О тщеславии и о том, как опасно ночевать на дереве
Прошло несколько дней.
Семья начала привыкать к своему новому удивительному дому. Каждый вечер, как только заходило солнце, зажигались красивые лампочки. Муми-папа обнаружил, что красные бархатные портьеры можно задергивать в случае дождя и что под полом имеется небольшой чуланчик с покатой крышей. Он находился возле самой воды, так что их еда хранилась в холодке. Но самое большое открытие заключалось в том, что под потолком висело множество картин, еще более красивых, чем та, первая, с березками. Их можно было поднимать и опускать сколько душе угодно. Больше всего семье муми-троллей нравилась картина, изображавшая веранду из светлых бревен, потому что она напоминала им Муми-дол. Собственно говоря, они были бы совсем счастливы, если бы не пугались всякий раз, когда странный смех обрывал их беседу. Иногда это было лишь фырканье. Кто-то шипел на них, но никогда не показывался на глаза. Муми-мама обычно ставила миску с едой в темный угол, где стояла бумажная пальма, и кто-то съедал все до последней крошки.
– Во всяком случае, это кто-то очень стеснительный, – объясняла мама.
– Это кто-то чего-то выжидающий, – возразила Мюмла.
Однажды утром Миса, Мюмла и фрекен Снорк расчесывали волосы.
– Мисе надо изменить прическу, – сказала Мюмла. – Ей не идет прямой пробор.
– И челка ей ни к чему, – добавила фрекен Снорк и стала начесывать шелковистые волосы. Она слегка оправила кончик хвоста и повернула голову, чтобы посмотреть, не свалялся ли пушок на спине.
– Наверное, приятно иметь такую гладкую шерстку? – спросила ее Мюмла.
– Очень, – ответила довольная фрекен Снорк. – Миса, а у тебя шерстка такая же гладкая?
Миса не ответила.
– У Мисы, наверное, такая же гладкая шерстка, – сказала Мюмла, закручивая волосы в узел.
– А может, ей пойдут мелкие кудряшки? – предположила фрекен Снорк.
Вдруг Миса топнула ногой.
– Старые трещотки! Надоели со своими челками и кудряшками! – закричала она со слезами на глазах. – Воображаете, будто все на свете знаете! А еще эта фрекен Снорк, у которой платья и то нет! Я бы никогда, никогда в жизни не стала ходить без платья. Я бы лучше умерла, чем стала ходить без платья! – И, разрыдавшись, бросилась бегом через гостиную в коридор.
Всхлипывая, она ощупью пробиралась в темноте, пока не застыла на месте от страха: она вспомнила о том, кто так странно смеялся в доме. Маленькая Миса перестала плакать и испуганно попятилась. Она шарила и шарила в поисках двери в зал. Но чем дольше она искала, тем ей становилось страшнее. Наконец она отыскала дверь и распахнула ее.
Но вбежала Миса вовсе не в зал, а в другую, незнакомую комнату. То было слабо освещенное помещение с множеством выставленных в ряд отрубленных голов на ужасно длинных, худых шеях. Все эти головы, поросшие необыкновенно густыми волосами, были повернуты к стене.
«Подумать только, если бы они глазели на меня...» – ужаснулась Миса.
Она была так напугана, что боялась шевельнуться и лишь завороженно смотрела на золотистые кудри, черные локоны и рыжие завитушки...
Между тем фрекен Снорк мучилась раскаянием в гостиной.
– Да не думай ты о ней, – посоветовала ей Мюмла. – Миса слишком обидчива.
– Но она ведь права, – пробормотала фрекен Снорк, взглянув на свой живот. – Я должна носить платье.
– Этого еще не хватало, – сказала Мюмла. – Вот насмешила!
– А сама-то ты в платье! – возразила фрекен Снорк.
– Так это же я, – весело сказала Мюмла. – Послушай-ка, Хомса, как, по-твоему, нужно фрекен Снорк платье?
– Конечно, если ей холодно, – ответил Хомса.
– Нет, нет, вообще, – сказала фрекен Снорк.
– Или если пойдет дождь, – посоветовал Хомса, – но тогда разумнее обзавестись плащом.
Фрекен Снорк покачала головой. Постояв минутку в раздумье, она сказала:
– Пойду помирюсь с Мисой.
Она взяла карманный фонарик и вышла в коридор. Там никого не было.
– Миса! – тихонько позвала фрекен Снорк. – Знаешь, мне нравится твой прямой пробор...
Но Миса не отвечала. Фрекен Снорк увидела узкую полоску света, пробивавшуюся сквозь полуоткрытую дверь, и на цыпочках вошла туда. Там сидела Миса, и волосы у нее на голове были совсем другие.
Длинные золотистые локоны обрамляли ее озабоченное лицо. Маленькая Миса посмотрела в зеркало и вздохнула, затем взяла другие, не менее прекрасные волосы и натянула их на самые глаза, закрыв челкой лоб. Но и эти рыжие пышные волосы не украсили ее. Наконец дрожащими лапками она взялась за локоны, которые приберегла напоследок, так как они нравились ей больше всех остальных. Иссиня-черные, как вороново крыло, они были украшены золотыми блестками, сверкавшими, словно слезинки. Затаив дыхание, Миса примерила новый парик. С минуту она внимательно рассматривала себя в зеркале. Затем так же медленно сняла волосы и уставилась в пол.
Фрекен Снорк бесшумно выскользнула назад в коридор. Она поняла, что Мисе лучше побыть одной.
Но обратно в зал фрекен Снорк не пошла. Она пошла дальше по коридору, потому что почувствовала манящий и сладковатый запах, запах пудры. Кружок света от карманного фонарика бегал вверх-вниз по стенам и остановился наконец на магическом слове «Гардеробная».
– Платья! – прошептала фрекен Снорк. – Там платья!
Она нажала ручку двери и вошла.
– О! Какое чудо! – пролепетала она. – О, как прекрасно!
Платья, платья, куда ни кинешь взгляд, всюду платья. Они висели бесконечными рядами, сотнями, одно за другим: тяжелая сверкающая парча, легкие облачка тюля и лебяжьего пуха, набивной шелк разных цветов и черный, как ночь, бархат. Повсюду мерцали разноцветные блестки, перемигиваясь короткими вспышками, словно огни маяка.
Ошеломленная фрекен Снорк подошла ближе. Она ласкала платья, заключала их в объятия, зарывалась в них мордочкой, прижимала к груди. Платья шуршали, они пахли пылью и духами, окутывали ее мягкими складками. Внезапно фрекен Снорк выпустила платья из лапок и немного постояла на голове.
– Это чтобы успокоиться, – прошептала она про себя. – Мне надо успокоиться, иначе я умру от счастья. Платьев так много...
Перед обедом Миса грустила в углу зала.
– Привет! – сказала фрекен Снорк и уселась рядом. Миса искоса посмотрела на нее, но ничего не ответила.
– Я ходила по дому и искала себе платье, – рассказывала фрекен Снорк. – Нашла несколько сотен платьев и ужасно обрадовалась.
Миса издала звук, который мог означать что угодно.
– Может, и тысячу, – продолжала фрекен Снорк. – Я все смотрела и примеряла, и мне становилось все грустнее и грустнее.
– Неужели! – воскликнула Миса.
– Ну разве все это не удивительно! – сказала фрекен Снорк. – Понимаешь, их было слишком много. Мне никогда не успеть перемерить их и не решить, какое из них самое красивое. Я чуть не испугалась. Если бы там висело всего два платья, я бы выбрала самое лучшее.
– Это было бы куда легче, – согласилась обрадованная Миса.
– Поэтому я взяла и сбежала из гардеробной, – закончила фрекен Снорк.
Потом они помолчали, наблюдая, как Муми-мама накрывает на стол к обеду.
– Подумать только, – сказала фрекен Снорк, – подумать только! Какая тут раньше жила семья! Тысяча платьев! Пол, который вращается, картины под потолком, гардероб, битком набитый вещами. Мебель из бумаги и искусственный дождь. Как, по-твоему, выглядели прежние хозяева?
Миса вспомнила чудесные локоны и вздохнула.
А за спиной Мисы и фрекен Снорк, среди пыльного хлама, за бумажной пальмой поблескивали внимательные и блестящие маленькие глазки. Глазки презрительно разглядывали Мису и фрекен Снорк, а потом, скользнув по гостиному гарнитуру, остановились на маме, которая раскладывала по тарелкам кашу. Глазки еще больше потемнели, а мордочка насмешливо сморщилась.
– Обед подан! – закричала Муми-мама.
Взяв тарелку с кашей, она поставила ее на пол под пальму. Все бросились к столу и уселись вокруг.
– Мама! – сказал Муми-тролль и потянулся за сахаром. – Мама, ты не находишь...
Тут он осекся и выпустил из лап сахарницу, которая со звоном упала на пол.
– Глядите! – прошептал он. – Глядите!
Все обернулись и посмотрели.
Какая-то тень отделилась от стены в темном углу. Что-то серое и сморщенное прошаркало по полу гостиной, заморгало от солнечного света и затрясло седыми усами, враждебно оглядывая семью муми-троллей.
– Я Эмма, – высокопарно представилась старая театральная крыса. – Я хочу только сказать, что терпеть не могу кашу. Уже третий день вы едите кашу.
– Завтра утром будет молочный суп, – робко пообещала мама.
– Я ненавижу молочный суп, – ответила Эмма.
– Может быть, вы, Эмма, посидите с нами? – предложил папа. – Мы думали, что дом всеми покинут, и поэтому...
– Дом, – прервала его Эмма и фыркнула. – Дом! Это вовсе не дом.
Она подобралась поближе к обеденному столу, но не села.
– Может, она сердится на меня? – прошептала Миса.
– А что ты сделала? – спросила Мюмла.
– Ничего, – пробормотала Миса, опустив глаза в тарелку. – Просто так мне кажется. Мне всегда кажется, что кто-то на меня сердится. Будь я самой прекрасной мисой на свете, тогда все было бы иначе...
– Ну раз ты не самая прекрасная миса на свете, не о чем и говорить, – сказала Мюмла, продолжая есть кашу.
– Эмма, а ваша семья спаслась? – сочувственно спросила Муми-мама.
Эмма не ответила, она смотрела на сыр... Потом схватила ломтик сыра и сунула его в карман. Ее взгляд блуждал по столу и остановился на блинчике.
– Это наш блинчик! – закричала малышка Мю. Она прыгнула на стол и уселась на блинчик.
– Это некрасиво, – упрекнула ее Мюмла и, столкнув сестру с блинчика, почистила его и спрятала под скатерть.
– Дорогой Хомса, – торопливо сказала Муми-мама. – Сбегай и посмотри, не найдется ли в кладовке чего-нибудь вкусненького для Эммы.
Хомса умчался в кладовку.
– Кладовка! – возмутилась Эмма. – Кладовка! Вы называете суфлерскую будку кладовкой! Вы называете сцену гостиной, кулисы – картинами, занавес – занавеской, а реквизит – дядей! – Она раскраснелась, и мордочка ее сморщилась. – Я рада! – кричала она. – Я очень рада, что маэстро Филифьонк – вечная ему память! – вас не видит! Вы ничего не знаете о театре, даже меньше чем ничего, у вас нет ни малейшего представления о театре!
– Там осталась лишь старая-престарая салака, – сказал Хомса. – Если это, конечно, не селедка.
Эмма так и выхватила у него рыбку из лапы и с высоко поднятой головой прошаркала в свой угол. Она долго гремела там и, вытащив наконец большую метлу, принялась усердно мести.
– Что такое театр? – обеспокоенно прошептала Муми-мама.
– Не знаю, – ответил папа. – Похоже, что нам следует этим поинтересоваться.
Вечером острый запах цветущей рябины заполнил зал. Птички порхали под самым потолком, охотясь за пауками, а малышка Мю повстречала на ковре в зале большого страшного муравья. Только теперь все заметили, что театр плыл уже в лесу.
Все пришли в сильное волнение. Забыв свой страх перед Эммой, они сгрудились у самой воды, разговаривая и размахивая лапами. Они привязали дом к большой рябине. Муми-папа прикрепил канат к своей палке, а палку воткнул прямо в крышу чулана.
– Не смейте разрушать суфлерскую будку! – закричала Эмма. – Это, по-вашему, театр или пароходная пристань?
– Вероятно, это и в самом деле театр, раз вы, Эмма, так утверждаете, – смиренно сказал папа. – Но никто из нас не знает, что это такое.
Эмма молча уставилась на него. Покачав головой, она пожала плечами, презрительно фыркнула и снова принялась мести пол.
Муми-тролль стоял, разглядывая высоченное дерево. Рои пчел и ос кружились вокруг белых цветов, а ствол красиво изогнулся, образовав вместе с веткой колыбельку, вполне пригодную для какого-нибудь малютки.
– Я буду спать ночью на этом дереве, – внезапно объявил Муми-тролль.
– Я – тоже, – тотчас сказала фрекен Снорк.
– И я! – закричала малышка Мю.
– Мы будем спать дома, – решительно сказала Мюмла. – На дереве могут водиться муравьи, и если они тебя покусают, ты распухнешь и станешь толще и круглее любого апельсина.
– Но я хочу стать больше, хочу-стать-больше, хочу-стать-больше! – кричала малышка Мю.
– А теперь будь умницей! – наставляла ее сестра. – Иначе придет Морра и заберет тебя.
Муми-тролль по-прежнему стоял, разглядывая зеленую крону дерева. Здесь все напоминало Муми-дол. Муми-тролль потихоньку насвистывал, думая о веревочной лестнице.
Тотчас прибежала Эмма.
– Перестань свистеть! – закричала она.
– Почему? – спросил Муми-тролль.
– Свистеть в театре – плохая примета, – тихо прошептала Эмма. – Даже этого вы не знаете.
Что-то бормоча и постукивая метлой, она заковыляла в темноту. Они в растерянности смотрели ей вслед, и на какое-то мгновение семейству муми-троллей стало не по себе. А потом они обо всем забыли.
Вечером мама постелила Муми-троллю и фрекен Снорк на дереве. Потом приготовила для них корзинку с завтраком.
Миса тоже взглянула на дерево.
– Хоть бы разок поспать на дереве, – сказала она.
– За чем же дело стало? – спросила Муми-мама.
– Меня никто туда не приглашал, – уныло ответила Миса.
– Возьми перину, милочка, и полезай, – посоветовала мама.
– Нет, теперь мне больше не хочется, – сказала Миса и удалилась. Она уселась в углу и заплакала.
«Почему все так получается? – думала она. – Почему все так печально и сложно в моей жизни?»
А Муми-мама так и не смогла уснуть всю ночь.
Она лежала, прислушиваясь к всплескам воды под полом, и испытывала смутное беспокойство. Она слышала, как Эмма шаркала взад-вперед по сцене, что-то бормоча себе под нос. В лесу выл какой-то незнакомый зверь.
– Муми-папа! – прошептала она.
– М-м-м... – просопел из-под перины папа.
– Я что-то волнуюсь.
– Все будет хорошо, вот увидишь, – пробормотал папа и снова заснул.
Мама лежала, вглядываясь в лес. Но постепенно и она заснула, и в зале воцарилась ночь.
Наверное, прошел целый час.
Серая тень скользнула по полу и замерла возле кладовки. Это была Эмма. Собрав все свои старческие силы, удесятеренные гневом, она вытащила палку из дырки в крыше чулана и бросила ее далеко в воду.
– Я им покажу, как разрушать суфлерскую будку! – бормотала Эмма себе под нос.
Мимоходом она схватила со стола банку с сахаром и, высыпав содержимое в карман, отправилась спать в свой угол.
Освобожденный от швартов, дом тотчас поплыл по течению. Переливающаяся гирлянда из синих и красных лампочек еще некоторое время мелькала среди деревьев. Но и она вскоре исчезла, и лишь луна молочным светом заливала лес.