Год 1893

Книжка 2–я

(из книжек сего формата)

Продолжение книги 4–й сего формата

Епископ Николай

7/19 мая 1893. Пятница.

Аракава. Кеманай. Оою.

Для этого он должен готовиться дома, чтобы быть в состоянии не только ясно и раздельно прочитать, но и объяснить, если что кому покажется непонятным. Учитель–язычник приглашен к участию в сих собраниях.

По окончании церковных дел мы были угощены сверх чаяния не по месту роскошным обедом, в котором, однако, видную роль играли яйца, которыми мы, по случаю пятницы, воспользоваться не могли.

Оставивши бедной матери Фомы Метоки 3 ены, мы отправились из Аракава в Кеманай.

В Аракава всего 28 домов, и в Манья — тоже 31 дом, а в обеих сих деревнях, ныне соединенных под одним названием Арая, 59 домов. Очевидно, катихизатора в таком маленьком месте поставить нельзя, но постараться нужно, чтобы христиане здесь не были заброшены; дальше увидим, что можно сделать.

Христиане Аракава снесли наши чемоданы в Кеманай, а мы с о. Борисом, в сопровождении катихизатора Павла Оокава, пешком дошли туда. От Аракава до Кеманай 1 ри. Был прекрасный тихий вечер; заходящее солнце тихим светом заливало окрестность; но невесело было на душе, ибо Церкви в Кеманай совсем нет, а трудились здесь катихизаторы немало. Зашли в дом, богатый, где замужем сестра Андрея Метоки, — оказалась пошедшею в ванну; мы отправились в катихизаторскую квартиру, нанимаемую здесь за 1 ену на случай, когда катихизатор здесь бывает; совсем пустою оказалась она; икона Спасителя сиротливо стояла на голой стене среди мертвой тишины. Скоро прибежала торопливо сестра Метоки — Феодора Оосато (по фамилии, где замужем); есть здесь еще две христианки — дочери Тимофея Метоки, из Аракава, — одна замужем, другая служанка, но их нельзя видеть, ибо–де в тех домах не любят христианства; еще есть старуха Соломония Оомори, — ныне где–то в отлучке; есть цирюльник Куротаки Иов, из Акита, но охладевший в вере. Вот и все поголовно христиане Кеманай. Между тем город Кеманай имеет 460 домов и составляет центр здешней округи; здесь следовало бы основать Церковь; но рано еще, по–видимому, народ здесь грубо мешает проповеди; и не ей одной, а всякой публичной речи, научной даже; бывали здесь и инославные проповедники; никто не имел успеха; к религии народ совсем безучастен.

Взявши здесь тележки, отправились в Оою, 2 ри от Кеманай (176 домов), и прибыли туда, когда уже стемнело. Остановились в гостинице, где есть ванна с теплой миндальной водой, и отправились в дом Тимофея Циба, усердного здешнего христианина. В доме христиане только он и дочь десяти лет, Варвара; жена — оглашена, еще три дочери — не крещены; отец его до сих пор ненавидел христианства; теперь, наконец, смягчился, стал одобрять и даже слушать его; и ныне, в ожидании меня, созвал в дом немало язычников послушать проповедь. Только, к сожалению, сам значительно выпил — так и разило от него, и лицо горело; очевидно, проповедь ему мало могла принести пользы.

По метрике (общей здесь для Ханава, Аракава, Кеманай и Оою) здесь крещеных 12; из них ныне в других местах 5; охладели 2, умер 1, налицо 4, из которых, кроме Тимофея и его дочки, я видел еще давнего христианина, который был оным еще одиннадцать лет тому назад, когда я в первый раз был здесь; ныне он не возрос, а умалился; крест почти совсем забыл делать — жену его. Отслуживши краткий молебен за живых членов сей Церкви и литию за умершего Василия, мы усадили поближе язычников, что нелегко было сделать, — я сказал решительно, что «не стану говорить, если не сядут ближе, ибо голоса нет кричать чрез пустую комнату к сидящим Бог весть где»; — таков не совсем удобный японский обычай церемонинья, — я сказал обычную первоначальную проповедь язычникам; заснувший на половине ее неподалеку от меня хозяин–старик несколько убавлял мою прыть говорить очень пространно; человек десять, впрочем, слушали хорошо, в том числе одна красавица мать с ребенком у груди, — видимо, очень боровшаяся с дремотой, но одолевшая ее до самого конца; слышал я потом, что она весьма расположена по принятию христианства.

По окончании проповеди угостили ужином, что было, однако, до того поздно, что аппетит совсем спал. Вернувшись в гостиницу, я от усталости едва мог сходить в ванну, после которой уснул, как убитый, и назавтра проспал до времени, назначенного к отправлению в путь.

8/20 мая 1893. Суббота.

Ханава. Магата.

Выезжая из Оою, заехали в дом катихизатора Ильи Яци, где мать его и баба, еще язычествующие — несмотря на раннее время, угостили завтраком; на выезде из Оою видели у одного дома огромную сакуру в цвету — махровыми бело–розовыми цветами, — точно розовое густое облако на синеве неба. По дороге в Ханава. докуда 4 ри от Оою, заехали в деревню Коесаси. к христианину Моисею Асагари (2 ри от Ханава), жена и сын которого слушают учение; Моисея не застали, — отправился в Ханава к моему приезду.

В девятом часу прибыли в Ханава; взошли на второй этаж, где устроена молитвенная комната; внизу и вверху — все бедно; бедными высматривают и собравшиеся христиане; не к месту как–то здесь две в серебро убранные иконы Спасителя и Божией Матери, в старые годы присланные сюда, когда еще юна была надежда на развитие здесь Церкви. Взяли метрику, и по ней оказалось крещеных здесь 40, из которых 15 ныне в других местах, 3 умерло, 4 охладело, остальные 17 налицо, в 10 домах, из них в двух — все христиане, в прочих по одному. Кроме того, здесь ныне находятся крещеные в других местах: один из Хакодате и семья покойника Якова Савале, служившего некогда катихизатором; жена и трое детей: Павел, девятнадцати лет, служит на почте, Ирина, двенадцати лет, Михаил, девяти лет. Сказал я тут же жене Саваде, чтобы она дочку доставила в нашу Миссийскую школу, в Токио, дал потом и денег, 5 ен, на дорогу, — вдова очень была обрадована этим, а Ирина, видимо, девочка умная; Михаил тоже показался мне бойким и умным мальчиком; сказал я, что принят будет и он на воспитание в Семинарию, когда подрастет. — Здесь же я увидел всю семью плохого по способностям и успехам семинариста Мирона Сёо. пришедшую из Осаризавамура. 1 ри от Ханава, повидаться со мной; в ней дед Елисей, баба Акилина, отец Варнава, мать Сусанна, дети: Илья четырнадцати лет, Павел восьми, Акила шести, Иов четырех; все очень бедны; Илья показался мне весьма умным мальчиком, не в своего брата Мирона, и я пригласил его в Семинарию, когда будет набор в будущем году; служит он ныне где–то приказчиком, получает 1 ену 80 сен в месяц, на которые должен и пропитывать себя, — довольно наглядное показание бедности.

Новых слушателей в Ханава 5–6. В воскресенье на богослужение собирается 3–4 человека, в субботу 7–8. Было заведено собрание христиан для «ринкоо», — в первую и третью среду собирались, но прекратилось давно.

Пожертвований христиан в запрошлом году было 26, между прочим, 15 ен на ремонт катихизаторской квартиры (за которую платится в месяц от Миссии 1 ена 50 сен); в сем сказалось некоторое оживление, вероятно, результат деятельности прежнего катихизатора Алексея Имамура, но оживление это совсем упало в прошлом году, чему показанием служит, между прочим, то, что за год христианами пожертвовано всего 3 ены 80 сен (считая и пожертвования самого катихизатора в том числе). Видно, что Павел Оокава мало полезен здесь.

В городе Ханава за 1000 домов; к вере здесь равнодушны; не гонят, но не являют расположения слушать. Инославные сюда заходят с проповедью, но их христиан нет.

После, расспросив о церковных делах, отслужили обедницу, потом литию за усопших. Сказано поучение, испытаны дети в знании молитв и в семьях Саваде и Сёо оказались отлично знающими.

Так как здесь взрослых 6 мужчин и 5 женщин, то предложено учредить совместный «коогиквай», — он и учрежден.

Пошли посетить христиан: почти все бедняки, есть один богатый, но в отлучке; семья Саваде как–то ухитряется жить в такой тесной каморке, что и двоим негде, а их четверо.

При всем том братья хотели угостить роскошным обедом, на который привезли в гостиницу, но я положительно возмутился; возмутительною жестокостью было бы делать сбор на обильную яству с таких голодных бедняков, как Саваде, Сёо, горбун Данила; обед мы с отцом съели, так как он был уже состряпан, но я заплатил за него, поблагодарив братьев за их усердие.

В четыре часа, простившись с братиею в Ханава, мы с о. Борисом отправились дальше, в Магата. Пред прощанием был совет о том, как на будущее время устроить катихизацию в сих местах, чтобы дело было успешней. Нет другого средства, как дать сюда двух катихизаторов; одного для Кеманай, Оою, Аракава, другого для Ханава, Каесаи (500 домов) и Осаризава (1000 домов). Но возможно ли будет на Соборе устроить сие, Бог весть.

В Магата прибыли в семь часов вечера. Переправившись на лодке чрез реку, встречены были христианами, успевшими сбежаться, ибо они не ждали нас сегодня. Магата — деревня из 43 домов (в округе Дзюу–нисё; впрочем, есть и отдельная деревня — Дзюунисё, которую мы проезжали сегодня на пути из Ханава, 2 ри от Магата; христиане оттуда все переселились в другие места). По метрике в Магата 40 крещеных; из них 9 в других местах, 2 умерли; налицо ныне 29, в 7 домах, из которых в 6 все христиане.

Завтра еще примут крещение 11; они к крещению приготовлены почти вполне Иоанном Хатакеяма и его женой Сусанной, — катихизатор Авраам Яги мало принимал в этом участие, ибо он приходит из Оодате сюда в месяц два раза, всего на 4–5 дней. Еще имеют креститься двое; новых слушателей затем пока нет.

К богослужению собираются по воскресеньям человек 20, по субботам почти все. Читает Иоанн Хатакеяма, и поют. Собраний религиозных никаких больше не производится. Детей молитвам учат.

Иоанн Хатакеяма пожертвовал здесь под Церковь 100 цубо земли и на ней сам построил Церковь, обошедшуюся ему в 326 ен, — расход вполне его собственный, из христиан некоторые участвовали только личным трудом. Церковь построена в 1892 году. Для производства сей постройки вызван был из Токио плотник Семен, оттого в Церкви много кое–чего скопировано с Миссии; церковка внутри производит приятное впечатление, тем более что иконостас для нее, написанный в мастерской Ириной Ямасита, вышел довольно красивый.

Иоанн Хатакеяма единолично содержит здесь всегда священника и катихизатора, когда они приходят сюда. Кроме всего этого, он жертвует с сего года 1 тан земли на содержание Церкви; с осени нынешнего года прочие здесь христиане станут обрабатывать ее для Церкви. Из одного тана обыкновенно получается 2 коку риса; один коку стоит в продаже 5 ен 20 сен.

Иоанн Хатакеяма — старик 47 лет, вполне преданный Церкви. О. Борис испросил для него звание катихизатора — как почетное за его пожертвования и труды для Церкви (без всякого содержания от Церкви); но он стоит звания катихизатора и по своей ревности к проповеданию Слова Божия. Он очень уважаем в здешней местности и известен здесь всякому просто под именем «Магата–но оя гата», имеет много родичей. В Магата христиане, кроме дома Акахира, все его родные. Впрочем, нельзя сказать, чтобы он был особенно богат; напротив, боюсь я, чтобы его дело для Церкви не потребовало со временем расходов от Миссии. Когда я стал приглашать его в нынешнем году на Собор, как катихизатора, разумея, конечно, что и придет на свой счет, он разом выставил препятствие — «нет средств на дорогу в Токио и обратно — израсходовался–де на постройку Церкви, нужно было выделить брата, построив ему отдельный дом; но я не мог этого сделать, а отрезал половину своего отцовского дома и поставил ему; деньги, которые следовало бы употребить на постройку дома брату, я издержал на Церковь, теперь нужно экономить, чтобы возобновить половину отцовского дома, которую я отрезал». Меня это неприятно поразило, но чтобы не взять назад приглашение, я предложил дать ему на дорогу от Миссии, как другим катихизаторам, и он обещался прийти. — Вообще, христианство в Магата держится на одном человеке, это очевидно; прочие не принимают никакого участия ни в пожертвованиях, ни в других церковных делах. «Что жертвуют другие христиане?» — спросил я, — «А то, что опускается ими в церковную кружку», — отвечает Иоанн Хатакеяма, — «Сколько же опускается?» — «Неизвестно, еще не открывали; она в нынешнем году только поставлена».

Иоанн Хатакеяма принял нас с о. Борисом в своем доме. Дом чистый, опрятный, видимо, приготовленный к нашему приезду. Расспросив о церковных делах, пошли в Церковь служить всенощную. Христиане все были в Церкви, и она была почти полна, ибо может вместить не больше 100 человек (сегодня были и язычники). Читал Авраам Яги очень плохо, пели довольно порядочно, за проповедию наполовину заснули, ибо было поздно. Когда вышли из Церкви, заставили еще ужинать, «мол, нарочно приготовлено».

9/21 мая 1893. Воскресенье.

Магата. Оодате.

Утром о. Борис крестил 11 человек. Потом отслужили обедницу; была проповедь; предложено затем учредить мужское и женское собрание «коогиквай», так как христиан и христианок достаточно для того, — и учредили, избрав тут же время и людей для первого собрания. После обеда отправились посетить дома христиан. Дождь с ветром, не перестававшие с утра, делали очень неприятным слякотное путешествие. Прежде всех зашли в дом семинариста Стефана Акахира, — голая бедность, в лачуге вместо матов грязные рогожки; мать с грудным ребенком и два другие сына, лет 15 и 12, сидели тут же, а отец, по выпуске его из тюрьмы, ушел в Хоккайдо добывать средства к жизни; дал им 2 ены, — больше что же я могу? Тут же еще нашли Соломонию Оомори — старуху из Кеманай с внучкой Мариею, лет 15, дочерью Иоанна Оомори, служившего некогда даже по проповеди в Кеманай (по предложению о. Иоанна Сакай), ныне фотографа в Эсаси на Эзо. Соломония с Марьей из Кеманай нарочно пришли видеться со мной; оказывается, что отец «по бедности» хочет продать Марию на разврат, и она оттуда ушла к бабе; о. Борис сказал мне, что Соломония хочет просить меня принять Марию в школу; обещал принять, разумеется.

Дома всех прочих христиан не показали особенной зажиточности, хотя везде есть своя лошадь или две, помещающиеся с хозяевами под одной кровлей; грязно очень живут здешние мужики; просто сесть гадко, до того все засалено и загрязнено; матов нигде нет — циновки. Приятно одно: везде иконы поставлены очень хорошо: Иоанн Хатакеяма научил — по удалении буцудан’а оклеить ниши бумагой и поставить икону, — везде так и сделано. В одном доме сказано поучение о соблюдении воскресного дня.

Вернувшись к Иоанну Хатакеяма, тотчас же собрались в путь дальше. По дороге нужно было зайти в деревню Накаяма. 20 чё от Магата, куда нельзя проехать (да и тележек здесь нет), поэтому отправились пешком; чемоданы понесли два христианина.

В Накаяма домов 30; христианский дом один, Павла Сасаки, где он, его жена Ольга, сын Лука и его жена Ирина. Лука — местный интеллигент; завел «сейненквай» для «гакудзюцу» и «сиукёо» но энзецу (научных и религиозных речей); собирается человек 20–30, говорил. Убеждал его заняться больше всего последним предметом, ибо для решения научных вопросов и без него много людей.

В неперестававший дождь и ветер, в 7 часов вечера добрались, наконец, до Оодате, 2 ри от Магата; последнее 1 ри ехали; продрогли до костей, и приятно было спрятаться хоть и в плохо защищенный от ветра катихизаторский дом в Оодате. Трое из братий сей Церкви встретили нас еще в Накаяма, прочие ждали в катихизаторском доме. Но малая и бедная сия Церковь. По метрике в ней крещеных 47, из коих ныне в других местах добывают себе пропитание 32, охладел 1, в католики ушел 1 (Марк Сионоя, уже умерший там).

Остальные 12 ныне здесь, и есть трое крещеных в других местах, — всего 15 налицо, в 5 домах. Из 15 христиан 4 детей — молитвы знают хорошо, 3 очень старые старухи, 1 семидесятилетний старик — Моисей, на дочери которого был женат Марк Сионоя; остальные 3 мужчин и 4 женщины — могут участвовать в коогиквай, если им катихизатор будет помогать, ибо из мужчин один больной глазами, женщины малограмотны. Тем не менее, здесь предложено собираться в две недели раз для чтения религиозных книг с предварительным приготовлением чтецов — по воскресеньям, вечером, и предложение с готовностью принято; назначены чтецы для первого собрания в следующее воскресенье.

В воскресенье собираются здесь на молитву 9–10 человек, в субботу тоже. Новых слушателей нет.

Поют в Церкви жена катихизатора Авраама Яги — Инна и две девочки, и очень складно.

Жертвуют христиане в год все вместе до 2 1/2 ен, что идет на пищу священнику, когда он бывает здесь, церковное вино и свечи.

Из инославных здесь только методисты; у них, по словам Яги, человек 30 обращенных; католики имели здесь катихизатора, но сняли, по безуспешности, — Яги говорит; в городе всего один католик ныне будто бы (малоуспешным катихизаторам всегда мало можно верить в сих случаях).

Отслужили вечерню; бедно было поучение, отчасти от усталости, отчасти оттого, что слушать некому.

Но следует подумать о поднятии здесь проповеди. В Оодате 1800 домов; и проповедь здесь давно начата, только катихизаторы были вот такие, как нынешний Авраам Яги — малодеятельные да и малоспособные.

Здесь я получил письмо о. Сергия Страгородского из Кёото, которым он окончательно прощается с Японией; я ответил ему прощанием.

Попозже еще пришла телеграмма из Посольства; я встревожился было: оказалось, от М. А. Хитрово поздравление меня с Ангелом. Ответил благодарным письмом. Послал отсюда также чек в пять тысяч ен о. Сергию Глебову на расплаты в конце месяца и на рассылку содержания в будущем месяце.

10/22 мая 1893 года. Понедельник.

Оодате. Носиро.

Утром, в Оодате, посетили христиан четыре дома: Сайто, разносчика, небогатого, но ухитрившегося как–то дом купить за 6 ен, Моисея Сионоя — старика сизоку, закладчика, тоже небогатого, но живущего в своем родовом дворянском доме, и двоих, совсем бедняков; у 76–тилетней старухи Немото (матери Давида, бывшего в Катихизаторской школе) не были, родные ее очень не любят христианства.

Моисей преинтересно рассказывал, как Алексей Яманака шестнадцать лет тому назад начинал здесь христианство. Напали на него однажды 7–8 синтуистов и отчаянно спорили с ним, но он разбил их наповал; в споре, между прочим, он написал слово Дзин–му (имя первого императора) через […] — дзин, а не […]), как оно всегда пишется; синтуисты отправились на него жаловаться в полицию; призвали Яманака туда; «Ошибся», — говорит; воображаю его невинно–скромную и в то же время под сим прикрытием невообразимо гордую фигуру при этом; видели, разумеется, и власти, что он играет ими, но придраться на этот раз не могли. Не тогда, однако, Моисей совсем бросил идолов, а когда Тит Комацу — симпу — сшибся с ним; «В лоск, — говорит, — положил на меня на всех пунктах; и я однажды, ранним утром вставши, взял своих идолов, отнес их на реку и пустил; приходит о. Тит, — глядь на божницу, — нет идолов, — „Где?“ — „Не говори!“ — Махнул я рукой; засмеялся о. Тит и обнял меня». Оказывается, при дальнейших рассказах, что он расположен был к христианству еще раньше знакомства с Алексеем Яманака рассказами Кимура, моего горбатого учителя тридцать лет тому назад в Хакодате, родом из Оодате и хорошего знакомого его; не о христианстве тогда Кимура говорил ему — тогда о сем предмете японцу и слушать было страшно, а о разных обстоятельствах, как, например, у меня было много японских книг, как я пришел однажды в негодование при каком–то нескромном разговоре и подобное. Неисповедимы судьбы Господни! И таким–то невидимыми тонкими нитями люди привлекаются на путь спасения! И сколько интересного и поучительного во всех этих подробностях начала каждой Церкви! Пришло мне на мысль сказать на Соборе всем, чтобы составили записи о начале христианства по Церквям и, оставив подлинник в Церкви, список с него прислали для хранения в Миссию. Теперь только, когда живы первые христиане и можно это сделать; со смертию их эти сведения будут потеряны. Недаром меня предупреждал о том же приснопамятный церковный историк Высокопреосвященный Макарий в Москве, когда я обедал с ним однажды в Чудовом монастыре (в обществе Ивана Сергеевича Аксакова, тогда же предложившего: «Нужно, чтобы Москва послала красный звон в Японию», на какие слова Преосвященный Амвросий, ныне Харьковский, молвил: «А что ж, сделаем подписку», и в результате нынешний красный звон в Токио восьми колоколов миссионерской соборной колокольни): «Пока не потеряны подробности, велите записывать и хранить их», — говорил он.

Простившись с братьями и сестрами бедной Церкви Оодате, мы отправились в девять часов утра в Носиро. 14 ри от Оодате, по хорошей дороге, и в пятом часу вечера были там. Весь день был такой холодный ветер, что пробирал дрожью до костей; снег виден кое–где почти на уровне дороги. Братия встретили — иные за городом, иные в церковном доме; но и здесь совсем еще малая Церковь. По метрике крещеных в Носиро 21, из них 6 ныне инде, 15 остальных и 1 крещеный в Хакодате — всего 16 — налицо здесь, в том числе взрослых мужчин 6, женщин 2, остальные дети; христианских домов 8, но только один — Стефана Миура — вполне христианский, другой — Петра Мураи — тоже, но вне города, в Хоонуки–мура, за 1 ри от него (там занимается производством катакури, в городе у него гостиница, в которой ныне и пишется сие). Новых слушателей человек 6, из них несколько завтра крестятся. Есть еще слушатели в селении Хияма. 3 ри от Носиро (100 домов); катихизатор Павел Ода там жил с месяц, и имеет 6 человек хорошо слушавших его.

В субботу и воскресенье к богослужению собирается человек 4–5 с детьми, значит, из рук вон плохо! Собраний религиозных больше никаких не производится. Определенных пожертвований на Церковь нет, а бывают случайные, по мере нужды; таковых в год бывает ен 15–20, на праздники, на пищу священнику, когда он приходит и прочее.

Народ в Носиро очень не расположен еще к принятию христианства, так же как в Эцинго и по всему северо–западному побережью; Монто–секта еще очень сильна здесь. На днях, например, прибыл сюда бонза из Кёото, чтобы собрать здесь 1800 ен на уплату долга; так прежде, чем он заявил о сборе, — уже 1300 ен было представлено ему — достаточное показание, как усердны здесь буддисты. Таковые и слушать не хотят о христианстве; нерасположение здесь к нему и трудность приобретения верующих ясно свидетельствуется и тем, что здесь нет ни одной инославной секты — ни католиков, ни протестантов; проповедники приходят и ни с чем возвращаются. Наши немногие христиане терпят немало преследования от своих родных. Даже власти не скрывают ненависть к христианству: один полицейский (Ятабе), имевший завтра принять крещение, на днях выслан из города по ненависти своего начальника к его религиозным убеждениям, — Но Господь помог нам начать хоть немножко водворение здесь христианства, — итак, нужно постараться о дальнейшем; после Собора тоже должен быть здесь катихизатор.

Отслужили вечерню; поют отлично, особенно жена гостиника Петра — Пелагея, — так умело и уверенно и таким славным альтом! После вечерни было бракосочетание катихизатора Павла Ода с Макриной, которую высватала ему в Кубота жена тамошнего катихизатора. Венцы устроили на славу; я думал: «Вот богачи! Один золотой, другой серебряный — вероятно, из меди–де», — оказывается, из золоченой и серебряной бумаги, да какие фигурные, настоящие короны; я научил их надевать брачующимся прямо на головы, а не держать нелепо сзади. Дал потом 2 ены Павлу на брачный пир да 10 ен на обзаведение.

11/23 мая 1893. Вторник.

Носиро. Акитаси.

Утром о. Борис крестил двоих. Потом посетили единственный дом, который можно было посетить (за исключением гостиницы Петра Мураи, в которой мы ночевали), Стефана Миура; бедно–пребедно живет, несмотря на свои очки и иностранное платье; не имеет ныне никакого занятия. Просил он дочь принять в Миссийскую школу на церковное содержание; не видавши его житья, я сказал: «Нельзя, пусть вносит хоть половину»; теперь увидел, что не может, и сказал: «Посылай прошение; вероятно, может будет». К прочим, одиноким в доме христианам, не ходили, чтобы не возбудить дома еще больше неприязни к ним.

В девять часов утра собрались в путь. Одно из больших неудобств и мучений во время путешествия по Церквям — это усердие братства провожать, и нужно геройское терпение, чтобы благодушно выносить его; собрались, сели бы и поехать, но тут начинается гвалт сборов провожателей, невыносимый крик дзинрикися, торг, препирание, толпа собирается огромная и глазеет; сидишь или стоишь, точно на выставке среди всего этого позорища: ровно полчаса были такие сборы провожателей наших в Носиро. Что тут? Сердиться? Обидишь доброе чувство усердников. Уехать бы наперед «мол, догоняйте?» Нельзя, дзинрикися не повинуются, им нужно сняться всем вместе. Одно: махнуть рукой и стараться не пустить негодование на лицо.

От Носиро долго ехали среди сосновых перелесков, очень напоминающих русский сосновый бор.

За 10 ри от Кубота. или, как ныне принято называть, Акитаси (всего от Носиро 16 ри до Акитаси) при въезде в деревню стоит полицейский, видимо в ожидательной позе, я думал, что спросит паспорт, и потянулся заранее в карман, но полисмен сделал под козырек, на что я даже и ответить не успел с рукой, запущенной в карман. При перемене тележек около нас уже двое полицейских, но тоже паспорта не спрашивают; когда мы поместились в тележки, и один полицейский оказался в тележке и последовал за нами. Я догадался, наконец, что это результат анонимного письма ко мне из Акита, что, когда я прибуду туда, там отрубят мне голову, а отсылки сего письма секретарем Нумабе к о. Борису, сим катихизатору Павлу Кубота, а сим — передачи в полицию в Акита. Полиция, значит, принимает меры, чтобы и в самом деле не отрубили мне голову. Присоединение полицейского к нашему поезду на первый раз имело результатом то, что все мужики, ехавшие верхами навстречу, кувыркались с лошадей и вели их в поводу, пока мы проезжали, не из почтения к нам, конечно, а к полицейскому. За три ри до Акита, катихизатор Павел Кубота и несколько братьев встретили нас, и кортеж наш вышел довольно внушительный, особенно когда в Цуцузаки пристал еще и другой полисмен.

По приезде в церковный дом мы услышали, что некто Накасима — старый врач, семья которого уже христианская, лежит при смерти и очень желает видеть меня и принять крещение. Мы с о. Борисом тотчас же отправились к нему, и о. Борис крестил его как трудно больного, краткими молитвами и обливанием, после чего преподаны были ему и Таинства Миропомазания и Приобщения. Вернувшись в церковный дом, по метрике исследовали Церковь. Крещеных здесь 65; из них ныне в других местах 23, умерли 4, охладели 3, в католики ушли 4, в протестанты — 1; налицо 30, да крещеных в других местах ныне здесь 4, всего 34 человека, в 9 домах, из коих в 6 домах все христиане. Новых слушателей, надежных для крещения, 5. В субботу и воскресенье собирается на молитву от 6 до 15 человек. Симбокквай бывает по праздникам, когда даже вино приносят как пожертвование для взаимного угощения, что я запретил, хотя не знаю, исполнят ли; кажется, вошло уж в обычай угощаться в праздники вином, причем, однако, излишеств не бывает, как уверял катихизатор. — Дети молитвам научены.

Пожертвований на Церковь определенных нет; жертвуют когда нужно, например, в праздники. Таких пожертвований в запрошлом году было 11 ен, в прошлом 4 ен 70 сен. Свечи и масло для Церкви катихизатор покупает на свой счет.

Отслужили вечерню. Катихизатор Павел Кубота читает очень плохо — тихо и невнятно. Хор большой, неустроенный; голосов много, и есть отличные, но то тянут, то вдруг остановятся, иной раз все; нет основного голоса в хоре; катихизатор не может быть им, ибо разнит, хотя говорит, что он научен петь; вероятно, прежде его научили кое–чему.

На поучении объяснены первые три прошения молитвы Господней; после чего христиане благословлены, дети испытаны в знании молитв и даны им образки, ибо знают; затем говорено было, что христиане и христианки завели «коогиквай», отдельные, ибо мужчин здесь 9, женщин 12; согласились, и назначили время, и избрали «коогися» для первых собраний — мужчины во второе воскресенье следующего месяца, женщины — в третье.

В Акита нерасположение к христианству очень еще сильно, и проповедь здесь трудна. Это свидетельствуется, между прочим, состоянием инославных миссий здесь: у католиков христиан полтораста, говорят, но они все охладели, так что теперь можно сказать — католиков в Акита нет; храм отличный у них, но пустует; живет только русуи; Кубота говорит, будто и катихизатора католического в Акита нет, не только миссионера. Протестантских здесь три секты: какие–то «Апостольские ученики» (кажется, ветвь конгрегационалистов); жил здесь иностранный миссионер, построил красивую Церковь, набрал до ста христиан, но сам уехал, Церковь пустует, — на молитву очень мало собираются; их особенно охладило прошлогоднее обстоятельство: за неплату на годовой городской праздник, как языческий, соседи напали на них и разбили их дом. Методистов 14 человек, Ицциквай 2 человека. Нужно иметь в виду, что инославные миссионеры и проповедники действовали здесь многие годы прежде, чем мы начали.

Ночевать повели в лучшую гостиницу в Акита с фонарями впереди и сзади и с тремя или четырьмя полицейскими при саблях. И в гостинице мы были под охраною их — несколько их ночевало под одною с нами кровлей.

12/24 мая 1893. Среда.

Акита. Ночлег в Иокоте.

Утром, в седьмом часу, отправились посетить христиан (разумеется, в сопровождении полицейского; в то же время по улице часто встречались другие чины полиции, говорят — тоже в видах охраны).

Семью катихизатора Павла Оокава едва нашли; домишка — старенький, плохенький; недаром и куплен за 8 ен; в доме до последней степени загрязненные циновки, — не маты; грязные–прегрязные четверо мал–мала–меньше, и еще улыбающаяся, но какой–то жалко пригнетенной улыбкой, мать их; дал 6 ен, больше что же я могу?

В доме катихизатора Василия Усуи нашли его отца — в параличе лежащего пять лет, и старуху, его жену; бедность непокрытая; дал 3 ены; есть старший брат Василия, наследник дома, но он где–то не дома; и бедные старики всего вдвоем; старуха еще торгует конфектами, но какими! Вероятно, есть еще более бедный люд, который потребляет их.

Ефрем Ямазаки, еще катихизатор отсюда, сравнительно с теми богач; у него дом, именно тот, где Церковь, за наем его он получает от Миссии 3 1/2 ены. Тут же на дворе живет его мать (кей–до) с двумя сынами, из которых старшему пятнадцатый год, и я звал его на будущий год в Семинарию; даже несгораемая кладовая при доме есть.

Кроме сих домов, посетили еще три христианских дома, из которых наиболее приличный — печатника, родом из Какуноте. Всего посетили 6 домов. — Вчера из полиции присылали сказать, чтобы я «спокойно оставался в городе и проповедывал, сколько хочу, за безопасность мою она ручается». Но оставаться более было незачем, и в девять часов утра мы с о. Борисом выехали из Акита в сопровождении двух полицейских, из которых один провожал нас 10 ри, другой 20 ри — вот до Екоте, где сие пишется. Ныне вечером приходил начальник здешней полиции повидаться со мной и сказать, что завтра еще 8 ри до границы провинции Акита будет сопровождать меня полицейский; сколько я не отказывался, он не согласится отменить распоряжение, — «мол, горная дорога, добывать дзинрикися трудно» и так далее. В Иокоте, говорил начальник полиции на мои расспросы, не только нет ни католиков, ни протестантов, но и попыток никто из них не делал проповедывать или поселиться здесь, потому что буддизм здесь очень силен. По численности населения Иокоте — второй после Акита в провинции: 2400 домов.

Церковью в Акитаси приход о. Бориса Ямамура кончается. Завтра перейду в приход о. Иоанна Катакура. О. Борис — священник, бесспорно, хороший, усерден, прилежен; христиане любят и уважают его. И по наружности он настоящий батюшка: с седеющей бородкой, длинными волосами на голове и в подряснике с шитьем поясом. Пошли Бог ему много еще послужить Церкви!

13/ 25 мая 1893. Четверг.

Ёкоте — Мидзусава.

В шесть часов утра выехали из Екоте. Полицейский сопровождал до выезда из провинции Акита и даже 2 ри в провинции Иваде, где, наконец, полиция сказала, что для меня нет опасности, и освободила меня от своего присутствия. Дорога все время шла по ущелью; сделана отлично, но пролегает над такими обрывами и пропастями, что страшно взглянуть вниз. Горы покрыты отличнейшим лесом и представляют великолепный вид, точно зеленый волшебный ковер с разными отливами, ибо зелень разных дерев несколько отлична. В пятом часу мы прибыли в Куросава, где станция железной дороги. От Покате до Куросава 17 ри. Здесь, когда мы с о. Борисом ехали на станцию, из одной придорожной гостиницы выбежали о. Иоанн Катакура, катихизатор Павел Кацумата и двое христиан, выехавшие навстречу нам. Из Куросава мы с восьмичасовым поездом отправимся в Мидзусава и переночуем там, ибо в Иваядо ехать поздно. Из Куросава я написал Посланнику Михаилу Александровичу Хитрово о том, как предупредительна и заботлива была полиция Акита; быть может он найдет нужным поблагодарить за это Министерство Внутренних Дел.

Ночевали в Мидзусава, за городом, в гостинице, где минеральная ванна с водой белого цвета, уснув после которой, назавтра я чувствовал себя очень бодрым, усталости почти не бывало, что, к несчастью, далеко не всегда бывает утром; старость начинает сказываться; когда был молод и силен — Церквей не было; Церкви стали — старость пришла, путешествовать по ним тягостно. Впрочем, пока еще с Божией помощью послужим!

14/26 мая 1893. Пятница.

Иваядо. Хитокабе.

Неприветливо встретил приход о. Иоанна Катакура: ночью начался дождь и шел без малейшего перерыва весь день. Утром в Мидзусава, еще когда все спали, о. Борис Ямамура отправился в Мидзусава посмотреть, производится ли ремонт церковного дома, как было условлено, когда я был там, и повидаться с Корнилием Хоси, катихизатором Мидзусава, подавшим в отставку по болезни. Это — тоже свидетельствует о ревности и неутомимости о. Бориса, несмотря на видимую его вялость. Из Мидзусава пришел староста церковный сказать, что плотничий ремонт не производится еще оттого, что взявший подряд плотник ныне на другой работе, — циновки же куплены. Корнилий Хоси пришел и принес 16 ен — содержание, высланное ему Миссией за пятый и шестой месяцы, ибо–де не служил в это время, а ухаживал за больной женой; посоветовавшись с о. Борисом и узнав от него, что Корнилий не беден, я взял обратно деньги, как церковные, а Корнилию сказал, что когда он совсем выздоровеет, то, если захочет, может опять поступить на службу, оставляет которую ныне по уважительной причине и как «киреини»; причина выхода его отчасти болезнь, отчасти то, что некому поручить уход за пятилетним сыном, — сам неразлучно с ним, — «без меня, мол, плачет», — это показывает в нем очень нежного отца.

Распростившись с о. Борисом, я с о. Иоанном Катакура отправился в первую по пути Церковь его прихода в Иваядо. Катихизатор и потом братья встретили, несмотря наливший дождь; перебрались чрез реку, с трудом, по размокшей дороге, добрались до города и потом — на конец города, где приютился церковный дом. Был здесь лет десять тому назад построен христианами отдельный церковный дом; издержали они на это 120 ен. К несчастию, дом построен был на занятой земле; христианин Никанор Касиваги одолжил 12 цубо земли около своего дома для церковного здания, но обеднел потом этот Никанор, должен был продать свою усадьбу, в том числе и землю под Церковью; срыли христиане свою Церковь, продали дерево за 15 ен, которые ныне хранятся для будущего церковного здания и имеют еще в остатке восемь циновок. Так печально кончилась ревность христиан иметь свой церковный дом! Это немало послужило к охлаждению их к Церкви вообще. Нынешняя церковная квартира на самой окраине города нанимается за 1 ену 50 сен.

По метрике в Иваядо крещеных 57, из них 8 ныне в других местах, 6 умерли, 3 охладели, 40 налицо, и 3 надежных слушателей учения. Значит, Церковь не из малых. Между тем здесь в воскресенье и службы не бывает — ни единого человека не приходит; в субботу только собираются человек 10. Никаких других религиозных собраний нет. Определенных пожертвований нет. Жертвуют, кто сколько хочет. С конца 1890 года до сего времени пожертвовано христианами всего 18 ен 20 сен, причем пожертвования постепенно уменьшались, точно по лестнице вниз спускались, и ныне свели почти на ничто; дают только 50 сен кёокиу священнику. Кроме того, на Рождество и Пасху складываются собственно на общее угощение, которое есть в эти праздники; такой складчины в год бывает ены 3; остающееся от угощения идет на свечи в Церковь.

Очень опечалил меня упадок христианского духа в Церкви, и с горечью высказал это в проповеди; особенно укорил христиан за совершенное несоблюдение воскресного дня. Затем, так как здесь взрослых 21 мужчина и 10 женщин, то предложил немедленно завести мужское и женское «кооги–квай». Согласились и завели, — назначили время и избрали людей для первого собрания.

Дух Евангельской Марфы постоянно мешает в Церкви. Среди самых горячих мест проповеди — наиболее необходимые люди постоянно выходят, — то, значит, заботятся об угощении или же среди самых важных совещаний о «коогиквай» обращаются с вопросами вроде: «На лошади или на дзинрикися отправитесь дальше?»

Угощение приготовили действительно на славу: все роды местных произведений представили на блюдах, — забыв только чашку риса, что наиболее нужно было, равно не посолив ничего; спросил я сои и набил желудок картофелем, луком и тому подобным.

После обеда отправились посетить дома христиан — всего 13. Кроме одного портного из Санума, все — местные жители, почти все домовладельцы, и ни единого — бедного, иные же, как Игнатий Накамура — богатые. Значит — Церковь здесь очень прочно поставлена, — Церковь с очень блестящим будущим, лишь бы дух христиан несколько поднялся. Опять и опять толковал о сем и священнику, весьма еще не опытному и, кажется, далеко не ревностному о. Катакура, и вялому катихизатору Павлу Кацумата, и всем христианам. Послал в Токио выписку книг духовных, не имеющихся еще в сей Церкви. Обещались ходить в Церковь, производить собрания и так далее. Но нужно будут почаще напоминать обо всем этом священнику и им самим, да катихизатора следовало бы сюда поживей, если можно будет сделать это на Соборе.

В пятом часу пополудни все церковные дела были кончены, и мы направились дальше, в Хитокабе (80 домов город всего), 4 ри от Иваядо; я в тележке, о. Иоанн Катакура и катихизатор Павел Кацумата, которому Хитокабе подведомо, пешком. Но, Боже, что за путешествие было! Конечно, если бы я знал, то надел бы варадзи с таби и отправился бы тоже пешком. Двое тащили мою тележку, да, двое: Никанор Касиваги, провожавший из Иваядо, и Яков Суга, встречавший из Хитокабе, почти все время помогали сзади. Дождь все время; дорога сделалась невозможною, — камни, рытвины, водомоины; тут же подъемы на горы и спуски. Мучение невыносимое — сидеть и видеть, как люди мучатся, таща тебя, а выйти нет возможности — сапоги на первой версте придется бросить, идти босому — сделаться больным и вернуться в Токио, не докончив дела. Едва в девять часов вечера, с множеством фонарей кругом и десятками помогавших рук добрались наконец до Церкви в Хитокабе; о. Иоанн и Кацумата с другими, провожавшими из Иваядо и несшими чемоданы, давно уже ждали здесь.

Здесь, стараниями благочестивого старика Авраама Кикуци, построен настоящий церковный дом, в котором вверху Церковь, внизу — большое помещение для катихизатора; есть около Церкви комната и во втором этаже, которую приготовили для меня, устлали и одеялами, снабдили столом, стульями, но в которой стены только вчера или третьего дня отштукатурены (когда я потом переспал в ней, то встал совсем больной — слабый и с головокружением). Церковь вполне снабжена иконами живописи Ирины Ямасита; иконостас вышел очень красивый (только пока еще не покрашенный).

По прибытии тотчас же мы приступили к служению вечерни, которую пели много голосов, но слишком уж бодро, без малейшего понятия, что петь нужно благоговейно, разнили также изрядно. Поучение было краткое по позднему времени. Потом рассмотрели метрику. По ней здесь крещеных 122. Из них ныне в других местах 29, умерли 17, охладели 12; налицо 64 и одна крещеная в другой Церкви, всего 65. Слушателей учения вновь нет. На богослужение собирается по субботам человек 20, по воскресеньям 15. Есть женское «симбокквай»: собираются 20–го числа каждого месяца по старому календарю и говорят, кто что приготовил, большей частью из Житий Святых. Делают пожертвование желающие из христиан — по 2 сен в месяц; всего в месяц собирается сен 20; так накопили 4 ены.

Мужчины жертвуют только, когда нужно, например, в праздники — на свечи и другие церковные нужды, что остается, то идет на праздничное угощение.

По позднему времени и усталости больше расспрашивать не мог; от ужина тоже отказался и лег спать.

15/27 мая 1893. Суббота.

Хитокабе. Тасе.

Встал совсем больной, с головокружением от сырой штукатурки и с расстроенным желудком от угощения в Иваядо. Впрочем, магическое слово: «Теперь на настоящей службе», с Божией помощью на сию службу, одолела слабость. После обедницы, с восьми часов, и панихиды, была довольно длинная проповедь, потом убеждение христиан завести мужское «кооги квай», — завели; испытание детей в знании молитв: только некоторые прочитали, прочих и в Церковь дозваться нельзя было: своевольные и невоспитанные дети и молитвам плохо или совсем не обучаются, за что дан был выговор катихизатору Павлу Кацумата и родителям. Проверены церковные книги: здесь оказалось только несколько книг, оставленных в пользу Церкви катихизатором Оигава или пожертвованных христианами. Поэтому составлен список необходимых здесь книг и послан в Миссию для высылки. Выписаны для подарка несшим вчера наши с о. Катакура чемоданы и потрудившимся около моей тележки также по книге.

После обеда (состряпанного по рецепту о. Катакура, — почему я и у этого священника, как прежде у о. Мидзуно и других, на первые дни как будто за особенные какие преступления, наказываюсь или плохоядением или голодом, то есть или страдаю желудком, как от обеда в Иваядо, или остаюсь голодным, более или менее, как сегодня; убедишь, наконец, священника, что нужно давать мне простую японскую пищу — тогда дело пойдет на лад); пошли, несмотря на рубивший без устали дождь, посетить дома христиан. Были в 13 домах, в 14–м не были, ибо далеко за городом и тесно, уже началась выводка шелковичного червя. Из тринадцати домов только двое на квартирах: слепец Тимофей и кузнец Давид. Из всех один — первый — голый бедняк; все прочие — зажиточные, а Иов Кикуци и Яков Сунга — местные богачи. Значит, местная Церковь начата и поставлена очень прочно, это немало порадовало меня. Будучи в доме Авраама Кикуци, я спросил, сколько стал постройкой храм; всего 507 ен. Из сей суммы 40 ен — пожертвование других Церквей, вследствие Авраамовой просьбы о том четыре года тому назад на Тоокийском Соборе; Авраамово собственное пожертвование оказывается самым ничтожным — всего 15 ен, кажется; его только хлопоты были. Иов Кикуци дал 125 ен, Яков Сунга 85 ен, Савва Еодо из своего бедного катихизаторского содержания 15 ен, прочее дано другими домами здешней Церкви (и несколько мною). Нужно иметь в виду, что храм построен самым нелепым образом, с крестом над алтариком, спицей — над колокольней, на которую, однако, никак нельзя взобраться. Не спрашиваются, когда составляют план — фантазируют, выходит — половина денег — трата даром; тут же, на втором этаже — вместе с комнатой для Церкви, пол–этажа не может иметь никакого употребления. «Это для чего место?» — спрашиваю.

«Кладовую устроить!» — отвечают, — а класть туда нечего; просто даром пол–этажа построили, зато на окончание денег недостает и доселе в Церкви потолка нет, верхней штукатурки также. Объявить на Соборе, чтобы планы для церковных построек непременно присылали в Миссию для просмотра и исправления, если нужно.

Из этой Церкви Симон Кикуци, у него отец, мать, бабка, младшая сестра — куда–то отдана, старшая замужем за катихизатором Яковом Яманоуци. Дом — собственный, довольно зажиточный.

Кончивши посещение христиан, отправились дальше, в Тасе. 2 1/2 ри от Хитокабе. Дождь сделал всем род путешествия невозможным, кроме как в японских «варадзи», Яков Сунга заранее похлопотал заказать для меня «таби» и «кяхан»; он же помог нарядиться в них и в варадзи, и в третьем часу мы отправились; чемоданы пошли на грузовой лошади. Я думал, что от погружения ног в холодную грязь поднимется ревматическая боль; Бог миловал. Уже в сумерки пришли в Тасе; здесь христиане услужливо стащили с ног грязные доспехи, дали теплой воды обмыть ноги, — и мы начали ознакомление с Церковью, которое на сей раз, к сожалению, было очень не сложным, по малости Церкви. По метрике здесь крещеных 27; из них 2 ныне в других местах, 1 умер, 1 охладел, 5 — дом врача Пантелеймона Циба в Симомиямори, 2 1/2 ри от Тасе; остальные 18 налицо, в 4–х домах; из сих 18 больших 10, детей 8; из 10 мужчин 6, женщин 4, — почему все–таки оказалось возможным завести здесь чтение книг с приготовлением, — ныне во второе и четвертое воскресенья месяца, ибо разведение шелковичного червя мешает, после каждое воскресенье. Дети все оказались не только незнающими молитв, но и креститься не умеющими, за что родители укорены и сказано им поучение о воспитании детей.

Самое селение Тасе — разбросанная деревня: по реке — несколько выше дома Моисея Асакура, у которого мы остановились, 20 домов, и ниже 23 дома; дом Луки Кимура в первой группе, Авраама Накамура во второй, еще дом — недалеко в горах; дом Асакура стоит одиноким на высоком берегу. Сам Моисей Асакура — богатый и умный земледел; показывал три похвальных листа с выставки за разведение кроликов, луковиц лилии и бобов.

Занесено христианское учение сюда Кириллом Сугаи (который ныне один из здешних христиан), он, живя в Иваядо, узнал учение от бывшего катихизатора Петра Кудзики. Потом Варнава Имамура из Токио приходил сюда проповедывать, и Моисей Асакура и все прочие — его наученники.

Есть у них церковная икона в доме Авраама Накамура; раз в месяц, в субботу или воскресенье, они собираются к Накамура помолиться. Больше сего нет никаких церковных учреждений. Церковные книги есть, и в большом количестве, только без употребления лежат у Накамура. Я присоединил к ним ныне несколько вновь вышедших, но с условием, чтобы они непременно производили вышеозначенные собрания для чтения с приготовлением.

Жертвуют христиане Тасе в год ены две и больше, на прием и содержание священника, когда он посещает их. Катихизатором у них был Петр Кикуци — из Тооно — заведывать сею Церковью; по выходе его со службы, заведует ими Павел Кацумата, но ничего не делает для них, по дальности.

В будущем году будет проведена дорога для дилижансного сообщения между Камаиси и Ханамаки; она пройдет чрез Токио и пойдет недалеко от Тасе и чрез Цуцизава; тогда удобно будет соединить Тооно. Тасе и Пунизава под одного катихизатора. В Цуцизава христиан еще нет, но желающие слушать есть. От Цуцизава 2 1/2 ри до Тасе; от Тасе до Тооно 6 ри. Тооно — третий город в провинции, следующий за Мориока и Ициносеки; Цуцизава также имеет несколько сот домов.

Отслужил о. Иоанн Катакура всенощную, так как завтра Великий праздник Сошествия Святого Духа; пели мы с катихизатором Павлом Кацумата; сказано было поучение.

16/28 мая 1893. Воскресенье.

Праздник Сошествия Святого Духа.

Тасе. Тооно.

Утром убрали стол и иконы зеленью и цветами, отслужили обедницу, сказано поучение, учреждено выше обозначенное собрание христиан для чтения после молитвы книг духовных, к которому заранее должен готовиться чтец. Пообедали и простились с немногими братьями и сестрами в Тасе и провожавшими досюда из Хитокабе, чтобы следовать дальше, в Тооно. каковое путешествие устроено было ездовое, ибо дождь наконец перестал, и можно было надеяться, что лошади благополучно будут спускаться с подъемов и не оборвутся в пропасть; только медленно очень это путешествие; выехавши из Тасе еще до полудня, мы 6 ри едва одолели к семи часам вечера. Здесь, в Тооно, Церковь совсем уже ничтожная по численности. По метрике крещеных всего семь человек; из них двое ныне не здесь; остается одно семейство Павла Сакасита, мелкого торговца, с женою и четырьмя детьми, из которых трое крещены; живет еще здесь чиновником, родом из Камаиса Николай Ваннай с женой Ниной и некрещенным еще младенцем, и врач, некий Еда, здешний родом, который сегодня вечером ко мне не пришел; Сакасита также здешний родом. Вот и все здешние христиане. Ни церковной иконы, ни духовных книг для чтения у них нет; никакого церковного учреждения нет. Но христиане, сегодня собравшиеся, тем не менее — хорошие христиане; большую радость она выказали при свидании и до полуночи оставались со мной. К сожалению, нашей беседе помешал некий Накамура, мой хакодатский знакомый тридцать лет тому назад; он служит здесь «гунчёо» — узнал о моем проезде здесь из газет Мориока и захотел непременно повидаться, да и просидел часа два в воспоминаниях о старых временах; несколько раз я наводил разговор на религиозные темы, — «некогда», говорит, «учиться вере». Когда он ушел, был уже двенадцатый час ночи, и христиане, со спавшими детьми на руках, разошлись по домам.

Павел Минамото, бывший катихизатор, первый начал здесь проповедь; Сакасита — его обращенник; но и плохое здесь место для проповеди, рано еще; бывший князь — ревностный буддист секты хокке; благодаря этому обстоятельству Хоккесиу до сих пор сохраняет довольно силы; наклонные к религиозности держатся его, остальной народ, как везде, равнодушен к вере, — почвы для христианства нет; так и вышло, что лет восемь нашей проповеди здесь почти потеряны; трудились здесь католики немало, и у тех человек пять совсем плохих христиан, не больше, и место это заброшено ими; протестантов — ни одного. Бросать, однако, этот пункт нам не приходится, катихизатора здесь поставить следует; христиане ручаются, что слушателей мало–помалу соберется довольно.

17/29 мая 1893. Понедельник.

День Святой Троицы.

Тооно. Ооцуцу.

Такие торжественные праздники и в таких церковно–пустошных местах провидеть приходится на этот раз! — Общественной молитвы совершить нельзя — не с кем, негде, и ни одной богослужебной книги, кроме служебника у священника. Утром посетили дома христиан — три; Николая Ваннай, Павла Сакасита, и Луки Еда, — везде отправили краткое молебствие. Врач Еда на словах оказывается также усердным, несколько болен, нашли его в постели. Положили мы отныне собираться христианам по воскресеньям и после молитвы читать книги с приготовлением наперед того, что назначено для чтения; три взрослых мужчины, две женщины, — всего налицо ныне для сих собраний; обещались исполнять это. Необходимые книги выписаны из Миссии; икона дана 12–ти праздников, что из Троицкой Лавры.

Посещая христиан, зашли к вчерашнему гостю Накамура — отдать визит, — взошли на холм взглянуть на город, расположенный на небольшой равнине среди гор. В одиннадцать часов верхом на грузовых лошадях в седлах выехали из Тооно в Ооцуцу. 12 ри от Тооно. По дороге заехали к земледельцу Аракава в деревне Пуцибупи. 1 ри от Тооно, — 50 домов. Аракава пришел в Тооно повидаться со мной, принес коробку конфект, оказался довольно начитанным по религиозной части — знает ветхозаветную историю, имеет много христианских книг, оставленных ему бывшим катихизатором Павлом Кикуци, от которого немало слушал и устных наставлений в вере; но все это в совокупности породило в нем немало гордости своею ученостию — резонерствует и под разными предлогами от крещения уклоняется; вероятно, впрочем, сделается христианином — благодать Божия коснулась его сердца.

Целый день был горной дороги; холодный ветер пронизывал насквозь, и не было от него защиты; потом забрались за черту облаков и были в холоде и сырости; стали спускаться вниз — попали под дождь; ехать на грузовом седле — мука едва терпимая; пред Ооцуцу речку пересекали раз пятнадцать; настала наконец темень, и только Бог помог нам добраться благополучно до Ооцуцу; пред городом встретила толпа христиан с фонарем. Проводили в гостиницу, где отдохнули несколько, отправились к христианину Павлу Накано, у которого ныне помещается церковная икона и собираются для молитвы. Отслужена была вечерня, которую пел я, с помощью подпевавших врозь двух–трех голосов; сказано поучение; принялись за метрику, которая на сей раз просто в отчаяние привела. По ней крещеных здесь 84, из них целых 20 человек, все здешних коренных жителей и первых христиан, — охладевших, до невозможности, по словам христиан, поднять их; 16 — в других местах, и из этих — тоже почти все охладевшие; 14 умерли; остаются 34, но и из этих многие с некоторой переменчивой впереди возможности возбуждения их. Христианских домов 17; из них в 12 — христиане, ходящие в Церковь.

В воскресенье на молитву собирается 5–6 человек, в субботу 12–13; молитву читают, петь некому. Больше религиозных собраний никаких нет. Пожертвований — тоже никаких; прежде жертвовали на содержание катихизатора несколько — давно прекратили, — на священника немножко, в прошлом году и это перестали. Был здесь построен церковный дом, хоть плохой, а все же дом молитвы был; одиннадцать лет тому назад я в нем с христианами молился; под предлогом, что не на что ремонтировать, его продали, всего за двадцать с чем–то ен; из сего половину дали Капитону — христианину, который жил в нем, 10 ныне хранятся на процентах в экитейкёку. Словом, Церковь в полнейшем расстройстве — от плохих катихизаторов вроде Петра Кикуци и от небрежения священника. Не знаю, поможет ли Бог поднять ее.

18/30 мая 1893. Вторник.

Ооцуцу. Ямада.

Утром, в Ооцуцу, отслужили обедницу; пели тоже — мы с о. Катакура; читал Лука Курада Часы порядочно, Апостол — до того плохо, что я среди чтенья остановил его и дал наставление, как читать, да что читать Слова Божие нужно наперед приготовившись к тому. После поучения убеждал завести воскресные собрания для чтения духовных книг с предварительным приготовлением, — избраны тут же и чтецы для первого собрания, назначено время; большого усилия мне стоило, чтобы говорить все время с одушевлением, убеждать с возможною искренностью, ибо в глубине души я не верю, чтобы исполнено было, что предлагается и принимается; да и кому? Все народ такой полинялый, такой вялый и не божественный! Один Лука Курада немного смыслит, да и тот «яма–се», — один Павел Накано несколько усерден, да и у того усердия настолько, что лишь только я кончил говорить, ушел через улицу к соседу язычнику праздно балагурить, беспечно развалясь.

Из примера Церкви Ооцуцу я вижу, что — какой вред может сделать дрянной катихизатор вроде Кикуци и как детски слабы и беспомощны ныне многие наши христиане сами по себе; есть хороший катихизатор — Церковь идет вперед; есть катихизатор ленивый — Церковь останавливается в росте; есть совсем плохой — Церковь вдребезги разбивается, как в Ооцуцу! Пошел после службы посетить дома христиан, несмотря на ливень; труд сей привел еще к вящему оплакиванию в душе несчастной Церкви; наполовину бедностна, наполовину обеднелость нравственная; Капитон с своим семейством — первой категории — жалость возбуждает, — дал ему 3 ены на платье ребятишкам; однако же дети его умеют креститься и знают молитвы — единственное утешение, полученное мною в Церкви; прочие дети — ни молитв, ни креста не знают; одного мальца прочат в Семинарию, а он и понятия не имеет о молитве; это сын умершего Фомы Хината, которому принадлежала земля под церковным домом, умирая, он завещал продать землю, скопнув с нее церковный дом; думал я, что бедное семейство, — куда! Пришел, — отличный собственный дом, и в нем жена Ольга — христианка, обратившаяся в язычницу, дядя — христианин, обратившийся в заклятого язычника, и на глаза мне не показался, — и все это родные Луки Курада; видно из этого, что в душе он не имеет никакого усердия у Церкви, хотя читает в Церкви. Посетили домов семь, — душу истерзало везде видимое охлаждение всех по Церкви. При всем том и высказать нельзя было сей печали душевной; еще более убьешь больное дитя, — не они ведь виноваты, а мы; чем они виноваты, что больны душевными дарами? Мы, не умеющие воспитывать то бедное и малое, что у них есть, мы виноваты; но опять — где же достать людей в способные катихизаторы и священники? Боже, помоги! И ума не приложишь, что делать! Хорошего, усердного катихизатора сюда нужно, тогда воскреснет замершее, но и после Собора будет ли здесь таковой! Дай, Боже!

Пообедав дряннейшим обедом, простились с братьями и отправились дальше, в Ямала, верхом на грузовых лошадях в беспроглядный дождь и мерзейшую слякоть. Кроме дождя, обливали водой кусты в узких местах дороги, так что ноги промокли, начиная с полдороги (всего от Ямала Ооцуцу до Ямада 5 ри с небольшим). Но и при всем том нельзя было не восхищаться дорогой, смотря на великолепнейшие азалии в полном цвету, которыми покрыты горы, — в царские сады их бы прямо — целые волны светло–розового цвета!

За один ри от Ямада, в деревне, встретили человек 6–7 христиан с катихизатором Яковом Яманоуци во главе, стоя под дождем на грязной дороге; муку душевную вместо удовольствия причиняют подобные овации. Около шести часов вечера прибыли в Ямада, в церковный дом. Здесь чувства обновились: тотчас видно было церковное одушевление — живость и бодрость написаны были на всех лицах. Переодевшись и выпив стакан чаю, отправились в Церковь, полную христиан. Вечерню читал катихизатор Яков Яманоуци хорошо, пели человек шесть недурно. И проповедь охотный был говорить. По окончании всего в Церкви спустились вниз, в катихизаторскую комнату, уступленную на этот раз мне, и по метрике проследили Церковь. Совсем другое, чем в Ооцуцу. Тотчас видно, что здесь есть человек, заботящийся о Церкви, и Бог помогает ему. Крещеных в Ямада 163, из них 19 умерли, 53 переселились в другие места, больше всего в Хоккайдо (также в Мияко, куда ушло 14), 3 только охладело, 1 ушел в протестантство (будучи в Токио). Остальные 87 и из других Церквей 10, всего 97 человек здесь налицо. Новых слушателей 3. Христианских домов в городе 27. В субботу на службу собирается человек 30, в воскресенье человек 25. Есть мужское собрание «сейнен–квай», собираются в первую и третью субботы месяца; братья заранее готовят, что говорить; говорят жития Святых, притчи их Нового Завета и подобное. Советовал я переменить «сейнен–квай» в «кооги–квай», «сейнен» — подражание протестантам, не подобает это нам, неприлично, низко для православия в чем–нибудь брать пример с недоверков; для нас примеры только в Священном Писании и Церковной Истории; тем более «сейнен» квай не идет, что в нем участвуют и не молодые. Советовал также производить в воскресенье и избирать трех «коогися», из которых одному непременно говорить из Священной Истории Ветхого Завета. Обещались исполнить. — Есть женское собрание; собираются 15–го числа месяца и слушают лишь катихизатора, который говорит им из Житий Святых, сами ничего не говорят. Женщины приносят на собрания по 2 сен; кроме того, многие имеют кружки дома, в которые кладут свои жертвы, и в конце недели приносят накопленное в Церковь; все это употребляется ими на дела благотворения, на расходы по Церкви (если мужских пожертвований недостает), и есть из сего накопленные 10 ен, которые отданы на проценты в экитейкёку. — Мужчины на свои собрания приносят по 1 сен, что идет на чай и кваси здесь же. Есть определенные месячные пожертвования, из которых ежемесячно дается на содержание священника 1 ену, на катихизатора 1 1/2 ены (в последнее время это не исполняется, говорил катихизатор тут же при христианах).

Церковный дом здешний стоит по постройке 350 ен, стоит на 31 цубо земли, занимаемой у язычника; в год платится за нее 7 ен 25 сен. Ныне язычник требует свое место назад, и христиане ищут участка в городе для покупки и перенесения Церкви; собрали уже на сие 85 ен; нужно до 100 ен на покупку земли, да ен 80 будет стоить переноска.

На службе Церкви из Ямада состоят: катихизаторы Симон Тоокайрин и Моисей Минато, учителя пения: Петр Тоокайрин и Федор Минато.

Петр Ито угостил отличным хлебом своего печения и мясным ужином своей стряпни; разводит здесь коров и овец и продает молоко. — Пред ужином нельзя было не сходить в ванну, так радушно приготовленную, хоть и нужно было выходить на дождь. А дождь рубит все сильней и сильней. В Мияко попасть нельзя — река разлилась до невозможности перейти, говорят.

19/31 мая 1893. Среда.

Ямада.

Утром, с восьми часов, отслужили обедницу. После проповеди предложено было сестрам устроить «кооги–квай» ежемесячно, по воскресеньям и так далее. Устроили, избрали четырех «коогися» вместо советованных от меня трех, что достаточно показывает их одушевление; даст Бог, здесь «коогиквай» привьется. Погода прояснилась, дождь перестал; тем не менее сегодня в Мияко попасть нельзя, но и возвращаться, не видав Церкви, тоже нельзя; итак, подождем здесь до завтра, пока вода спадет; кстати, и отдохнем немного.

Дал христианам 20 сен пожертвования в помощь на перестройку их Церкви. — Испытаны дети в знании молитв; половина знает, половина нет; сказано поучение о воспитании детей для Царства Небесного; катихизатору внушено учить детей молитвам и Закону Божию.

В час пополудни отправились посетить христиан; были в 27 домах; из них два дома — очень богатые, еще дома два–три богатые, прочие — зажиточные и живущие так себе; бедняков нет. Только в двух домах христиане — временно проживающие; прочие все — коренные здешние жители; значит, Церковь имеет все надежды на развитие в будущем; из домовладельцев половина имеет дома на чужой, занятой земле, но немало и совсем не имеющих домов, а живущих в нанятых, хотя, как выше сказано, небедно; есть купцы, рыбаки, плотник, полицейские, чиновники, земледельцы. Беднейшим мне показалось семейство катихизатора Симона Тоокайрин: у него в доме отец (ныне в Хоккайдо по рыбному промыслу), мать, бабка — 86 лет, две сестры и брат; из первых старшая — невеста, младшая лет восьми, брат Яков, что был в певческой, живет у Симона на Эзо; еще сестра замужем. Дал три ены матери Симона. Петр Тоокайрин — приемыш в доме тетки, совсем одинокой и тоже бедной.

Семья Федора Минато — вся языческая, но зажиточная, говорил катихизатор, — земледельцы; старший брат Федора — хозяин в доме, отец и мать живы. У Моисея Минато никого нет здесь; бывшая его жена в Хоккайдо где–то. — Были у вчерашнего угостителя — Петра Ито; оказывается, козлиным мясом вчера угощал, не овечьим; не «хицудзи», а «яма–хицудзи» разводит он; видели три тщедушные козы с двумя крошечными козлятами и коза — взаперти.

Совещались, будучи у рыбака Авраама, о путешествии завтра до Мияко на лодке, если не будет верного известия, что чрез реку нетрудно перебраться; Авраам говорит, что с пятью гребцами в продолжение шести часов можно добраться до Мияко, если не будет очень ветрено.

Вечером отслужили панихиду по умершим в сей Церкви, с поучением о пользе поминовения усопших и значении кутии. Потом было слово о том, что не жаль ли жертвовать на Церковь; в пример рассказано о Федоре Николаевиче Самойлове и других русских жертвователях на храм в Токио.

20 мая/1 июня 1893. Четверг.

Ямада. Мияко.

Утром о. Иоанн Катакура крестил двоих детей.

В девять часов братья и сестры с ребятишками за плечами проводили за город и простились. По дороге реки оказались настолько спавшими, что мы верхом на лошадях переходили их, нисколько не замочившись. Ехать на японском грузовом седле, приспособленном на иностранный манер, при непобедимой никакими доводами наклонности японцев — для иностранца все делать по–иностранному, при полнейшем неуменье сделать, невыносимая мука, точно вновь изобретенное пыточное орудие; я возмутился наконец и велел поправить седло — сделать совсем по–японски; но добиться не мог, чтобы отдыхать от пытки, много раз слезал пройти; уставая, опять всходил на пыточный стул; раз не угодил хорошо взойти, сломал или вывихнул, — не знаю еще — большой палец правой руки, так что теперь почти совсем не владею им и пишу, осиливая боль; палец распух и ноет.

От Ямада до Мияко 6 ри. Прибыли в Мияко в три часа пополудни. Не доезжая Мияко 1/2 ри, в Канахама–мура (40 домов) заехали в дом Якова Урано, который встретил нас далеко до деревни; он третий по времени христианин с самого начала японского христианства; крестился вместе с о. Савабе и покойным Сакаем; но до того опустился и нравственно одряхлел, что совсем бесчувствен ко всем стараниям пробудить его религиозное чувство; семь человек у него детей и жена; самому 53 года, и уже много седины; свой дом, но живет, говорит, только врачебной практикой. На стене — прекрасный образ Святого Апостола Якова, подарок графа А. П. Толстого, привезенный мною еще в 1871 году как простая картина.

В Мияко нет церковного дома; икона помещается у христианина Филиппа Райкубо. Там мы отслужили молебен и после краткого поучения расспросили о положении Церкви. По метрике здесь только 13 крещеных; из них два ныне в отлучке, зато из Ямада есть 14, в Неморо крещеный 1, — итого всех христиан налицо 26 человек, в 9 домах; мужчин 10, женщин 7, детей 9. Новых слушателей здесь и в Кувагасаки (20 чё) 12.

В субботу на молитву собираются человек 15, в воскресенье 3–5, когда нет здесь катихизатора Якова Яманоуци, и больше, когда он здесь; бывает же он в Мияко и Ямада попеременно, смотря по тому, где больше слушателей учения.

Было здесь собрание, на котором сами христиане и катихизатор говорили наперед приготовленное, преимущественно из Житий Святых, собирались 28 числа каждого месяца, но недавно это собрание прекратилось.

Никаких определенных пожертвований нет; а собирают с себя христиане только 34 сен ежемесячно на содержание священника. Что из кружки высыпают, то идет на свечи; недостающее на сей предмет Филипп Райкубо восполняет.

Посетили дома христиан, всего 6; в седьмой зашли при выезде в Фудзивара, предместье Мияко; это жилище матери академиста Петра Исигаме Елены и тетки Ии; первой всего сорок четыре, второй семьдесят один; Елена при всей бедности являет все признаки бывшей аристократки; дом Исигаме был одним из первых дворянских домов в княжестве Намбу. Из шести посещенных домов — половина собственных, половина квартир; все христиане небедны; восьмой дом — Филиппа Райкубо, конфетчика, также не кажется бедным, хотя катихизатор говорит, что он проживает (при трех детях) больше, чем добывает на своем промысле. Есть еще дом в Кувагасаки, дом в Сентоку — по дальности там не были.

В четырех домах в Мияко и одном в Сентоку христиане здешние коренные жители, в остальных пришлые.

С восьми часов отслужили вечерню, было слово; учредили «кооги–квай» — общий для мужчин и женщин.

Христиане просят катихизатора исключительно для Мияко, и следует, ибо здесь, в Мияко: 1000 домов, в Кувагасаки 800 домов, в Сентоку 300 домов; значит, больше 2000 домов, почти в одном месте; христиане новые усердные к добыванию слушателей — значит, все признаки того, что постоянное пребывание здесь катихизатора будет очень полезно.

21 мая/2 июня 1893. Пятница.

Мияко. На обратном пути. Ямада и Ооцуцу.

Утром, в шесть часов, братья и сестры Церкви Мияко проводили нас за город и простились. На грузовых седлах кое–как доехали обратно до Ямада; здесь христиане опять с великим радушием встретили и угостили обедом. Во время обеда получено письмо от секретаря Миссии Сергия Нумабе; извещает, между прочим, что о. Сергий Страгородский приехал из Сайкёо и через день–два уезжает в Россию. Пошли, Господи, сюда миссионера по сердцу Твоему! В семь часов вечера прибыли в Ооцуцу; здесь также братия радушно встретила нас, а дети — пять человек — ожидали нас далеко за городом, в горах. Остановились в прежней гостинице, где, кстати, нашли и приготовленную горячую ванну, очень полезную после крайне утомительного путешествия.

22 мая/3 июня 1893. Суббота.

Камаиси.

Рано утром оставив Ооцуцу, в девять часов утра прибыли в Камаиси. 3 1/2 ри от Ооцуцу. Братия вчера ожидали и ходили далеко вперед встречать, сегодня не встречали, по незнанью, когда будем. Да и братии здесь совсем мало. Эта Церковь такая же захиревшая, как в Ооцуцу; тяжелей еще больше: будучи здесь двенадцать лет тому назад, я нашел здесь более христиан, чем ныне. Приостановка работ на здешнем железном руднике, потом холера, потом пожар, испепеливший почти весь город, были бедственны и для Церкви; плохие катихизаторы добили ее; и я вот ныне видел одни остатки от развалин ее; на службе были всего 9 человек, старых и малых; ни петь, ни читать некому, да и молиться тоже; для поучения едва нашел кое–что сказать, ибо прямо видел, что трудно втолковать что–нибудь — старые от старости мало понимают, малые не доросли до понимания, лучший из христиан здесь — Павел Мацумура, 62–х лет, — действительно усердный к Церкви; он и читал 3–й Час с большим грехом пополам; однако же племянник его, мальчик лет четырнадцати, с ним живущий, не знает ни одной молитвы. Живет здесь мать катихизатора Василия Ивама. бедная старушка, совершенно одинокая; есть старшая сестра Василия Ивама, замужем, у ней пять человек мал–мала меньше; живут в крошечной грязной квартире весьма бедно. Есть здесь отец катихизатора Моисея Минато. вдовый старик, бондарь, и немало его — Моисея, теток и братьев, — живут торговлей и не бедствуют; родина Минато в Ямада, но все они переселились сюда, когда рудник процветал; все семейство Минато еще в язычестве.

Спросил я метрику, дали, но новую, присланную после пожара; в нее начато записывать по памяти и брошено; по исповедной росписи о. Катакура значится здесь 45 человек (умершие и давно выбывшие не помещены); из их 18 человек ныне в Хоккайдо и других местах или неизвестно где, 11 охладели, остаются 16 человек — больших и малых в сей Церкви, в 5 домах.

В субботу, тем не менее, человек семь собираются на общественную молитву, и Павел Мацумура читает ее. В воскресенье молиться не собираются. Никаких других религиозных собраний нет. Пожертвований не делают, а доставляют свечи для молитвенных собраний по желанию, то один, то другой. Духовных книг сюда много прислано из Миссии; я советовал читать их после молитв, когда собираются; обещались. Собираются ныне для молитвы у Павла Мацумура, но он не в своем доме, а у брата, который ныне в Хоккайдо, и дом этот в улице, где непотребные дома; неудобно, и хотят (когда Яков Ивама женится на сестре Василия) построить себе домишко, землю под который мне показывали — у него устроить молитвенную комнату.

После службы посетили мы дома христиан, — всего три, в четвертом служили, пятый — матери Василия Ивама — далеко, да и нечего было смотреть — маленькая лачужка; бедные, бедные христиане! И нравственно обеднели без человека, который бы заботился о них, и материально совсем разоренные пожаром, от которого еще не успели оправиться. Дал я им 3 ены на Церковь, и за это были очень благодарны. Наскоро пообедавши, мы с о. Иоанном Катакура отправились дальше, ибо больше нечего было делать в сей Церкви. Христиане, исключая старух, проводили далеко за город.

Доехавши до Кодзирохама, 3 ри от Камаиси, мы должны были остановиться на ночлег по неимению лошадей и позднему времени идти пешком. На дороге от Тоони, селения по ту сторону перевала от Кодзирохама, Бог спас нас с о. Катакура от беды; он отстал, умываясь в Тоони, я, чтобы дождаться его, сошел с лошади и пошел пешком; вдруг слышу тревожный голос ребятишек около дороги: «Мата коно има, — коре–ва!» (опять эта лошадь, вон!), и побольшие из них побежали по дороге назад, поменьшие заревели; смотрю: откуда–то взялась лошадь, точно бешеная, и бросается то на моего коня, то на коня о. Катакура — те отбиваются от нее, и идет свалка лошадиного побоища; людей собралось довольно, но приступить боятся, только кричат; и уже когда бешеную лошадь достаточно побили наши кони ляганьем всех четырех ног, людскому крику удалось отогнать ее и направить по дороге в деревню; коневоды наши потом говорили нам: «Счастливы вы, что были в это время не на лошадях, — не миновать бы беды»; действительно, особенно мне, трудно сходящему с лошади, по болезни ног. Благодарение Господу за это избавление!

23 мая/4 июня 1893. Воскресенье.

Сакари.

Лошадей в Кодзирохама не нашли и так отправились пешком до Есибама, 3 ри от Кодзирохама, чрез огромный горный перевал; два человека несли наши чемоданы. В Есибама также все лошади заняты возкой травы на поля для удобрения (кари–сики); должны были отправиться до Сакари, 5 ри, тоже пешком; но здесь насилу нашли людей для несения чемоданов: кузнец с женой взялись за это. В четыре часа пополудни встречаемые постепенно по дороге христианами, мы прибыли в Сакари. небольшой город, состоящий домов из 250, но зажиточный, ибо здесь три раза в месяц производится ярмарка. Отдохнувши немного в гостинице, отправились в церковный дом, где собрались христиане. Отслужили молебен; сказано слово; исследована Церковь. По метрике крещеных 42; из их ныне в других местах 11, умерли 2; но из других Церквей здесь 11 человек — итак, всех налицо ныне 40 человек, в 15 домах. Новых слушателей 3.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 15; только петь некому; катихизатор Савва Эндо, сам порядочно поя, по лености никого не научил. Есть женское собрание, три года тому назад заведено, при катихизаторе Варнаве Имамура; собираются 15–го числа месяца христианок 7–8; Савва Эндо рассказывает им из Житий Святых, Училища Благочестия или объясняет что–либо из Нового Завета; из них две говорят на собраниях, что приготовили, другие по неумению отказываются. Собираются попеременно в домах христианок. На эти собрания христианки приносят по 2 сен пожертвования; так собранное послано было в Россию, в помощь голодающим; ныне тоже есть несколько накопленного. — Мужского собрания никакого нет. Определенных пожертвований нет, но собирают на священника в месяц 50 сен и на катихизатора 50 сен. Есть церковных денег 36 ен, готовимых на постройку молитвенного дома: Петр Исе пожертвовал 30 ен и 6 ен процентов наросло. Церковного дома нет, а дает Петр Исе верхний этаж своего дома для молитвенной комнаты; 50 сен за это положено платить ему в месяц; но эти деньги он не получает, а жертвует их на Церковь, да и получить мог бы разве с себя самого.

Впрочем, жертвуют здесь охотно, как я убедился из просмотра приходно–расходной книги: на церковные принадлежности, на угощения себе в праздники Рождества и Пасхи и подобное. И везде имя Петра Исе стоит первым, и он дает больше всех; потом следует его брат — Андрей; оба они конфетчики и домовладельцы. Распространился я в похвалах сему, особенно хвалил Петра, и особенно потому, что во многих местах его и имени нет, а просто «пожертвовано», без означения кем. Петр между тем являл немало смущения на лице, я думал, — это от скромности, и еще больше мне нравилось это. Но, увы, когда мы с о. Иоанном Ката–кура остались наедине, он сообщил мне, что Петр Исе держит любовницу и имеет ребенка от нее. Жена — молодая и умная, двое маленьких детей в доме, и любовница на стороне! Это что–то такое дикое, что и названия нет! Так как уже было поздно отбирать похвалы назад, то я сказал о. Иоанну, чтобы он после непременно убедил Петра отослать любовницу к ее родителям, взяв на себя заботы о воспитании ребенка, а также возможно обеспечив ее, я же промолчу пока; но долго так этого оставлять нельзя: подумают, что мы мирволим разврату, лишь бы человек жертвовал на Церковь.

Посетили дома христиан, не так далекие, ибо было уже поздно; были в восьми домах: наполовину — домовладельцы и природные здешние жители; никого нет бедного; словом, Церковь выглядывает бодро и имеет надежды в будущем.

В восемь часов вечера опять собрались, и была вечерня, потом слово, затем убеждение завести мужчинам «кооги–квай», и завели; женское собрание несколько исправлено: отныне будет по воскресеньям, и христианки будут сами готовить и говорить «кооги», — из Священной Истории Ветхого Завета, из Житий Святых и из Нового Завета, по преимуществу из Притчей Спасителя.

Катихизатор сюда и после Собора обещан; только опять для Сакари и Таката совместно. Указывали еще христиане на три места, в которые можно простереть проповедь отсюда: 1) Аказаки. домов 100 селения, и «тебики» есть; 2) Риори, 3 ри, 250 домов, но «тебики» пока нет, да и далеко; 3) Сетамае. 4 ри, 200 домов; там, с помощью Масуда (отца певчего Исаака Масуда, служащего в этих местах учителем шелководства; живет в Сакари, с женой и матерью, отлучается в Сетамае и пр.), Савва Эндо уже начал проповедь — слушателей 5–6; но далеко это место.

24 мая/5 июня 1893. Понедельник.

Таката. Кесеннума.

Утром христиане Сакари проводили нас в путь. Отсюда меньше 5 ри до Таката: ехали верхом — я и отец Катакура, — Савва Эндо, имеющий в своем ведении и Таката, шел пешком, по неимению лошади и невозможности достать ее в это горячее время (кари–сики). Дорога пролегала почти все время по берегу моря; местность очень населенная. Прибыли в Таката часам к десяти утра. Город сей расположен почти так же, как Сакари, — длинною линией, не скученно; домов 300; бывает также ярмарка три раза в месяц, и потому город небедный. Далеко до города встретили три христианина; после оказалось, что это и есть Церковь Таката; больше мы видели в Таката — одного старика христианина, да и тот охладелый.

Остановились в гостинице, в которой я не замедлил расшибить себе голову, и на этот раз до крови. Минут десять отдохнув, пошли в Церковь. Это небольшая грязненькая комната в доме язычника, на втором этаже, нанимаемая христианином, единственным усердным здесь, Павлом Циба (родом из Сендая; «ёотасси»); 50 сен он платит в месяц за нее и вместе за свою квартиру внизу. Есть и молитвенная икона здесь, есть и духовные книги для чтения. Взяли метрику, по ней крещеных в Таката 25, из них ныне в других местах 12, умерли 3, охладел 1, в буддизм обратно ушел 1 (однако ж там что, говорит, «Бога не бросаю»); остается здесь 8; но и из сих половины мы не видели.

Ни молитвенных собраний, никакого другого церковного учреждения нет. Однако ж катихизатор Савва Эндо, по его словам, ежемесячно приходит сюда дней на 6–7, но для чего? Сам не знает! Выбранен он тут же за бездеятельность, за то, что опустил это место, — ни единого обращенного им здесь нет, ни единого слушателя не приобрел; а слушателей, без сомнения, и теперь можно найти много; были же, когда был здесь Яков Яманоуци.

Отслужили обедницу; сказано несколько слов назидания христианам. Посетили потом квартиру Павла Циба и трех остальных христиан; кроме Циба, все смотрят полузаснувшими; у одного и иконы нет; говорит: «Повесить родные не дают»; а идольская божница во всю стену. Пообедавши в гостинице, в два часа отправились в Кесеннума. 5 ри от Таката; оттуда уже пришли навстречу катихизатор Иоанн Синовара и христианин Аввакум.

Не нужно, однако, забыть, что из Таката может быть простерта проповедь: 1) в Имаидзуми, 20 чё от Таката, 500 домов, — «тебики» есть; 2) В Отомо. 1 1/2 ри 350 домов, где уже есть христианин Николай Оигава. Три эти места (Таката, Имаидзуми, Отомо) могут считаться одним — для катихизатора, когда он будет приходить из Сакари — месяца на полтора–два — сказать ряд проповедей собравшимся новым слушателям.

Забыл еще прибавить, что в Таката бедный Павел Циба один усердствует вносить ежемесячно на содержание священника 30 сен.

Церковь Кесеннума — совсем в другом роде, Церковь бодрая и ободряющая. По мере приближенья к городу мы все больше и больше встречали группы христиан, вышедших навстречу нам, так что, наконец, почти полною Церковью вошли в город и проходили им, что, с собравшимся множеством детей и взрослых язычников, присоединившихся к нам, составляло шумную и торжественную процессию. Отдохнув немного в гостинице, на сей раз у своих же, ибо гостиник Василий, его жена Марина, мать — Марфа, последняя очень усердная христианка; отправились в Церковь; здесь первым делом подводят под руки ко мне престарелую христианку, я благословляю ее и начал: «В первый раз видимся». — «Как, а в Токио?» — перебивает она меня, немало сконфузив; Господь их всех упомнит! В семь с четвертью часов стали служить вечерню; поют четверо, но очень стройно, истово, мелодично; две женщины, из них одна — жена катихизатора Синовара. После службы с удовольствием сказано поучение. Потом исследована Церковь. По метрике крещеных: 111, из них ныне в других местах 41 (в том числе в Тадагое 15, селение 1 1/2 ри от Кесеннума), умерли 13, охладели 5, в католичество ушли 2, в протестантство 7; итого налицо здесь 43, и из Сендая одна христианка, — всего 44 человека христиан здесь, в 14 домах, из которых в 7 все христиане. Новый слушатель, имеющий креститься, 1.

В субботу и воскресенье на богослужение собираются 14–15 человек, но так, что в месяц все побудут в Церкви, попеременно; а есть и постоянно бывающие. Есть мужское собрание; в первое воскресенье каждого месяца; катихизатор предлагает вероучительный вопрос, и производится «тоорон» — христиане обсуждают его, а катихизатор, если нужно, поправляет и помогает; «Жития Святых и другие рассказы еще рано вести, нужно, чтобы получше узнали», — говорит Синовара, и говорит дельно. Собирается человек 7–8.

Есть женское собрание; в последнюю субботу каждого месяца: катихизатор Синовара говорит на нем, христианки только слушают; собирается тоже 7–8.

Определенное пожертвование производится только на содержание священника: 1 ена в месяц — девять домов жертвует на сие. На свечи и ладан идет то, что высыпается из церковной кружки, а масло для освящения Церкви доставляет от себя катихизатор Синовара, живущий в церковном доме.

Земля под церковный дом и дом — церковные, купленные в 1889 году за 111 ен; деньги сии пожертвовали христиане. Земли два участка: под домом 63 цубо и немного дальше 33; на последнем небольшое зданьице, и в нем живет из милости старик. К церковному дому, прежде чем он куплен был, пристроен был алтарик, ныне имеющийся. Правительственного платежа за церковную землю в год гораздо меньше 1 ены, — христиане сами вносят.

Иконное снабжение здесь небогатое; обещаны иконостасные иконы и запрестольный образ.

25 мая/6 июня 1893. Вторник.

Кесеннума. Орикабе.

Утром о. Катакура крестил дочь катихизатора Иоанна Синовара и одного юношу. С восьми часов отслужили обедницу с поучением; потом говорено было о необходимости учреждения мужского и женского «коогиквай» (оставляя последние собрания неприкосновенными), рассказано, как «коогиквай» ведется, представлены примеры; сейчас же учредили.

Посетили дома христиан, числом десять; меньше чем наполовину у христиан собственные дома; но бедных не нашли ни одного; Василий же, гостинник — богач, Андрей — тоже; не беден и отец Корнилия Морита, бывшего катихизатора.

Из Тадагое был один христианин–старик, с детьми; там три дома христиан, родственные между собой; доселе христиане Тадагое принадлежали к Церкви Кесеннума и сюда приходили молиться; сказано, чтобы и вперед было так же; иначе ослабеют и охладеют; только пусть по временам и дома собираются вместе молиться и читать религиозные книги, занимая оные в Кесеннума. Из Мацуива приходила христианка (жена чиновника) Ирина Есида; там еще христианка ее дочь Ольга, 15 лет; есть надежда и на распространение христианства; Мацуива — 1 ри от Кесеннума, там домов 200.

После обеда, проведенные христианами, мы отправились в Церковь Орикабе, 4 ри от Кесеннума; на этот раз на тележках, в сопровождении троих, прибывших отсюда в Кесеннума навстречу. Приехали в Орикабе в пятом часу. В Орикабе — город не больше 80 домов; всего же в волости сего имени домов 500. Молитвенная комната устроена у Иоанна Ояма в кладовой на втором этаже, и устроена очень прилично; иконами снабжена достаточно. По метрике в Орикабе крещеных 14; из них 2 ныне в других местах, но зато из другой Церкви здесь 3; всего налицо в Церкви Орикабе 15, в четырех домах, из коих 3 здесь: Иоанна Ояма (6 христиан в доме), содержателя почты, Пантелеймона Абе (3 христианина), врача, и Павла Ояма (1 христианин), здешнего богача; 1 дом в Тамоки. селении 1 ри от Орикабе (домов в нем 50, разбросанных); здесь живет старик — бородач. Яков Кумаги, врач, родственник Павла Ниицума, с детьми: Петром, Андреем (оба уже врачебной практикой занимаются, хотя экзамены не выдержали), Иосифом и Вениамином (жена еще язычница).

По воскресеньям, если бывает здесь катихизатор Иоанн Синовара, правится служба по Часослову; без него молятся по молитвослову. Синовара бывает здесь каждый месяц. Свечи и масло доставляет Иоанн Ояма.

Отслужили мы вечерню; пели ужасно. Проповедь стал я говорить — некому слушать: половина разошлась по делам, половина нянчится и играет с детьми; языческие дети, набившиеся в комнату, глазеют и пересмеиваются. Кончивши поучение, отправились посетить дома христиан, были в селении Тамоки, у Якова Кумаги, где видели огромнейший камень — Мурокен, и над ним сросшиеся у корня в одно два огромные дерева — ель и сосну; видели еще письма Даде Масамуне и Хацисука к предку Якова.

Вернувшись в Орикабе, после ванны и ужина заночевали у Иоанна Ояма.

26 мая/7 июня 1893.

Оохара. Согей. Окутама.

Утром отправились из Орикабе верхом на лошадях в Оохара, 3 1/2 ри от Орикабе. Дорогой в лесу встретил катихизатор в Оохара, Согей и Окутама Фома Ооцуки. В Оохара приехали в дом Петра Саеки, сончё, за городом. — Городок Оохара состоит из 200 домов, расположенных в одну линию; высматривает бедно и грязно, несмотря на то, что в нем производится ярмарка шесть раз в месяц. По метрике в Оохара 49 крещеных; из них 23 ныне в других местах, 5 охладели, 1 умер. Остаются здесь 20. Новых слушателей 2.

В воскресенье и субботу собирается человек 10 на молитву, в дом Петра Саеки, где помещаются иконы. Катихизатор Фома Ооцуки живет у Евсевия Циба, земледельца. Религиозных собраний больше никаких не производится. Пожертвований тоже не делается; только на содержание священника собирают 30 сен в месяц да в праздники приносят сколько могут в Церковь, но много не могут, ибо христиане большею частию младшие в доме; что опускается в церковную кружку, то идет на свечи, недостающее восполняет Петр Саеки.

Петр Саеки — лучший из здешних христиан, усердный к Церкви; у него в доме все христиане, человек семь; еще христианка в другом доме — его дочь. Остальные 12 христиан составляют 6 домов. Дома христиан — не бедны, как видел я при посещении их, кроме одного кузнеца. Все христиане — домовладельцы; значит, христианство и здесь вошло хорошо; только нет хорошего катихизатора продолжить дело; кроме Оохара хороший катихизатор нашел бы слушателей в деревне Окита, 1 ри от Оохара, где 40 домов.

Из Оохара родом катихизатор Илья Накагава: в его доме отец, старший брат — наследник, с женой и детьми, всех 10 человек — все язычники. Дом купеческий и земледельческий вместе; в последнее время сильно обеднел, ибо прогорел на какой–то купеческой афере; отец теперь служит чем–то по синтоизму; земля за долги продана, дом, кажется, тоже; живут очень бедно и грязно.

Из Оохара родом также семинарист Исидор Циба. и у него в доме все язычники, 10 человек; живут богато; делают солод, разводят шелковичных червей, торгуют и имеют землю; отец и мать приняли ласково и, конечно, были бы христиане, если бы здесь был дельный катихизатор.

В доме Саеки отслужили обедницу; поучение было краткое, ибо некому было слушать — человека четыре было. Саеки угостил обедом. Пред выездом нашим мало–помалу собрались и другие христиане, так что проводила за Оохара почти полная Церковь.

Отсюда пешком отправились в селение Согей. 1 ри от Оохара; для чемоданов Саеки дал свою лошадь. Согей — селение, рассеянное на пространстве в диаметре 2 ри; скученных мест нет; Церковь — в доме катихизатора Якова Яманоуци, здешнего родом. Идя к нему, по дороге завернули в богатый дом Петра Оигава, и увы! иконы не нашли, а идолы стоят на самом видном месте против входа. Старый Оигава, недавно умерший, говорят, был усердный христианин, но, по–видимому, и при нем идольная божница не была убрана, хотя, вероятно, икона где–нибудь стояла; сын его — учителем в здешней школе, хотя дом земледельческий; все эти молодые люди стараются выбиться из своей колеи и чрез то в большинстве достигают того, что проживают свои дома и обращаются в пролетариев; не знаю, что с сим будет. «Где хозяин?» — спрашиваем, — «Ушел в Церковь», — говорят, — разыгрывать роль усердного. Действительно, сейчас же от него по дороге к Яманоуци встретили его и другого учителя и тоже местного земледельца — Иоанна Хидоро. Вместе пришедши в церковный дом, нашли там семейство Якова Яманоуци — мать, сестру, ее мужа и детей, а также несколько братии; в ожидании других взяли метрику. По ней крещеных здесь 47, из них умерли 4, в других местах ныне 4, охладели 10, в католики ушли 2; остаются здесь 27, в 6 домах, разбросанных среди пригорков и полей.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 10, если катихизатор Фома Ооцуки приходит; без него общественной молитвы не бывает, никаких других религиозных собраний нет. Пожертвование производится на содержание священника 43 сен в месяц, с шести домов; больше определенных пожертвований никаких нет; свечи приносят христиане.

В 1899 году здесь куплена церковная земля — 6 тан; пока, однако, Церковь ею пользоваться не может, ибо Петр Оива, Петр Сато и Иоанн Хидоро, купившие землю, заплатили за нее 50 ен и на разработку ее затратили 40 ен; года в три они надеются выручить эти 90 ен с продажи тутовицы, разведенной на ней, и тогда земля перейдет в церковное заведывание; тогда ежегодно нужно будет затрачивать на обработку ее ен 7–8; остальные ен 20 и больше в год — будет церковное. Куплена на имя Петра Сато.

Отслужили вечерню, и я с удовольствием сказал поучение, ибо собрались почти все; народ простой, но, по–видимому, добрый и усердный, только христианского научения ему еще недостает; стал испытывать детей в знании молитв; никто не прочитал; сказал потому еще о христианском воспитании детей.

Говорено, чтобы учредили собрание для «коогиквай» — общее для христиан и христианок по малочисленности последних; согласились и учредили, избрали людей для говорения на первом собрании; но что–то мало надежды на исполнение, особенно при таком ленивом и неспособном катихизаторе, как Ооцуки. — Христианских домов не посещали, ибо рассеяны на большом пространстве; и не было особенной нужды; все отозвались, что иконы и молитвенники имеют; все — зажиточные земледельцы–собственники, по отзыву катихизатора же.

Исправив все, что нужно было, церковное, в шестом часу вечера отправились дальше, тоже пешком, в Церковь Окутама. 1 ри от Согей. Окутама также рассеянное на большом пространстве селение; только в Каварамаци я видел скученными домов 15. Молитвенная комната в доме Давида Циба. Пришли к нему уже в сумерки. Здесь по метрике крещеных 93, из них переселились в другие места 10, умерли 13, охладели 11, в католичество ушли 14; остаются 45, и из Таката ныне 7 здесь, — всего 52 налицо в Церкви, в 10 домах.

В субботу и воскресенье на молитву собираются, кроме семьи Давида Циба, 8–10 человек, в рабочее же время — 5–6. Есть мужское и женское собрания; толком даже и объяснить мне не могли, в чем они состоят; значит, не много полезного выходит из них. Но здесь взрослых мужчин 13, женщин 14; значит, «коогиквай» могут производить; это и внушено им с объяснением, как вести «коогиквай»; тотчас же согласились завести; избрали время и назначили людей для первого собрания, мужского и женского отдельно.

На содержание священника жертвуют ежемесячно 50 сен. Свечи в Церковь приносят по очереди. Больше никаких пожертвований не производится и никакой церковной собственности нет.

Церковные иконы здесь две большие — Спасителя и Богоматери, вытребованные, наконец, у негодного старика Авраама и его сына Ивана Кон, ушедших в католичество по бродяжническому расположению и по корысти и уведших за собой своих родственников (всего вышеозначенных 14); но самые лучшие 5 и до сих пор у них; Церковь была устроена у них в доме, на нее даны были иконы, но они присвоили их как личную собственность, несмотря ни на какие требования.

Отслужили вечерню, которую пели, хотя и разнили, несколько христиан; сказано поучение; испытаны дети, и человек пять оказались хорошо знающими молитвы. Продолжена церковная беседа до полуночи, ибо христиане являли все признаки усердия. Но ночевать нужно было идти далеко, в дом Ильи Сисидо; там, по слухам, еще несколько язычников, собравшись, ждали поучения. Илья Сисидо — образованный молодой человек, служивший чиновником, ныне в отставке и в сильной чахотке; в доме у него христиане, и дом очень богатый, ибо отец его, кроме земледелия, занялся еще лесной торговлей, которую и ныне ведет с большим успехом; отцу шестьдесят лет, и он упорно отказывается от христианства, ибо содержит любовницу, тут же в доме — на виду из своей усадьбы. В доме Ильи язычников уже не нашли, по позднему времени разошлись по домам; попросил прямо постели, но сказали, что ванну нарочно приготовили, — сходил в нее, от ужина же отказавшись по усталости, после общей молитвы заснул как убитый.

27 мая/8 июня 1893. Четверг.

Фудзисава. Мацукава.

Утром отправились из Окутама в Фудзисава. 3 1/2 ри от Окутама. — По дороге видели два дома христиан, один — тотчас около дома Ильи Сисидо, родственный ему, другой несколько подальше, в городе Каварамаци; оба зажиточные; прочих христианских домов не видали, по разбросанности их, но все, говорят, достаточные дома. По дороге дальше встретил катихизатор Фудзисава и Мацукава — Макарий Наказава. В Фудзисава прибыли часов в десять (ехали верхом). По въезде в город зашли в дом кузнеца Андрея Окуяма, отца семинариста Василия: в доме жена, двое маленьких детей, подмастерье, тоже христианин, — всего пять человек; свой дом, но очень бедный. Дальше продвигались по улице с торчащими камнями, увидели, что Фудзисава — бедный и грязный городишко, из 120 домов. Но редко можно видеть такие грязные дома, где нашли Церковь; это — за городом, на пригорке дом Петра Окуяма. сын которого Павел — ныне ученик Катихизаторской школы в Оосака. Петр Окуяма — бывший владелец сего места, получавший 1900 коку рису, ныне опустился до нищего; к несчастию, еще пьет; бывшие его «кераи» рассорились с ним из–за его христианства будто бы и не помогают ему; но это — маловероятно; он, наверное, не стал бы христианином, если бы от этого зависело его материальное состояние (или не был бы теперь пьяницей). Жена с гноящимися глазами, с ребенком за плечами — грязная–прегрязная. Иконы — и прехорошие вытребованы — на стене с ободранными обоями, от текущей над этим местом крыши. Человека два–три собралось. Посмотрели метрику. По ней здесь крещено 35; из них ныне в других местах 9, умерло 2, охладел 1, налицо 23, в 6 домах, четыре из которых в городе, два где–то за городом. Из четырех домов в городе два мы уже видели, из остальных один — бедного крестьянина, еще один — продавца лекарств — Павла Хасимото, у которого жена, крещеная, ныне в тюрьме на 36 дней, с тяжелой работой (чёоеки), за картежную игру; дом Хасимото свой, но почти промотан. Итак, беднейшая Церковь, состоящая из несчастных бедняков!

Тем не менее в субботу и воскресенье, сказали, собираются 6–7 человек на молитву; если не бывает здесь катихизатора, то читает оную Иосиф Абе — земледел, которого я не видал, — на работе; поют тоже несколько. Больше никаких религиозных собраний нет.

До сентября прошлого года давали на содержание священника 30 сен; теперь не дают, и пенять на это нельзя. Пожертвований никаких нет; свечи приносят по очереди.

Отслужили обедницу; сказано и несколько слов поучения и ободрения христианам; так или иначе, но отсюда двое готовятся на службу Церкви; если они выйдут хорошими служителями, то Господь поможет поднять и эту Церковь. Несмотря на бедность, христиане угостили обедом (за что, конечно, получили вознаграждение), после которого мы отправились дальше; проходя город, посетили Абе и Хасимото и направились в последнюю Церковь прихода о. Иоанна Катакура — Манукава. до которой от Фудзисава 4 1/2 ри. Доехали до Мацукава еще засветло. Это — зажиточно высматривающий городок из 82 домов. Доехал я один и не знал, где Церковь, ждать остальных было долго; я спросил у встречного, — где христианская Церковь? Он указал по направлению направо; дошедши до конца улицы, спросил у другого; тот показал в поле; поплелся и, к счастию, сейчас же встретился христианин: «Да, до Церкви еще с милю будет»; недоумевая, пошел за ним; проводники стали роптать: «Нанимали–де до Мацукава, а идти — невесть куда дальше»; я сказал, что им будет надбавлено, но сам приходил в большее и большее недоумение. Подоспел о. Катакура, и я не мог удержать гнева: «Катихизатор Мацукава живет в пустоши — кому же проповедует он? Мухам? Как же ты дозволил это?» и так далее. С час еще тащились мы до жилья катихизатора; я едва не ушел обратно в Мацукава, чтобы переночевать там и назавтра уйти отсюда. К счастию, когда дотащились, расположение духа не замедлило перемениться: христиан нашли много; выстроившись перед церковным домом, они встретили нас. Раскланявшись с ними и вошедши, я несколько отдохнул от сильной усталости и принялся за метрику. По ней крещеных здесь 48; из них умерло 10, в других местах ныне 6 (охладевшего ни одного, что совсем привело меня в отличное расположение духа), здесь 32 и из другой Церкви 1 — всего налицо 33. Новых слушателей 6. Христиане в 10 домах, из которых 6 в городе, 4 в деревушке Акасака, на высокой горе, направо от города.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 15. В месяц раз производится мужское собрание, с третьего месяца сего года; собираются человек 7–8, из которых 2–3 говорят приготовленное ими дома что–либо на религиозную тему, — Пожертвования производятся по 30 сен в месяц на содержание священника и по 5 сен с дома на пищу священнику, когда он посещает Церковь. Свечи и ладан приносят по очереди. В праздники бывают особые пожертвования на свечи, на угощения.

Церковный дом в селении Мицумуро, состоящем из 40 разбросанных домов; христианин Иоанн Исикава дал свой дом на время для Церкви; здесь он потому, что будто бы не могли нанять квартиры в городе. Но имеется в виду устроить молитвенную комнату в городском доме того же Иоанна Исикава — осенью будет сделано это.

Отслужили вечерню, которую пропели много голосов довольно сносно, хотя и разнили немало; лучше всех поет жена катихизатора Макария Наказава Евдокия. После поучения, собственно из объяснения первых трех прошений молитвы Господней, говорено было о необходимости учреждения здесь мужского и женского «коогиквай», ибо взрослых мужчин здесь 15, женщин 10 — и учредили, назначив «коогися» для первых собраний, мужского и женского.

28 мая/9 июня 1893. Пятница.

Мацукава. На обратном пути — Ициносеки. Ночлег в Семине.

Утром посетили христиан Церкви Мацукава: были в четырех домах в Акасаки; это селение на горе только и состоит из сих четырех домов; два из них зажиточные, два бедные; потом видели в городе пять домов — все богатые сравнительно; все христиане здешние и домовладельцы; в шестом доме не были, — там христианин — младший в доме, и отец не любит христианства. В некоторых домах иконы очень закопчены; сказал о. Катакура, чтобы дал новые, а хозяевам, чтобы держали иконы за стеклом.

Христианство здесь началось от Иоанна Сасаки, что в Исиномаки; он родной брат здешнего старшего ныне христианина Феодора Исибая, и пошел приемышем отсюда в Исиномаки; по его внушению призван был сюда катихизатор тогда — Никита Мори, который и посеял первые семена христианства Наказал я, чтобы составил записку о начале здесь христианства и чтобы Макарий список сей принес мне, когда придет на Собор.

Здесь кончился обзор прихода о. Иоанна Катакура. Не совсем удовлетворителен о. Иоанн как священник, не развернул еще крылья (да и развернет ли?); мог бы лучше наставлять катихизаторов и христиан; разум есть: говорит, внушает, советует дельно, когда примется за это, но не всегда принимается, когда нужно; не вошел в свою должность, душой не привязался к своему делу. Все это поставил ему на вид в тихой дружеской беседе. Хотел он ныне оставить свою Церковь и идти ухаживать за больным племянником (сыном покойного о. Павла Таде; тоже чахоточный) в Сендае, сказал ему, что за племянником есть кому ухаживать — он на руках матери; пусть побудет в Сендае два–три дня, сделает распоряжения, повидается и потом вернется к своим Церквам и вновь посетит их, начиная с Иваядо (кроме побережных, на которые недостанет времени до Собора).

Из Мацукава переправились в Ициносеки, 4 1/2 ри. Думали проехать ни с кем не видавшись: братья увидели и прежде, чем мы доехали до станции железной дороги; Моисей Ямада из Яманоме и Циба из Ициносеки уже ждали нас здесь; потом собралось немало других. С поездом в четыре пятьдесят мы с о. Катакура уехали до Семине. Здесь, на станции, нашли о. Иова Мидзуяма, катихизатора Павла Цуда и двое христиан; звали они тотчас ехать в Санума; но дотуда 5 ри, а было шесть часов, притом же, переходя из прихода одного священника в приход другого, нужно собраться с мыслями, нужно еще окончательно поговорить с одним, о многом расспросить другого; ввиду всего этого я предпочел провести вечер с оо. Катакура и Мидзуяма и переночевать в Семине; Цуда же и другие отправились в Санума и Такасимидзу к ожидавшим христианам.

На станции Семине получил от Павла Цуда письма ко мне из Токио: о. Сергий Страгородский окончательно попрощался письмом, уехал в прошлое воскресенье, 4–го июня нового стиля; о. Сергий Глебов пишет, что его проводили с полной любовью; прислал также о. Глебов расписание экзаменов, — начинают с 26 июля, но так рано я не могу вернуться в Токио.

29 мая/10 июня 1893. Суббота. Санума.

Утром в Семине, простившись с о. Иоанном Катакура, отправился с о. Иовом Мидзуяма в его приход. Первою Церковью, в которую направились, была старая Церковь города Санума. 5 ри от Семине, куда и прибыли в девятом часу утра. Немало христиан встретило с катихизатором Павлом Цуда во главе на дороге и в Церкви; однако ж и немного, ибо день работный, притом же вчера весь день ждали, и многие выходили навстречу. Отслужили обедницу, которую пели человек пять певчих, совсем правильно по нотам. После поучения спустились вниз, в комнату, чтобы рассмотреть метрику. Но здесь на это потребовалось немало времени; до полудня не кончили; после обеда о. Иов и Павел Цуда отправились совершить погребение умершего отрока; по возвращении опять занялись метрикой и тогда кончили. По метрике крещеных здесь 488, из них ныне в других местах 144, умерли 111, охладели 18, налицо ныне 245.

В Церкви бывает в субботу и воскресенье 20–30. Мужского религиозного собрания никакого нет; женское есть; собираются в третье воскресенье месяца в церковном доме женщин 30; но «кооги» говорят только девочки или молодые, и говорят плохо, по отзыву о. Иова.

Здесь построен большой церковный дом с Церковью на втором этаже и многими комнатами внизу. Стоит он на арендуемой у язычника земле — 430 цубо; арендована она на пятьдесят лет; ныне прошло шестнадцать лет срока. Платится за нее 2 ены в месяц. Деньги сии — процент со 100 ен, собранных христианками; имеет сии деньги на процентах Даниил Хонда; но 100 ен вручены посредством «мудзин», так что дано собственно больше 200 ен, оттого и процентов в год 24 ены. Христианки и еще имеют накопленных 46 ен; это они собирают у себя по домам, имея домашние кружки, в которые опускают ежедневно, начиная с двух рин. Церковный дом обошелся здесь в постройке от четырех до пяти тысяч ен по неуменью плотников строить здание иностранной архитектуры; построен он, когда процветало здесь общество христианское «Кооцууся», потом обанкротившееся (ибо Исайя Камогава проиграл капитал на рисовой бирже). От общества на постройку дано было ен 1200, и христиане собрали с себя ен 3000. Ныне на ремонт только этого церковного здания идет в год ен 50, которые христиане собирают с себя экстренным пожертвованием (риндзи).

Обещались христиане давать здесь священнику Иову Мидзуяма, служащему по преимуществу здесь и в Исиномаки, 15 ен в месяц, но едва дают ему 1 ену; и сия собирается с трудом. Способ сбора на священника такой: три христианина разделили между собой христианские дома — всех до 50, завели «каёй–чёо» и обходят с ними ежемесячно христиан, прося пожертвований на содержание священника. Но это беспрерывное клянчанье надоело, наконец, христианам, так что почти никто не дает; надоело оно и собирателям; все книжки для пожертвований (каёй–чёо) в конце концов оказались на руках у Афонасия Юза, по–видимому, самого неутомимого, который и показывал мне их, жалуясь, что и ему стало невмоготу постоянно приставать к христианам, и указывал на малоплодовитость этого способа, ибо по сведении итогов никак не выходит средним числом больше 1 ены в месяц. — Что делать? Как найти средства содержать священника? Я предложил старшинам последовать примеру Хакодате: не мучить беспрерывно христиан, а делать раз в год, на Пасхальной неделе общее собрание, и на нем раз же в год делать большое пожертвование — не меньше 100 ен со всех; так в несколько лет составится большая сумма, на которую купить землю и доходом с нее содержать священника; обещал даже, если они примут эту меру и будут в Миссию ежегодно присылать для хранения (на процентах в банке) не меньше 100 ен в составление капитала, взять пока содержание священника на счет Миссии. Завтра они дадут окончательный ответ.

Есть здесь церковной земли 1 тан 3 сё 19 бу; в прошлом году Никита Сато пожертвовал ее, и она записана на имя о. Иова. В прошлом году на ней возделали горох, получилось барыша 1 ена 20 сен; ныне посеяли пшеницу. По выплате расходов на обработку этого участка, в год с него чистого барыша может получиться не больше 2 ен 50 сен.

Церковные свечи и ладан покупаются на деньги, высыпаемые из церковной кружки; недостающее восполняет о. Иов (это из 1 ены, даваемой ему на содержание себя!).

С восьми часов вечера была всенощная, которую пели человек восемь юношей и девиц в один голос весьма правильно. Пению учит на фисгармонии здесь молодой человек Сергий, любитель пения.

После всенощной я сделал выговор христианам, что они на службе становятся в конце Церкви, оставляя переднюю часть совсем пустою; это значит, что они не заботятся хорошо слышать, что читается и поется. Потом, чтобы проповедию не утомить — прямо стал говорить о необходимости учреждения здесь «кооги–квай» для мужчин и женщин — последним о более правильной лишь постановке учрежденного. Женщины тотчас же приняли внушение; мужчины, вероятно, завтра дадут ответ; они были отвлечены в сторону от сего предмета рассуждениями о содержании священника.

Остановка в Санума — настоящий отдых; комната здесь устроена по–иностранному, и так усердно принимают и угощают. Особенно усердны здесь христианки; это они, конечно, устроили такие отличные шелковые спальные принадлежности, к которым и приступиться боязно из опасения их испортить.

30 мая/11 июня 1893. Воскресенье.

Санума. Дзюумондзи.

С восьми часов была литургия, отслуженная о. Иовом правильно и петая хорошо хором человек из десяти. Вместо Причастия проповедь сказал катихизатор Павел Цуда, довольно умно; пред причастием прочитали вслух обычные молитвы; я думал, есть больше причастники — не было, — детей приобщили несколько; сказал я, чтобы вперед прямо приобщали их. После службы я сказал поучение. Человек 30 больших только и было в Церкви; мало ходят в Церковь, не соблюдают воскресного дня, что прискорбно. После, когда спустились вниз, был длинный разговор с старшинами касательно «идзихоо» и содержания священника. Советовал им соединиться с христианами Такасимидзу и окрестных Церквей и всем вместе положить — раз в год, в Пасхальную неделю, собираться и делать большое пожертвование — так лет в пять скопят на покупку земли, доходами с которой можно будет содержать священника, давая ему не менее 20 ен в месяц, — священника для всех окрестных Церквей, сгруппированных на небольшом пространстве.

Обещались сделать общее собрание христиан и посоветоваться, также если признано будет нужным, снестись с окрестными Церквями, и о результате совещаний дать мне знать ко времени Собора.

После обеда посетили старшин и других — наиболее усердных христиан, домов 20, — в Санума (где домов 40) и за рекой (где домов 10 христиан). Все, у которых были, домовладельцы, весьма состоятельные, иные — богачи; ни одного бедного не видали. (Итак, отлично могут устроить содержание священника, если захотят). Осмотрели школу — «дзин–дзёо» и «коотоо» сёогакко, где обучается 800 детей; классов не было, ибо воскресенье, но все здание — замечательно по опрятности и порядку, в котором содержится; человек 20 живущих в школе учеников также содержатся весьма чисто и прилично; содержание их пищей обходится всего 2 ены 40 сен, за квартиру и образование платится 60 сен да на хиссибоку сен 50 — всего 3 ены 50 сен в месяц. — Вернувшись в церковный дом и простившись с собравшимися христианами, мы с о. Иовом отправились в пять часов пополудни в Дзюумондзи. меньше 4 ри от Санума (от Санума до Вакаянаги 3 1/2 ри; от Вакаянаги до Дзюумондзи всего 5 чё). Прибыли в семь часов, прямо в церковный дом, построенный отдельным зданием. Дзюумондзи — разбросанное селение в 40 домов — загородье Вакаянаги. Христианство сюда вошло давно; первые крещеные, да и до сих пор почти единственные, — крещены о. Павлом Савабе.

По метрике крещеных всех здесь 117, из них умерли 21, в других местах ныне 15, здесь налицо 81, в 14 домах, охладевших ни одного.

На богослужение в субботу и воскресенье собирается человек 10; читает и поет христианин Тит Сато. Катихизатор изредка бывает здесь из Такасимидзу (ныне Григорий Сунгамура). И потому новых слушателей нет; но много нашлось бы, по свидетельству христиан, если бы был катихизатор здесь чаще и больше. Религиозных собраний больше нет, исключая того, что Тит Сато собирает детей и учит их отчасти молитвам (больше же тому, что в школе, готовит с ними заданные уроки).

Есть у христиан собранных денег 80 ен; раздают их на проценты и получают в год 20 ен, из которых дают на содержание священника 6 ен в год, покупают свечи и ладан для Церкви. «Отчего такие большие проценты?» — спросил я. — «Это — здешние обычные, по 2 1/2 сен в месяц с 1 ены, — общее правило», — ответили — Священник, посещая Дзюумондзи, пользуется здесь пищей даром, катихизатор платит Павлу Сато, у которого останавливается (пользуясь квартирой даром).

Церковное здание — двухэтажное; обошлось в 500 ен, из которых 250 ен пожертвовал Александр Сато, покойник, — о. Павла Сато; прочее дали другие здешние христиане. Церковь построена на земле Павла Сато, не подаренной, а только на время данной. Здание снаружи оштукатурено, внутри представляет бедноту; внизу, кроме грязных матов, ровно ничего нет; окна без стенок, наверху иконостас, беднее которого и вообразить нельзя. Неуютно двум отличным иконам Спасителя и Богоматери — подарку Высокопреосвященного Исидора; кроме них и запрестольной иконы Тихвинской Божьей Матери, и икон больше нет.

Отслуживши вечерню, сказали слово, посоветовали завести «кооги–квай» — общий для мужчин и женщин, ибо последние здесь безграмотны, а катихизатора помогать им готовить «кооги» нет; христиане тотчас же согласились; дали им книг духовных, какого снабжения до сих пор здесь не было. Тит Сато — молодой христианин — удивительно хорошо читает церковную службу и поет.

Ночевать привели к Павлу Сато, дом у которого пребогатый — комнаты великолепные, но без единой иконы; посоветовано ему выписать иконы в серебряном окладе из России, пока же сказано о. Иову снабдить его здешними.

31 мая/12 июня 1893. Понедельник.

Дзюумондзи. Вакаянаги. Идзуно. Каннари.

Утром посетили дома христиан в Дзюумондзи, всех 14. Все здешние крестьяне — собственники, все коренные жители, кроме одного — Григория, бывшего сендайского сизоку, который занимается вываркой из железной воды железных капель; впрочем, уже тоже здешний землевладелец. Есть богатые, особенно бедных нет; все, кроме земледелия, занимаются разведением шелковичного червя.

Сделав вид позавтраканья нелепейшим завтраком, смастеренным с претензиею на иностранство (рыба вместо ухи в сыте, раки в горьком масле и подобное), мы отправились в Вакаянаги. 700 домов. В доме Михея Судзуки, старого христианина, там помещается молитвенная комната, как и четыре года тому назад. Посетив, по пути к нему, три христианских дома, мы поднялись у Михея на второй этаж в молитвенную комнату и занялись рассматриванием метрики. В печаль она привела.

Крещеных по ней 99, из них умерли 24, в другие места переселились 22, охладели 29 и только 24 здесь, в 6 домах. Такого процента охладевших ни в одной, кажется, Церкви нет. А о. Иов тут же сидит и являет вид самого равнодушного человека к сему горю; на вопрос: «Видел ли он сего охладевшего, или сего, говорил ли с ним?» — Оказывается, что ни одного и в глаза не видел. Резкий выговор я сделал ему за сие расхищение диаволом стада Христова, вверенного ему, но едва ли в пользу ему это, дерево можно сжечь, но не размягчить.

Конечно, молитвенных собраний ни в субботу, ни в воскресенье нет. Когда бывает у них — христиан Вакаянаги — катихизатор Григорий Сунгамура, тотчас собираются на молитву, но это было всего два раза: первый раз собирались 10, второй 5. Никаких других религиозных собраний не производится. Пожертвование не производится. Только есть 35 ен церковных, хранимых у о. Иова, в «экитейкёку» на прирост; деньги эти образовались из 10 ен, когда–то собранных здешними христианками на Церковь, возросли с тех пор процентами до 35 ен.

Отслужили мы обедницу, которую до того нелепо не пели, а визжали — один малец и две девочки, что я забился от них в угол, чтобы быть подальше, — в истерику можно было впасть от такого пения; а поправить, или остановить нельзя, ибо они же ведь не понимают, что это нелепо, а мнят службу творить Богу. Поучения не мог говорить, истерзанный душевно и нервно, а выразил печаль, что Церковь в таком упадке, и чтобы не охладели и остальные — немногие, здесь собравшиеся, советовал им собираться для молитвы по праздникам и субботам и после нее читать религиозные книги, которых тут же прибавил к тем, что имеются здесь издавна.

Потом шло длинное рассуждение о том, как бы поднять здешнюю Церковь. Одно средство: поместить здесь хорошего катихизатора, поручив ему отсюда заведывать несколькими ближайшими Церквями.

Вот ближайшие Церкви:

Дзюумондзи, 5 чё от Вакаянаги, — 40 домов — 14 христ. домов

Идзуно, 30 чё — 91 дом — 12 христ. домов

Исикоси, 1 ри — 4 дома (вместе) 2 христ. дома

Карисики, 2 ри — 16 домов — 1 христ. дом

Савабе, 2 ри — от Вакаянаги 180 домов — 4 христ. дома

Каннари, 2 ри 10 чё — 250 домов — 9 христ. домов

от Каннари (где ныне катихизатор) до Карисики 1 ри

до Ивагасаки 2 1/2 ри — 530 домов — 3 христ. дома

до Мияко 2 1/2 ри — 130 домов — 13 христ. домов

до Цукитате 3 ри — 160 домов — 5 христ. домов

до Савабе всего 16 чё.

Так как было уже три часа, когда мы кончили церковный разговор, то хотели пойти на постоялин — пообедать, но врач Павел Тани зазвал к себе и угостил скромной трапезой, причем особенно усердствовала его престарелая мать.

В четыре часа отправились дальше — в селение Идзуно. Здесь молитвенная икона — очень нарядная, в серебряном окладе — помещается в богатом доме крестьянина Ильи Сунгавара, сын которого Иоанн Конно (сделавшийся приемышем в другом доме) был когда–то в Семинарии и потом просился в переводчики. Илья только семь дней как похоронен. Преемником ему старший сын Моисей. Иоанна я встретил тут же, но в усах, с претензиею на фигуру интеллигента, и в каком страшном расположении духа; едва ли дух отца почил на нем. Говорил он, что отец был к Церкви очень усерден и хотел пожертвовать на содержание ее землю, но помер, не сделав это формально, причем я сделал внушение Моисею исполнить волю отца, на что Моисей и Иоанн промолчали.

По метрике в Идзуно 54 крещеных; из них умерли 9, в других местах ныне 9; здесь налицо 86 да крещеных в других местах 3 — всего здесь 39, в 12 домах, из которых только 3 полные христианские.

Если не очень мешают полевые работы, то в субботу и воскресенье человек 12–13 собирается на общественную молитву. Больше никаких религиозных собраний нет; пожертвований нет.

Отслужили краткий молебен за живых и панихиду за Илью и других здешних умерших. Вместо слова обратился с убеждением собираться на молитву и после нее читать слова Иоанна Златоуста и другие назидательные книги, которые тут же и даны, ибо духовных книг сюда из Миссии выслано не было.

Из Карисики здесь был в ожидании меня Георгий Гото. От Идзуно до Карисики всего 1 ри, и я хотел побыть там, но на тележке попасть нельзя, ибо дорога — нынешними крестьянскими работами по разделе воды для рисовых полей перерезана — пешком же в сапогах нет возможности идти: третий день рубит дождь почти не переставая; и потому здесь же расспрошено было о Церкви Карисики. Там метрики нет; христианский дом всего один — Георгия Гото; Георгий родом из Дзюумондзи, дядя Павла Сато, вступившего приемышем в дом Г ото; из этого дома о. Иоанн Сакай взял себе жену, нынешнюю вдову Елену, которая приходится теткой Георгию; в доме Георгия жива еще мать Елены, очень ждущая меня в Карисики повидаться. Крещеные из Карисики записаны в метрике Идзуно; христианство в Идзуно пришло первоначально из Карисики, а сюда от Иоанна Сакаи.

В ливень как из ведра последовали дальше, в Церковь Каннари. В сумерки прибыли здесь в дом Авраама и его сына Якова Кавамото, дом родственный о. Иоанну Сакаи; Яков Кавамото — внук сестры о. Иоанна. В этом доме я уже останавливался четыре года тому назад; Кавамото — продавец лекарств, живет безбедно; дом собственный, в последней комнате — молитвенной — общественная икона. Вошедши сюда, от усталости попросили чаю и вместе по метрике исследовали Церковь.

Но метрика здесь истреблена была в случившийся лет тринадцать тому назад погром нашего молитвенного дома: пожарные с крючьями ворвались и все переломали и разрушили — так еще сильна была тогда ненависть к христианству. По расспросам, катихизатор Илья Накагава ныне составил вновь метрику; и по ней, не полной, оказалось крещеных здесь 75, из них умерли 13, в другие места переселились 27, охладели 13, в протестантство ушел (чтобы ехать в Америку) 1, в синтоизм вернулось 4; осталось налицо здесь 17, в девяти домах.

Ныне, при катихизаторе Илье Накагава, собираются на молитву в субботу человек 12, в воскресенье 6–8. Для новых слушателей проповедь бывает только в среду и воскресенье; в прочие дни Накагава ходит по другим ему порученным Церквям.

Других религиозных собраний здесь нет, пожертвований тоже; только хранятся в экитейкеку 4 ены, вырученные после разгрома молитвенного дома за проданные обломки; ныне эта сумма возросла до 7 ен; накоплено еще кружечных сборов 1 ена 50 сен. Свечи для молитвенных собраний приносят христиане. — Отслужили мы вечерню, которую пели удивительно стройно и мелодично жена катихизатора Ильи и еще несколько голосов; сказано поучение; предложено христианам учредить «докусёоквай» — собрания для чтения религиозных книг, с некоторым приготовлением к тому двоих по очереди; согласились. Книги сейчас же выписаны из Миссии.

Здесь расспрошено было о Церкви в Савабе. мы проехали не останавливаясь. Там тоже метрики нет; но по списку, составленному Ильей Накагава, оказывается, насколько он мог собрать сведений, крещеных 24, из них умерли 8, в других местах ныне 8, и налицо в Савабе 8, в 4–х домах. Был там некогда молитвенный дом, была церковная икона, но заброшена куда–то, так что и не знают, где найти ее. Оттуда теперь один христианин Есида приходит на молитву в Каннари; больше никакого церковного учреждения нет.

После долгой беседы с христианами заснули наконец под барабан не перестававшего дождя.

1/13 июня 1893. Вторник.

Савабе. Ивагасаки. Мияно. Цукитате. Такасимидзу.

Утром отправившись из Каннари, проезжая Савабе, завернули в дом Варвары, вдовы благочестивого Стефана, у которого была молитвенная комната с церковной иконой; так же, как четыре года тому назад, ее комнаты неопрятны, домашняя икона стоит на столике, очевидно — на случай нашего визита, а выше ее висит картина растрепанной японки; стоит разломанная рамка от большой иконы. «Да это не от церковной ли иконы, которую я видел четыре года тому назад у тебя и велел сдать катихизатору или священнику?» — спрашиваю, — «От нее», — говорит. — «Где же икона–то?» — «Поправить нужно». — «Поправить рамку нужно, правда; но рамка здесь, — икона где?» Вместо ответа уклонилась в другую комнату — я махнул рукой. Пришел христианин Есида, но теперь, на мои расспросы, оказалось, что он не молится и вовсе не ходит в Каннари на Богослужения, как вчера солгал катихизатор Илья. Пришла старуха, мать делателя фонарей, Николая, который теперь в Хоккайдо; больше христиан не оказалось; если меры не будут приняты, исчезнут и эти остатки Церкви в Савабе; но меры принять нужно. Простившись с ними, отправились дальше, в Ивагасаки. Здесь заехали в дом Иоанна Сато, торговца, племянника о. Иоанна Сакая, родом из того самого дома, где мы ночевали сегодня в Каннари. У него стоит икона Богоматери — большая, недавно вытребованная, мол, для молитвенного дома; лампадка от нее уже исчезла; увидели и множество вытребованных из Миссии духовных книг. Где же те, кому молиться и читать? Увы, так–то обманывают иногда катихизаторы, — на этот раз Симеон Кацубара, бывший несколько здесь. По метрике здесь 19 крещеных в старые времена; из них 5 умерли, 4 ныне в других местах, 3 охладели; остаются 7, но и из сих едва можно было увидеть троих: сего Иоанна, старого врача Иону Ямада и молодого учителя Николая, крещенного, когда ему было десять лет, и ныне, по собственному отзыву, ничего не знающего из христианского учения. Очевидно, икона только стесняет Иоанна Сато, и он обрадовался, когда я сказал, что нужно отослать ее обратно в Миссию. Ах, Господи, что делать с этими мертвецами — японскими священниками! Был здесь священник Петр Сасагава, этот настоящий мертвец, которого забыли погрести, — до того опустил свои Церкви, что Ивагасаки, где было довольно много христиан, исчезло из станов церковных, так что в прошлом году о. Борис точно Америку открыл — вновь открыл Ивагасаки; пришлось оно в приход другого мертвеца о. Иова Мидзуяма, до того ленивого, до того беспечного, что мочи нет терпеть! Ни об одной своей Церкви ровно ничего не знает, христиан в год ни разу не исповедает, не приобщает, детей не крестит; с ним даже говорить, как и с о. Сасагава, нужно непомерное терпение: в минуту ровно по одному слову может вытаскивать из своего носа, больше никак не может, сколько не торопи его. Очевидно, нужно Ивагасаки, да и другие Церкви поручить другому священнику — иначе все исчезнет. Сказав вышеозначенным трем, что катихизатор здесь после Собора будет (да не Илья Накагава, сущая ветхая мельница, без всякого смысла в голове), чтобы ободрились, я оставил их, оставив им церковную икону и книги, которые хотел было вернуть в Токио. Отсюда приехали в Мияно. 2 ри от Ивагасаки. По дороге встретили два христианина отсюда: Петр Удзие и Лука Кунга; я обрадовался, думал, соберется порядочно. По приезде они же двое исключительно оказались и в церковном собрании. «А можно христиан собрать?» — спрашиваю. «Послали за ними», — отвечают. Взяли метрику в ожидании сбора. По ней оказалось крещеных в Мияно нуль, то есть метрика белая, вытребованная из Миссии, да так и брошенная; сгорела здесь метрика больше десяти лет и до сих пор ни священники, ни катихизаторы не позаботились привести в известность, сколько здесь крещено. «Сколько ныне в Церкви?» — спрашиваю. О. Иов молчит, как будто дело его совсем не касается, Илья Накагава мелет без перерыва какую–то чепуху. «28 человек», — ответил, наконец, Петр Удзие. «Сколько домов?» — «13». — «На молитву собираетесь ли?» — «Нет», — «Делаете ли другие какие религиозные собрания?» — «Никаких», — «Есть ли какие–либо пожертвования на Церковь?» — «Нет». Все это отвечает Петр Удзие — очевидно, усердный христианин, ибо он же и комнату дает для церковной иконы и церковных собраний, хотя оных и не производится. — «Отчего так опустилась эта Церковь?» — спрашиваю. Тогда только о. Иов открыл свой нос и молвил (ибо говорит он не ртом, а носом): «От политических причин». Но дальше слушать его объяснения, вытаскивая по слову, было бы большою тратою времени; я обратился к Удзии, и тот объяснил, что действительно христиане перессорились между собою при выборах людей в Парламент, а равно при выборах местных властей (сончёо), разделившись на разные партии; один христианин — Симеон Ояма даже дошел чуть не до смертоубийства, пырнув кинжалом своего противника (язычника, впрочем), за что сидел в тюрьме; Павел же Циба обманом хотел попасть в члены Парламента, в чем попался, был судим, что также отозвалось вредно на местной Церкви. — Поправить Церковь я вижу одно средство: поселить здесь хорошего катихизатора (хоть и не для Мияно только), который бы восстановил общественные собрания для молитвы, а также приобрел бы новых христиан для обновления христианского общества. Книг церковно–духовных здесь нет, да и не нужно; богослужебные есть. — В течение разговора пришел еще один христианин Яков Мацудзука, брат учившейся пению в Женской школе девицы, никого потом здесь не научившей и ушедшей замуж в Ивагасаки за язычника. Больше христиан мы не дождались.

Отслужили краткий молебен; хотели было уезжать голодные, ибо было уже три часа, а обеда на постоялине получить нельзя — все заняты шелковичным червем; но мать Петра, старуха Дарья, уговорила остаться на полчаса и угостила чем Бог послал.

В Мияно живет банщиком родной брат о. Иоанна Сакая, ушедший в протестантство, по неразумению, и ныне пребывающий в нем; больше протестантов, говорят, здесь нет, католиков тоже.

Отправились в Пукитате. 10 чё от Мияно, по прекраснейшей дороге среди вязов и дубов, сплошь обвитых плющом. В Цукитате тоже метрики не оказалось. По расспросу, здесь 16 христиан, в 8 домах. Ни молитвы, никакого церковного учреждения нет. Церковная икона стоит бесприютно в доме одного христианина в дряннейшей комнате, и икона из прежде (в 1872) привезенных, Божией Матери, живописная, очень изящная. Есть и духовные книги; только читать их некому. Пока беседовали, собралось человека 3–4 христиан. В течение разговора спросил я у о. Иова, исповедал ли и приобщил ли он их хоть раз в год. «Нет», — прогнусил он, и я пред всеми сделал ему упрек, чтобы не подумали, что беспечность священника — закон для него. Отправив краткий молебен, поехали дальше, в Такасимидзу. 3 ри от Цукитате, отпустив катихизатора Илью Накагава, ибо здесь кончилось его ведомство, столь мало приобретающее от него пользы. В Такасимидзу прибыли еще до захода солнца. По дороге встретили здешний старший христианин, бывший катихизатор Никанор Мураками и немало других братий и сестер. По прибытии в церковный дом назначили вечерню с половины восьмого часа и до того времени занялись метрикой, каковое дело окончено было скоро, ибо Никанор знает свою Церковь, как свой дом. По метрике здесь крещеных 242. Из них умерло 57, в других местах ныне 51, охладело 33, в католичество ушло 2, — здесь ныне 99 и крещеных в других местах 7, всего налицо 106.

Но в Церковь ходят, к сожалению, очень мало: в субботу человек 13, в воскресенье человек 10. Читает в Церкви Никанор Мураками (и, к сожалению, плохо, в нос и невнятно), поют 2–3. Думают основать женское симбокквай, но еще не основали, и других каких–либо церковных собраний нет. Пожертвования только те, что отпускаются в церковный ящик — всего набирается с ену в год. На свечи и прочие церковные расходы употребляется часть денег, выручаемых с обработки церковной земли. Церковной земли здесь больше 1 чё. Отдается она в обработку с половины; выручается для Церкви ныне 13 коку рису и отчасти других произведений. Считая по 5 ен 80 сен за 1 коку, будет 75 ен 40 сен в год (что на содержание священника еще мало). — Первоначально куплена была на пожертвования христиан очень небольшая земля, но ежегодно, в продолжение пятнадцати лет, участок увеличивается, ибо за полученное с земли приобретается вновь несколько земли; посредством такой мудрой меры в руках доброго управителя Никанора Мураками церковная земля возросла до нынешнего уже довольно значительного участка.

С половины восьмого часа отслужили вечерню, после которой я сказал слово с укором христианам, что они мало ходят в Церковь. Затем внушал завести мужской и женский «кооги–но симбокквай», — и завели, определив время и назначив «коогися» и «кандзи» для первых собраний.

Петр Оно только что вернулся сюда по отпечатании своего перевода книги Высокопреосвященного Никанора «Разбор Римского учения о главенстве Папы» и показал мне отпечатанный экземпляр, но заглавие дал «Разбор Римского учения», и — только, мол, длинно было бы полное; таким образом испортил всю книгу, обещая в заглавии несравненно больше, чем сколько в книге.

2/14 июня 1893. Среда.

Такасимидзу. Вабуци.

Утром, в Такасимидзу, была панихида по усопшим сей Церкви; за ней поучение. Потом поговорил я с Никанором Мураками, чтобы он перевел церковную землю со своего имени на Церковь, что теперь уж можно сделать, и показал ему копию документа поземельного на имя православной Церкви в Кесеннума; он списал копию и обещался перевести, просил еще его войти в соглашение с христианами Санума и окрестных Церквей — о скорейшем составлении средств на содержание священника для сей местности.

Из Такасимидзу вышло немало служащих Церкви, как то: священник Тимофей Хариу, ныне покойный, Роман Циба, академист Пантелеймон Сато; катихизаторы: Василий Хариу, Моисей Симотомае (Хариу), Симеон Мацубара, Елисей Кадо; умершие катихизаторы: Исайя Ооцуки, Яков Ооцуки, Василий Такеда; певчий Виссарион Като; отставные катихизаторы: Иоанн Ооцуки, Илья Сато (говоривший: «Что ж, мне и лучше, что у меня нет слушателей, иначе я мог бы возгордиться»).

Из соседних с Такасимидзу селений в Маяма. 1 ри, есть 3 христианина, в Фудзисато. 1 ри, 4 христианина.

В девять часов утра мы с о. Иовом выехали из Такасимидзу, любезно напутствованные многими братьями и сестрами, и направились в Вабуци. 7 ри от Такасимидзу; проехали чрез Вакуя, 4 ри от Такасимидзу, и в четыре часа пополудни едва добрались до места назначения; дорога — сплошная грязь, в иных местах невылазная; по временам дождь еще больше разводил ее.

Вабуци находится в волости Майяци. Всего в Майяци 550 домов; в том числе в Вабуци 250 домов; в Вабуци — городе — 100 домов, остальное в окрестных селениях, в том числе в Ямане 46 домов. Христиане здесь — в Ямане. 15 чё от города Вабуци, 8 домов, в городе Вабуци 3 дома и в Такасика 1 христианский дом (это селение, 1 ри от Вабуци, города, уже в другой волости, ибо за рекой).

В Майяци же, в селении Оозайки (азана) живет Иоанн Отокозава, бывший катихизатор, — очень богатый человек, в доме которого 5 человек христиан. Оозайки всего 1 ри от Вабуци.

Дорогой в город Вабуци мы посетили в Ямане 4 дома христиан; все живут зажиточно. Один из них — Моисей Такеда, бывший владелец сей местности, ныне также обратился в земледельца, впрочем, богатого, живущего в очень чистом доме и разводящего цветы и фрукты; в то же время он с женою — усердные христиане; прочие христиане здесь, в Ямане, — бывшие его кераи.

Катихизатор Ефрем Ямазаки помещается в городе Вабуци, нанимая с женой и двенадцатилетнею дочерью комнату у одного земледельца, живущего здесь же в других комнатах, что для катихизаций и молитвенных собраний не совсем удобно. По метрике в Вабуци крещеных 33, и все налицо, за исключением одного, ныне живущего в Фурукава; ни умерших, ни охладевших ни одного, хотя Церкви уже лет девять существования; кроме того, к этой Церкви принадлежат крещеные в других Церквах 22 человека; итого здесь 55 человек. В субботу собирается человек 7–8 на молитву, в воскресенье собираются несколько разве только в самое свободное от работ время. В такое время делают и другие религиозные собрания для слушания катихизатора или даже собственных разговоров о вере.

Восемь лет тому назад самые первые здешние христиане: Иоанн Ито, Сергий Наразаи и Яков Танасава положили обрабатывать несколько земли в пользу Церкви; занимают эту землю у язычника, общими силами возделывают ее, половину полученных произведений отдают хозяину за землю, половину обращают в пользу Церкви; обыкновенно вырабатывают двенадцать мешков необтолченного риса (моми); 6 отдают хозяину земли, 6 — на Церковь. Эти 6 мешков отдают в долг на проценты — 5 сё с коку в год. Так ныне накопилось 17 коку моми (недавние наводнения мешали больше накопить), то есть 8 коку белого риса, считая по 6 ен за коку, будет 48 ен — ныне имеющегося церковного капитала здесь. Я советовал на эти деньги купить церковной земли 1 тан (здесь 50 ен за тан).

Ефрем Ямазаки, сверх чаяния, оказывается недурным катихизатором: дети здесь обучены молитвам, церковные документы в порядке, книги, даваемые для чтения, на записи; к сожалению, только не красноречив он — управлять же Церковью умеет; даже церковная летопись у него ведется, чего ни один катихизатор не исполняет, хоть это поставлено правилом на наших Соборах неоднократно.

Часов около восьми, когда совсем стемнело, начали вечерню (раньше и нельзя было, — такой адский крик и шум был все время от столпившихся около дома детей, что в комнате на улицу, где молельня, разговора не было слышно). После нее — поучение, затем внушение завести «коогиквай» общий для мужчин и женщин (из 33 человек здесь взрослых мужчин 9, женщин 3), — и заведен. — Сделано было распоряжение о приготовлении завтра утром купели для крещения младенца: хозяин дома, где катихизатор, услышал о сем, попросил и его крестить, ибо о уже давно слушает учение и даже принял оглашение; сказано о. Иову, чтобы испытал его в знании вероучения. О. Иов, по испытании, нашел его достойным к допущению.

Мне указали ночлег в гостинице; о. же Иов, поужинав в гостинице, отправился ночевать к катихизатору.

3/15 июня 1893. Четверг.

Вабуци. Иеногава. Накасима. Набурихама.

Утром о. Иов преподал крещение вышеозначенным двоим — младенцу и хозяину катихизаторской квартиры, после чего мы отправились из Вабуци в Иеногава, 4 ри от Вабуци. В двух ри от Вабуци проехали Вакуя, не останавливаясь, ибо имеем быть дня чрез два. Доехав до Иеногава. узнали, что катихизатор сего места и Накасима отправился в Иокояма для встречи меня, и, значит, сегодня его дома нет, без него же его Церковь осматривать неудобно; положили сегодня проехать в Набурихама, завтра же, на обратном пути, основательно познакомиться с приходом катихизатора Тихона Сугияма. Тем не менее заехали в Иеногава к братьям: 1) Пантелеймону Хоси, врачу, родом из Сендая; застали его жену Софью с малыми ребятами; она сетовала, что в Иеногава нет теперь молитвенного дома и христиане не собираются для молитвы; Тит Сугияма прежде жил здесь — тогда здесь похоже было на Церковь, но отвезши семью в Токио (вследствие моего упора, что он (по жалобам христиан) ровно ничего не делает, кроме нянчанья своих детей), переселился в Накасима. 2) Побыли у Василия Циба, богатого купца, крестившегося в Токио и ныне живущего среди языческой семьи, да и сам мало обнаруживает христианства: икону держит в домике на задворках, да и там поставил в полутемной комнате над входною дверью — никто не может заметить ее, если он не укажет; хотел угостить чаем, я отказался под предлогом, что спешу. 3) У отца семинариста Виссариона Такахаси; зажиточный торговец и разводитель шелковичного червя; огромная семья: отец, мать, пять ребят мал–мала меньше и бабка; крещен только младший брат Виссариона. — Еще в Иеногава есть два христианина в двух домах; всего здесь 11 христиан в 5 домах. Охладевших нет, но и новых слушателей нет — вероятно, по лености Сугияма; город Иеногава имеет 300 домов, высматривает не бедным; здесь стоило бы потрудиться больше.

Отправились в Накасима. 1 ри от Иеногава, чтобы проехать селение на пути в Набурихама, но остановились отдохнуть, завернув в церковный дом; собралось несколько братий, и я порядочно ознакомился с положением Церкви. Накасима — деревня, в которой 103 дома, отчасти разбросанные, но на небольшом пространстве. По метрике здесь крещеных 107 человек, считая здесь же и христиан Иеногава, где нет другой метрики; из сего числа ныне в других местах 23, умерли 15, охладел 1; здесь ныне 68 и из других Церквей 6, — всего налицо 74, в 34–х домах, из которых 5 в Иеногава, 29 в Накасима.

В субботу и воскресенье собираются на богослужение человек до 20, но когда горячие сельские работы — человек 5–6. Когда свободно, собираются вести религиозные разговоры; производят «тоорон квай», беря в основание места Священного Писания, причем говорит всякий, кто желает.

Пожертвований никаких нет, кроме того, что опускают в церковный ящик. Тимофей Момма доставляет свечи для богослужения.

Здесь построен молитвенный дом с алтариком; землю под него одолжил Тимофей Момма. Стал дом в постройке 100 ен; построен 15 лет тому назад первыми христианами десятью человеками, сложившимися для того.

Лучшие из здешних христиан: Тимофей Момма, — жена Нина, Петр Такеяма, — жена Софья, Иоанн Миура, — жена Марина. Они и сообщали мне вышеозначенные сведения. Пока это делалось, домашние Тимофея приготовили обед, и мы с о. Иовом, пообедавши, отправились дальше, пообещав завтра вернуться не позднее полудня.

От Накасима до Набурихама 4 1/2 ри, то есть до Нагацура 3 ри, куда можно доехать в тележке, и от Нагацура до Набурихама 1 1/2 ри чрез гору нужно идти пешком, но можно, если ветер не мешает, от Нагацура в Набурихама ехать на лодке. Мы предпочли последнее; оставив тележки в Нагацура ожидать нашего возвращения завтра утром, мы взяли лодку и в час с небольшим доехали до места назначения. По дороге видели «иппай–симидзу» — местную знаменитость: из расщелины скалы беспрерывно сочится пресная вода, которой можно утолить жажду среди морских скал; немного воды всегда есть во впадине, остальная сочится в море. В Набури приехали еще далеко засветло. Набурихама — деревушка рыбачья на берегу моря из 75 домов. Главный дом в деревне — Наганума, у которого всегда останавливался сендайский князь, когда обозревал свои владения — раз в жизнь свою я добирался до сего места. Нынешний молодой хозяин — христианин, по имени Никанор. Провозглашали когда–то, что вся деревня будет христианскою, что поэтому здесь непременно нужен всегдашний катихизатор, — он и был всегда, но, увы, обещания и надежды давно не сбылись! Церкви почти нет — вся деревня пребывает в язычестве. По метрике здесь крещеных 29, из них умерли 7, в другие места переселились 7, налицо 15, в 5 домах, то есть: 1) Николая Наганума — 3 христианина, 2) его брата Иоанна Наганума — 3 христианина, 3) Василия Наганума — 5 христиан, 4) Иоанна Ендо — 2 христианина, 5) Петра Комацу — 1 христианин, да ребенок катихизатора Николая Явата. Пошли мы, пока светло, посетить христиан; печальный я вернулся: у Василия Наганума бедность и грязь, и старость, и младенчество; у Ендо даже дом не свой; только и есть дом Николая и Иоанна Наганума, почти нераздельный.

На службу в субботу и воскресенье, говорит Явата, приходят почти все, когда нет рыбной ловли. Других религиозных собраний нет, пожертвований тоже, кроме того, что опускается в церковную кружку; из сего же последнего источника накопилось 1 ена 30 сен капиталу, который и отдан на проценты. Свечи приносят по очереди.

Молитвенная комната в доме Николая Наганума, та самая, в которой останавливались князья.

Отслужили мы вечерню, во время которой печаль не оставляла меня, и я не знал, о чем сказать поучение и просил Божией помощи — восстановить равновесие духа и внушить что–либо для пользы братии. Божья помощь ныне замедлила прийти; обернувшись после службы, я увидел набравшихся столько язычников, что предпочел обратиться с словом к ним; человек 20 было внимательных слушателей до конца, по расходе праздно любопытствовавших. Дал потом наставление христианам делать «докусёквай», прибавил им духовных книг. Но в душе осталась немалая досада на катихизаторов, которые заводят проповедь в таких глухих местах; расходуй потом проповедника на сии места, а множество огромных городов остаются без православного слова.

Явата говорил, что не ходит для проповеди отсюда: 1) в Фунакоси. 1 ри, — деревушку, тут же виднеющуюся на берегу моря, но плода нет, 2) в Огани. деревню 3 ри от Набури, где выделывают аспидные доски; там есть слушатели, но не из местных жителей; больше в этих местах у проповедника нет ничего; в Набури слушателей ни одного.

4/16 июня 1893. Пятница.

Накасима. Иеногава. Исиномаки.

Утром долго–долго братия снаряжали лодку — провожать, без чего мы отправились бы, как условлено было вчера с лодочниками, в шесть часов утра из Набурихама. Проезжая около береговых скал, видели другую знаменитость места: бьющий из скалы фонтан морской воды, вытесняемый из расщелины напором прибоя: широко рассыпающиеся брызги при солнечном освещении, должно быть, очень красивы; сегодня, к сожалению, день совсем пасмурный.

В одиннадцать часов прибыли в Накасима. Катихизатор Тихон Сунгияма вернулся и встретил. С ним вновь просмотрели метрику: во многом оказалось совсем другое, чем вчера слышал: охладевших много; есть люди дурного поведения, так что двое ныне в тюрьме, из коих один — на вечной каторге за поджог. Но на вопрос: «Почему охладел?» Тихон отвечал: «Потому что не знают учения, будучи крещены в детстве и перезабыв все, что знали, и тем обличили себя». — «Ты–то старался научить их?» — «Нет», — «Бывал у них? Видался с ними?» — «Почти никого не видал». Эти дурные речи о христианах того, которым приставлен учить их, возмутили меня, и я сделал выговор ему за леность и нерадение; кстати, и о. Иову, который безмолвствовал тут, являясь в церковном деле, по обычаю, нулем; нос о. Иова издал звуки, похожие на нечто вроде согласия или обещания его быть вперед рачительней. Но странное дело: лишь только я укрепился в мысли, что Тихон Сунгияма не годится здесь, что его переменить нужно, пришли старшины в комнату: «Просьбу имеем», — «Какую?» — «И вперед дайте сюда катихизатора Тихона Сугияма»; в числе их был и Пантелеймон Хоси, врач из Иеногава, жаловавшийся мне в Токио, что Сугияма ничего не делает, — «Подумайте, посовещайтесь между собою хорошенько и пишите к Собору о сем», — ответил я.

Во втором часу собралось много христиан и христианок; отслужили часы, сказано поучение, перешедшее во внушение завести мужской и женский «коогиквай», — оный и заведен. После службы и церковных разговоров Тимофей Момма обращается ко мне: «Просьбу имею: дайте икону запрестольную», — «Там есть икона Воскресения», — «Мала, дайте большую». — Я подумал с минуту и ответил: «Момма–сан! Тут не только запрестольную — тут нужны иконы на Северные и Южные врата, на Царские врата, по крайней мере, четыре больших иконы нужны, — дам, с удовольствием дам. Но сделаем вместе с тобой пожертвования: я иконы, ты землю, что под Церковью». Тогда Момма задумался, я еще говорил о сем ему и братиям, и на том порешено: я дам иконы, если Церковь будет стоять на церковной, а не на занятой земле.

В пятом часу отправились из Накасима и, проезжая Иеногава, остановились на полчаса у Василия Циба — богача; он просил написать что–нибудь на память ему, и я большими русскими буквами на белом листе изобразил текст: «се же есть живот вечный», сделав ему внушение, чтобы он к сему животу привел свою дряхлую мать, для которой–де держится в доме такой, по истине великолепный буцудан, набитый идолами и разукрашенный снаружи во всю стену. Здесь опять пришло мне сильное желание пользоваться сими местами для помещения икон, освящая их и несколько приноровляя к помещению икон: на что лучше? И красиво, и удобно, — есть веками определенное место в доме, именно для священного употребления; не то что ныне, не знают, куда икону деть.

В сумерки прибыли в Исиномаки, где много братьев и сестер нашли ожидающими в церковном доме, и тотчас же приступили к служению вечерни; пение вполне стройное; певчие имели пришпиленные па груди голубые значки из гарусной нитки; чтение — истовое; и Церковь здесь прилично устроенная, только без достаточного иконного снабжения. После проповеди, сказанной не без напряжения, ибо чувствовалась усталость, по метрике исследована Церковь. Катихизатор Моисей Сираива вместе с катихизатором Минато — опытным Павлом Цуда — сделали этот труд весьма коротким, наперед составив нужные сведения: крещеных по метрике здесь 417, из них ныне в других местах 166, умерли 63, охладели 32; из других Церквей здесь ныне 16, — всего 172 человека в 59 домах. Из сего числа 30 человек принадлежат Церкви Кама, где еще нет своей метрики; эти 30 человек там составляют 10 домов.

На богослужение в субботу и воскресенье собираются от 20 до 40 человек. Новых слушателей ныне 4. Есть женское собрание: в первое воскресенье месяца, после воскресной службы христианки производят его, говоря приготовленное заранее — из Житий Святых и тому подобное; бывает на нем женщин 11. Есть мужское собрание «кейсейквай» (бодрствующее); во второе воскресенье месяца мужчины, собравшись, говорят религиозные речи (энзецу).

Пожертвований производится в месяц 5 ен, из коих 4 ены идет на содержание священника, 1 ена на свечи, ладан, масло для Церкви. В прошлом году сначала собиралось ежемесячным пожертвованием 7 ен, потом 6, в последнее время 5; таким образом, содержание священника все более и более убавлялось — и ныне вот не восходит более 4–х ен в месяц, тогда как обещались доставлять ему 10 ен (вероятно, сам о. Иов виной тому своею леностью).

Есть церковный капитал 270 ен; составился он из обязательных взносов христиан по 1 1/2 ены в месяц и больше с самого начала Церкви, Мейдзи 12 года; он отдается в долг по 12% в год. Имеется в виду со временем купить церковную землю, на содержание служащих Церкви.

Есть церковная земля, что под церковным зданием: 270 цубо; куплена она Мейдзи 11 года за 60 ен; записана на имя трех старшин церковных. Я советовал перевести прямо на имя Церкви. Двухэтажный церковный дом, в котором во втором этаже помещается Церковь, внизу большая зала для катихизаций и комната для катихизатора и прочее, стоил в постройке 1200 ен. Ежегодно немало идет на ремонт его. Симеон Кано — церковный эконом, но хлопочет и о приличном содержании дома. По его отчету, за прошлый год всего вышло на содержание священника, церковные расходы, ремонт и содержание дома 128 ен, в том числе 61 ена — содержание священника, 15 ен храмовые расходы, на свечи и прочее, 30 ен ремонт дома, 6 ен ковер для Церкви, 14 ен на праздники — Рождества и Пасхи.

Когда кончены были церковные разговоры, мне указали для ночлега дом Николая Хигуци, отца Емильяна, что ныне в Санкт–Петербургской Духовной Академии. Гостеприимство было полное, больше, кажется, ничего нельзя сделать для выражения радушия со стороны его, жены и всех христиан.

5/17 июня 1893. Суббота.

Исиномаки. Кама. Минато.

Утром отправились в Кама — селение в 1 ри от Исиномаки, с 83 домами, рассеянными на небольшом пространстве. На большой дороге, по пути к Кама, есть три дома христиан; в один из них мы заехали, чтобы благословить собравшихся здесь христиан, — это дом Матфея Коно, за которым младшая сестра о. Якова Такая. В Кама прибыли в церковный дом, купленный за 20 ен; чтобы купить его, христиане вошли в долг, который ныне выплачивают ежемесячными взносами по 10 сен с каждого из семи сицудзи.

Церковь эта до сих пор принадлежала к Исиномаки; метрики здесь еще нет. Крещеные записаны в метрике Исиномаки. Крещеных здесь 30, из них 1 уже успел охладеть; 29 налицо, в 7 домах в Кама и 3–х на Оокайдо. Христиане здесь — из сендайских сизоку, переселившихся сюда и возделавших эту местность. Больше всего возделывается здесь груш; местоположение прелестное; дома в садах; между прочим, видели грушевый сад переводчика Петра Оно, находящийся близ церковного дома; Оно получает с него ен 60 в год чистой прибыли.

Павел Цуда начал в Кама проповедь христианскую еще с Мейдзи 13–го года. Из здешних христиан, между прочим, Иоанн Ендо, нынешний катихизатор в Мацусиро; здесь у него родители, дед, бабка, брат с семьей — все еще язычники.

Христиане Кама собираются на общую молитву по субботам с восьми часов вечера, по воскресеньям с четырех или пяти часов утра, чтобы потом работать день. — Никак не убедить христиан соблюдать воскресенье! И между тем не могут же беспрерывно работать, здесь же заведение — и в самую горячую рабочую пору три дня в месяц отдыхать. «Так отдыхайте в воскресенье!» — «Нельзя, у кого домашние — язычники, не могут этого желать», — «Так у кого все в доме христиане — те пусть». — «Подумаем».

Больше всех старается о Церкви здесь Яков Нагаи; он принимал в церковном доме, давал объяснения; между прочим, он объяснил письменной запиской, что имеется в виду — каждому из христиан посадить в пользу Церкви 500 елок; по прошествии 18–20 лет половину этих елей продать на расходы по постройке Церкви, а половину на самый построечный материал. Что до содержания Церкви, то христиане имеют в виду пожертвовать на сей предмет по тану или по два земли и самим обрабатывать ее.

Совершили здесь краткий молебен; убедили христиан завести «коогиквай» раз в месяц и «докусеоквай» в каждое воскресенье после службы. Даны духовные книги для этого.

Отправились в Минато–кёоквай. Здесь Церковь, построенная отдельным зданием еще в Мейдзи 16 года. Землю под нее одолжил Сергий Кацумата; здание стоило 900 ен, из которых 250 ен пожертвовал Сергий Кацумата, больше 100 ен Павел Циба.

Множество христиан встретило в Церкви, и потому сейчас же стали служить обедницу, которую пели почти все дети очень стройно. После проповеди исследована была Церковь. По метрике здесь крещеных 166; из них ныне в других местах 46, умерли 16, охладели 19, здесь налицо 85 человек. Новых слушателей ныне нет, ибо горячее рабочее время.

К службе в субботу и воскресенье приходит человек 20. Был женский «коогиквай» — прекратился; мужского и не начиналось.

Пожертвований за последние полгода из ежемесячных взносов было 2 ены 86 сен. Это идет на свечи и ладан. Кроме того, были экстренные пожертвования: на ремонт крыши 21 1/2 ены, на татами 9 3/4 ены, на праздник Пасхи 5 ен 80 сен, на Праздник Рождества 4 1/2 ены.

Дети испытаны в знании молитв — оказались знающими, но не все; сказано поучение о воспитании детей для Царства Небесного.

Убеждал Сергия Кацумата пожертвовать Церкви землю, что под церковным домом. Промолчал он.

На обратном пути заехали к язычнику Хирацука Мотьёси, недалеко от Церкви, — местный богач и «дзинбоока»; будучи язычником, радит о нашей Церкви; он ныне приглашал к себе и угостил чаем.

Вернувшись в Исиномаки, в дом Николая Хигуци, нашли у него так много собравшихся язычников, что нельзя было не сказать для них проповедь, обычную начальную. После нее тотчас же отправились в Хиробуци–Синден, 2 1/2 ри от Исиномаки. Но не доехавши до христиан, должны были остановиться для ночлега в Хиробуци, на постоялин; был уже девятый час вечера; темень полная, дорога от дождей ужасная, дождь шел не переставая.

6/18 июня 1893. Воскресенье.

Хиробуци–Синден. Вакуя.

Рано утром прибыли в Хиробуци–Синден, отстоящий чё на 5 от города Хиробуци. В последнем 140 домов, в Синден 86 домов. От Вабуци до Хиробуци 2 1/2 ри. Оба места ныне в заведывании катихизатора Ефрема Ямазаки, который ожидал нас в Синден. Здесь приехали в дом Петра Оохара, у которого хранится молельная икона. По метрике крещеных в Хиробуци и Синдене 21 человек; из них ныне в других местах 6, умерли 2, здесь 13 человек, в 5 домах, из которых у Петра Оохара 5 христиан, остальные 8 в 4–х домах, и все хозяева в доме.

На молитву не собираются, и никакого церковного учреждения здесь нет. Никанор Оохара, отец Петра, ныне умерший, будучи в Хакодате, крестился и занес сюда христианство. Из Вабуци это место только и может быть заведуемо. Но Ефрем Ямазаки бывает здесь только раз в месяц на день–другой, очевидно, без всякой пользы. Обещались Петр Оохара и Иоанн Судзуки найти новых слушателей, — только катихизатор может поселиться здесь на столько времени, сколько нужно, чтобы преподать им учение сначала до конца по Осиено Кагами; тогда и Церковь может увеличиться; если катихизатор будет жить здесь, то для него может быть нанята отдельная квартира; у Петра Оохара тесно и неудобно; я обещался дать на квартиру.

Отслужили мы молебен. Сказано несколько слов в назидание и ободрение христиан. Затем я простился с о. Иовом Мидзуяма. Здесь кончился его приход, его несчастный приход, которому он так мало приносит пользы.

Веденью о. Иова принадлежат еще следующие места, где мы не были:

1) Иокояма. От Вабуци 4 ри, от Накасима чрез гору 3 ри. Там 1 христианский дом, из Сендая, ткача, бедняка. У него хранится молельная икона Божией Матери в серебряном окладе. Метрика есть. Есть четыре дома охладевших. Есть на шелкомотальной фабрике 5 христианок — девиц — и Варвара, жена Андрея Такахаси, из Мориока.

2) Янаици, не больше 1 ри от Иокояма. Там Павел Кодзима с женой, бывший катихизатор, ныне торговец; есть еще охладевший 1 дом. Метрика есть. Молельной иконы нет; Кодзима имеет свою и молится.

Не забыть еще при распределении катихизаторов следующих мест, тоже в приходе о. Иова Мидзуяма:

1) К Санума принадлежащие: а) Томё: 3 христианских дома, 7 христиан — больше все родные христиан Санума, выданные туда замуж; от Санума 2 1/2 ри. б) Ёнеяма: 3 христианских дома, больше 10 христиан; от Сенума 1 ри; Есида: 1 христианин, от Санума 18 чё.

2) К Дзюумондзи принадлежит Исикоси: 2 христианских дома, 7 христиан; от Дзюумондзи 18 чё; там родные Павла Сато, главного христианина в Дзюумондзи.

В приходе о. Петра Сасагава прежде всего предстояло посетить Церковь Вакуя. 3 1/2 ри от Синден. По дороге туда, в Маияци, мы с Николаем Хигуци, сопровождавшим меня до Вакуя, зашли к Павлу Нагаи, у которого очень благочестивая жена Марина и пять человек детей. Нагаи служит у Сайто Дзенннимон, местного богача, с которым я виделся прежде в Исиномаки, ныне Члена Парламента.

В Вакуя прибыли в одиннадцать часов прямо в Церковь, и так как христиане были в полном сборе — те, которые хотели прийти в Церковь — то тотчас стали служить обедницу. Церковь здесь по иконостасным иконам одна из лучших в Японии; половину из них пожертвовал митрополичий эконом в Санкт–Петербурге архимандрит Исайя, половина от Высокопреосвященного Исидора. Алексей Имамура, катихизатор, читает хорошо, но порядка службы нисколько не знает; пели вполне стройно и большим хором, больше — детей. По окончании проповеди потребована метрика. По ней крещеных 281; из них ныне в других местах 42, умерли 30, охладели 12, в протестантство ушел 1. Остаются 196, и из других Церквей 3 — всего 199 человек в 64 домах.

В субботу и воскресенье собирается от 30 до 40 человек. Есть мужское собрание; производится по субботам, после службы теми, кто был в Церкви: толкуют по очереди (ринкоо) Осиено Кагами. Есть женское собрание; производится в первую среду месяца вечером женщинами — членами общества; в обществе всего 24 христианки; собираются от 12 до 24–х. 4–5 христианок, наперед приготовившись, толкуют Священное Писание, говорят из Житий Святых или ронсецу (свои рассуждения). Основано катихизатором Павлом Кавагуци.

Есть воскресная детская школа, в которую иногда приходят и языческие дети; разделяются на три класса: в 1–м преподается Священное Писание, во 2–м — Священная История Ветхого Завета, в последнем Осиено Кагами; молитвы же учат все.

Есть «сейненквай»; производится два раза в месяц, во второе и четвертое воскресенье; говорят энзецу — религиозные и научные; в обществе 26 членов, в том числе есть язычники.

Землю под храм, 366 цубо, пожертвовал здесь Илья Додо. Храм постройкой обошелся 2500 ен, из которых 350 ен пожертвовал Савва Ки–мура; один язычник–купец — дал 100 ен. Я сегодня был у него, чтобы познакомиться и поблагодарить. В четвертом месяце сего года произведен ремонт, ставший 145 ен, которые собрали христиане с себя; первым пожертвовал о. Борис, родом здешний, 25 ен. В церковном доме — наверху — большая Церковь, внизу — комнаты для катихизаций, для катихизатора, священника, для спевок, где стоит орган и прочее. Есть церковная земля: Савва Кимура пожертвовал 1 тан 7 сё, и его младший брат Лука Кимура — 1 тан 7 сё. В год с этого получается на Церковь 1 коку 9 то белого риса, то есть 11 ен. — Есть ежемесячные взносы христиан, но до того малые, что на катихизаторскую пищу не могут давать обещанных 1 1/2 ены, а ходит Алексей Имамура по домам питаться; полмесяца ест в доме о. Бориса Ямамура, другие полмесяца, по дню, два–три — у разных христиан, всего 15 домов. Конечно, есть и в этом хорошая сторона: от катихизатора перепадает христианам больше учения.

Убеждал христиан и христианок завести ежемесячные «коогиквай» — из Священной Истории, Житий Святых и учения Спасителя. — Согласились. Дети испытаны, молитвы знают; впрочем, многие стеснялись читать, быть может, и не знают.

Кончивши все в церковном доме, отправился я в дом о. Бориса Ямамура, где приготовлено было помещение; было уже три часа. Ирина, жена о. Бориса, и Стефан, его сын, а также и другие родные — между прочим, Матфей, брат Ирины, императорский ловчий, красавец великан между японцами, убивающий одним выстрелом по три выдры, — сделали все возможное, чтобы принять лучше, радушнее. После отличного рыбного обеда отправились посетить старшин и других некоторых. Посетили домов 10, между прочим, двух богатых, из которых одна — женщина — до того жалостно стонала, что я велел о. Петру тотчас же совершить елеопомазание для утоления боли, что и последовало. Поздним вечером кончили посещения и прибыли в церковный дом, где имелся быть сначала женский «коогиквай», потом проповедь для язычников.

Первою говорила матушка Ирина; вкратце рассказала историю Церкви Вакуя — для меня многое было совсем новым. Все прочие говорили довольно хорошо. На проповедь собралось язычников человек 30; кончилась она в двенадцатом часу ночи. Для постели матушка Ирина вытащила княжеские спальные принадлежности; она была когда–то придворною у своего удельного князя.

7/19 июня 1893. Понедельник.

Оота. Нигоо.

Утром в Вакуя Павел Сасаки приходил просить катихизации для селения Каватаби. 300 домов, в Онсен мура, в Тамидзукури–гоори, в Мияги–кен. Сасаки (прежде живший в церковном доме в Вакуя) там фотографом; у него в доме 6 человек христиан, да есть еще 2 христианина, наученные Саввой Ямазаки, катихизатором в Наканиеда, который был приглашаем в Каватаби. Вперед это место может быть заведуемо из Наканиеда. Иметь это в виду на Соборе.

Отправились мы с о. Петром Сасагава и катихизатором Алексеем Имамура в сопровождении еще двух христиан в Оота–мура. 3 ри от Вакуя, или — по более близкой дороге, чрез горы — 2 1/2 ри; отправились пешком, ибо на тележке не проедешь. Оота имеет всего 36 домов, рассеянных по берегу реки и к горам. По метрике здесь крещеных всего 36 человек; из них умерли 3, но из Вакуя сюда пришел один; всего налицо 34 христианина, в 6 домах, — все родственные или дому Павла Накагава, главного здешнего христианина, или дому Тимофея Мине, у которого помещается молельная икона.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 10, и Павел Накагава читает по молитвеннику и старому Часослову. Больше никакого церковного учреждения нет. Даны ныне духовные книги, и убеждаемы были христиане после общей молитвы производить «докусёквай», обещались делать это. Обещан и катихизатор на время из Вакуя, если христиане соберут ему слушателей, — Помолились у Мине и у Накагава.

Вернувшись в Вакуя, очень усталые, отдохнув немного и пообедав у матушки Ирины, мы в пятом часу вечера отправились в Церковь Нигоо. Это селение — в другую, противоположную Оота, сторону от Вакуя, тоже 2 1/2 ри от него. В нем до 300 домов, лежащих кое–где подряд. По метрике здесь 42 крещеных; из них ныне 8 в других местах, 4 умерли; здесь ныне 30, в 10 домах, из коих в 5 дзенка христиане, именно у Иоакима Кооя, где молитвенная комната и где мы останавливались, 9 христиан; у Павла Абе, главного здешнего хлопотуна, 6 христиан, у врача Луки Оомаци 4 и прочие.

В субботу и воскресенье собирается на молитву человек 10; читают по старому служебнику, хотя есть Часослов, и проч. Больше никаких религиозных собраний нет; никаких пожертвований нет; даже ящика для пожертвований нет — «по язычески–де было бы». Приносят свечи и прочее, что нужно, вещами.

Отслужили мы вечерню; сказано поучение; даны религиозные книги, но при этом с христиан взято обещание, что они будут производить после общих молитв «докусёквай».

В обширном и богатом доме старика Иоакима Кооя нашли мы отличный ночлег.

8/20 июня 1893. Вторник.

Фукуда. Неко. Оно. Дзёогеиудзуми.

От Нигоо до Фукуда–мура 1 ри 20 чё; поля этих селений сопредельные, только холм разделяет их. Фукуда — деревня из 60 домов, разбросанных у подножия холма. Прибыли мы сюда часов в восемь утра.

Молельные иконы помещаются в доме слепца Луки Курумацука, лучшего из здешних христиан. (Дом этот когда–то обставлял — бессо Петра Кудзики, бывшего катихизатора, умершего в буддизме; здесь его бывшие кераи).

По метрике в Фукуда 51 человек; из них 8 ныне в других местах, 9 умерли, здесь 34, и из Дзеогецудзуми 1, всего 35 христиан в 9 домах, из коих 2 — вдали, остальные скучены.

В субботу собираются на общую молитву человек 10, в воскресенье общей молитвы не заведено. Молитвы читают; петь некому; после молитвы говорят о вере человека два–три.

Катихизатор Иван Ивай бывает здесь пять дней ежемесячно; живет у Луки Курумацука; питают его все; говорит поучение христианам по домам; есть и 2–3 новых слушателя.

Есть здесь церковная земля: 2 тан 4 сё; куплена казенная земля сен по 30 за тан; ее еще не возделывают, а растет на ней трава кая, которую продают; отчего накопилось церковных денег 2 ены за четыре года. Будут возделывать ее под рис.

В праздники бывают пожертвования на свечи и тому подобное. Определенных пожертвований нет.

Собрались несколько христиан. Отслужили молебен. Убеждены были христиане — отныне совершить общую молитву и в воскресенье; после же молитвы в субботу и воскресенье всегда производить «докусёквай» с предварительным приготовлением чтецов к сему. Книг здесь не было, даны теперь. Христиане обещались завести «докусёквай». Все здешние христиане небогатые земледельцы.

Отсюда отправились в Неко–мура. 1 ри 20 чё от Фукуда. В Неко всего только 11 домов, разбросанных; христианских же домов только два: богача Николая Асака и бедняка Иоанна Канно; у первого 9 человек христиан в доме, у последнего 6 — всего, значит, здесь 15 христиан. Крещеные здешние записаны в метрике Ономаци, к Церкви которой принадлежат христиане Неко. Зашли мы сначала к Николаю Асака; и икона — убрана, отец язычник. Дом полон «кайко»; все или (?), или на поле посадкой риса заняты. Попросили мы кипятку, напились чаю с булкой и этим были сыты целый день; между тем сыскался Николай Асака, нашел икону, повесил — и мы отслужили молебен; дали несколько религиозных книг (написали в Токио о высылке их), сделали наставление учить детей молитвам и отправились дальше; по дороге зашли в дом Иоанна Канно — сделали то же, что выше; только здесь во время поучения учить детей молитвам подоспел катихизатор здешних мест Иоанн Ивай; ему, кстати, дан был выговор, что он нисколько не заботится о научении детей.

От Неко до Ономаци 18 чё. В этом городке 162 дома. Он наполовину выгорел в октябре прошлого года; сгорел и дом христианина Иоанна Яги, у которого была молитвенная комната; сгорели в нем метрика, церковные книги; спасены только две иконы. Ныне в Оно только 8 христиан: 6 в семье Иоанна Яги, 2 в двух других домах, но из сих один — нищий старик, не ходящий в Церковь издавна, ибо занят только заботою не помереть с голоду. Заехали мы в дом Яги, конфетчика, едва кое–как построенный; отслужили молебен; о. Петр сказал поучение, ибо я очень устал (все время пришлось идти пешком по тропам среди полей). Никакого здесь церковного учреждения нет, да и быть не может при таком малолюдстве; на общую молитву, говорит Яги, ходят в Дзёогецудзуми. куда сданы и спасенные от пожара церковные иконы. — Отправились в Дзёогецудзуми, 1 ри 10 чё от Ономаци. Несмотря на горячее рабочее время, по дороге встретило немало христиан, особенно детей. Перед Церковью устроена зеленая арка. Прибывши в Церковь, тотчас отслужили молебен и сказано было поучение. По метрике здесь 164 крещеных, из коих 19 ныне в других местах, 27 умерли, 5 охладели. 113 налицо в Церкви, составляя 32 дома (из них в Кавакудари 2 дома, в Фуруура, 1 ри, 3 дома).

В субботу и воскресенье на молитву собираются не в рабочую пору от 10 до 30 человек, в рабочую — почти никого не бывает, кроме поющих. Новых слушателей нет. При Ивай за два года не было ни одного крещения, кроме нескольких детей.

Есть женское собрание: во второе воскресенье месяца собираются христианок 7–8, но только слушают поучение катихизатора; жертвуют при сем, и из сих жертв ныне накопилось 10 ен, которые пойдут на покупку чего–либо для храма. — Есть «сейнен–квай», но он состоит только в том, что после службы в воскресенье или в субботу остаются желающие, и Ивай объясняет что–либо из Священного Писания.

Храм здесь построен отдельным зданием, на земле, одолженной Стефаном Ицидзё. Стоит храм в постройке 318 ен, кроме личного труда христиан и жертвованного леса, из сих 83 ен пожертвовал Стефан Ицидзё. Стал я было говорить Стефану, чтобы он пожертвовал Церкви землю, что под храмом. Он возразил, что давно уже пожертвовал бы, если бы не имелось в виду храм перенести на другое, более удобное место; здесь оно вдали от дороги; перенесут на середину селения и к большой дороге; за пожертвованием, по–видимому, дело не станет, ибо здесь у христиан земли много.

Помощь на содержание здесь катихизатора идет с земли, пожертвованной для того Стефаном Ицидзё; земли этой 3 тан 2 сё; получается с нее 6 коку риса; христиане сами обрабатывают ее, но нужно считать, что получается 2 коку, ибо в три года обыкновенно раз бывает урожай; в прочие годы наводнение.

Кроме того, есть несколько земли, пожертвованной бывшим здесь катихизатором Павлом Кодзима; с нее продается произведений на 2 ены в год (Земли 5 тан, но мало годной). 10 домов христиан два года назад согласились ежегодно, в продолжение десяти лет, жертвовать определенное количество «моми» (необмолоченного риса) на «кихон зайсан»; жертвуют разное количество; у Стефана Ицидзё накопилось 2 коку моми (ен 6).

Определенных денежных взносов на Церковь нет; но жертвуют, когда нужно — в праздники на свечи и подобное, на ремонт, — в прошлом году вышло 40 ен. Из множества здешних христиан только 10 домов служат Церкви пожертвованиями.

Вечером отслужили вечерню; сказано слово; убеждаемы были потом христиане завести мужской и женский «коогиквай» и согласились.

Ономура имеет 560 домов; в ней Ономаци 162 дома, 3 христианских дома, Дзёогепудзуми 52 дома, 27 христианских дома, Кавакудари 42 дома, 2 христианских дома, Фукуда 60 домов, 9 христианских домов, Такамани 12 домов, 1 христианский дом, Неко 11 домов, 2 христианских дома. В Фуруура 3 христианских дома. Все это очень легко может быть заведуемо одним катихизатором, ибо на близком расстоянии одно от другого. От Дзёогецудзуми до Фукуда прямо через реку только 30 чё.

В Кавакудари — сончё Яков Сато. Оттуда же родом катихизатор Авраам Яги; у него в доме все язычники, главой дома его старший брат.

Из Янаици пришел сюда повидаться со мной Павел Кодзима, бывший катихизатор, немало потрудившийся в сих местах.

9/21 июня 1893. Среда.

Касимадай. Оомацузава. Фурукава.

Опять целую ночь шел дождь, поставив нас в затруднение, как продолжать путь; хотел было обуться в варадзи — братья настояли ехать в Касимадай в тележке. Но едва к девяти часам утра могли быть снабжены две тележки, для меня и о. Сасагава; катихизатор Иоанн Ивай нашел себе лошадь. По сквернейшей дороге едва дотащили дзинрикися до Касимадай. 2 1/2 ри. Прибывши же, мы попали в затруднение, что делать с собой, куда деться? В доме Ильи Сасаки, где молельная икона, все полно шелковичным червем, и там теперь самая горячая работа — отбирать и пристраивать червя, готового плести кокон, и кормить большого червя, еще не готового. Другие христиане все также по горло заняты или червем, или посадкой риса. В самом деле, это время — самое неудобное для посещения Церквей; просто совестно мешать христианам своим приездом. Зашли мы в дом Исаака Сасаки, где нашлась свободная комната; пришли три человека братии, и с ними мы занялись церковным разговором. По метрике здесь крещеных 31; из них умерло 6, в других местах ныне 2; налицо 23, в 11 домах, из которых в двух все христиане: у Ильи Сасаки 8 христиан, главный здесь старик Петр Сасаки, первый по времени здешний христианин и наиболее ревностный из них; ныне, к сожалению, он болен, лежит где–то в больнице, и я не виделся с ним; у Исаака Сасаки 3 христианина; прочие 12 христиан в 9 домах — большею частию хозяева домов.

В субботу и воскресенье на молитву собирается к Илье Сасаки человек 7–8, если не горячее рабочее время, как, например, теперь, когда и молитвенная комната под червем и икона спрятана. Читает молитвы Илья, петь некому. Никаких других религиозных собраний нет. Пожертвований тоже нет. Но на содержание Церкви средства собирают, именно следующим образом: три года подряд христиане занимали у соседа участок поля и обрабатывали его в пользу Церкви; так наработали 11 коку моми; теперь этот рис отдают на проценты в долг, по 1 то 5 сё % с коку в год.

Свечи и ладан для богослужений приносят из домов.

Христиане здесь в двух селениях: Касимадай и Хиравата, соседняя деревня внизу, где станция железной дороги.

В Касимадай (аза) всего 23 дома, в Хировата 80 домов. В Касимадай же, как собрание селений, 630 домов.

Наставляли христиан делать религиозные чтения после общей молитвы; завести, то есть «докусёоквай»; обещались, а мы прибавили им книг к тем, что имеются здесь.

Несмотря на недосуг, братья угостили обедом, от которого мы никак не могли отказаться, отказавшись лишь от поданных яиц, ибо теперь Петров [пост].

Отсюда имели в виду отправиться в Оомацузава. деревню в 2 ри от Касимадай, но отказались от сего намерения, видя, как братьям теперь некогда, там тоже все не меньше заняты, чем здесь; значит, мы почти никого и не увидели бы, как здесь.

Оомацузава — бедное селение из 60 домов, стоящих вместе, не разбросанных. Там была вотчина отцов нынешнего иподиакона Иоанна Исида; ныне там его брат от другой матери, Яков, не имеющий ничего, кроме бедного дома, — промотался и содержится своим братом Иоанном, имеющим землю в Сендае; у Якова жена и сын христиане.

Всех христиан в Оомацузава 22 человека, в 8 домах; по словам о. Петра Сасагава, все — бедные, земледельцы, из бывших крестьян Исида. Но в субботу и воскресенье собираются на молитву. Церковной иконы там нет — дал им икону о. Сасагава. Книг для чтения нет, да и читать некому. Никакого другого учреждения церковного нет. Пожертвований не делают. Лучший из тамошних христиан — врач Иоанн Ирацука, у него собираются для молитвы; один он несет некоторые церковные расходы — питает катихизатора, когда тот приходит, и прочие. Все христиане в Симоомацузава.

Во втором часу простившись с братьями в Касимадай, мы отправились на станцию железной дороги, дождались поезда в Когота, в четыре часа, и отправились туда, — чрез пятнадцать минут вышедши здесь на станции, взяли дзинрикися до Фурукава, 2 1/2 ри, и в седьмом часу были в Фурукава, неожиданно для братии, ожидавшей нас завтра. Тем не менее братия собралась в церковном доме в изрядном количестве, и мы отслужили вечерню, сказали слово, потом познакомились с положением Церкви. По метрике здесь 152 крещеных; из них умерли 28, перешли в другие места совсем — 3, на время (кириу) — 21, всего 24, охладели 18, в протестантство ушли 4; налицо ныне в Церкви 78, в 28 домах, из коих в 10 домах все христиане. Из 28 домов 27 здесь, 1 в деревне.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 20, если не такое сильное «некогда», как ныне (когда всех занимает шелковичный червь). Есть общество «сейненквай» — собирается человек семь еженедельно, или два раза в неделю, если катихизатор Елисей Кадо не в отлучке; катихизатор преподает Осиено Кагами и Священную Историю; толкуют и сами. Есть женское собрание: собираются 5–20 христианок; двое из них обыкновенно говорят «кооги», объясняя что–либо из Священного Писания, или другое что; собираются вечером, во второе воскресенье месяца.

Церковный дом здесь — собственный церковный; стоит на земле Иоанна Ооидзуми; дом куплен христианами и перестроен, на что издержано 215 ен. К сожалению, дом в стороне от главной улицы, несколько запрятан от глаз. Земли под ним 40 цубо.

Есть здесь церковная земля, купленная в складчину христианами и дающая ныне возможность наполовину содержать катихизатора. Земля эта: 1) поле: 1 чё, 1 тан, 7 сё, 9 хо; куплена за 255 ен; 2) огород: 9 сё 20 хо, — стоит 12 ен 60 сен. Доставили эти земли в прошлом году — поле: риса 9 коку 7 сё, 8 го на 53 ен 15 сен; огород: 5 то бобов на 2 ен. На сии деньги производятся все церковные расходы, как то: полусодержится катихизатор — в прошлом году на сие издержано больше 30 ен, платится квайдо–мори (4 ены), уплачивается земельная подать, производится ремонт дома, расходы на свечи и прочее по Церкви.

Есть еще церковных денег 33 ен 90 сен на хранении с процентами в экитейкёку.

Ежемесячных пожертвований дли других определенных взносов на Церковь никаких нет. В кружку опускается очень мало. Управляют церковным хозяйством здесь наиболее богатые из христиан: Иоанн Ооидзуми и Исайя Нагасава.

В заключение убеждаемы были христиане завести мужской и женский «коогиквай» — и завели, избрав на первые собрания «коогися» и назначив время.

Из Миссии от о. Сергия Глебова пришло письмо, требующее моего возвращения к концу месяца, ибо денег у него не хватило для рассылки содержания служащим Церкви и расплаты в конце месяца. Придется поторопиться двумя–тремя днями.

10/22 июня 1893. Четверг.

Фурукава. Иигава. Наканиеда.

Утром посетили в Фурукава двух церковных старшин — Иоанна Ооидзуми и Исайю Нагасава, и еще три дома почтенных в Церкви стариков; побыли в церковном доме; при свете он показался еще больше не подходящим для Церкви, чем вчера в потемках: совсем на задах города, и пройти можно к нему только чрез очень узкий и кривой переулок. В девятом часу отправились в Иигава. 1 ри от Фурукава. Иигава — несколько разбросанное селение из 120 домов. Приехали в церковный дом и в ожидании, пока соберутся несколько для молитвы, занялись с катихизатором Елисеем Кадо рассмотрением метрики. По ней крещеных в Иигава 162, из них умерло 20, перешло в другие места 35, охладело 9, налицо в Церкви 98, в 37 домах: в Иигава в 21 доме,

в Зоосикиноме, 1 ри от Иигава, с 16 рассеянных домов, 4 христианских дома;

в Нискарай, 27 чё, 50 рассеянных домов, 6 домов христианских; в Яноме. 15 чё, 25 рассеянных домов, 3 дома (один Павла Хонда, что был в школе);

в Санбонги, 1 1/2 ри, 150 домов, скученных, 1 христианский дом;

в Хикита, 2 ри, 50 скученных домов, 1 христианский дом;

в Татагава, 1 ри 15 чё, 13 рассеянных домов, 1 христианский дом.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 15, когда свободное время, человек 5, когда некогда, как теперь. Пению учит Вера Кису, бывшая в Миссийской школе; новых слушателей нет. Никаких религиозных собраний ныне нет; а было женское симбокквай, но прекратилось, — никто не приходит.

Земли 7 сё, 5 бу (215 цубо) под церковным домом и садиком вокруг него; эта земля, равно как церковный дом, вполне церковные: куплены за 75 ен в Мейдзи 18 году; из сего 50 ен пожертвовал Акила Кису, остальное — братья в складчину. Записаны на имя Кису. Я советовал переписать на имя Церкви.

Есть «идзикин»: 121 ен; отдаются в долг на проценты по 12% в год. Имеется в виду на накопленную сумму купить церковную землю.

На свечи, ладан и прочие расходы по Церкви братья жертвуют ежемесячно по 5–10 сен; Акила Кису дает 25 сен. Катихизатору дают пищу, что исполняют трое: Акила Кису питает полмесяца, Петр Миками — четверть, Никанор Сугава — остальную четверть. Прежде давали на пищу катихизатора и из Зоосикиноме, теперь перестали, — Бывают и временные пожертвования (риндзи).

Из Иигава катихизатор Алексей Имамура: сын крестьянина Моисея и Фаины, в последнее время ослепшей; брат его Исаак плотник, ныне работает в Санума; у Исаака жена и ребенок. Свой маленький дом у них; живут бедно; прежде Моисей жил в Квайдо, как квайдомори.

Из Иигава семинарист Марк Ёкота; у него отец, старший брат с женой и двумя детьми, другой старший брат неженатый; хотел побыть у него — «дом–де весь занят шелковичным червем», просили не быть.

Отслужили обедницу, сказали слово; убеждали завести «коогиквай» — мужской и женский, на что и согласились бывшие в Церкви братья и сестры. По окончании всего церковного отправились посетить трех церковных старшин: Миками, Сугава и Кису; у всех видели множество червя, почти готового делать кокон. У Акилы Кису жена его Марья и дочь Вера угостили обедом, состряпанным Верой — смесь сладких яств с солеными без рису, который церемонились подать, — мол, не ест, — отчего на весь день пришлось остаться впроголодь.

Катихизатор Елисей Кадо слишком плох для сих мест, более много — всегда болит голова, когда дурная погода. Оттого и слушателей нет, а были бы, именно при деятельном и живом катихизаторе. Одного достаточно для Фурукава и Иигава. Нужно будет дать из оканчивающих ныне курс — молодого и живого.

Во втором часу пополудни отправились в Наканиела. 2 ри от Иигава. Погода была чудно хорошая, вид только что засаженных рисовых полей прелестнейший. Пред церковным домом был сюрприз: выскочили на дорогу певицы и певцы и быстро, развернув книги, запели что–то; приближаясь, услышал архиерейское входное «Достойно». Пресмешна была вся сцена, едва можно было удержать серьезность. В бедном–пребедном храмике уселись на пол и принялись за метрику, пока соберутся братья, сколько могут. По метрике здесь крещеных 202 человека; из них ныне в других местах 33, умерли 22, охладели 9, налицо в Церкви 138 и 2 крещеных инде, всего 140, в 40 домах, из коих

в Наканиеда, всех домов здесь 600 — 23 христианских дома;

в Ёккаиииба, 1 1/2 ри,

от Наканиеда — 40 домов всех, 6 христианских домов;

в Куросава, 1 ри — 30 домов, 5 христианских домов;

в Татагава, 1 ри — 50 домов, 2 христианских дома;

в Каватаби, 7 ри — 30 домов, 2 христианских дома;

в Хикита, 1 ри — 50 домов, 2 христианских дома.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 30. Новых слушателей 6 человек. Недавно основано мужское церковное собрание: человек 15 братий остаются в Церкви после службы (пообедав принесенным из дома бенто) и занимаются толкованием Православного Исповедания; бывает при этом «тоорон» — рассуждение и споры; катихизатор Савва Ямазаки поправляет, когда нужно, говорит и сам.

Было женское собрание, два раза в месяц, но прекратилось в начале нынешнего года; перестали собираться, а собиралось христианок 6–7, и велись рассказы из Священной Истории и Житий Святых; говорил катихизатор.

Церковный домик занимает всего 12 цубо, землю под него одолжил Симеон Вакамацу; построен он в складчину христианами; стоит больше 100 ен, кроме пожертвований трудом и материалом. Собираются в нем только для молитвы — катихизатору жить негде. Построен Мейдзи в 7 году. — Больше недвижимого имущества церковного нет, а есть «кихон зайсан»: 40 ен — отдают на проценты по 12% в год. Недавно начали делать вклады для оставления сего церковного капитала; имеют в виду жертвовать ежегодно по 40 ен; и когда составится достаточная сумма — купить церковную землю.

На содержание катихизатора ежегодно жертвуют 33 ены, то есть дают ему пищу и квартиру.

На свечи, ладан и прочее в Церкви идет то, что высыпается из церковной кружки (доохи); если недостает, то дополняется из «кваихи» — ежемесячных пожертвований на Церковь.

Бывает «риндзихи»; например, недавно ремонтировали Церковь внутри, на что употребили 10 ен, собранных специально для сего. На «сюкуен» — угощения в праздники Рождества Христова и Пасху всегда собирается складчина ен 4–5.

Из Наканиеда катихизатор Исайя Секи: здесь ныне живет в доме его жена с дочкой и брат Ефимий, бывший в Семинарии. Отсюда также катихизатор Петр Юмура: но здесь ныне нет ни дома его, ни родных. Отсюда семинарист Ной Теразава. Его отец Моисей — купец; имеет дом, живет небедно, в семье 7 человек, все христиане.

Наиболее богатый из здешних христиан — Василий Канно, гостеприимством которого я ныне пользуюсь, пиша сие; по профессии — винодел, но хочет оставить сие занятие из благочестия, уверяет катихизатор.

В Ёккаициба еще богач из христиан — Захарий Куто, служащий так же, как и Василий, церковным старшиной; Захарий, между прочим, артист — скрипач; выписал из России скрипичные ноты и ныне разыгрывает их, и поет хорошо, как я сегодня убедился.

Так как братия и сестры, занятые полевыми работами, не собирались к богослужению, то мы, кончив церковные разговоры, отправились посетить дома церковных старшин, всего четыре. Одним из них — старик (55 лет) Моисей Теразава, самый усердный из здешних христиан; он сегодня выехал навстречу мне и Иигава и все время хлопотал по церковным делам; у старшины кузнеца Ионы видели немалую бедность в доме, да вдобавок еще жену умалишенную.

В сумерки отслужили вечерню, которую пели удивительно хорошо здешние певчие — подростки и несколько больших; недаром здесь жил учитель пения Тихон Ина — след остался. После службы поучение; убеждение завести мужское и женское «коогиквай», что и сделано, — согласились завести, избрали людей и назначили время. — Потом в доме Моисея Теразава была проповедь для язычников, собралось человек около сотни, и слушали, не уставая. Во время проповеди о. Петр Сасагава, оставшись в Церкви, испытал просящих крещения; только один из них оказался готовым и будет завтра утром крещен; прочие три остановлены для большего научения.

Ночевать меня привели к Василию Канно; было около двенадцати часов ночи, а еще предстояло женское собрание с кооги; в первом часу оно началось, и не удивляюсь я, что прекращаются здесь собрания: три подростка, девчонки, мучили больше часа чтением Житий Святых почти по складам, и две почти шепотом. Укорил я катихизатора Савву Ямазаки, что но допускает такое безобразие; должен он прежде собрания стараться, чтобы приготовлены были имеющие говорить или читать, испытать их заранее и только готовых выпускать.

В два часа ночи едва можно было успокоиться от дневной усталости.

11/23 июня 1893. Пятница.

Наканиеда. Сендай.

Утром о. Петр Сасагава крестил одного взрослого и четырех младенцев, но это продолжалась вместо предположенных накануне семи часов до девяти отчасти от медлительности собиравшихся к крещению, отчасти от медлительности и неумелости священника; крик младенцев, шум собравшихся вокруг Церкви и глазевших в открытые окна и двери язычников (тогда как при раннем богослужении избегается, по крайней мере, последнее неудобство) до того расстроили нервы, что я не мог, по окончании, сказать поучения, а только попрощался, впрочем, поучение и не имелось в виду, и пришел я в Церковь в подряснике лишь, совсем готовый к пути, думая попасть к концу крещения, и попал к началу. Попросили христиане зайти к Моисею Теразава и угостили пышным адресом и холодным рисом, от которого потом желудок болел.

Отправились в Сендай. 10 ри от Наканиеда. В 5 ри от Наканиеда остановились в Иосиока и зашли к Петру Оодадзуме, бывшему катихизатору, теперь здесь окружному начальнику (гун–чёо). В Сендай прибыли пред заходом солнца и застали на дворе вокруг храма и в церковном доме чистку и приготовления; поместиться было еще негде, потому отправились в гостиницу, куда о. Петр Сасагава и катихизатор Василий Хариу и Василий Накараи принесли метрические и другие книги для уяснения настоящего положения Церкви.

По метрике в Сендае крещеных: 761 человек; из них ныне в других местах: 191, умерли 142, охладели 76, в протестантство (а дальше в буддизм) ушел 1; налицо 351, и из других Церквей здесь 39, всего ныне здесь в Церкви 390. Новых слушателей — у Хариу 6, у Накараи 7.

В Церковь ходят в субботу и воскресенье человек 70, с певчими, которых человек 25. Религиозные собрания здесь следующие:

1) «Кенкиу–квай»; в каждое воскресенье вечером собирают человек 8 христиан и объясняют места из Священного Писания, причем бывает «тоорон».

2) «Консинквай». Во второе воскресенье каждого месяца, вечером, собираются 30–40 христиан и рассуждают о церковных делах и о пользах Церкви; собрание это — «дзиридзёо–но», относящееся более к управлению церковными делами; ведется беспрерывно уже несколько лет. На нем бывают «кандзи», избираемые для каждого собрания — мужчина и женщина — двое.

3) «Фудзинквай». В третье воскресенье каждого месяца, днем, с двух часов, собираются 20–30 христианок; 2–3 из них говорят «кооги», большею частью из Житий Святых или из Священного Писания. По окончании прочитывается одна глава из Священного Писания. Христианки жертвуют на храм — нужные в нем вещи вроде отличных шелковых покровов, на престол и жертвенник, которые я видел, или на бедных. Кроме того, христианки избирают из себя по 3 попеременно для обхода христианских домов, что делается во второе воскресенье месяца; бывают по преимуществу у тех, которым нужно христианское поощрение, например у ленящихся ходить в Церковь. Польза от сего, по свидетельству священника и катихизаторов, немалая. Эту меру следует рекомендовать и в других Церквах.

4) «Сейненквай»; в первую и третью субботу, с трех часов, собираются человек 8, больше учеников, и говорят энзецу, религиозные и научные; всех членов 12; жертвуют так же; в Церкви два аналоя — их пожертвования.

Церковь в Сендае разделена на 18 приходов, в каждом поставлен староста, в каждом положено иметь место для проповеди; последнее не в точности соблюдается; но разделение это приносит пользу в том отношении, что если нужно оповестить всей Церкви, то это делается чрез 18 старост со всею легкостью. В старосты избираются люди почтенные в Церкви, на влияние которых на христиан рассчитывается. Заведено в запрошлом году.

Церковное имущество и церковные доходы здесь следующие:

1) Отлично построенный храм; построен за две тысячи ен, пожертвованных из России (из них 2000 рублей кредитных добыты о. Анатолием) и одну тысячу ен, собранных местными христианами. У храма — Церковный дом, где живет катихизатор и производятся собрания христиан; и дальше другой дом, где живет семейный священник. Земли под всем этим и под садом вокруг Церкви 1) 400 цубо.

2) Земли 1 тан 7 сё в деревне Томита, 2 ри от Сендая. Куплена на деньги, собранные христианами на 11 году Мейдзи; получается с нее 3 мешка риса, стоящие 8 ен, которые идут на расходы по Церкви.

3) Некоторые (юуси) постепенными вкладами накопили сумму 400 ен и на нее в запрошлом году купили поле 1 чё 5 тан, дающее 7 коку рису на 40 ен; в прошлом году эти деньги были употреблены на освящение Церкви; дальше имеется в виду доходом с сей земли уплатить церковный долг в 230 ен, сделанный на постройку храма. Владельцы этой земли (на имя Церкви еще не записанной) 7–8 в Сендае, прочие рассеяны по всей Японии; это, кроме прочих христиан, — нынешние священники и катихизаторы, вышедшие из Сендая. Для распоряжения деньгами с сей земли со всеми ими нужно советоваться.

4) «Таномоси» — лотерея: деньги, данные в складчину участвующими, выигрывает один, но половину из них отдает на Церковь; на сии деньги куплен ковер для Церкви на 20 ен; еще 10 ен имеется на ремонт.

5) «Фудзинквай» — христианки постоянно жертвуют на своих собраниях; ныне имеют накопившихся 5 ен.

6) «Сейненквай» — члены жертвуют по 3 сен и больше; имеют ныне накопившихся 3 ены; хотят не тратить по мелочам, а ждать, пока 100 ен накопится.

7) Ежемесячных пожертвований с христиан поступает 5 ен, каковые деньги идут в пособие на содержание катихизатора и на другие церковные нужды.

8) Жертвуют на Церковь при погребениях, крестинах и прочем.

9) Опускают пожертвования в церковную кружку.

10) Бывают экстренные пожертвования — «риндзи».

Церковный расход был здесь с восьмого месяца прошедшего года по пятый месяц сего года: 147 ен (не считая построечного).

За сими объяснениями проведен вечер, во время которого еще пребывало много христиан и христианок поздравствоваться и получить благословение.

12/24 июня 1893. Суббота.

Сендай. Хараномаци. Накано.

Утром, в проливной дождь, отправились в Хараномаци осмотреть тамошнюю Церковь. В церковном доме нашли катихизатора Луку Ясуми с женой и человек 5–6 христиан.

По метрике в Хараномаци крещеных 270; из них 119 ныне в других местах (в том числе 32 в Сендае, 16 в Накано, 7 в Араимура), 60 умерли, 46 охладели; остается налицо в Церкви 45 человек, в 15 домах. Новых слушателей 8.

В субботу на молитву собирается человек 17, в воскресенье 8. Поют 4. Есть женское собрание: в первое воскресенье месяца собираются христианок 7, и катихизатор Лука говорит им из Житий Святых или из Священной Истории. — Было мужское собрание для изучения Священного Писания, но прекратилось в запрошлом году.

В 14 году Мейдзи был построен христианами за 350 ен церковный дом, в котором молились и жил катихизатор, но владелец земли под храмом, язычник, потребовал землю обратно, поэтому христиане перенесли церковный дом на новое место, на участок земли, принадлежащий Марку Канно и Павлу Такахаси и одолженной ими; церковный дом они разделили на два зданьица: одно для молитвы только, другое для жилья катихизатору. Переноска стоила 40 ен. Марк Канно говорил, что участок предположено пожертвовать Церкви; я убеждал его «не умедлить воздати обет».

Определенных денежных пожертвований нет, а жертвуют в большие праздники на свечи, ладан и прочее. На это же идет и то, что высыпается из церковной кружки.

Отслужили мы в Хараномаци обедницу. Лука Ясуми очень хорошо читает в Церкви; он и жена его пели, и — тоже очень хорошо. Сказано поучение собравшимся человекам десяти братии. Потом убеждаемы они были завести мужской и женский «кооги–но симбокквай», ибо здесь взрослых христиан 16, христианок 11 — значит, есть кому готовить и говорить «кооги»; охотно согласились завести; только едва ли это исполнится: катихизатор Лука Ясуми совсем безучастно относится к делу.

Здесь же собраны были сведения о Церкви селения Накано. 2 1/2 ри от Хараномаци; в Накано до 30 разбросанных домов. Есть там своя метрика, по которой крещеных 36; из них ныне в других местах 4, умерли 7, охладели 5; налицо в Церкви 20, в 5 домах. Новых слушателей 5. В субботу там человек 8–9 собираются на общую молитву; в воскресенье оной нет. Никаких других религиозных собраний нет.

Жертвуют пищу катихизатору, когда он бывает там. Свечи и ладан покупают. Церковного расхода в год бывает около 2–х ен.

Молельная икона в Накано находится в доме одного христианина, куда собираются на общую молитву. Имели мы намерение побыть там, но катихизатор Лука Ясуми сказал, что все очень заняты шелковичным червем и полевыми работами; мы только помешали бы им; да и собрать их трудно — дома рассеянные.

Было еще христиан человек 11 в деревне Араи, 2 ри от Хараномаци, и тоже в заведывании катихизатора Хараномаци, но ныне все эти христиане в отлучке.

Спрятавшись от дождя в закрытые тележки, мы вернулись в гостиницу, где пообедали и тотчас отправились дальше, в Ямагата–кен. Проезжая мимо храма сендайского, заехали помолиться у престола Божия и проститься с собравшимися христианами и христианками.

В 8 ри от Сендая заночевали в Сакунами, где отличные теплые ключи, в которых мы и выкупались.

13/25 июня 1893. Воскресенье.

Ямагата. Каминояма.

Утром отправившись из Сакунами в третьем часу пополудни по дурной дороге, прибыли в Ямагата. 13 ри от Сакунами (21 ри от Сендая). Проехавши мимо великолепных зданий Кенчё, Кейсацусё, Сихангакко и прочих, мы остановились на полчаса в гостинице, чтобы пообедать, и оттуда прибыли в квартиру катихизатора Фомы Циубаци, занимаемую им, когда он приходит сюда из Каминояма; здесь же помещается молельная икона, и христиане приходят сюда на общую молитву; но, увы, христиан сих — одна семья Павла Кобаяси, состоящая из четырех душ! Есть еще один портной, подмастерье, но того или не пускают, или сам не хочет приходить — не видал я. Есть и метрика здесь: по ней крещеных 7, из которых двое ныне — неизвестно где, прочие 5 — вот вышеозначенные. Есть книги, но их читать некому. Отслужили мы молебен, после которого я хотел сейчас же уходить, но хозяин дома — язычник — позвал на чай, который–де нарочно приготовлен; зашли мы к нему, и тут я дал Павлу Кобаяси и всем бывшим твердое обещание непременное прислать после Собора катихизатора исключительно для Америки. Обещанье нужно будет исполнить, и катихизатор должен быть не Фома Циубаци, слабый донельзя, решительно не способный что–нибудь сделать в таком большом месте, как Ямагата.

До Каминояма 2 1/2 ри от Ямагата, и мы прибыли сюда в сумерки. Остановившись в гостинице, тотчас же отправились в катихизаторскую квартиру, где вместе и молельная комната; собравшиеся христиане — человек 7 — встретили. По метрике в Каминояма крещеных 30 человек; из них ныне в других местах 5, умерли 2, налицо в Церкви 23, в 9 домах.

В субботу собирается человек 8 на молитву, в воскресенье меньше. С девятого месяца прошлого года по четвертый сего производились собрания христиан и христианок; на первых христиане занимались уяснением для себя Священного Писания, на вторых Фома Циубаци говорил поучения христианкам; говорили и они сами: Фома писал им что–нибудь из Житий Святых, они заучивали это и говорили. Но ныне христианок стало очень мало, некоторые из них переселились в другие места, поэтому оба собрания соединены в одно: «синдзяквай» и будут производиться с девятого месяца, когда для христиан откроется более досуга.

Есть здесь церковное поле под шелковицей: 1 тан 17 бу. Христиане, сложившись, купили в прошлом году за 4 ены 50 сен невозделанный кусок земли; на обработку его пошло еще 4 ены, и ныне там засажена шелковица, чрез четыре года можно будет иметь чистого барыша от продажи листа в пользу Церкви 6 ен.

Иоанн Такигуци, по–видимому, самый усердный из здешних христиан, хлопочет о сем.

Других пожертвований нет; на свечи дают, кто хочет.

Отслужили мы вечерню, которую пели все наличные христиане, и очень порядочно, портил только один малец — таким неприятным голосом, невыносимее которого я еще не слыхал, точно взвизгивания поросенка. Сказано христианам поучение. Внушаемо было завести «докусёоквай» — чтение религиозных книг после богослужений с предварительным приготовлением; христиане тотчас согласились. Даны им вновь вышедшие религиозные книги в добавление к имеющейся здесь церковной библиотеке. Простившись с христианами, пришли ночевать в гостиницу; здесь тоже теплые ключи и натуральная теплая ванна.

14/26 июня 1893. Понедельник.

Каминояма. Фукусима.

Утром в Каминояма хотел посетить всех христиан, но дзинрикися заторопились, говоря, что можем опоздать на поезд в Сироиси, поэтому зашли лишь в один дом по дороге из Каминояма, бедный–пребедный, и иконы нет. Сделал я выговор катихизатору и священнику, что они не заботятся о христианах, не вникают в духовные нужды; обещался о. Петр Сасагава быть вперед рачительней.

16 ри от Каминояма до Сироиси, где станция железной дороги, плелись мы целый день по дурной дороге. Зато какие ландшафты видели! Нигде такого глубокого ущелья, обставленного такими высокими и живописными скалами и горами, я не видал. В половине седьмого часа вечера сели на поезд железной дороги и меньше чем через час были в Фукусима. Сверх всякого ожидания братья и сестры встретили на станции, и мы, заехав в гостиницу и наскоро напившись чаю, тотчас же отправились в церковный дом. Отслужили вечерню, сказали поучение. Принялись за метрику. По ней крещеных 128, из них 42 ныне в других местах, 21 умерли, 31 охладели; 34 налицо в Церкви; из других Церквей 3; всего 37 человек составляют ныне Церковь в Фукусима. Домов христианских 8.

В субботу и воскресенье на молитву собирается человек 10 с детьми. Поют две девочки, наученные Надеждой Такахаси, очень хорошо. Новый слушатель, надежный для крещения, 1. Религиозных собраний никаких; был Фудзин–симбокквай, но прекратился три года тому назад.

Христиане имеют свой церковный дом, стоивший им в постройке и отделке 200 ен. Занимает он 50 цубо земли, принадлежащей язычнику; христиане платят ему ренты 1 ену ежемесячно. На постройку церковного дома сделал пожертвование 10 ен, между прочим, Макарий Муто, христианин из Нихонмацу, до сих пор ревностный христианин, несмотря на то, что один–одинешенек в Нихонмацу.

Есть у христиан накопленных 12 ен, хранящихся на процентах в экитейкёку; составилась эта сумма из пожертвований бывшего Фудзин–квай и из остатков ежемесячных пожертвований.

Ежемесячно христиане жертвуют до 13 ен, из каковых денег уплачивается земельная рента, покупаются свечи и ладан для Церкви.

На ремонт бывают экстренные пожертвования.

Укорил я христиан и катихизатора Павла Хосономе за малодеятельность. Предложил, по крайней мере, «Докусёквай» завесть — чтение книг религиозных с предварительным приготовлением чтецов после каждой службы в Церкви; тотчас же согласились; избраны чтецы — после богослужений в следующие субботу и воскресенье — Иоанн Аракава и Иоанн Такахаси (что ни волоса нет), бывшие катихизаторы.

Имел я в виду из Фукусима отправиться в Вакамацу, где Спиридон Оосима, катихизатор, живет без всякой пользы и, по–видимому, рассорился с немногими тамошними христианами, но так как при этом я никак не поспел бы к 30–му числу в Токио — там же без меня на этот раз нет денег для обычных месячных расплат — то положил послать туда для досмотра местных церковных обстоятельств о. Петра Сасагава, самому же, завтра утром посетив дома христиан, с девятичасовым поездом вернуться в Токио.

15/27 июня 1893. Вторник.

Фукусима. Токио.

Утром о. Петр Сасагава отправился в Вакамацу. Я побыл у всех христиан, в 8 домах. Почти ни одного домовладельца, все на квартирах и, за исключением Иоанна Аракава, дантиста, и одного разводителя шелковичного червя, все — беднота: словом, Церковь и нравственно, и физически — самая слабая, несмотря на то, что одна из старых Церквей. Да и что можно сделать с таким катихизатором, как Павел Хосономе, совсем омертвелый, как автомат движущийся — больше ничего; где он ни был, везде Церковь замирала.

И разбери японцев, этих лицемеров, держащихся большею частию одной внешностью! Лишь только я написал, что выше сказано о Хосономе, из уст сидящего христианина излетает просьба — «оставьте и после Собора нам Павла Хосономе, все–де желают того; я прислан от всех просить», — Что не от всех, это я знаю: час тому назад сидел здесь Аракава, жаловался на бездеятельность Хосономе и просил катихизатора поживее. — «Пишите Собору, просите его о том», — ответил я и здесь, как отвечал на такие же неразумные просьбы в других местах.

Итак, почти все Церкви, существующие в Японии, осмотрел. Остальные досмотрю после Собора.

Общее впечатление, что Господь хочет быть Его истинной Вере в Японии. Везде по Церквям есть несомненно хорошие христиане; везде видны следы благодатной помощи Божией. Но жатва многа, делателей мало; их бы и достаточно, пожалуй, да плохи очень, вроде означенного Хосономе. Господь двенадцатью Апостолами просветил мир, но у двенадцати человек была сила двенадцати тысяч человек. Здесь ныне 120 катихизаторов, но у них силы — во всех вместе — нет двенадцатитысячной доли одного Апостола. Одна надежда на Господа Спасителя. Твори, Господи, волю Свою и здесь, как творишь се на Небе! Являй силу Свою и здесь, как являешь ее во всем мире! Просвети страну сию Светом Истинного Твоего учения, молитвами Пречистой Твоей Матери, Святых Ангелов, Святых Апостолов и всех Святых!

 

1894 год

2/14 января 1894. Воскресенье.

Сегодня, во время литургии, которую я совершал с двумя священниками, появилось греческое лицо в Церкви; видимо, с переводчиком; но по мере движения в служении, это лицо подвигалось дальше и дальше, оставив спутника в конце Собора, так что, наконец, я разглядел на груди сего лица крест, и заключил, что это архимандрит. Во время приобщения священнослужителей, при проповеди о. Павла Сато, лицо это вошло в алтарь. Диакон Симеон Мии спросил: «Греческий священник?» — «Греческий, — но не священник, а архиепископ». После приобщения я поздравствовался с ним, допустив его поцелованьем в руку, целуя его в уста, ибо все еще думал, что это архимандрит (Мии не сказал мне еще о нем). По выходе из Собора я нашел его гуляющим по двору и тогда только узнал, кто это. Пригласил на чай, потом на завтрак, вместе и грека с ним, д. Филиппа, из Иокохамы, его чичероне. Это Высокопреосвященный Дионисий, Архиепископ острова Занте в Греции. Семь месяцев уже, как он из Отечества; был в Америке; хотел там собрать денег на возобновление тридцати четырех разрушенных землетрясением Церквей, своего епископского дома, тоже разрушенного, и на помощь всем другим, пострадавшим от страшного землетрясения. Был, кстати, и на выставке в Чикаго, участвовал в тамошнем религиозном конгрессе, пять раз говорил в нем; говорил также в университетских и других городах Америки; содержание его речей — религиозное, во всех случаях, по его словам; знакомил американцев с православием. Православных, впрочем, не приобрел. И денег на помощь, кажется, не собрал; диакона своего вынужден был обратить домой по дороговизне содержания в Америке. И ныне все признаки — не блестящего финансового состояния. «Не мастер я собирать», — говорит. И это прямо видно, что так. Проповедник, оратор прямо виден; что бы ни стал говорить — речь сейчас же вдается в ораторство с красотой выражения и жестов, свойственной только изящнейшему из народов — грекам. Человек с властью или привыкший к власти виден в нем — слушает, когда ему нужно; нет — говори ему сколько хочешь, смотрит с улыбкою и отвечает любезно «yes», — но видно, что не понимает и не слушал, о чем говорено (разумеется, не из похвальных замашек, но так на деле).

Долго прождавши обеда, пообедали мы часа в два с половиной. Архиепископ, между прочим, выложив из кармана письма, из коих одно оказалось мне от Преосвященного Николая из Сан–Франциско, удостоверительное, что это — не ложно Архиепископ Занте, что он служил в Сан–Франциско и прочее. После обеда я повел Высокопреосвященного Дионисия посмотреть наши школы. Но в Катихизаторской школе застали только одного ученика; в Семинарию, опасаясь того же, не повел; в Женскую школу пошли; там, хотя тоже, по случаю каникул, не все было в порядке, но нашли немало народу. Архиепископ благословил всех; были в иконописной, где ему предложена была, по его желанию, икона Спасителя; поднесены также вышивальные работы учениц, из которых он выбрал себе несколько. Тут же я предложил ему отслужить в нашем Соборе. Он пожелал отслужить литургию в Крещенье и обещал привезти свое облачение.

5/17 января 1894. Среда.

Пред всенощной был князь Сергей Михайлович Волконский (с посланником Михаилом Александровичем Хитрово), сын вице–министра Народного Просвещения, возвращающийся из Америки домой. Он говорил lectures на выставке в Чикаго, потом в разных университетах, по приглашению; собственно три лекции: «О женском образовании в России», «о религиозном Парламенте в Чикаго» и «впечатления его в Америке».

Лекции эти сделали его известным в Америке. Я настаивал, чтобы он лекцировал и здесь. — В течение разговора зазвонили ко всенощной — звал в Церковь, — «Нельзя», — говорит, — «нужно на бал (кажется) в Американское Посольство». Ну и Господь с тобой!

Во время всенощной прибыл Архиепископ Дионисий. Но на литию и на Евангелие не выходил.

После всенощной мы ему, у о. Сергия в комнате, предложили ужин. После он, между прочим, пропел тропарь Крещения, — как хорошо! Особенно не могу я забыть „καιπνευμα!“»

6/18 января 1894. Четверг.

Богоявление.

Утром Архиепископ Дионисий смотрел вместе со мною совершавшееся крещенье в соборной крещальне. Потом продиктовал свою проповедь мне и Мии, диакону; диктовал по–английски, Мии записал по–японски.

Литургию служил вполне внушительно и важно. Проповедь сказал после Евангелия. И что за красота была позитуры, жестов, движений голоса. Только греки могут так! Одно только лицо понимало его речь — гречанка, жена секретаря Французского Посольства Casenave. По окончании Мии перевел, то есть прочитал то, что записал до обедни. Все продолжалось более часа; так что кончено было в три четверти двенадцатого, и я отказался говорить свою приготовленную для запричастной проповедь, потому что было бы слишком долго. — Но прежде того Архиепископ пропел (перед каждением, по входе в алтарь) тропарь Крещения, и опять я чуть не разрыдался, слушая трогательное греческое пение.

На водосвятие мы вышли вместе. Молитву я читал по новому переводу, очень понятному.

Сослужение наше будет полезно Церкви в том отношении, что католики, вероятно, перестанут клеветать на нашу Церковь, будто она совсем не то что греческая; так что не иначе называют нас, как «[…]», — что греки–де не признают нас за христиан.

После литургии был чай — для Архиепископа и всех сослуживших и академистов вместе. Архиепископ Дионисий пропел, между прочим, еще несколько тропарей — из вчерашней вечерней службы. — После обеда христиане попросили Архиепископа сняться в группе. Снято было, с Архиепископом в центре, три группы: христиан семинаристов, Женской школы, потом еще Архиепископ в Соборе. Он обещался эти фотографии представить Греческой Королеве (Ольге Константиновне).

7/19 января 1894. Пятница.

Архиепископ Дионисий ночевал в Миссии. Утром Mr. Casenave приехал за ним и повез показать замечательные места в городе. После обеда я ездил с ним для того же: видели наш храм в Коодзимаци, где ныне священствует о. Павел Савабе; не застали его дома; маленькая Церковь Архиепископу очень понравилась. Осмотрели Синтуистский храм на Кудай–Заку, город с двенадцатиэтажной башни в Асакуса, храм Асакуса. Вечером Архиепископ отправился в Йокохаму, намеревался завтра уехать в Гонгонг.

Он обещался прислать сюда оливковое масло своего производства с Занте. Обещался прислать своего сочинения «Объяснение на литургию».

Я подарил ему золотой […], шила Анна, дочь о. Павла Сато.

Провожали Архиепископа Дионисия о. Павел Савабе, пришедший благодарить его за сегодняшний визит; о. Роман с детьми и матерью и прочие. Я послал Андрея — звонаря — свезти его облачения и проводить его до квартиры в Йокохаме.

14/26 января 1894. Пятница.

О. Феодор Быстров прислал известие о смерти о. Анатолия 28 ноября (10 декабря) 1893 года в Петербурге, в госпитале в бессознательном состоянии. 3 декабря старого стиля отпет он был в Духовной Церкви Александро–Невской Лавры и погребен на лаврском кладбище. Завтра за литургией и панихидой помолимся и здесь о нем — дано знать и в другие Церкви о его кончине, чтобы помолились. Упокой, Господи, его душу! Потрудился здесь много и пострадал много от своей тяжкой болезни! Уехал он отсюда в день Благовещения 1890 года. Приехал первоначально в Японию в начале 1872 года.

8/20 июня 1894. Среда.

Сегодня в два часа дня было такое землетрясение, какого я не видал за все время жизни в Японии. На колокольне в Соборе погнуло крест; в перилах крыльца на нижнюю площадку сломало четыре балясины чугунных; в крыльце выдвинуло один камень; в алтаре опрокинуло один запрестольный семисвечник; лампадки, впрочем, упали на […], — ковер не пострадал; в ризнице кое–где осыпалась известка с карнизов. В Женской школе и Семинарии полопалась штукатурка на стенах. Это, впрочем, и все наши изъяны; самый большой и убыточный — погнутие креста. Да дети перепугались, особенно в Женской школе. Но в городе немало и смертей, по–видимому; в соседней школе одному ученику упавшим чем–то прямо отделило голову от туловища; другого сильно ранило. В Рокумей–квай упавшим подъездом раздавило кучера и лошадь.

Завтра газеты, вероятно, принесут немало других несчастий.

Опять подземные удары, когда пишется это, в десятом часу вечера. Даже страшно! Храни, Господи, от дальнейших несчастий!

19 сентября/1 октября 1894. Понедельник.

Япония — золотая середина. Трудно японцу воспарить вверх, пробив толстую кору самомнения. Послушав иностранных учителей и инструкторов по разным частям, атеистов, что–де вера отжила, а коли держать что по этой части, так свое, они возобновили синтуизм, хранимый теперь Двором во всей его точности; послушать некоторых недоверков–иностранцев, что буддизм выше христианства, и посмотреть, хоть и с насмешкою, как сии иностранцы (Олькот и подобные) кланяются порогам буддизма, они вообразили, что христианство им совсем не нужно, неприлично. И ныне плавают в волнах самодовольствия, особенно многоводных благодаря победам над китайцами (три победы одержали), — и нет границ их самохвальству! Интересную коллекцию можно составить из текущих статей ныне, доказывающих, как дважды два, что японцы — первейший народ в мире по нравственности (ибо–де из бескорыстной любви к Корее воюет с Китаем и прочее). — Нахлобучили, вероятно, не на малое время на себя шапку европо–американского учительства по предмету атеизма и вражды к христианству. Горе — золотая середина! Она еще большее препятствие к истинному просвещению, в высоком значении, чем низменность! Что может быть хуже презрения и вреднее гордости! А она — символ пошлого самодовольства. Оттого и в христианстве ныне — что за сброд бедности, отребья! Из двухсот служащих ныне Церкви японцев, я, по совести — не знаю ни одного, который бы не служил из–за пропитания. Как грустно такое голое знание! А как избежишь его! Утешался я когда–то Павлом Ниицума, а что из него вышло? Зачем же глупо самообольщать себя! — Что–то есть здесь, но это что–то такое неуловимое, что я не вижу ни в ком и ни в чем ощутительного выражения его. Оо. Савабе, Сато… что за дряблость, апатия, лень, и ко всему этому невообразимая гордость! Академисты — наемники недобросовестные, исполнители бездушные, — все–все помешано на одной плате!

22 сентября/4 октября 1894. Четверг.

«Шедши во все языки, проповедите»… сказано по настоящему времени, никому иному на земле, как нашей Православной Церкви, преемнице Церкви Апостольской, и именно — Русской Церкви, потому что Греческая бедна, не может по этой простой причине рассылать миссионеров. «Отчего Греческая Церковь не посылает никуда проповедников?» — спросил я бывшего здесь в начале нынешнего года Высокопреосвященного Дионисия Латас, Архиепископа Занте. «Оттого, что бедна», — просто отвечал он; «Я — Архиепископ, обязанный питать за своим столом немалое число людей, — получаю в месяц всего 29 долларов — можно ли на эти средства думать еще о рассылке миссионеров?» — Объяснил он, — и что же можно сказать против этого?

Не [?] ли Русская Церковь бедностью? На это можно ответить хоть следующим фактом: когда я заговорил в Москве о необходимости построить здесь храм, мне со смехом отвечали (о. Гавриил Вениаминов): «Сто тысяч приехал собрать!» А храм выстроен на двести тысяч с лишком. На дело христианской проповеди в России средства найдутся, — в этом и сомнения не может быть. Но как подвинуть проповедь? Как исполнить заповедь Христову? Миссионерское общество в России есть, но это недостаточный для того орган, — он может только способствовать снисканием средств, может также распределять имеющихся людей. Но людей–то как достать? Где взять ныне «к которым непосредственно относится глагол Божий „шедши научите”»? Святейший Синод может достать их; он может взять и дать их! Он, и больше никто. Вот тридцать пять лет никто не едет на проповедь в Японию. Но как приехал я? От Святейшего Синода был вызов, оттого и поехал; и разом тогда несколько отозвались на этот голос Синода (Н. Благоразумов, М. Горчаков, К. Лев[?]). Это не случилось бы, если бы не кликнул Святейший Синод; не кличет после того до сих пор Святейший Синод, этого и нет больше до сих пор. Итак, Святейший Синод должен поставить себе в прямую обязанность исполнить повеление Господа. Как исполнить? Да хоть бы учредить при Святейшем Синоде «Миссионерский комитет», вроде теперешнего Департамента Учебного комитета. Поставить номинальным начальником его (или уже нельзя надеяться на ревностную деятельность) одного из иерархов членов Синода, а членами деятельно полезными по этому предмету лиц, вроде о. Феодора Быстрова, о. философа Орнатского. Что делать сему Комитету? Поставить целью обращение к истинному Христову учению всех в мире (по Слову Господа) католиков — (вместо того, чтобы выслушивать оскорбительные предложения от этого мешка костей — Папы — соединиться, ибо будто возможно общение Истины и Тьмы), протестантов — (вместо того, что допускает Аду издеваться над Церковью Божией — чудовищными актами, рассылая сих миссионеров Тьмы в страну Истины Божией в лице проповедников штунды, баптизма, пресвитерианства в России, славянских землях и Палестине), язычников всех родов. Для католиков и протестантов достаточно было бы на первый раз основания богословского журнала в Европе нашими заграничными священнослужителями. Для язычников должны быть посылаемы проповедники из Академий и Семинарий.

А чтобы подготовлять к сему, следует в Академиях и Семинариях проводить хотя бы на классах общего Богословия мысль о необходимости нам исполнять повеление Господа. Если Святейший Синод прикажет сие и будет (в лице Комитета) следить за исполнением, то Божие повеление будет исполнено, тем более что Бог, несомненно, поможет сему.

7 октября/25 сентября 1894. Воскресенье.

В двадцать пять минут девятого часа вечера случилось землетрясение, немногим уступающее бывшему в роке. Здания Миссии и вне их выдержали по–прежнему; но в городе и в Иокохаме было несколько бед и много тревоги: попадали в иных домах трубы, опрокинуто и побито много товару в хрупких лавках (стеклянных, фарфоровых), народ почти весь выбежал из домов, и многие потом не решались ночевать в доме, особенно в Асакуса, поблизости башни (двенадцатиэтажной, построенной, чтобы смотреть на город, но далеко уступающей в сем отношении нашей соборной колокольне, о чем с насмешкою над башней при случаях заявляется в газетах: башня, например, называется отождествлением Суругадая, то есть нашего места).

 

1895 год

14/26 мая 1895. Воскресенье.

В нынешнем году предполагается Собор в Сендае. Но о. Петр Сасагава прислал такое соображение касательно расходов, что на одну пищу и квартиру собравшихся за восемь дней пошло бы 450 ен, то есть вдвое больше того, что я полагал самым большим на сей предмет. Притом же теперь катихизаторы нужны на своих местах для поддержания христиан во время нападения на них язычников из–за России, вмешивающейся в дело войны Японии с Китаем не в пользу первой. Итак, положено в нынешнем году отменить Собор катихизаторов, а собрать только священников из всей Церкви для решения дел, подлежащих Собору. Сегодня и разослано по всем Церквам оповещение о сем. В первый раз Собор отменяется. В будущем году обещан общий Собор для всей Церкви — здесь, в Токио.

Сегодня Анна Кванно, начальница Женской школы, вернулась из Оосака, от сына. Рассказывала, между прочим, что Оосакская Церковь в расстройстве из–за о. Оно и его жены, подозреваемой всеми в нечистой жизни; ныне ее приревновали к катихизатору Василию Таде, недавно поселившемуся с семейством в церковном доме, что совсем уже выходит из пределов вероломности — Таде и женат, и не молод, и катихизатор. Притом же все недовольны слишком большим важничаньем о. Оно (вероятно, и ненамеренным, а по природному характеру); «точно Бог», — писал мне кто–то в анонимных письмах, — «с ним и говорят только издали, как с лицом высокого ранга», — говорила сегодня Анна. Во всяком случае следовало бы о. Оно переменить, коли уж дошло до того, что и в Церковь почти не ходят из–за него, но кем — не знаю.

Павел Накаи сейчас, вечером, принес отпечатанный первый лист Требника, в две краски. Печать очень порядочная.

Все дни ныне полицейские и переодетые, и в своем платье охраняют Миссию; должно быть, опасность существует от фанатиков, озлобленных тем, что Россия не дала Японии взять у Китая часть Манчжурии.

15/27 мая 1895. Понедельник.

Один из редакторов газеты «Дзию Симбун», дальний родственник священника Павла Сато, предлагает быть полезным православию за денежную субсидию. Отвечено, что православию неприлично за деньги покупать рекомендации или похвалы, а пусть бы редактор сделался христианином, тогда он писал бы о православии по убеждению; тогда бы, если он беден, Церковь могла бы и помогать ему в содержании на том основании, на каком содержит других, служащих ей. И посоветовано было, чрез секретаря Нумабе, чрез которого о. Сато передал мне письмо редактора и совет свой купить его, — о. Сато обратить в христианскую веру своего родственника. Но ответил сей закоренелый лентяй церковный, чрез Нумабе же, что «если бы редактор сделался христианином, то ему было бы неудобно писать благоприятно о христианстве».

Из церковных писем, прочитанных сегодня, Акила Хирота, катихизатор Сидзуока, и Варнава Имамура, катихизатор Канума, просят быть осторожным, чтобы не убили в этот период раздражения против России.

Вечером с Накаем переводили Пасхалии для Требника.

16/28 мая 1895. Вторник.

Был поселенец из Хацидзёосима, просил катихизатора туда. Говорит: там есть только кумирня Дзёодосиу, но влияния ее на народ нет; недавно являлся проповедник «Тенрикёо» — его не приняли; христианских проповедников ни одного нет. Нравы народа добрые, простые, неиспорченные; школы есть, но все лучшие люди острова думают, что необходимо христианство. Все эти рассказы Окуяма возбудили непременное намерение дать ему тотчас же проповедника. И обещан Петр Мисима. Он теперь не на службе, по гордости и капризливости; но просил недавно, чрез приходившую для того сюда жену, взять его опять в проповедники. Поведения он хорошего, учение знает; учен достаточно и опытен в обращении с людьми; был учителем в школах, а Окуяма особенно хлопочет, чтобы катихизатор, кроме проповеди, имел вечернюю школу. Отправился с женой, которая будет сдерживать порывы его гневливости и гордости. Итак, послал ему ныне письмо в Мито, чтобы немедленно прибыл сюда познакомиться и сговориться с Окуяма; если они понравятся друг другу, и Мисима пообещает служить усердно, то и с Богом!

Пароходы туда ходят в два месяца раз. Окуяма обещает всякое содействие проповеднику, также квартиру ему; насчет же содержания, как и подобает японцу, всячески изворачивается, хотя первоначально и промолвился, что будет содержать проповедника. Дадим Мисима десять ен в месяц.

Хацидзёосима — остров, куда ссылали благородных преступников в царствование Токугава.

17/29 мая 1895. Среда.

Послал о. Сергию Страгородскому в Афины письмо с зовом сюда — и для писательства, ибо нужно убедить Японию в истинности православия, можно и научно развивать обличительное богословие для пользы Русской Церкви. После прочтении его статьи в Богословском Вестнике об «Оправдании» неспокойно было на сердце, не холодно ли я ему ответил прошлым письмом на его повторяющиеся желания служить здесь.

Не без провидения Божия, что ныне министром внутренних дел здесь барон Номура, в глазах которого нет злейших врагов Отечества, как Цуда Санзо, ранившего нашего Наследника, и Кояма Тоётаро, ранившего Лихунчжана. Беспощадно он запрещает газеты за злоречие против иностранцев из опасения, чтобы не разожжена была ненависть против иностранцев до появления фанатиков вроде Цуда и Кояма. Ему мы обязаны и за полицейскую охрану.

18/30 мая 1895. Четверг.

Сегодня возвращается в Токио Император, уехавший в Хиросима 13 сентября нового стиля прошедшего года, чтобы быть ближе к театру военных действий. В городе сделаны великолепные приготовления к встрече: построены грандиозные триумфальные ворота около здания Парламента, еще две арки у станции железной дороги и недалеко от Дворца.

Все школы в городе не учились, наши семинаристы еще давно просили денег на флаг; и сегодня с флагом «сингакко» стояли на пути Императора к дворцу; Катихизаторская школа и Певческая были там же. Христиане также с флагом «сейкёо синто» стояли на пути. Женская школа не выходила, ибо опасно от многолюдства; других женских школ, равно как и маленьких школ, не было; и при всем том, слышно, раненных от многолюдства не избежали. Начиная с двух часов стала слышна пушечная пальба, а потом треск ракет не прекращался до вечера, а с вечера треск и блеск фейерверка до одиннадцати часов, по крайней мере.

Неумолкающий крик «Банзай» провожал Императора от станции до Дворца; народ стоял сплошною массою вплоть по всей этой дороге.

19/31 мая 1895. Пятница.

День месячного расчета. Анна Кванно, по обычаю, явилась первою со счетами. Почти весь месяц она была в отсутствии — ездила к сыну в Оосака и на выставку в Кёото; вместо нее заведовали расходами по Женской школе Елисавета Котама и Евфимия Ито; месячный расход на разное разом упал с 46 и 47 ен, меньше чего в этом году не бывал, на 30 ен; на пищу вышло также меньше, чем прежде; явился знак, что старуха крадет; это я и прежде думал по многим признакам; ныне новое подтверждение. А что будешь делать? Поймать весьма трудно: статей расхода бесчисленное множество, и все такие мелочные, — поди догадайся, где прибавлено лишнее, а в лавке бы поверить, наверное, соврут в ее же пользу. Совсем бы отстранить ее от школы — тоже нельзя: так хорошо управляет школою, такой образцовый порядок ведет, так любит девочек и так матерински заботится о них — и они так любят ее, что такой образцовой начальницы поискать! Если бы идти на открытое, то я уже лучше согласился бы 25 ен в месяц давать ей жалованья вместо нынешних пяти ен, чем лишиться ее; но этого тоже нельзя, тогда нужно бы надбавить и другим, чего средства не позволяют. Так уж пусть идет как идет. Сказать бы ей: «Анна, не крадь», — куда! Заречется и заклянется, что невинна, — знаю я ее — больше двадцати лет правим мы с нею Женскою школой.

От Петра Мисима сначала утром получено было письмо, что христиане города Мито просят его для них (то есть письмо было от христиан, но махинация Мисима), потом и сам он явился и понес такую околесицу о Хацидзёосима, что уши вянули: «это–де Содом и Гоморра, разврат всеобщий, так что, когда он заехал туда на день — на два, то было в диво, что не развратничает; все лгуны воры и прочие». Видя, что он просто не хочет туда, я послал за Окуяма, чтобы они увиделись и поговорили здесь же, при мне. — Давид Фудзисава привел Окуяма, — и начали говорить: Мисима важно расспрашивал, Окуяма хитро отвечал. Наконец, на вопрос Мисима: «Где же жить там проповеднику?» Окуяма рассердился и возразил, что «отдавший себя проповеди не должен бы и задавать такие вопросы». — «Впрочем, жить есть, — отличнейшее помещение»; — постарался Окуяма тотчас же замять свое раздражение. Но я, видя, что добра из разговора не выйдет, пошел и спросил первого ученика ныне в Катихизаторской школе, Яманоуци, — «не отправится ли он проповедником на Хацидзёосима?» Тотчас же он изъявил желание, и я привел его в комнату и предложил Окуяма выбрать из двух: Мисима и Яманоуци. Окуяма тут расчувствовался и открыл себя: был–де двадцать лет в тюрьме и прочее, — одним словом, из помилованных преступников, но ныне хлопочет о благосостоянии жителей Хацидзёосима — о водопроводе и о катихизаторе, за тем–де и прибыл ныне с острова. Результат откровенности был тот, что и Мисима согласился, но я не хотел брать слова назад и предложил Окуяма больше столковаться с Мисима и Яманоуци, и по взаимному соглашению решать, кто поедет. Часа три толковал он — сначала с Мисима, потом с Яманоуци, потом пришел просить последнего, который тоже согласился вполне; он и обещан. В две недели, до отхода парохода на остров, Яманоуци закончит свои занятия по школе и приготовится к пути. Двух недель всего не будет доставать ему до окончании курса; тем не менее обещано ему девять ен тингин, как первому ученику. Обещаны книги, изданные Миссией, по одному экземпляру для чтения и сколько нужно для слушателей учения и для преподавания Закона Божия в Ягакко. Яманоуци должен пробыть там не менее трех лет, пока воспитаются здесь, в Катихизаторской школе выбранные им для сего. Устрой, Господь, все во благо!

Сегодня был въезд в Токио Императрицы, после отлучки в Хиросима. Наша Женская школа выходила встречать, и ей дано было по дороге отличное место, полиция поставила ее у самой линии следования процессии, так что девочки наши смогли сделать реверанс Императрице своей в самом виду у ней. Народу было почти также много, как вчера.

20 мая/1 июня 1895. Суббота.

Утром, до шести часов, Петр Мисима заявился, и сказано ему, что на Хацидзёосима поедет Илья Яманоуци, что он, впрочем, вчера еще знал. Мисима пустил, что Окуяма — разбойник (с оружием грабивший) на всю жизнь определен был на каторгу и только что помилован после двадцатилетней каторги, что вчера вечером, ночуя у Павла Хиронако, узнал все это, что Хиронако отказался от поездки фотографом на Хацидзёосима и в смущении, что рекомендовал такого человека, — тем не менее я не мог ничего сделать, как дать Мисима одну ену на дорогу обратно в Мито, сказав, что о месте служения его будет рассуждено, когда соберутся священники на Собор. Хотел было он взять содержание на шестой месяц, обещанное вследствие слезной просьбы его жены, но я побоялся, что он с ним останется здесь и все растратит, а после месяц нечем будет жить, и потому содержание это — шесть ен, отослано сего дня в Мито на имя его жены.

Захворал дизентерией катихизатор на Сикоку Иоанн Иноуе; очень жаль будет, если помрет, — человек способный и усердный.

Завтра Великий праздник Сошествия Святого Духа, но на всенощной весьма мало было христиан; без учащихся Собор почти совсем был пуст; и устали же мои бедные девочки и мальчики, поя такую трудную службу, как сегодняшняя, особенно такие трудные ирмосы! — Господи, скоро это проснется японский народ и массами двинется к Свету Божию? Добрый он народ, слова нет; много нравственности в нем, без чего, верно, бы так, как пошли хананеи, ниневитяне, перуанцы, мексиканцы; «естественное законное творимое» хранило его доселе, но пора бы уже ему открыть глаза, узреть хранившего его Бога и поклониться ему!

21 мая/7 июня 1895 года. Воскресенье.

День Святого Духа.

Богослужение совершил я с о. Романом Циба и Ф. Осозава. О. Павел Сато говорил очередную проповедь. На вечерню облачался и он; на вечерне священнослужащие также стояли с цветами в руках. Во время службы смущал меня диакон С. Кугимия своей невнимательностью или забывчивостью. Молящихся было довольно много; но, как всегда в воскресенье, немалое число язычников увеличивало людность. Пред Обеднею совершено крещение человек восьми, и потому причастников было очень много; с детьми считая.

За Обедней появился новый богомолец — Игнатий, сын Якова Димитриевича Тихая, приехавший в отпуск к матери; обучается в мореходных классах в Херсоне, а прежде учился в Духовном училище в Одессе; ныне ему уже семнадцать лет; по–японски забыл все.

Яманоуци даны книги для Хацидзёосима, не весь запас, каким может снабдить Миссия, а необходимое для начала преподавания вероучения — человекам тридцати слушателей и тридцати ученикам. Прочее все, что нужно, обещано выслать по его письму чрез два месяца, если понадобится. Сомнительно, чтобы были большие успехи. В епископальном журнальце напечатано, что и оттуда собираются на проповедь в Хацидзёосима. Должно быть, Окуяма и у них, а может, и у других, клянчил так же настойчиво, как у нас, в видах пригнать больший прилив мудрости к своему берегу.

Раздосадовал учитель Андрей Минамото, академист, леностию по проверке ученических сочинений: на дрянном сочинении — 5, на яснейшем по мыслям и умнейшем (Саваде, в Катихизаторской школе) — 2, с отметкой «не ясно», и выговором за это. Сделал ему строгое замечание и отдал перечитать и поправить свои отметки.

22 мая/3 июня 1895. Понедельник.

Святая Троица.

Перед обедней был из Коодзимаци о. Павел Савабе спросить о деньгах, подписанных на «Адмирале Корнилове» на утварь для его Церкви. Я ему показал деньги — 130 ен, сданные мне о. Стефаном, священником крейсера, и сказал, что за эти деньги, быть может, уже идет сюда прибор сосудов, выписанный о. Стефаном из Владивостока. Потом убеждал о. Павла найти для Церкви в Коодзимаци более удобное место, чем нынешнее, и купить его; христиане его прихода должны это сделать и имеют средства сделать, там есть богачи — Моисей Хамано, нынешний член Парламента, и приобретший известность в Токио капиталист, Моисей Тодороги — тоже очень богатый старик, Павел Хирума, немало и других состоятельных. Если будет приобретена удобная под Церковь земля, то построить Церковь помогут русские, с военных наших судов — как ныне же вон дают деньги приобрести хорошую утварь; можно и в России попросить помощи. О. Павел ушел одушевленный, но не знаю, хватит ли его одушевления на исполнение предпринимаемого, а мог бы он сделать эту великую услугу Тоокейской Церкви!

За литургией мало было молящихся, почти одни учащиеся. Был, между прочим, Окуяма с Хацидзёосима. После службы заходил ко мне вместе с Ильей Яманоуци. По–видимому, в восхищении от службы и тронут ею; разговор все возвращался к тому, что очень благодарен, что дают катихизатора, и обещался всячески содействовать основанию Церкви в тех местах. Говорил, что Павел Кикуци на Огасаварадзима — первый капиталист ныне, владеет самыми большими там сахарными плантациями, даже одним целым островом, «приобретение которого ему стоило двух писем к губернатору только, но который стоит семь тысяч ен».

Был, в продолжение дня, некто Smart, миссионер из банды бишопа Корфа в Корее; учится здесь японскому языку, чтобы проповедовать в Корее японцам, живущим там по торговым и другим делам; второй раз он уже у меня; человек крайне добрый, но крайне недалекий, как англичанин, авторитетно судит о всем и всех; нужно сдерживать улыбку при иных его суждениях, но и то важно, что на все отзывается и все ему не чуждо; этим и сильна Англия — солидарность всех своих членов, духовных и светских, во всех своих интересах, светских и духовных.

Епископальный миссионер Armine King, один из лучших у них, пожертвовавший когда–то десять долларов на постройку нашего Собора, письмом спрашивал; «переведены ли у нас Правила четырех первых Вселенских Соборов?» Еще, «где можно купить недавно отпечатанный наш Служебник?» Я ему послал в подарок обе книги: «Служебник» и «Книгу Правил»; он трогательным письмом благодарил.

23 мая/4 июня 1895. Вторник.

По сегодняшним газетам: «Майници симбун»: «В храме (у нас) на престол упало письмо, содержание его неизвестно; но после него полиция и переодетая, и в свой форме строго охраняет внутренность и внешность Миссии». «Цихоо симбун»: «Ежегодно в пятом месяце в Сендае (sic) производился большой Собор Японской Православной (Греческой) Церкви, на который отправлялся Епископ Николай; но ныне из подлежащего ведомства (соно судзиёри) ему сделан был намек, чтобы воздержался от путешествия, — и потому Собор отменен». Ложь мешается с истиною: в Соборе у нас, действительно, подсунуто было на аналой, под икону, угрожающее письмо; но полиция еще прежде стала охранять Миссию. В Сендае действительно отменен собор, но больше по неудобству производить там Собор, и он был там в первый раз ныне проектирован; прежде же никогда не был, и не в пятом, а в седьмом месяце Миссия всегда производила Собор в Токио, или в Оосака.

Интересны следующие данные, опубликованные сегодня: за всю, более чем полугодовую, войну с Китаем во всех сражениях убито японцев: 623 человека, смертельно ранено 172, всего погибло от битв: 795. Не смертельно ранено: 2981. Умерло воинов от холеры 1323, от других болезней 1166, всего: 2489.

24 мая/5 июня 1895. Среда.

Из некоторых провинциальных Церквей (как из Оото, в Амита, из Мияко, в Миягикен) жалуются, что начавшие слушать учение перестают, смущенные вмешательством России в дела Японии с Китаем. Христиане нигде не смущаются, по крайней мере, об этом не слышно; от священников есть сообщения и о крещениях.

В сегодняшнем номере «Japan Mail» приводятся из японских газет вчера прописанные толки, с прибавлением, что «по уличным–де толкам ныне очень уменьшилось число богомольцев в Суругадайском Соборе», кажется, и это неправда; в Собор ходят по–прежнему.

Был секретарь Пекинского посольства Штейн, едущий в секретари Корейского посольства. Бранит корейцев на чем свет стоит — ни к чему–де негодный народ, продажный, без всякой любви к Отечеству и прочее; как бранил Путята, бранит Вогак — наши военные агенты, и бранят, кажется, все.

25 мая/6 июня 1895. Четверг.

Был американец Carrothers, двадцать три года тому назад Reverend, ныне светский. Тогда мы с ним почти только и были миссионеры на Цукидзи; он перевел плохенькую Священную Историю, я покупал ее для своих слушателей; у него сгорел дом; он походил кругом пепелища, посвистал и вскорости же его общество построило ему дом еще лучше. Потерял потом я его из вида, когда я перебрался на Суругадай; и вдруг сегодня является — в усах, с видом совсем светского человека. Оказывается, что давно бросил миссионерскую службу; был учителем английского языка у японцев; ныне, по–видимому, отказали ему от места, и он собирается ехать в Корею искать там учительской должности и вместе «служить видам русской дипломатии»; «Я не расположен к японцам и нахожу, что Корея лучше зависит от России» и так далее, словом, просил к рекомендации к корейской нашей дипломатии. Я отказал, сказав, что в дипломатию отнюдь не мешаюсь и не мое то дело.

Доктор философии Рафаил Густавович Кёбер, профессор в здешнем университете, вот уж уроков пять на фортепьяно дал нашим молодым учительницам Женской школы. Сам он ученик Николая Григорьевича Рубинштейна; значит, наилучший учитель, какого только можно найти. Преподает gratis . Православный и верующий, попросил сегодня крестика, так как свой потерял, и икону Божией Матери; я его благословил и иконою Спасителя.

26 мая/7 июня 1895. Пятница.

Был американский бишоп Mac Kim, с одним из своих миссионеров Reverend Francis. Последнего я принял за путешественника; он же, оказывается, уже был у меня и в Японии живет шесть лет. Впрочем, их так много, что всех не запомнишь и не припомнишь.

Mac Kim едет в Америку на свой епископальный Собор и на отдых. Отдал он мне поклон от бишопа Hale, сочувственника соединенью Церквей. Я с своей стороны просил кланяться ему и рассказал, что имел уже корреспонденцию с Холем, но бросил ее, видя бесплодность. Прислал он мне брошюр о сношениях с Восточною Церковью; везде в сих брошюрах любовь и любовь — любовь Патриархов к епископалам, любовь сих обратно и так далее; но фактического сближения — ни на йоту. Одно пустословие; кто же из христиан скажет «я ненавижу», а не «люблю»; ведь и к язычнику нельзя обратить другого слова. Итак, бесполезно и переписываться в сем смысле, почему я с Холем и прекратил переписку, не имея времени на бесполезное. При сем показал Mac Kim’y пачку брошюр, полученных от Холя, исчерченных моими заметками при чтении.

И внушал ему на митинге их сильно говорить о соединении Церквей, причем прямо представлять необходимость отбросить все, что у них несогласно с догматами Православной Церкви. Мы не можем в догматах уступить ни на йоту; и тщетны были бы все старания их соединиться с нами, если они не решатся исправить догматическую часть своего учения. От англичан трудно еще ожидать сей уступки по причине британской гордости (причем Mac Kim улыбнулся, a Francis рассмеялся); но американцы не столь горды и гораздо смелее. Итак, пусть американцы решительно приступают к делу. Наш Святейший Синод будет весьма рад, с отеческою любовью примет; но, говорю, нужно прямо явиться с уступками в главном, с готовностью принять прямо и ясно все то, что исповедовала Неразделенная Христова Церковь первые десять веков (и что ныне с буквальной точностью исповедует русская Церковь). Во всем не догматическом вы можете остаться при том, что имеете, — например можете удержать музыку при богослужении, нынешнее устройство храмов (без алтаря), свое время празднования Пасхи; но, например, безусловно принять 7 таинств. Едва я это выговорил, как Mac Kim возразил, что «7 таинств они принимают, только делают различия между таинствами необходимыми для всех и не необходимыми; таинства Крещения и Причащения необходимы всем для Спасения, а например, таинство брака — не необходимо, — вы же сами не женаты». — «Ладно», — возразил я, — «а например, ваше дитя умрет крестившись, но не приобщившись — разве оно погибло? Где же необходимость двух–то для всех?» — «Но… но» — запнулся было он; — «Но это показывает», — заключил я, — «что споры будут бесконечные и соглашение никогда не состоится, если вы прямо и ясно, без всяких расчленений на важное и неважное, чего не знала Древняя Православная Церковь и не знает нынешняя, не примете и 7 таинств, и все другое догматическое, в чем различаетесь с нами»… — «Вы не принимаете нашу иерархию», — говорил, между прочим, он. — «Еще бы, коли вы и сами сомневаетесь в ней»… Как видно, это самый больной вопрос у них; все они заговаривают об этом. — Дал ему Служебник на японском (ибо спросил, где можно купить его), золотообрезный бишопу, простой Франсису; дал еще первому перевод Служебника на английский Робертсона (которого у меня семь экземпляров), второму — Пространный Катихизис на английском (каковая книга у бишопа, по словам его, есть); дал еще обоим по Катихизису на японском. Чрез Мае Kim’а послал золотообрезный служебник на японском бишопу На1е’ю. — Хвалил Mac Kim нашего священника в Сендае, значит — о. Петра Сасагава, человека по бездеятельности совсем похожего на мертвеца, которого забыли похоронить; такие, знать — им, протестантам, на руку.

27 мая/8 июня 1895. Суббота.

Утром, в шестом часу, до обедни, я освятил кроплением святой воды с пением Тропаря «Во Иордане» нижнюю часть здания библиотеки, совсем готовую для принятия книг, напечатанных Миссиею. Вчера мы с Давидом Фудзисава, заведующим книжным складом, определили порядок укладки книг, начиная с Богослужебных книг и Священного писания до брошюр здешнего сочинения вроде «Православн[?]» о. Павла Сато. Сегодня начали переносить книги в новую кладовую для них. Слава Богу, хоть это сделано!

В принесенном сегодня месячном японском журнале «The Sun», июньской книжке, прочитал статью академиста нашего, кандидата Киевской Духовной Академии Даниила Кониси, и часа два был в состоянии человека, нанюхавшегося чего–нибудь мерзкого. Статья «Характеристика русских». По Кониси: «Русский народ — флегматического темперамента», поэтому из Патрологии Чистовича и других он взял только дрянные черты сего темперамента и приложил их к русским; и вышло, что русский народ — тупой разумением, вялый волею, ленивый, не любящий ничего, кроме покоя, — до того, что даже руки не поднимет вытащить мухи из рюмки водки, а глотает водку прямо с мухой; ругается напропалую русский народ, не только простой, но и всякий другой, так что ругательность — неотъемлемая черта русского народа; есть и доброта у русских, но это больше от лени; неподвижность этого народа — от лени. Когда вышел из Индии, тогда было у него и свободолюбие — доказательство чего «вече»; но русский климат (по Боклю) переродил народ, сделав его флегматическим рабом и прочее…

И вот результат моего старания — сделать из посылаемых в Академии связующее звено между русским и японским народом! Совершенно наоборот — отталкивающими орудиями между двумя народами они сделались. Ибо, прочитавши статью Кониси, кто же из японцев не почувствует презрения к русским и желания быть подальше от них. Впрочем, и то: почувствуют это люди по мерке Кониси; но поумнее, пожалуй, и призадумаются: «Как же такой глупый, слабый, ленивый народ создал государство, пред одним словом которого хоть бы теперь Япония отступает из завоеванной Манчжурии. И русскому государству только тысяча лет, а Японии более двух тысяч, — сравнить же их ныне — кто больше и сильнее?..» И этот Кониси воспитан и пропитан весь благодеяниями России, и таким мерзостным словоизвержением платит ей за это! На счет Миссии воспитался здесь в Семинарии; не стоил по успехам отправления в Академию, но надул: подставил своего родственника — богача Нозаки, который, действительно, лично мне сказал, что отправляет его на свой счет и будет содержать в Академии — все ложь! Я написал в Синод, что один едет в Академию на свой счет, и должен был за это платиться своими боками: более двух тысяч рублей стоит мне лично этот хулитель России, потому что после совестно было просить Синод принять его на счет, — совестно за Японию, пришлось бы выставить надувательство японца.

«Благодарность есть свойство возвышенных душ» — это так; благодарности от японцев я не жду, ибо достаточно уже учен ими в сем роде; но душу мутит, что Отечество мое поносят и без нужды и даже во вред себе поносят; разве же подобные статьи не напускают тумана в глаза своим японцам? Вероятно, и Цуда Санзо воспитан был вот такими статьями до нанесения более раны несмываемого позора своему Отечеству, чем раны нашему Наследнику, ныне благополучно царствующему нашему возлюбленному Императору.

28 мая/9 июня 1895. Воскресенье.

Вопреки уличным толкам (о которых недавно говорила Japan Mail), в Соборе нисколько не меньше народа при богослужении, чем всегда. Только отсутствие деревенских посетителей теперь заметно, ибо по деревням везде время пыльных сельских работ.

Офицеры с «Крейсера», бывшие ныне в Соборе и потом заходившие ко мне, говорили, что война совсем была близка: уже отдано было нашей эскадре приказание — в случае отказа японцев возвратить Китаю полуостров Лаотан, идти из Чефу в Талиенван и напасть на японские транспортные и военные суда. Слава Богу, гроза миновала!

После Обедни заходил Иоанн Исида, сын судьи–христианина в Сидзуока, бывший прежде в нашей Причетнической школе; сияет от радости: картина его на выставке в Кёото отличилась: Император купил ее, и только ее и еще одну; обе — из недавнего военного быта; Иоаннова изображает двух солдат, одного стреляющего, другого заряжающего ружье; масляными красками; в четыре фута вышины.

29 мая/10 июня 1895. Понедельник.

Из провинций продолжают извещать, что вмешательство России отбило слушателей: так сегодня Хиромаци из Эдзири и Есида пишет, что все начавшие слушать учение перестали и только приходят браниться и поносить христианство и Россию; впрочем, от такого плохого катихизатора, как Хиромаци, лучшего письма в такое время и ждать нельзя.

Были: капитан «Крейсера» — проститься — уходит из Иокохамы, и капитан «Разбойника» Иван Константинович Григорович — пришел на стоянку вместо «Крейсера». На «Разбойнике» пришел контр–адмирал Степан Осипович Макаров, благожелатель Миссии, выхлопотавший пять лет тому назад, чрез Великого Князя Александра Михайловича из Миссионерского Общества четырнадцать тысяч рублей на окончание постройки Собора. Макаров уехал тотчас же в Миякосита на воды лечиться, ходит на костылях, на одну ногу ступать не может. Я написал ему письмо туда.

Капитаны тоже говорили, что война у нас с Японией совсем была близка: уже суда выкрасились в серый боевой цвет и приведены были в полное боевое положение, причем команды работали, по словам Григоровича, с полным одушевлением; Адмирал С. П. Тыртов показал себя очень распорядительным. Наша эскадра состояла из 23 (кажется, если не больше) судов, с тремя адмиралами — Алексеевым и Макаровым, кроме Тыртова, из которых Макаров уже приобретший себе боевую известность, как командир «Константина», в последнюю Турецкую войну пугавший турок в Черном море. Японцам пришлось бы иметь сражения посерьезней тех, которые они до сих пор видели. Теперь–то я понимаю серьезность вопроса посланника месяц тому назад: «В случае войны, уеду ли я в Россию или останусь здесь?» Я ответил, что останусь и, конечно, остался бы, чтобы беречь мою бедную паству, насколько можно.

30 мая/11 июня 1895. Вторник.

Mr. Carrothers написал корреспонденцию в «Japan Daily Mail», сегодня напечатанную, под заглавием: «The Greek Church in Japan» , в которой опровергает ложные слухи, будто христиане наши отчуждаются от Церкви из–за вмешательства России в дела Японии, будто в Сендае в нынешнем году отменен наш Собор из–за того, что мне опасно поехать туда и прочее. В конце письма он заметил, что хорошо бы газетам не печатать возбуждающих неприязненных толков. К этому придрался редактор и написал горячую передовую статью против русских газет, ныне опрокинувшихся на Англию за ее устранение от участия с Россиею, Германиею и Франциею в требовании, чтобы Япония возвратила Китаю Лаотан.

В русских газетах напечатано, что в нынешнем году двадцатипятилетие учреждения Японской Миссии. Посланник спрашивает, когда именно. Я показал о. Сергию синодскую бумагу, из которой видно, что в апреле 1870 года было решение. Стало быть, уж поздно. Стоит праздновать, так! Поменьше занимались бы у нас юбилеями, побольше делали, лучше было бы.

31 мая/12 июня 1895. Среда.

Утром Окуяма с Хацидзёосима приходил прощаться и приводил племянника. Заверяет, что Илья Яманоуци непременно найдет там добрую почву для проповеди; Яманоуци, бывший здесь же, с своей стороны заверял, что всего себя отдаст делу проповеди. Дай Бог, чтобы слова и надежды обоих оправдались.

Вечером товарищи Яманоуци, ученики старшего курса Катихизаторской школы справляли сообецу–квай; младший курс тоже участвовал; дано было им на кваси, — и целый вечер ораторствовали и рукоплескали друг другу в классной комнате, внизу.

Вечером Павел Накай приходил с советом пожертвовать ен сто, и никак не меньше пятидесяти, на семейства убитых на войне в сбор пожертвований, которым заведует Великая Княгиня Комацу. Я сказал, что ен двадцать пять, пожалуй, пожертвую, больше не в состоянии; полезно–де будет для улучшения мнения о русских, ныне столь ненавистных японцам за вмешательство в дела ее с Китаем; но вместе и смешно будет — закупает–де ласку. 25 ен, впрочем, можно дать собственно из–за сострадания к несчастным семьям, лишившимся кормильцев. Накай посоветуется с другими о сем.

С архитектором Кондером, бывшем сегодня по постройке (библиотеки), осмотрели трещины в Соборе. После большого землетрясения в прошедшем июне трещин не обнаружилось, но после следующих, хоть не столь сильных, несколько, хоть не больших еще, явилось, именно: в ризнице, по обе стороны колокольни. Колокольня своей тяжестью расшатала оба крыла. Следовало бы, заметил Mr. Conder, верхнюю часть ее сделать деревянною, чтобы было легче, — тогда бы трещин не было. Да, опыт учит, — а до того мы впотьмах, оттого и трещины. Есть еще в сводах, посередине, трещины, но такие малые, что я их не вижу, а видят Кавамура и Кондер.

1/13 июня 1895. Четверг.

Утром Илья Яманоуци отпущен, с Богом, на проповедь на Хацидзёосима. Дано ему свидетельство об окончании здесь курса в Катихизаторской школе, на случай придирки, имеет ли он право учить; благословлен образом Спасителя в серебряной оправе (большая икона у него уложена с книгами); дано на два месяца содержание — по девять ен в месяц, как первому ученику, дано на дорогу пять ен; снабжен приличными наставлениями — беречься дурных людей, которых много на ссыльном острове, проповедовать не словом только учение Христово, а и делом, и прочее. Отправился с добрым одушевлением. Помоги ему, Господи!

Почти все книги, напечатанные Миссией, перенесли в новую кладовую — нижний этаж библиотечного здания; и оказывается, кладовая мало не наполненною. Книги не идут в продажу, как ни объявляй и не расхваливай их! Нужно вперед печатать не больше 500 экземпляров; до сих пор мы печатали до тысячи, и никак не меньше 700.

Павел Накай приходил: советовался насчет вчерашнего предложения пожертвовать; все находят, что мне пожертвовать нельзя меньше ста ен; я сам то же думаю, но так как такой большой суммы не могу, то лучше совсем не жертвовать.

2/14 июня 1895. Пятница.

Был Яков Кавамото из Каннари, родственник покойника о. Иоанна Кавамото. Говорил, что христианство перешло от них в Эбидзима, 2 ри, и уже три дома там христианских; просят, чтобы селение их присоединено было к округу проповеди Ильи Накагава, — это и будет сделано на Соборе; ныне же послал книги и образки тамошним христианам. Говорил Яков, что хозяин дома, где живет катихизатор Илья Накагава, с тех пор, как стал слушать учение, перестал подвергаться припадкам умопомешательства; это его очень одушевило, и усердие его к вере Христовой продолжает возрастать; значит, ухватился за руку Небесного Отца и укрепляется Его благостию и силою. Дай Бог, чтобы не выпустил этой руки — иначе последнее может быть горше первых. Наказывал Якову и чрез него Илье — внушать это слушателю.

Была Мария Касукабе, бывшая ученица Женской школы, в прошлом году по болезни не окончившая курс, вернувшаяся домой в Какегава. Родители послали ее в Симоса обучаться шелководству. Хозяин заведения и товарки (человек 80) сначала гнали ее за веру, бранили, не хотели даже учить ее делу. Но храброго характера она и хорошо знающая вероучение, притом же усердная христианка; и от матери получила наставление при отправлении: «Учи там вере»; поэтому повела спор так разумно и являло такое доброе поведение, что теперь уже сделана старшею над двадцатью товарками и за веру ее уже не бранят, а, напротив, внимательно слушают ее и просят говорить о вере. Снабдил ее всеми книгами, какие даются в напутствие в жизнь выпускным из школы после экзамена; это поможет ей еще лучше просвещать желающих слушать учение Христово.

Поздно вечером Павел Накай принес отпечатанный лист Требника, еще — лист корректуры, где в 7–й песне погребения младенцев, в 3–м тропаре вместо «агаме хомерару» значилось только «хомерару», — «не нужно ли прибавить ,,агаме“?» — спрашивает; заглянул я в оригинал: «Как же, разумеется, нужно». И выходит: хоть сто раз перечитывай, а недосмотров не избежать. Errare humanum est — одно и утешение. Но затем у Накай расцвела улыбка: «Передумал». — «О чем?» — «Есть у о. Павла Сато 5 ен, запоздалые пожертвования христиан на войну; не знает, куда деть; из Женского Благотворительного Общества (Сейкёо Фудзин кёо–дзоцу квай) нашего могут дать 2 ены; итого 7 ен есть; не прибавите ли?

Завтра последнее число взноса в сбор княгини Комацу». — «23 ены прибавлю, — пусть будет круглая цифра — 30 ен». И, вынувши деньги, отдал ему. Накай с цветущей улыбкой ушел. Завтра представлено будет пожертвование инспектрисой «Православного Женского Духовного Училища на Суругадай» и главною в «Православном Благотворительном Обществе» Елисаветою Котама.

3/15 июня 1895. Суббота.

Утром толковал Обара, Кису и их товарищам, чтобы играли что–нибудь серьезное, а не вечную гамму, на скрипке и фортепиано. Начали втроем на скрипках, что похоже на концерт, но сейчас же и бросили и пошли опять пилить гамму. И могут уж играть что–нибудь похожее на музыку — но лень, или неспособность, не знаю, что держит их всех вон лет десять на одном и том же месте; утомляют себя и сами же себе наводят апатию. И скуку этой вечной своей гаммою и самыми элементарными упражнениями на нее.

А намеревался я уже внизу построить здание для певческой, и в нем залу для концертов — для своих, да и чужие могли бы слушать. С бездарностями недалеко уедешь.

Пришел ящик с иконами из Троицко–Сергиевой Лавры: 3000 икон Спасителя, домовых, в семь вершков, и 24700 икон разных малых размеров, почти все Богоматери; всего на 1536 рублей. На много лет хватит этого запаса, только нужно бы домовые иконы Богоматери, тоже семь вершков. В ящике с иконами оказалась еще посылка от о. Александра Сахарова, лаврского иеромонаха, моего старого знакомого: серебряная кружка, четки, альбомчики видов Лавры, Москвы, Санкт–Петербурга и Киева и письмо, в котором, между прочим, извещается, что о. Моисей, двадцать лет назад бывший здесь и уехавший отсюда и, после службы в Александро–Невской Лавре, бывший настоятелем, в сане архимандрита, монастырей — сначала в Саратовском, иноком, Вятской епархии, ныне помещен в число братии в Софроньевской пустыни Вятской епархии. Вот что значит невоспитанность и невыдержка; способности богатейшие и развитие достаточное — кончил курс Семинарии; но капризливость, своенравие, упорство, гордость не умеет обуздать и исправить наше воспитание — оттого и никуда не годен человек.

4/16 июня 1895. Воскресенье.

После Обедни зашел ко мне сержант Семен Накацука, сын Иова, показывающего Собор, только что вернувшийся из Китая, в изношенном платье, в котором был все время на войне и участвовал во многих битвах; во все время пять пуль касалось его платья, одна засела в нем, но Бог миловал от ран; на сабле зазубрины от рубки по неприятелям при близких схватках; лицо обветренное и загорелое; словом, один из героев прошедшей войны.

Никита Сугамура, недавно оставивший катихизаторскую службу, чтобы учиться медицине, приходил опять проситься на службу; говорит: «Нечем содержаться во время учения», а вернее, поздно уже учиться — двадцать пять лет ему; содержать же его отец может, если содержал вот уже несколько месяцев; он сын врача из Каназава. Сказал ему, что, когда соберутся священники на Собор, предложу им о нем; вероятно, не будут иметь ничего против, ибо он оставил службу не по дурным причинам. Просится он еще служить катихизатором здесь, в Токио, чтобы продолжать самому усовершенствоваться в богословских знаниях; об этом пусть сам просит Тоокейских священников; если кто возьмет его в число своих катихизаторов, я не буду против.

5/17 июня 1895. Понедельник.

Американский bishop Me Kim и Reverend Francis прислали три книжки: в японском переводе катихизис, догматику и нравственное учение — учебники ихние в здешней их семинарии на Цукидзи.

Просмотрел оглавление догматики; конечно, пробелы, — нет о Священном Предании, о призывании святых и прочего, извращения, например, брак считается естественным таинством, а не благодатным, пресуществление не признается и прочее, запутанность в изложении, например учение о благодати излагается после таинств, но почти все прочее — совсем православное.

И возгорелось у меня сильное желание внушить Мак Киму — на ихнем митинге в Америке настаивать на изыскании средств к приведению двух Церквей в единение. Нетрудно это, мне кажется; но нужно поступать практически, а не зря, как они это до сих пор делали: пришлют посла в Санкт–Петербург, к Святейшему Синоду: «Давайте, мол, соединяться». Что мог отвечать на это Святейший Синод, как не молчанием? Легко сказать — «соединяться», когда Святейший Синод и вся Русская Церковь не знают, что за люди, каких верований и правил. — А пусть бы американские епископалы поступили хоть вот так: избрали бы даровитых и усердных молодых людей десять или больше, со специальным назначением изучить русский язык и перевести на английский все лучшие наши догматические и другие вероучительные сочинения, в то же время самим глубоко изучить все наше православное учение; пусть бы попросили у Святейшего Синода профессора для обучения их русскому языку и вероучения, с назначением ему $2000 жалованья; пусть бы таким образом основали специальную школу или общество — в Сан–Франциско под надзором Преосвященного Николая Алеутского; лет в десять появилась бы на английском языке вся наша лучшая богословская литература, необходимая для ознакомления американцев с нашей Церковью.

В то же время переведены были бы и обратно с английского на русский символические епископальные книги, при помощи которых Священный Синод и все, кому ведать надлежит в России, узнали бы в точности епископальное учение (хоть у нас его довольно близко знают из сравнительных Богословий). Тогда бы американские епископалы узнали прямо и ясно, что им нужно принять, или отбросить, или исправить, чтобы Православная Церковь могла принять их в общение. Если гордость не будет обладать ими столько, сколько обладает английскими их собратьями, то они согласятся на единение в догматах с нами, в каком предмете мы не можем уступить им ни на йоту; обрядовые же разницы затем будут улажены любовью Святейшего Синода, а равно и Восточных Патриархов.

Или же пусть бы своих молодых людей, предварительно приготовленных по общему образованию и по русскому языку, присылали в наши духовные академии. Во всяком случае им этот шаг к сближению легче, чем нам; хоть бы часть вот этих людей и средств, что ныне в Японии, употребили на означенное дело — для Японии урона не было бы, а новое великое дело началось бы.

6/18 июня 1895. Вторник.

Согласно приглашению, полученному 4 июня нового стиля, был у аглицкого бишопа Бикерстета «to meet Bishop & Mrs McKim and Bishop & Mrs Svington» — первый едет в Америку, второй вернулся в Японию по поставлении в бишопы, первый пятнадцать лет был миссионером в Оосака, второй восемнадцать лет — там же. Епископальная Церковь обзавелась здесь на славу: миссионеров и миссионерок — десятки, бишопов — вот здесь только трое; но это еще недостаточно, говорят — для севера и юга нужны. Обед был чопорный, аглицкий, но общество милое, симпатичное. Mrs Бикерстен, несмотря на свою молодость, образцовая жена, во всем, даже в проповеди помогающая своему мужу и разъезжающая вместе с ним по Церквям. За обедом зашла речь о бишопе Вильямсе, отказавшемся от управления Американской Епископальной Церковью здесь, но живущим в качестве простого миссионера, совсем сделался отшельником в мире, когда уезжает, когда приезжает — никому не известно; ныне живет в Кёото и проповедует; я рассмешил, рассказавши, как в былые времена он уверял меня, что «может жениться, может, хотя бишоп», в противоположность мне, не могущему. Ныне он совсем седой и дряхлый; он — истинно раб Божий, достойный Царствия Небесного. После обеда Reverend King рассказал мне, между прочим, что теперь (в смутное для Японии и для нашей Церкви время, по поводу вмешательства России), раза два–три приходили к нему наши христиане вопрошать о ихней Церкви и с намерением будто перейти к ним; даже два ученика из нашей школы приходили, но он, King, сделавши им приличные наставления, остановил их будто бы от перехода, сказав, что примет их (учеников) простыми христианами — не более, если они найдут, что епископальное учение лучше православного, без обещания им катихизаторства. Кинг — хоть бы и немножко и хитрил, во всяком случае джентльмен — в этом я не сомневаюсь; что наши ученики хотели изменить православию — тоже не сомневаюсь; ведь все оборыши у нас, которые никуда не годны; идут из–за скудного куска хлеба, который надеются получить по окончании курса и, если можно, найти получше кусок. Что ж удержит от искушения, коли внутреннего убеждения нет! Тут же и на Россию можно ныне плести что угодно, хотя очень хорошо знают (наслушались), что в вероучении Россия ни при чем. — Но главное, после обеда я имел разговор с бишопом McKim’ом о предмете, вчера изложенном — о соединении Церквей, под условием исправления епископалами своих ошибок. Пусть Американская Церковь действует, ибо Русской не до того еще — она занята внутри слишком много, притом же Россия — юное государство, нет у нас достаточно людей для того; Американская же Церковь, высылающая легионы миссионеров за границу, может отделить десяток способных молодых людей для изучения русского языка и перевода русского вероучения на английский; можно и средств найти для содержания профессора и для прочих сопряженных с сим расходов. Профессора же Святейший Синод пришлет, если попросят, — Советовал соединить старания с bishop’oм На1е’м, ревнителем единения, и налечь на Собор, чтобы начато было практическое действование. Пусть бы они пригласили нашего Преосвященного Николая, Епископа Алеутского, в Миннеаполис, где у них будет митинг; там, кстати, у него есть православная паства; во время Собора американские бишопы могли бы советоваться с ним о предмете. Bishop McKim просил рекомендательного письма к Преосвященному Николаю в Сан–Франциско, обещал дать. — Бикерстет показал в своей домовой Церкви (крохотная комнатка) деревянную доску, на которой вырезаны фигуры Спасителя и двух коленопреклоненных ангелов, дюймов в семь высоты; резьба хорошая; но похвальбы не стоит.

Показал я когда–то ему и бишопу Корфу, что в Корее, киот — дар Ф. Н. Самойлова, только что полученный, когда они посетили меня; они не похвалили (а изящней никогда ничего не видали), а я похвалил его доску — резьбу какого–то известного английского мастера, которую, однако, не за дорогую цену можно произвести здесь японскими мастерами, — не по слабости ли? Как бы не так! Просто из любезности; в одном же я вечно чувствую такое пренебрежение ко всем этим недоверкам, что молю только Господа, чтобы оно не вменено было во грех! А как избежать, коли пред глазами мерка православная, и все, что ниже ее, не может не казаться низменным!

Полицейский — тоже в дзинрикися — сопровождал меня туда и обратно, дожидаясь там, пока я был; стеснительно, а что делать? Велено ему, и ни я, ни он не можем поступить вопреки. Вернулся домой в исходе одиннадцатого часа вечера.

7/19 июня 1895. Среда.

Сегодня закончены классы; следующие два дня ученики будут готовиться к экзаменам; с субботы начнутся экзамены.

В одну протестантскую школу сегодня приглашали на выпускной акт — с пением и речами; но целый день безостановочно рубил дождь — я не пошел.

Унитарии 16–го числа праздновали день рождения греческого философа Сократа, в своем Юцци кван, в Мита; с десяти часов утра и до двенадцати произносили речи, в которых Христа ставили наравне с Сократом, Сакья–Муни, Конфуцием, и хвастались свободою мысли; человек триста было. Проповедник их Мак–Колей, из Америки; он, впрочем, на этот раз не ораторствовал, а его последователи–японцы.

8/20 июня 1895. Четверг.

Утром пришла Мария Хорие, молодая вдова из Хонда; держала экзамен в сестры милосердия; пришла сказать, что выдержала; дал ей христианских книг и наставлял служить душе больных также. Экзамен не мудрый: чтение, писанье под диктовку; но подробный расспрос, кто, откуда, с какими намерениями и подобное, — словом, забота о добром нравственном состоянии принимаемых; Мария сказала, что она христианка, и это нисколько не помешало ей. Говорил я ей прежде, что если не выдержит экзамена, то приходила бы к нам в Женскую школу — изучить лучше вероучение и посвятить себя потом делу проповеди женщинам. Диаконессы нам нужны, а их нет. Искал я подходящих вдов по Церквам, не нашел; вот такие бы и желательны, как эта Мария, — умная, бойкая, но добрая, расположенная к служению людям; молодая еще — тридцати лет нет, но мать двоих детей, что делает женщину особенно мягкосердною. Жаль, что направилась в сестры милосердия (в Красный Крест), не сказавшись предварительно здесь.

Была потом другая Мария — Нива, жена бывшего катихизатора Матфея Нива, благодарить за заботу о ней. Матфей ныне на службе в японском войске, в Китае; писал недавно, просил позаботиться о его семействе; я послал диакона Кугимия узнать, благополучно ли оно; Кугимия нашел, что Мария живет с родителями, сын Иван ходит в школу, — все благополучно; так мы отписали Матфею, чтобы успокоить его; а ныне вот жена пришла благодарить Кугимия и меня. Вот положение тоже! Она, конечно, не виновата; Матфей взял ее, язычницу, и она уже, будучи его женой, научилась христианской вере и приняла крещение; женщина еще молодая, двадцать лет, скромная, добрая и довольно образованная, хорошая христианка, как по всему видно; дал христианских книг ей и мальчику Ивану — от прежней жены Матфея, дал образков. Но Матфей, к сожалению, не может участвовать в христианских таинствах, ибо женился от живой жены. Жена его, Екатерина, здравствует и живет тут же, в Токио. К несчастию, Екатерина — несноснейшего характера; мучился с ней Матвей многие годы; и била она его, и срамила; бил и он ее, и срамили оба Церковь до преизлиха, когда он служил катихизатором. Только и мог хорошо служить, пока Екатерины нет при нем; как Екатерина к нему отправится, так скоро и пишут христиане: «Уберите катихизатора — дерутся с женой и срамят Церковь». Конечно, немало она виновата, что он впал в блуд, за что и был лишен катихизаторства. Мучился и потом долго с ней; наконец, слышно стало, что прогнал Матфей жену, оставив себе прижитого от нее сына, а потом, что взял по–язычески другую жену. Это и есть нынешняя Мария.

Была американская дама с двумя дочерьми; отрекомендовалась писательницею и что собирает материалы. «Направили сюда меня», — говорит, — «американский епископал McKim; там–де самая лучшая Церковь, больше всех успешная». Я поблагодарил за комплимент и выразил готовность сообщить ей все, что она пожелает узнать; она вытащила бумажку и карандаш и положила пред собою — да как заговорила, так я слушал, слушал и диву дался; казалось, конца не будет; дети закашляли, — я велел дать чаю, и они пили с американскими бисквитами, — а матушка все говорила и повествовала, как она была в Париже и в одном отеле выдала себя за русскую, ибо с нею презрительно стали обращаться, приняв за немку, как в Иокохаме перебранилась с американками, не расположенными к миссиям, и прочее, и прочее. Спросила она у меня и записала только, сколько стоит постройка нашего Собора. Чтобы остановить поток ее красноречия, я предложил ей с колокольни осмотреть Токио, потом показал Женскую школу, где старшая дочь премило сыграла на фортепьяно, а младшая, лет двенадцати, сказала в стихах детскую комическую повесть, чрез что мы все, с включением наших учениц, сделались взаимно большими друзьями, и они обещались еще приехать к нам в субботу на всенощную.

9/21 июня 1895. Пятница.

Написал к о. Никону, в Троице–Сергиеву Лавру, что иконы Спасителя и прочие здесь получены, но что мы ждем теперь из Лавры икон Богоматери в семь и десять вершков, в соответствие иконам Спасителя сих размеров; нужны также иконы главных святых, 5 1/2 и 7 вершков; но чтобы прежде всего присылать образчики всего, вновь там отпечатанного.

Вечером написал письмо к Преосвященному Николаю, в Сан–Франциско, рекомендательное для Rt. Rev. McKim, американского bishop’a, и вместе убеждение Преосвященному Николаю заняться делом, о котором мы всегда молимся молитвою «о соединении всех», — делом соединения Американской Епископальной Церкви с нами, а для сего прежде всего нужно взаимное ясное уразумение друг друга в вероучительном отношении, а для чего нужны переводы, а для сего переводческое общество под надзором Преосвященного Николая в Сан–Франциско, — что все Преосвященный Николай может изложить ихнему собранию 80 епископов, на каковое собрание ныне McKim едет, и так далее.

Заходил один полисмен–христианин, только что вернувшийся из Циба–кен; говорил, что и в провинциях везде сильное возбуждение против России. Совсем нехорошее время для православной проповеди в стране!

По школам мы сегодня сделали настоятельные распоряжения, чтобы береглись всего, могущего привлечь холеру: не пили сырой воды, а кипяченую только, не ели сырой рыбы (сасими) и не вареной зелени и прочее. Поварам написаны инструкции и прибиты в кухнях, а также в столовых, чтобы ученики сами наблюдали за свежестию продуктов и надлежащей проваренностью их. — О бок с Миссиею в одном доме холера уже свалила человека; и еще на Суругадае были случаи. Дал бы Бог благополучно дождаться роспуска учащихся.

10/22 июня 1895. Суббота.

Сегодня начаты экзамены в Семинарии и Катихизаторском и Причетническом училищах; писали сочинение.

В десять часов утра отправился на Цукидзи к Bishop’y McKim’y. Предварительно говорил, чтобы полицейский для охраны не следовал за мной, нет–де никакой опасности; но из полицейского ведомства прислали сказать: «Никак нельзя — им строго приказано охранять — не могут не следовать»; и следовал полицейский, переодетый в партикулярное платье, в дзинрикися. — У McKim’a узнал, к сожалению, что Преосвященный Николай собирается, по болезни, в Россию. Какая там болезнь! По карточке, которую он прислал мне в прошлом году, — молодой, полный, цветущий; должно быть, надолго в Америке трудно служить; дома вольготней; мало нужды, что дело Божие настоятельно требует присутствия молодого, энергичного пастыря в Америке! Если так, то Господь с ним! Господь пошлет кого–нибудь еще лучшего на ниву Свою в Америке. Тем не менее я отдал письмо, адресованное Преосвященному Николаю, McKim’y; быть может, еще застанет его в Америке. Письмо я показал McKim’y и перевел содержание его; там был также Reverend Francis, который также поедет в Америку присутствовать в Синоде. Сколько настаивал, чтобы оба приняли близко к сердцу это дело — «соединение Церквей», и потрудились в пользу его и в Синоде, и всегда. Но оба, кажется, хладнокровно относятся к предмету; в рассуждения не пускались и больше слушали и поддакивали. Синод будет в октябре; до того времени McKim может написать мне, если не застанет Преосвященного Николая в Америке, — и я могу написать по–русски письмо к Bishop’y Hale, если сочтет то нужным McKim.

Вызвался потом McKim показать мне свою миссийскую библиотеку и Духовную Семинарию и повел в другой дом, чрез улицу. Дом очень красивый; библиотека небольшая, только английская; классные комнаты чистенькие; учащихся мы застали мало, только в двух классах, из которых в одном у учителя было всего два ученика. Преподается, между прочим, греческий язык; преподает Francis, отлично пишущий по–гречески, как являла исписанная им классная доска. Курс — четырехгодичный, а преподаются три иностранных языка — английский, греческий и китайский; значит, богословских предметов мало, или проходятся поверхностно, потому что и светские же науки еще есть, — я застал класс гражданской истории в одной комнате. Когда осматривали библиотеку, McKim подарил мне книг его перевода на японский и одну английскую. В библиотеке его кабинет, где он занимается, и в нем над камином великолепно отпечатанное на пергаменте свидетельство о поставлении его Епископом «Jeddo», за подписью и шестью печатями поставляющих его епископов.

Священников мало. Почти каждую неделю телеграммами требуют в провинции приобщать или хоронить; а священники в разъезде по другим местам своих приходов; и приходится взамен посылать незнакомого христианам кого–нибудь из соборных священников — почти всегда о. Романа Циба, нынешнего инспектора Семинарии. И сегодня он должен будет отправиться в Касака, в Симооса, хоронить отца ученика Семинарии Афонасия Судзуки; сын вытребован домой тремя днями раньше.

В три часа сегодня в Imperial Hotel давал концерт пьянист Ко[?]йский, поляк, европейская знаменитость, — восьмидесятилетний ныне, лысый, седой, но бодрый, и вот до края света разъезжающий концертировать.

О. Сергий был на концерте и говорил, что последнюю пьесою было — «Пробуждение льва», собственное его сочинение, и лев кто же? Польша, по объяснению Рафаила Густавовича Кёбера, сидевшего рядом с о. Сергием. Не лучше ли было бы озаглавить: «Возня кошки?». Пел, между прочим, Куденфдорф, австрийский посланник. О. Сергий говорит, что голос прелестный и поет превосходно, но корчит такие рожи, что невозможно без смеха смотреть; любители пения слушают его, обыкновенно, отвернувшись в сторону.

В десятом часу вечера заявился Василий Сайто, бежавший из Семинарии на войну в Китай; бежал скверно, не заявивши о себе ничуть, так что мы тревожились несколько дней, не упал ли в колодезь или что подобное; уже спустя долго узнали, что был подговорен какими–то приятелями на подвиги патриотизма. Теперь с диаконом Павлом Такахаси, земляком, явился; я не принял.

11/23 июня 1895. Вторник.

(тема для спасения католиков)

(написано на полях)

Католики дают цену добрым делам пред Богом. Но разве добрые дела, как некое сокровище, человек понесет на плечах за гроб? Нет, он не понесет ничего, кроме собственной души. Наги все предстаем пред Господом. Что это значит? А вот что. Я трудился в Японии, хоть и плохо, все же трудился тридцать пять лет; умер сегодня — что будет явлено завтра на суде Божием? Явлено будет, нажил ли я смирение или гордость; если последнее, если то, что по поводу моего пребывания здесь некоторые нашли путь спасения, послужило к воспитанию моего самомнения, — то Япония, значит, не только не послужила мне самому во спасение, но, напротив, погубила меня. Иуда был Апостол и спас, вероятно, многих, — но это послужило ему к тягчайшему осуждению, когда он предстал пред судом Божием своею нагою душою — такою, как она значится в Евангелии.

Симеон Томий, кандидат, приходил просить икону для айна; сей обращен в протестантскую епископальную веру, но для совершения молитвы чувствует потребность в иконе; я велел дать две иконы: Спасителя и Богоматери с Богомладенцем, наказал, чтобы обращались с ними благоговейно. Айн этот был здесь при университете для сообщения сведений о своем языке.

Мисима, бывший католический издатель журнала, поносивший православие, ныне поступающий в православные, даже уже приготовивший к крещению в православную веру нескольких и изучивший православное богословие для того, чтобы держать экзамен на катихизатора, приходил получить расписание экзаменов; а потом чрез о. Павла Сато заявлял, что робеет экзаменоваться вместе с учениками Катихизаторской школы и просил отдельного экзамена. Я сказал, что это нельзя, для чести его и Церкви, он должен выдержать экзамен возможно открыто и публично, чтобы потом ни от кого не могло быть никаких нареканий.

12/24 июня 1895. Понедельник.

Мисима–католик не только не явился сегодня на экзамен, но оказалось, что вчера налгал мне; говорил, что «только что из Кивайчё, куда водил своих двух приготовленных к крещению на испытание; готовил–де больше, но нынешнее возбуждение против России отвлекло других». Сегодня, во время экзамена, пришел о. Павел Савабе; и я потом, позвавши его и о. Павла Сато к себе, спросил о Мисима, о вчерашнем испытании приготовленных к крещению и прочее; о. Павел Савабе сделал изумленное лицо — Мисима не был и никакого ему для испытания не представлял, и вообще он его последние месяцы ни разу не видал, хотя прежде того часто бывал у него. Оба они — о. Павел Савабе и о. Павел Сато находят Мисима сомнительным — не для веры, а для куска хлеба хлопочет–де; получая отсюда некоторую помощь (8 ен от меня лично, не от Церкви, церковное не осмелился бы я употребить на совсем еще не верное), ищет тем временем более хлебную службу. Ну и пусть не станет держать экзамена — в катихизаторы не поступит, не было еще примера, чтобы кто–либо другим путем прошел в катихизаторы.

Экзамен держали сегодня ученики 1–го курса Катихизаторской школы по Догматическому Богословию Макария, которое все прошли очень удовлетворительно.

Дело о приобретении земли под постройку храма в Коодзимаци у о. Павла Савабе не идет: деньги–де нужны, а их достать негде, — неправда. Энергия нужна, а ее у о. Павла не хватает — в том и вся помеха. Разговорился он сегодня, и с о. Павлом Сато вспоминали они многое прошлое. Про Итагаки — графа и Гото — графа, своих земляков; говорил, что первый одряхлел, хотя нет ему и шестидесяти лет, и он к принятию христианства решительно не способен; второй — «ямаси»; главная заслуга его — «совет Сёогуну Кейки» сдать правление Микадо; в Оосака, когда был Сёогун, Гото дошел до него и с глазу на глаз долго убеждал его в необходимости сего; Кейки слушал его молча, а по окончании речи Гото минут двадцать размышлял, смотря в потолок; Гото рассказывал потом, что в это время он испытал страх пред властью; видя, что Кейки на все его речи молчит, и, не зная, как он принял их, он, кончивши говорить, задрожал от страха (пред человеком, который в то время одним мановением брови мог умертвить его) и дрожал все двадцать минут, пока Кейки размышлял. Наконец, был возвращен к сознанию жизни замечанием Сёогуна: «Так ты думаешь, что таково желание всех? Ладно, я подумаю об этом»; и кивком головы отпустил его. Сражения потом произошли между империалистами и приверженцам Сёогуна без приказания сего последнего. Вспоминали мы с о. Павлом Савабе Князей Кувана, Итакура, Огасавара, Такенака, которые с инсургентами, под началом Инамото в 1868 году, прибыли в Хакодате и в […]м–мей–мия, у о. Павла, тогдашнего жреца сей мия, однажды справили пирушку, на которую и я был позван; князь Кувана так печально играл тогда на свирели. А Такенака собирался со мной в Россию — бежать от грозы, совсем уже налегшей на них, — и только недостаток средств остановил его. Вспомнили про Араи Цуненосин, которого о. Павел Савабе ценил как человека самого цельного и решительного, у которого слова ни на йоту не раздельно с делом; про Каннари, двоюродного брата Сергия Нумабе, секретаря Миссии, про Хосоя, помогавшего о. Павлу содержать у себя христианских учеников, пока я прибыл в Хакодате. В воспоминаниях о. Савабе непременно жив, весел, занимателен; как коснется настоящего — апатия и немощь, точно полупараличный. — Господь с ним!

Павел Накаи просил за Павла Есида, кончающего курс в Катихизаторской школе — оставить его в Токио, при Миссии, писателем для периодических изданий. Разумеется. Этот юноша — в проповедники еще ран; да кажется, и совсем не способен; а между тем писательской способностью обладает замечательною и английским языком владеет; может быть и переводчиком, и писателем.

13/25 июня. 1895. Вторник.

Выпускные ученики Катихизаторской школы по Обличительному Богословию экзамен держали прекрасно, гораздо лучше, чем я ждал от них.

Из России, с сегодняшней почтой, заявилась бедная родственница Олимпиада, бывшая Залесская, — просит помочь на пять малых детей. Посланы чрез о. Федора несколько и расспросить подробней о детях, чтобы воспитать, если есть способные.

Готовил Пасхалию для приложения в конце Требника.

14/26 июня 1895. Среда.

Поехал в Иокохаму, чтобы сдать в банк деньги, пришедшие с вчерашней почтой. Зашел сначала в «Chartered Bank of India etc.» спросить, сколько составит в долларах сумма, пришедшая фунтами стерлингов (за второе полугодие из Казны). Сказали. Потом спросил в «Hong Kong and Honglae Bank» то же, сказали, и оказалось, что в последнем на 118 долларов меньше, чем в первом; поэтому я сдал сумму в «Chartered Bank of India, Australia and China» и получил оттуда чековую книжку. Итак, отныне Миссия имеет денежные дела с тремя банками: «Hong Kong and Honglae Bank» и «Chartered etc.» в Иокохаме, и Мицуи банком в Токио.

Завтракал в Иокохаме у посланника Михаила Александровича Хитрово, в его квартире на […] с прекрасным садом, читал он в «Вестнике Европы» статью Соловьева о поэзии Тютчева и потом много рассказывал о Тютчеве, о Леонтьеве, с которым был друг. — Был потом у консула — князя Лобанова, который страдает невралгией и едва ходит, рассказывал он о дяде, нынешнем нашем министре иностранных дел, об уме и энергии его, что это он так круто повернул с японцами; объяснял нынешнее восстание китайцев на миссионеров тем, что последние крайне надоели им своими бесцеремонными нападками на национальные китайские верования и взаимными между собой противоречиями и разногласиями без конца.

Диакон Павел Такахаси приходил с своим родственником (оказывается, его двоюродный брат) Кирилл Сайто, убежавший из школы на войну и служивший там военным работам, настоятельно просить принять его обратно в Семинарию. Я отказался: правила школы не позволяют принять ушедшего так самопроизвольно, не только без спроса, но даже без ведома.

15/27 июня 1895. Четверг.

Вот уже настоящий «ныобай»: целый день шел дождь, ни на минуту не переставая. Купол течи не дал ни на каплю, так как дождь без ветра. — Был на экзамене в 5–м классе Семинарии: по толкованию Евангелия от Матфея отвечали отлично; о. Сергий Глебов преподает; видно, что занимаются серьезно; — в 1–м классе Семинарии: по Священной Истории отвечали плохо; преподавал, покойник ныне, Климент Намеда и после него Петр Исигаме — плохо занимались своим делом, а предмет такой простой и интересный.

Из Тоёхаси язычник длиннейше пишет — укоряет меня в недостатке патриотизма, по поводу статьи в «Сейкёо Симпо», где говорится от моего имени, что я люблю Японию, в которой прожил 35 лет, не менее, чем Россию, и что если бы случилась война России с Японией, то я остался бы здесь беречь мое стадо и молился бы — не за победу России и не за победу Японии, а за то, чтобы Господь сотворил Свою волю и Свой правый Суд. Сказал секретарю, чтобы отослал письмо катихизатору Тоёхаси — поговорить с сим язычником и разъяснить ему дело.

Христиане из Аомори прислали 15 ен на гробный покров и соберут остальное, сколько следует, после — просят послать им покров, — Уже половина Церквей имеет выписанные из России парчовые (мишурные) гробные покровы. Из этого видно, что христиане, что им под силу, охотно делают; покров стоит всего 20 с небольшим ен, и его заводят, ибо могут. Так же бы, стало быть, приняли на себя и другие церковные расходы, если бы были в состоянии, — содержали бы катихизаторов, священников, — но бедны, вот беда!

16/28 июня 1895. Пятница.

На экзамене сегодня в 3–м классе Семинарии по Гражданской Истории у преподавателя Арсения Ивасава отвечали очень хорошо: складно рассказывали по–японски, и потом говорили иные легко, иные с трудом то же самое по–русски. Во 2–м классе — по Церковной Истории у Пантелеймона Сато, плохо: рассказывать не умеют, переводили по–японски по книге, впрочем, порядочно; науку эту еще только начали.

Фома Танака, из Вакаяма, пишет, что его христиане, по делам торговым часто бывая в Оосака и слыша плохие отзывы о поведении жены священника Оно, смущаются и расстраиваются в своих религиозных чувствах; упоминают еще про что–то новое нехорошее, что–де всем известно. Но здесь — неизвестно; прибавляет, что прислал бы докладную записку касательно всего этого, но не знает, будет ли она принята. Продиктовано написать ему, чтобы учил христиан не заниматься падением других, тем более не находить в нем причины для собственного падения, или ослабления в христианских чувствах; впрочем, пусть напишет откровенно обо всем, что знает об Оосака.

Одновременно, сегодня же — прошение от Церкви Нагоя — дать им о. Оно в исключительное их владение. Итак, в Оосака о. Иоанна Оно поносят и хотят выжить, в Нагоя его неизменно просят вот уже два года. В Нагоя, конечно, знают все дурные толки — о гордости, будто бы, о. Оно и о развратных, будто бы, наклонностях его жены Марианны. Ужели в Оосака интриги диакона Як. Мацуда, уроженца Вакаяма, отчего интригой захвачена сия Церковь, производят всю эту смуту касательно о. Оно? А еще Мацуда был поставлен диаконом для Оосака по выбору и просьбе о. Оно! Сколько ни стараюсь я задушить эти дрянные толки, которыми мне уши просвищали касательно Марианны и живших там учителей пения, никак не могу этого сделать, вот уж скоро два года. Не верится ничему, что болтают.

Павел Окамура пишет, что в Коци совсем нет слушателей; также, что шлет своих двух дочек (из пяти своих детей), что побольше — тринадцать и десять лет — сюда в Женскую школу, с о. Павлом Морита, идущим сюда на Собор.

Анна Кванно, начальница школы, хотела на эти каникулы возможно больше очистить школу от обитательниц, разослав их родителям, по причине продолжающейся холеры, а тут неожиданное нашествие новых, которым уже и выехать некуда!

Бедный Кирилл Сайто принес сегодня прошение и опять усиленно просится в Семинарию; но, положительно, это нельзя, минуя другие соображения уже потому, что он больше полугода пробыл среди самой простой и дрянной черни военно–рабочих (по укомплектовании которых, как писано было в газетах, вздохнула свободно тоокейская полиция, ибо все подонки сплыли в Китай); грязь может натащить в общество товарищей, и без того не свободных от оного.

17/29 июня 1895. Суббота.

Младший курс Катихизаторской школы по Нравственному Богословию у Андрея Минамото ответил хорошо.

Варнава Симидзу, катихизатор Уцуномия, просит принять в школу Илью Мураи после каникул. Сказано, согласно прежнему разговору с ним: «Пусть пришлет». Малец оказывается совсем беспризорным. Школьный учитель, у которого он жил, помер; сводный брат, небольшой чиновник, не хочет его знать. А между тем, какой несчастный этот Илья! За то, что исключен был он в прошлом году из Семинарии по малоуспеваемости и за шалость, мать до того рассердилась на него, что зарезала его и сейчас же зарезала себя; к счастью, он оказался не дорезанным вконец, и его вылечили, — мать же себя вконец порешила; конечно, не одно его исключение виною — мать много мучил своими недобрыми чувствами к ней ее пасынок, как говорят; единственным ее утешением был Илья — и оказался он выброском; не выдержала дворянская амбиция японки, и вышла кровавая трагедия. Если бы знать, не был бы исключен Илья, но не пророки мы, и прошлого не воротишь; но будущее в наших руках, и Илью, насколько он способен и насколько Бог поможет, воспитаем для служения Церкви.

18/30 июня 1895. Воскресенье.

О. Феодор Мидзуно вернулся с обзора своих Церквей. В Каназава — плохо; Церковь маленькая и бедная и не двигается вперед; катихизатор Фома Исида, кончивший курс в Семинарии, очень умный и развитой, но характера халатного; одевается и ведет себя, как какой–нибудь ученик, или ремесленник — в белом поясе, а летом и совсем почти голый; в обращении — холоден, неприветлив и неискусен, оттого и не может войти в добрые связи с людьми и привлечь слушателей. Конечно, он был бы совсем другим, — не имел бы этих неудобств, если бы был дворянского происхождения; но, к сожалению, — из простонародья, оттого ни в крови, ни в нраве нет порядочности, а это в Японии много значит.

В Нагано о. Феодор прожил с месяц и образовал там добрую общину слушателей учения; от катихизатора Тита Накасима зависит окончательно привести их к Христу. — Рассказывал о. Феодор о бедности живущего в Нагано бывшего катихизатора Павла Тацибана; только жена и дает хлеб, работая по шелководству; сам Павел может добывать литературным трудом лишь во время губернских собраний, или самую малость работая для местной газеты; а детей двое. Но в катихизаторы опять принять нельзя, сколько он ни просился и как того ни желает. Отпустил он первую жену с ребенком — Веру, одну из самых начальных воспитанниц Миссийской женской школы; говорит: «Соблудила»; а доказать документально этого никак не может. Я даже верю, что он правду говорит; только оскорбленный муж может с таким тактом говорить о сем предмете, с каким он говорил мне, в Нагано, клянясь, что он мог бы подвести Веру под уголовный суд за вытравление ребенка — не от него (только не может этого доказать). Но — сделать его опять служащим Церкви, когда эта самая Вера (хоть и живущая ныне языческим браком с одним торговцем угля здесь, в Токио) может уличить его во всякое время, что он живет не по–христиански с другой женщиной, прогнал от себя законную жену, — никак нельзя. Притом же это дело известно и многим. Известно и многое другое о Павле Тацибана многим, — хотя другое не столь бы трудно поправимо. Был некогда Павел Тацибана секретарем Миссии. Потом перепросился в проповедники, ибо прежде того прошел чрез Катихизаторскую школу; женился на Вере и сделался проповедником. Но влияние ли его разнохарактерного родства или что другое сделало, что он пятнадцать лет тому назад ушел сначала в католичество, потом в протестанство; в это–то время служения, когда он не по годам бросал одну — жену Веру, уже с ребенком от него, — произошло и то, что ныне он выставляет против нее; молодая женщина, заброшенная мужем, согрешить могла; но и он же — поспешил жениться по–язычески на другой, нынешней его жене.

Когда он, уже четыре года тому назад (давно пред тем покаявшись и сделавшись опять православным) попросился снова на службу Церкви, я ответил, что блуждения свои в иноверия он может пред всеми изгладить тем, если приведет ко Христу восемь или десять язычников; на Соборе тогда может быть все открыто изложено о нем — и никто не будет против принятия его опять в катихизаторы, ибо его опыт может служить к вящей славе Православной Церкви. Насчет же семейного его дела должны быть представлены им несомненные доказательства, что жена его виновна в неверности к нему; без сего допустить его к служению Церкви было бы противно каноническим правилам. Но представить доказательства он до сих пор не может. А между тем «в Православной вере тверд, ибо старый христианин», — говорит о нем о. Феодор; и жена его — маленькая, кроткая, тихая, образцовая мать двух крошечных детей — поистине заслуживает симпатии.

19 июня/1 июля 1895. Понедельник.

Экзамен в выпускном классе Катихизаторской школы по Основному Богословию показал, что преподаватель Петр Исигаме нетерпимо ленится, весьма мало и плохо пройдено. Вперед необходимо присматривать за ним.

Был Моисей Хамано, председатель Компаний железного и литейного производства и член Парламента. По железному делу у него ныне семьсот рабочих; Стефан Оогое, бывший катихизатор, потом издатель «Сейкёо Симпо», промотавший пожертвования японцев на построение Собора — один из начальников над мастеровыми; получает пятьдесят ен в месяц и все еще надеется возвратить Церкви пожертвования (чего едва ли Церковь дождется). Хочет Хамано познакомиться с нашим Посланником; питает надежду, что Япония с Россией будет в дружеских отношениях и что ныне только временное затмение сего. Болтал и говорил много с обычною своею горячностию и стремительностью. Впрочем, если о ком из японцев, то именно о нем можно сказать: «Вот — японец, в котором лести нет»…

О. Сергий Глебов собирается в отпуск и просит засвидетельствования, что со стороны Миссии препятствий к его увольнению нет; обещал завтра написать посланнику — конечно, нет, Господь с ним!

Духовная Миссия без таких миссионеров — совершенно то же, что с ними: в преподавании заменить его есть кому, а больше он не хочет ничего делать.

20 июня/2 июля 1895. Вторник.

Павел Ниицума, расстриженный, извещает, чрез диакона Павла Такахаси, что у него–де хороший вывод коконов и прочее. Велел написать ему, что непременно настаиваю на его выходе на общую христианскую дорогу: пусть перевенчается с своей Марьей, от которой уже имеет двух детей, и пусть потом участвует в прочих христианских таинствах: без этого я знать не хочу его.

Радетель бедных, надувший меня недавно на десять ен, какой–то краснобай и пройдоха, после безуспешных попыток видеть меня, чтобы вновь обмануть, ныне обратился письменно: «Желаю–де учиться христианству»; письмо же адресовал к диакону Сергию Судзуки, который тщетно разыскивал его и его бедных, для которых он просил проповеди в то время, когда обманывал меня на те десять ен; увидим, найдет ли его ныне Судзуки, которому препровождено письмо его.

Драгоман Владимир Владиславович Буховецкий приходил советоваться, хорошо ли поручить Катю (дочь Маленды и японки) Павлу Накай, как воспитателю (собственно удочерить). Я не нашел ничего против: Павел Накай усердный христианин и благородных правил человек; гордость только у него языческая, или лучше дьявольская; но ей едва ли будет роль в деле воспитания.

21 июня/3 июля 1895. Среда.

Однако я ошибся в вышеозначенном: Павел Накай обнаружил такую феноменальную гордость, что она может очень повредить будущему Кати. Пришел он сегодня в Женскую школу, в одиннадцать часов, когда я был там на экзамене, пришел собственно повидаться и условиться с Буховецким, назначившим ему это время. Буховецкий, однако, почему–то не явился, а Накай заговорил со мной об удочерении Кати. Я в разговоре упомянул, что Буховецкий вчера был у меня по сему делу и что я рекомендовал ему Павла Накай как лучшего из известнейших мне японцев для сего дела, — и что Накай–де не сделает затруднения в будущем никакого, если бы, например, крестная мать Кати, М. Шпейер, или крестный о. Буховецкий захотели взять ее в Россию для воспитания и устройства ее участи. Накай, смотрю, очень насупился. «Я не позволю ее взять», — говорит. Вот тебе и раз — не из тучи гром!

— Как же ты не позволишь крестным заботиться о ней, когда у нее нет родных отца и матери позаботиться?

— Она будет записана на мое имя, — и я хочу сам распоряжаться ее участью.

— Но ты даже не можешь и прокормить ее, на воспитание ее ты будешь получать от крестных же; где же право твое самовластное над ней?

— В таком случае я отказываюсь от нее.

— Значит, ты не хочешь сделать доброе дело — освободить ее от матери, которая, конечно, продаст ее на разврат, лишь только она подрастет, то есть спасти бедного ребенка из тигровой пасти, — где же твое христианство?

— Но я требую, чтобы она зависела от одного меня; я не потерплю «ассей» моему желанию.

— Какое же тут «ассей», если люди, которые любят ее и заботятся о ней с самого ее рождения, захотят устроить ее счастье? Быть может, она и останется на твою волю: крестная, занятая своими детьми, забудет о ней; крестный, который и теперь бы держал ее при себе как дочь, если бы был женат, не женится и вперед, или уедет из Японии. Но если они, ко благу Кати, захотят исполнить все свои добрые намерения насчет ее, то помешать им в этом — вот это было бы настоящее «ассей» с твоей стороны.

Но на все резоны Накай был неумолим — гордость бушевала в нем. Предложил я ему до завтра подумать, и, если он в самом деле не согласится иначе удочерить Катю, как под условие совершенно самовластно распоряжаться всею ее последующею участью (получая, однако, деньги на воспитание ее от русских — это тоже он ставит условием sine qua non), то уж лучше отказаться от нее, — так и сказать Буховецкому, когда увидится с ним; изъявил я вместе с тем сожаление, что вчера так рекомендовал его Буховецкому и так ручался, что он не сделает никаких затруднений.

Экзамен в Женской школе сегодня по Священной Истории был особенно хорош: дети пребойко рассказывали. Но по Всеобщей Истории — крайне раздосадовал меня: шла у выпускных новая История — и хоть бы один параграф о России! Русского государства как будто нет в мире; толкуется о самых дрянных мелочах в Западных Европейских государствах; а из русского — об Екатерине Великой, об Александре I, которых история глубоко входит в европейскую — спросил, — хоть бы слово ученицы. Тут же я пристыдил учителя Ивана Овата, потому что и скандал был видим для всех. Поди, усмотри за всеми преподавателями! А своей совести у них ни на грош. Русский хлеб едят, на русские деньги воспитаны, — и о России хоть бы мысль, хоть бы слово! Но Бог с ними, с их благородными чувствами, — не про них они написаны; хоть бы каплю здравого смысла явили — ведь им же стыдно, коли кто спросит о России, а спросят ныне многие.

22 июня/4 июля 1895. Четверг.

Из Батоо катихизатор Павел Сайто пишет, как один солдат — наш христианин — пристыдил врача–язычника в современном вопросе о православии и России. Солдат только что вернулся с поля военных действий, и по этому поводу собралось много народа встречать, поздравлять, слушать рассказы. Во время разговоров случившийся тут врач–язычник говорит ему: «Россия лишила нас завоеванного полуострова, а ты исповедуешь веру, заимствованную из России; не лучше ли тебе бросить ее?» — На это доблестный воин отвечал: «Я исповедую не русскую веру, а вселенскую; моя вера началась не в России, а в Иудее, и не от людей, а от Бога, поэтому, что бы Россия ни делала, я веры не брошу и не имею причины бросить. Если поступать по вашему рассуждению, то вам тоже следует бросить свое врачебное искусство, потому что оно тоже заимствовано из–за границы, и преимущественно из Германии, которая ныне повредила нам не менее России; еще лучше: мы вот дрались с Китаем — это уж прямой наш враг, в то же время мы употребляли и употребляем письменные знаки, взятые из Китая; по вашей теории, нам бы давно уже следовало бросить их». Врач публично потерял афронт, — Письмо отдано для напечатания в «Сейкёо Симпо».

Был врач Лука Мияи, родом из Токусима, служащий ныне при тюрьме в Циба. В Токусима у него жена и пятеро детей. С умилением рассказал, что Господь спас от смерти его младшую дочь, тринадцати лет, девочку. Приготовивши уроки к следующему дню и помолившись, девочка легла спать; было уже часов десять, когда он и жена приготовились тоже лечь; но пред этим всегда они совершали вечернюю молитву. И вот, во время молитвы, слышит он глубокий стон дочери, спавшей тут же; он бросился к ней и нашел ее уже без движения и без дыхания, совершенно так же померла его мать; он припомнил это, испугался, но не растерялся, а стал применять свои врачебные познания — производить искусственное дыхание и так далее, и чрез час девочка ожила, к великой радости его и матери. Он назавтра попросил о. Павла Морита отслужить благодарственный молебен и ныне не перестает благодарить Бога за чудесную помощь: «Если бы, — говорит, — мы с женой не совершали молитвы, то уже глубоко спали бы в это время и девочка до утра была бы холодным трупом»; видит Провидение Божие и в том, что как раз в этот вечер он должен был дежурить в госпитале, но товарищ попросил его поменяться дежурствами, и он не ночевал дома предшествующую ночь. — Дал ему Троицкую иконку и обещался послать с отцом Павлом Морита по иконке его домашним.

23 июня/5 июля 1895. Пятница.

В половине седьмого, когда я шел на утреннюю молитву с учениками Катихизаторской школы, встретился в коридоре Мисима, что из католиков просится сюда.

— Я на экзамен, — говорит.

— Экзамены почти кончились.

— Но я сегодня пришел держать.

— Вам следовало приходить на главные, которые все уже прошли. Я же объяснял это вам несколько раз; теперь я ничего не имею сказать вам, — и прошел к собравшимся на молитву.

Очевидно, приходил только получить деньги на месяц, стеснившись прийти в первое число, по неявке на экзамены (8 ен, частно от меня).

Экзамен слушал в Женской школе, где ныне и кончился. Кончают курс ныне одиннадцать. Из них одна, Таисия Мацухаси, дочь тоже некогда кончившей курс в здешней школе Прасковьи Мацухаси — по мужу, чайному торговцу в Фудзисава; Ольга Тадзима, дочь богатого христианина, щедро платившего за нее, скромнейшая и красивейшая из кончивших; Раиса Ито, которую хотят домой, но которая не хочет домой, наиболее даровитая и серьезная из курса; дома у нее вотчим, помешавший уже ее счастью: ее хотел взять замуж, по окончании ее курса, Алексей Обара, регент, и она была не прочь, ибо очень любит пение и музыку, но вотчим не позволил, и Обара женился на другой. Ныне она остается при школе учительницей, по ее просьбе. Несчастнейшая из оканчивающих — Дарья Кикуци. Сводный брат ее — Петр Кикуци, бывший еще когда–то катихизатором, принуждает ее выйти за него замуж; и так как она противится, то он на днях избил ее; она ушла от него под предлогом выдержать экзамен; и ныне, по окончании, должна была уйти к нему; но вместо того разрыдалась в своей комнате до истерики и все рассказала Анне, начальнице. Анна уложила ее в постель, ибо она действительно сделалась больной: брат ей побоями, кажется, повредил легкие, на сильную боль которых она жалуется; следы же побоев видны и вне. Анна приходила рассказать это, и я велел ей успокоить Дарью, что мы не дадим ее брату; если же бы он пришел и насильно стал требовать ее, то мы призовем полицию. Она пусть остается при школе учительницей.

24 июня/6 июля 1895. Суббота.

Кончились экзамены в Катихизаторской, Причетнической школах и Семинарии. Оба курса Катихизаторской школы бледны и бедны; у семинаристов по физике учитель–язычник оказывается порядочным и знающим; обещался я мало–помалу завести физические инструменты — теперь и хранить их есть где. По пению Иннокентий Кису теорию преподает хорошо — значит, все–таки недаром в Россию ездил, хотя и не мог там кончить всего курса в Капелле.

Во время экзаменов прибыли священники: о. Иоанн Оно из Оосака и о. Симеон Мии из Кёото. Последний так худ и бледен, что его здесь, при высадке из вагона, спросили: «не болен ли?». И если бы он заикнулся, что не совсем здоров, то его потащили бы в госпиталь для холерных — такие строгие меры приняты теперь для обуздания этой порывающейся сюда гостьи. Но о. Симеон по натуре худ и бледен; в сущности же здоров и благодушен. Он очень порадовал меня речами, что семейная жизнь о. Иоанна Оно вовсе не так компрометирована, как те стараются представить, что собственно — в Вакаяма и толкуют дурное — больше нигде; и христиане, также как катихизаторы, везде очень уважают о. Иоанна. Все дрянные толки, думает он, произошли от неладов двух баб — жен о. Оно и диакона Мацуда; так говорил о. Симеону и Кирилл Сасабе, живший в церковном доме в Оосака как катихизатор. Значит, не о. Иоанна Оно нужно взять из Оосака, а диакона Якова Мацуда; перевести его хоть в Сендай, где для подобных сплетен мало пищи. — Для Кёото о. Симеон просит Женскую школу, она–де будет очень полезна и для укрепления христианства в Циукоку (ибо родители нашлют детей в нее, а где дети, там и сердца родителей), и для развития Церкви в Кёото, — желающие учиться найдутся, — а с тем и христианство водворится в домах, откуда будут приходить в школу. — Желание о. Семена исполнить нетрудно; пусть школа начинается с горчичного зерна, — с двух–трех; если Богу угодно и жизненные элементы окажутся, то она станет возрастать так же, как это было здесь, в Токио; за материальными средствами тогда дело не станет.

Петр Исикава, редактор «Сейкёо Симпо», принес для просмотра вышедший первый номер журнала «Нихон–Сюукёо» — крупными знаками, — «нихонсюукё кай хёо–рон–но хёо–рон» — красными мелкими, и внизу — в переводе: «The Review of Religious Reviews». Помещена, между прочим, статья Даниила Кониси — «О составе Греческой Церкви» (Греек–кёоквай–но сосики), и вслед за нею статья довольно известного Сокура: «Взгляд на Японскую Греческую Церковь» — взгляд, хотя и язычника, довольно спокойный, — Журнал задался целью, при нынешней религиозной неурядице, уяснить, «какая вера должна быть отныне верой Японии?» Задача очень почтенная и в высшей степени полезная, и, будь у нас люди религиозно одушевленные, очень можно было бы воспользоваться сим журналом в интересах православия.

25 июня/7 июля 1895. Воскресенье.

О. Симеон Мии рассказывал о катихизаторах, подведомых ему. Хорошего мало. Яков Каяно, что в Кёото, точно лежачий камень, под который вода не просачивается, — как и везде был он доселе; Макарий Наказава — чрез три месяца по прибытии на место, в Оогава, оказался, при посещении Церкви о. Симеоном, незнакомым с своими христианами; Иосиф Ициномия не терпим за сварливость. Слабые и вялые, вроде Адаци, Мияке, Инаба, оказываются лучшими; по крайней мере, ненависть не возбуждают. Оттого и бедны катихизаторы, да и не у него только, а везде: о плохих служителях Церкви христиане не заботятся и не помогают им, — а поди–ка проживи с семьей на восемь или десять ен, получаемых от Миссии! Миссия говорит, что больше дать не может — и действительно не может — «доставайте с золотого дна, лежащего пред вами» — Японской Церкви и всей японской нации, и кто же виноват, если не достают? — Просит еще о. Мии священника для Циукоку — его одного мало. Верно! Но где взять людей для священства? Нет их у нас; вот разве подберутся в лета выпускные из Семинарии; теперь же незрелые они для того. Не прочь уклониться и сам о. Симеон от своего большого прихода: «Не искусен я», — говорит, — «по исправлению церковных обязанностей и проповеди, не знаешь о чем говорить с христианами, а народ там развитой, не то что на севере». Долго была у нас с ним речь о сем предмете; исполнять его желание — оставить исключительно для одного места — нельзя; но если он и еще по прошествии года будет говорить то же, что ныне, то едва ли он неисправимо человек кабинетный; в последнем качестве он также будет очень полезен Церкви, но священство тем более оскудеет.

Прибыл О. Павел Морита с Сикоку и привез с собой двух дочерей старого и почтенного катихизатора Павла Окамура (к несчастью, двоеженца): девочки худые, как былинки, и младшая, одиннадцатилетняя, крошечная, как мышка, — бедные жалостные детки, воспитает и пристроит вас мать Церковь!

Был в Церкви и обедал у меня наш морской агент, лейтенант Иван Васильевич Будиловский: верующий человек, умный говорун, но, кажется, немного хвастливый.

Была вдова о. Никиты Мори, лечимая в правительственном госпитале от умопомешательства: врач выпустил в гости в Миссию для опыта; очень благодарила за детей, почти совсем уже в здоровом рассудке. Дал бы Бог ей оправиться для блага ее четырех малюток!

26 июня/8 июля 1895. Понедельник.

Прочитал в газетах, что меня причислили к ордену Владимира 2–й степени. Гораздо приятнее было бы прочесть, что мы уже выросли до того, что нам все эти цацки не нужны. Тридцать пять лет тому назад, когда я ехал в Японию, в одном месте в Сибири, с прелестным видом зеленого четвероугольного поля на скате горы, налево, мне мелькнула мысль; хорошо бы навешивать человеку кресты, когда он кончает воспитание и вступает в жизнь и потом, по мере исполнения человеком своих служб, снимать с него кресты, так чтобы он ложился в могилу с чистой грудью, знаком, что исполнил возлагавшиеся на него надежды, на сколько Бог помог ему. Это было бы, по крайней мере, разумней. Я теперь совершенно тех же мыслей.

После этих грустных мыслей раздосадовало меня представленное о. Романом вычисление, сколько семинаристы пропустили классов не по болезни, а по лености; оказалось, что иные с февраля пропустили до 37 и потом до 30, 27, 25 и так далее; не виновных в сем оказалось человека три. Вот горе–то! Ни одного, ни единого человека во всей Церкви способного присматривать за поведением учеников! Конечно, я виню прежде всего себя — так уж и принято людям порядочным бывать скромными и самовиниться — кстати или некстати, тут отчасти и кстати, ибо хоть я до отвращения не люблю полицейской дозорной службы, но должен был преодолеть себя и шпионить, подкарауливать, подсматривать (кстати, и архиерейский сан имею)… Но, Боже, скоро ли же это Ты снимешь с меня это бремя единоличия во всем! Ведь этак и я закричу, как некто, что ты навязал мне гирю на ноги, чтобы таскаться мне вечно, как преступнику, с тяжелой душой! Чем Ты утешил меня, Господи? Не зришь ли моих вечных страданий, что нет у меня ни единого доброго помощника ни по какой части? Кто мне поможет? Русские? Боже, избавь меня от проклятий моих русских сослуживцев! Японские священники? Лучший из них вчера просился освободить его от прихода; прочие — лень, и лень. Академисты? Бездушные манекены. Да и откуда взяться у нас людям! Идут к нам последние, ни к чему не годные обрывки и останки от всего. Боже, что же это за мучение! Вечно быть одному, вечно быть бесприютному на Твоем деле! Катихизаторы? Сто раз переворачиваю список их и людей не вижу! Христиане? Больше двадцати двух тысяч числится, но где они? Призрак!.. Боже, Боже! Иногда испытываешь такие мучения, что если адские не хуже их (а где им быть хуже!), то ад вот здесь, на Суругадае, в моей комнате, у меня в сердце!

Сказал ученикам Семинарии, при чтении списков, что пропустившие по лености свыше пяти классов лишаются Тоносава на время каникул, — с сентября же ежедневно журналы должны быть представляемы ко мне; пропустившие два класса будут наказаны, три — изгоняемы из школы безапелляционно.

Расположение духа отчасти исправилось при чтении списков, в девять часов, в Женской школе; там все всегда в порядке, чинно и благообразно. Сказал выпускным поучение, чтобы навсегда сохранили приобретенное здесь сокровище христианских навыков (не только узнали Бога Истинного, но и то, что Он — Отец Небесный, и не только это, но и навыкли молиться Ему и прочее), — на счастие — временное и вечное свое и всех окружающих… В повторение учения подарены все главные христианские книги — каждой; розданы при этом и выпускные аттестаты, потом награды — книгами первым ученицам каждого класса. Первая выпускная Акилина Айбора прочитала отлично составленный благодарственный адрес. Потом подвыпускные пропели трогательную песенку прощания с своими выпускными товарищами. Последние стали отвечать им песенкой (в первый раз в этом году); но при этом все время так разнили, что я должен был употреблять невероятные усилия сохранить декорум; сами певшие, как уже развитые по пению, тоже чувствовали, что разнят, и от этого портили еще более; но, кроме них, и быть может, их подвыпускных товарищей, едва ли кто сознавал нелепость; по крайней мере, о. Павел Савабе и прочие гости — вниз слушали с самыми утешительными минами. — Дал школе пять ен на Симбокквай.

Выпускная Дарья Кикуци совсем не родственница Петру Кикуци; взята была в дом от очень бедных родителей, чтобы выйти ей потом замуж за второго Кикуци, бывшего в Семинарии и уже умершего. Петр Кикуци ныне хочет взять ее, но хотел сделать это по–язычески; она же воспротивилась — «если по христианскому браку, то согласна быть его женой, если нет — ни в коем случае». Этот–то ответ и разбесил ее нареченного брата, и он поколотил ее, тем более что был в это время пьян. Но после он прислал извинительное письмо Дарье и просьбу выйти за него с перевенчанием в Церкви Коодзимаци. Дарья согласилась. Слыша это от Анны, старухи, я сказал, чтобы Дарья сама лично сказала мне, что согласна за Кикуци. Дарья и приходила сегодня с инспектрисой Елисаветой Котама; по–видимому, искренно желает, и неудивительно: Петр Кикуци немало до сих пор заботился о ней как о сестре. И Господь благословил их! Дал ей десять ен на подвенечное платье.

27 июня/9 июля 1895. Вторник.

Целый день читал письма к Собору и выслушивал пришедших на Собор священников. Там можно было бы написать, но в нем утешительного нашлось бы мало. О. Иоанн Оно — одряхлевший старик, хотя и не по летам; одну Оосакскую Церковь не может управить — все у него разлепилось и смотрит врозь. Задолжал несколько сот — на что? Сам себе отчету не может дать; великолепная квартира от Церкви, двадцать пять ен в месяц от Церкви на него, жену и ребенка, дорожные по Церквям от Церкви, ремонт дома, городские уплаты — все от Церкви; а идет ныне в Сендай продавать свой дом с землей, чтобы расплатиться с долгами; пусть; Церковь сильных долгов не может брать на себя; он, впрочем, и не просит. О том, что его семейную жизнь поносят, он, кажется, и не подозревает; и лучше для него. Но как сделаться, чтобы и Церкви было хорошо, и ему не дурно? Кого туда перевести? Вразуми, Господи! О. Симеон Мии — неопытный мечтатель: женской школой хочет удить из языческого мира; ошибется; в Хакодатской школе нам это не удается: многие годы там молодые язычницы слушают учение между классами шитья, но последнее уносят с собою в мир, первое стряхивают на выходе за ворота Миссии. А завести христианскую женскую школу, хоть бы и с шитьем, язычницы не пойдут, как здесь, в Токио, или и пойдут, но тоже христианками не сделаются, как, например, Марита Сен, кончившая здесь курс первой, но и доселе язычница, хотя писавшая христианские сочинения умнее христиан. — О. Павел Морита оказывается ревностным и хорошим священником для Сикоку, будучи там единственным (и не имея пищи для двуличности). — О. Петр Кавано не деятелен и безнадежен к деятельности в будущем. Что же делать! Характер такой, хоть во всем прочем он человек вполне хороший. Это наподобие яшмы или сердолика — камень, на который много не купишь и которым не похвастаешься, но который тоже и похулить ни в коем случае нельзя. — О. Петр Сасагава — да, мертвец, которого забыли похоронить, но — умный мертвец; характеристики своим катихизаторам делает претонкие и верные, Церковь же свою ни в Сендае, ни где бы то ни было не двигает ни на шаг, а, напротив, отступает с занятых позиций, как ныне хочет отступить из Вакамацу, где у него поставлен лучший из катихизаторов, Василий Хориу, не хочет–де Хориу там быть.

С Павлом Накай проверили последний лист Требника — «Пасха–но ициран хёо». Требник совсем готов и будет роздан священникам до их отбытия с Собора.

Пришли письма с «Хацидзёосима» от Ильи Яманоуци и Окуяма. Пишут одно и то же. Илья очень хорошо принят был там и одушевлен надеждой на успех проповеди. Нанял квартиру за две ены, просит больше христианских книг и надеется действовать преимущественно на молодежь.

28 июня/10 июля 1895. Среда.

И сегодня целый день слушал священников. Устал очень не столько от внимания, сколько от скуки: из года в год повторяется одно и то же, так что читаешь наперед мысленно то, что хочет сказать священник; весьма редко вводится что–нибудь новое и неожиданное. Например, я привык думать, что Иван Ивай лентяй, а у него ныне за год крещено восемнадцать человек, больше, кажется, ни у кого нет. Я приятно изумлен.

«Но есть у него слабость», — гнусит о. Иов Мидзуяма. «Какая?» — встревожился я, думая, «не пьет ли», что часто слышишь о катихизаторах. «Поздно встает», — отвечает о. Иов. «В котором часу?» — допрашиваю. «В восемь, иногда в девять; зато ночью за двенадцать готов дело делать», — Барская привычка у простого мужика, каким Ивай по рожденью и воспитанью, — игра природы, не столько вредная, сколько любопытная. Или: у того же о. Иова в Вабуци и Хиробуци служил катихизатор Моисей Мори — человек благочестивый, постящийся, усердный: пятнадцать человек из язычества призвал в Церковь, женатый. Два месяца тому назад неожиданно является этот Мори ко мне и говорит:

— Не могу служить.

— Почему?

— Сказал я как–то в проповеди, что жители моей местности похожи на китайцев; этим все так оскорбились, что распечатали меня в газетах, так что я должен был посылать опровержение. Кроме того, меня подозревают в нечистом обращении с женщинами; как я поговорю с какой–либо женщиной, так и толк, что я грешу с нею, тогда как этого никогда не было и нет. Кстати же, моя жена на сносях, я привел ее с собою, чтобы она здесь у своих разрешилась (она родом из Токио).

Я пожалел Моисея и сказал, что вполне законно, чтобы он возвратился ныне в Вабуци. — Но секретарь Сергий Нумабе, потом пришедши, выразил подозрение, что Моисей Мори помешался.

— На чем? — спрашиваю.

— На том, что в него все женщины влюблены, — это именно он говорил мне.

Мне припомнился бывший в Катихизаторской школе, лет восемнадцать тому назад, Семен Симада, грешивший и в бытность в школе, и по выходе из нее блудом, и на мои увещания убежденно отвечавший: «Что ж делать, когда все женщины в меня влюбляются — не я влеку их в грех, а они меня, и не я виноват, что у меня такое привлекательное лицо», — а сам был похож на обезьяну с медно–красным лицом, как нынешний его подражатель похож на урчащего медвежонка, тоже с медно–красным лицом.

Моисей успокоился на месяц, но потом несколько раз приходил проситься снова на службу. Я ныне заговорил о нем с о. Иовом, и что же оказывается? Никогда Мори не обзывал никого китайцами, никто от него не слышал ни слова в подобном роде, никогда ни в какой газете не было напечатано, что он хулит японцев, хотя опровержение его на сие небывалое хуление в газетах появилось, никогда никто не подозревал его не только в неблагоприличном обращении с женщинами, но и в нецеломудренных мыслях; все это о. Иов, тщательно исследовав на месте, рассказал мне. Значит, Моисей Мори помешан — а на службу неотступно просится; и в поведении, и в речах является ныне совершенно здравомыслящим — как быть с ним? Положили мы с о. Иовом идти к нему в дом жены и с нею поговорить откровенно — она должна знать лучше всех, помешан ее муж или нет?

У о. Иоанна Катакура Фома Ооцуки был много лет лентяй из лентяев.

— Что Ооцуки? — Спрашиваю.

— Совершенно переродился: преусердно служит.

— С какого времени?

— С того, как вы поручили ему Мацукава и Фудзисава (две Церкви, бывшие в ведении Макария Наказава, самовольно ушедшего на родину, в Циукоку).

— Но он прежде так плохо справлялся и с своими четырьмя селениями.

— Поймите ж вы противоречие в человеческой природе: было много дела у человека — ленился, стало несравненно больше дела — оживился, и лености в помине нет, — скромно, раздумчиво сказал о. Иоанн.

Действительно чудно! И не без действия Благодати Божией. Дай только Бог, чтобы не загражден был вновь поток ее!

29 июня/11 июля 1895. Четверг.

Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.

Третьего дня получены были из Петербурга шесть священнических облачений — правда, мишурные, но очень красивые и совершенно одинаковой парчи с прежде полученными шестью стихарями, в них служили сегодня шесть священников со мной. Из них, кроме о. Сергия Глебова, все именинники. После литургии отслужили молебен Святым Апостолам соборне же, и с многолетием.

О. Матфей Кагета, серьезнейший из наших священников, повествуя о своей Церкви, рассказал новое чудесное знамение с Мариею Моцидзуки, в Сакасита, чудесно исцеленною прежде. По соседству с ее домом одна девица, еще несовершеннолетняя, страдала сумасшествием. Мария очень жалела ее и однажды, с молитвою, дала ей часть просфоры; но, по благочестию, боясь ей дать прямо в руки святыню, разжевала просфору сама и дала ей проглотить: внезапно опамятовалась сумасшедшая, сказала, что у нее точно тяжелый шар скатился с груди, и стала совсем здоровою. Когда доктора, к изумлению своему, нашли и признали ее таковою, и слух об этом распространился по соседям, то враги христианства стали гнать и поносить бывшую больную и отца ее за то, что они предались христианству, и отец был немало смущен этим. Между тем настало время сборки чая; отец услал на работу дочь в дом, куда она очень не хотела идти, и с ней вновь приключился припадок сумасшествия; но отец обратился уже не к христианской помощи, а к нелепой секте Тенрикёо, претендующей лечить больных. Мария в смущении жаловалась на это письменно о. Матфею, пред его отправлением сюда. Она, бедная, страдает в одиночестве: муж потерял благочестие и думает только о деньгах, отец ее ни во что не верует.

От старшин Хакодатской Церкви пришло письмо, что они не могут давать своему священнику по двадцать две ены, а будут давать только по десять, церковные дома–де подешевели. Я ответил двумя письмами: о. Петру, чтобы он принял на себя начальническую обязанность по Хакодатской церковной школе, и ему за это будет от Миссии идти по двенадцать ен; начальнику школы Матфею Кото, чтобы сдал свою обязанность о. Петру, после чего ему дано будет месячное жалованье — 25 ен не в зачет, и на дорогу с семьей двадцать ен в день, когда оставит школьный дом.

К Собору все приготовлено: из «кейкёо хёо» сделаны извлечения, письма перечитаны и суммированы. Завтра, с Божиею помощью, начнем.

30 июня/12 июля 1895. Пятница.

С восьми часов утра до четырех с четвертью пополудни продолжалось заседание Собора с перерывом на полтора часа в середине. Заседали девятнадцать священнослужащих. Диаконам предоставлено было «боо–чёо», но их никого не было, только старик Сайкайси иногда показывался; были в качестве «боочёонин» (слушателей) и кончившие курс в Катихизаторской школе; больше почти никого не было.

Прочитали листы о состоянии Церквей (кейкёохёо). Оказалось, что крещено за год, с прошлогоднего Собора, 809 человек (на 210 меньше, чем за год до прошлого Собора), умерло 250; значит, к числу христиан в настоящее время присоединилось 559. К Собору прошлого года было:

21 712 человек + 559

Итого 22 271 христианин ныне в Японии.

Служащих Церкви всех званий 198 человек.

Прежде чем приступать к распределению их, прочитаны были письма и просьбы разных Церквей и катихизаторов. По сим новых священников нужно поставить, по крайней мере, трех. Кого ставить? Есть ли достойные священства? Прежде всего нужно решить это. Но это должно быть решено при закрытых дверях, и потому в четыре с четвертью часа заседание закрыто с тем, чтобы завтра с восьми часов утра вновь собраться здесь же, в Крестовой Церкви, но уж одним священникам. Предложено им обдумать до завтра, кого бы поставить? Заседание начато и кончено молитвой; после начальной молитвы была маленькая речь.

С шести часов была, по обычаю, всенощная; думал я, соберутся священники помолиться, но, кроме о. Симеона Мии, никого не было. Это отчасти показывает степень благочестия наших священнослужителей.

Пели всенощную девицы своими звонкими мелодичными голосами; некоторые из них — выпускные — в последний раз; велел дать им (впрочем, трети только, прочие разъехались) Церковные обиходы, чтобы дома в своих Церквах помогали петь. Семь девиц захотели исповедаться и завтра приобщиться Святых Тайн, пред отправлением по домам; это показывает степень благочестия их и благоустроенность нашей Женской школы.

1/13 июля 1895. Среда.

За ранней обедней, кроме оо. Тита Комацу, Феодора Мидзуно и Павла Морита, никого из симпу не видал.

С восьми часов, собравшись, долго советовались, думали и решили: о. Иоанна Оно, по его просьбе, уволить из Оосака в Нагоя, диакона Сергия Судзуки поставить священником для Оосака и Церквей Циукоку под руководством о. Симеона Мии, который останется в Кёото; диакона Якова Мацуда перевести из Оосака в Токио на место Судзуки, ибо он, как старый по летам (и как сплетник, чего открыто никто не сказал, но, вероятно, все подозревали), не был бы добрым помощником Судзуки. Священников для разделения больших приходов оо. Бориса Ямамура и Тита Комацу положено избрать в будущем году. Сендай просил диакона; предложен Яков Мацуда, но о. Петр Сасагава отказался принять его. Этим дела «симпин» на нынешний год и кончены. Было уже за двенадцать часов, когда пришли к сему. Распределение катихизаторов предоставлено следующему заседанию, которое будет завтра, с двух часов до пополудни. Сегодня же подумают и приготовят свои мнения о предмете; кстати, о. Фаддей Осозава, у которого шестнадцать катихизаторов и большая Церковь, не мог бы сегодня после полудня заседать, ибо у него сегодня два покойника, которых нужно сегодня отпевать и хоронить.

В два часа явился еще один симпу, о. Николай Сакурай, с Хоккайдо, опоздавший по запозданию парохода. Служил в священстве два года и бодро говорит о своей Церкви; в нем будет прок! Особенного ничего не сказал; обычные похвалы своим катихизаторам, заведомо даже (по крайней мере, для меня) не стоящих никаких похвал, как диакон Симон Тоокайрин и особенно Исайя Секи.

Опровергнул, что между христианами курильцами, на Сикотане, есть «райбёонин» (прокаженный); такого и признаков нет — а есть «хайбёонин» (чахоточный); также, что пишется в буддийском журнальце, который при разговоре и был у нас пред глазами; курильцы эти — образец твердости в вере: все до единого исповедались и приобщились, когда в прошлом году о. Сакураи был там. Очень они полюбили бывшего с о. Николаем катихизатора Моисея Минато; пусть он и отправится туда ныне, пожить с ними и наставить их молодежь в вероучении; он и в прошлом году хотел этого сам.

2/14 июля 1895. Воскресенье.

Служили сегодня тоже шесть иереев со мной; у всех служивших, до пономаря, новые облачения, хоть и не дорогие, но очень красивые; у меня тоже подходящее; было очень благообразно. Только передняя часть Собора пустовала, потому что учащиеся почти все разошлись на каникулы, что не утешало взор. Пел небольшой четвероголосый хор из оставшихся еще лучше, чем большой, — отчетливей как–то все выходит.

После обедни были у меня посланник, капитан нашего военного судна в Иокохаме, агент Иван Васильевич Будиловский и врач с броненосца «Николай»; первые поздравляли с монаршей милостью — Орденом Владимира 2–й степени, последний привез поклон от Адмирала Степана Осиповича Макарова, лечащегося в Асиною от ревматизма.

С двух часов было заседание для распределения катихизаторов. Продолжалось до шести; было спокойное, тихое, доброе.

Кстати и солнце зашло посветить с этой стороны — северо–западной, но еще не обеспокоило глаза, что очень любезно с его стороны по времени года. Почти половину церквей распределили, остальное будет сделано завтра.

3/15 июля 1895. Понедельник.

Сделано с большим трудом; едва до шести часов вечера успели сделать распределение, и оно еще не утверждено; быть может, до завтра надумают несколько переменить. И труд же варварский для меня это «хайбун»; целый день без перерыва горло в работе, а все молчат глубоким молчанием, исключая священника, распределение которого идет; тот несколько движений устами и языком, а я то и знай — мели и мели, чтобы подвигнуть его на «да» и «нет», чтобы вызвать его мнение, чтобы объяснить качества того или другого катихизатора; и неудивительно малословие его и молчание всех, — кто же станет говорить о неизвестном? А известны всем только некоторые; мне одному все известны, оттого моя работа и нужней и трудней; только специально изучившие того или другого катихизатора священники, по службе с ним, могут выражать с уверенностью свои решительные мнения, на что они и не скупятся, если дойдет до того, причем иной раз высказывают то, что и не подумаешь о катихизаторе по прежнему знакомству с ним.

Утром, до заседания, все мы снялись группою, сначала в Соборе, потом вне; священники того пожелали.

После полдня отец Павел Савабе попросил иметь его отсутствующим, ибо просят приобщить находящегося при смерти отца его Коодзимацкой Церкви диакона Павла Такахаси. Во втором часу пришли сказать, что старик, приобщившись, мирно отошел ко Господу.

Переплетчик Хрисанф принес первые двадцать пять экземпляров переплетенных (в золотом обрезе, хотя и в «кире») «Сейдзикёо» (Требника). Завтра священники будут порадованы раздачею его им. Доныне употреблявшийся перевод Требника был очень уж плох и далеко неполный был. Нынешний Сейдзикёо — точнейший перевод русского требника.

Женская школа приходила прощаться: завтра утром отправляются на каникулы в Тооносава: в первый раз это: доныне проводили там каникулы ученики, ныне лишенные этого удовольствия за то, что оказалось слишком много пропущенных классов у них самопроизвольно.

4/16 июля 1895 года. Вторник.

С восьми часов соборное заседание. Прочитали вчерашнее распределение: кое–что переменили, затем утвердили чрез общее «кирицу».

Прочтено было письмо катихизатора Елисея Кадо, предлагающее установить твердым правилом, чтобы священники наблюдали за церковным имуществом по своему приходу. Завязались по этому поводу рассуждения и споры. Я слушал, молча, часа полтора. Раздосадовало меня очень горячо отстаиваемое мнение отца Матфея Кагета, что нельзя строго проверять христиан в церковном имуществе, составляющемся из их пожертвований, могут–де оскорбиться они, не понравится это им и так далее. Я послал за переводом книги Апостольских и Соборных правил, указал прочитать несколько канонов касательно церковного имущества и велел священникам непременно доставить мне к будущему Собору ведомости о церковных имуществах — в деньгах, или в землях, домах и тому подобное. Будут составлены правила, касающиеся сего предмета, и введены в употребление со следующего Собора. До сих пор слишком мизерны были имущества; просто не стоило тратить сил, чтобы поймать блоху (тем более что блоха эта почти всегда, появившись, тотчас же бесследно исчезала: христиане, нажертвовав какой–нибудь десяток ен, поручали его своему избраннику, который немедленно проматывал деньги на свои нужды). Теперь мизерность еще та же, но, видно, что христианам начинает надоедать эта вечная неуловимость блохи… Далеко за полдень протянулся этот предмет, составляющий у меня наболевшую рану, к которой еще одно прикосновение производит нестерпимую боль… Но, вероятно, и теперь порох даром потрачен, и самосодержание Японской Церкви — химера…

Когда собрались в два часа, я предложил всем взять — в какой обложке кому нравится — по экземпляру Требника и объяснил им кое–что в нем, чего не было в доселешнем рукописном переводе.

Было и опять несколько рассуждений — о. Павел Сато предлагал что–то насчет химер, которые тем же и остались.

Наконец, все истощились, что могло или должно быть рассуждено на Соборе. В пять часов сотворена была молитва, сказана и краткая речь, и Собор закрыт.

Затем частные речи и дела с разными членами Собора и с отправляющимися на службу катихизаторами.

5/17 июля 1895. Среда.

Отпустил старика диакона из Мориока Иоанна Сайкайси. Приходил он, по словам о. Бориса, допрашивать меня, зачем я возвращаю ему пожертвованные им Церкви 284 ен? Пожертвовал он эти деньги в 1879 году, состоя тогда уже лет шесть–семь на содержании Церкви. Получал он с того времени ежемесячно от Церкви (то есть от Миссии) по шестнадцать ен. Но в прошлом году потребовал по восемнадцать; и священник Борис Ямамура настаивал на его требовании, потому–де, что он свои деньги принес в дар Церкви. Вот уж что называется «еби–о мотте тай — о цуру», даже еще больше, потому что «еби» считается до сих пор не тронутым. Написал я тогда о. Борису сосчитать, во сколько крат Сайкайси прожил церковных денег больше своего пожертвования; а диакону Сайкайси стал высылать, согласно его требованию, по восемнадцать ен, но из его собственного пожертвования, пока оно все будет переслано ему; потом же Церковь, уже не связанная с его пожертвованием, будет иметь свободу назначить ему содержание, сколько заблагорассудит. Собственно никакого содержания диакон Сайкайси, по своей службе, не стоит уже более десяти лет, ибо совсем ослабел — не физически, а душевно: ничего не помнит, ничего не может, обратился почти в дитя. Но Церковь не должна оставлять без помощи и своих инвалидов, и ему содержание будет назначено… Сайкайси, впрочем, не потребовал от меня никакого объяснения, а лишь благодарил за то, что я говорил о. Борису; сему последнему я объяснил на днях, что «пожертвование диакону Сайкайси возвращается потому, что он связывал Церковь; чрез столько лет и после таких ее собственных затрат на содержание Сайкайси ей напоминается, что она облагодеяна даром Сайкайси!»… О. Борис, спасибо ему, выразил это о. диакону так, что мне не пришлось говорить с ним о сем, — о. диакон оказался совершенно успокоенным и радостным.

6/18 июля 1895. Четверг.

Из Хакодате о. Петр Яисигаки пишет, что недавнее решение его христиан давать ему по десять ен в месяц, а не по двадцать два, как давали доселе, было делом пяти–шести незрелых умов и чтобы я исследовал дело. Но как же я стану исследовать? Решение пришло ко мне от всего Церковного Совета; это значит — упрашивать я должен: «Пожалуйста, дайте больше», — а они будут издеваться над ним и надо мной и торговаться или потребуют без всяких основательных причин: «Перемени нам священника». Я написал ему, что не имею ничего ответить, кроме того, что писал прежде, и чтобы он исполнил это. Получено письмо и от Матфея Като: жалуется на бедность, на долги — а получал двадцать пять ен в месяц при готовой квартире! Что всего хуже: задолжал Миссии сорок семь ен за церковные свечи, которые, как поставленный там от христиан церковным старостой, требовал отсюда для продажи христианам, но деньги за которые по выручке не уплачивал Миссии, а тратил на себя; долг этот так и пропадет, потому что как же взыщем его? Обещано ему двадцать пять ен — месячное жалованье в награду, и двадцать ен на дорогу, по сдаче им должности о. Петру — не удерживать же эти! Господь с ним! Так надувают и обирают Миссию все, не исключая посторонних людей, служащих у ней!

7/19 июля 1895. Пятница.

Целый день отпускал катихизаторов, кончивших здесь курс, на службу и говорил со священниками. О. Николай Сакурай, священник Хоккайдо, еще молодой, показывает немало доброй энергии; проговорил с ним с девяти утра до двенадцати. Между прочим, еще раз пахнул на меня из его рассказов дух Иннокентия, Великого Святителя Камчатского: рассказывая о христианах острова Сикотан, он удивлялся благочестию христиан старых, духу веры, живущему у них; молодые люди, уже нашей заботы и научения (или небрежения) ничего не знают о вере и мало являют благочестия, хотя и болтливы.

— Но отчего же старики не преподают вероучения детям? — спрашиваю.

— Старики не могут ясно выражать своих религиозных чувств и познаний, — отвечал о. Николай.

Это значит, что и старики начинают забывать то, что молоком матери всосали, будучи в епархии незабвенного Иннокентия.

Ныне Собором назначен туда тоже благочестивый из наших катихизаторов, Моисей Минато. Даст Бог, он за год успеет научить Закону Божию молодых и возобновить сведения о нем у стариков. Теперь уж все эти курильцы достаточно понимают японский язык, чтобы не затрудняться в усвоении того, что будет преподавать им катихизатор.

8/20 июля 1895. Суббота.

Рассылка писем катихизаторам и Церквам о произведенных переменах в распределении служащих. — Разговоры со священниками и наделение их иконами и крестиками.

Визит приехавшего в Посольство на службу молодого человека Поляновского, и рассказы его о молодом нашем Государе, — как все восхищены были желанием его «быть с народом», — о Сибири и безрелигиозности в ней.

Пение всенощной сегодня было одних больших певчих — подрегентов и причетников с Дмитрием Константиновичем Львовским во главе — трехголосное, которое понравилось мне несравненно больше, чем наше четырехголосное больших двух хоров, хотя оно и славится вообще. Пение сегодня какое–то успокаивающее, а не раздражающее, как пискотня дискантов, глубже вызывающее на молитву, а не порывами исторгающее ее. Настоящее церковное пение именно должно быть такое, как сегодня, а не искусственное, где каждый голос выделывает свою часть, стараясь только о выделке, а не о выражении.

После всенощной у меня исповедались оо. Оно и Мии и диакон Сергий Судзуки, а потом у о. Бориса — Павел Окамура, муж Варвары — иконописицы, воспитанницы Миссии. Варвара — образцовая жена, Павел был образцовым мужем до последнего времени. Взаимными трудами и талантами они уже приобрели порядочное состояние: она рисует, он литографирует, и мало–помалу у них образовалось лучшее в Токио литографное заведение.

Четверо детей уже у них, и старшей дочери скоро замуж пора. Вдруг Павла смутили приятели–язычники: «Как–де ты подчиняешься жене и до сих пор не изведал вольной гульбы?» И загулял Павел — любовницу завел, честным трудом приобретенных денег много истратил. В газетах было пропечатано обо всем этом, из них я и узнал о семейном несчастии Варвары. Но добрая жена–христианка сумела обратить мужа на путь опять. С месяц тому назад она мне говорила, что Павел очень раскаивается и стыдится. Ныне подтверждение тому и ручательство. Павел три раза приходил к о. Борису (которым пятнадцать лет тому назад первоначально был наставлен в вере), не заставая его; пред всенощной опять пришел и просил таинства покаяния. О. Борис спросил у меня, можно ли принять на исповедь, ибо ныне Павел не в его приходе, я, конечно, с радостью разрешил, дав понять, какие наставления должен сделать Павлу. После исповеди и прочтения молитв, в одиннадцатом часу вечера, Павел Окамура пришел ко мне радостный, уже разрешенный, — видимо, он уже на будущее время благодатию Божией застрахован от падения.

9/21 июля 1895. Воскресенье.

За литургией диакон Сергий Судзуки был поставлен иереем для Церкви в Оосака вместо о. Иоанна, переходящего в Нагоя. Сергий — воспитанник Семинарии, из которой выпущен с очень хорошим аттестатом; уже за тридцать лет; к службе усерден, характера хорошего, кроме того, что вспыльчив иногда до резкости. Даст Бог, из него образуется добрый пастырь. После литургии было обычное, по рукоположении, угощение чаем священнослужителей, певцов и прочих — всех сегодня больше тридцати человек.

Пели литургию, как вчера, в три голоса и очень стройно. При моем облачении читали часы.

Собор представлял некрасивый вид пустоты на местах, занимаемых учащимися, которые ныне в разброде на каникулы.

Между тем было немало молившихся русских; с броненосца «Николай I», — капитан, судовой иеромонах о. Мина, офицеры и прочие.

После полудня — гости, как–то: Павел Минамото, бывший катихизатор, ныне член Парламента (в Парламенте ныне православных членов четыре, протестантов девять, католиков нет, по словам Минамото), — Вендри, наш Консул в Кобе и прочие, и священники, приходившие для последней беседы и прощания пред отправлением по своим Церквам и для получения икон и крестиков, сколько кому нужно по их соображениям; за крестики потом деньги вносятся ими почти сполна, за иконы тоже несколько получается.

10/22 июля 1895. Понедельник.

Прощался со священниками, снабжал их — кого святым миром, кого облачениями и прочим.

Оставшись наедине с о. Петром Кавано, сделал ему очень сильный выговор за леность; человек физически самый здоровый из священников, человек в самом цвете лет, и почти ровно ничего не делает; при семи катихизаторах у него по всем Церквям за год только девятнадцать крещений, и из них большая часть детей; ни у кого из священников нет так мало.

Был купец из Благовещенска Петр Федорович Иорданский. Спросил: не нужно ли что пожертвовать? Я сказал, что в Соборе нет хороших облачений. Обещался он похлопотать о сем в Благовещенске, а также о пожертвовании на постройку Семинарии. Если он сделает это, то вот и новый пример для подражания японским христианам, и какой типичный пример!

В только что сделанном распределении служащих приходится делать перемены. Сейчас приходил о. Фаддей Осозава, просит оставить Георгия Мацуно в Омигава; хотел–де перевести его в другое место потому, что он рассорился с одной христианкою, которая заподозрила его в неблагоповедении с девицей N, приходившею вместе с другими учиться у него церковному пению; ныне же христиане сознали свою ошибку, попросили прощения, — мир восстановлен, а у о. Георгия несколько слушающих вероучение, которых хотелось бы ему довести до крещения. Кстати, Филипп Судзуки, назначенный в Омигава, хотел бы лучше в Оота и Котоде, и так далее, и тому подобное — перемена в одном месте влечет за собою цепью перемены в других. Сделано — нечего делать; кстати, «Гидзироку» еще не напечатано, а только приготовлено к печати. Филипп Судзуки этот ныне здесь, на пути из Готемба к новому месту службы, — ночует в Женской школе с женой и ребенком.

11/23 июля 1895. Вторник.

Утром осмотр зданий и распределение о ремонтах во время каникул. Несносный дождь, два дня подряд рубивший, в последнюю ночь с ветром сделал то, что все старые крыши протекли, особенно в Семинарии. В куполе Собора тоже оказалось небольшое просачивание.

Из Хакамаду приходил христианин просить, чтобы Фому Оно оставили там, не переводили. В этом положительно отказано. Оно ленится до того, что за год у него не было ни одного крещения; ну и переведен Собором, согласно предложению священника, в менее значительную Церковь в Мори. А теперь спохватился и засылает христиан; вероятно, пишет и к своему тестю о. Павлу Сато о том же; но решение Собора будет исполнено; это не то, что вчерашняя перемена, сделанная вследствие просьбы самого священника…

12/24 июля 1895. Среда.

Продолжение рассылки писем в переменах после Собора, повышениях катихизаторов и тому подобное.

Молодые, Петр Кикуци и Дарья, на днях повенчанные в Церкви Коодзимаци, приходили с визитом: оба сияющие и радостные, Дарья — наряженная в шелк и парчу, — по–видимому, вполне счастлива. И дай Бог, им совет и любовь! Кикуци скопил несколько денег, будучи начальником над сотнею военнорабочих в прошедшую войну в Китае, и ныне открыл прачечную для шестисот военных; говорит, что двадцать ен в месяц зарабатывает чистого барыша; значит, жить безбедно может, если не станет лениться, как когда служил катихизатором.

13/25 июля 1895. Четверг.

Оказывается, что Матфей Като, начальник миссийской школы в Хакодате, получая двадцать пять ен на готовой квартире, крал миссийские и церковные деньги всегда и везде, где только можно: что вносится учениками за обучение, крал, что выручал за миссийские книги, крал — за церковные свечи, крал. А пользовался таким доверием! Пишет о. Петр, чтобы деньги, обещанные ему по случаю отставки, были высланы на имя его, о. Петра; это уже сделано: деньги посланы третьего дня и именно в руки о. Петру; но, во–первых, их совсем мало для возмещения всех похищенных Като, во–вторых, не оставить же и его с семьей без гроша идти на все четыре стороны (если не считать его зятем богатого Павла Кан, там, в Хакодате).

14/26 июля 1895. Пятница.

Посланы дорожные всем перемещенным катихизаторам. О. Симеон Мии из Кёото просит двадцать пять ен для катихизатора Якова Каяно. Послал пять из своих, прописавши, что из церковных не имею права давать такому ленивому катихизатору, как Каяно, что для него жаль и тех церковных денег, которые (двенадцать ен) ежемесячно Церковь издерживает на него. Платить еще непредвиденные долги такого лентяя, как Каяно! Предупредил, что если Каяно не выберется из церковного дома с семьей (чего собственно и боится о. Мии) и не отправится в Оосака, куда Собором назначен, то за девятый месяц и содержание не будет ему выслано. За восьмой месяц, к сожаленью, уже послано.

15/27 июля 1895. Суббота.

Обедню служил о. Сергий Судзуки, поставленный иереем в прошлое воскресенье, и показал, что за неделю достаточно научился священнодействовать.

В продолжение дня был, между прочим, Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер, живущий в Сендае и ныне по службе прибывший сюда; пришел купить Служебник на японском, который он видел у о. Петра Сасагава. Но этот служебник был послан ему в подарок с о. Петром, и только потому, что он разошелся с о. Петром в пути, он не получил Служебник. Побольше бы таких мирных, спокойных, расположенных к православию епископалов, как этот Джеферис, тогда соединение с ними было бы легко. Он прямо говорит, что чтит православие, как Истинную Христову веру, любит православное богослужение и доказывает это тем, что везде, когда возможно, бывает на нашем богослужении: бывая в Сан–Франциско при Преосвященном Владимире, бывал в Маебаси, ныне, как о. Петр Сасагава говорит, бывает в Сендае — и сегодня дождался здесь нашей всенощной и молился во время ее, скромно остановившись у порога Собора.

— Нельзя ли участвовать в приобщении? — спрашивал он сегодня.

— Но как же вы будете участвовать, не имея единомыслия в вере с нами? Мы приемлем «тело и кровь Христову», по слову Спасителя, а вы — «просто хлеб и вино», и только думаете, что при этом присутствует Спаситель. Вы не можете понять тайны «Пресуществления» у нас, а ваше верование разве ближе к пониманию и не составляет тайны? За нас, по крайней мере, опытное объяснение: ваша супруга, давая грудь вашему ребенку, разве не может сказать: «Вот мое тело и моя кровь — если ты не будешь питаться сим, то умрешь». Творец так создал, что в молоке матери растворено полное питание для всего организма дитяти, — тайна это, неразгаданная для науки. Тайна также преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Спасителя для питания и возвращения нас к жизни вечной. У вас–то разве понятнее? Напротив, еще более необъяснимо. И при этом — извращение слов Спасителя, противление пятнадцати вековой практике Церкви и введение ереси о везде присутствии Спасителя по человечеству…

16/28 июля 1895. Воскресенье.

Народу в Соборе, на литургии, было много; только школьные места некрасиво пустуют. Пение больших — очень стройное и очень располагающее к спокойной и глубокой молитве. Из русских были двое офицеров с «Николая I» и механик Михаил Иванович Иванов, прибывший в Иокохаму с купцом Иорданским, последний не мог быть по болезни — простудился в Иокохаме. Иванов после богослужения был у меня, пил чай и обедал; интересный, шестидесятипятилетний старик — делец; он-то и будет устраивать суконную фабрику у Иорданского, близ Благовещенска.

Потом был о. Павел Савабе. Про старинное время разговорились мы с ним; вспоминали первое время христианства в Японии, о. Иоанна Сакая и многое другое. Я настаивал, чтобы он непременно написал автобиографию с описанием всех соприкосновенных личностей. Это и будет история введения христианства в Японию; книга будет очень полезная для воодушевления многих, ибо в ней будут начертаны многие действия и пути Благодати Божией, явные и в малых явлениях, как отражения Светила — Царя Вселенной — в каплях воды.

17/29 июля 1895. Понедельник.

Катихизатор Афонасий Такай, на пути из Такасимидзу, где доселе служил, в Кёото, куда назначен, был и рассказывал про Церковь в Такасимидзу. Церковь стоит твердо; христиане все уже сжившиеся с христианством, но не двигается вперед; новых слушателей мало, крещающихся еще меньше; за последний год даже ни одного не было. Мешали в последнее время, между прочим, два соблазна со стороны самих христиан; первый — прелюбодеяние бывшего переводчика религиозных книг Петра Оно с сестрой жены; второй — непочтительное поведение бывшего катихизатора Ильи Сато в отношении к своим родителям; о сем последнем я впервой слышу.

18/30 июля 1895. Вторник.

В число неприятностей Миссии может быть включено и сие: умер в прошлом году священник Никита Мори и оставил на попечение Миссии жену, которая вскорости с ума сошла (от органической причины; остановились регулы) и четверо детей — мал мала меньше. Хоть бы был настояще заслуженный человек этот о. Мори, а то вялым был катихизатором несколько лет, без порицания, но и без похвалы; вялым и священником последние три года. И издерживается теперь Миссия — большими расходами на его семью! Да еще норовят надуть: завтра придется платить в два конца — за прошлый месяц за забранное для пропитания по лавкам и на будущий давать — мол, теперь вперед плата… Эх, нищенствующая Японская Церковь! В отчаяние она приводит меня всякий раз, как подумаешь о составе ее и о том, что Россией она только и живет!.. Устал я, впрочем, сегодня библиотечное здание, оттого и мысли мрачные, должно быть.

Господи, и в дневник–то не считаешь нужным вносить такие мысли, как слишком обычные, а и сегодня посланы: Василию Ямада, катихизатору, десять ен на бедность его семейству. Стефану Мацуро, катихизатору, шесть с половиной ен, по случаю смерти отца, Петру Хиромици, катихизатору, четыре ены, ибо жена родила, Исайи Секи, катихизатору, три ены на болезнь жены. Не каждый день рассылается столько, зато иной раз и больше.

19/31 июля 1895. Среда.

Утром освятили оконченное постройкой библиотечное здание: я отслужил водосвятие и окропил стены, шкафы и все внутри, и входы и стены вне. Потом поставил на полки Библию на греческом и славянском и несколько других богословских книг. Вернувшись в комнату, свел счет: что стоит все здание библиотеки? Оказалось: 22200 долларов, или несколько более на рубли 29600 рублей металлических.

Начала строиться библиотека на 6000 рублей, пожертвованных, по просьбе о. Сергия Страгородского о. Антонию Храповицкому, а по просьбе сего — господину Плевако — из капитала госпожи Медынцевой, которым распоряжался в качестве душеприказчика господин Плевако. Но к сим шести тысячам вон сколько пришлось приложить миссийских! Правда, библиотека построена несгораемою: свирепствуй пожар (чего оборони. Боже!) вокруг нее — она, если только растворены внутренние ставни, недоступна огню. Но такая большая сумма постройки! Я был в унынии весь день. Кстати, и день расчетный: рвут весь день; 2500 ен вчера взято из Банка — и ныне, в десятом часу вечера, когда пишется сие, остается не более двухсот ен, а еще время каникулярное, когда почти все учащиеся, с половины июля, в разброде по домам.

20 июля/1 августа 1895. Четверг.

Утром начал переносить библиотеку из–под крыши большого миссийского дома, где до сих пор была, в отстроенное библиотечное здание. Первую полку, сажени в две, очистил от пыли и плесени и перенес один, чтобы, не торопясь, приноровиться, как расставлять книги на новом месте. Оказалось, что одну полку в шкафах нужно похерить; после, быть может, она и будет возобновлена (доска лежит тут же внизу, под книгами), особенно в отделах, где много книг малоформатных; теперь же нет нужды. Оставлен также в запас и верхний ярус шкафов. Лет через пятьдесят, вероятно, все будет наполнено. Теперь же не стоило бы строить библиотеку, если бы она вся наполнилась вдруг, без запаса места на будущее. — После обеда помогли переноситься ученики Катихизаторской школы. Перенесли большую половину Богословского отдела.

21 июля/2 августа 1895. Пятница.

Кончили переноску Богословского отдела библиотеки. Перенесли бы и больше, да мешал дождь, шедший весь день.

Утром был контр–адмирал Степан Осипович Макаров, истинно обрадовавший своим визитом. Он один из самых искренних благожелателей Миссии. Его усердием докончена постройка Собора, ибо он разом тогда четырнадцать тысяч рублей добыл, чрез посредство Великого Князя Александра Михайловича и Высокопреосвященного Иоанникия, Митрополита Московского, из Миссионерского Общества на сие; имел усердие также ездить в Москву для сбора на Миссию, хлопотать у Обер–Прокурора, Митрополита Исидора, Ю. Ст. Нечаева–Мальцева и прочих; написать и напечатать брошюру о постройке Собора с рисунком недоконченных работ и прочее.

К сожалению, он не совсем еще оправился от ревматизма в ноге — с трудом ходит и поднимается на лестницы. Лечился в Асиною и Миякосита и опять отправится туда на несколько дней, до представления Императору.

22 июля/3 августа 1895. Суббота.

Согласно вчерашнему приглашению адмирала Макарова, утром отправился в Иокохаму, на наш великолепный броненосец «Николай I», служить молебен по случаю сегодняшних именин вдовствующей Государыни Императрицы Марии Федоровны. Погода была очень дурная — все время дождь, так что, несмотря на тент на катере, мы с иподиаконом Кавамура прибыли на судно порядочно измоченными. С нами было облачение: мантия, митра и прочее, Служебник и Требник на японском и по десять экземпляров вида Собора, внутреннего и внешнего — для предоставления Адмиралу Степану Осиповичу, как ревнителю Миссии и участнику в построении Собора.

На первом судне видел здесь Церковь постоянную, не разборную; и как это хорошо, как прилично — среди населения в шестьсот матросов и несколько десятков офицеров! Обедню, с десяти часов, служил судовой иеромонах, с Валаама, о. Мина — очень истово и сердечно; пели весьма стройно и тоже истово, не торопясь и с чувством. Молебен отслужили мы вместе. В конце служения я сказал поучение (к которому пригласил меня в начале обедни Адмирал). Потом наверху было поздравление команды Адмиралом и Посланником, «ура», «Боже, Царя храни» — матросами, салют; на рейде было четыре германских судна, французское и два английских — все салютовали. Завтрак, за которым спичи; отвечая на тост Адмирала, я рассказал об его участии в построении Собора.

Возвращаясь, заехал с визитом на «Манчжур».

Дома обычная сутолока: из Мацуэ просят оставить еще на год там катихизатора Луку Кадзима, из Сейкёо — то же о Каяно; нельзя! Иначе, что ж будут решения Собора? Да и не полезны они на своих теперешних местах, ничего не делают. Яков Ивата, Марк Одагири просят прибавить дорожных; это можно, хоть и плохие они катихизаторы — жаль на них, но тоже жаль и их бедности — семейные они, — и кто же пожалеет их, кроме Миссии!

На всенощной очень мало народу было, должно быть, по причине дождя; Евангелие внесли в алтарь, когда диакон говорил «Спаси, Боже, люди твоя», чего до сих пор не было.

После всенощной, просматривая сегодня принесенные с почты номера Московских Ведомостей, в номере 157, от 10 июня, увидел печальное известие: 8 июня скончался Феодор Никитич Самойлов, самый щедрый московский благотворитель Миссии, пожертвовавший на построение храма шестьдесят тысяч рублей. Да примет Господь в обители вечной радости душу твою, незабвенный наш ктитор! — погребен он 11 июня в Новоспасском монастыре.

23 июля/4 августа 1895. Воскресенье.

Утром — катихизатор Илья Яци, вялый–превялый, назначен в Хацивоодзи, и не хочет идти туда, но сам на пути туда. Что поделаешь с такими людьми? Нужно бойцов с язычеством, а они идут, чтобы лечь…

За обедней, между прочим, молились трое русских — два неизвестных, третий — студент Поляновский, оказывающийся настояще религиозным, что так редко между светскими и так отрадно; после обедни он зашел попросить для чтения духовных книг; я отвел его в редакцию «Синкай» и предложил брать из русских духовных журналов, что хочет; он понес домой семь номеров.

После полудня — чтение японских писем; все просьбы денег; три часа читал секретарь; ни единого безденежного. Я не мог долее выносить; продолжить завтра; впрочем, ведь каждый день то же, — рвут на части…

С пяти часов была в Соборе свадьба: Никифор и Никанор, не один десяток лет служащие в Миссии, брачили своих семейных: дочь первого, Василиса, выходила за деверя второго, Георгия.

Бракосочетание совершал недавно поставленный о. Сергий Судзуки. После сего он пришел ко мне проститься; послезавтра отправляется на место службы в Оосака. Много я говорил ему в напутствование наставление; дай Бог, чтобы не забыл и исполнял; Церковь там трудная; много способных к злословию и не миру.

24 июля/5 августа 1895. Понедельник.

Целый день переносили библиотеку. Сегодня и научную всю кончили.

Петр Такемото опять просится в катихизаторы, и именно христиане Хиросима просят его к себе, так как назначенный туда из Мацуэ Лука Кадзима болен и не может скоро прийти. Отослал я письмо Такемото к о. Симеону Мии; если он не имеет ничего против, то и пусть Такемото катихизаторствует пока в Хиросима. Принять на службу его должно. В прошлом году он с катихизаторского поста в Куре отправился не самопроизвольно, а потребованный воинским уставом. Все время был в передовой армии, достигшей почти до Мукдена; должно быть, немало оказал подвигов и много перенес трудностей. Писал иногда с поля битвы сюда, и все письма были проникнуты христианским духом. Недавно вернулся вместе с своим полком в Хиросима и тотчас же известил телеграммой. А ныне большим письмом просится опять на службу Церкви. — До поступления в Катихизаторскую школу (у Ниицума в Коодзимаци) он также был военным: три года отслужил в Гвардии.

25 июля/6 августа 1895. Вторник.

Перенесли библиотеку на иностранных языках, начиная с еврейского, кончая немецким. Сгибаясь почти до лежачего положения под накатом крыши и ползая задом и передом по невозможности извернуться с тяжкою ношею книг на руках, я однажды так ударился головой о стропила, что в бесчувствии опрокинулся назад; пришедши же в память, возблагодарил Создателя, что он покрыл голову таким крепким черепом; ныне лишь небольшая головная боль и багровый подтек во всю верхушку лысины.

Помогали доселе очищать книги от пыли и плесени ученики Катихизаторской школы, переносить в новое здание — прислуга; последней обещаны деньги, первым отправление в Одавара на остальное время каникул. Завтра они и отправятся.

26 июля/7 августа 1895. Среда.

Сегодня перенесли почти всю западную библиотеку во второй этаж нового здания, ибо третий — почти наполнился основною (разумеется, нижняя половина шкафов). Помогали восемь семинаристов, оставшихся на каникулы здесь.

27 июля/8 августа 1895. Четверг.

Переноска книг в новое здание закончена. Но и под крышей еще осталось книг столько, что ж с первого взгляда как будто и не начинали переносить, хотя половина шкафов нового здания наполнена — больше чем семью тысячами томов основной библиотеки и почти таким же количеством запасной. Остались под крышей учебники, много непереплетенных книг, брошюр и разный печатный хлам; только все это расставлено и уложено на полки. Помогавшие ученики отпущены в Одавара на остальное время каникул; все они — из наказанных за «кессеки».

28 июля/9 августа 1895. Пятница.

Утром чтение церковных писем. Катихизатор Стефан Мацуура отказывается от службы по следующему обстоятельству: захворал у него отец, он отправился к нему; отец помер, захворал младший брат, больной и доселе; расходы на отца и брата были его родственного дома, который ныне изъявил притязание усыновить его и женить на домашней язычнице; весь дом тоже языческий и, по–видимому, не любящий христианства. Обязанный Стефан и сдается на ту сторону, хоть несравненно больше обязан Церкви, взявшей его буквально паршивым мальчишкой и воспитавшей в Семинарии до того, что он вот теперь катихизатор. Кстати, не из очень желательных людей он для церковной службы — и пусть с Богом идет!

Было два письма от язычников, спрашивающих об условиях поступления в Катихизаторскую школу. Отвечено, как всегда, что надо сначала сделаться христианином и воспитать в себе желание распространять христианскую веру в стране.

29 июля/10 августа 1895. Суббота.

За обедней молились о дорогом нашем ктиторе Феодоре Никитиче Самойлове и потом соборне отслужили панихиду по нем. Упокой, Господи, его душу в селениях праведных!

Катихизатор Андрей Метоки, избранный в диаконы, вернулся из Тоёхаси и рассказывал о тамошней Церкви, одной из лучших у нас; благочестивее семейства Симеона и Нины Танака едва ли есть у нас; и богаче их, кажется, нет у нас христиан: обладают огромным заводом «сои» и «мисо»; на Церковь жертвовать не скупятся.

За всенощной, кроме большого числа японцев, было пятеро русских: Поляновский из Посольства и старик Замятин из Иркутска с дочерью и двумя молодыми дамами из Хабаровска. Служба им понравилась и обещались также завтра к обедне приехать. «Только не понимаем», — заметила одна дама. — «Сердцем должна понимать», — строго заметил старик Замятин.

Ученицам Женской школы так понравилось жить в Тоносава (где они в первый раз проводят каникулярное время), что они заранее принимают меры, чтобы и на будущее время не минуло их это удовольствие; сегодня старуха Анна Кванно выражала просьбу, чтобы через год (чередуясь с учениками) всегда там ученицы проводили каникулы. Ладно, милые дети! Не обижу вас и вперед, лишь бы всегда Женская школа была такою безукоризненно исправной, как ныне.

30 июля/11 августа 1895. Воскресенье.

За литургией были вчерашние русские. Японских христианок было довольно много, христиан мало — вероятно, по причине начавшихся летних жаров. Жарко, действительно, было до того, что в митре все время стоять оказалось невыносимым, и я снимал ее в неположенное время. Следовало бы иметь митры отдельные для зимы и лета; изволь держать на голове тяжелую, полуметаллическую шапку, набитую внутри ватой! Я боялся, что сознание потеряю от прилива крови к голове.

Диакон Яков Мацуда с семьей приехал из Оосака. Хотел сделать ему строгий выговор за недобрые его отношения к священнику Иоанну Оно, выпросившему его к себе из (плохих) катихизаторов в диаконы, и поставить на вид, что он переведен сюда не в смысле повышения, а для того, чтобы освободить Оосакскую Церковь от него; но при виде его троих малых детей размягчилось мое сердце, и я, приласкав их всех и напоив чаем с «пангваси», дал ему пять ен на экстренные нужды по устройству помещения в Сиба и отпустил с миром и любовью. Господь с ним! Здесь он повредить никому не может немиролюбием и наклонностью к сплетням.

31 июля/12 августа 1895. Понедельник.

Целый вечер поверял и приводил в порядок основную библиотеку. Вечером написал письмо — в Хакодате о. Сергию, чтобы помог там о. Петру Ямагаки лучше устроить школу, в Кёото о. Симеону Мии, чтобы помог о. Судзуки освоиться с Церковью в Оосака и потом во всем Циукоку.

1/13 августа 1895. Вторник.

День моего рождения 59 лет тому назад.

С раннего утра до позднего вечера занимался тем же, чем вчера, — и почти совсем кончил приведение в порядок основной библиотеки. Книг пятьдесят оказываются потерянными; быть может, некоторые и найдутся по возвращении из прогулки библиотекаря о. Сергия Глебова.

Нашел меня сегодня в библиотеке о. Павел Сато, здешний соборный священник и настоятель самого начального и центрального прихода, в Канда.

— Думаем предпринять «докурицу» (обеспечение Церкви японскими средствами, не русскими), — говорит.

— И что же? Далеко простерлись?

— По «го–рин» (полушке) хотим жертвовать. Но мешают некоторые старосты; именно — служащие при Миссии, ваш слуга Никанор, пономарь Оогое, диакон Тоокайрин; говорят: «В случае войны с Россией мы больше всех пострадаем».

— Так поэтому–то и нужно скорее вам обеспечить Церковь своими средствами, чтобы не зависеть от всяких случайных отношений к России.

— Этого они в толк не хотят взять.

— Зачем же и старостами избирать тех, которые не в состоянии понять положение Церкви.

— Но есть другие старосты, понимающие и сочувствующие.

— Так их голос и будет обращаться в ничто не согласными с ними. Это значит: одною рукою поднимать, другою — поднятое опять бросать на землю или черпать воду решетом.

О. Павел ответил на это своим обычным спокойным «ха–ха–ха». Я тоже не нашел нужным больше трактовать о сем, употребив его присутствие лишь для отдыха и утирания пота от жары и усталости. Такова–то способность японцев и таково желание их своими средствами обеспечить существование служащих Церкви! Из сил выбиваешься внушить им необходимость сего; десятки лет ежегодно на Соборах и при всяком удобном случае с жаром толкуешь им о сем; и буквально под боком у тебя находящийся священник только теперь внял сему. Но внял как? Проснулся ли? Серьезно взялся ли? Куда! По полушке пожертвовать предлагает, да и то не надеется осуществить, ибо мешают; а одолеть препятствие, даже такое ничтожное, — где же найти ему сил?.. Выслушав про его «полушку», я промолвил: «Значит, лет через двести наберется для содержания священника». «Ха–ха», — хихикнул о. Павел и продолжал о мешающих… А весь ведь погружен в благодеяния Русской Церкви — с огромным семейством живет совершенно обеспеченно; воспитывает сыновей по гимназиям; на службу Церкви их уж не думает приноровить, — куда! Точно наши петербургские батюшки.

2/14 августа 1895. Среда.

Приводил в порядок запасную библиотеку, но только что начал; много мешали разные дела. Между прочим, сегодня решил посылать всем катихизаторам (сей–денкёося) по двенадцать ен, без различения женатых и неженатых; до сих пор неженатым давалось по десять ен, и только, когда кто женился, набавлено было по две ены. Но замучили просьбами и разными неудобствами. Всего–то восемь человек неженатых сей–денкёося: 192 ены в год прибавится к расходу Миссии; но, по правде, и стоит прибавить: недаром же они «сей–денкёося», лучшие из катихизаторов, или по заслуженности, или по оказанным способностям. И бедные же, притом, все люди! От души жаль их и хотелось бы еще больше прибавить — то был бы кусок голодным, ибо у каждого на шее то родители, то братья и сестры. А не бедные, или бессребреники, как Савва Ямазаки, Андрей Ина, на Церковь же употребят эти две ены.

3/15 августа 1895. Четверг.

Целый день работа в библиотеке.

О. Симеон Мии пишет восторженное письмо, как он и христиане принимали вновь прибывших в Кёото катихизаторов Афонасия Такай и Павла Оонума. Мне же явствует из него только то, какой плохой катихизатор был Яков Каяно, если удаление его и прибытие других на место его доставляет такую радость священнику. В сущности же, и новые не находка, и о. Семен отлично это знает. Такай слишком юн, Оонума только отчасти катихизатор, главное же — учитель пения.

4/16 августа 1895. Пятница.

Неизменно целодневная работа в библиотеке.

Гавриил Тода, вернувшись сегодня из Сакура, отправился в Томиока и Тасино, согласно предписанию отсюда.

Сакура — малолюдное место; один там только и есть хороший христианин, чиновник Ямада; стоит же там теперь полк, недавно вернувшийся из Китая, и дебоши, и разврат по городу усиленные; на успех проповеди плоха надежда, а из Томиока умилительно просят катихизатора, там доселе всегда был; но о. Титу показалось удобным соединить эту Церковь с Аннака, а катихизатора Якова Тоохей послать в Маебаси; по недостатку катихизаторов Собор рад был это сделать, но из Томиока крик: «Дай катихизатора»; из Аннака: «Наш катихизатор не может отлучаться до Томиока и Тасино»; от Негуро, катихизатор Аннака: «Конечно, я повинуюсь Церкви и возьму Томиока, но, право же, трудно», — все это сердце мне натрудило, и я, посоветовавшись с о. Фаддеем Осозава, изъял Гавриила из его ведомства и написал о. Титу, что посылаю Теда в Томиоко и Тасино; сегодня он и отправился.

5/17 августа 1895. Суббота.

Вводил в каталог новые книги. Вечером всенощная, на которой совсем мало было молящихся. Яков Мацуда в первый раз диаконствовал здесь и весьма плохо; ектении говорил — точно идя спотыкается на каждом шагу; сказал я о. Роману, чтобы поучил, а ему, чтобы выучился. После дня непокладной работы, двухчасовой всенощной и получасовой плохой проповеди усталость одолевает, а жара тому помогает.

6/18 августа 1895. Воскресенье.

Праздник Преображения Господня.

За литургией было рукоположение катихизатора Андрея Метоки в диакона. После — чай для священно–и церковнослужащих, по обычаю, когда бывает посвящение. После обеда и вечером до десяти занятия в библиотеке. Сегодня в первый раз занимался там вечером, с лампой.

7/19 августа 1895. Понедельник.

Послано содержание на девятый и десятый месяцы служащим, в дальнюю половину Церквей.

Был христианин из Тасе, у которого я останавливался при посещении тамошней Церкви; возвращается с выставки в Кёото, где у него выставлены были луковицы лилии, снискавшие ему похвалу; луковицы куплены американцем из Кёото, который сделал ему заказ и еще на сей экспозит. Дерево, выставленное христианином из Тасе, тоже куплено. Христиан–экспонентов вообще много было. Говорил он также, что провинция его — Иваде–кен, славящаяся производством лошадей, ныне совсем обеднела ими: все годные лошади скуплены были на войну в Китай; за ту лошадь, на которой он тогда отправил меня в Тооно (по–моему, очень плохую), получил он 65 ен, и она тоже ушла в Китай на войну.

Занятия в библиотеке и осмотр ремонтных работ.

8/20 августа 1895. Вторник.

Утром холод — точно осенний, и потом дождливый целый день. Ничего, кроме занятий в библиотеке с раннего утра до десятого часа вечера.

9/21 августа 1895. Среда.

В Одавара открылась сильная холера; один из наших семинаристов, Ант. Исокава, захворал ею; прочие все — семинаристы и ученики Катихизаторской школы — вернулись в Токио. Было там шестнадцать человек, проводивших каникулярное время, — все те, которые не могли по каким–либо причинам отправиться домой.

10/22 августа 1895. Четверг.

О. Семен Юкава приходил просить благословение на напечатание правил Общества «докурицу» его прихода. Предположено собрать в четыре года две тысячи ен, чтобы на проценты сей суммы содержать священника. Правила составлены разумно; председателем общества все избирают его, о. Семена. Все — гораздо рациональнее полушки о. Павла Сато, а еще все считают о. Семена неразвитым и неучёным сравнительно с о. Павлом. Я не мог не одобрить к напечатанью, и даже сам сделался первым вкладчиком — дал десять ен. Успех Общества, конечно, сомнителен, но все же что–нибудь да есть.

11/23 августа 1895. Пятница.

К о. Симеону Мии написано, чтобы Петра Такемото поставить катихизатором в Мацуэ, если о. Семен не имеет чего против сего. Вместе с сим послано о. Семену шесть ен, чтобы он от себя лично и частно помог Луке Кадзима уплатить его долги и выбраться из Мацуэ в Хиросима. От Церкви не может быть сделана помощь, ибо Лука получает большое содержание сравнительно с другими и плохой катихизатор. Помочь ему — всякий скажет — «и у меня долги, помоги и мне, если такому плохому катихизатору, как Лука Кадзима, дал», — и Миссия окажется не в состоянии высылать и обычное содержание.

О. Петру Яманака в Хакодате написано, что школа там закрывается, если он и учителя не в состоянии вести ее. Нанять начальника школы язычника значило бы обратить школу в языческую, а это противно цели ее — распространять христианские знания, готовить учеников для здешней Семинарии и быть христиански–благотворительною. — Учителям, при увольнении, будет выдано месячное жалованье; желающие из них могут определиться на год в Катихизаторскую школу здесь, в Токио, чтобы быть потом катихизаторами; в таком случае их семействам дано будет содержание в размере половины теперешнего жалованья, пока они кончат курс здесь. О. Петру прекратится высылка отсюда двенадцать ен за начальствование школой, но пять ен здесь будут выдаваемы его матери; самому же придется жить на десять ен, которая дает ему Хакодатская Церковь.

12/24 августа 1895. Суббота.

Сегодня кончено введение в библиотечные каталоги книг, которые еще не были введены; кончена рассылка содержания служащим Церкви за девятый и десятый месяцы: четыре с половиной тысячи ен ныне нужно на сие, то есть на двухмесячное содержание служащим в провинциях.

Кипят ремонтные работы по училищам; каникулы близятся к концу. Но жары не уменьшаются, а холера усиливается: уже больше семнадцати тысяч она положила в это лето в Японии.

13/25 августа 1895. Воскресенье.

После обедни были у меня: чиновник Министерства Финансов, имеющий креститься в Успеньин день, — двадцать восемь лет, очень хорошего воспитания и знаток буддизма; Петр Исигаме — с просьбою принять в Семинарию Сайто, но как его принять, когда он, пробыв десять месяцев в среде военнорабочих, может теперь Бог весть какую нравственную грязь занести в круг своих товарищей, еще не оперенных птенцов? Я мог ответить Исигаме только выговором за его просьбу. Иннокентий Тихай, жаловавшийся, что мать не отпускает с ним в Россию на воспитание его младшего брата Митю, которому уже двенадцать лет, и пора определить его в духовное училище. — Вечером был Павел Минамото, просившийся на месяц в Тоносава, когда вернутся оттуда ученицы; болен он ожирением сердца, и доктора советуют перемену места; обещано написать Михею, что Минамото пробудет.

С часу до шести провел в библиотеке, приводя в порядок по отделениям и номерам вновь вписанные книги. Еще дня на два хватит этой работы.

14/26 августа 1895. Понедельник.

Написано Петру Такемото, что назначается катихизатором в Мацуэ вместо Луки Кадзима; послано и содержание за девятый месяц восемь ен, половину восьмого месяца — четыре ен и на дорогу от Хиросима до Мацуэ три с половиной ен. Вместе с тем извещено в Мацуэ, что вследствие их настоятельной просьбы иметь отдельного проповедника (а не быть соединенным с Енако), посылается к ним Петр Такемото, чтобы хорошо приняли его и старались помогать ему.

Часа в три, когда я занимался в библиотеке, посетил меня Посланник Михаил Александрович Хитрово, взобравшийся не без труда на третий этаж. Говорил, между прочим, что прибыла русская комиссия для исследования чайного производства здесь. Можно надеяться, что будет заимствована отсюда культивировка и некоторых других полезных произрастений, вроде лакового дерева, так как климат в некоторых местах на Кавказе у нас, по словам Краснова, «совершенно схож с японским».

На всенощной весьма мало было молящихся. Прискорбно! Японцы отлично усвояют христианство умом, но сердце их не тронуто! Все тот же холодный камень, как и в язычестве. Почему надо веровать во Христа — всякий наш христианин, даже всякая христианка отлично и с убеждением расскажут. Но молится Христу, — где же взять одушевления, когда — когда его и в нас–то, учителях христианства, так мало, что совсем почти нет!

15/27 августа 1895. Вторник.

Праздник Успения.

Утром окрещены четверо взрослых и столько же детей. Наиболее благочестивые из них — полицейский и его жена: они казались истинно счастливыми. Они испытали милость Божию еще будучи в язычестве: ребенок у них отдан родным на воспитание, и они получили известие, что он захворал; тотчас же отец прибежал к катихизатору (Симеону Томии) просить помолиться о больном; катихизатор вместе с ним помолился; и вскорости же пришло известие, что ребенок выздоровел; отец и мать приписали это милости Божией и исполнились еще большей ревности скорее сделаться христианами.

Служили соборне с оо. Павлом Сато, Романом Циба и Симеоном Юкава. Молящихся было совсем мало. Впрочем, есть истинно усердные, не пропускающие ни одной праздничной и воскресной службы; это из старых христиан — того времени, когда я был одним проповедником на все Токио.

16/28 августа 1895. Среда.

Работы по библиотеке совсем покончены. Сегодня завершено упорядочение книг по шкафам. И слава Богу! Устал от этого труда, тянувшегося все каникулы.

О. Петр Кавано пишет: в Усуки отец Алексея Огино, бывшего катихизатора, помер 13 июля, мать 20–го, сам Алексей 16–го августа; в прошлом году сбежал зять Огино, бросив жену с ребенком; в прошлом же году обрушившаяся скала раздавила в их доме отца и мать жены Алексея Огино. Непрерывная цепь несчастий! Старый враль — отец Алексея и жена его были очень благочестивые христиане; помню их, с таким радушием и радостию встречавших меня в Усуки и потом в их деревне и их доме близ Усуки. Дом их — старый–престарый, как и сам старик Огино, со старою аптекою деревенских медикаментов в нем, прилегал к страшной, нависшей над крышею скале, столь близкой к задней стороне дома, что я рукой гладил скалу. Должно быть, и дом родителей жены Алексея был в таком же положении, и часть скалы, наскучив наблюдать домашнюю жизнь, порешила покончить ее. Во всяком случае, ныне две несчастные женщины — христианки с детьми остались без покрова и призора, так как и Огино — родом нездешние, а родных в Усуки нет.

Написано к о. Петру Кавано, чтобы он, во–первых, немедленно поехал в Усуки и похоронил троих покойников, так как они в ожидании священника лежат не отпетыми (кари–но сосики), хотя и прикрытыми землей; вызвать священника бедным сиротам не на что, поэтому посланы деньги на дорогу о. Петру. Во–вторых, чтобы испытал, не годны ли две вдовы для приготовления их к служению диаконисе, то есть к проповеди женщинам и так далее? Если да и если они пожелают, они будут взяты сюда для научения и вместе с тем воспитание их детей будет обеспечено Церковью. В–третьих, чтобы тщательно разведал, есть ли у них родные для помощи им, — Ныне послана помощь им десять ен частно.

О. Яков Такая просит переместить его катихизаторов: Фудзивара в Кагосима, а Ходаке в Нобеока. Причины: Петр Фудзивара в корреспонденции в «Сейкёо Симпо» описал Нобеока слишком дурными чертами; христиане оскорбились за свой город и возненавидели его; служить ему дальше там бесполезно. Павел Ходаке подвергся нареканию в Кагосима в дурном поведении; по исследовании оказалось, что подозрение неосновательно, но тем не менее молва испортила его репутацию, и ему в другое место удалиться нужно! Нобеока — родина его; есть неудобства помещения его там, но есть и удобства — много родных, знакомых и так далее. Написано, чтобы переместился.

Василий Таде, отправленный на проповедь в Такамацу, на Сикоку, пишет, что место очень трудное для проповеди: народ считает свой город центром вселенной, и потому на приходящих из других мест смотрит свысока и не хочет знать их. У католиков и протестантов, долго проповедующих здесь, — никого из местных жителей, а есть несколько нетуземных христиан. Одна надежда–де, что железная дорога, скоро имеющая пройти здесь, принесет другие веяния. Более верная надежда на помощь Божию, если катихизатор будет достоин ее. Все просьбы его: на квартиру четыре ен, помощь на первоначальное прожитье в гостинице пять ен, прислать молельную икону, книги — исполнено.

Ученицы вернулись из Тоносава; все здоровы и благополучны; явились в семь часов вечера; поблагодарил наставниц, что берегли детей.

В Одавара, к сожаленью, помер Антоний Исокава, семинарист, захворавший холерой и будто бы в одно и то же время тифом. Дали мы знать отцу его — врачу Моисею Исокава, практикующему недалеко от Токио. Сегодня вечером он прибыл сюда. Крайне печально было видеть тихие слезы его. Три года тому назад он хоронил старшего сына — студента медицины, ныне идет хоронить другого и последнего. Если бы не христианское утешение, что сын его жив, вероятно, у Бога, в Церкви Небесной, ибо умер напутствованный святыми таинствами, и был, кроме того, юноша добрый, совсем не испорченный — чем бы можно было утешить? Но, слушая, он сквозь слезы улыбался, — и мрачная скорбь и отчаяние — незнакомы сердцу христианина! Завтра, чем свет, он отправится в Одавара предать земле кость и пепел сына (ибо умерших от холеры сжигают до отдания земле).

17/29 августа 1895. Четверг.

Целый день ученики являются один по одному, возвращаясь с родины.

Просил опять о. Романа Циба инспекторствовать в Семинарии, хоть слаб он до крайности; ученики даже недовольны его потаканьем им, хоть оно и на руку им. Фома Михей, один из старших учеников, только что говорил о сем.

— Так ты под рукой сообщи это о. Роману; вероятно, станет построже, коли узнает, что сами ученики просят его быть построже, — посоветовал я Фоме.

— Даме! Ничего не выйдет. Все равно, что гвоздь вколачивать в мякину (нукани куги), — сказал секретарь Сергий Нумабе, когда я сообщил ему об этом.

— О. Романа не переродишь, и сколько бы он ни плакал, сам жалуясь на свою слабость, будет и после слез таким же, как и до слез. А он, в глазах Нумабе, плакал пред каникулами, когда я его сильно укорял за то, что позволяет ученикам не ходить в классы по лености. — Но до приезда господина Кавамото здесь быть инспектором некому. Пусть уж о. Роман тянет. В помощь ему поставить правилом, чтобы, как когда–то при о. Владимире, ежедневно классный журнал приносили ко мне для просмотра, кто и по какой причине не был в классе.

18/30 августа 1895. Пятница.

Так же, как вчера, продолжали являться возвращающиеся с каникул ученики и ученицы. Учительница Елена Ямада привела в школу двенадцатилетнюю девочку Марию Уцимура и рассказала грустную историю про жестокость деда и бабки этой Марии. Мать ее сделалась христианкою года четыре тому назад; но это возбудило к ней такую ненависть отца и матери, что под влиянием их муж прогнал ее, хотя и любил; больше года она жила у дальних родственников, пока местный священник, узнавши все дело, не убедил родителей и мужа вернуть ее. Вернувшись, она первое, что сделала — пристроила свою старшую дочь Марию в нашу школу. Исправляя домашние работы под постоянным ворчаньем немилосердных родителей и слабого мужа, она по ночам находила время вырабатывать шитьем на платье своей Маши и на взнос за нее один ен в месяц в школу. Но вдруг ей приключилось страшное несчастье: вечером, зажигая лампу, она нечаянно облила себя керосином, и платье загорелось на ней. В Женской школе получена была телеграмма, что умирающая мать желает видеть Марию. Мы послали девочку к ней. Маша целую неделю вся в слезах ухаживала за нестерпимо мучающеюся матерью. Поспешил туда и местный священник о. Тит Комацу напутствовать страдалицу. Она трогательно христиански приняла святые таинства и, умирая, убеждала своих родителей сделаться христианами, «чтобы быть там, за гробом, вместе». Родители, размягченные страданиями дочери, обещались слушать проповедника и исполнить «завещание» дочери (юйгон). Страдалица, наконец, отошла и погребена была по–христиански. Но родители скоро забыли ее «юйгон» и свое обещание. Без всяких причин они воспылали ненавистью к своему зятю и выгнали его из дома с пятью малыми детьми, из которых старшая — Мария, младший — недавно родившийся ребенок. Отец нашел себе место на шелкомотальной фабрике и кое–как питает своих птенцов. На возвращение теперь в школу Марии испрошено было позволение деда и бабки. Елена Ямада нарочно для того была у них. Они не запретили, так как выставлено было сильное желание их дочери воспитать Марию в духовной школе и мое согласие исполнить желание страдалицы, но вообще отнеслись к внучке презрительно–равнодушно. А между тем сами — дед 67, бабка 63 лет — зажиточные крестьяне, и никого в доме утешить их старость! «Но, — Елена говорила, — известные по всей округе самодуры и гневливцы»… Будем с о. Титом стараться вразумить и смягчить их. Господь поможет!

Читал с секретарем накопившиеся за последние дни письма. Ничего интересного!

В библиотеке устилали резиновыми листами чугунную лестницу.

19/31 августа 1895. Суббота.

После ранней обедни была панихида по умершему от холеры в Ода–вара ученике Семинарии Антонии Исокава. Служил я с двумя священниками; молились ученики Семинарии и Женской школы.

С восьми часов началось учительское заседание для составления расписания уроков на начинающуюся треть. Сделали это. О. Сергий Глебов остается неисправимым в самопроизвольстве. Вместо того чтобы подавать пример трудолюбия и исполнения долга, он оказывается самым слабым в том и другом; тогда как всем учителям академистам — по пятнадцать уроков в неделю, он больше девяти не согласился взять; и кому бы, как не ему, русский язык преподавать, — он и того не взял на себя в третьем и четвертом курсе. Учителя уж и не настаивали, я тоже; ничего не поделаешь с людьми, для которых закон не писан; только ссора выйдет, потому что, кстати, еще горд и раздражителен, а худой мир лучше доброй ссоры. Академисты–японцы оказываются более порядочными и резонными людьми и надежными помощниками, чем свой брат — единственный русский помощник–миссионер.

Сегодня, в расчетный день, был, между прочим, окончательный расчет по постройкам. Библиотека вполне отстроена, на нижней площадке все работы также кончены. Вперед, до постройки зданий для Семинарии, расходы по этой части прекращаются.

Учащиеся почти все собрались. Тем не менее всенощную сегодня пели трехголосно — регенты и причетники. Дмитрий Константинович Львовский утром приходил попросить, чтобы еще раз пропеть там. И пропели очень стройно.

Преподавая благословение по окончании службы, я уже не увидел половины семинаристов, тогда как вся женская школа сполна стройно стояла. А пришли и семинаристы в Церковь все, и пришли, и стали стройно. Благодаря тому что я дал сегодня о. Роману нагоняй за безобразное столпение семинаристов кучкой, точно стадо овец, в дверях Собора — утром, когда пришли на панихиду по товарище. Так–то распущены у нас ученики! Впрочем, и не распущены, а скорее не собраны, потому что ползут к нам оборыши, которые не годны в других школах.

20 августа/1 сентября 1895. Воскресенье.

Когда собрались учащиеся, то в Соборе и народу стало много! Служили соборне со мной оо. Сато, Циба и Юкава; пение было трехголосное. Проповедь с большим одушевлением сказал редактор Петр Исикава. После службы вплоть до вечера у меня посетители: являвшиеся ученики и ученицы с их провожатыми, разные христиане, учительницы. Последние приходили за утверждением их классного расписания. Между прочим, они рассказали про одну девочку, ныне принятую; одиннадцать лет ей и очень умная, но совсем ожесточенная дурным обращением с нею отца и мачехи. Чего только с нею не делали эти жестокие люди! Жгли ее огнем, отчего следы на руках есть, мучительно связывали ее, опускали на веревке в колодезь; все это довело бедную девочку до того, что она толкует теперь о самоубийстве, совершенно как какая–нибудь отчаянная нигилистка: «Ножом проткнуть горло и больше ничего»; и показывает жестами, как это сделать и как легко это; с товарками совсем зверенок; так и смотрит, чтобы сделать им неприятность. Три дня тому назад еще Анна–старуха, начальница, рассказывала мне, что эта девчонка спать не дает уложенным с нею ученицам: поминутно вылезает из–под полога и тем приводит в беспокойство добросердечных Ольгу Миясина и другую, которые ищут ее, спрашивают, что с нею, опять укладывают для того, чтобы она тотчас же опять ушла, — и это только с тем, чтобы помучить других. Такой феномен заинтересовал и вместе тронул начальницу и учительниц. Ведь если бросить эту девочку, то она совсем погибшая. Но положили они, с Божией помощью, ласковым и любовным обращением и воспитаньем исправить ее и поставить на путь истинный. И это, вероятно, удастся им: ласка очень действует на нее. Дочь она язычника, по имени Ниицума, большого пройдохи, который долго упрашивал принять ее и никак не хотел под разными предлогами показать ее, пока не согласились принять.

Вечер сегодня у всех учащихся посвящен ихнему излюбленному симбокквай. Из Катихизаторской и Певческой школ прежде всего выпросили на угощение две ены; потом семинаристы принесли билет, за который дал две ены; да, кстати, уж посоветовал и учительницам справить собрание для питомцев и дал три ены.

Только заказал всем не покупать для угощения плодов, по нынешнему холерному времени. — Ныне, когда пишется сие, в девятом часу вечера, из классной комнаты внизу беспрерывно звучат речи ораторов и потом рукоплескания им.

В Певческую школу, между прочим, сегодня принят Илья Мураи, которого мать зарезала в прошлогодние каникулы за то, что он исключен был по малоуспешности из Семинарии и тем нанес бесчестие своей фамилии; зарезавши его, мать зарезала и себя; к счастью, жизнь еще захвачена была в бедном отроке Илье, и он вылечен; мать же его не смогла быть вылечена. Предрасположена была мать к такому поступку с сыном и собой нехорошим обращением с нею пасынка. Церковь в Уцуномия в прошлом году очень была смущена сим несчастным событием, ибо мать Ильи была христианка; я также немало был опечален. Да поможет Господь воспитать бедного Илью на служение Церкви! Он прибыл сегодня совсем бодрым и здоровым и даже принес ящик кваси от своего сводного брата (чиновник в Уцуномия), который, как видно, рад поступлению Ильи в школу.

21 августа/2 сентября 1895. Понедельник.

Утром, в половине восьмого, все учащиеся собрались в Соборе, и был отслужен молебен пред началом ученья; служили со мной оо. Сергий Глебов, Сато и Циба, было многолетие в конце, и потом я сказал краткое поучение. Затем начаты классы.

Но в будущем году предупредить наставников, чтобы они и в этот день имели классы уже настоящие; неловко, как сегодня, ученики, видимо, ждут лекции, а наставники не готовились, — и ученики только бродят в класс повидаться с наставником, и из класса.

Наставникам даны из библиотеки для приготовления к урокам книги по их желанию. Но это вперед делать заранее.

После обеда ученики Катихизаторской школы собрались на класс «ринкоо» по Православному Исповеданию и долго бесплодно ждали о. Павла Сато. Я, увидев это, послал звать о. Павла, думая, что он забыл. Но ответ пришел: «Жена — Прасковья–сан — умирает, в доме суматоха, и о. Павел прийти не может». Очень жаль! Ведь если с таким большим семейством останется без жены, горько будет и ему, и семейству!

С шести часов вечера и мы с Павлом Накай’ем начали занятие наше — перевод Нового Завета, начиная с Евангелия от Матфея. Первые шестнадцать стихов перевели, то есть переписали имена; впрочем, долго рассуждали о заглавиях Евангелия и Нового Завета, о «Сыне» — «ко» или «суе» и так далее. Вечерняя молитва в девять часов, по обычаю, прервала наши занятия.

О. Тит Комацу просит помощи для катихизатора в Такасаки Игнатия Мукояма, обремененного большим семейством. Он получает от Миссии тринадцать ен, и Миссия больше дать не может. Пусть Церковь Такасаки помогает своему катихизатору; если такая богатая Церковь не станет это делать, то кто же станет?

22 августа/3 сентября 1895. Вторник.

У нас с Павлом Накай перевод Священного Писания утром с половины восьмого до двенадцати и вечером с шести до девяти. Это будет регулярно продолжаться каждый день так, что вперед об этом и упоминать не стоит.

В промежутке, когда Накай не было, переписывал переведенное, я ходил по классам. На первый раз не застал учителя физики в классе, болен, у о. Сергия шесть человек стояли наказанными за то, что забыли во время каникул грамматику, и сам он был в свирепом расположении духа; отвратительный вид — кипящего самодура, изливающего злобу на неповинных мальцов: стояли все самые неспособные (чем же они виноваты, что не способны!) за то, что не повторяли грамматику во время каникул, но разве им это велено было? Положительно, этот Сергий ни на какую службу в Миссии не способен и по лености, и по самодурству; а терпеть нужно — единственный миссионер! Все прочее при первом обходе нашел благополучным, — учителя и ученики занимались своим делом. — Но минут чрез десять опять пришлось выйти в коридор, и я уже нашел Алексея Минамото гуляющим, а класс его распущенным. Дождавшись окончания этой лекции, я пошел в учительскую и сделал академистам строгий выговор, что не соблюдают самого главного училищного правила — аккуратно вести классы, готовя лекции так, чтобы ученики были полезно заняты с начала до конца.

О. Тит Комацу жалуется на леность катихизатора Игнатия Мацумото в Татебаяси. Посоветовано взять его в Уцуномия, а Варнаву Симидзу послать в Татебаяси. Мацумото оживится при о. Тите и более живой Церкви, а Симидзу оживит Татебаяси; первый подходит к Уцуномия, ибо женат и притом выпускной отсюда, второму полезно приобретать опытность, а будучи все же в одном месте, ее не много приобретешь.

23 августа/4 сентября 1895. Среда.

Послано тридцать ен — содержание за одиннадцатый, двенадцатый и первый месяцы — катихизатору Моисею Минато в Немуро для закупки и приготовления к жизни на Сикотане у христиан–курильцев. Отправится он туда с о. Сакураем и останется там до навигации следующего года или до Собора. В осень и зиму на Сикотан доступа нет, суда не ходят; поэтому Моисею дано будет содержание вперед до четвертого месяца будущего года, чтобы он снабдился из Немуро всем необходимым по платью и пище, ибо на Сикотане ничего нельзя купить, так как, кроме наших курильцев, никого и нет там.

В Епископальном журнальце напечатана критика на наш Служебник. Кажется, писал King, ибо подписано литерой «К», и он — единственный из аглицкой епископальной миссии, получивший от меня «Хоодзикёо» (просил продать, но я даром послал ему). Миссионер этот один из разумных у них и всегда являлся самым расположенным к Православной Церкви, так что даже жертвовал (десять долларов) на постройку храма. И сколько любезностей он наговаривал мне касательного своего уважения к нашей Церкви! Но ничему нельзя верить у них! Двойное лицо у них: сказавши приятное слово в лицо, тотчас же они высовывают язык в затылок. Кинг этот в своей критике (минуя разные другие, отчасти, прямо видно, тоже недобросовестные придирки) опрокинулся на Служебник за то, что в нем есть Молитва к Богородице, и еще за то, что молятся за Синод; за Росиию–де и Японию в одно и то же время молятся, ибо «Синод — учреждение Императора Петра, состоящее из духовных и светских лиц» и так далее. Злонамеренное желание возбудить японцев. Подозрительность и навести сомнение на молельность православных! Пусть Петр Исикава в «Сейкёо Симпо» отпарирует дружески–коварные удары — он достаточен для того.

24 августа/5 сентября 1895. Четверг.

На днях в аглицкой Иокохамско–Тоокейской газете «Japan Daily Mail» была передовая статья «Caesar and Christ» . Я таких статей не читаю, зная по долговременному опыту, что нового и полезного в них ничего не найдешь, а только зловонием и мертвечиною пахнет. Но католический archbishop Осуф прочитал и отписал в газету — «оскорблен–де», аглицкий bishop Bickersheth тоже «обижен и требую извинения редактора и отказа от статьи».

Редактор ответил передовой статьей тоже: «Caesar не ложь — правда, — его имя и до сих пор звучит в Царе, Кайзере», но Христос — более велик, ибо его чтут больше, чем Цезаря; и этим он обязан тому, что пятьсот человек имели иллюзию — им вообразился воскресший Христос, благодаря этому заблуждению имя Христа и достигло такой славы. Воображаю, как остались довольны bishop и archbishop, и по делам! От них все это беснование и безверие.

25 августа/6 сентября 1895. Пятница.

Бедную Марию Моцидзуки, в Сакасита, муж Фома и отец его, язычник, до того били и мучили, что она ушла из дома, и ныне — бесприютная, так как родители ее давно померли. Отдала она пять ен на хранение катихизатору Петру Моцидзуки, а этот передал, при ней же, Николаю Како, когда он был там в начале года по поводу гонения на христиан. Ныне она спрашивает деньги с Петра Моцидзуки, а он пишет сюда взыскать их с Како; Како же и след простыл, где искать его — неизвестно. Написал я о. Матфею побывать в Сакасита и постараться примирить Марию с Фомою; на всякий случай и пять ен приложил для помощи Марии.

Семь–восемь лет тому назад был катихизатор Яков Томинага, из Кагосима; изленился, изгордился, оставил службу. Ныне просится в Катихи–заторскую школу, чтобы опять сделаться катихизатором; запрошено у о. Якова Такая о нем; пишет: слонялся по распутиям, служил протестантам, был даже в протестантской школе в Нагасаки — не долго, выгнан или вышел — неизвестно; за все же время ни разу не был в православной Церкви, среди православных братий; в последнее время портняжил у брата — портного, но работа надоела, перестал; и вот просится на хлеба Миссии, — Написано, что в школу не принимается.

О. Роман Циба сказал, что жена о. Павла Сато — Прасковья, совсем при смерти. Пошел посетить. Слез достойное зрелище! Вокруг нее усердствующие христианки и заплаканные дети; о. Павел совсем осунувшийся и внезапно очень постаревший. Тень улыбки мелькнула в ответ на мое приветствие на лице ее, всю жизнь веселом и смеявшемся. «Узнала», — обрадовались окружающие. Прощаясь, я уже не видел улыбки, опять забылась. Да разрешит ее Господь скорее! Верю я, что примет Господь эту чистую и светлую душу в Свои обители небесные; страдания же ее ныне, вероятно, — откуп за немногие ее грехи, чтобы там уж было одно воздаяние.

Катихизатор из Тоциги Павел Судзуки приходил со своей женой и прелестным трехлетним сыном Игнатием; жена — Марфа, урожденна деревни Уено, около Сано, была некогда в здешней Женской школе. Ныне страдает нарывами на шее, и сегодня ей в университетском госпитале разрезали нарывы. Жаль тоже очень, страдалицы! И как бедны наши катихизаторы! Дал ей несколько (четыре ены) на лечение: заплакала от благодарности.

26 августа/7 сентября 1895. Суббота.

В десятом часу утра сегодня успокоилась раба Божия Параскева, жена о. Павла Сато. Пошел выразить соболезнование ему и дал на расходы по погребению десять ен; он попросил еще тридцать с тем, чтобы ежемесячно уплачивать вычетами из жалованья по четыре ены. Дал.

Илья Яманоуци с острова Хацидзёосима пишет, что вот два месяца живет там без успеха для проповеди. Время там самое рабочее; все заняты своими полевыми работами; разводится преимущественно картофель. Из него гонят водку, которая там очень дешева, поэтому много на острове пьянства, а с ним и блуда. Хочет Илья начать с обыкновенной первоначальной школы; с преподаванием же грамотности учить и вере; ибо образование там в очень плохом состоянии; много безграмотной молодежи. Словом, — ловкий Окуяма приобрел в нашем катихизаторе дарового школьного учителя. Впрочем, лишь бы Яманоуци выдержал, сожалеть не придется. Но долго ли продлится его нынешнее возвышенное настроение? Японцы так непостоянны! Пишет еще, что страдает ныне от укушения какого–то ядовитого насекомого. Окуяма картофеля в подарок прислал, но оный еще с парохода не получен.

Всенощную пели два больших хора, из которых левый порядочно разнил.

До сих пор служили в Посольстве только литургию. Отныне о. Сергий хочет ввести там и всенощную. Дело хорошее. Но Дмитрий Константинович Львовский, псаломщик Посольства, приходил просить меня, чтобы не делали сего — неудобно–де ему, человеку семейному, отлучаться в Посольство по вечерам, особенно ныне, когда жена беременна. Отказался исполнить просьбу. Впрочем, посоветовал обратиться с нею, коли хочет, прямо к Посланнику. Собственно, и вперед о. Сергий мог бы на всенощной молиться здесь; там же у него едва ли кто будет в Церкви, разве вновь приезжий молодой человек, который может тоже помолиться здесь, как и делал то. Уж коли литургию приходится служить в пустой Церкви — кольми паче то будет со всенощной! Такова наша дипломатия!

27 августа/8 сентября 1895. Воскресенье.

Утром покойницу, жену о. Павла, перенесли из дома его в Собор и поставили в крещальне, отслужив потом панихиду. После литургии перенесли в Собор, против главного алтаря, и до трех часов читали Псалтырь. В три часа началось отпевание; кроме меня, были оо. Савабе, Сергий, сам Сато, Циба, Юкава и Осозава; последний — больной какке. Отпевание очень путал диакон Стефан Кугимия, здешний протодиакон, за что я сделал ему потом сильный выговор, чтобы был внимательней, готовился, если еще не успел усвоить порядка в продолжение стольких лет служения… После Евангелия я сказал небольшое надгробное слово. В Церкви было больше пятисот человек, почти все до одного христиане; похвально, что собрались отдать последний долг доброй жене священника; но не похвально, что половина из сего числа почти совсем не бывает в Церкви в обычные богослужения. На кладбище, в Уено, несли полным христианским порядком (сейсики), то есть священосец, крестоносцы — трое для смены друг другу, — все в стихарях, — хор певчих, диакон и священники в облачениях, гроб, родные, все прочие христиане. Почти то же число христиан, что при отпевании, провожали рабу Божию Параскеву до ее последнего жилища.

28 августа/9 сентября 1895. Понедельник.

В библиотеке опять кто–то стекло разбил. Скоро ли прекратится это варварство? Сказали полиции, и сегодня полицейский опять приставлен снаружи к миссийскому месту. Хотя бы своих пожалели эти варвары, битьем стекол в окнах Собора и библиотеки мнящие бичевать Россию!

Жара все еще стоит такая, что ночью не заснешь хорошенько, а днем зато работаешь как полусонный.

Семья о. Павла Сато приходила благодарить за вчерашнее участие в погребении: четыре дочери, три сына, внук на руках одной дочери. Плачут; жаль бедных птенцов, рано потерявших свою мать; ей было только сорок восемь лет; плача, рассказывали дочери об умилительной ее кончине: все время пред смертью говорила молитву и крестилась.

Был ботаник Макино с письмом директора нашего Ботанического сада в Петербурге. Книги идут оттуда по адресу нашей Миссии, но еще не пришли. Располагает засесть за работу на тридцать лет (ему теперь тридцать три) для разработки японской ботаники. Ныне он при университете заведует гербариями, также ботаническим садом. Будет выдавать ежегодно по двенадцать выпусков своих ботанических работ с рисунками и текстом, японским и аглицким; казна ассигнует ему ежегодно для этого 1400 ен. — Преданнейший своему делу и, кажется, единственный ныне здесь в таком роде ботаник! Советовал ему непременно испросить себе заграничный отпуск на год или на два с суммой тысячи три ен ежегодно для посещения столиц всего света и всех знаменитых ботаников и ботанических садов и собрания пособий, прежде чем засядет за свою тридцатилетнюю работу.

В «Japan Mail» сегодня передовая статья «An Answer» редактора бишопам — католическому и англиканскому на их претензии за напечатание «Caesar and Christ». Католическому — Осуфу — делается выговор за то, что он обиделся некоторым выражениям о Христе, тогда как–де миссионеры о почтенных языческих преданиях выражаются еще хуже; также за то, что нашел неприличным рассуждать о религиозных вопросах в газете. «Где же приличней?» — Возражает редактор. — «В журналах, книгах, речах?» И находит, что нигде столь не удобно, как в газете. Аглицкого, то есть своего собственного бишопа Bickersheth’a журит за то, что он писал: «Вас не просят защищать христианство, так и не опровергайте его». И хвалится редактор, что он сам сколько раз лично защищал христианство в своей газете! А как защищал, видно из сегодняшней же статьи, где, между прочим, говорится, что Христос был мечтатель. «Кто ж не сочтет ныне–де „мечтательным” (visionary)»: «Взгляните на полевые лилии, — они не трудятся, не прядут»!.. «Ведь — это то же, что астрономическая басня об остановлении солнца Иисусом Навином или о других чудесах» и примерах.

Всенощную сегодня служил о. Роман. Пели девицы. В Церкви почти никого не было. Мы с Павлом Накай’ем пошли попросить помощи Святого Иоанна Предтечи нам в переводе Слова Божия. Учащиеся занимались своим делом. Завтра утром помолятся на литургии.

29 августа/10 сентября 1895. Вторник.

С шести часов была литургия, на которой молились все учащиеся. Пели тоже из Женской школы, стоя на клиросе. На первом классе чрез это урока не было; дальше день был обыкновенный, учебный. С о. Романом служил вчера и сегодня диакон Яков Мацуда, недавно прибывший из Оосака. Так как он невыносимо говорит ектении и читает Евангелие — на каждом слове точно икает, — то поручен он для выучки диакону Стефану Кугимия, и сказано ему — Мацуда, служить, пока отстанет от своей дурной привычки, по субботам только.

30 августа/11 сентября 1895. Среда.

Утром о. Николай Сакураи был. С Собора до сих пор жил у себя — в Канаици, где его родина, и в Фуса, где жена с тремя детьми. Все время страдал головными болями, которые еще и ныне не отстали от него, как видно по лицу; скорей нужно уезжать ему на север, в свой приход, где прохладней и где поэтому он меньше страдает, по собственным его словам.

О. Петр Кавано жалуется на Исайю Мидзусима, что забросил Усуки, и пишет, что нужно отобрать эту Церковь от него, и прилагает свою переписку с ним. Но в длинном письме Исайи (к о. Петру) меня больше всего поразило следующее: взял он из бедного дома няньку–девчонку к своим двум детям; и она оказалась страдающею отравлением — должно быть, от сифилиса (родительское наследство) — и заразила все семейство Исайи; все страдали от множества самых мучительных нарывов; у него оных было не меньше тридцати, так что ни сесть, ни лечь; жена и дети страдали еще больше. Этим оправдывается он, что не смог отправится в Усуки хоронить умерших семейство Огино. Бедное положение катихизатора, которому на десять ен в месяц нужно жить и питать такую семью, да еще лечиться от отравления, а тут еще укоряют, что не идет в другой город по своей обязанности хоронить!.. Послал ему шесть ен на долечение от отравы; больше что я могу сделать!

О. Матфей Кагета пишет, что примирить Марию и Фому Моцидзуки невозможно: ее совсем истерзали Фома и его родители; она бы и опять терпела, да он не возьмет ее в дом. А возьмет о. Матфей Марию к себе, ибо ей больше негде жить.

31 августа/12 сентября 1895. Четверг.

Был Моисей Исогава, отец умершего от холеры в Одавара Антония, — во–первых, просится на службу Церкви: «Желаю–де посвятить себя Богу, лишившись двух сыновей». Но как приготовиться? В Катихизаторскую школу поступать поздно, ему пятьдесят пять лет; дал ему догматику и толкование на Евангелие Матфея [?]; пусть изучает; если окажет усердие и некоторую способность, то виднее будет, как приспособить его к службе церковной. Впрочем, значение этой просьбы уменьшилось, когда он объявил вторую: просим уплатить за сына по счету из госпиталя. Счет послан к нему, как к отцу, потому что он не сказал в Одавара, чтобы обращались за уплатой к о. Кано, который предупрежден был, что за Антония, как за ученика Семинарии, будет заплачено Миссией. Счет в восемь ен с лишком; сказано, что завтра деньги будут посланы о. Петру Кано. Третья просьба его была: сделать его врачом при Семинарии. Отказано, что Миссия имеет хорошего врача для училищ, служащего уже несколько лет.

Из Яманаси бонза просится в здешнюю нашу школу: «Терплю–де гонение от игумена за то, что он застал меня за чтением православной догматики». Посланы ему и еще две православные книги и написано, что в школу здесь могут поступать только христиане — пусть сделается христианином.

1/13 сентября 1895. Пятница.

Был Иван Николаевич Клинген, начальник экспедиции ведомства уделов. Цель экспедиции в Японии — заимствовать отсюда все, что может быть полезно у нас (по части флоры) на Кавказе. Говорит умно и дельно. Дай Бог, чтобы вышла польза. Дал ему адресы наших катихизаторов и священников во всех тех городах, где располагает быть и где у нас есть христиане. Один из членов экспедиции Краснов преследует собственно научные цели и путешествует ныне по Японии с переводчиком Сергием Сёодзи.

Прибыли два ученика из Кагосима: один в Певческую, чтобы потом поступить в Семинарию, другой — с острова Оосима — в Катихизаторскую школу.

Из учеников Семинарии множество уже больных, по журналу, который приносится ко мне по утрам. Чего и ждать от оборышей и отброса других школ, где ученики настоящие! Стал было сердиться и волноваться, но ведь не перетворишь же! И потому быть покойным!

2/14 сентября 1895. Суббота.

В Семинарии больных вдвое прибавилось. Написал в журнале, чтобы о. Роман пошел к доктору с больными и удостоверился, действительно ли больны. О. Роман пришел и говорит, что все вправду больны — этою ужасною японскою болезнью, продуктом питания болотным растением — рисом — «каккё»; двое, и притом лучшие ученики младшего класса, Нонака и Момосе — так серьезно, что им прикладывают лед к груди, чтобы отогнать водянку. Кроме учеников, большая половина прислуги, живущей на дворе Семинарии, больна «какке». В нынешнем году эта болезнь особенно свирепствует в городе. Велел опять в рис примешивать третью часть пшеницы; ученикам не нравится, не вкусно, но это единственное противоядие болотной болезни.

Семнадцать распространителей учения «Армии Спасения» приехали в Японию; уже оделись в японское платье и бродят по Токио, изучая язык и нравы; скоро, вероятно, грянут барабаны, изгоняющие дьявола из страны.

Был доктор Черевков с «Манчжура», автор статей об Японии в Вестнике Европы, — плохих компиляций из иностранных источников; приходил спросить, каковы его статьи; к сожалению, это было время занятия моего переводом; я сказал ему только, что произношение имен неправильно. «Ужели „шогун“ (сёгун) не правильно?» — «Какофония! У японцев нет ,,ш“». — «Как же исправить?» — говорит. «Очень просто», — посоветовал ему я, — «посадить около себя японца и записать имена так, как он их произнесет». — Больше Черевков видел на моем лице отпечаток недосуга, а дальше виднелся ему Накай за столом с раскрытыми книгами и был настолько догадлив, что распрощался. Если человек хочет поговорить долго и серьезно, отчего не узнает наперед, когда для этого прийти. Нет ничего хуже, как отрываться от заповедного дела для болтовни. Пришел бы часа в три–четыре, когда свободен.

3/15 сентября. Воскресенье.

За литургией были члены Удельной экспедиции Клинген Иван Николаевич и Снежков Григорий Григорьевич. После обедали у меня с о. Сергием. Разговор затянулся до четырех часов, после чего о. Сергий показал им Миссию в подробностях. Клинген расспрашивал про Миссию, начало ее и прочее и делал наброски в своей записной книжке; я увлекся воспоминаниями и охотно болтал, после чего, однако, всегда бывает как–то пусто и холодно на душе; должно быть, от непривычки к подобного рода разговорам; очень уж мало интересующихся делами Миссии; вечно приходится быть одиноким со своими мечтами и мыслями; а коли пробьешь это душевное сокровище, то вот и чувствуется какое–то недовольство и как бы укор. Тоже — своего рода духовное уродство от обстоятельств и среды…

Бедная девочка — злонравная Ниицума — захворала, кажется, не столько от физических причин, сколько от душевного перелома. Все с нею обращаются хорошо — и товарки, и учительницы, — все ласковы, добры, все только говорят ей на ее злые выходки «да разве ж лучше быть злою, чем доброю? Рассуди сама». И она своим маленьким умишком не могла не рассудить, что нехорошо быть злою, когда все–все добры к ней, все восемьдесят учениц и все наставницы, — никто не отвечает ей ни бранью, ни чем злым на ее выходки, а только изумляются и спрашивают: «Да разве это хорошо?» Она загрустила в этой непривычной ей атмосфере и слегла, а теперь в тифе. Если перенесет, то, вероятно, и душевно совсем переменится.

4/16 сентября 1895. Понедельник.

Перевод идет очень медленно: едва до двенадцатой главы от Матфея добрались; а двинуть скорей нет никакой возможности: человека нет. Накай с такою неохотою и так медленно работает, что я едва выношу; на всяком шагу — думает, думает и готов в бесконечность думать и молчать, пока не скажешь ему: «Ну, что же?», «Как лучше?», и не побудишь так или иначе установить выражение. Хорошо бы заниматься и после обеда, от двух до пяти, но куда! И думать нельзя упоминать — заквохчет и надуется только, если сказать; не раз уже говорено было. Но где взять человека живее и деятельнее? В Церкви положительно нет. Из язычников? Быть может, и придется обратиться к этому источнику! Не пощадил бы жалованья, только найти бы человека, какого желательно.

Из Оосака о. Сергий Судзуки пишет по–русски — в первый раз от него русское письмо — описывает свою поездку в Какогава напутствовать христианку, которая умирает от чахотки, будучи всего двадцати лет; муж–де и весь дом так бедны, что поездка была на мой счет; впрочем, христиане там собрали ему дорожных пятьдесят сен.

5/17 сентября 1895. Вторник.

Приходил молодой чиновник Министерства Финансов, недавно крестившийся, и говорит:

— Вызываю из Синано отца, которому шестьдесят четыре года, мать, которой пятьдесят шесть лет, чтобы они здесь научились вере и крестились.

— Очень хорошо делаете. Господь да поможет вам поставить скорее ваших стариков на путь спасения!

— С ними прибудет и брат мой, лет двадцати, глухонемой и идиот. И его желалось бы сделать христианином. Можно ли?

— Конечно. К Спасителю приводили таких, и Он, по вере приводивших, исцелял их. Ваш брат также может удостоиться исцеления, если вера ваша и родителей будет такая же, как у приводивших к Спасителю. Но если бы и не случилось этого, ваш брат крещеный так же, как крестятся дети по вере родителей, будет очищен от первородного греха и сделается сыном Царствия Божия.

Чиновник перекрестился и поблагодарил.

— Еще есть у меня двоюродная сестра, тридцати двух лет, разведенная с мужем. Не можете ли взять ее в Миссию на какую–нибудь службу?

— Я скажу начальнице Женской школы, чтобы она испытала вашу сестру и посмотрела, не годится ли на какую–нибудь службу при школе.

— Есть у нас долги, которые нужно уплатить; для того я хочу продать землю, где теперь живет отец, в деревне, близ Нагано. Ходил я с предложением этой покупки в здешние банки, не покупают, — Не одолжите ли вы мне сумму денег для очистки долгов, взяв в залог землю?

— Этого не могу, и всякими подобными сделками даже запрещено мне заниматься.

Долго потом еще чиновник болтал о том, как его отец воевал за Сёогуна и имеет три раны, как дядя, будучи тринадцати лет, отправился на войну уже за Микадо, что сын этого дяди ныне воюет на Формозе, что на Формозе туземцы пожирают убитых в стычках японских воинов и прочее; но впечатление, что крестился неискренно, изгладить не мог, тем более что и креститься правильно до сих пор еще не научился.

6/18 сентября 1895. Среда.

О. Борис Ямамура пишет, что катихизатор в Мориока Павел Нигано самопроизвольно ушел домой и уже потом написал ему, что–де семейные дела требуют его присутствия дома; другой же тамошний катихизатор Сергий Кобаяси уведомляет о. Бориса, что Нигано, кажется, совсем оставляет службу. Так–то прочны на службе и кончившие курс в Семинарии! Впрочем, Нигано особенно жалеть нечего: способен напиваться и в пьяном виде буйствовать, как то показала недавняя жалоба на него христианина из Мориока Якова Мукаида.

Катихизатор Павел Ходака прислал просьбу об отставке: священник–де не позволяет ему быть катихизатором в Нобеока. О. Яков Такая писал и пишет из Кагосима, что Ходака испортил свою репутацию; но самого дела еще не представляет — исследует–де. Написано ему, чтобы известил ясно, почему Ходака не может быть катихизатором?

7/19 сентября 1895. Четверг.

Рано утром подали телеграмму: «Иоанн Ито (катихизатор в Хацино–хе) умер, что делать?». Тотчас же телеграфировано к о. Петру Сасагава, чтобы отправился похоронить. Хацинохе принадлежит о. Борису Ямамура, но он ныне в путешествии по Церквам. Отчего бы ни помер бедный Ито, но очень жаль: усердный христианин был и энтузиаст–катихизатор, хоть и не очень успешный по некоторым странностям его характера.

В девятом часу утра пришел диакон Дмитрий Константинович Львовский просить дать молитву жене его, разрешившейся в семь часов утра от бремени сыном Михаилом. За молитву получил от Катерины Петровны на Церковь двадцать пять ен.

После обеда был Тогава, протестантский «бокуси» секты «Кристкёо», соединенной из пресвитериан, конгрегационалистов и баптистов. Приходил в качестве редактора и задавал все политические вопросы, что русские–де возьмут Порт–Артур, потому что в него выгодно провести железную дорогу, раздробят Китай, овладеют Кореей. Я должен был болтать и состязаться с ним по всем этим вопросам, тогда как ждал религиозного разговора. Он — издатель журнальца, обозревающего все веры в Японии; говорил, будто буддисты издают ныне до ста двадцати периодических, синтуисты до пятидесяти. Если правда, то «Марфа, Марфа печешися о мнозем, тогда как единое потребно» — христианство, которое, конечно, и войдет сюда, а буддизм, синтуизм, да и много приходящие ныне из–за границы улягутся в гробы — уже без надежды воскресения. — По словам Тогава, у Мак–Колея, в Унитарьянской школе, человек тридцать учеников, преподаются буддизм, немецкая философия и христианство; первые два предмета имеют хороших учителей, последний преподается весьма плохо, чем ставится ниже буддизма и логомахии немецкой. И Мак–Колей издерживает много денег на свое «развратилище»! Из–за чего эти несчастные унитарьянцы хлопочут? Положим, они служат своему принципалу–диаволу; но разве он долларами платит им? А без выгод века сего что же у них священного?.. Да, тайна беззакония делается; пробивается антихрист в мир… Но далеко–далеко еще до того, когда ему позволено будет явиться! И Мак–Колей и всякие другие его предтечи во всех отношениях лжепророки.

8/20 сентября 1895. Пятница.

Праздник Рождества Пресвятой Богородицы.

Письмо из Хацинохе пришло, что Иоанн Ито умер от тифа. Царство ему небесное! Завтра отслужим панихиду.

Из Отару катихизатор Павел Мацумото извещает, что его обокрали до нитки. Много там, на острове, воров из преступников, отбывших свой срок в тюрьме и выпускаемых на волю без всяких средств к жизни. — Пошлем ему завтра двенадцать ен пособия; больше Миссия не может. Берегли бы себя — он и жена его. В другой раз это уже с ними.

Был подполковник Михаил Владимирович Грулев, отправляющийся с женою — Ниною Маврикиевной, из Владивостока, чрез Америку, в Россию. Благородный, добродетельный, даже религиозный человек, но слабый муж, едва ли по характеру, ибо сила воли на все прочее у него большая, вероятней — по идеям второй половины XIX столетия: «Как–де говорить жене и стеснять ее, когда она хочет и то и то»! И выходят оба несчастными, хотя любят друг друга. Впрочем, от жены его я ждал большего благоразумия, чем оказано ею в последнее время. Она же плакала и клялась мне, что, кроме мужа, никого не любила и не любит и что всеми ласками постарается загладить свою вину пред ним, лишь бы только он позволил ей вернуться к нему.

И никакой ласки ему, никакого доброго привета, а только надутые губы и капризничанье! А он как любит ее и как страдает, бедный! Боже, сохрани его и возврати им счастье!

9/21 сентября 1895. Суббота.

Соборне после обедни отслужили панихиду по рабе Божием Иоанне Ито и другим нашим милым покойникам. Между прочим, имя нашего ктитора раба Божия Феодора (Никитича Самойлова) поминается на всех панихидах со дня получения известия о его кончине и будет так поминаться в продолжение года.

Петр Исигаме, принесши для просмотра статьи на следующий номер «Синкай» — я жаловался, что Андрей Минамото и Пантелеймон Сато совсем не умеют писать — дара к тому нет, и показывал статью первого, совсем переделанную, ибо не на тему была, второго — тоже. Что делать! Одно утешение, что скоро прибудут еще кандидаты. Из Киевской Академии уже получены кандидатские дипломы Иоанна Кава–мото и Марка Сайкайси, хотя от них еще нет никаких известий о времени выезда из России.

10/22 сентября 1895. Воскресенье.

За обедней были, между прочим, Грулевы; после зашли ко мне; мадам плакала и капризничала, муж целовал у ней руку; вообще же видно, что еще могут жить в мире и счастии; только ныне очень уж нервы у обоих раздражены минувшей передрягой по поводу переписки ее с доктором Ястребовым. Какие у людей трагедии бывают и из–за каких мелочей! Он чуть не застрелил Ястребова, потом сам положил убить себя, если только товарищи не вполне оправдают его поведение, она пролила потоки слез, вся вконец исстрадалась — и все это из–за какого–то глупого ее письма!

11/23 сентября 1895. Понедельник.

Японский национальный праздник; ученья не было, а был целый день дождь.

Бедный о. Николай Сакурай страдает головными болями и в опасности паралича половины тела. Очень неудачным был выбор в запрошлом году его во священники! Вероятно, скоро совсем расстроится и будет лишь в тягость Церкви. Отправляется, впрочем, к месту своего служения в Хоккайдо; получил сегодня дорожные и там на проезд по Церквам до Саппоро двадцать ен двадцать три сен; после нужно еще послать — от Саппоро до Немуро, с посещением промежуточных Церквей, двадцать одну ену. Выпросил также сегодня прибавку к жалованью две ены, так что будет отсылаться его жене с тремя малышами десять ен (живущей, однако, у своих родителей) и ему пятнадцать ен ежемесячно. Из катихизаторов у него, в Хоккайдо, особенно плох Константин Оомура, в Саппоро, — бывший воспитанник о. Анатолия в Семинарии; скомпрометировал себя по части женской, хотя еще не доказано его преступление; искал здесь о. Сакурай невесту ему в Женской школе — ни одна не хочет идти за него.

За Поликарпа Исии, катихизатора в Вакканай, тоже скомпрометированного в том роде, высватал о. Сакурай Веру, сестру диакона Павла Такахаси, кончившую в нашей Женской школе. В добрый час!

Отпущен домой Моисей Укава, семнадцатилетний юноша из Семинарии, очень хороший по характеру, но совсем неспособный учиться по тупости и болезненности. Сказано, что, если оправится физически и будет охота, — может потом явиться в Причетническую школу. Хорошо, если вернется; он с Сикоку и с места, где еще нет христиан, — был бы начатком водворения христианства там; теперь же еще слаб; если останется, то, вероятно, потонет в море язычества. Книги христианские ему на всякий случай даны.

12/24 сентября 1895. Вторник.

Когда о. Николай Сакурай был еще катихизатором, то жаловался мне кто–то на него, что он засиживается у христиан, которых посещает, так долго, что бывает в тягость. Сегодня испытал я на себе этот его недостаток: пришел проститься и просидел с половины первого до четырех часов, а все, что говорил, можно бы сказать в полчаса: перемежает фразы и слова в фразе такими молчаньями, что действительно скучно. Но сколько добрых христиан рассеяно по Хокккайдо, и как они рады бывают, когда утешение религии достигает до них! Внушал о. Николаю не щадить труда на посещение их, и в какие бы отдаленные места судьба не забрасывала их; с своей стороны обещался не жалеть денег на дорожные ему.

Варнава Симидзу, катихизатор в Уцуномия, удивил меня своим крайне злобным письмом на о. Тита Комацу и своим нежеланием идти на проповедь в Татебаяси, тогда как прежде у меня с ним уже условлено было, что он сменит там Игнатия Мацумото. Послал ему строгий выговор и велел идти в Татебаяси. Это один из способных катихизаторов, кончивших Семинарию. Жаль, если не оправдаются возложенные на него надежды.

О. Сакурай, между прочим, сегодня дополнил и оживил в моей памяти судьбу Текусы Хагивара. Текуса — старшая дочь нашего благочестивого священника, покойного о. Иоанна Сакай; была когда–то украшением Женской школы; потом жила благочестиво при матери в Хакодате, учительствуя в тамошней Миссийской школе. Думала она навсегда посвятить себя Богу. Катихизатор Павел Мацумото увлекся ею и очень хотел сделать ее спутницею жизни, но никак не добился того: плачем крайнего нежелания отвечала Текуса на все его домогательства. Но не выдержала она, когда посватался за нее один из лучших хакодатских докторов, Хагивара, уроженец провинции Синано. Вышла — за язычника с надеждою обратить его в христианство. Когда четыре года тому назад я был в Хакодате, то видел Текусу уже важной молодой барыней, хозяйкой большого дома; мужа тоже видел, и он, смеясь, обещался заняться христианством на мои убеждения ему. Из Хакодате он перешел врачом к ссыльным недалеко от Саппоро, на жалованье девяносто ен в месяц от правительства. В прошлом году был позван однажды к больному, он посетил его и, возвращаясь верхом на лошади мимо озера, увидел на нем много дичи и захотел поохотиться. Оставив лошадь у хижины, близ озера, и взяв там ружье, он пошел и выстрелил по стаду уток; одна упала среди озера. Чтобы достать ее, Хагивара разделся, поплыл к ней и утонул! Текуса имела уже от него дитя и была беременна другим. Муж не успел припасти ничего для семьи, успев лишь раплатиться с кое–какими долгами; так Текуса и осталась бедною, ничего не имеющею вдовою с двумя детьми и с отцом мужа вдобавок, который успел приехать к мужу на прожитье, но которому уже вернуться некуда, ибо крайне беден, к тому же и обиженный природою идиот. Просили меня в прошлом году взять Текусу на какую–нибудь службу Церкви; но как же ее взять, семьей связанную по рукам и ногам! Живет она ныне, по–прежнему, в Хакодатском стане Миссии с матерью; в содержании же ей помогает врач Готоо, младший брат ее матери — первый врач ныне в Хакодате.

13/25 сентября 1895. Среда.

О. Симеон Мии пишет, что в Сонобе освятил построенный христианами церковный дом. Христиане очень усердны, но новых слушателей нет; один полицейский, родом из Фукуока на Киусю, только и слушает учение. На проповеди о. Мии было человек пятьдесят язычников, но слушали стоя у дома — никого не дозвались войти и сесть на циновки, так что о. Мии сам называет свою проповедь «проповедью в пустыне». В Миядзу пять новых слушателей; христиане также тверды в вере. В Таиза даже христиане как будто оживились, все исповедались и приобщились святых тайн и просили, чтобы катихизатор из Миядзу непременно чрез месяц посещал их и оставался на несколько дней для проповеди, что и вменено катихизатору в непременную обязанность и даны дорожные, ибо от Миядзу до Таиза десять ри. — В Кёото у катихизатора Анания Таисии есть два новых слушателя.

В отсутствие о. Мии из Кёото некто в приличном иностранном платье является в церковный дом, называет себя «православным христианином из Хамамацу Дмитрием Немото, воспитанником Императорского университета, главным переводчиком с английского, служившим при дай–хон–ей во время Японско–Китайской войны». Его любезно приняли, и жил он несколько дней в молитвенном доме. По возвращении о. Симеон нашел, что этот Немото ни слова не знает по–английски и оказывается обманщиком; он велел ему тотчас же оставить церковный дом; после оказалось еще, что как раз «в этот вечер, когда прогнали его, он имел злое намерение обокрасть церковный дом» и живущего в нем катихизатора Такай. О. Мии, описывая все это, называет «смешною историею», скорее — «грустная».

На всенощной сегодня, пред праздником Воздвижения ирмосы пели так дурно, что измучили. Ирмосы оказываются только что положенными на ноты, и довольно неудачно, пропеты были всего раз на спевке. По окончании службы, во время проповеди диакона Якова Мацуда, призвал в алтарь регентов Обара и Кису и запретил им вперед петь ирмосы еще не разученные; говорил, чтобы на классах пения не пели вечно «вага тамасия» и прочее, что все знают на память, а именно разучивали вновь написанные ирмосы и прочее.

14/26 сентября 1895. Четверг.

Воздвижение.

После литургии столик с крестом в цветах был выставлен пред амвон, и там было целование его; священник, стоя около, раздавал антидор.

Мать катихизатора Павла Косуги с сестрой жены его приходили просить, чтобы Косуги перевести на службу из Миязаки на Киусу, в Токио. Сказав, чтобы приготовили просьбу о сем к Собору будущего года; теперь же никак нельзя перевести. Собор, быть может, исполнит.

О. Петр Кавано подробнейше пишет о вдове Софии Огино с ребенком и Павле Ямагуци, женатом на сестре Огино. Софья не годится для воспитания ее в диакониссы и проповедницы женщинам: мало учена и развита; всего ей двадцать лет, хотя она положила больше не выходить замуж, но не надежно; при ней дядя–калека, о котором она должна заботиться не менее, как и о своем ребенке. Другой дядя ее слепец; третий — не надежный по безнравственности; все голы как соколы. Содержать ее обещался Павел Яманоуци, ибо должен дядьям ее; шесть ен в месяц должен выдавать. Но, пишет о. Кавано, «вероятно, скоро уйдет опять на все четыре стороны, бросив и свою семью, как было доселе; хвалился он, что открыл медный рудник, — трудно поверить», и так далее. Отвечено о. Петру, чтобы он наблюл и, если Софья окажется совсем беспомощною, известил; нужно будет хоть по три ены в месяц посылать.

Вслед за письмом Кавано, целою тетрадью, занявшею для прочтения больше часа, стал Нумабе читать письмо катихизатора Фомы Оно о бедном семействе в Какегава, письмо в сажень длины. Слушал, слушал я, и стало невыносимо грустно. И вот повесть Церкви: рыдание и плач в ней написаны — от нищеты и бедности! Каждый день одно и то же — вопль нужды, просьба денег… Хоть без слов больше.

15/27 сентября 1895. Пятница.

Вчера было письмо о. Иова Мидзуяма, что в Катихизаторскую школу просится из Вабуци некто Петр Кимура; запоздал–де по семейным затруднениям. Но, пиша о сем, о. Иов забыл упомянуть, хорош ли человек, способен ли, стоит ли принятия в школу. И потому продиктовано отказать. Но сегодня сей Кимура уже явился. Нумабе полдня употребил на экзамен и исследование, что за человек. Рекомендует порядочным, принят.

Оо. Петр Сасагава и Борис Ямамура описывают последние дни жизни, смерти и погребение катихизатора Иоанна Ито. Захворал болезнью в Саннохе, но крепился долго и служил усердно, пока совсем обессилел и свалился. Действительно, усердный был христианин и катихизатор! К погребению его собрались окрестные христиане и ближайшие катихизаторы; кстати, и о. Борис оказался поблизости и прибыл на погребение. Похоронен был со всевозможною торжественностью и сопровожден искреннейшею скорбью и молитвами всех там. На покрытие издержек по погребению о. Борис просит послать несколько; послано в размере месячного содержания, двенадцать ен.

16/28 сентября 1895. Суббота.

Как ни стережешься, а от простуды хоть раз в год не уйдешь: опять, кажется, инфлюэнца; жаль, если из–за этой мерзости придется потерять несколько дней для перевода.

О. Яков Такая пишет о Павле Ходака, что он интриговал, чтобы попасть катихизатором на родину, в Нобеока, и потому отставлен как недобросовестный; Фудзивара же оставлен, по–прежнему, в Нобеока, ибо христиане не имеют ничего против этого, несмотря на наветы Ходака. Пишет еще, о. Яков длиннейшую частную просьбу о бедном семействе: отец и мать померли, оставив пять сирот, и никого там родных, ибо отец состоял там на службе в банке, а сам из Сендая (это тот финансист, который в прошлом году представлял несообразнейший проект о поставлении Японской Церкви на собственные средства чрез сбор с японских христиан пожертвований, которых нельзя собрать, и чрез поочередное обеспечение японских Церквей этими пожертвованиями, чрез что только ныне существующие Церкви могли бы быть обеспечены к началу предыдущего столетия). Отвечено о. Якову, чтобы употребил на детей десять ен сорок сен — остающееся у него на руках содержание за последний месяц Павла Ходака. Больше ничего не могу сделать, так как о. Яков, плодя на целый лист жалостные флоры, забыл о самом главном: сказать подробнее о детях, их возрасте и прочее, ибо, быть может, некоторые из них годятся в наши школы, тогда бы участь их была обеспечена. Но что поделаешь с японцами, из которых даже лучшие, как о. Яков, вот такие разгильдяи по умственному складу!

Илья Яци из Хацивоодзи просится в Хацинохе на место умершего Ито; а в Хацивоодзи, близ Токио, и в большой христианской общине, чем бы не место! Но северному (из Оою, в Акита) милее север… Иметь это в виду еще больше, чем доселе имелось при размещении катихизаторов.

Авраам Яги, катихизатор Мидзусава, родины Иоанна Ито, где у него престарелые отец и мать, пишет, что получена была прядь волос покойника и совершено погребение ее торжественно, как бы самого покойника. Слушая письмо, я думал, хорошо это или нет? Сделано было без спроса у меня, можно бы вперед и запретить это. Но нужно ли?.. Зачем же? Что тут дурного? Утешение родным и друзьям, а о покойнике только умножение христианских усиленных молитв, ибо при погребении молятся больше всего. Итак, пусть будет этот обычай; не повредит он вере и Церкви.

Извещает еще Авраам Яги, что выходит на проповедь в недалеко от Мидзусава отстоящее селение Фукухора, где домов тридцать только, но есть следы, что это селение в XVI столетии было христианское — католическое: хранилось с того времени под спудом там икона Богоматери и кресты.

17/29 сентября 1895. Воскресенье.

После обедни приходил попрощаться Игнатий Тихай, завтра едет в Нагасаки, а там поступит на «Доброволец» для возвращения в Россию продолжать свое морское воспитание; имеет в виду потом проситься на военное судно. Всячески упрашивал он свою мать отпустить с ним младшего брата — Митю, которому уже двенадцать лет. Но мать, под влиянием своих братьев, бездельников и лентяев, которые сосут из нее соки и уцепились руками и зубами с твердым решением не выпустить ее отсюда, а отправляя детей одного за другим в Россию, она бы и сама уехала. — И бедные дети Якова Дмитриевича Тихая остаются здесь без воспитания. Жаль очень, но помочь разве может Посланник, отправив ее своею властью в Россию для воспитания детей.

Приходил также прощаться Андрей Чёого, отправляется на Формозу завести меняльную лавку. Первый дебют юноши, до сих пор ни на шаг не отлучавшегося из родительского дома. Дай Бог ему! Если будет подражать в деловитости и старании отцу, а в честности матери, то будет хороший человек.

Болезнь развивается: утром нелегко было служить, а вечером переводить; одет по–зимнему, а все не тепло. Посмотрим, что завтра будет. Можно и за доктором.

18/30 сентября 1895. Понедельник.

Приходила Софья Хорие, вдова учителя Николая Хорие из Конда; пять месяцев тому назад поступила в сестры милосердия в Красный Крест, но не выдержало здоровье ее тамошней службы; сказали, что тяжелый денно–нощный труд ей не под силу и велели отправиться восвояси; плачет, разливается, бедная, и по лицу, действительно, больна. Посоветовал и я ей вернуться в Хонда и затем, если она поправится и по зрелом размышлении решится безвозвратно отдаться на службу Церкви, прийти сюда в Женскую школу изучить основательней веру и сделаться диакониссой для проповеди между женщинами. По образованию, характеру, доброму поведению она годится для этого. Я предлагал ей это еще до поступления в Красный Крест, но она предпочла пойти туда, ибо для того собственно прибыла из Хонда. Не знаю, промышление ли это Божие, или случайность, что — ни миссионеров из России, ни диаконисе здесь, как я ни звал первых и искал последних.

19 сентября/1 октября 1895. Вторник.

Утром переводу помешали сначала лейтенант Небольсин, потом генерал Соломко. Первый с час умно говорил, но все такое, что я знаю так же, как он, то есть про Японско–Китайскую войну и прочее. Я слушал из вежливости, как слушают хорошую музыку, хотя она уже и приелась. Потом вошел генерал: «Я в Вас влюблен» — было приветствие его. Я попробовал было рассмеяться: слезы навернулись у старика — за семьдесят лет уже и несколько месяцев не говорил по–русски, как не обрадоваться первому русскому и не заговорить языком влюбленного! Я подумал это и стал терпеливо слушать, но Боже! Что за винегрет был разговор и как я страдал, что такая болтовня отвлекает меня от дела; Накай виднелся в другой комнате, копошащимся и ждущим меня; я ему по–японски сообщил, что страдаю невыносимо, но все–таки не мог прогнать почтенного седовласого русского генерала, а должен был почтительно слушать его. А этот генерал чего только не городил!.. «Я к вам пришлю этого богача Нерчинова; у него наследства тридцать пять миллионов; если он вам миллион пожертвует, то это ладно, а он сделает, я ему скажу… Пахомов — миллионер в Благовещенске, я скажу ему, чтобы он вам прислал» и так далее. На минуту я подумал, что, быть может, и в самом деле… и стал излагать ему, что вот ризница в Соборе нужна, облачения старые, чтобы он Нерчинову и Пахомову сказал, Праздничную бы, Пасхальную ризницу для архиерея, шести священников и так далее. «Как же, как же — прося о других, можно, знаете, и о себе попросить». Я замолчал и несказанно рад был, когда он, наконец, среди болтовни, крутя свои седые усы, объявил, что должен спешить к Посланнику.

20 сентября/2 октября 1895. Среда.

После обеда приходили пять миссионеров баптистов, из которых один — Barton, десять лет миссионерствовавший в Армении и бывший свидетелем того, как в последнее время мусульмане резали там христиан. Завтра будет читать о сем лекцию на Цукидзи, на каковую и меня приглашали. Если здоровье позволит, буду; лекция в удобное время, в четыре часа. Dr. Green просил и меня дать им лекцию; просит уже второй раз; я тотчас же было согласился тогда, если на японском языке; но это нельзя — большая половина слушателей, мол, не поймет, хотя слушатели все — миссионеры обоих полов, обязанные знать японский язык. На аглицком же языке мне трудно: нужно написать и перевести, на что требуется время, а времени, к сожалению, мало. Пусть бы ожидалась польза, тогда все можно бы бросить и заняться, но ведь только чесанию языка и слуха; у них от избытка сил это благородное препровождение времени похвально; для меня было бы захерено. Dr. Green не настаивал на времени, а дал свободу: не нынешним, так следующим летом или осенью. На это я вполне согласился. За год можно найти досуг для сего, хотя мало полезного, упражнения. Я и думал было в прошедшие каникулы приготовить что–нибудь о православии, да устройство библиотеки помешало.

Инфлюэнца, приостановленная горячей ванной, усиливает нападение: горлу сегодня плохо.

С июня сегодня в первый раз доктор Кёбер дал урок на фортепьяно нашим учительницам в Женской школе, и как же он и я удивлены были их успехами! Едва только начали и уже в состоянии, хоть с грехом пополам, по незнанью правил, разучивать серьезную пьесу (хотя два месяца каникул, будучи в Тоносава, не могли упражняться). Учатся три: Надежда Такахаси, Елена Ямада и Раиса Ито; другие три перестали, мол, не нужно — на короткое время здесь, пока выйдем замуж. Но тоже можно сказать и о Елене и Раисе, зато они, в случае нужды, будут в состоянии потом зарабатывать себе хлеб, как учительницы фортепьянной игры, которых в Токио еще почти совсем нет.

21 сентября/3 октября 1895. Четверг.

О. Сегрий Судзуки из Оосака пишет, что отлучился он в Кёото посоветоваться о церковных делах с о. Мии, и немедленно вернулся, но без него уже умерла от холеры Вера, жена катихизатора Марка Одагири, живущего там в церковном доме; в продолжение шести часов унесла ее болезнь, а молодая, полная сил женщина, в прошедшем году вышедшая замуж и недавно родившая первого ребенка, бывшая воспитанница Миссийской школы. Жаль очень! Теперь там, в Оосака, церковный дом на карантином положении: никого не выпускают и никого не впускают, пока произведена будет дезинфекция. Послана бедному Марку помощь на погребение жены — шесть ен.

22 сентября/4 октября 1895. Пятница.

Месяца два–три тому назад Василий Усуи, катихизатор в Оодате, в Акита, стал жаловаться, что враги христианства мешают ему: во время проповеди бросают камнями в дом, разбивают сёодзи и тому подобное. Наконец известил, что не может долее из–за врагов оставаться в теперешнем своем месте жительства и переходит в другое; плата за наем нового помещения, мол, та же — две с половиною ены в месяц. Странным мне казалось это запоздалое гонение, и особенно в Оодате, где никогда никакой неприязненности к христианству не высказывалось. Подивился я, но так и оставил — больше ничего нельзя было сделать. Сегодня, между тем, получено письмо, которое все показало в другом свете. Жалуется бывший хозяин дома церковного, язычник, и просит возмещения убытков. Василий Усуи, когда два года тому назад прибыл в Оодате на проповедь, нанял у него дом, но так как дом был неудобен для него с семейством и для собрания христиан на молитву, для чего требовалась особая комната, то Усуи убедил хозяина произвести значительный ремонт дома, обязавшись за то нанимать его не менее пяти лет; в таком смысле заключен и подписан был ими контракт, копию которого хозяин прислал ныне мне. По контракту ежемесячно Усуи обязался платить за дом один ен семьдесят пять сен. В письме хозяина говорится, что сначала был договор на две ены, но потом Усуи выторговал двадцать пять сен. «Ныне же, — жалуется хозяин, — Усуи без всяких побудительных причин, вопреки контракту, бросил мою квартиру и перешел на другую. Прошу–де возместить мне, что было затрачено на приспособление дома для вашего проповедника, имея в виду пятилетнее пребывание его в нем». Итак, катихизатор Василий Усуи лгал, что платит за церковный дом два с половиною ен, платил только одну ену семьдесят пять сен; лгал, что язычники нападали на него, просто хотелось перейти на еще более дешевую квартиру. (Да, лгал и в обстоятельствах времени: перешел он от ныне жалующегося хозяина вовсе не два месяца назад, а 2–го января 1895 года, заплатив хозяину за декабрь 1894 года одну ену семьдесят пять сен и за 1–е января 1895 года шесть сен, как все ясно обозначено хозяином в жалобе). [Зачеркнуто автором — ред.] Грустно очень иметь личностей такой нравственности на проповеднической службе! Но из–за чего все это лганье Усуи? Из–за бедности. У него четверо детей и отец в параличе, а получал до Собора: десять ен содержания и две ены пятьдесят сен на квартиру, две ены на воспитание детей и две ены на отца; после Собора ему прибавлено две ены, с возведением на степень сейденкёося, и на отца одну ену. Вот и выгадывал человек от квартирных семьдесят пять сен; да, вероятно, нашел квартиру не более пятидесяти сен в месяц; тут и взяло его искушение — выгадать еще одну ену двадцать пять сен; оттого и все лганье и бессовестное нарушение контракта. Продиктовал я написать ему, что письмом бывшего его хозяина разоблачена вся его ложь, но принимая во внимание его бедность, из–за которой, вероятно, он и впал в грех, не обнаружу я греха его даже пред его священником, пред которым предоставляю ему покаяться и получить отпущение на исповеди; не приму и сам во внимание его греха в смысле какого бы то ни было казания; напротив, дам ему все, что он мог выгадать от своей лжи, то есть не менее двух ен в месяц прибавки к его содержанию, только пусть он восстановит честность своего имени пред хозяином, с которым заключил контракт, пусть перейдет на прежнюю квартиру и живет там не менее времени, условленного в контракте; ежемесячно одну и три четверти ены за квартиру отсюда будут высылаться — Если человек прямо ответит добрым чувством на это письмо, то, значит, спасен катихизатор, а нет, — Господь с ним!

Но вот кого не пожалел я сегодня, а чуть не выключил из списка служащих Церкви: Варнаву Симидзу; мальчишка едва поступил на службу, по окончании Семинарии, и решительно не слушается ни священника, ни меня. Сдержавши гнев, написал ему и сегодня по–русски, чтобы он изложил мне все, что имеет сказать, почему не слушается.

23 сентября/5 октября 1895. Суббота.

Варнава Симидзу прислал покорное письмо: «Напишите, нужно ли мне отправиться в Татебаяси», а уже ему два раза велено было отправиться туда.

Впрочем, можно помириться с тем, что он не отправился туда раньше. Есть Церковь поважнее, где он может служить: в Хацивоодзи; Илья Яци просится отсюда в Хацинохе на место умершего Иоанна Ито. Написано Варнаве, чтобы он прибыл сюда, а отсюда с о. Фаддеем пойдет в Хацивоодзи водвориться там.

В Немуро третьего дня сгорело 1334 дома; вероятно, в том числе немало пострадало наших христиан. Вчера вечером получена была телеграмма, что «погорели», но кто и что нельзя было разобрать.

Болезнь горла усиливается, хотя общее простудное состояние прошло.

Анна Кванно сегодня рассказала о горькой доле Дарьи Кикуци: живет где–то на чердаке, а муж под арестом; прачечная его прекратила существование: пропало несколько десятков белья военных, быть может, просто по недосмотру его, полковое начальство простило ему; но полиция не прощает и разыскивает, и сидит Петр Кикуци в карцере. Младший брат его, который собственно и обладал прачечными знаниями, уехал на Формозу. Итак, мужу Дарьи, если он и выпущен будет, предстоит банкротство в жизни, ибо он не знает никакого ремесла. Бедная Дарья! Для того ли Женская школа столько лет воспитывала ее?

Марья Касукабе приходила сказать, что выходит за Георгия Абе; Абе же предупредил об этом меня еще ранее. Вот уже пара! Он был самым нетерпимым в Катихизаторской школе, она таковой же в Женской, и по одной и той же причине: она собирала и подговаривала товарок на что–нибудь, и он составлял заговоры; об ней ясно не знаю, вреда от ее заговорщицких наклонностей не могло быть, ибо в Женской школе надзор строг; Абе же порядочно намучил, разведши вражду с наставником Даниилом Кониси за то, что этот дурно отозвался об учениках Катихизаторской школы («вся голь, живущая здесь только для пропитания»). Абе, впрочем, не ложно верующий человек, оттого он и удержался, и ныне — катихизатором в приходе о. Павла Савабе; Мария тоже во всех других отношениях неиспорченная девушка. И дай Бог им счастья! Просил я Анну Кванно присмотреть, найдется ли у ее родителей на подвенечное платье ей, — кажется, очень они бедные ныне; если нет, то чтобы «дзизенквай» позаботилась о сем; с моей стороны может быть рассчитано на десять ен.

24 сентября/6 октября 1895. Воскресенье.

После обедни был христианин из Фурукава; новых слушателей там нет, ибо доселе время очень недосужее; христиане держат веру неуклонно. В городе есть немного и протестантов; были и католики, но они совсем исчезли, ныне ни одного нет.

Тимофей Секи, помощник редактора «Синкай» и учитель Семинарии сильно захворал «какке»; едва притащился ко мне попроситься в Тоносава для поправления. Господь с ним! Пусть поскорее едет и поправляется.

Утром Анна Кванно приходила сказать, что завтра будет венчание Марии Касукабе, значит, подвенечное платье готово; послал пять ен на расходы. Потом заявился жених Георгий Абе; по обычаю, дал десять ен на платье, или семейное обзаведение.

25 сентября/7 октября 1895. Понедельник.

Приходил епископальный катихизатор по имени Оокура. Родом из Бизен; наставлен бишопом Вильямсом и другими, но чрез школу не прошел; человек, как видно, религиозный. «Хочу в беседе с вами получить пользу, как пользовался от Вильямса».

— О чем же вы хотите побеседовать?

— Смущает меня нынешнее состояние христианства в Японии — это множество разделений и сект.

— У нас, слава Богу, их нет. А у вас, протестантов, секты самая натуральная вещь, и странно было бы, если бы их не было. Вы понимаете слово Божие так, другой иначе, третий, четвертый еще иначе и так далее. Все вы видите в Слове Божием уже не Глагол Бога, а ваше собственное разумение, и все тем более стоите за свое, как свое родное. Вот вам и секты. У нас не так. Кроме Священного Писания, мы имеем еще Священное Предание, то есть живой голос Церкви от времен Апостольских до ныне и во все века вперед. Если мы чего не понимаем в Писании, мы спрашиваем у Церкви, как это должно понимать, то есть как понимали это ученики Апостолов, ученики учеников их и так далее. Так–то мы и не заблуждаемся и не можем заблудиться; и мы радостны, спокойны в уверенности, что мы знаем истину и обладаем ею; это и делает нас свободными от заблуждений; по Слову Спасителя — «Истина свободит ны». Вы же, напротив, в оковах самомнения, или сомнений, недоумений, исканий, во всяком случае — несчастное состояние!

И так далее, объяснил я ему разность с ними в понимании мест, на которых зиждутся семь таинств, указал, что не законно у них священство, коли не признают его таинством, что нет поэтому у них и таинства Евхаристии. На вопрос признаю ли я возможность спасения в протестантстве? Отвечал: «Как же я могу решить это?» Мне сказано: «Не суди чужому рабу, сам он стоит пред Господом», и я поэтому предоставляю суд о том, спасутся ли протестанты, католики и прочие Богу, не дерзая и коснуться сего моею мыслью и словом. Одно могу сказать, что протестанты в большой опасности. Мы стоим на прямой и верной дороге к Небу, а протестант пробирается трущобами и всякими окольными путями; разумеется, что ему заблудиться (и распутаться в своих или чужих измышлениях) весьма легко… Много и других вопросов задавал он, обличающих у протестантов весьма поверхностное научение. О православии ровно ничего не знает, хотя и говорит, что бишоп McKim очень хвалил ему православие. Наши катихизаторы не такие невежды касательно протестантства.

26 сентября/8 октября 1895. Вторник.

Получено письмо от Марка Сайкайси, уведомляющее, что он и Хигуци на пароходе Добровольного Флота выедут в августе из Одессы и 12 октября будут в Нагасаки, вероятно, по нашему старому стилю.

Был опять генерал Соломко с супругой, француженкой, католичкой; видно, что дама добрая и благочестивая; молится всегда по–православному, и только мать мешает ей совсем сделаться православной. Двадцать лет за генералом, бойко говорит по–русски и без всякой застенчивости коверкает русскую грамматику и слова, произнося, например, «питушественник», вместо «путешественник». Генерал здесь заключает контракт с капиталистом Асано, чтобы пользоваться его пароходами. Только выйдет ли что путное? Без коммерческой опытности с генеральскими замашками не прогореть бы!

27 сентября/9 октября 1895. Среда.

Игнатий Мукояма, катихизатор в Такасаки, извещает, что отец помер; послано три ены помощи на похороны; больше не заслуживает — очень уж обленился, притом же там богатая Церковь: христиане помогут, если стяжал любовь, а не стяжал — сам виноват.

Игнатий Мацумото, прежде чем отправиться в Уцуномия, требует, чтобы преемник ему прибыл в Татебаяси, чтобы сдать ему церковные дела. Написано, чтобы оставил, что есть по Церкви, врачу Секигуци, который собственно и виною, что Игнатий поселен был в Татебаяси, но который не оправдал того, что обещал: не было слушателей у катихизатора, и не умножилась там Церковь. Едва ли теперь удастся кого послать туда, ибо Варнава Симидзу предназначен для другой Церкви, более важной. Несчастная эта Церковь в Татебаяси! Она теперь нисколько не лучше того, как была четырнадцать лет назад, когда я в первый раз посетил ее. А была она в таком состоянии. Нашел я семейства три–четыре христиан порядочных (впрочем смотри дневник того времени; теперь писать мешают, да и было бы повторение).

28 сентября/10 октября 1895. Четверг.

Окончили перевод Евангелия от Матфея и принялись за Марка. Значительно помогал перевод Матфея Уеда; фразировка у него очень удачная, так что наполовину приходилось просто списывать его; жаль, что он перевел только одно Евангелие; дальше придется самим вытачивать каждую фразу, что при вялости и медленности Накая просто мучение: переворачиваешь — переворачиваешь фразу на сотню ладов, пока он раздумывает и решится принять что–либо; оттого, должно быть, и горло не поправляется, что семь с половиной часов в сутки в безостановочной работе — луженое нужно.

29 сентября/11 октября 1895. Пятница.

Из церковных писем сегодня в одном, между прочим, извещается о чудесном исцелении, именно в письме из Накацу тамошнего катихизатора Матфея Юкава.

Есть в Накацу Ной и Любовь Мисебаяси, люди бедные, живущие дневным трудом; родился у них ребенок, но скоро помер, ибо у Любови испортилось молоко, и на груди появились нарывы; расхворалась и вся она, так что отнялись у нее ноги; лечили ее, но безуспешно; врачи признали, что какой–то неизлечимый ревматизм лишил ее ног. Долго лежала она, крайне обременяя мужа, который без устали должен был работать, чтобы прокормить ее, больного отца и себя. К прошедшему празднику Воздвижения Креста Господня прибыл в Накацу о. Петр Кавано. Христиане, по обычаю, собрались на исповедь. Принес на спине и Ной свою жену Любовь в церковный дом, чтобы исповедаться. Но в этот вечер, накануне праздника, о. Петр не мог всех поисповедать и оставшимся сказал, чтобы завтра утром собрались; в том числе была и Любовь; Ной опять понес ее на спине домой, а на Воздвижение, рано утром, принес обратно в церковный дом. О. Петр исповедал ее и вместе с другими приобщил, после чего Ной отнес ее домой и уложил в постель. Уставшая Любовь проспала часа два, но, проснувшись, почувствовала силу в ногах; она попробовала протянуть их, потом встать на них, потом пойти — и какова же была радость ее, когда увидела, что все это может, что ноги ее как будто никогда не были больны! В восторге, возблагодарив Господа, она отправилась к доктору, который лечил ее грудь. Дорогой встретил ее христианин, который вчера и сегодня видел ее без ног; он зазвал ее к себе в дом; потом все вместе пошли в церковный дом, откуда оповестили катихизатора и христиан — и все, собравшись, принесли благодарность Господу за это явное чудо милосердия Его.

О. Петр Кавано после богослужения отправился в Кокурай, ему туда христиане сообщили о чуде, прося его благодарственной молитвы. — И все это описывается так просто, среди сетования, что нет новых слушателей, и других малосодержательных речей, — между прочим просьбою переместить его — Матфея Юкава — в другое место, ибо ему совестно служить здесь без всякого успеха.

30 сентября/12 октября 1895. Суббота.

О. Петр Сасагава просит катихизатора для Ивадеяма: католики–де прислали туда проповедника, который, по католическому обычаю, употребит все силы — прежде всего для совращения православных, так, чтобы не случилось греха с неопытными христианами, нужен им хранитель. К сожалению, некого послать; написано, чтобы из подручных ему проповедников уделил кого–нибудь; мог бы, например, пойти туда на время катихизатор Фурукава–кёоквай Елисей Кадо, который и основал христианскую общину в Ивадеяма, тем более что у него, по известиям, нет ныне новых слушателей в Фурукава.

О. Петр Яманака из Хакодате извещает, что в школе у него ныне 67 учащихся и 27 в школе шитья, где он тоже учит христианству, всего 94 человека. С развитием правительственного учебного дела и умножением разных частных школ в Хакодате наша церковная школа теряет все более и более учащихся. Что ж, мы можем и совсем прекратить этот наш труд и расход, тем более что он для Церкви непроизводителен.

Бонза из Исе просится в Катихизаторскую школу; пишет, что слушал Олькота и аглицкого капитана — завзятого буддиста; думал, что — вот воскресает буддизм, обманулся, и ныне сознал, что только христианская вера имеет будущность, поэтому хочет быть проповедником ее; оттого и просится в школу. Так как он просит притом и Священное Писание, то послан ему Новый Завет и написано, что если он будет в Токио (а он пишет, что скоро будет), чтобы побыл в Миссии; касательно же школы положительно заявлено, что только христиане поступают в нее.

На всенощной ныне, накануне Покрова Пресвятой Богородицы, не мог выйти на литию и величание — кашель одолевал. Оо. Павел Сато, Роман Циба и Семен Юкава отправили торжественное богослужение. Только вперед нужно наблюсти, чтобы облачение было праздничное; сегодня Кавамура положил простое воскресное, которое очень уж истерлось и неблагообразно.

1/13 октября 1895. Воскресенье.

После обедни зашел христианин из Сукагава Василий Миезава; говорил, что катихизатор их, Савва Эндо, исчез куда–то; сказал, что в Такасаки отправляется по неотложному делу; но в Такасаки его нет. В краткую свою бытность в Сукагава ничего доброго не сделал и ничем не заявил себя, кроме того, что пьет. Недаром на минувшем Соборе священники совсем было порешили исключить его из числа катихизаторов; о. Тит взял его еще раз попытать, и неудачно.

Был потом мужичок из Гундоо. Христиане там хранят веру; по субботам и воскресеньям собираются на молитву человек пятнадцать–двадцать; малыши поют. Но катихизатор Илья Яци ни разу еще не удостоил их посещением, хотя и в Хацивоодзи ему не много дела. Плох этот Яци, вечно воображающий себя больным, хотя врачи смеются над этим его предрассудком, когда он показывает себя им! Но вот и таких людей приходится Церкви употреблять на службу за неимением лучших!

Вечером приходил о. Роман Циба, нынешний инспектор Семинарии:

— Яков Сабинай (3–го класса) просит увольнения из Семинарии.

— Это почему? Он был всегда таким усердным, особенно по пению.

— Товарищи принуждают. На каникулах дома, в Мориока, соблудил. Товарищи узнали об этом и очень напали на него; он дал им обещание вперед никогда этим не погрешить; но здесь недавно нарушил свое обещание, и товарищи изгоняют его. Вот прошение Сабанай, написанное по требованию их.

И о. Роман показал мне прошение.

Значит, семинаристы довольно нравственны. Мне приятно было убедиться в этом, хотя жаль было терять одного из них, — После Яков Сабанай приходил просить на дорогу до Мориока; лицо его совсем не было печальное, и я заподозрил, что он собирается туда, где нарушил свое обещание, поэтому обещал ему дать завтра перед самым отправлением на станцию, туда же надо будет послать человека с ним купить ему билет, чтобы не остался здесь с выпрошенными дорожными, что часто случается.

2/14 октября 1895. Понедельник.

Василий Усуи, из Оодате, пишет, и с ним пишут два христианина из Церкви. Оказывается, что он не так виноват, как представил его прежний квартирный хозяин: контракт на пять лет на занятие квартиры Василием подписан не был; хоть врагов христианства там и нет, но мальчишки часто бросали камешки в дом во время молитвы или катихизации, ибо дом стоит на очень юрком и шумном месте; уличный шум тоже много мешал; неудобно было и подниматься для молитвы по узкой и утлой лестнице во второй этаж. По всем этим причинам и переменен церковный дом на нынешний — удобный по местоположению, с молитвенной комнатой внизу. Сделано это по совету со всеми христианами и по желанию всех, и прежний хозяин тогда не возражал и не имел ничего возразить. Нынешняя же его жалоба в Миссию — дело какого–нибудь дешевого сутяги–адвоката. Хотели христиане видеться и говорить с ним — хозяином, но нет его дома; он по ремеслу плотник — в отлучке; совсем безграмотный и неспособный сам собою на кляузы. Излишек квартирных поступал–де всегда в церковную кассу, о чем и свидетельствует сей казначей собственноручным письмом. Значит, Василий Усуи восстановил свое честное имя. Весьма рад! Дай Бог только, чтобы все в сегодняшней корреспонденции оказалось верным.

3/15 октября 1895. Вторник.

Варнава Симидзу, из Уцуномия, прибыл. Стал я слушать его, ни слова не вымолвив, целый час слушал. По письмам его ждал узнать Бог весть какие дурные поступки о. Тита Комацу. Но оказалось следующее: о. Тит сватал Варнаве невесту в Уцуномия, находя, что катихизатору лучше быть женатым; сватовство началось в третьем месяце, и Варнава не говорил ни «да» ни «нет» до восьмого месяца. Наконец, как видно, о. Титу стало стыдно перед семьей, где сватал, и он вместо Варнавы предложил в женихи своего собственного сына Романа. В этом и состояла вся вина о. Тита. Перестал слушаться его, возмутил многих христиан в Уцуномия против него, гневался–де (икатта) на него, как не раз в рассказе высказался. Я очень осердился на Варнаву и сильно выговорил ему, результатом чего было, что он расплакался, добровольно вызвался написать извинительное письмо о. Титу и обещался вперед так не провиняться.

Так как вызван был к этому времени и о. Фаддей Осозава для поручения в его ведение Варнавы, то он тут же и передан о. Фаддею с тем, чтобы завтра же отвезли его в Хацивоодзи для служения катихизатором в этой Церкви с увольнением Яци в Хацинохе.

4/16 октября 1895. Среда.

О. Симеон Мии начинает письмо: «Благодарение Господу! По его милости наша Церковь в Кёото благоденствует»; и затем радужными красками расписывает своих катихизаторов и свою Церковь в Кёото. Но фактов особенно приятных никаких нет. Видно только, что человек сам в радужном настроении и полон жизни и надежд. И на том спасибо!

Иоанн Судзуки, катихизатор Оцу, в провинции Мито, просит на погорелое. Домов шестьсот сгорело, значит, большая часть города. Христиан погорело семь домов, между ними тамошние богачи — два дома Саймару. Церковь только что выстроили, с большой натугой, не успели еще освятить — сгорела; погорели и иконы — полный иконостас, написанный в Миссии и давно туда отправленный. Теперь уж там едва ли быть Церкви. Послано сегодня: десять ен катихизатору Судзуки, по одной ене семи погоревшим домам, не в виде помощи, а как «мимай» и по иконам погоревшим, ибо у них и иконы сгорели.

5/17 октября 1895. Четверг.

Японский праздник, занятий не было, между прочим, и у меня с Накаем, почему я целый день с Моисеем Кавамура разбирал церковные вещи на чердаке для перемещения, что заслуживает того, в соборную ризницу.

Собрали большой трехсвечник, который по вычищении его будет поставлен в Соборе пред плащаницей; как раз идет к тому.

6/18 октября 1895. Пятница.

В сегодняшнем номере «Japan Daily Mail» передовая статья «The Problem of High Class Education by Missionaries» (contributed) гласит следующее. Христианский Университет в Кёото, основанный японцем Ниидзима на американские деньги, выпрошенные им, обратился в светское учебное заведение. Если и преподается там христианство, то наравне с ним и буддизм, по которому также читаются лекции–проповеди. Но содержится этот университет все–таки на американские миссийские деньги, которыми уплачивается жалованье всем иностранным и почти всем туземным учителям. Заведуют им японцы. В учащихся религиозного направления никакого, учатся для получения общего образования. Родилось сомнение, и появились жалобы: позволительно ли деньги, жертвуемые для миссионерского дела, употреблять для общеобразовательного дела? Из Америки прислана сюда комиссия, во главе которой Dr. Barton, недавно бывший у меня с визитом вместе с Грином, исследовать, полезен ли Университет «Доосися» (Конгрегационалов) в Кёото в смысле распространения христианства? Неизвестно, к какому заключению она придет. Во всяком случае дилемма: «помогать или нет». «Помогать» — значит оставить дело, как есть, согласиться — кровью и потом американских христиан — питать светское образование японцев; «не помогать» — обречь Университет на голодную смерть, ибо где же японцам содержать его, хоть и возвысились некоторые до пожертвований на него, как на «не конфессиональное заведение». При «помощи» хотелось бы, быть может, иметь заведение под своим главным надзором — нельзя — опустеет заведение, ибо уже опытом дознано, что лучшие ученики оставляют заведение, где водворяется миссионерское верховодство. Печальная для протестантов статья, но для нас ни чуть. Считаю я (сам про себя) своих учеников отбросами, но ведь и цель же у нас поставлена прямо и ясно — чисто религиозное служение Церкви. Стремящиеся к мирским выгодам не идут к нам, но идущие все же не очень плохие — таких бы мы и не приняли, — Но не взять ли из текущих обстоятельств урок? Кстати, он нам ничего не стоит; платятся пока одни протестанты. Лелею я мысль, лишь только окажется у нас хоть мало–мальски сносный педагог (какого я надеюсь получить в Кавамото), расширить Семинарию, открыв ее для язычников. При этом, конечно, Семинария ни на йоту не должна утратить своего специально–церковного назначения. Для язычников было бы только объявлено, что желающие воспитать своих детей нравственно–религиозными могут определять их, на полном своем содержании, в Семинарию; здесь дети язычников первее всего непременно должны сделаться христианами; затем, по окончании курса, они свободны идти на свои пути, причем желающие продолжать образование в высших заведениях всюду будут приняты (если только хорошо учились в Семинарии), ибо образование семинарское вполне равняется, если не выше, — высшему гимназическому (коо–тоо–циугакко). Мечтаю я же, что найдутся родители–язычники, которые с радостью воспользуются нашими услугами. Но так ли? Несомненно одно: в Семинарию станут присылать детей испорченных, воришек, завзятых лентяев и сорванцов, и тому подобных, вроде бывшего Василия Катаока, сына нынешнего Камергера Катаока. Несомненно и то, что если не все, то некоторые из них исправятся у нас, как исправлен был Катаока (к сожалению, ныне умерший, — хотя исправление его стоило больших хлопот и тревог). Но испорченные, даже и те, которые исправятся, успеют привить свои болячки немалому числу здоровых детей; так что в этом отношении — плюс за минус, в результате — нуль. А здоровых нравственно детей язычники будут ли посылать в нашу Семинарию? Сомнительно. Это же и есть то, о чем говорит статья: «Where the Japanese are not allowed to take the lead in the management of school, it is alleged that the best class of students carefully avoid them». A у нас хоть и японец (педагог) будет начальником школы и японцы учителя, но школа определенно и неуклонно конфессиональная — духовное заведение для воспитания служащих Церкви; ни малейшей уступки никакому влиянию мирскому, ни малейшей подделки под чей–либо тон зазывания в школу; значит, «lead» (руководство) будет отнюдь не японское, а общеправославное. Поймут ли это японцы? Да и кто же из язычников в состоянии понять это? Итак, не праздная ли и грозящая только неудачами моя мечта о расширении Семинарии? Подумать, вновь все обдумать и не дай Бог ошибиться! Не поздно еще. Никто почти и не знает о моих мечтах (продолжение на следующей странице).

7/19 октября 1895. Суббота.

Илья Яци сдал Церковь в Хацивоодзи Варнаве Симидзу и пришел сюда по пути в Хацивоодзи и Санбонги. Говорит, что на богослужение в Хацивоодзи, когда он впервые пришел туда, являлось не более трех человек — так Стефан Тадзима опустил Церковь! Ныне собираются больше двадцати, есть новые слушатели — люди очень надежные. Сам Яци, несмотря на краткое свое служение в Хацивоодзи, успел привязаться к тамошним христианам, так что с большим сожалением расстался с ними, хоть и просился сам же в Хацинохе, и надеется со временем опять поселиться катихизатором в Хацивоодзи. Из всех объяснений его видно, что он человек очень добрый и привязчивый, только не крепкий волею.

Продолжаю о Семинарии. Главный наш элемент в Семинарии, если и расширить ее, будет тот же, что и ныне: довольно плохой народ, самая заурядная посредственность и ниже ее; но все же из этих людей — те, которые дотаскиваются до окончания семилетнего курса, делаются порядочными служителями Церкви; замечательных людей они из себя еще не выделили, но, смотря на них, мне, тем не менее, иногда приходит мысль о «худородных, буиих и немощных» Апостола Павла. Итак, поступающие к нам юнцы без развлечения, прямо и неуклонно влекутся к цели заведения — воспитанию служащих Церкви, и лучшие из них этой цели не минуют.

Будет ли так, когда в Семинарию войдут и язычники, наметившие себе разные жизненные пути, но не церковные? Не мечтать ли, что наши воспитанники будут влиять на них и перетягивать на свой путь? Нет; за такую мечту я уже поплатился когда–то, платя года два по двадцать пять ен в месяц учителю–христианину, заведшему китайскую школу именно с тем, чтобы лучших учеников перемечивать в христианство для воспитания из них проповедников; не только лучших, но и ни одного не добыл он, ибо учившиеся у него учились китайскому языку (кангаку) и знать ничего не хотели больше. Напротив, влияния обратного нужно опасаться; и оно, несомненно, будет, ибо за спиною у мирских воспитанников будет стоять целый светский мир с бесчисленными служебными путями, один другого выгоднее и заманчивее, а у наших бедных питомцев что? Восемь–двенадцать ен жалованья в месяц и какое–то неясное для японца дело. Возвышенность, идеальность этого дела многих ли завлечет? Самородки для этого нужны; но их еще пока нет. Простых же наших воспитанников с мало–мальскими порядочными способностями будут похищать у нас; и мы будем догадываться об этом только тогда, когда они похищены, ибо медленной, долбящей, как капля камень, работы отвлечения, производимой ежедневною товарищескую беседою, мы не можем ни видеть, ни предупредить. И теперь бывают случаи с поступившими в Семинарию воспитанниками, что чуть только обнаружил незаурядные способности — глядь, его уж нет у нас, а торчит в каком–нибудь морском заведении — это, значит, родные спохватились — может–де впоследствии быть более выгодною дойною коровою? Итак, открыть двери Семинарии для язычников — значило бы поставить наших церковных воспитанников среди двух батарей: с одной — порченые будут обдавать картечью дрянных поступков и слов, с другой — непорченые палить бездымным и бесшумным порохом ласк, зазываний и отвлечений. Благоразумно ль с нашей стороны употребить такую тактику, самим врага звать и принять в свою крепость? Ныне пусть в Японии переменится ветер; теперь он совсем неблагоприятен для дела, о котором я думал; пусть пойдет на прилив — теперь еще отлив. Авось настанет и такое время, когда язычники станут сами стучаться в нашу дверь; тогда будет время для других мыслей и планов. А теперь — идти скромно тем путем, которым, видимо, Господь указывает нам…