Когда Мари вошла в прихожую, она услыхала, что печатный станок работал.
— Это снова ты? — послышался из мастерской голос Юнны.
— Я только за писчими перьями…
Юнна подняла печатные листы и строго посмотрела на них.
— Нет, — сказала она, — я знаю, что ты пожаловала сюда с твоим «Георгом». Ты переделала свой рассказ?
— Да Всю концовку. Всю идею! И убрала массу повторов, а Стефана больше не зовут Свеффе, его зовут Калле.
— Боже мой! — промолвила Юнна.
— Может, я приду чуть позднее?
— Нет-нет, сядь где-нибудь, я продолжу завтра…
Они сидели друг против друга за столиком у окна.
Юнна зажгла сигарету и сказала:
— Не нужно читать с самого начала, я все помню. «Фрёкен, нельзя ли нам принести еще три…» и так далее. Антон вышел позвонить… Начни с черепахи.
— Но ты ведь прекрасно понимаешь, что лучше читать с самого начала, иначе целостного впечатления не получится! Можно я быстро прочитаю до той страницы, где начинается новое? То место, когда они идут в ресторан, я убрала, и никаких ненужных рассуждений об Антоне, он просто действующее лицо. Как тебе такая идея?
— Вполне возможно. А что с продолжением?
— Но я ведь дошла до конца!
Юнна сказала:
— Ну тогда начинай с черепах.
И Мари надела очки.
«— Кстати, о грустном, — сказал Калле, — ты читал эту историю об одиноком самце черепахи, о котором на днях писали в газете? О черепахе по имени Георг.
— Нет, и что с ним?
— А то, что Георг — последний в своем племени, галапагос [2] или что-то в этом роде, он самый последний из всего этого черепашьего племени, других таких черепах нет.
— Черт побери! — ответил Буссе.
— Да, и Георг все время бродит по кругу и все ищет да ищет.
— Откуда ты знаешь, что он бродит по кругу?
— Они держат его в клетке, — объяснил Калле, — он все время под присмотром. Георг ищет подругу, понимаешь!
— Но откуда им это знать?
— Они совершенно уверены, что это так. Ученые, you see [3] .
— Да, да! — произнес Буссе. — Ты хочешь сказать, что Антон бродит вот так же, все звонит да звонит, а телефон никогда не отвечает. Может, нам навестить его?»
— Подожди немного, — перебила Юнна. — Этот Антон! Он только и делает, что звонит по телефону. А женщина никогда не отвечает. Зачем столько раз звонить? Если она не отвечает, значит, ее нет дома, очень просто. И мне кажется, эта параллель между Антоном и черепахой притянута за волосы, хотя ты ведь знаешь, что сами по себе черепахи мне симпатичны!
— Вот именно! — воскликнула Мари. — Прекрасно, черепахи тебе симпатичны, но тебе не нравится остальное! А ведь я сказала, что изменила конец, абсолютно!
— Читай дальше! — сказала Юнна.
«— Знаешь, Буссе, мне иногда бывает так чертовски грустно.
— Бывает, тебе?
— Да, во всем этом никакого смысла нет.
— Ну что тут поделаешь? Этот Георг… Откуда им знать, что еще одной такой черепахи, как он, нет… как они могут быть в этом уверены?
Калле ответил:
— Они просто знают. Ученые искали повсюду…
— Не думаю, что они хорошо искали, невозможно искать по всему свету, на каждом маленьком клочке земли, черт возьми, а потом заявить, что… Нет, не хочу больше слушать о твоем Георге!
— Замечательно! Пусть будет так. Мне жаль, что я заговорил о нем. Фрёкен, еще три бокала!»
— Стоп! — сказала Юнна. — Тебе не кажется, что ты немного упростила образы этих господ?
— Именно так и есть, — ответила Мари. — Теперь появляется Антон.
«— Посмотри, — сказал Калле. — Мы приберегли для тебя бокалы. Целых два.
— Мило с вашей стороны, — поблагодарил Антон.
Буссе спросил:
— Телефон все не отвечает?
— Нет, но я позвоню снова».
Юнна вмешалась:
— Сколько раз он звонит, этот Антон? И как он выглядит? Чем он занимается, кто он? Оставь, перейди к фразе: «Я не знаю, ужасно ли это или может служить утешением». Это мне понравилось.
Мари прочитала:
«Когда Антон ушел, Буссе, посмотрев Калле в глаза, сказал:
— Но, во всяком случае, эти ученые, я полагаю, не прекратят попыток найти подругу для Георга? Хотя ее нет! Вообще-то было бы не хуже, если б она существовала, но ее бы никогда не нашли? — Он с серьезным видом осушил свой бокал и добавил: — Я не знаю, ужасно ли это или может служить утешением».
— Здесь я половину страницы вычеркнула, — пояснила Мари.
«— Буссе, ты не знаешь, отчего я так безнадежно устал? Ничего у меня не клеится; кажется, будто все было бесполезно и так, ненароком. Никогда не знаешь, почему и отчего это произошло. Концы с концами не сходятся. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Буссе ответил:
— А чего ты ждал?
— Какого-то смысла во всем!»
— Стоп! — сказала Юнна. — Это уже было раньше. Ты слишком затягиваешь, зачем? Насколько я помню…
Мари сорвала с себя очки и воскликнула:
— Но я ведь говорила тебе! Я совершенно изменила конец. Знаешь, что я сделала: женщина, которой он названивает, ее не существует, ее вообще нет, Антон звонит на свой собственный номер телефона. Самому себе, понимаешь? Ведь так лучше?
— Да, — ответила Юнна.
— Ну да. Ты согласна, что так лучше. Он возвращается к столу. Буссе и Калле видят: что-то произошло. Я читаю…
— Подожди немного, — попросила Юнна. — Расскажи, что ты придумала.
— Итак, я уничтожаю ее, — объяснила Мари. — То есть Антон уничтожает ее. Так что ему незачем больше звонить. Буссе и Калле, конечно, взволнованы, они заказывают еще по бокалу, чтобы утешить его…
— Думаю, не надо об этом так часто писать, — посоветовала Юнна. — А вот задумка с женщиной хороша. Что, если уничтожить и Георга? Только как предположение.
— Но ведь он тебе нравится, — заметила Мари. — Ты говорила, что это хорошо. — Она поднялась и собрала свои бумаги. — Ничего из этого не получится.
— Получится! — возразила Юнна. — Только надо переписать заново. Выпьем немного кофе?
— Нет! Не думаю, что мне хочется кофе.
— Мари! У нас есть печальный вывод, высказанный Калле: все бесполезно. У нас есть Георг, который только и делает, что бродит по кругу, не ведая, что это бесполезно. И еще у нас есть Антон, который осмеливается уничтожить ложь. Этот образ мог бы стать интересным, но об этом ты вообще не позаботилась. Откажись от Георга, напиши об Антоне, почему он так себя ведет? Добавь немного безумства, чтобы сюжет рассказа не развивался вхолостую, а теперь я пойду и сварю кофе.
Юнна наполнила кофейник водой. В ванной перед зеркалом, глядя на свое лицо, она, внезапно ожесточившись, подумала; «Нет, так дальше не пойдет… Эти новеллы, которые никогда ничем не завершаются, а только все тянутся и тянутся, и переписываются вновь, и отвергаются, и снова пишутся, все эти слова, которые переставляются с места на место и заменяются одно на другое… а я не могу вспомнить, какими они были вчера и что случилось сегодня, я устала! Я пойду и скажу ей об этом, скажу сейчас же… Не могла бы она, к примеру, описать меня так, чтобы получилась емкая и убедительная картина, верное представление обо мне? Что можно сказать — широкое холодное лицо, порядком изборожденное морщинами, каштановые волосы с проседью, крупный нос?»
Юнна вошла с кофе и сказала:
— Попробуй описать, как выгляжу я.
— Ты это всерьез?
— Да!
— Только пол чашки, — сказала Мари. — Я собираюсь пойти к себе. — Немного погодя она сказала: — Мне стоит попытаться описать что-то терпения ради И из упрямства. Каким-то образом выявить, что ты не желаешь иметь ничего другого, кроме как… ну да, кроме того, что желаешь ты. Подожди немного… У твоих волос необычный бронзовый оттенок, особенно против света. Твой профиль и твоя короткая шея наводят на мысль о древних римлянах — ну, ты понимаешь, об императорах, воображавших, что они — бог и пуп земли… Подожди — эти движения и манера ходить. А когда ты медленно поворачиваешь свое лицо ко мне. Глаза…
— Один — серый, а другой голубой, — заметила Юнна. — Теперь выпей-ка кофе, ведь ты, хочешь не хочешь, будешь еще работать. Начнем все с начала. Читай медленно! Время у нас есть. Сосредоточься на образе Антона, он должен получиться живым. Пожертвуй Георгом, в конце концов, если это необходимо. Читай медленно! Калле говорит: «Фрёкен, еще три бокала…» Не спеши! Мы будем следить за ними, будем настороже. Каждый раз, когда что-то не сойдется, мы прервем чтение. Каждый раз, когда получится что-то похожее на идею, мы остановимся. Ты готова? Читай!