в себе с детских лет, и как часто отвечаю Ему холодностью, даже недоверием. Мне не пришлось услышать звучания Его голоса. Однако к концу недели я должен был согласиться с Бреннаном — я слышал Бога.

Тверже, чем когда-либо, стало мое убеждение в том, что Господь всегда находит способ обратиться к тому, кто действительно Его ищет. Мы способны Его услышать, особенно если приглушим окружающие нас шумы. Я вспомнил рассказ одного бизнесмена, который ради духовного поиска решил прервать занятия нескончаемыми делами и несколько дней провести в монастыре. Монах отвел его в келью и сказал: «Надеюсь, твое пребывание здесь будет благословенным. Если тебе что-нибудь понадобиться, скажи нам, и мы научим тебя обходиться без этого».

Чтобы научиться молитве, надо молиться. Два часа в день, посвященные молитве, научили меня многому. Для начала я понял, что во время молитвы надо больше думать о Боге, а не о себе. Даже Молитва Господня говорит прежде о том, чего Бог хочет от нас: «Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя» (Мф 6:9, 10).

Бог желает, чтобы мы к этому стремились, чтобы смыслы, воплощенные в этих словах, стали нашими жизненными ориентирами.

Часто ли я прихожу к Богу не для того, чтобы попросить о чем-нибудь для себя, а чтобы просто побыть с Ним? Чтобы узнать, чего Он хочет от меня, а не наоборот? Когда я молился на лугу, где паслись лоси, я непостижимым образом понял: ответы на мои просьбы о Божьем водительстве всегда были рядом. Ничего не изменилось. Изменилось только мое восприятие. Благодаря молитве, я стал открыт для Бога. «Все творенье поет о Тебе, — писал Рильке, — иногда это слышится ясно».

Богоцентричная молитва, молитва-размышление бывает самозабвенной. Некоторые назовут ее «бесполезным» занятием, потому что мы привыкли молиться прагматически, в надежде получить что-нибудь. Здесь же мы молимся столь спонтанно и «непрактично», как играет дитя. Когда я провожу с Богом достаточно времени, те неотложные просьбы, которые казались столь важными, вдруг предстают передо мной в ином свете. Я продолжаю просить о том же, но уже ради Бога, а не ради себя. Молиться меня заставляют именно мои повседневные нужды, но при этом я нахожу в молитве удовлетворение самой главной и самой большой моей нужды — быть с Господом.

Молитва, в основе которой лежит потребность в общении, а не желание заключить сделку, — это самый действенный способ приблизиться к Богу, Который настолько совершеннее нас, что мы не способны ни достичь Его степени совершенства, ни даже вообразить себе совершенство такого уровня. Апостол Петр, цитируя тридцать третий псалом, заверяет нас, что «очи Господа обращены к праведным и уши Его к молитве их» (1 Пет 3:12).

Нам не нужно бить в ритуальные барабаны или приносить в жертву животных, чтобы привлечь внимание Бога. Он всегда готов услышать нас.

 

ГЛАВА 5. БЫТЬ ВМЕСТЕ

Главная цель молитвы состоит не в том, чтобы упростить себе жизнь или обрести магическую силу, а в том, чтобы познать Бога. Бог нужен мне больше, чем все, что я могу получить от Него. Но когда я пытаюсь в молитве познать Бога, у меня сразу же возникают вопросы.

Много лет назад, я, начинающий писатель и сотрудник журнала «Университетская жизнь», обсуждал эти вопросы с моим коллегой по перу Тимом Стаффордом. Вот что он написал об этом несколько лет спустя:

«Молча смотреть в глаза друг другу — возвышенней и романтичней, чем просто разговаривать. Но взаимоотношения строятся не в тишине, а во время общения. Не спорю, прекрасные глаза производят огромное впечатление. Но если я неравнодушен к человеку, то буду с ним говорить — и слушать, что он или она скажет мне в ответ. Вряд ли мы сможем построить взаимоотношения, перебросившись лишь парой фраз. Настоящие друзья постоянно беседуют друг с другом.

У меня есть проблема в общении с Богом. Я никогда не беседовал с Ним. Я никогда не слышал Его голоса. Иногда я испытываю сильные религиозные чувства, но не спешу называть мои эмоции и порывы «словом Бога». Я не хочу поминать имя Господа всуе. Я не буду говорить: «Господь сказал мне», когда в действительности в моем сознании прозвучал голос моей матери. За все те часы, которые я провел в молитве, Бог ни разу не ответил мне так, чтобы Его голос был явственно слышен».

Далее Тим пишет, что он продолжает молиться Богу, обращается к Нему с просьбами, благодарит и славит Его, но у него по-прежнему остаются вопросы. Зачем прославлять Бога, Который, в отличие от друзей, не нуждается в ободрении и похвале? Зачем говорить Богу о нуждах, о которых Ему и так известно? Зачем благодарить Бога, если Ему вряд ли нужна наша благодарность?

«Некоторые говорят, что молиться следует не потому, что это нужно Богу, а потому, что молитва необходима нам. Когда мы славим Господа, мы напоминаем себе о том, что чрезвычайно для нас важно. Когда мы Его благодарим, мы смиренно вспоминаем о том, насколько зависим от Его попечения. Когда мы молимся о нуждах людей, мы побуждаем себя пойти и что-то для них сделать. При таком подходе получается, что молитва — это упражнение по самосовершенствованию.

Несомненно, посредством молитвы я достигаю и этих, и других подобных целей. Но если я молюсь только ради того, чтобы стать лучше, то страдают мои личные отношения с Всевышним. Молитва не может быть разговором с Богом, если она — всего лишь полезное упражнение. Тогда ее следует скорее сравнить с ведением дневника — занятие полезное, но чисто одностороннее».

Зачем же молиться? Почему для Бога столь важно это странное и для многих — весьма трудное занятие?

Почему молился Иисус?

Сталкиваясь с загадками веры, я в первую очередь ищу ответ в жизни и служении Христа. Очевидно, у Него не было тех проблем с молитвой, что есть у меня. У Него не возникало вопросов: «Есть ли Бог? Слышит ли кто-нибудь мою молитву?» Он никогда не сомневался в том, что молитва важна и необходима. Он оставлял толпу нуждающихся и уединялся, чтобы провести время — иногда целую ночь — с Богом. Из слов Иисуса можно заключить: для того, кто молится, нет ничего невозможного.

Насколько напряженными были отношения Сына Божьего с людьми мира сего, настолько же непринужденным было Его общение с Отцом. Молитва давала Ему возможность «взглянуть на мир с высоты», набраться сил и вспомнить о высшей реальности бытия, которую так нелегко разглядеть, находясь на планете Земля. Иногда Иисус прямо говорил об этой сокровенной тайне. В последнюю ночь перед арестом Он молил Отца: «И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Ин 17:5). Иногда пребывание на Земле настолько огорчало Христа, что Он позволял Себе горько вздохнуть: «О род неверный!.. Доколе буду терпеть вас?» (Мк 9:19). Там, откуда пришел Иисус, никто не противился Божьим заповедям! Он в точности знал, что значат слова: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Мф 6:10).

Иисус вспоминал о славе небес, которую на время оставил, а Отец изредка напоминал Ему о том, Кто Он. Когда Иисус вышел из воды после крещения, раздался Божий глас: «Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мк 1:11). Подобные же слова достигли земли во время Преображения — ученики тогда очень испугались и пали лицом на землю. Еще раз голос Бога с небес прозвучал незадолго до смерти Иисуса. И каждый раз очевидцы, слышавшие Голос, бывали потрясены и испуганы. Для Иисуса же небеса были родным домом, поэтому Он не пугался, а лишь получал заряд бодрости.

За все тридцать с лишним лет земной жизни Иисуса Бог лишь трижды столь отрыто поддержал Его. Все остальное время Христос, чтобы укрепиться духом, делал то же, что и мы: Он молился. Иисус считал молитву источником силы, с помощью которой Он мог совершить все, что задумал Бог-Отец. Иисус охотно признавал Свою зависимость от Отца: «Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также» (Ин5:19).

Однажды Иисус произнес удивительные слова: «Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него» (Мф 6:8). Конечно же, Христос не говорил о том, что молитва не нужна — вся Его жизнь опровергает такой вывод. Он имел в виду лишь то, что нам не нужно лезть из кожи вон, чтобы упросить Бога позаботиться о нас. Отец и так о нас заботится — притом больше, чем нам дано знать. Смысл молитвы не в том, чтобы сообщить Богу неизвестную Ему информацию. Он знает о наших нуждах. Но мы все равно молим: «Боже, Ты знаешь, как сильно я в этом нуждаюсь!»

Вот каким образом Тим Стаффорд отчасти разрешил свои проблемы, связанные с молитвой:

«…Мы молимся не для того, чтобы сообщить Богу о том, чего Он не знает. Мы молимся не затем, чтобы напомнить Ему о том, что Он позабыл. Все, о чем мы молимся, — и так предмет Его заботы… Но Он ждет, чтобы и мы вместе с Ним позаботились о том же самом. Во время молитвы мы как бы начинаем смотреть в одном направлении с Богом. Мы смотрим Его глазами на тех людей и те проблемы, о которых молимся. Затем мы переводим взгляд с проблем на Него и с любовью воздаем Ему хвалу. Я уверен, что в этом — ключ к пониманию молитвы как личного общения с Богом. Ведь так же мы смотрим на испытанных близких друзей и говорим им, насколько ценим их дружбу, хотя они и сами не сомневаются в нашем к ним отношении… Мы обращаемся к Богу, как обращаемся к самым близким друзьям».

Дружба

Такое описание молитвы мне очень понятно, потому что мы с Тимом долгое время работали вместе и были большими друзьями. Мы молились в одной молитвенной группе, читали в основном одни и те же книги, редактировали статьи друг друга и сталкивались со сходными трудностями в работе. Нередко мы сидели рядом на теннисном корте, ожидая, когда освободится площадка, и обсуждали банальнейшие темы — спорт, погоду и тому подобное. Но мы находили время и для более серьезных разговоров: о планах на будущее, о любимых женщинах, о детях, о мечтах и разочарованиях.

Связь между молитвой и дружбой прослеживается и в Писании. Библия называет Авраама и Моисея друзьями Бога, а Давида — мужем по сердцу Божьему. Иисус сказал: «Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам». Затем Он пояснил Свою мысль: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин 15:14, 15). Делясь с нами знанием, Иисус призывает нас стать полноправными участниками Божьего дела на земле. Если мы — Его сотрудники, то можем называть Бога своим Другом, а не просто Владыкой. Молитва — средство для поддержания такой дружбы.

Причин для общения с друзьями — множество. С некоторыми меня связывают общие ценности и интересы. Но нравятся мне и странные люди, которые заставляют меня увидеть привычное в неожиданном ракурсе. В любом случае я ищу такого друга, который оценит мою искренность и не осудит меня за мои слова. Я ищу того, кто поможет мне — интроверту — раскрыться. Я ищу того, кто станет попутчиком в поездке, кому я мог бы без колебаний позвонить, если заболею или если мне захочется повеселиться. Я ищу того, на кого можно положиться, а если он меня подведет, нужно, чтобы он был способен выдержать волну моей боли и негодования.

Дружба подразумевает разные уровни общения. Как-то я целый день играл в гольф с тремя приятелями. Вечером жена спросила меня:

«О чем вы разговаривали?» И мне нечего было ответить. «Видел, куда улетел мой мяч? Отличный удар! А как бы ты исправил этот промах?» Конечно, мы поговорили о детях, о работе, о планах на отпуск. Но на осмысленные разговоры у нас ушло не более пяти минут — пока мы переходили от одной лунки к другой. Зато за обедом в ресторанчике при гольф-клубе мы сказали друг другу больше, чем за пять часов на поле.

Есть друзья, с которыми мне интересно обсуждать разные идеи и мнения. «За кого ты намерен голосовать? Почему? Что ты думаешь о положении на Ближнем Востоке?» Третьим — и этот круг гораздо уже — я рассказываю о своих чувствах, об уязвимой части моего «я». Мы говорим о женах, детях, престарелых родителях, о разочарованиях и проблемах, о борьбе со страстями и искушениями.

Самых близких друзей — тех, с кем можно поделиться буквально всем, — я могу пересчитать по пальцам. Думаю, что с ними запретных тем для разговора у меня нет. Мы достигли такой близости после того, как вместе съели пуд соли и плечом к плечу прошли через серьезные испытания. Если завтра доктор сообщит мне, что я смертельно болен, то в первую очередь я позвоню им.

Большая часть моих близких друзей живет в других городах, поэтому мы встречаемся только раз в год. Но во время этих встреч мы не занимаемся пустой болтовней, а сразу переходим к темам, которые нас больше всего волнуют. Я могу не бояться их осуждения или непонимания. Они никогда не станут сплетничать обо мне. Рядом с настоящими друзьями я чувствую себя в безопасности.

Дружба с Богом включает в себя общение на всех перечисленных выше уровнях. Бог заботится о наших повседневных нуждах. Он хранит нас и в самых серьезных испытаниях. Я открываю перед Ним свои грехи и поражения (покаяние, исповедь) и приношу Ему мои победы и радости (хвала, благодарение). Глупо было бы пытаться что-то скрыть от Бога. Он видит меня насквозь — и та-тэ-ма-э, и хонг-нэ. Ему известно все: и про мои гены, и про мое воспитание, и про дела, мысли и побуждения. Я могу молчать перед Богом, но все равно это будет общением, иногда даже более полноценным, чем словесное.

Раньше меня озадачивали слова Иисуса: «Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него» (Мф 6:8). Если так, то зачем молиться? Опыт близкой дружбы помог мне понять смысл этих слов. Чем лучше я знаю человека, тем меньше информации мне нужно ему сообщать. Когда я в первый раз попадаю на прием к незнакомому врачу, мне приходится заполнять подробные анкеты, рассказывать обо всех моих болезнях. Но если я прихожу к своему семейному доктору, которому хорошо известна история моих недомоганий, мы сразу сосредоточиваемся на том, что меня беспокоит в данный момент. Точно так же при встрече со случайными знакомыми мне нужно время, чтобы объяснить им, кто я такой, и понять, кто такие они. А с самыми близкими друзьями, которые все обо мне знают, можно сразу же затеять «разговор по душам».

В псалмах идет речь о разных гранях дружбы с Богом — Тем, Кто в чем-то похож на нас, а в чем-то разительно от нас отличается. В псалмах говорится об обыденном и запредельном, в них есть возмущение и хвала. Очевидно, Бог — это Друг, который ценит откровенность и честность. Иначе чем объяснить такое множество псалмов-плачей? Сам Иисус вспомнил один из них, когда почувствовал Себя оторванным от Бога и возопил: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46). Этот крик — цитата из двадцать первого псалма, произнесенная Иисусом, когда Тот ощущал Себя совершенно покинутым Богом.

Клайв Льюис полагает, что Бог видит нас насквозь — в точности так же, как видит дождевых червей, капусту и туманности: «Нравится нам это или нет — такова наша судьба. Меняется не само знание, а его свойство». Когда мы всей своей волей стремимся быть познанными Богом, то раскрываемся перед Ним, устраняя все, препятствующее Божьему взгляду. Таким образом мы приглашаем Бога войти в нашу жизнь, а нам открывается вход в жизнь Божью. Когда мы начинаем общаться с Богом как личность с личностью, наши отношения оживают — и перед нами разворачивается перспектива обрести дружбу, которая изменит всю нашу жизнь. Бог — Личность, и, хотя Он на меня не похож, в Нем я смогу постичь тот смысл мироздания, который без Него мне не понять никогда.

Время с Богом

Сара

Я обратилась к Богу в годы учебы в престижном университете. Единственной христианской общиной там была харизматическая молитвенная группа. Во время молитв я с особой силой ощущала присутствие Бога. Да и в последующие годы я в большей или меньшей степени чувствовала Его присутствие.

Я никогда не придерживалась убеждения, что Бог отвечает на конкретные молитвы. Должна сказать, что всякий раз, когда я слышала, как христиане молятся о местах на парковке и тому подобных мелочах, меня это раздражало. Но время шло, и мои дети-подростки поступили в колледж. Они уехали из дома и стали жить в общежитии, где оказались подвержены наиопаснейшим влияниям. Вот тогда-то я, глубоко ощущая свое бессилие, в отчаянии стала обращаться к Богу с очень конкретными просьбами. Я молилась рано утром. Как и все родители, я читала в газетах статьи о пьяных кутежах и секс-вечеринках в студенческих общежитиях. Какую же беспомощность чувствуешь, когда не знаешь, что делают твои дети! Иногда я думаю о тех матерях, чьи дети покончили с собой. Они ведь тоже молились…

Я старалась не молиться «по-матерински», то есть не предписывать Богу, что Он должен делать. За симптомами бунта или опасного поведения я пыталась увидеть более глубокие проблемы. Просила Господа помочь моим детям найти смысл жизни и научиться справляться с трудностями.

У меня были и другие сложности с Богом. Иногда это касалось моих личных проблем, отношений с мужем. Иногда я говорила Богу о политике, терроризме, войне, о состоянии окружающей среды. Наверное, многие христиане сильно огорчаются, что Господь, казалось бы, не отвечает на молитвы столь многих людей, которые просят о мире и благополучии.

Я не молюсь стандартными фразами. Я никогда не посещала занятий по технике молитвы. Но каждые шесть недель я встречаюсь со своим духовным наставником. Это помогает мне быть более дисциплинированной и понимать, каких изменений ожидает от меня Господь. Но я всегда молюсь о том, что происходит в моей жизни в данный конкретный момент. Я стараюсь быть честной и просить о полезном, важном и даже о том, что доставляет мне радость. Я убеждена: Бог хочет, чтобы молитва была именно такой — искренней, привязанной к жизни и приносящей радость. Такое отношение Бога побуждает меня к молитве.

В университете я часто задавалась вопросом: «Как совместить учебные занятия и веру в Бога?» Мне попалась на глаза цитата из Авраама Джошуа Хешеля, которую я повесила над своим столом: «Школа — это храм… Учеба — одна из форм поклонения Богу». Для меня молитва — не особый вид деятельности, а неотъемлемая часть жизни. Я молюсь во всякое время: во время трехминутной прогулки к дому подруги, в очереди, за рулем. Молитва чем-то похожа на физические упражнения. Я знаю, что она приносит пользу, и мне хочется молиться чаще, чтобы пользы было больше. Это в равной мере касается и молитвы, и физических упражнений, правда?

Непрестанный диалог

Я пишу эту главу вдали от дома. Зима. Уединенный домик в горах. Каждый вечер я беседую по телефону с женой. Мы говорим обо всем, что случилось за день. Я рассказываю Дженет, сколько я написал, и что мешало мне писать (физические нагрузки служат для меня либо лекарством от творческого бесплодия, либо наказанием за него). Я отчитываюсь, что съел на обед. Она рассказывает, как борется с простудой, о письмах, пришедших на мое имя, и о том, кого из соседей встретила по пути к почтовому ящику. Мы обсуждаем погоду, политику, новости из жизни родственников, мероприятия, которые нам предстоит посетить. В общем, мы вместе размышляем о прошедшем дне, и некоторые события предстают перед нами в новом свете.

То, что я сейчас описал, удивительно похоже на молитву. Древнее определение, приписываемое Клименту Александрийскому, гласит: «Молитва — общение с Богом». Мне нравится эта мысль. Такое определение включает все малые «богоявления», которые сопутствовали мне сегодня: серая лисица, промелькнувшая за поворотом лыжни, розовый отблеск горных вершин на закате, встреча со старым другом в магазине. Включая эти события в свою молитву, я продлеваю их действие, наслаждаюсь ими, чтобы они не слишком быстро перекочевали в тайники памяти и не затерялись в них.

«Молитва позволяет извлечь из увиденного нами максимум возможного, — пишет Алан Экклстоун, английский священник, известный своими трудами о молитве. — Вы размышляете о случившемся, будто вертите в руках подарок. Вы пытаетесь понять, как произошедшее связано с прошлым и как оно скажется на будущем. Вы раздумываете о том, какие возможности оно перед вами раскрывает. То есть, вы извлекаете на свет Божий все, сокрытое в этом событии». Дженет разделила со мной впечатления, о которых услышала в моем пересказе, во время телефонного разговора. А Бог ведь все время со мной.

С другой стороны, полноценное общение с Богом невозможно без излияния Ему горя и отчаяния. В фильме «Скрипач на крыше» молочник Тевье постоянно ведет диалог с Богом, благодарит за все хорошее, жалуется, когда случается плохое. Вот он понуро бредет по дороге рядом со своей захромавшей лошадью. «Я могу понять, — говорит он Богу, — если Ты наказываешь меня за дело. Или наказываешь мою жену. Ее-то есть за что наказать — она слишком много болтает. Могу понять, если Ты наказываешь мою дочь: она хочет уйти из дома и выйти замуж за гоя. Но никак не пойму: что Ты имеешь против моей лошади?!»

Иисус дает нам образец молитвенной жизни, суть которой — поддержание дружеских отношений с Богом. В Ветхом Завете мы находим множество прекрасных, величественных молитв, большая часть которых исходила из уст царей или пророков: евреям было свойственно вслед за ведущим нараспев повторять текст молитвы. В Псалтире есть особые указания о том, как следует исполнять отдельные псалмы во время богослужения — но о личной молитве не сказано ничего. Некоторые богословы придерживаются мнения, что Иисус был, по существу, первооткрывателем личной молитвы. Никто из ветхозаветных персонажей не использовал по отношению к Богу обращение «Отец». Зато в речах Христа оно встречается сто семьдесят раз. Он оставил нам образец молитвы, в которой речь идет о насущном: исполнении воли Божьей, пище, долгах, прощении, искушениях. Его собственные молитвы — пример искренности и непосредственности. Его ученики, которые и сами не были новичками в молитве, не могли не уловить особенности молитв Иисуса. Не потому ли они попросили Его: «Научи нас молиться» (Лк 11:1)?

Для Христа молиться было столь же естественно, как и дышать. Однако для нас, Его последователей, это, увы, не так. Иисус в молитве восстанавливал силы, а для меня молитва — трудная работа. Я очень стараюсь относиться к молитве как к диалогу, а не монологу. Но как поддерживать живое общение с Богом, если Он, как правило, не отвечает внятными, привычными для человеческого уха словами? Когда мы с женой обсуждаем по телефону прошедший день, она смеется вместе со мной или сочувствует мне. Бог этого не делает — или делает так, что я не в состоянии воспринять Его реакцию.

Для упражнений в молитве я читаю Псалмы, читаю молитвы Иисуса и Его учеников. Попутно я начинаю видеть непостижимость Божьих путей: Его странное благорасположение к людям вспыльчивым, бунтарям (это меня утешает); Его склонность подвергать нашу веру испытаниям; Его долготерпение, скромность и необъяснимое уважение к свободе воли человека. Еще я понял, что мы по-разному используем власть и по-разному воспринимаем время. И, наконец, Богу не нужно никому ничего доказывать.

Начиная молиться, я сперва обычно запинаюсь, «тяжело говорю и косноязычен» (Исх 4:10), как Моисей. Я по доброй воле рассказываю Богу то, что Он — Всеведущий — уже знает. Псалмопевцы описывают молящегося как человека, которому не хватает воздуха, который жаждет Бога живого, словно иссохшая земля жаждет воды (например, сорок первый и шестьдесят второй псалмы). Псалмы похожи на письма истосковавшегося влюбленного — по сути, таков всякий, ищущий Бога. Я убеждаю себя, что Бог прислушивается к моим молитвам; со временем я научился в это верить. Я понимаю, что Богу, как и большинству из нас, важно, чтобы Его любили, почитали, верили в Него и доверяли Ему.

Упорно продолжая молиться, я стал чувствовать своего Собеседника, ощущать Его как некое мое «второе я», которое излагает позицию Бога. Когда я жажду мести, «второе я» напоминает мне о прощении. Когда меня обуревают эгоистичные желания, «двойник» сообщает мне о нуждах других людей. И я вдруг осознаю, что веду внутренний диалог не с самим собой. Это Дух Божий молится во мне и доносит до меня волю Отца!

Мать Тереза Калькуттская, наша современница, которая действительно умела молиться, писала: «Мой секрет очень прост — я молюсь».

Молитва — это просто разговор с Богом.

Он говорит — мы слушаем.

Мы говорим — Он слушает.

Мы — собеседники,

Говорящие и слушающие друг друга.

Я учусь разговаривать с Богом, и конца этой учебе не будет, ибо мы — неравные партнеры. Признавая наше неравенство, я склоняюсь перед Ним — и лишь тогда обретаю способность Его слышать. Несмотря на разницу между нами, я стремлюсь к Богу — и лишь тогда открываются мои уста, а за ними и сердце.

Союз, скрепленный страстью

«Бог и человек — неравные партнеры?» Ну, это мягко сказано — до смешного мягко! Конечно, мы неравны, но Бог призывает нас трудиться для созидания Царствия Небесного. Это своего рода мезальянс. Поручая людям Свою работу, Бог приглашает нас творить историю совместно с Собой. Ясно, что в таком партнерстве один из участников играет роль ведущего. То же самое можно сказать, например, о союзе между США и государством Фиджи или о совместном предприятии корпорации «Майкрософт» и студента-программиста.

Мы знаем, что бывает, когда неравный союз заключают люди. Старший партнер вовсю распоряжается, а младший, как правило, помалкивает. Но Бог, Которому нет причин нас опасаться, почему-то хочет, чтобы мы постоянно и искренне с Ним говорили.

Иногда я изумляюсь тому, насколько высоко Бог ценит искренность. Ради нее Он готов терпеть даже незаслуженные упреки. Молитвы, которые я нахожу на страницах Библии, поражают меня своей дерзостью. Иеремия жалуется на несправедливость. Иов возмущается: «Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? И что пользы прибегать к Нему» (Иов 21:15). Аввакум обвиняет Бога в глухоте. Библия учит нас молиться с бескомпромиссной честностью.

Американский богослов Вальтер Бруггеманн, посвятивший себя изучению Ветхого Завета, указывает на одну довольно очевидную причину искренности Псалмов: «Такова жизнь. И Псалмы должны показывать нам жизнь такой, как она есть, а не только ее приятные стороны». Бруггеманна возмущает, что во многих евангельских церквах создают излишне оптимистичную атмосферу, исполняя только радостные псалмы, в то время как половина псалмов библейских — это «песни плача, протеста и жалоб на царящую в мире несправедливость. В любом случае очевидно, что церковь, которая в этом несовершенном мире поет одни лишь «песни радости», не следует библейскому образцу».

Одно время я думал, что Псалтирь — это книга, предназначенная для того, чтобы давать утешение страждущим на похоронах или в больничных палатах. Но сегодня я понимаю, что псалмы для больных и скорбящих следует отбирать очень и очень тщательно. Как подчеркивает Бруггеманн, многие тексты псалмов полны гнева, жалоб, мелочных обид, упреков, дерзостей. Грешат они и отсутствием почтительного отношения к Богу. В общем, в псалмах содержится весь спектр человеческих чувств. Их можно сравнить с претензиями, которые младший партнер высказывает старшему, причем младший не считает нужным себя сдерживать и не выбирает выражений. (Божий ответ «младшему партнеру» — людям — содержится в Книгах пророков.) Бог заключает с нами, такими, какие мы есть, союз. А мы в ответ требуем в молитве, чтобы Бог с нами объяснился: это почему же мир не настолько хорош, как нам бы хотелось?

Одно время мы с женой участвовали в занятиях для супружеских пар по изучению книги известного американского психолога, лингвиста и социолога Деборы Таннен «Ты просто не понимаешь». Книга рассматривает разницу между стилями общения женщин и мужчин. Смелая женщина, Таннен приняла сторону тех, кто утверждает, что большинство представительниц прекрасного пола имеют привычку ворчать. Правда, Таннен предложила более мягкий и красивый термин — «ритуальные причитания».

Когда мы перешли к теме «причитаний», группа заметно оживилась. Встрепенулся и Грег, который обычно хранил молчание.

«Да, давайте-ка поговорим об этом! — заявил Грег. — Я помню, как однажды поехал покататься на лыжах в Джексон-Хоул. Там я встретился с приятелями. Мы провели вместе три дня, а затем к нам присоединились жены. Мы, мужчины, сперва были очень довольны. Но, как только приехали женщины, оказалось, что все не так. Погода слишком холодная, снег слишком жесткий, квартира, которую мы сняли, похожа на казарму, ванна грязная, а в магазине нет нужных товаров. Каждый вечер женщины жаловались на боль в мышцах и стертые ноги. Мы, мужчины, испытывали те же трудности уже в течение трех дней, но нас это не волновало — нам важно было получать удовольствие от катания на лыжах. Мы решили переводить все в шутку. Выслушав ворчание наших жен, мы переглядывались, недоуменно смотрели по сторонам, а затем дружно восклицали: "О, да тут женщины!"».

Таннен объясняет подобное поведение тем, что женщины обычно оказывают друг другу поддержку. Жалуясь и сплетничая, они подтверждают свою солидарность. Иными словами, посредством ритуала совместных причитаний женщины укрепляют свои ряды: «Мы объединяемся, чтобы вместе противостоять суровым стихиям». Женщинам далеко не всегда нужно, чтобы проблема была решена — например, причитай не причитай, а погоду все равно никто не изменит. Но им необходимо понимание и сочувствие. Напротив, мужчины, слыша жалобу, инстинктивно стремятся решить проблему. А иначе, считают они, незачем жаловаться!

Один мужчина из нашей группы не одобрял женского ритуала взаимной поддержки. «Вы ведь знаете молитву о душевном покое? — спросил он. — Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого». Ну, и где же разум и душевный покой в этих «ритуальных причитаниях»? Я вижу в них одно лишь загрязнение окружающей среды негативом. Вам плохо, вот вы и выплескиваете на меня свое плохое настроение, чтобы мне тоже стало плохо. Спасибо, не надо!»

В то время я преподавал курс по изучению Библии. Меня поразило, что в библейских примерах общения человека с Богом «разум и душевный покой», мягко говоря, отсутствуют. Я бы даже сказал, что Бог поощряет «ритуальные причитания». Пророк Иеремия постоянно плачет и жалуется — целая книга так и называется — «Плач Иеремии». Иов, который обращался к Богу самым непочтительным образом, в конце концов оказывается героем и духовным наставником для своих же друзей, которых, кстати, Бог осудил. Что же касается проявления эмоций при общении с Богом, то здесь достаточно взглянуть на Сына Божьего Иисуса Христа, Который молился «с сильным воплем и со слезами» (Евр 5:7), а в Гефсимании упал на землю в глубокой тоске, заливаясь кровавым потом.

Дебора Таннен, отмечая, что женщины обычно живут дольше мужчин, задается вопросом: может быть, женское долголетие связано со склонностью представительниц прекрасного пола не прятать, а выражать свои чувства? Библия написана евреями. Еврейский народ принадлежит к восточной культуре, которая положительно воспринимает сильные чувства и взрывы эмоций. Даже в наши дни на ближневосточном базаре можно наблюдать, как продавец и покупатель десять минут громко и яростно торгуются из-за нескольких помидоров. Такой накал страстей был непривычен для древних греков и римлян с их стоическим идеалом умеренности: в чувствах они, как и во всем, тоже стремились к золотой середине.

То, что Бог не только допускает, но даже поощряет порывы страсти, свидетельствует о прочности нашего с Ним союза. Настоящие друзья и надежные партнеры требуют друг от друга отчета. В Ветхом Завете верующие пекутся о репутации Бога и даже взывают к Его гордости: «Не позволяй Твоим врагам унижать Тебя!» Они указывают на свою роль в союзе с Богом: «Разве мертвые встанут и будут славить Тебя?» (Пс 87:11). Они напоминают о прежних проявлениях Божьей благодати, перечисляют Божьи обетования; говорят о своих заслугах, о своей «праведности». Если же все это не помогает, они взывают к Божьему милосердию: «Будь милостив ко мне, Боже!»

Читая эти молитвы, я тоже чувствую себя вправе пожаловаться: не все в мире складывается в соответствии с моими верованиями. Я верю в Божью праведность и любовь, но вижу вокруг угнетение, насилие и бедность. Злые люди процветают, а с хорошими случаются несчастья. Жалобы, раздающиеся со страниц Библии, напоминают мне одновременно и о моих собственных верованиях, и о фактах, которые с этими верованиями никак не согласуются.

Из библейских молитв я понимаю: Бог хочет, чтобы с жалобами я обращался лично к Нему — это важный аспект нашего союза. Если я буду вышагивать по жизни с улыбкой на устах, скрывая от Бога свое раненое сердце, то на наши отношения ляжет пятно позора.

Среди хасидских притч есть рассказ о ребе Давиде Дине из Иерусалима. К нему обратился некий человек, переживавший кризис веры. Ни один ответ, который давал ему ребе Давид, его не устраивал. Поэтому учитель решил просто выслушать длинные и неистовые речи сомневающегося. Так он и слушал несколько часов, пока наконец не задал вопрос: «Почему ты так гневаешься на Бога?»

Вопрос этот ошеломил собеседника — ведь он до сих пор даже не упомянул Бога. Он затих, посмотрел на Давида Дина, а затем проговорил: «Всю жизнь я боялся сказать Богу о своем гневе, и направлял его на людей. Но до сей минуты я сам этого не понимал».

Тогда ребе Давид встал, велел собеседнику следовать за ним и привел его к Стене Плача. Но не туда, где обычно молятся люди, а к развалинам Храма. И там Давид сказал, что теперь настало время поведать Богу о своем гневе. Сомневающийся человек целый час бил по Стене Плача кулаками и выкрикивал все, что было у него на сердце. Потом он безудержно заплакал, со временем его рыдания превратились во всхлипывания, а затем — в молитву. Так ребе Давид Дин научил человека молиться.

Я все еще жду

Джоанна

Когда я была молодой христианкой, то на вопрос «Веришь ли ты, что Бог отвечает на молитву?» я без колебаний отвечала «Да». Я могла бы рассказать о том, как однажды, мчась на старом автомобиле, не вписалась в поворот и вылетела в сугроб. Отделалась легким испугом. Или о том, как потеряла в машине ключи и искала их несколько часов, пока не помолилась, а после молитвы тотчас же обнаружила пропажу. Возможно, Бог особенно внимателен к молитвам новообращенных. Не знаю, в чем тут дело. Но, похоже, Он не слишком заботится о христианах с большим стажем.

Я могла бы перечислить сотни молитв, на которые я не получила ответа. Я говорю не только об «эгоистичных» молитвах. Я молилась об очень важных вещах: «Боже, сохрани моих детей от зла, от дурной компании». В итоге все трое злоупотребляют алкоголем и наркотиками и имеют проблемы с полицией.

Притча Иисуса о настойчивой вдове, которая допекала судью непрестанными просьбами, меня просто злит. У священника рак, тысячи людей молятся за его исцеление, но он все равно умирает. И что же, согласно этой притче Иисуса, мы должны делать? Продолжать биться головой об стену?

Уже несколько лет я живу на краю пропасти. Да, порой я чувствовала близость Бога, Его присутствие. И только память об этом удерживает меня от того, чтобы не махнуть на все рукой. Я слышала Бога два, или, возможно, три раза. Однажды мне показалось, что я просто слышу Его голос. Я была молода, только что закончила колледж — и ехала из больницы, где мне сообщили, что у меня лейкемия. Внезапно мне пришли на ум слова из Книги пророка Исайи: «Не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей» (Ис 41:10). Но у меня есть только воспоминания и больше ничего — никаких новых свидетельств о том, что Бог меня слышит.

Я думаю, нечто похожее на желаемый ответ я получаю лишь на пятую часть моих молитв. Иногда я теряю всякую надежду и начинаю молиться только о том, что, как я уверена, должно произойти. Или просто перестаю молиться. Я перечитываю свой молитвенный дневник и вижу: Бог делает для меня все меньше и меньше. Тогда я сержусь. Я умолкаю, как обиженный ребенок. Мое отношение к Богу можно назвать пассивно-агрессивным. И я откладываю молитву «на потом».

Я была у духовника и излила перед ним душу, подробно описала все, что случилось за последние годы с моим здоровьем и особенно с моими детьми. «Что мне делать?» — спросила я.

Он долго молчал, а потом ответил: «Я не знаю, Джоанна». И вздохнул. Я ожидала, что он скажет мне какое-то мудрое слово, но он ничего не сказал. Вот как у меня обстоят дела с молитвой.