Владимир Свержин
Идущие обратно
Вокруг рокотало пламя, а он безучастно вспоминал, как некогда бушевало перед ним такое же море огня за высокими зубцами крепостной стены. Судя по ласточкиным хвостам, венчавшим каждый зубец, крепость строили гвельфы
. Тем неожиданнее было увидеть знакомые очертания в той дикой стране. Совсем уж некстати ему вспомнилось, что его предки некогда тоже принадлежали к этой могущественной партии. И даже сама фамилия Буонапарте намекала именно на сей знаменательный факт. Он отогнал неуместную мысль и привычно заложил бы руки за спину, когда б у него были руки и спина.
Пламя распалось на два узких факела, в каждом неясно вырисовывался переливающийся кровавым заревом тёмный зрачок.
– Опять ты! – раздалось из пустоты, словно нависающие своды неопалимого подземелья владели даром речи.
– Я, – без всяких затей и колебаний ответил он.
– Могу тебя поздравить. Это тринадцатая попытка мятежа. Ты что же, не понимаешь, что любое восстание против меня бессмысленно?!
– Это не так.
– В чём же ты видишь смысл?
– В действии! Любое действие, пусть даже безуспешное, лучше однообразия и уж подавно лучше однообразных мучений. – Ему показалось, что один из языков пламени сложился в кривую ухмылку.
– Предположим! – вновь громыхнули мрачные своды. – Теперь прежние мучения для тебя сменятся новыми, и, значит, ты всё же добился своего. В этот раз тебе удалось привлечь на свою сторону даже некоторых моих слуг, в том числе довольно высокого ранга. Скажи по старой дружбе, что ты пообещал им? Уж точно не освобождение из адской бездны.
– Привлечь их на свою сторону было не так трудно, как ты полагаешь. Я просто вновь дал им почувствовать, что они мятежные ангелы, некогда осмелившиеся противостоять тирании самого Господа, а ты их превратил в жалких истопников. Как тут не восстать? Тем более что даже Князю Тьмы будет нелегко придумать им действительно суровое наказание, разве что ты вновь договоришься со Всевышним вернуть смутьянам ангельский чин.
Длинный язык пламени рванулся вперёд, заливая жаром всю залу, своды дрогнули, и где-то в вышине сквозь земную толщу послышались еле уловимые толчки и слабый, но тяжкий гул, словно застрявший в трубе ураган, распрямляя могучие кольца, силился вырваться наружу.
– Твоя гордыня не знает предела!
– Мне странно слышать от тебя подобный упрёк. Если твои слова искренни, то разве я не лучший из учеников?
– У меня нет учеников.
– Не стоит оправдываться.
– Я не оправдываюсь!
– Именно это ты и делаешь. – Наверху вновь послышались раскаты неясного грома. – Ты сердишься, значит, я прав, – продолжал он.
– Замолчи! Жалкий комок глины! Даже не комок, тень от комка!
– Комок глины как раз остался в прошлом, как ни огорчительно. А то, что я есть сейчас, – частица дыхания Господня, и даже ты не причинишь ей больше отмеренного.
– Проклятье! – зарокотала пламенеющая бездна, сопровождая гневные слова громыханием каменной осыпи, скатывающейся в раскалённую сердцевину предвечного земного ореха. – Скажи, чего ты хочешь, чего добиваешься?! Только оставь эти бредни насчёт поиска новизны.
– Я хочу вернуться.
– Всего-то!
– Да.
– Ты же сам говорил, что я не могу сделать больше отмеренного, но и меньше отмеренного я тоже не могу. Ты осуждён страдать здесь, вот и страдай.
– Да, я помню. Давай же вернёмся на исходные позиции. Ты определишь мне новое терзание, а я буду искать возможности сразиться с тобой и победить.
– Ты сам знаешь, что это невозможно!
– Невозможно увидеть, что за горой, пока не взойдёшь на неё! Я ещё не взошёл.
– Наглец! – В прогремевших словах ему чудилась нотка скрытого восхищения. – Что ж, хочешь увидеть, что открывается с горы? Будь по-твоему. Замри и слушай приговор…
Андрей Кернёв повернулся в кресле и отставил пустую чашку с кофейной гущей, четвёртую за сегодняшнее утро. «Хоть гадальный салон открывай! Финансово-аналитический гадальный салон. Что было, что будет, на чём индексы успокоятся…» Окинув беглым взглядом столешницу, украшенную, точно марсианское поле – таинственными следами НЛО, круглыми пятнами сегодняшних, вчерашних и позавчерашних кружек, он почувствовал себя безраздельным властелином всех этих колец. Работа в праздничные дни – хороший приварок к его не слишком наполненному бюджету. Зато никто не придёт, чашки не помоет, и убирать придётся самому. Андрей отогнал огорчительную мысль. В конце концов, не велика проблема – вытереть стол и помыть чашки.
К тому же сидеть восемь часов и мониторить уровни экономической активности локальных финансовых рынков, то сползающие вниз, как почерк засыпающего студента, то вдруг, взбодрившись, прыгающие вверх, – тоже не мешки ворочать. Большую часть работы можно было бы сделать, не вставая с родного домашнего старичка-дивана, но все эти секретные базы данных по персоналиям – доступ к ним только из офиса. Только из этого застеклённого гнездовища. Жесточайшее требование службы безопасности концерна.
Ну да ладно, заплатят-то хорошо, а деньги как раз сейчас очень нужны. Если уж собрался ехать в Лейпциг на «Битву народов», то будь добр соответствовать. Можно, конечно, было выбрать что-нибудь менее франтовское, чем полк конных егерей Старой Гвардии, но тут у него имелись свои веские причины, а охота, говорят, пуще неволи. Историческая реконструкция никогда не числилась среди дешёвых увлечений.
Андрей поглядел на мониторы. Сегодня рынки вели себя на редкость спокойно, как будто быки и медведи
, наконец, договорились о мирном сосуществовании. Он вздохнул, достал ноутбук и, на всякий случай оглянувшись, приступил к содержательному убиванию времени. Главная страница услужливо предложила ему на выбор ярлыки военных форумов и социальных сетей. На почту, что ли, ответить? Андрей кликнул на один из ярлыков. Похоже, народ ещё отсыпался после вчерашнего загула. Быстро ответив на пару дежурных поздравлений, он занялся делом столь же бессмысленным, сколь и беспощадным – модерацией фотографий. Под настроение Андрей любил поглядеть на хорошеньких барышень, иногда выставляющих свои портреты на всеобщее обозрение. Порой даже удавалось завести ни к чему не обязывающее знакомство – электронный флирт – веянье эпохи. Но сегодня что-то был не сезон. Свежие фото так живо свидетельствовали о бурно проведённых праздниках, что, по здравом размышлении, их следовало бы спрятать подальше.
Андрей кликнул на очередной снимок и поморщился. Перед глазами возник тысячу раз виденный фрагмент известной картины, изображающей коронацию императора Наполеона Бонапарта.
– Ещё один придурок, – процедил Кернёв и, поставив галочку напротив графы «фото исторического лица или персонажа фильма», велел блокировать. Продолжим. Вот эта, сероглазая, мила, и фигурка классная. А эта… лик Наполеона вновь предстал его взору, точно не был изгнан минуту назад. – Что за ерунда? – скривился Андрей, читая выставленную, словно в насмешку, надпись: Наполеон I Бонапарт.
– Это для особо тупых, чтоб не перепутали, – хмыкнул суровый модератор, вновь командуя блокировать снимок. Расправившись с неугомонной аватаркой, финансовый аналитик вернулся к вяло ползающим кривым на мониторах. Пора было делать ежечасный отчет руководству. Работа заняла минут двадцать. Он снова обратился к фотографиям.
– Да что же это такое?! – с очередного снимка на него горделиво смотрел император французов. – Это ж кто такой упёртый? – Андрей зашёл на страницу неведомого энтузиаста. Домашний адрес: Корсика, Аяччо, Франция, Париж. Улица Победы. Тюильри… Образование: Бриеннская военная школа, Парижская военная школа. Увлечения: военное дело, военная история, путешествия.
– Шутник, – хмыкнул Кернёв, щёлкая на личные фото. – Ну да, картинная галерея, как на подбор: вот совсем молодой генерал Бонапарт на Аркольском мосту, вот в Египетском походе у пирамид, коронация, чумной госпиталь в Яффе, Москва, разбитый жизнью император после отречения… Альбом немаленький, подобранный со вкусом. Видать, свой брат-реконструктор. Ладно, не буду злобствовать, призову к порядку. Его пальцы быстро забегали по клавиатуре: «Уважаемый! По правилам данной социальной сети вы не должны выдавать себя за известных литературных, а тем более исторических персонажей. Поэтому настоятельно рекомендую сменить аватарку, а также переместить все прочие снимки из личных фотографий в специальный альбом, в противном случае администрация будет вынуждена блокировать данную страницу». Андрей собрался уж было отослать сообщение, но, подумав, что эту не слишком умную шутку вполне мог учинить кто-нибудь из знакомых, со вздохом добавил: «Я искренне разделяю ваше увлечение наполеоникой, однако правила есть правила».
– Вот так-то лучше, – ещё раз прочитав сообщение, подытожил он и скомандовал отправить.
Ему казалось, что мир обратился в огромный, стремительно вращающийся калейдоскоп, и он видит вожделенную земную юдоль через множество разноцветных стёкол. По сути, каждое такое стёклышко было окном, из которого на императора глядели лица, непохожие, незнакомые, лица совсем другого времени. Иногда казалось, что в окнах открываются форточки, и оттуда слышны голоса:
– Придурок! Ты б лучше торт на аватарку влепил!
– Привет, Боня! Огоньку не найдётся?
– Алё, пацанчик, налицо кризис оригинальности?
– Вот будет здесь всякое чмо ставить императорские фотографии!
– Слышь, козёл, имя смени и свою рожу ставь.
– А коньяком был бы краше!
– Ну что, ботан, помнишь Москву? Купи валенки!
– Мужик, а круто ты москалей пожёг!
Наполеон понимал, что говорят о нём, хотя совершенно не мог уразуметь и половины сказанного. Впрочем, сейчас его занимало другое. Как можно было догадаться, по большей мере неизвестные говорили на русском языке. Как ни парадоксально, смысл почти каждого слова в отдельности был ему ясен, но в целом…
Лицо за одним из бесчисленных стёкол показалось ему смутно знакомым, правда, за ним, как под маской, проглядывало другое – чья-то веснушчатая физиономия. Маска представляла собой одутловатое старческое лицо с повязкой на глазу.
– Привет, император, извини, что не дождался тебя в Москве. А уж потом ты так драпал, что мне, старику, тебя было не догнать. Твой Миша Кутузов.
Иногда сумасшедший калейдоскоп на мгновение угасал, но затем освещался вновь, и вновь из открывающихся форточек слышались насмешки и площадная брань. Он бы заскрипел от ярости зубами… Сейчас он готов был мечтать даже о зубной боли! Он хотел чувствовать! Ощущать телом холод и жару, потеть, чесаться, вдыхать майские ароматы… Боже, как пахли розы в саду Мальмезона! Как грациозна была его Жозефина! Как хотелось прикоснуться, почувствовать кончиками пальцев бархатистость её кожи! И ведь ничего этого не будет до скончания веков! – вдруг осознал император.
Количество окон всё увеличивалось, иногда к нелепым выходкам неизвестных ему тупиц присоединялись странные предложения взглянуть сюда, дальше шла некая диковинная шифровка – цифры и знаки, смысл которых Наполеон понять не мог. Ему вдруг живо вспомнились насмешки одноклассников Бриеннской школы над бедным корсиканцем. За что только не издевались тогда над ним: за малый рост, за чужестранный выговор, за нищету. Пожалуй, из всех лет земной жизни, включая годы, проведённые на острове Святой Елены, не было таких мерзких и безысходных, как те, в Бриенне. Тогда он смог, выстоял, превзошёл всех соучеников, о чём так долго мечтал, еженощно рыдая в подушку. Он окинул взором миллионы светящихся окон. – А значит, и сейчас смогу!
– Привет, как Жозефина?
– Умерла.
Форточка захлопнулась.
– Наполеон, а ты призрак или зомби?
– Император французов.
Тогда, в Бриенне, подобная тактика очень помогала. Холодное презрение ледяным душем освежала не в меру разошедшихся остроумцев.
– Уважаемый! По правилам данных социальных сетей вы не должны выдавать себя за известных литературных, а тем более исторических персонажей. Поэтому настоятельно рекомендую вам сменить аватарку, а также переместить все прочие снимки из личных фотографий в специальный альбом. В противном случае администрация будет вынуждена блокировать данную страницу. Я искренне разделяю ваше увлечение наполеоникой, однако правила есть правила. – Голос звучал сурово, но всё же, как показалось Наполеону, доброжелательно.
– Я бы с радостью последовал вашему совету, мсье, но, увы, не знаю, как это сделать.
– Вы не знаете, как поменять фотографии?
– Думаю, я удивлю вас, если скажу, что не знаю, что такое «фотографии».
– …Думаю, я удивлю вас, если скажу, что не знаю, что такое «фотографии».
Андрей перечитал фразу и потянулся за отставленной в сторону чашкой. Пусто! Сколько ни заглядывай, одна кофейная гуща.
Что за ерунда?! Среди реконструкторов, конечно, встречается народ разнообразный, иногда и довольно чудаковатый, как нынче говорят, альтернативно одарённый, но такой ответ звучал уж как-то совсем нелепо. Ладно, внутренне согласился Кернёв, раз уж впрягся, надо везти.
– Кликни «мышью» в раздел личные фотографии.
– Простите, мсье, чем? Я должен сделать – что?!
– Прикалываешься?
– Я не понимаю, о чём вы, мсье, но верю, что вы действительно хотите мне помочь. Если я не ошибаюсь, вы живёте в России. И потому скажу прямо, весьма сожалею о том, что был вынужден начать кампанию против вашей страны. Увы, такова была немилосердная логика политической необходимости. Мне нравился ваш государь. Он был весьма и весьма приятен в общении. Просто очарователен. Но он разрушил наш душевный союз! В свою защиту хочу сказать, что, даже находясь в Москве, в сердце вашей родины, я был готов заключить мир на самых выгодных условиях.
«Эк мужика пропёрло, – подумал Андрей. – Сумасшедший, что ли?»
– Спасибо за ликбез. Я читал учебники истории. Фотографии менять будем или как?
– Я не знаю, что такое «ликбез», и не знаю, что такое «фотографии». Я действительно император французов Наполеон. А если вы думаете, что я душевнобольной, то жестоко ошибаетесь. Впрочем, если хотите убедиться в истинности моих слов, я готов ответить на любые вопросы, касающиеся моей земной жизни.
«Что бы такое спросить, чем завалить? – задумался Андрей. – Такое, чего бы нельзя было вычитать у Тарле, Манфреда, Делдерфилда и разных других исследователей и авторов мемуаров. А впрочем…»
– Вы помните отступление из Москвы?
– Несомненно.
– Первые дни ноября?
– Отступление к Смоленску, арьергардные бои 3-го корпуса под командованием маршала Нея?
«Верно», – про себя согласился собеседник императора.
– Корпус Нея, – продолжал Бонапарт, – десятая и одиннадцатая дивизии французов и двадцать шестая вюртембергская дивизия. Впрочем, последняя к тому моменту уже почти растаяла.
– Помните ли вы, какой приказ отослал маршалу Нею император французов 3 ноября?
– Приказ, согласно моему распоряжению, посылал маршал Бертье, – уточнил Наполеон. – 3 ноября штаб находился поблизости от деревни Славково. Неподалёку располагались деревни Таборы, Никитино, Лианьково… У нас уже ощущалась сильная нехватка конского состава. Мы были вынуждены оставить врагу наши пушки для того, чтобы высвободить хотя бы полторы-две тысячи лошадей.
Я как сейчас помню тот день. Когда мне, артиллеристу, Бертье заявил, что мы должны оставить 230 орудий, поверьте, сердце моё обливалось кровью! Мои храбрые маршалы, лучше которых не было в Европе – Даву, Бертье, Понятовский и даже храбрейший Лефевр, – смотрели на меня, точно побитые собаки, избегая глядеть прямо в глаза. Я понимал их резоны, но оставить просто так врагу 230 орудий…
Тогда мне пришло на ум организовать грандиозную артиллерийскую засаду между Славково и Дрогобычем. Потому и велел Бертье послать в арьергард, к Нею, приказ отступать на Славково, разворачивая фланг русских вправо и заводя его в западню. Корпус генерала Милорадовича должен был одним флангом упереться в реку Костря, другой же его фланг подвергся бы обстрелу тех самых 230 пушек. Зная Милорадовича как храброго, дельного, но излишне горячего военачальника, можно было предположить, что он бы и под огнём смог развернуть полки, имея вышеупомянутую реку в тылу. Лед на ней тогда ещё не стал, лишь около берега взялся лёгкой коркой. А чуть выше по течению находилась плотина, и, если бы Милорадовичу удалось провести свой вынужденный манёвр, плотина была бы взорвана и вся низина оказалась залита ледяной водой.
Андрей помнил эти места. Он не раз бывал там, «отступая из Москвы». Плотину, как считалось, построенную ещё при Иване Грозном, до сих пор можно было видеть на прежнем месте, замшелую, полуразвалившуюся, точно с картинки про водяного и чертей, обитающих в тихом омуте. Кто бы ни был этот человек, он хорошо знал, о чём говорил.
– Бертье отправил шестерых адъютантов, все были отменные храбрецы.
– Вы можете их назвать? – хватаясь за последнюю соломинку, поинтересовался ошеломлённый реконструктор.
– Лейтенант Фершеваль из десятого гусарского, лейтенант Божюрдэн из гвардейских драгун, корнет де Шатри из гвардейских конногренадеров, капитан Кёрнуа из моих конных егерей.
– О чёрт! – вырвалось у Андрея.
– Не понимаю…
– Послушай, ответь мне, только честно, – Кернёв не мог поверить, что пишет это, – ты что же, действительно Наполеон?
Он помедлил две минуты, не решаясь отослать сообщение, затем встал, собираясь сварить ещё кофе, но вернулся к столу, понимая, что нет ни сил, ни терпения бороться с обуревавшим любопытством. Сознание полного абсурда не исчезало, разум заранее отказывался верить очевидному. Тем не менее правильность ответа удостоверила личность говорившего не хуже биометрического паспорта. И всё же просто не могло этого быть. Потому что не могло быть никогда!
Он сделал три глубоких вдоха и, наконец, отправил вопрос.
– Это действительно я, – незамедлительно отозвался удивительный собеседник. – Если вам, мсье, всё ещё интересен тот день, могу добавить, что ни один из шести адъютантов не смог пробиться к Нею. Его корпус был уже полностью окружён и прорывался с боем к Смоленску.
– Всё совпадает, – подтвердил Андрей, невольно закрывая глаза и пытаясь примирить сознание с невообразимостью ситуации.
– Но почему вас интересует именно этот день, мсье?
«Занятно, как теперь следует обращаться к хозяину неубиваемой страницы? Ваше Императорское Величество или генерал, а может, как было принято у французских монархов, сир?»
– Я не знаю, что произошло с пятью другими адъютантами, но мне известна судьба Огюста Кёрнуа. Это прадед моего прадеда.
– О-ля-ля! Вот это случай! Вы потомок малыша Кёрнуа?
Андрей скривился: уж кто бы говорил! Судя по рассказам, предок и впрямь был невысок ростом, хотя весьма силён и ловок. Рассказывали, что он перекидывал через конёк деревенской избы пудовую гирю.
– Признаться, я думал, он погиб тогда, в ноябре.
– Он выжил. Совсем немного не добрался до позиций Нея. Столкнулся с казачьим разъездом, был ранен, конь вынес его из боя и привёз в деревню. Крестьяне хотели поднять его на вилы, но сердобольный батюшка велел им не губить христианскую душу, выходить раненого, а затем сдать его кому следует. Лечение шло тяжело. Огюст поднялся на ноги только весной следующего года. К тому времени в деревню уже вернулся барин с семьёй. Узнав о пленном французе, он решил оставить его при себе кем-то вроде гувернёра для малолетнего сына. Позднее Огюст женился, и барин по доброте душевной выправил ему паспорт на имя Августа Кернёва. А тот чудом сохранившийся пакет – он по сей день хранится в нашей семье.
– Неожиданный поворот судьбы для храбреца Огюста.
– Вы помните его? – содрогаясь от нелепости вопроса, написал Андрей.
– Еще бы! Я помню сержанта Огюста Кёрнуа еще по Итальянской кампании. В Египте он уже был в эскадроне моих гидов
лейтенантом. Кто бы мог подумать, что такой отважный рубака закончит жизнь гувернёром?! Вот что значит не суметь вовремя пасть на поле боя! Впрочем, – император помедлил, – смерть – это только начало.
– Начало чего?
– Начало долгого, бессмысленного пути.
Андрей хотел было задать следующий вопрос, но остановился, точно один из компьютеров вдруг пробило на корпус. «Он мёртв, кто бы что ни говорил, ни доказывал сейчас. Оттуда не возвращаются!» Наверное, это чья-то глупая шутка, непонятно как устроенная, но от того не менее дурацкая. Ясно, кто-то решил подшутить именно над ним, непонятным образом вскрыл хранящийся у отца пакет с личным автографом Наполеона и Бертье, и вот теперь целенаправленно сводит его с ума. Он обхватил виски ладонями, стараясь придумать, как вывести недоброго шутника на чистую воду.
– У вас болит голова? – вдруг появилась строчка на мониторе.
– Почему вы так решили?
– Вы только что внезапно схватились за неё.
– Вы что же, видите меня?
– Да, сквозь одно из окошек. А вы разве нет?
– Нет. А что я делаю сейчас? – Кернёв высунул язык.
– Строите из себя клоуна! Вы что, всё ещё не верите мне?
– Честно скажу – нет. Но факты указывают на то, что вы говорите правду.
– Послушайте, заклинаю памятью вашего славного предка, не отбрасывайте моих слов, как бы странно и нелепо они ни звучали! Я действительно Наполеон Бонапарт. Я мёртв уже сотни лет, но то, что я сейчас с вами разговариваю, – это часть назначенного мне наказания.
– Как такое может быть?
– Душа бессмертна.
Андрей припомнил какие-то невнятные рассказы о графе Калиостро, вызывающем духов, о столоверчении и спиритических сеансах.
– То есть, вы знаете всё о прошлом и будущем?
– Я много знаю о прошлом, а будущее… для меня оно на редкость однообразно, если только вы мне не поможете.
– Но как?
– Я хочу вырваться отсюда.
– Вырваться? – Кернёв невольно кашлянул. – Из ада?
– Ну да, конечно, откуда же ещё? То, что мы сейчас беседуем, тоже невозможно, однако, как мы с вами убедились, происходит. Я хочу вырваться отсюда, и, клянусь своей душой, это должно стать возможным!
Кернёв прикрыл глаза. Каждую фразу отцовского монолога он мог воспроизвести по памяти со всеми интонациями, паузами и драматическим понижением тона.
… – И всё же подумай! Эту кодлу долбаных олигархов не сегодня-завтра разгонят. А затем пересажают. Поверь, я знаю, о чём говорю. И тебе, мой глубокоуважаемый сын, вместе с ними дадут под зад ногой! Со всего маху! Не хочешь думать о себе – подумай о жене, о сыне. Тебе нужна серьёзная мужская работа. Я пока что могу ещё поговорить с нужными людьми, поверь, на Лубянке тоже нужны грамотные финансовые аналитики. Конечно, много сразу обещать не буду, но своего честного старшего лейтенанта ты получишь, а там за тобой присмотрят. И помни – я не вечен, и друзья мои не вечны, тому же Леониду Тарасовичу в следующем году уже на пенсию.
– Я помню, папа.
– Раз помнишь, то подумай!
– Обязательно подумаю.
– Ты всякий раз долдонишь одно и то же: бе-бе-бе, бе-бе-бе, а я тебе говорю – подумай!
– Обязательно.
Послышались короткие гудки. Андрей отключил телефон. Казалось бы, весь разговор мог уложиться в полминуты. Нужен был ответ на чётко поставленный вопрос – видел ли кто-нибудь пакет, адресованный Нею. Честно говоря, в ответе младший Кернёв не сомневался.
Отец – полковник ФСБ в отставке – секретил всё, до чего мог дотянуться. Даже поездка в супермаркет обставлялась так, будто там должна состояться конспиративная встреча с завербованным им лично президентом США.
Вся остальная пятнадцатиминутная лекция о пагубности капиталистического пути развития была бесплатным довеском к риторическому вопросу: «Ты что, идиот?» Впрочем, Андрей был совершенно уверен, что его старик – русский россиянин из России – никому бы не стал демонстрировать доказательства французского происхождения своих предков.
Но если так, приходится смириться и признать очевидность невероятного. У него в друзьях с недавних пор бессмертная душа императора Франции Наполеона. Ощущение абсурдности происходящего не покидало его, но упрямые факты были готовы переупрямить кого угодно.
«Что же теперь делать? Общаться с Наполеоном, знать, что он пытается выбраться из заточения, и не помочь ему? Не помочь в таком грандиозном замысле?!» Сколько раз он представлял себе, как тайно организует побег императора с острова Святой Елены… Правда, это было давно, лет в пятнадцать. А что изменилось?
Андрей стал ходить по комнате, словно надеясь найти ответ в одном из углов. Вот, пожалуйста, представился замечательный случай помочь императору в столь щекотливом деле. Побег из преисподней – это куда более великий подвиг. Такого не совершал еще никто. «Огюст Кёрнуа мной бы точно гордился».
Но как это сделать? Да и осуществимо ли это вообще? Уверенный тон Наполеона действовал на него каким-то странным, как говорили в прошлые времена, магнетическим образом. Император чувствовал, что невероятное дерзновение возможно. Что цель достижима! Крылатая Ника солнечным зайчиком победно выплясывает на кончике штыка!
Итак, предположим, невозможное возможно. «Небывалое – будет!» Что нужно для такого побега? Тело. С этим проблема. Всё, что осталось от физической оболочки Наполеона, хранится в Доме Инвалидов в Париже.
В его памяти всплыли кадры из фильмов о хитроумных ограблениях музеев и банков. Нет уж, увольте. Грабить усыпальницу – это явный перебор. Да и к чему? Хлопот не оберёшься. Значит, с телом затык. Есть душа, есть сознание, есть память, а вот что делать со всем остальным? Что делать? Угу, кто виноват, и кому на Руси жить хорошо…
Надо отвлечься. Пока что на данном участке извилин в мозгу однозначный тупик. Он посмотрел на полку, уставленную dvd-дисками. Глаза, словно в насмешку, сами выхватывают крупные буквы на коробках: «Наполеон», «Ватерлоо» и «Эскадрон гусар летучих».
– Ладно, мы пойдём другим путем, – процедил Андрей и зашёл в детскую. Жена с сыном на праздники уехали в Австрию кататься на лыжах. «За окнами май, а там, в Альпах, снежное раздолье. Тоже по-своему невозможный факт! Или вот переход Суворова… Стоп! Не думать о деле! Лучше что-нибудь бытовое, нейтральное. Вот, к примеру, Ольга: жена с явным неодобрением приняла тот факт, что отец семейства остаётся сидеть в офисе, вместо того чтобы нестись вниз по склону под свист ветра. И не то чтобы она в принципе осуждала внезапно обуявшую Андрея тягу к накопительству, но тот факт, что заработанные нелёгким праздничным трудом суммы уйдут не на погашение многотысячных кредитов, а на очередную тусовку ряженых придурков, выводил её из себя. Как будто не познакомился он с ней в короткие часы отдыха между боевыми схватками в лекарской палатке на Бородинском поле?! Она тогда ещё только-только закончила свой мединститут. Подумать страшно, пятнадцать лет назад! Интересно, что бы она сказала, узнай о сегодняшней «находке»?
Андрей зашёл в комнату сына и, не зажигая света, наугад вытащил из стопки дисков первый попавшийся. «Парк Юрского периода I – II – III» – гласила надпись поперёк разверстой пасти оголодавшего тираннозавра.
– О чёрт! – прошептал Андрей и тут же вспомнил наказ Наполеона не поминать врага рода человеческого. – Вот это я протупил! – И ведь, что показательно, мысль-то крутилась совсем рядом с решением. – Уж не знаю, можно ли восстановить по капле выпитой комаром динозаврячьей крови живого монстра, а вот овечку Долли клонировали с помощью ДНК. И с тех пор наука шагнула далеко вперёд. В принципе есть шанс на успех. Как ни крути, нужен образец ДНК императора, но грабить Дом Инвалидов при этом совершенно ни к чему. Помнится, камердинер Наполеона Луи Жозеф Маршан в мемуарах вспоминал, что остриженные волосы господина по завещанию были розданы его родне. Там говорилось, что даже сердце должны были передать императрице Марии Луизе, но, как ни силился Андрей, вспомнить судьбу столь важной реликвии с ходу не смог. Но волосы-то остались!
Вот только на то, чтобы найти и приобрести священный для всякого наполеониста артефакт, нужны средства, и очень немалые. Не его зарплате чета. А уж на то, чтобы клонировать императора, так и вовсе целое состояние. В голове опять возникла сцена ограбления банка. Он представил себя с жениным чулком на голове и парой кавалерийских пистолей работы венского мастера Иоганна Контринера в руках. Нет, дикая картина, лучше даже не пробовать. Впрочем, быть может, спросить у самого Бонапарта. Не исключено, что у него остались какие-нибудь заначки на чёрный день.
Андрей включил ноутбук:
– Доброй ночи, сир!
– У нас здесь всегда ночь и всегда недобрая.
– Но, может, мои известия сделают её хоть немного менее безрадостной.
– Вы что-нибудь придумали, мой дорогой Кёрнуа?
Наполеон слушал не перебивая и размышлял о том, как много ещё ему предстоит узнать о новом, таком странном, но от того не менее притягательном мире. Потомок офицера его Старой Гвардии всерьёз утверждал, будто бы из одного волоска или из капли крови можно, точно из жёлудя дуб, вырастить живого человека. Это не вязалось с его представлениями о мироздании и божьем промысле, но прошло две сотни лет, и многое, очень многое изменилось с тех пор. Его новый соратник показывал какие-то странные картинки с овцами, говорил о науке, но в конце концов всё свелось к тому, что для осуществления поставленной задачи нужны деньги, очень большие деньги. Бонапарт размышлял, стоит ли доверять правнуку Огюста Кёрнуа, но в конце концов выбора особо не было, и не он ли говорил когда-то, что для войны нужны деньги, деньги и ещё раз деньги?!
Эта фраза вызвала у него давние неприятные воспоминания. Всё то же проклятое отступление из Москвы. 24 ноября. Армия, уныло тянущаяся к границе России, ещё находящая в себе толику сил для отражения регулярных, внезапных, как срывающиеся метели, казачьих атак. Каждый день доклады о погибших, раненых, заболевших и просто замёрзших, заснувших и не проснувшихся утром. Как назло, местность, через которую отступали разрозненные остатки Великой Армии, была покрыта сетью рек, речушек, стариц и просто болот, едва затянутых тонким ледком. Дни стояли холодные, ветреные, снег то сыпал, залепляя глаза и набиваясь в рот, нос и уши, то вдруг таял и снова замерзал, превращая дороги в кривое ледяное зеркало. Хмуро глядясь в него, он с ужасом видел, как издевательски гримасничает, будто насмехаясь над вчерашним любимцем, всегда сопутствовавшая ему удача.
Отступление с каждым шагом всё больше превращалось в бегство. У каждой переправы французов поджидали свежие казачьи части, готовые кинуться в атаку очертя голову с гортанным татарским кличем «Уррра!». Только залпы картечи в упор могли заставить диких северных наездников повернуть, дать его измождённым солдатам и офицерам возможность сохранить опостылевшую жизнь, быть может, лишь до следующей ночи. Чтобы двигаться вперёд, к спасению, прочь из России, нужны были пушки, много пушек.
Он не раз и не два с болью в сердце вспоминал брошенные у Дрогобыча орудия. Как бы сейчас они были кстати! Но тогда казалось, что можно будет закрепиться в Смоленске, дождаться обозов, перегруппироваться, воспрянуть духом, не пустить русских дальше. Теперь ситуация в корне изменилась. В тот стылый ноябрьский день он приказал выпрягать коней из любых повозок, карет и телег, чтобы использовать их в артиллерийских упряжках.
Он стоял возле дороги, кутаясь в серый, знакомый всякому в его армии плащ. Позёмка сменилась метелью, ветер, голодным псом вцепившийся в плащ, рвал прочь его убогую защиту от сковывавшего тело мороза. Но он стоял, казалось, не замечая снега, ветра и стужи, в траурном безмолвии пропуская мимо себя измождённые, уставшие, истрёпанные полки. Лишь по остаткам мундиров можно было понять, кто бредёт, спотыкаясь, падая и роняя оружие: гренадеры, кирасиры, артиллеристы. Вся армия превратилась в единый род войск – безнадёжно усталую пешую массу. Увидев своего любимого императора, они из последних сил взбадривались, словно желая показать, что хоть сейчас готовы в бой. Это было отчаянной ложью. Он знал о том и не мог винить за неё своих храбрецов.
Одной из первых колонн, всё ещё сохранивших упряжки, оказалась казна дивизионного генерала Жюно, вернее казна его корпуса и часть золотого обоза, вышедшего из Москвы в конце сентября. По достоинству оценив императорский жест, бывший адъютант генерала Бонапарта – ныне генерал и герцог Жюно – примчался к своему начальнику и другу, пытаясь объяснить, что восемь повозок, гружённых бочками с монетами, кремлёвскими драгоценностями и серебряными сервизами из брошенных домов русских аристократов, составляют невообразимую ценность.
– Золота во Франции ещё много, – не оборачиваясь к верному Жюно, процедил тогда он, – а лошадей для артиллерийских упряжек у нас нет. Выпрячь! – вот тебе деньги, деньги и ещё раз деньги – сейчас даже эти голодные клячи ценнее всякого богатства.
– Я расскажу тебе, Андре, где было спрятано сокровище. Верю, что оно и по сей день там, где было оставлено нами. Ты найдёшь его, и у нас не будет недостатка в средствах.
Бравурная мелодия гордой «Марсельезы» взорвала тишину ночной квартиры. В такое время имел обыкновение звонить только один человек – Дима Кожухов, одноклассник, друг детства, а ныне владелец охранного агентства «Кавалергард».
– Привет, Кожан, – Андрей приложил трубку к уху, – ты за временем следишь?
– Ну, если ты закажешь, могу проследить и за ним. А что с подозреваемым не так?
– С ним всё замечательно. Ровно через двадцать две минуты наступит завтрашний день.
– Обалденная новость! Предлагаешь отпраздновать?
– Не предлагаю.
– Да ладно, ну чё ты строишь из себя Вещего Олега на поминках лошади! Я ж знаю, Олька с малым в отъезде, с каких хренов время терять?
– Кожан, мне завтра на работу.
– Ну, кто ж виноват, что тебе сегодня дома не сиделось?
– А то сам не знаешь. Лейпциг виноват.
– Ага, значит, всё нормально, едешь. Я как раз думал спросить, ты бы мог через батю моим парням зелёный коридор организовать? А то ж, понимаешь, двадцать два лба с пистолями и палашами. Опять начнётся дурдом на границе.
– Ну, можно, в принципе. – Андрей вдруг поймал себя на том, что волей то ли случая, то ли провидения его личные планы претерпели коренные изменения. – Хотя знаешь, может статься, что я не поеду.
– Андрюх, ты чё, приболел?
– Нет, совершенно здоров. Просто дела тут появились.
– Ну и Вицлипуцли с ними! Все дела переделаем. До октября ещё хренова туча времени.
– Тут серьёзные дела.
– Серьёзные? – Голос Димки внезапно утратил разухабистость. – Так, короче, включай чайник, я сейчас приеду. Ты только скажи, мне ребят брать?
– Господь с тобой, ничего такого. – В эту минуту Кернёв подумал, что утверждение, будто воскрешение Наполеона это «ничего такого» было некоторым преуменьшением, но делиться этими соображениями с другом счёл излишним, тем более что окончание фразы было произнесено уже в мерно бибикающий телефон.
Димка Кожухов позвонил в дверь в тот самый миг, когда закипел чайник. Он жил в двух кварталах от дома Кернёва, однако носился на своем «Харлее», словно пытался обогнать ход времени.
– Так, что стряслось? – с порога начиная оглядывать квартиру, выпалил он. – С тобой всё нормально?
– Вполне.
– Ольга, сын?
– Тьфу-тьфу-тьфу.
– Старики?
– С отцом разговаривал час назад. В полном порядке.
– Ну и какого рожна ты меня поднял посреди ночи, заставил волочься к себе? У меня что, дел больше нет?
– Я тебя не поднимал и не заставлял.
– Следователю расскажешь! Короче, Андрей Палыч, ну-ка давай колись, что там за дела? Открытие нового ларька на мировом финансовом рынке? Или твоего грандиозного шефа таки взяли за пятую точку?
– Разувайся, проходи на кухню.
– Подследственный, не надо уходить на кухню от ответа. Иначе ответ придет за вами. Не усугубляйте свою невиновность отпирательством.
– Кожан, время позднее, чего ты разгалделся? Хотел чаю? Сейчас налью.
– Это воспринимать как мелкую взятку? Кстати, если вдруг у тебя денег нет, то я тебе подгоню. Свои люди, сочтёмся.
– Не надо мне ничего подгонять, – отмахнулся Кернёв и вдруг подумал, что на самом деле помощь надёжного друга в поиске сокровищ Жюно, да и во всей прочей операции, может быть совершенно не лишней.
– Ну так в чём дело, Кернило? Я вижу по лицу, что под лобной его частью уже что-то созрело. Давай, колись. Ты не Золушка, не жди последнего удара курантов.
– Хочешь знать, в чём дело?
– О, вот он, первый претендент на самый идиотский вопрос сегодняшней ночи.
– Ну, хорошо, тогда отставь чашку с кипятком подальше.
И Андрей принялся рассказывать о появлении на сайте духа Наполеона, о его намерениях и о финансовых средствах, предназначенных для решения поставленных задач. Когда он закончил, школьный друг смерил его долгим изучающим взглядом, словно высматривая на лице собеседника признаки душевной болезни. А затем, после затянувшейся, точно узел на шнурке, паузы, тихо сказал:
– Покажь!
Андрей с неохотой, но понимая, что иного выхода нет, продемонстрировал страницу Наполеона и свою переписку с ним.
– Охренеть! Ты уверен?
– Проверь, если можешь.
– Ну, это даже не сомневайся. Но ты-то уверен?
– Да. – В этот миг Кернёв действительно понял, что безраздельно верит своему виртуальному собеседнику.
– И что намерен предпринять?
– Помочь императору.
– Офигенно! Предположим, у тебя получится. И… что мы будем с ним делать?
– Мы – ничего. Он сам будет делать. Я уверен, в мире сейчас очень нужен человек его дарований.
– В смысле – некому начать Третью мировую войну?
– Погоди. Не путай грешное с праведным. Конечно, Наполеон был величайшим полководцем своей эпохи, но вспомни – он был также гениальным политическим деятелем. Это у нас конституции меняют, как памперсы, а в той же Франции кодекс Наполеона действует по сей день, и даже объединённая Европа построена по его замыслу.
– Ладно, Андрюха, не кипятись! У чайника это всё равно получается лучше. Как друг скажу: я тебя, конечно, не оставлю, ты ж без меня пропадёшь. Но перед тем, как отправляться на поиски клада Монте-Кристо, пошуршал бы ты на эту тему с нашим полковым батюшкой, отцом Константином. Может, он чё путного скажет.
Когда-то отец рассказал ему историю, которая определила всю дальнейшую жизнь:
«Один старый еврей купил у крестьянина осла за две монеты. Но когда тот вёл ему бедное животное, оно издохло. Крестьянин развёл руками и сказал:
– Вот мёртвый осёл. Он твой. Сам видишь, нет моей вины в том, что всё так обернулось.
– Ступай себе и ни о чём не печалься, – ответил старый еврей, а спустя несколько дней пригласил крестьянина на пирушку.
– Что это мы сегодня празднуем? – спросил хорошо погулявший гость.
– Купленный у тебя осёл принёс мне хорошую прибыль.
– Но как? – удивился бедный землепашец. – Он же был мёртв, когда я приволок его тебе.
– Что с того? – махнул рукой старый еврей. – Я объявил лотерею и продал 500 билетов по две монеты. Призом был объявлен твой осел.
– Мёртвый осёл?
– Я просто сказал «осёл», не уточняя, живой или дохлый.
– И что, люди не растерзали тебя за этот обман?
– Как видишь, нет. Недовольных почти не было. Только тот, кому достался приз. Но счастливчику я без всяких разговоров вернул деньги».
Он не был евреем, ни старым, ни молодым, но грандиозность немудрящего, казалось бы, решения потрясла детское воображение настолько, что в двадцать пять лет добрая сотня людей именовала его не иначе как «босс», а в сорок пять таких людей было уже несколько тысяч, и величали его почтительно – «Большой Босс». Со стороны казалось, что он живой магнит, притягивающий деньги, и, несмотря на то что он всегда дистанцировался от политических игр, люди близкие шептались, что, если есть что-либо, превышающее его состояние, то лишь его амбиции. Большой Босс по-своему был человеком творческим и потому раньше многих других понял, что хорошие мозги стоят хороших денег. Именно этот подход регулярно приносил ему всё более грандиозные дивиденды.
Он пробежал взглядом по очередной аналитической записке изменения конъюнктур финансового рынка, поглядел на подпись и вызвал к себе директора по управлению персоналом.
– Что произошло в отделе финансового мониторинга?
Директор покосился на записку с отчётом:
– Что-то не так?
– Это не ответ.
– Да. Уволился Кернёв Андрей Павлович.
– Он ведь работал у нас больше пяти лет.
– Если быть точным, шесть с половиной. Но аналитические записки для вас он действительно писал около пяти лет.
– Я был ими вполне доволен. Почему он ушёл?
Директор развёл руками:
– По собственному желанию.
– И снова это не ответ. По собственному желанию он мог завести ребёнка или поменять машину. Я хочу знать объективные причины.
– Мы пытались его удержать! – сжимаясь под пристальным взглядом Большого Босса, начал оправдываться директор. – Предлагали зарплату повысить! Ну, там, и другие бонусы… И ведь что странно: сам вызвался работать в праздники, а потом вдруг раз – и заявление на стол.
– Вы полагаете, это странно? – Голос Большого Босса был лишён всяческих эмоций, но его тяжёлым взглядом можно было вдавить гвоздь в бетонную стену. – Вы пытались выяснить, отчего вдруг такая спешка?
– Пытались. Он сказал, у него есть важные дела.
– Какие могут быть важные дела, ради которых хороший специалист бросил бы неплохо оплачиваемое место работы без всяких на то оснований? Может быть, он переутомился?
– Мы предлагали две недели отпуска и путёвку.
– Отказался?
– Так точно.
– Начальника службы безопасности ко мне.
Вызванный сотрудник материализовался в кабинете мгновенно, будто всё время прятался под столом в приёмной.
– Скажите, дорогой друг, что вам напоминает ситуация: финансовый аналитик, имеющий доступ к специфической информации о перемещении активов нашего концерна, вызывается работать в праздничные дни, прошу обратить внимание – практически бесконтрольно, а затем вдруг, ни с того ни с сего, увольняется? Кстати, – он вновь глянул на директора по управлению персоналом, – ему что же, не сообщили, что после подачи заявления необходимо отработать две недели?
– Конечно, сообщили! Но… он заявил, что ему некогда.
– Экономический шпионаж! – рявкнул начальник службы безопасности.
– Похвальная догадливость. А потому, друг мой, – он понизил голос почти до змеиного шипения, – мне срочнейшим образом необходимо знать всё об Андрее Павловиче Кернёве.
– Его отец – бывший полковник ФСБ.
– Тем более! Повторяю – всё. Где учился, с кем встречался. Друзья, знакомые, жёны, любовницы, любовники, если есть. Поставить на прослушку телефонные переговоры. Проверьте, появляется ли он в социальных сетях. Если да – взломайте страницы, проверьте всю переписку. Думаю, не стоит вам напоминать, что порою самые невинные фразы могут иметь второе значение. Особо же, друг мой, обратите внимание на последние две-три недели. Не произошло ли за это время чего-либо из ряда вон выходящего. Вечером жду первого доклада. – Большой Босс улыбнулся, и плавающий в огромном, в полстены, аквариуме черноморский катран резво отпрянул от стекла, резонно сочтя за благо исчезнуть из поля зрения хозяина.
– Свободны!
Хозяин вернулся к изучению бумаг. Если бы в этот момент он посмотрел на обитателя подводного мира, то увидел бы, как блеснули адским пламенем глаза хищника, а зубастая пасть странным образом сложилась в ухмылку. Но Большого Босса не волновали эмоции какой-то там рыбы.
Церковь Святого Великомученика и Победоносца Георгия в Сыромятническом переулке считалась чем-то вроде полкового храма у всех реконструкторов наполеоники, суворовских походов и славянских войн. Дело не столько в небесном покровителе русского воинства, в честь которого была освящена церковь, сколько в том, что именно здесь служил некогда отчаянный реконструктор – поручик фанагорийских гренадеров, а теперь православный батюшка отец Константин. Знавшие его ещё безбородым по сей день не могли свыкнуться с тем, что этот верзила, лихо водивший в штыковую свой взвод, любивший позвенеть клинками на бивуаке и не пропускавший ни одной хорошенькой девушки, – и вдруг святой отец. Впрямь, точно подменили человека.
Впрочем, он ещё продолжал ездить на суворовские и наполеоновские фестивали полковым батюшкой, а на Куликовское поле так и вовсе прибыл иноком Ослябей, благо рост и телосложение позволяли. Кернёв знал отца Константина не так давно и потому, в отличие от многих, относился к нему с должным пиететом и не предлагал навернуть по пивасику за встречу. Должно быть, пастырь божий ему за это был чрезвычайно благодарен. Во всяком случае, встречал он Андрея с неизменным радушием.
– Мир тебе, сын мой, – величественным басом произнёс он, выходя навстречу Андрею. Голос у священника был сильный, таким в самый раз отдавать приказы, перекрикивая артиллерийскую канонаду. – На сердце что, или просто мимо шёл?
– И так, и так, – слукавил Кернёв. – Вот, задумался вдруг насчёт клонирования. К примеру, не хватает у нас в стране толковых политиков. А что, если взять да и клонировать, ну, допустим, того же Столыпина или Суворова.
Кернёв знал, что обычно имя великого генералиссимуса оказывает на собеседника магическое действие. Именем этим можно было разбудить батюшку посреди ночи, не опасаясь угодить под мощную карающую длань. Но сейчас чуда не произошло.
– Мудрость Всевышнего безмерна. И всякого смертного он не только его веком наделяет, но и выпускает в свой черёд. Лишь одному ему решать, кому и когда жить. Нам же следует уповать на милость Божью, ибо не знаем мы всего, и не нам решать, чему следует быть, а чему нет. И если у тебя трудности, не говори Отцу небесному: у меня есть проблемы, но скажи проблемам: у меня есть бог!
– Ну, это где-то как-то понятно, кто ж спорит. С другой стороны, если всё в руке Господней, то, стало быть, и клонирование дано им человечеству как возможный путь для решения проблем. Можно, конечно, молиться, глядя на стакан с водой, чтобы он чудесным образом опрокинулся прямо в рот, но если Бог приделал человеку руки, то проще с благодарностью воспользоваться ими для того, чтобы взять стакан и напиться.
– И то верно, сын мой. Однако не стоит забывать об искусе! Величайший дар божий возлюбленным чадам его – свобода воли. И если вдруг забываешь ты, что никто, как Бог, и мнишь себя равным Ему, если желаешь сам решать, кому жить и кому умереть, – это великий грех. А воскрешение мёртвых есть чудо Господне. Стремиться к нему – безмерная гордыня, ибо лишь упование на Господа и алкание жизни вечной есть путь спасения. Все же прочие ведут в адскую бездну, – отец Константин закончил увещевательную тираду и сказал со вздохом: – Хотя это было бы чрезвычайно интересно, помилуй меня, Господи.
Наполеон никогда не был любимцем женщин. Они восхищались им, покорялись, смотрели как на экзотическое существо, то ли мессию, то ли предтечу антихриста, но не влюблялись с первого взгляда. И лишь одна не чаяла в нём души, и, надо отдать должное, он всегда оставался её верным паладином. Эту девицу, взбалмошную и капризную, именовали Фортуной. Всегда, в любом своём начинании Бонапарт рассчитывал на неё не менее чем на свой холодный и быстрый ум. И она непременно оказывала милость своему рыцарю. Не счесть, сколько раз. Когда он провёл армию в Италию под носом у англичан, когда со знаменем в руках бросился впереди своих храбрецов под градом пуль на Аркольском мосту, когда уберегла от казаков посреди российского бездорожья, и даже в час отчаянья, когда он после отречения принял яд. Конечно, что греха таить, порою она подло изменяла, но женщина есть женщина. Наполеону не впервой было прощать измены, главное – она всегда возвращалась к своему любимцу.
Одной из самых больших удач своего правления Бонапарт числил необычайное везенье на соратников. Здесь были и гениальный штабист Бертье, о котором твердили, что он не спит вовсе и в любую минуту может с точностью до взвода рассказать, где находится какая часть какого подразделения и что она там намерена делать. Бертье – скромный и незаметный труженик, без которого воплощение в жизнь гениальных императорских замыслов было бы, пожалуй, невозможно.
Здесь и Дарю – начальник тыла, равного которому не было, без преувеличения, ни в одной армии за всю мировую историю. Без его чёткости, требовательности и неуёмной энергии невозможно было бы совершать те стремительные, прекрасно организованные марши, которые повергали в шок всю Европу. Здесь и Мюрат – лучший кавалерийский военачальник, о котором только можно было мечтать. При воспоминании о нём Наполеон впал в мрачность. Неудержимый, как ураган, на поле боя, этот гасконский лев превращался в агнца, да что там агнца – в настоящего барана в тиши кабинета. Иначе бы не удалось милой сестричке, будь она неладна, убедить бравого маршала предать его, как только удача на миг отвернулась.
Бонапарт одного за другим вспоминал маршалов и генералов империи. Где и кто мог ещё похвалиться таким созвездием ярчайших талантов. Поверив его удаче, собранные в единый кулак могучей императорской волей, они пытались не столько победить Россию или Англию, не только захватить побольше земель, рабов или золота, – они хотели изменить мир.
Увы, мир тогда ещё не созрел для изменений. Так ребёнок, которого желают научить грамоте, плачет и машет руками, пытаясь вернуться к привычным игрушкам и добрым нянькам. Но теперь-то, теперь мир совсем иной. Ребёнок подрос, и то, что было загублено в самом зачатке два века назад, теперь сможет прорасти и принести замечательные плоды.
Наполеон чувствовал возбуждение, заставлявшее душу звенеть в резонанс, как бокалы при звуке оперного сопрано, – ощущение, окрылявшее его перед скорой неминуемой победой. Удача вновь улыбалась ему, пусть даже и через миллионы нелепых окошек, прочно отделявших его от мира живых.
Он думал о потомке Огюста Кёрнуа. Слова «в ранце любого из моих гренадёров хранится маршальский жезл» можно смело отнести к нему. Конечно, насчёт маршальского жезла он слегка лукавил, но Андре-то как раз из нужного теста. Он чувствовал в молодом друге неистовое упорство Нея, рассудительность Бертье, способность и желание творить невозможное, присущие Лефевру и Сюше. Этот сможет идти вперёд и не отступать. И он верит, как в Писание, в счастливую звезду Наполеона. А значит, император ещё почувствует землю под ногами и увидит восход солнца нового дня, новой эры. Удача вновь замолвила словечко за своего любимца, и судьба даёт ему не просто второй шанс – вторую жизнь.
Большой Босс смотрел, как на экране, словно в аквариуме, плавают экзотические рыбки. Он сидел перед монитором уже минут пятнадцать, тщательно сортируя и укладывая в голове информацию, полученную от начальника службы безопасности. Тот бойко отрапортовал, что никаких особо подозрительных контактов уволившийся не имел, а потом вдруг замялся и, будто смущаясь, добавил:
– Только вот, одна ерунда тут имеется…
Именно над этой «ерундой» Большой Босс и размышлял четверть часа своего драгоценного времени. Если бы ему просто сказали, что финансовый аналитик Андрей Кернёв вдруг решил искать клад, получив чрезвычайно поверхностную информацию от некоего шутника, выдающего себя за Наполеона, он бы списал эту странность на рецидив инфантильного романтизма. Всякое случается с теми, кто постоянно работает головой. Но здесь явно было что-то не то. Создавалось полное впечатление, будто вполне разумный молодой человек вдруг убедился, что имеет дело с реальным духом императора Франции и что именно эта глубокая убеждённость заставила его вот так, с места в карьер, сломать в труху привычный уклад жизни. Тут, пожалуй, было бы впору звонить в психиатрическую лечебницу, но… Большой Босс никогда не отбрасывал даже самые невероятные версии. Последней трепетно хранимой реликвией его детства было «а вдруг…». Он нажал кнопку вызова, и начальник службы безопасности предстал перед ним, как по щучьему велению.
– Выходит, Кернёв отправляется искать клад?
– Так точно.
– Занятно. Деревня Неманицы – это где?
– В Белоруссии, недалеко от города Борисова.
– В Белоруссии… – задумчиво повторил Большой Босс. – Чащобы, болота…
– Прикажете перехватить?
– Ни в коем случае. Пусть ищет. Но следить неотступно.
– Есть! А потом, если найдёт…
– И сейчас, и потом создавать ему режим максимального благоприятствования. Отправь в Минск кого-нибудь посмышлёнее. Пусть объяснит всем, кому неймётся, что у них есть более неотложные дела, чем следить за какими-то туристами, копающимися в земле возле этих самых Неманиц.
Начальник службы безопасности уставился в ковёр, силясь погасить удивление. Он бы поступил по-другому, но Большой Босс есть Большой Босс.
– Разрешите идти?
– Разрешаю. И вот что. Дайте мне пароль от страницы Кернёва. А тому, кто её взломал, порекомендуйте не просто забыть об этом, но вычеркнуть из памяти, что вообще существует такой человек.
– Я понял!
– Понимать не обязательно. Выполняйте!
Начальник службы безопасности скрылся за дверью.
– Понял он, – хмыкнул Большой Босс. – Ничего ты не понял.
Если клад генерала Жюно окажется там, где указал «дух Наполеона», то получится, что гость с того света не просто реально существует, пусть даже и в виртуальном мире, а действует и активно пытается вернуться в мир людей. От этой мысли у него перехватило дыхание. Такой джокер судьба редко подкидывает даже своим избранникам. Пусть Кернёв ищет сокровище и пытается воскресить Бонапарта. Если всё обстоит именно так, как он думает, чудо может произойти, и вот тогда-то Наполеон должен быть с ним. Кернёв всё равно, похоже, понятия не имеет, что будет делать, когда вернёт императора на землю. А для него открываются колоссальные перспективы. Если объединить имеющиеся средства и возможности с гением неистового корсиканца, мир и сам не заметит, как окажется в его руках.
А Кернёв ему не помеха, скорее наоборот – союзник. С чего бы им ссориться? Ну, уволился, ну, поехал искать клад, но в принципе ничего предосудительного в этом нет, ни о каком экономическом шпионаже речь не идёт, вполне лояльный сотрудник, руководство концерна его ценило. В конечном итоге можно рассматривать действия Андрея Павловича как некое повышение и выделение ему отдельной инвестиционной программы. Главное – вовремя подвести его к мысли о необходимости объединить усилия. Пока суд да дело, неплохо и самому свести дружбу с его императорским величеством.
Звонок в дверь отвлёк Кернёва от чтения.
– Кто там? – стараясь придать голосу суровость, спросил он.
– Дядя Андрей, вас мама просила зайти. У нас что-то с телефоном.
– Тоже мне, нашли телефонного мастера, – пробормотал дядя Андрей, сменяя домашние тапочки на туфли.
Вечерняя гостья была дочерью его бывшей одноклассницы Таты, живущей двумя этажами выше. Когда-то по утрам они вместе бегали в школу, и, дело прошлое, бывало, восторженно глядя на рыжие косички и чуть наметившиеся под строгим платьем женственные формы подружки, Андрюшка таскал нелепо цветастый девчачий портфель. Должно быть, именно с тех пор в голове соседки сложился устойчивый стереотип, что если нужно передвинуть мебель, повесить люстру или посоветоваться, какую швейную машинку купить, то звать нужно именно его. В первые годы совместной жизни Олю страшно раздражала эта Таткина манера, но постепенно она свыклась, как привыкают к дребезжанию трамвая под окнами.
Кернёв поднялся на два этажа и вошёл в приоткрытую дверь. В коридоре памятником себе возвышался Кожан, который, не говоря ни слова, ткнул ему в нос записку: «Отдай ребёнку телефон». Андрей знал, что порой друг ведёт себя довольно странно, но всё же надеялся, что на этот раз его нелепая выходка имеет разумное объяснение. Он молча вытащил из кармана мобилу и протянул девочке, которая, радуясь подарку судьбы, пусть и временному, умчалась в свою комнату изучать невиданные возможности современных технологий.
– Мне его вернут? – шёпотом спросил Кернёв.
– Вернут, чуть позже.
Кожухов зашёл в ванную и открыл кран на полную мощность.
– Ты собираешься меня умыть?
– Что-то вроде того. Скорей, это будет холодный душ.
– Что это за цирк?
– Это цирк шапито. На арене хищники!
– Не понял.
– А что тут понимать, умник? Дверь закрой. Хищников, как известно, кормят.
– Ну, логично.
– А кем их кормят?
– Не знаю. Ну, там, коровами, наверное. В смысле – говядиной.
– Ага. Баранами. А до того их пасут, вот как тебя.
– В смысле?
– Аналитик, не тупи. За тобой следят.
– Кто?
– Ну, если отбросить версию, что наполеоновского министра полиции Фуше уже оживили, и это его рук дело, то кто-то из своих, так сказать, отечественных. Батя не мог тебе этакую тачку пряников на праздники подарить?
– Да ну, с чего бы?
– Вот и я думаю, с чего бы. Но стоит уточнить. Может, не он, но из конторы. Честно скажи, на тебе никакого криминала не висит?
– Господь с тобой! Круче превышения скорости и неправильной парковки никогда не было.
– Тогда выходит, это как-то связано с нашими делами. Ты по поводу клада никому не трепался?
– Нет.
– А какие-нибудь действия в этом направлении предпринимал?
– Ну… Я купил одну редкую монографию.
– Дорого?
Кернёв вздохнул:
– Не без того. Но она стоит своих денег.
– Там что-нибудь сказано о сокровищах?
– Ни слова. Это дневник боевых действий поручика 1-го морского полка Нефёдова из корпуса генерала Витгенштейна. Такая себе хроника боёв и маршей от Малоярославца и дальше: чащи Смоленщины, Ново-Свержин, Минск, Борисов, Березина, Студянка, Стахов.
– Понял-понял. Не части. Там есть что-нибудь для нас полезное?
– Возможно, да. Как минимум очень толково вычерченная карта местности, по которой двигался полк. Но я как раз сейчас читаю, ещё не закончил, так что пока ничего сказать не могу. Впрочем, если б там было что-то о кладе, то самого клада на этом месте давно бы не было.
– Логично. Не попрёшь. Тогда, выходит, причина для столь внезапного интереса к твоей особе одна – наш, с позволения сказать, загробный друг.
– Да ну, ерунда.
– Ага, как говаривал нам прапор в учебке: «Не болтайте ерундой!» Так вот не будем ею болтать, обратимся к фактам: сегодня с половины пятого к тебе приклеился «хвост», и волочился он за небезызвестным тебе серым «Пассатом», аккуратно сменяясь, аж до самого дома. Пасли тремя экипажами. Для кого только старались?! Ты бы и одну машину не срисовал! Кстати, у въезда во двор и сейчас колымага стрёмная дежурит, а внутри два глазастых лося.
– А ты-то откуда знаешь?
– Кернило, ну ты наивный, как чукотская гимназистка на первом свидании. Мои парни тоже за тобой ездочили. У них всё запротоколировано. Вот, пожалуйста, смотри. В 15:10 ты подъехал к церкви Святого Георгия. В 15:25 вышел. Кстати, что сказал тебе наш доблестный отец Константин?
– Что воскрешение мёртвых есть чудо Господне и стремиться к нему – безмерная гордыня, что спасение лишь в уповании на Господа. Ещё добавил, что само по себе это чрезвычайно интересно.
– Так и сказал – чрезвычайно интересно? Я верил, что у Костика ум в бороду не ушёл. Как говорится, в самую дырочку! Гордыни Наполеону не занимать, но пусть он за неё сам и отдувается, раз ему припекло воскреснуть. С нас какой спрос? Мы ж, буквально, добрые самаритяне, полны сострадания и человеколюбия. В поте лица помогаем страждущему вырваться из лап врага рода человеческого. Кроме того, если всё же удастся благополучно закончить наше безнадёжное начинание – Господь в полный рост явит свою милость и настоящее козырное чудо разуверившимся чадам. Аллилуйя!
Стало быть, продолжим. Итак: вот ты поехал в супермаркет и пробыл там с 15.47 до 16.32, а уже от супермаркета, с 16:32, тебя вели.
– Это что – тамошняя охрана?
– Ага, как же. Преследовали за угон тележки из здания торгового центра. Никак догнать не могли. Вы, гражданские, меня порой удивляете. Кому-то понадобилось тебя вычислить, и он это сделал элементарно – по мобильному телефону. Вот только для такого «элементарно» нужно иметь доступ в очень закрытые кабинеты Центра Связи твоего мобильного оператора. Но зато потом, – Димка хищно оскалился, – твоя верная, преданная трубка маякует о положении хозяина, как заведённая. Даже если ты спрячешься под кроватью своей бабушки на даче, она тебя сдаст. Кстати, как ты думаешь, почему я бегаю со старой «Нокией», а не с навороченной фигнёй, как у тебя?
– Не знаю.
– А я тебе объясню. Потому что с того самого узла, о котором я упоминал, в неё нельзя ввести программу, заставляющую трубку работать активным микрофоном даже в выключенном режиме. А в твою – на раз, два, десять. Усёк? Так что слушай меня внимательно. Завтра в 10.30 утра, без суеты и с улыбкой на лице, ты выйдешь из дому, сядешь в машину, газанёшь там пару раз для виду и, смирившись с тем, что фольксдойче не заводится, пойдёшь ловить такси. Возьми с собой документы и личные вещи, но только те, что влезут в несильно утрамбованную спортивную сумку.
– Зачем?
– За Уралом. Если я взялся обеспечивать безопасность нашего мероприятия, будь добр мне не мешать. Так вот, сядешь в такси, водитель будет знакомый.
– Какой?
– Знакомый.
– Ну, я его знаю?
– Удивительный вопрос.
– А как же «хвост»?
– Добрый ты. Тебе б в обществе охраны животных работать. «Хвост» – это не твоя забота. Купируем. Не волнуйся, все останутся живы. Остальное узнаешь завтра. А сейчас пойди, воткни штекер от телефона обратно в розетку, забери у ребёнка игрушку и умильно поговори с подругой детства о всякой ерунде. Пообещай завтра днём зайти.
– Чего ради?
– Какая мне разница? За луковицей, за валидолом, полистать выпускной альбом. Придумай что-нибудь. А завтра ты меня очень обяжешь, если забудешь телефон здесь.
– Но Ольга будет звонить.
– В Белоруссии мы купим тебе новую трубу и новую карточку, ты позвонишь Оле и всё объяснишь. Давай, Джим Хоукинс, действуй. «Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо и бутылка рома»!
Как и обещал друг детства, машина Андрея не завелась. Закрыв её, Кернёв отправился ловить такси, отметив краем глаза стоявший на въезде у вечно распахнутых ворот неприметный «Опель». Пройдя ещё метров двадцать, он стал у края проезжей части, выставив руку. Из-за поворота выехало такси, притормозив у бровки, водитель приоткрыл дверь.
– Быстро прыгай! – за рулем сидел Кожан. – Сумку назад не кидай. Мы тут ненадолго.
Машина рванула с места. «Хвост» попытался в точности повторить манёвр, и тут же через приоткрытое окно до Андрея донёсся звук разбитого стекла и вой сигнализации. Он рефлекторно оглянулся. «Опель» стоял, уткнувшись носом в крыло чёрного распальцованного «бумера». Рядом виднелись люди, оживлённо размахивающие руками. Как заметил Кернёв, один звонил куда-то, прикрывая мобилку рукой.
– Все идёт штатно, не суетись, – едва глянув в зеркало заднего вида, прокомментировал Кожухов. – Это наш броневик, специально для битья.
– К чему такая экзотика?
– Андрей, у тебя есть время сейчас выяснять, кто и почему за тобой следит?
– Не особо.
– Тогда наша задача попросту растаять в туманной дали. Видишь – один из хмырей докладывается руководству, что они сдуру въехали в какого-то бизнесмена?
– Бизнесмен тоже специально для битья?
Кожан хмыкнул:
– Бить его – дело хлопотное. Как говорится, у каждого свой бизнес. Однако суть в другом. Факт аварии имеет два следствия. Номер раз – у нас есть небольшая фора, пока второй автомобиль твоего эскорта обнаружит это такси и прицепится к нему, точно клещ к заднице. И номер два – в багажнике нашего бумера установлена одна скромная приспособа из ведомства твоего папани, так что скоро мы будем знать, кому отзванивался старший экипажа. Если, конечно, у него не супернавороченный аппарат правительственной связи. А всё остальное, как говорят в рекламе: «РОСНО попало».
В этот момент такси свернуло за угол, затем въехало во двор. Там, не глуша мотора, стоял чёрный «Лендкрузер».
– Вперёд, мой друг, нас ждут великие дела!
Из джипа вышли двое – хозяин такси и пассажир, статью и причёской несколько схожий с Андреем.
– Давай, давай, быстрее, – торопил Кожан. – Дальше пусть мотаются за ними.
Вся операция заняла несколько секунд.
– Вот теперь спокойно можем ехать. – Начальник охранного агентства вновь сел за руль и неспешно, точно собрался посетить ближайший супермаркет, тронулся с места. – Ну что, гигант мысли, чего-нибудь новенького надыбал?
– Не без того, – подтвердил Кернёв. – Изучил я монографию – всё, что касается промежутка 20–25 ноября, а также карту, о которой я тебе уже говорил, – и пришёл к интересным выводам.
– Давай, не тяни.
– Во-первых, нынешняя трасса проходит метрах в 300 от старой дороги. Я посмотрел на гугл-мэп, – сохранилось нечто вроде запущенного просёлка на месте того старого тракта.
– Ладно, джип не паркетник, не увязнет.
– Это хорошо, поскольку нам следует найти, цитирую: «съезд в лес на расстоянии пистолетного выстрела от верстового столба».
– Думаешь, там остались верстовые столбы?
Кернёв с сомнением пожал плечами:
– Хотелось бы верить, но, честно говоря, не факт. От съезда примерно 70 метров в глубь леса. Там ориентир – три больших дуба, составляющие правильный треугольник.
– Не круг, и на том спасибо, – криво ухмыльнулся Дмитрий. – Ориентир зашибительский. Три дерева в лесу – это именно то, что нам поможет отыскать клад. За двести лет из этого правильного треугольника могли получиться очень правильные дрова.
– Верно, могли. И новые деревья могли вырасти и тоже уже быть матёрыми дубами. Поэтому я специально уточнил, есть определённые нормы роста дубов. Если не вдаваться в подробности, дуб, который в 1812 году казался мощным, сейчас должен иметь не менее метра в толщину, вероятно – больше. Всё, что выросло потом, – что-то около 80 см.
– Круто! То есть, конечно, зацепки, мягко говоря, так себе, но всё лучше, чем ничего. А то я очень сомневаюсь, что Бонапарт, при всём к нему уважении, лично проводил топографическую привязку тайника к GPS-навигатору.
– Смешно, – хмыкнул Андрей. – Но я ещё не закончил. Смотри, когда я слушал императора, меня заинтересовало само понятие «съезд в лес».
– Почему?
– Сам посуди, кто-то зачем-то в этом месте регулярно въезжал в глухой лес, а чаща там, судя по карте Нефёдова, ещё та. Значит, была какая-то цель у таких поездок.
– Андрей, я вижу, ты уже знаешь, что это была за цель, я же не девушка на охмурении, что ты мне эффектные паузы тут демонстрируешь?
– Я бы не сказал так однозначно, что знаю, но у меня есть обоснованное предположение – там брали глину.
– Какую глину?
– Я не разбираюсь в её сортах, но, вероятно, ценную.
– Почему ты так решил?
– У Нефёдова в плане в трёх верстах восточнее Неманиц значится ещё одна деревня – Глиницы. Я полез искать и выяснил, что до войны 1812 года в тех краях на ярмарках очень ценилась глиницкая посуда. Вероятно, во время отступления французов деревня сгорела. Нефёдов пишет, что останавливаться в ней было невозможно. А после войны, получается, деревню не восстановили. Я думаю, потому, что к тому времени всю глину из месторождения выбрали.
– Похоже на правду. И это снимает вопрос, каким образом французы умудрились выкопать достаточно глубокую яму, чтобы спрятать в ней груз нескольких повозок.
– Именно. Котлован уже был. Возможно, среди обозников Жюно имелся кто-то, разбиравшийся в глине и подсказавший, что сюда, вероятно, уже не вернутся. Но это пока домыслы.
– Но тайник надо было соорудить! А русские шли по пятам.
– В том-то и дело. Я и сам задавался этим вопросом. Не снегом же его прибросали? И, ты не поверишь, у Нефёдова я нашёл ответ. Он пишет, что 25 ноября полк был вынужден ночевать среди леса, поскольку Борисов на тот момент был донельзя забит войсками. Чтоб развести костры, поручик отправил в чащу нескольких солдат. Вскоре они вернулись с обломками разбитой фуры. Нефёдов заинтересовался находкой и скомандовал морпехам провести его к месту обнаружения этих, с позволения сказать, дров. Они углубились в чащу совсем чуть-чуть, и поручик обнаружил яму, забитую телами мёртвых французов, такую себе братскую могилу, едва прибросанную ветками.
– Ты хочешь сказать, что под трупами могло быть золото?
– Очень может быть. Нефёдов доложил командиру о случившемся, тот приказал найти по округе камней, сухостоя, всякого подобного мусора и завалить могилу, чтоб волкам было не добраться. Какой ни есть, а свой брат – служивый. Вот, скорее всего, именно это место нам и следует найти.
– Скелеты, охраняющие клад, – скривился Кожан. – Ни дать ни взять – капитан Флинт.
Начальник службы безопасности виновато посмотрел на Большого Босса:
– …Вторая машина была на месте всего через шесть минут, аккуратно взяла вышеупомянутое такси под контроль. Я приказал немедленно подтянуть резервный экипаж, чтобы лишний раз не светиться. Шофер вёл себя очень странно, по городу кружил, причём по классике: обозначит поворот в одну сторону, а сам в другую сворачивает. Ну, проверяет, значит. А спустя три часа восемнадцать минут пассажир вышел из такси, и оказалось, что это не Кернёв.
Он замолчал, ожидая приговора, но человек за столом, казалось, не обращал внимания на замершего перед ним сотрудника.
– Не Кернёв… – повторил распевно Большой Босс. – И это хорошо…
Начальник службы безопасности хотел спросить, что ж такого хорошего в столь позорном фиаско, но промолчал, боясь оторвать шефа от мыслей.
«Что ж, Андрей Павлович действует серьёзно, и, видимо, не один. Славно-славно… Организация всегда может больше, чем одиночка, но при случае развалить организацию легче, чем сломить одного фанатика».
– Ничего, – после затянувшейся паузы задумчиво произнёс Большой Босс, – пусть себе катаются. Вылетайте в Минск, навестите там наших товарищей, засвидетельствуйте уважение серьёзным людям. Надеюсь, вам сообщат, в какой момент, где и на чем господин Кернёв и сопровождающие его лица пересекут границу Белоруссии. Возьмите их под контроль, но не светитесь, держитесь в отдалении, и сделайте всё, что только можно, чтобы Андрею Павловичу никто не мешал отдыхать и забавляться так, как ему заблагорассудится. Слово «никто» вам понятно?
– Так точно.
– Тогда за работу. И не давайте мне повода в вас разочароваться.
Четвёртые сутки блуждания по партизанским чащобам подходили к концу. Обозначенный на карте просёлок уже почти зарос молодым буйным подлеском, но местами ещё можно было угадать слабохоженную дорогу – последний остаток старого почтового тракта. Охотникам за сокровищами посчастливилось найти у обочины покрытый мхом и лишайником скособоченный верстовой столб. Правда, не тот, который был нужен, а шестой по счёту от искомой точки, но находка окрылила путешественников. Отсчитать шесть вёрст назад – дело техники. Теперь час за часом ареал поисков сужался. Кернёв и Кожан, оба одетые в камуфляж, подобно заправским лесникам обмеряли стволы деревьев в предполагаемом квадрате поисков и заносили результаты измерений в блокнот. Вдруг Андрей замер возле толстенного, опалённого некогда молнией старого дуба, устремив вверх задумчивый взгляд.
– Что застыл, дендрофил? – крикнул ему Кожухов. – Эк, я стихами вдруг начал шпарить… Что застыл, дендрофил? Не считай дрозофил!
– Тащи-ка сюда магнитометр, – пропуская колкость мимо ушей и не спуская с дерева зачарованного взгляда, распорядился Андрей.
– О, великий решатель кроссвордов и ребусов, дешифровщик загадок и шарад, – в глазах Дмитрия загорелся неподдельный интерес, – на тебя снизошло озарение?
– Нечто вроде того. Молнии часто бьют в деревья, расположенные около большого скопления металлов.
– Я тебя разочарую. Они ещё бьют в самые высокие деревья. А эта дубина зримо выше других.
– Выше и старше. – Андрей поискал глазами вокруг себя. – Возможно, там вон, чуть в сторонке, за кустами, второй дуб. – Он указал на толстенное дерево в отдалении. – Правда, третьего не видно.
– Зато четвёртых, пятых и шестых выше крыши. – Кожухов отправился к старому дереву, стоявшему метрах в тридцати. Он обошёл кряжистый, в три обхвата, ствол и вдруг замер. Среди ветвей темнело дупло. В нём, озарённая вечерним светом, виднелась изъеденная ржавчиной сталь. – Кернило, глянь-ка сюда! Если это не клинок французского пехотного тесака, то я – прима-балерина Большого театра. Может быть, даже Анастасия Волочкова.
– Никакого сходства, – покачал головой Кернёв, оглядев торчащую в стволе находку. – Я имею в виду с Волочковой. Вероятно, это тайный знак, оставленный прятавшими сокровища французами, чтобы впоследствии отыскать нужное место.
– Выходит, мы у цели, – с азартом потёр руки Кожухов. – Врубаем магнитометр.
– Давно пора! – Андрей кивнул. – Знаешь что, вон там, гляди, нечто вроде промоины. Такая себе глубокая лужа, высыхающая только в жару. Вполне может быть, что это как раз и есть остаток той самой ямы. Забросали-то неплотно, да и со временем земля осела…
– Хорошо, тогда займёмся подводной археологией. Хотя воды тут воробью по колено.
Трубка в руках Большого Босса, казалось, вот-вот разлетится на куски, разорванная энергией звучавшего в ней голоса:
– Они нашли золото! Много золота! Целые бочонки! Ещё там посуда серебряная, драгоценности, всего не перечесть! Я даже не знаю, как они все это транспортировать собираются! В джип точно не влезет!
Начальник службы безопасности тараторил с несвойственной ему горячностью, вызванной оглушительной небывалостью представшей его взору картины. Но Большого Босса сейчас заботило иное. Значит, Кернёв не ошибся! Как бы ни парадоксально это звучало, но в Интернете действительно, – он усмехнулся, – орудует дух Наполеона. Поверить в это невозможно, но факты неумолимы, а значит, надо действовать! Действовать быстро и решительно.
– Вы всё засняли? – прерывая восторженный поток эмоций начальника службы безопасности, спросил Большой Босс.
– Так точно! С земли, и я заказал на всякий случай со спутника.
– Хорошо, сопровождайте наших кладоискателей в Москву, чтоб ни один волос с их головы не упал. Если решат задержаться, пусть за ними приглядят. Наши друзья ничего не должны предпринимать без плотного и неотступного контроля.
– Сделаем! – бравурно отрапортовал подчинённый.
– И ещё. Подозреваю, господа кладоискатели внезапно позабудут отдать государству причитающуюся ему долю. При золотой лихорадке случается такая странная форма склероза. Озаботьтесь, чтобы они успешно пересекли границу, но, естественно, не мне вас учить, – под запись. А я тем временем сделаю так, чтобы героям было куда сдать драгоценности.
Он выключил связь. Теперь следовало заручиться личной поддержкой императора. Конечно, проще всего взять и зайти на сайт, но светиться пока не стоит.
Большой Босс вызвал к себе директора по управлению персоналом:
– Мне срочно нужен молодой человек, желательно бедный, еще лучше – обременённый долгами, обязательно не задающий лишних вопросов и обязательно потомок чей-нибудь, из французов, оставшихся здесь после отступления Наполеона из Москвы.
Замершему навытяжку управленцу хотелось задать дурацкий, но самый естественный вопрос: «Да где ж я его возьму?» Только ясно было, что Большого Босса детали не интересуют.
– Через три часа жду ваших соображений. Помните, в России осталось больше ста тысяч солдат и офицеров наполеоновской армии. Это совсем не мало. Найдите, предложите хорошую оплату, гибкий рабочий график и непыльную работу.
Кадровик, видавший за свою карьеру всякое, попытался было применить к поручению начальника свой обширный опыт, но не нашёл аналогов, а лишь молча стоял перед шефом, поедая глазами безукоризненный узел его галстука.
– Вот же кому-то повезло, – под нос себе прошептал он.
– Всё понятно? Тогда поторопитесь, я вас не задерживаю.
Большой Босс поднялся из-за стола, зашёл в комнату отдыха. Переживания минувшей недели требовали разрядки. Хоть на полчаса прилечь с закрытыми глазами, отогнав все мысли. Он поглядел в зеркало, невольно вообразив на себе шитый золотом маршальский мундир.
– Нет, ни к чему эта мишура. Эполеты, почётные легионы и жезлы с имперскими орлами – игрушки для больших детей. Не зря же сам Бонапарт носил простую форму конных егерей. Дело куда важнее всей этой галантереи. Они нашли золото. Прекрасно. Теперь посмотрим, как они сумеют распорядиться им, и на всякий случай подготовим свой выход.
Большой Босс ещё раз оглядел себя и сложил губы в торжествующую улыбку, от которой, как шептались в офисном центре, лифты сами собой захлопывали двери и устремлялись прочь. Отражение ему понравилось. Он повернулся и направился к дивану. Никого больше не было в комнате, некому было испуганно распахнуть глаза, ткнуть в зеркало пальцем, призывая хозяина апартаментов обернуться. Может, оно и к лучшему. Его двойник за тонкой серебряной амальгамой венецианского зеркала продолжал стоять как ни в чём не бывало, ухмыляясь вслед человеку.
Наполеон чувствовал себя так, будто вновь отыскал свои «итальянские сапоги», как в ту пору, когда он, ещё мало кому известный генерал республики, подобно урагану ворвался в землю Цезаря и за считаные недели стал её полным и единовластным правителем. Казалось, что бы он ни делал в те дни, куда бы ни двинул полки, победа не замедлит принести обильные плоды.
Конечно, из множества окошек в его новом мире всё ещё слышалось глупое сквернословие, но Бонапарт научился пропускать брань мимо себя, словно не замечая. Главное, что один за другим у него начали появляться сторонники. Два, три, десять… Сейчас их уже было за сотню. Большинство нынешних его друзей начинали знакомство шутками или вопросами о дружбе с Кернёвым, но рано или поздно они предлагали свою поддержку, так что с какого-то дня он приступил к формированию первого батальона своей новой гвардии. Дело было привычное, собирать войска даже в адской бездне было для него своеобразной формой осмысленного существования. Сейчас же, когда Андрею и его верному другу удалось обнаружить остатки золотого обоза Жюно, дело казалось почти выигранным. Бонапарт чувствовал вкус близкой победы, как чувствует близость опьянения обхвативший винную бутылку выпивоха. Он нисколько не удивился новому посетителю.
– Привет, император! – писал какой-то юноша. – А всё-таки жаль, что ты не настоящий Бонапарт.
– Если жаль, то прими как очевидность, что настоящий.
– Такого не бывает.
– Почему?
– Потому что такого не может быть.
– Ничего не может быть, пока не случится.
– Шутишь?
– Ни в малейшей степени.
– Ну, ты приколист.
Наполеон уже знал смысл этого странного выражения. Он собирался ответить, но его собеседник продолжал:
– Мой предок, между прочим, сражался на стороне Наполеона в корпусе маршала Жозефа Понятовского.
«Вот и ещё один», – подумал Наполеон.
– Спроси у него, – слышал в этот момент молодой человек, сидящий у монитора, – знает этот Наполеон, в какой части воевал этот самый, как ты его называл…
– Жером Нодье.
– Вот этот самый.
– А если он ответит правильно?
– Скорее всего, он ответит правильно. Тогда ты удивишься и заявишь, что готов помогать ему.
– В чём?
– Это неважно. В любом случае помогать буду я, не ты. Тебе же следует вести беседу и не пороть отсебятины. Ещё вопросы есть?
– Припоминаю, – между тем появлялось на дисплее. – Француз, потомок эмигрантов гугенотов, женатый на польке, командир уланского дивизиона. При отступлении был ранен, сильно застудился, но сумел добраться до имения жены в Литовии, там вскоре и умер от воспаления лёгких.
– Так и было, – прошептал молодой человек, удивлённо распахивая глаза.
– Ты что же, сомневался в моих словах? – между тем слышалось в наушнике. – Не вздумай больше никогда этого делать.
– Его жена, – продолжал Бонапарт, – передала в Париж саблю мужа и скорбную весть о том, что сей храбрец лишен возможности далее служить императору в связи с безвременной смертью.
– Вот это да!
– Теперь, как я учил, предложи ему свои услуги. Да, вот ещё, у тебя есть жена?
– Нет, а что?
– Если вдруг ты забудешь, что работаешь на меня, а не на императора французов, то позаботься сразу о том, кто отошлёт Наполеону клавиатуру от твоего компа. Я понятно выражаю свою мысль?
Фура с огромной рыбиной на борту въехала во двор охранного агентства. Некогда здесь был небольшой, но чрезвычайно оборонный заводик, выпускавший то ли секретные красные кнопки, то ли спусковые крючки для ловли субмарин. Мошенничество, красиво названное конверсией, убило производство, а территория завода, вместе с высоченным забором, увитым поверху спиралью Бруно, с массивными железными воротами на электрической тяге, сдавалась в аренду нескольким фирмам. Самой крупной из них было охранное агентство «Кавалергард». Впрочем, остальные ютившиеся там конторы тоже числились его клиентами.
Фура затормозила возле старого кирпичного офисного здания с зарешёченными окнами и крышей, хранившей следы нежно-голубой с разводами краски. В советские времена умники из Первого отдела решили изобразить там озерцо, чтобы скрыть от спутников расположение предприятия. Бог весть, насколько волнистый шифер на снимках из космоса был похож на водную гладь, но сейчас он лишь напоминал въезжающим об ушедшем в прошлое величии державы. Следом за фурой на стоянку въехал джип хозяина агентства.
– Ну, вот и приехали, – вылезая из машины, радостно улыбнулся Кожан, тряся руками, чтобы размять затекшее от долгого пути тело. Андрей Кернёв открыл дверь и тоже спрыгнул наземь. Прошедшие дни были самым удивительным приключением в его жизни. После обнаружения клада стало понятно, что Наполеон оказался немыслимо щедр, что вывезти найденные сокровища в Димкином автомобиле не удастся. Андрей почувствовал себя Али-Бабой в пещере разбойников. Бочонки с золотыми монетами, ящики с серебряной и золочёной посудой, кресты, кадила, чаши, оклады икон, полный ларец драгоценных камней, кое-где в серьгах, ожерельях, диадемах, а часто и просто россыпью, должно быть, вынутых из утерянного церковного инвентаря, шкатулка с крестами Почётного легиона и золотыми перстнями – знаками высочайшего монаршего благоволения.
– Вот это да! – разглядывая находку, произнёс он, затем Кожан, да что там, эти нелепые, ничего не говорящие слова они в тот день повторили уж никак не менее ста раз. Наконец кладоискатели взяли себя в руки, и закипела работа.
Для начала Кожан смотался в ближайшую воинскую часть и за сущие гроши купил у какого-то прапорщика множество пустых снарядных ящиков. Бочки от времени сгнили и рассыпались, стоило лишь посильнее нажать, а «матерно реальные ценности» куда-то надо было складывать. Затем он умчался в Минск, прихватив некоторое количество небольших, но ценных «сувениров», вроде усыпанных каменьями табакерок, перстней, колье и диадем. Уезжая, обещал скоро вернуться.
Это «скоро» продолжалось больше недели. Всё это время Андрей методично сортировал и перекладывал в ящики золото и драгоценности, каждый миг с ужасом думая, что будет, если на их добычу набредут какие-нибудь лесники, грибники, игровики или даже просто влюблённая парочка, удалившаяся в лес в поисках укромного места для свидания. К радости Андрея, все эти дни в лесу было тихо и пусто. И всё же его не оставляло чувство, будто чьи-то глаза пристально наблюдают за ним.
Спустя неделю это ощущение стало навязчивым. Он шарахался от каждого звука, покрепче хватаясь за топорик и страдая без мобильного телефона. Ему начало казаться, что с закадычным другом случилась какая-то неприятность, что он арестован или вовсе убит неведомыми, но коварными преступниками. Воображение рисовало картины, одну ужаснее другой.
И вот, когда он был уже на грани нервного срыва, примчался Кожан с несколькими бойцами из своего агентства на огромной фуре с украинскими номерами. В первую минуту, услышав вдалеке на дороге затихающий рёв мощного двигателя, Андрей напрягся и, только увидев старого друга, проламывающегося сквозь кусты к одинокой палатке, почувствовал несказанное облегчение, почти истерическую радость. Хотелось смеяться, обнимать Кожана и его суровых ребят, как один, крепких и немногословных. Кернёв знал, что в свое агентство Дима берёт лишь тех, кто, так же как и он сам, прошёл «горячие точки», получил крещение огнём и кровью. Без лишних слов бойцы перетащили тяжеленные ящики в фуру. Андрея всё подмывало спросить у Кожана, знают ли его люди, что таскают, но он так и не задал мучившего его вопроса. А сам хозяин агентства и не думал касаться этой темы.
– Прости, – сказал он, – пришлось мотануться на Украину, найти человека, который за умеренное вознаграждение заявил, что привезённое мной – наследство его недавно скончавшейся бабушки. Так что государство осталось без чаевых, а так хоть человеку помог.
– Где ж ты его нашёл?
– Кернило, дурацкий вопрос. На кладбище.
– В смысле?
– У-у-у, я смотрю, экологически чистый воздух и физический труд на тебя дурно повлияли. Сходи, что ли, подыши у выхлопной трубы. Может, ещё попустит. Всё очевидно, как светофор для прапорщиков: несколько содержательных часов на кладбище – и человек найден, благо на похоронах люди часто друг друга не знают. Всегда есть какие-нибудь дальние родственники, ученики, коллеги по работе, собутыльники, собратья и сосёстры… В общем, неважно. Сокровище объявили, славному парню оплатили учебу в университете, возможно, даже с аспирантурой, а на оставшиеся деньги я приобрёл эту замечательную фуру и груз рыбных консервов, который нам предстоит взять на крыло в славном городе Минске.
– Откуда рыбные консервы в Минске?
– Из Латвии. Думаю, твоим правнукам хватит рижских шпрот до конца их дней. Не сбивай меня. Там, в столице этой гордой и очень независимой республики, ты заодно купишь у меня эту длинномерную железную дуру, и дальше она пойдёт с белорусскими номерами. Как ты помнишь, Россия с Белоруссией в таможенном союзе, и белорусскую машину, в отличие от украинской, шмонать не станут. А если попросят открыть кузов, то будет ястребам глазастым в их ненасытные клювики ящик шпрот, и пусть хоть объедятся ими. Ну что, как командовал прадед твоего прадеда: «Эскадрон в седло»?
Большой Босс снял наушники и положил на стойку револьвер. Стрельба была его страстью с младых ногтей. Чувствуя в ладони приёмистую рукоять любимого «кольта», он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, почти экстатический восторг, а когда пуля за пулей вонзались в мишень, сердце его трепетало, чего не бывало никогда, даже после самого безумного секса.
– «Мне жаль, что твоя гнедая сломала ногу, – процитировал он. – Но Боливар не выдержит двоих!»
Рядом, на огневом рубеже, стояла подзорная труба, но ему не было нужды смотреть в неё, чтобы убедиться в точности попаданий. Две пули в голову, две в грудь, две в живот. Смотритель тира подобострастно глядел на хозяина, ожидая команды перезарядить оружие, но тот медлил.
– Там кто-то пришёл? – наконец спросил Большой Босс. Смотритель удивлённо посмотрел на шефа, он мог бы дать голову на отсечение, что в столь качественных наушниках, полностью изолирующих от грохота выстрелов, невозможно услышать, как негромко открылась дверь за спиной и тихо, почти на цыпочках, вошёл человек. Конечно, посетитель знал, что его шаги не могут помешать стрелку, но старался лишний раз не шуметь. Смотритель кивнул и молча отвёл глаза. Ему вдруг почудился отблеск пламени в глубине зрачков высокого гостя.
– Начальник службы безопасности ждёт вас.
– Зови, – распорядился Большой Босс и в ожидании посетителя начал любовно вставлять патроны в опустевшие гнезда ещё тёплого от стрельбы «питона». Ему особенно нравилась эта модель, быть может, потому, что подчинённые за глаза называли «Питоном» его, Большого Босса.
– Новости? – увидев замявшегося на пороге подчинённого, спросил он.
– В Киеве всплыли ценности из обнаруженного клада.
– Подробности?
– Некий Артур Басманов объявил, что они являются наследством его бабушки, недавно скончавшейся Натальи Кирилловны Басмановой.
– Басмановой? – Большой Босс наморщил лоб. – Большая Басманная – это от них?
– Не совсем, – начальник службы безопасности заглянул в записи. – Как утверждает сам Артур Евгеньевич, их род из крепостных, но когда после крестьянской реформы его предку выписывали паспорт, фамилию поставили господскую. Так часто делалось.
– Хорошо. Что дальше?
– Артур Евгеньевич написал доверенность на продажу сокровищ, и те были куплены коллекционером Ханковским.
– Это всё детали. Я ознакомлюсь с ними позже. По существу?
– Ханковский провёл экспертизу, которая подтвердила, что предложеные ему изделия действительно изготовлены не позже второй половины восемнадцатого века.
– Иначе и быть не могло. Что этот Басманов?
– Я переговорил со старыми знакомыми из тамошнего МВД. Они задержали его якобы за соучастие в крупной афере с перепродажей исторических ценностей. Он согласился при необходимости дать показания и всецело сотрудничать со следствием, в обмен на освобождение под подписку и переданный ему процент от реализации бабушкиного наследства.
– Процент неведомый благожелатель выплатил исправно?
– Целиком и полностью. До копейки.
– Недурно.
– По настоянию следователя Басманов составил фоторобот человека, предложившего ему участие в афере, и опознал его на фотографиях нашей оперативной съёмки. Всё запротоколировано надлежащим образом. Вот копия протокола.
– Вы пробили ловчилу по базе?
– Так точно. Это некто Кожухов Дмитрий Алексеевич. В прошлом старший лейтенант спецподразделения антитеррора. Участвовал в операциях на Северном Кавказе, ранен, награждён, переведён в центральный аппарат, ушёл, открыл собственное агентство.
– Откуда деньги? – перебил Большой Босс.
– Пока точно не выяснили, но можно предположить, что следы ведут на Лубянку. Во всяком случае, весь персонал агентства из «бывших».
– Нельзя предположить! – поморщился хозяин и повторил: – Предполагать нельзя, надо точно знать. У меня вот тоже из бывших, но скорее я стою за Лубянкой, чем Лубянка за мной.
Начальник службы безопасности потупился, приняв оплеуху, и продолжил:
– Характеризуется как человек храбрый, умелый, изобретательный, но склонный к авантюризму.
– Это уж точно. Пока не во вред мне, пусть склоняется. – Большой Босс развернулся на месте и на скорость открыл огонь по нарисованному ковбою с дедовским «смит-вессоном» в руках. Шесть выстрелов слились в один. Голова бумажного покорителя Дикого Запада превратилась в дуршлаг за то время, что иной ганфайтер едва бы взвёл курок.
– Вот так. А теперь самое время узнать, как себя чувствует наш подопытный.
Замок щёлкнул, впуская Кернёва в родное жилище. Ольга выскочила на звук, точно выброшенная пилотским креслом-катапультой.
– Ты?! – не дожидаясь ответа, она с размаху влепила мужу пощёчину и тут же припала к груди, обливаясь слезами. – Ты идиот, подонок, сволочь бессердечная, как же ты мог! Я тут с ума сходила. Телефон не отвечает, машина стоит во дворе, тебя нет! Когда Тата принесла твой разряженный мобильник, там было 172 неотвеченных вызова! 172! А я за это время чуть не поседела, на работу звоню – мне говорят, ты уволился. Хоть бы записку дома оставил! Спасибо, Тата сказала, что вы с Кожаном намылились куда-то, у меня хоть немного от сердца отлегло. – Она отступила на шаг, и лицо её стало отчуждённым и суровым. – Может, ты объяснишь, что всё это значит?
– Да, – кивнул Андрей. – Позволь, разуюсь. Сын где?
– У мамы. Я думаю, пока что ему лучше пожить у бабушки.
– Что значит «пока что»?
– Пока я не определюсь, живём ли мы и дальше вместе или ты мне прозрачно намекнул, что наша супружеская жизнь закончена.
– Оленька, не выходи из берегов.
– Это я выхожу из берегов?! Мерзавец, да как ты смеешь?! Где ты шлялся две недели? Мальчишник себе устроил?!
– Олюшка, мы с Димой ездили искать клад.
Ольга подбоченилась, собираясь разразиться гневной тирадой, смысл которой сводился к исчерпывающему профессиональному диагнозу мужа, констатирующему его полную нетрудоспособность в связи с фатальными психическими отклонениями. Благо она в этом разбиралась.
– Нет! – успел вставить Андрей. – Мы его нашли!
Он вытащил из кармана колье, переливающееся всеми цветами радуги, искрящееся отблесками крупных бриллиантов, манящее алой глубиной рубинов и изысканностью старинной золотой оправы.
– Это что? – расширив до предела красные от слёз глаза, прошептала Ольга.
– Бусы, – простодушно ляпнул Кернёв.
– Ты меня за дуру, что ли, держишь?! – Она протянула руку, взяла украшение и посмотрела камни на свет. – Оно же настоящее!
– Ну конечно, я же и говорю, это из клада. И вот это, – он вытащил из другого кармана пригоршню золотых монет. – Там этакого добра выше крыши.
– Как же так? – Ольга прошла в комнату и села, будто обвалилась в кресло. – Как же это вы нашли клад? – Мысли её явно путались. – Не искали, а просто вот так… приехали и нашли… так же не бывает?
– Милая, у нас были почти точные указания.
– В каком смысле? У вас что же, была карта, как в «Острове сокровищ»? «Где карта, Билли?» – процитировала она смешным голосом и нервно хихикнула.
– Можно сказать и так.
– Ты меня разыгрываешь?
– Вовсе нет.
Ольга вспыхнула и вскочила с места:
– Ты что же, хочешь, чтоб я поверила, что два серьёзных человека, занятых работой, вдруг бросили всё и поехали вот так, наобум лазаря, искать сокровища, даже имея карту, откуда бы она ни взялась? Почему ты не мог дождаться, пока я вернусь, или хоть отцу сказать, куда едешь? Он же тоже волнуется, а человек, сам знаешь, немолодой уже.
– Ты что, говорила с отцом?
– Андрей, ты не в себе, что ли?! Ну конечно, я разговаривала с твоим отцом. Слава богу, он решил, что если ты ушёл из своего «буржуйского кодла», то лишь потому, что внял его уговорам, и не сегодня завтра, вернувшись, приступишь к службе на благо Отечества. Оно ж, Леонид Тарасович ещё при должности, – заявила она, передразнивая глуховатый, точно в рукав, голос старшего Кернёва. Как всегда, это у неё получилось неплохо. – То, что ты с Кожаном уехал, его тоже успокоило, он считает, что Димка на тебя хорошо влияет, в правильном направлении. Но бог с ним, с Кожаном, для него жена – это мифический персонаж. Ты-то о чём думал?
– Оль, сядь, мне тебе нужно кое о чём рассказать.
– У тебя есть другая женщина?
Персональный лифт Большого Босса остановился с тихим шипением, дверцы медленно отворились под бравурную музыку вагнеровского «Полета валькирий». Эта мелодия настраивала президента концерна на масштабные дела, требующие несгибаемой воли и воистину дьявольского размаха.
Большой Босс вышел из лифта, миновал замерших навытяжку охранников и открыл дверь небольшого кабинета. Здесь, закинув ноги на стол и бросив клавиатуру на колени, восседал «переговорщик», как обозвал его хозяин, не удосуживаясь запомнить никчёмное имя. При виде Большого Босса парень вскочил, роняя «орудие труда» и едва не перевернув вращающееся кресло.
– Извините, – вытягивая руки по швам, пролепетал юнец, невольно сжимаясь под давящим взглядом шефа. – Я тут переписывался…
Большой Босс чуть заметно поморщился. Пока действия подчинённого идут на пользу дела, пусть он хоть голый скачет по кабинету и охотится за компьютерной «мышью», но шаг в сторону – и всем извинениям грош цена.
– Результат?
– Как вы и говорили, свёл разговор на то, что в мире сейчас не хватает таких реальных политиков, как Наполеон, что он, мол, настоящая личность, а нынешние власти – вор на воре и всякая шелупонь безмозговая, ну, он круто повёлся на такую лабуду.
– Ты можешь говорить по-русски? – кривя губы, спросил Питон. Казалось, будь у него в действительности тело удава, обвил бы этого нескладного попрыгунчика плотными кольцами и слегка придушил для профилактики.
– Простите, – парень замялся. – Ну, значит, он сказал, что с радостью бы явился в мир, но это непростая задача, требующая времени, средств и специальных исследований в области клонирования.
– Так. – Большой Босс подошёл к освободившемуся креслу и уселся в него. – Очень интересно. Наполеон так и сказал – «клонирование»?
– Ну да, можете посмотреть. Так и написал.
– Значит, наш друг ему алгоритм действий уже изложил. Занятно. В переписке информация на эту тему отсутствует. Вероятно… – он не договорил, понимая, что его новому сотруднику вовсе не обязательно знать лишнее.
«Возможно, он пишет со страницы Кожухова, – думалось ему. – Это логичнее всего. А может, создал особую страницу, отправил сообщение и сразу уничтожил её. Кожухов этот тоже калач тёртый. Ладно, это не так уж важно. Теперь понятно, какой следующий шаг задумал Кернёв, но здесь его несложно упредить. Пусть он идёт туда, куда я ему укажу, чтобы потом можно было легко подсечь рыбку. Конкуренты мне не нужны, но если Кернёв, сидя на моем крючке, будет аккуратно выполнять, что ему надлежит, то игру можно считать успешно сыгранной, а пока, – Большой Босс усмехнулся, – пусть себе наш уважаемый Андрей Павлович расслабится, поиграет в графа Монте-Кристо. Трогать его сейчас бессмысленно, только всполошим Наполеона. Пока что, если император кому и доверяет, то лишь этому Кернёву».
– В следующем разговоре упомянешь, что ты можешь уговорить некоего родственника проплатить операцию и что ты сам готов заняться этим делом.
– Ага, – кивнул парень и осёкся под холодным взглядом Большого Босса. – В смысле, это, слушаюсь.
– По генетическому материалу что-нибудь выяснил?
– Да, – кивнул молодой человек. – Пока немного. Во-первых, есть некоторое количество прядей волос, которые были отрезаны у Наполеона после смерти и отправлены его родственникам, но следов их пока найти не удалось. И ещё тут, – он поглядел на шефа извиняющимся взглядом и взял со стола распечатанный листок. – Поглядите.
Большой Босс пробежал глазами ровные строки и глянул на собеседника с искренним удивлением.
– Это что же – правда?
– Не знаю, так написано.
– Что за бред?! Корсиканский поп с нелепой фамилией Виньяли отчекрыжил у Бонапарта мужское достоинство перед его захоронением?! Надеюсь, ты додумался императору об этом не говорить?
– Нет-нет, что вы!
– Так, значит, теперь артефакт хранится у некоего Джона Латтимера, коллекционера из Нью-Йорка. Что ж, уже хорошо. Значит, можно будет приобрести, так или иначе. Ого, Латтимер даже предлагал захоронить, так сказать, интимные мощи вместе с прочими останками Наполеона в саркофаге Дома Инвалидов, а Париж, значит, не торопится с ответом. Ну что ж, можно и поторопить, в конце концов, это будет лучшим способом добраться до реальных останков.
Он повернулся и, не прощаясь, вышел. За дверью его ждал начальник службы безопасности.
– Будут распоряжения?
– Мне нужен ведущий специалист по клонированию.
– Вы только адрес скажите, мы его доставим в лучшем виде.
– Н-да… – Большой Босс направился к двери лифта. «Верный помощник глуповат, но в чём-то он прав. Адреса у меня нет, да и как узнать, кто из них лучший? Кого из них ни спроси, все лучшие. Нужен тот, кто ради науки и, конечно же, достойного вознаграждения готов пойти на столь дерзкий эксперимент, кого не интересуют ни государственные законы против клонирования человека, ни поповские бредни на эту тему. – Ему вспомнился упоминавшийся ныне корсиканец-членовредитель. – Это ж додуматься надо было!»
А впрочем, зачем искать? Сами прибегут. Объявим симпозиум с миллионным грантом на исследования, организуем благотворительный фонд… Отбоя не будет… Грант можно дать кому угодно, самому благостному и законопослушному. Главное – вычислить его идейных противников».
Наполеон ликовал, совсем как тогда, при Маренго, когда уже казалось, что австрийцы побеждают, и генерал Мелас, уверенный в исходе сражения, отдал бразды командования своему начальнику штаба, велев ему добить корсиканского выскочку, уже вступившего в бой во главе своей консульской гвардии. Совсем как в тот знойный июльский день, когда дивизия генерала Дезе, появившись, точно чёртик из табакерки, ударила в штыки, опрокидывая стройные шеренги австрияков. Дело завершили храбрые драгуны Келлермана, но этот удар!.. Правда, он стоил жизни отважному Дезе, но что такое жизнь в сравнении с победой и вечной славой!
Ему, опальному императору, часто ставили в упрёк, что ради своих бредовых идей он погубил сотни тысяч народа. Но бредовых ли? Разве, сломив его храбрецов, вся Европа не пришла к тому, что, как дар, несли его имперские орлы? Разве затхлая, провонявшая клопами, затянутая паутиной дремучая старина, которую он отбросил одним росчерком пера, была лучше широких проспектов, замысел которых – его заслуга?
А люди – они были воинами и умирали, благословляя империю, и он сделал для них всё, что мог, дал смысл жизни и даже по смерти исторг из тьмы забвения и безвестности.
И вот теперь, когда этот славный русский, потомок его храброго гвардейца, вернулся в Москву и доложил, что сокровища добыты, он почувствовал, что вновь побеждает, что желанная птица удачи, как в былые времена, готова свить гнездо в его треуголке – вперёд, вперёд! Сокрушай, не давай остановиться! Преследуй, рази! Всё его существо ликовало, и это было чудесное, ни с чем не сравнимое ощущение. И ещё он поймал себя на том, что стал как-то исподволь чувствовать время. Долгие столетия пронеслись одним бесконечно унылым днем, прерываемым его мятежами, а теперь, когда Кёрнуа отсутствовал жалких несколько суток, он понял, как томит его ожидание, и это тоже чертовски радовало, поскольку ещё на один шаг приближало к жизни.
Он чувствовал, что побеждает. Вот и этот юнец, потомок Жерома Нодье… Он вспомнил голубоглазого красавца-улана, наполовину поляка, наполовину француза. Предки его бежали из Прованса во времена религиозных войн, а сам этот лихой рубака прибыл к нему, ещё генералу Республики, в Италию, чтобы добровольцем сражаться за обновлённый мир, выходящий, как из лона матери, из крови революции. Наполеон вспомнил, как пожаловал храброго офицера, вновь ставшего из Иеронима Жеромом, прекрасной дамасской саблей в день объявления о создании Великого герцогства Варшавского.
После Египта у него была целая комната таких замечательной красоты и отличного качества сабель, взятых трофеями после Битвы у пирамид. Уже тогда он чувствовал – больших детей, какими, в сущности, были его молодые офицеры и генералы, чрезвычайно порадуют такие игрушки. В 1813 году нарочный привёз клинок обратно в Париж. Он был обёрнут в шёлковую рубаху, пронзённую в нескольких местах и густо пропитанную кровью. Горький подарок от безутешной вдовы. Помнится, он сказал тогда… что же он сказал? Что-то о храбрости, о пролитой крови, о поляках, так верно служивших ему. Правда, видел перед собой он вовсе не бедолагу Нодье. Сколько тысяч подобных ему осталось неупокоенными на мёрзлых обочинах дороги от Москвы к Березине.
Вспоминались нежная кожа и ласковый взор Марии Валевской. Наполеон почувствовал, как нахлынули воспоминания о былом, страстные и дурманящие, воистину бередящие душу. И вот теперь этот юный Нодье рвётся помогать ему, обещает уговорить какого-то родственника дать денег на «исследования». Как и предок, он хочет быть рядом с великим императором.
Близок, близок новый восход солнца его славы. Конечно, нет смысла отказываться от плана, разработанного Кёрнуа, но иметь в резерве мощный кулак для развития успеха – зачастую первейший залог победы. При необходимости он всегда может их познакомить и объединить усилия. Еще бы, кто же, как не он – император Наполеон.
Вечером в дверь Кернёва позвонили. Андрей поискал на всякий случай, чем вооружиться, вытащил из висящих на ковре ножен затупленную саблю и подошёл к «глазку».
– Кто там?
– Рыбнадзор, кто-кто. – За дверью стоял Кожан во весь свой немалый рост.
– Заходи. – Кернёв впустил друга и старательно запер дверь на все замки. – А почему Рыбнадзор?
– А как же? Я теперь за нашей золотой рыбой наблюдаю, чтоб не уплыла никуда.
– А как это ты сегодня без фокусов? Не через балкон, не через вентиляцию?
– Да ну, – снимая куртку, отмахнулся его друг. – Больно надо. По всему, сняли наблюдение с твоей хаты.
– Как это сняли?
– А я почём знаю? Мои топтуны, почитай, сутки здесь бились, искали, откуда тебя пасут. Однако то ли не пасут, то ли уж так заковыристо, что хоть прячься, хоть не прячься – всё равно срисуют. А поэтому возникают два вопроса, – Кожан поднял вверх указательный палец, – первый и последний. Первый – ты так и будешь меня в коридоре держать или пойдём, почаевничаем. И, как обещано, последний – что это всё-таки было? Кто тобой так интересовался и, что оскорбительно, почему бросил.
– Не знаю. Я думал, ещё следят.
– Ладно, пошли на кухню. Можешь утешиться, мой бледнолицый друг, кто бы ни был грязный койот, вынюхивавший твой след, похоже, ты ему больше неинтересен. Что по-своему, конечно, хорошо, но по-моему – плохо. Как сказала бы твоя благоверная, на данный момент симптоматики заболевания не наблюдается, но посмотрим, что покажут анализы. Как она, кстати, тебя встретила?
– Как встретила… – Кернёв погладил щёку, которой вчера досталась оплеуха. – Бурно. Ты, кстати, обещал мне в Беларуси купить новый телефон.
– Ну, прости, Кернило, обманул. Но ты пойми, о том, кто тебя пас, мы до сих пор ничего не знаем. Для серьёзного человека срисовать у провайдера твои исходящие-входящие на мобилку – как прочихаться. Поставить эти номера на контроль – самую малость сложнее, но тоже, по сути, плёвое дело. А человек серьёзный – не надо баловаться. Помнишь, я тебе рассказывал об установке в багажнике нашего броневика для битья, так вот на выходе мы получили набор очаровательных, кругленьких зеро. Усёк? Так что, если б ты Ольге позвонил из Беларуси, твоё местонахождение определили бы с точностью до пенька, и кто знает, кто знает… Мы ж там не грибов лукошко насобирали.
– Ладно, проехали. У меня вчера был тяжеёлый разговор. Моя благоверная решительно отказывается понимать, зачем нам воскрешать Наполеона, говорит: спасибо ему, конечно, за щедрый подарок, но с тем, сколько император вывез сокровищ из Москвы, можно считать, что он лишь возвращает долги.
– Ну, ты ей объяснил?
– Что ей объяснишь? Она на взводе была, слушать ничего не хотела, насилу вообще помирились.
– И ты ещё меня спрашиваешь, почему я до сих пор не женат? Подумать только, такое глобальное дело висит на волоске из-за того, что доктор Оля немного поволновалась из-за отсутствия мужа.
– Дим, ты не прав.
– Ладно, не прав. Это не суть важно. Я надеюсь, ты не решил отказаться от наших экспериментов?
– Вот ещё!
– Кернило, ты мужик, держи краба! – Кожухов протянул школьному другу мощную пятерню. – Ладно, мозг операции, хвастайся успехами.
– Ты знаешь, я тут прорабатывал в Сети материалы, касающиеся биотехнологий, клонирования и вживления компьютерных наночипов в человеческий организм.
– Звучит жутко, но интересно. И что нашёл?
– Занятное объявление. Вот, гляди: «В конце месяца в Москве состоится Всемирный симпозиум по вопросам полного и частичного клонирования и проблем искусственного интеллекта. Симпозиум проводит медицинский благотворительный фонд «Панацея». В программе мероприятия… ну, там, доклады… а, вот: рассмотрение научных заявок. Наиболее перспективным предоставят крупные гранты на исследования».
– Медицинский благотворительный фонд «Панацея». Никогда не слышал.
– Я тоже. Но их сейчас сотни, если не тысячи. Отмывание денег с принесением хоть какой-то пользы обществу.
– Оптимист! – хмыкнул Кожухов.
– Есть немного, но суть понятна. Если ловить где-то светил в нужной области, то именно там.
– Логично. Тогда подумай, каким сыром и по какому маслу нам туда подкатиться, а я пока выясню, что за участковые лекаря скинулись, чтобы организовать такой фонд. А то как-то напрягает меня подобное совпадение.
– Может, оно говорит, что мы на правильном пути?
– Может, и говорит. А может, и дули крутит, кто его поймёт. Ты лучше скажи, вот, к примеру, находим мы охрененно звёздного профессора, который может из цепочек ДНК связать не то что императора всефранцузского, а хоть и самого Дарт Вейдера вместе с его кастрюлей на башке. Предположим, он нам поверит и, предположим, захочет работать. Что мы ему всё ж таки дадим, ну, кроме звонких баблонов и государева благословления?
– Я думал над этим. – Кернёв забарабанил пальцами по столешнице. – Вариантов не так много, как в начале казалось. Если, конечно, отбросить саркофаг Наполеона в Париже в храме Дома Инвалидов. Но, во-первых, открывать его нам никто не даст, а во-вторых, ходят упорные слухи, что в нём ничего нет, и менее упорные, однако аргументированные, что в Париже на самом деле похоронен не Наполеон, а один из его двойников, а сам Бонапарт спасся бегством и погиб позже, а похоронен вовсе не там.
– Как по мне, это россказни.
– Может, и так. Но если ты уже прикидываешь в голове планы скрытного проникновения в Дом Инвалидов, спешу тебя расстроить. В эту сторону я уже думал. На первый взгляд все красиво, однако есть одна маленькая, но обидная подробность: судя по всему, император умер от мышьяка, который долгое время подмешивали ему в пищу на острове Святой Елены. Так что яд там везде – в тканях, костях, волосах. Это, кстати, относится и к прядям, которые были отправлены скорбящей родне, а значит, как ни крути, подобный вариант нас не устроит. Император, даже если удастся его клонировать, будет нежизнеспособен.
– Что же тогда?
– Пока не знаю. Ищу. Наверняка что-то должно быть.
Телефон во внутреннем кармане рокерской куртки Дмитрия Кожухова разразился колокольным звоном, вызывая легкую панику у водителей, мимо которых проносился его «Харлей». Кожан прижался к обочине и ответил на вызов.
– Привет, Дима, это Ольга.
– Привет, доктор Оля. Я жив, здоров, в хирургическом вмешательстве, слава богу, не нуждаюсь.
– Погоди, у меня серьёзный разговор.
– Что-то с Андрюхой?
– У него навязчивая идея, причём этот диагноз к тебе относится не в меньшей степени. Я сейчас о другом.
– В чём проблема?
– Скажи, фонд «Панацея» – это ваша… – она замялась, – выдумка?
– С чего ты взяла?
– Ты что, хочешь, чтобы я совсем обиделась? Я же соображаю, что если вы надумали с клонированием связываться, то вам специалисты нужны.
– Оль, вот честное октябрятское, ни я, ни твой благоверный к этому фонду не имеем никакого отношения, вот крест тебе на пузе жёлтой краской.
– Не надо мне креста на пузе!
– Да ну, у тебя и пуза-то нет, – хмыкнул Кожан.
– Оставь мою фигуру в покое!
– А каким боком эта самая «Панацея» тебя касается?
– Дим, я работаю в научно-исследовательском центре трансплантации органов. Как ты считаешь, клонирование меня касается или нет?!
– Ну да, касается. Извини, не подумав ляпнул, дурак, вашбродь, виноват, исправлюсь!
– Чёрта с два ты исправишься! – недовольно отозвалась доктор Оля. – Но если этот фонд не ваш, тогда чей? Я же не первый год в этой области работаю. Все медицинские организации, которые специализируются на клонировании и генной инженерии, нам как родные. Вдруг эта «Панацея» возникает из небытия и швыряется деньгами. Ты знаешь размеры их грантов?
– Представления не имею.
– Так я тебе скажу: миллион долларов, семьсот пятьдесят тысяч и пятьсот, и поощрительные в неизвестном количестве по пятьдесят тысяч. Я была уверена, что это ваших рук дело.
– Начинание, конечно, благое, но, извини, не наше.
– Дуристика какая-то, – проговорила Ольга. – Благое начинание… – повторила она. – Я об этом хотела с тобой серьёзно поговорить.
– Что мешает?
– Лучше всего с глазу на глаз.
– Хорошо, в десяти минутах ходьбы от твоего центра есть кафе «Эдельвейс». Можешь через двадцать минут выйти?
– Могу. А там?..
– Там безопасно.
– Ладно, я буду.
– Всё, отбой! – он нажал красную кнопку. Ровно через три секунды малиновый звон в телефонном динамике повторился.
– Шеф, – докладывал один из сотрудников, – только что зафиксирована попытка пристроиться на твой канал связи во время разговора. Мы её пресекли.
– Ага, прослушечка, – радуясь непонятно чему, усмехнулся Кожухов. – Значит, не забыли о нас вражины злые.
– Похоже, кто-то под вас копает.
– Ну, в эту игру можно играть вдвоём. Скажи-ка Тихому, чтобы взял тройку и оперативно выяснил всё, что только можно, по медицинскому благотворительному фонду «Панацея». Задание понятно?
– Так точно!
– Выполнять.
В кафе «Эдельвейс» в этот час было пусто, негромко играла музыка, и в молчаливом телевизоре судорожно корчились загорелые красотки в бикини, между ними прыгало что-то мужского пола, размахивая бабуинскими кривыми руками, переступая с ноги на ногу в широченных полуспущенных штанах. Ольга сидела за столиком с чашечкой кофе. Кивнув ей, Кожухов подошёл к бармену и молча указал на зеркало. Тот нажал кнопку под стойкой. Отражающая поверхность тихо отъехала в сторону, открывая проход в небольшую, обитую чем-то мягким комнату для переговоров. Еще несколько секунд – и стекло вернулось на место, позволяя им видеть и слышать происходящее в зазеркалье. Ольга нахмурилась.
– К чему все эти понты?
– Сама же хотела пообщаться с глазу на глаз.
– Можно было просто кофе выпить и поговорить.
– Здесь точно не прослушают и не запишут.
– Тоже ваши мальчишечьи игры, – отмахнулась врач.
– Как сказать. Ладно, давай к делу.
– Кожан, вот скажи, что это за бредовая идея насчёт воскрешения Наполеона?
– А что, Андрюха тебе не рассказывал?
– Ну почему? – Ольга недовольно хмыкнула. – Поведал муженёк разлюбезный, что откопал этого императора в соцсети, что тот умудрился ему доказать свою подлинность, и теперь вы буквально вприпрыжку пытаетесь этого деятеля оживить. Большие умники.
– Ну, в целом так и есть.
Ольга внимательным задумчивым взглядом смерила Кожухова.
– Дим, вы соображаете вообще, что вытворяете? Или так, что левой пятке взбрело, то и вперёд? Ну, я понимаю, мой супруг лейтенант от бухгалтерии, но ты-то пороху понюхал.
– Выше крыши, – подтвердил начальник агентства.
– Тогда чем ты думаешь, когда ввязываешься в такую авантюру? Если полагаешь, что у Андрея всё под контролем, то ошибаешься. Он же финансовый аналитик, имеет дело с чужими деньгами, по сути – виртуальными величинами, абстрагированными от реальности. У него профессиональная деформация. Для него Наполеон – это книжный персонаж, император из прапрапрадедовых легенд. У меня вот, скажем, предки тоже в те годы сражались, только на нашей стороне, так что мне теперь – Бородино на кухне устроить? Это всё уже прошло, быльём поросло, теперь другое время, другие герои. Зачем вы хотите вернуть это бродячее виртуальное Нечто в наш реальный мир?! Чего добиваетесь?!
Я не говорю о том, что вы потратите массу времени и денег и, возможно, не достигнете результата, в конце концов, это ваши игры, я туда не собираюсь вмешиваться. Но если вдруг у вас получится, тут есть два варианта. Либо ваш Голем станет новой овечкой Долли, и его будут возить по миру и показывать за деньги в цирке. Воистину, завидный удел для реформатора Европы. Либо, что много страшнее, он каким-то образом извернётся и вновь окажется у руля. Ты представляешь, что в этом случае может произойти?
– Хуже, чем при нынешних политиках, не будет, точно.
– Это всё слова! Красивая поза, не более того. А если будет? Вы готовы взять на себя ответственность за всё, что произойдёт дальше? Вы готовы взять на себя ответственность за всех тех, кого начнут клонировать, убедившись, что такое вообще реально? Конечно, у каждого в глубине души есть желание воскресить кого-либо из близких: родителей, любимых, детей, друзей или, как у вас, исторических личностей. Но у некоторых есть не только желание, но и возможности. Кто и кого будет воскрешать следующим? Этого не может знать ни одна живая душа, а виноваты всё равно будете вы.
– Здесь уникальный случай. Здесь можно клонировать не только плоть Наполеона, но и вселить в неё его дух.
– Очень убедительно! Сегодня появился дух Наполеона, как бы нелепо это ни звучало. Завтра Гитлера, и опять найдутся какие-нибудь фанаты, которые решат вернуть на землю этого ублюдочного мерзавца, он же был такой замечательный политик, так хорошо поднял Германию с колен. Кстати, у него с Наполеоном много общего, даже войну начали в одни и те же дни.
– Оль, послушай. Дух Наполеона, каким-то неведомым образом просочившийся в Сеть, – это факт. С этим мы ничего поделать не можем, и это не какая-то абстракция, а деятельный и очень энергичный стратег и политик. Если бы он не нашёл Андрея или если бы Андрей не нашёл его, Бонапарт в любом случае отыскал бы тех, кто пожелает ему помочь, тем более что у него есть много способов мотивировать желающих. Я практически уверен, что заинтересовавший тебя, да и нас, фонд – это второй конец пресловутой палки. Возможно, император уже рассматривает несколько вариантов своего воплощения, и потому то, что делаем мы – единственный шанс хоть как-то контролировать процесс. К тому же он прошёл испытание смертью, а мне ли тебе говорить, что смерть меняет человека?
– Тупая никчёмная отмазка. Прости, Дим. Я думала, ты умнее.
Пышногрудая блондинка с яркими, адриатической синевы глазами – исполнительный директор благотворительного фонда «Панацея» – приятным голосом повествовала с трибуны о новых горизонтах в медицине, неизведанных путях и ожидающих нас открытиях всемирного масштаба. Убеждала в плодотворности связи бизнеса и науки.
Она вовсе не была безмозглой курицей, какими обычно представляют блондинок, окончила костромскую школу с золотой медалью и даже сегодняшнюю разумную и красивую речь написала сама. И выучила, между прочим, за одно утро, так что сейчас выступление казалось чистейшей импровизацией.
Совсем недавно юной медалистке открылось, что красота, которой Господь наградил её столь щедро, на самом деле её главная беда. Излишняя несговорчивость закрыла перед ней двери московского вуза, и, в общем-то, от безнадёги пошла она на несложную, но довольно нелепую работу – завлекательно покачивая бедрами, выносить цифирку между раундами.
Бог весть, что бы стало с ней дальше, когда б не вздумалось Большому Боссу заехать в спорткомплекс, поглядеть, как мускулистые жлобы на радость публике избивают друг друга до кровавых соплей. Подобные зрелища настраивали Большого Босса на позитивный лад, ещё раз напоминая, как важно уметь работать мозгами. С тех состязаний он вернулся не только с хорошим настроением, но и с ценным приобретением. Теперь приобретение стояло на трибуне в строгом деловом костюме, и Кернёв, наблюдая за ней, услышал краем уха:
– Надо же, какие шедевры порой создаёт простая комбинация ДНК, – мужчина в твидовом костюме, сидящем как-то кривовато на дородной фигуре, бормотал под нос по-французски с легким акцентом.
«Бельгиец, вероятно, – подумал Андрей. – Или швейцарец из французских кантонов. Манера говорить с самим собой обычно свидетельствует о чудаковатости или одиночестве».
– Вот кого, пожалуй, стоило бы клонировать, – всё так же обращаясь к себе, с рассеянной улыбкой прошептал гость симпозиума, плотнее вжимая в ухо ракушку электронного переводчика. У Демиурга, как Андрей в уме окрестил лирически настроенного толстяка, была окладистая борода и лысина, совсем как на рисунках Жана Эффеля в миниатюрах «Сотворение мира». Костюм свой учёный муж, должно быть, надевал нечасто. Судя по всему, последний раз килограммов пятнадцать тому назад.
«Познакомить их, что ли?» – подумал Кернёв. Он знал Аллочку уже года три. Пассия Большого Босса довольно регулярно появлялась в здании концерна. Хозяин, будучи человеком рачительным, всё старался найти удачное применение своей протеже. Цифирки по офисам носить надобности не было, и последние несколько месяцев девушка числилась личным помощником Самого по связям с общественностью.
Андрей несколько раз готовил для синеглазой коллеги обобщённые сводки по финансовому положению отраслей концерна и прогнозам развития его монетарных активов, иногда отчеты для собрания акционеров, так что никаких сомнений, кто стоит за фондом «Панацея», у него не было. Они развеялись без следа ещё несколько дней тому назад, когда Кожан принёс снятые на телефон фотографии учредительных документов фонда.
За годы работы в концерне Андрей не замечал у руководства тяги к фундаментальным медицинским и биологическим исследованиям. Вспышка увлечения Босса прикладной генетикой, так внезапно совпавшая с появлением Наполеона в виртуальном мире, наводила на размышления.
Тем временем госпожа исполнительный директор, демонстрируя идеальные ножки на немыслимо высоких каблучках, представляла участников учёного ареопага.
– Хотите, познакомлю? – наклонившись к «демиургу», тихонько предложил Андрей.
– Буду рад, если вы меня представите.
– Мы некоторое время вместе работали. – Кернёв подумал, что познакомить Аллочку со знаменитым учёным – хороший повод подойти к ней и на правах старого приятеля осведомиться, что это за концептуальные изменения стратегии финансовых вложений.
Учёный протянул Андрею руку:
– Доктор Сэмюель Шнайдер из Нёвшателя.
– Андрей Кернёв, предприниматель.
– Вы, верно, в числе спонсоров этого фонда?
– Не совсем, хотя тематика симпозиума меня живо интересует.
Глаза учёного зажглись неподдельным интересом. Он всегда знал, что Россия не только страна, где по улицам ходят бурые медведи, но и место, откуда регулярно приезжают мафиози, чтобы бездарно потратить на его родине кучу денег. Похоже, это – один из них. Впрочем, на русского мафиози он походил не слишком. Вполне европейское лицо, одет дорого, но без претензий.
– Вы что же, намерены вкладывать деньги в исследования по генной инженерии?
– Да, эта тема меня чрезвычайно интересует, и я готов вкладывать деньги.
Учёный вспомнил, как один его знакомый говорил, что по стоимости костюма и часов можно оценить, «сколько стоит» человек. На этом костюм сидел безукоризненно, и часы были солидные, но бог весть, сколько это в денежном выражении. Новый костюм он последний раз покупал перед свадьбой, грустно подумать, как много лет назад.
– О какой сумме может идти речь?
– Об очень значительной. Но меня интересуют вполне конкретные исследования и, более того, их реальный практический результат.
Доктор Шнайдер напрягся, сам не зная почему. У него на родине, в Швейцарии, для получения финансового транша следовало написать обстоятельную заявку, приложить заверенные ведущими специалистами отзывы на обоснования исследований и ждать, пока суровая комиссия вынесет свой вердикт. Он терпеливо подавал бумаги, но уже начинал сомневаться, рассматривает ли их вообще кто-нибудь. Нынче в Европе клонирование вышло из моды. В этических и религиозных дискуссиях верх пока берут противники. А время уходит попусту…
Этот русский, похоже, готов был дать немалую сумму за простое обещание результатов, буквально вытащив её из кармана. Впрочем, кто знает, в этой стране нужно быть предельно осторожным. С грантами всё понятно, не удались исследования, ну и бог с ними, главное – отчитаться, что потратил доллары не просто так, а в научных целях. А у русских… О них он слышал много всякого. Говорили, что русские легко расстаются с деньгами, но если ты не оправдаешь их надежд, можешь так же легко расстаться с жизнью.
– Что именно вас интересует?
– Клонирование живых существ и усовершенствование человеческого организма при помощи нанотехнологий.
У доктора Шнайдера часто забилось сердце, от волнения даже пот выступил на лбу. Он всегда утверждал, что если Господь наделил человека разумом, а заодно и наглядно продемонстрировал разнообразие вида хомо сапиенс, то эксперименты в направлении усовершенствования людской породы – занятие не только в высшей степени полезное, но и богоугодное. Правда, Ватикан считал иначе. К счастью, в России мнение Ватикана никого не интересовало, а значит, труд всей его жизни мог быть востребован! Здесь у него был шанс!
И всё же… Он представил себе обаятельного бизнесмена с большущим пистолетом в руке: «Где мои деньги, Сэмми? Я дал тебе много денег. Либо предоставь результат, либо верни деньги!» Нет, этот вроде не похож на закоренелого убийцу, но мало ли… В конце концов, он может нанять кого-нибудь. Учёный наклонился вперед и прошептал, двигая своей окладистой бородой:
– Вы представляете русскую мафию?
Кернёв улыбнулся, почти рассмеялся:
– Уж скорей наполеоновскую гвардию. Месье Шнайдер, не выпить ли нам по рюмке коньяка за знакомство?
– С удовольствием. Здесь в буфете отличный мартель! Однако помните, вы обещали познакомить меня с госпожой директором.
– Непременно.
Оборудовать здание прослушкой для Кожана было делом нехитрым и привычным, главное – дождаться, когда служба безопасности проверит объект на предмет закладок, и заслать «техников» в спецовках. В подобных наскоро выстроенных конференц-холлах всегда что-нибудь не в порядке, а при желании этот непорядок можно организовать и самому. Андрея Кожан снарядил особо. Из нагрудного кармана выглядывала симпатичная паркеровская ручка, почти точная копия настоящей, она даже писать могла, но главное – умела самостоятельно записывать звук и изображение, а затем сразу же передавать их на пульт в микроавтобус за углом. Получив информацию о месье Шнайдере, Дмитрий моментально запустил поиск по всем доступным базам данных, используя в качестве невода контрольные слова: «клонирование», «искусственный интеллект», «клон человека» и так далее. Улов обнадёживал, и тихий голос Кожухова в блютуз-гарнитуре тут же сообщил другу о результатах. Всё сходились на том, что этот швейцарец – гений, смельчак и первопроходец. И потому шишек на его голову сыпется – тайга отдыхает.
Беседа за рюмкой мартеля прошла, как обычно пишут в газетах, «в тёплой дружеской обстановке». Словно невзначай, Андрей упомянул, что мартель был любимым коньяком Наполеона, надеясь перевести беседу на нужные рельсы, и тут учёного словно прорвало. Стодвадцатикилограммовый носитель запредельного IQ вдруг оживился, начал рьяно жестикулировать, рассказывая, как много сделал Бонапарт для его маленькой, но гордой родины. Он поведал, что в доме у него целая комната отведена под коллекцию реликвий той поры и что в Москве он бы непременно желал приобрести какую-нибудь вещь той эпохи, хотя бы мундирную пуговицу.
– Вот это подойдёт? – перебил ученого Кернёв, доставая из кармана золотой перстень с вензелем Наполеона на груди имперского орла. Связь замолчала, так что Кожухов забеспокоился, не вышла ли техника из строя. Техника-то работала. Просто швейцарец стоял, безмолвно открывая и закрывая рот.
– Это же наградной перстень высшего командного состава императорской гвардии! – не сводя глаз с артефакта, наконец выдавил он.
– Конкретно этот, вероятнее всего, принадлежал дивизионному генералу Жюно.
– Но откуда у вас?..
– Из одной малоизвестной коллекции.
– Но перстень же стоит огромных денег, если удастся доказать, что им владел сам Жюно…
– Мне недосуг этим заниматься. Прошу вас принять его от меня в подарок.
– Даже если это копия…
– Оригинал. В этом не может быть сомнений. Если хотите – проверьте. Любая экспертиза подтвердит его подлинность.
– О, месье, я даже не знаю, как вас благодарить! Такой бесценный подарок! Этот перстень будет главным сокровищем моей коллекции, – пробормотал док.
– Всего лишь милым сувениром, если вы решитесь взяться за то дело, которое я хочу предложить.
– Хорошо подсёк, рыбка на сковородке, – улыбнулся Кожухов.
– Шеф, – один из операторов коснулся плеча начальника агентства, – на объекте есть интересный разговор.
– Чей?
– Изображения нет, но только что один человек вышел из кафе и, кажется, доставал из кармана мобильный телефон.
– Не беда. Если надо будет, отмотаем картинку. Дай звук.
– «…Да, он повёлся на швейцарца. Нашёл к нему подход, аккуратно, почти как профи. Похоже, этот Шнайдер готов взяться за дело. Выделить грант? Слушаюсь, сейчас же передам Алле Аркадьевне. Первый грант? Хорошо, передам, что второй».
– Как интересно… – Кожухов потёр виски. – Конкурирующая фирма пытается у нас перекупить яйцеголового или войти в долю?
Голос в трубке звучал возбуждённо:
– Кернило, ты сегодняшнюю ленту новостей читал?
– Чего ты орёшь?! – Андрей взглянул на часы – в воскресенье он надеялся поспать хотя бы до девяти утра, а сейчас только восемь. Час вырван из нормальной жизни. – Я ещё не включал комп, – несколько раз закрыв и резко открыв глаза, буркнул Кернёв.
– А зря! Там интересные вещи пишут, между прочим.
– О чём?
– Кернило, не тупи, ну не о нашей же с тобой находке! О Наполеоне. Вернее, об его останках. Шарль Бонапарт, глава многоуважаемого семейства, требует вскрыть гробницу в Доме Инвалидов.
– Зачем?
– Некий американский письковед хочет вернуть императору его достоинство.
– Кожан, я только что проснулся. Что ты мелешь?
– При чём тут я, сам погляди: врач-уролог из Нью-Йорка Джордж Латтимер готов бесплатно вернуть то самое мужское достоинство, которое некий корсиканский падре захватил с собой на память о Святой Елене. Сувенир, типа. Ну, там, я не знаю, может, на шее носить. Странные у этих корсиканцев нравы. И теперь Шарль Бонапарт требует устроить экспертизу. Сам понимаешь, момент несколько конфузный, вдруг прибор не Наполеона, зачем императору вторые причиндалы?
– Да, неудобное положение, – Кернёв окончательно проснулся, – и, главное, совпадение очень подозрительное.
– Не то слово! – откликнулся друг детства. – Поверить, чтобы американский врач, да ещё и коллекционер наполеоники, вдруг решился на такой широкий жест? Рубль за сто даю, это «бесплатно» хорошо проплачено.
– Реакция французов последовала?
– В статье не говорится. Но можешь не сомневаться, что, если Шарль Бонапарт будет настаивать, саркофаг вскроют. Как ни крути, он – ближайший родственник.
– А если в гробнице не сам Наполеон, а его двойник, много они тогда по ДНК установят?
– Да, я думаю, скандал будет первостатейный. Либо Шарль не Бонапарт, либо прах не императора.
– Мне вообще кажется, что за всеми этими странными телодвижениями стоит Питон.
– Каа?
– Почти. Это прозвище Большого Босса.
– Вон оно как!.. То есть, можно сказать, что, перестав трудиться, ты стал из офисного бандерлога свободным человеком и теперь, на разгоне, хочешь сделать человека из виртуального персонажа?
– Ты мог бы не умничать?
– Я когда не умничаю, плохо думаю. Послушай, Кернило, а что мы, как тот принц Гамлет, страдаем, быть или не быть? Задай вопрос самому Наполеону. Он, может, и не знает, его ли прах в Доме Инвалидов, но уж точно в курсе, где помер.
– Это верно. Хотя как-то неудобно: «Ваше Величество, где вы умерли?»
Нелепо звучит.
– Да хоть лепо, хоть нелепо, мы ж для пользы дела. И, опять же, для пользы дела спроси у него, может быть, в Европе оставался какой-нибудь генный материал до его отъезда на остров Святой Елены?
– Я ищу. – Андрей вздохнул и открыл ноутбук – В любом случае все артефакты, датированные последними годами жизни императора, нас не устраивают.
– Оно конечно, но конкуренты об этом могут и не знать. Вернее, не принимать во внимание.
– Вот и флаг им в руки! Если что, я Наполеона предупрежу. Вряд ли прошлая смерть оставила у него приятные воспоминания.
– Давай. Ладно, я понесся работать. Ольге мой привет. Как она там?
– Говорит, что мы великовозрастные балбесы.
– Ты знаешь, может статься, твоя замечательная жена и права.
– Может, и права, но впервые в жизни у меня ощущение, что я делаю что-то стоящее.
– Угу, а после того, как в наши невинные шалости вмешался, буквально вполз, твой Питон, я чувствую себя прямо-таки защитником цивилизации.
– Только не забывай, что сам Большой Босс – это не просто порождение, это квинтэссенция нашей подзащитной цивилизации, а мы, по сути, пытаемся его подменить квинтэссенцией другой эпохи.
– И при этом первая старается взять под контроль вторую. Что они могут натворить вместе – одному Богу известно.
– Да, занятная тема. Сейчас и захотим мы отказаться, уже не получится. Разворошили муравейник. Так что тащить это дело до конца – наш крест.
– Только Ольге об этом не говори, а то она тебе этот крест так в грудину вобьёт, что и Красный Крест не поможет. И давай уже, просыпайся, к двенадцати на симпозиум.
Наполеон задумался, вспоминая долгие годы своей бурной жизни, пронёсшиеся, точно конно-егерский эскадрон в галопе. Вопрос юного Кёрнуа мог показаться бестактным, но он знал, что этот потомок малыша Огюста не стал бы попусту бередить раны, и, значит, имелись веские основания спрашивать. Пряди волос… сколько дам тайно покупали их у придворного куафера и носили в ладанках на груди… Где теперь пламенные поклонницы? Где их юная прелесть?
Память возвращала из небытия лишь троих: Жозефину – страстную и бесшабашную, обжигающую, как южный ветер, нежную и кроткую Марию Валевскую, прелестнее которой не видел свет, и австрийскую принцессу Марию-Луизу, довольно красивую, но пресную, словно церковные облатки.
И полька, и австриячка родили ему сыновей, но Орлёнок умер совсем юным, да и молодой граф Александр Валевский после безрадостного визита Марии на Эльбу предпочёл бы стереть всякую память о великой любви своей матушки. Что же до пролитой крови – кто считал её по каплям? Он не раз бывал ранен, но порой эти досадные неприятности даже не заставляли его покинуть седло.
Впрочем, когда на Аркольском мосту, вырвав знамя из рук знаменосца, он бросился вперёд, ведя за собой гренадеров, и шрапнель пробила ему ногу, падение и плен казались неизбежными. Но секунда – и адъютант Франсуа Мондидье бросился к нему, подхватил, закрыв телом, подставил генералу плечо, став живым костылём. Еще мгновение, и его доблестные воины были на другом берегу. Ещё минута, и сломленный враг обратился в паническое бегство! И лишь тогда израненный Франсуа без сознания рухнул наземь.
Потом в палатке лекаря этот шестнадцатилетний лейтенант буквально выхватил из рук походного эскулапа миску с кровью своего генерала и вылил её в пустую склянку, заявив, что кровь столь великого человека священна, её нельзя выплескивать на землю, точно пойло для собак. Тогда этот мальчишеский порыв позабавил его, но теперь… Император помнил Мондидье уже полковником, у него точно были сыновья. Вполне может быть, что у кого-то из потомков Франсуа всё еще хранится та самая «реликвия». Ведь сохранился же в семье Кёрнуа пакет, адресованный Нею.
– Его звали Франсуа Мондидье, или, вернее, де Мондидье, – резюмировал Наполеон, и эти слова сами собой появились на мониторе Андрея. – Он был родом из Гренобля. Мондидье – старинный дворянский род, и если он не пресёкся, то потомков Франсуа будет нетрудно отыскать.
Зал был переполнен, последний день симпозиума подходил к концу, и все прения в кулуарах, то есть в курилке и кафе, сошли на нет сами собой. Как писал великий русский поэт: «Все ждали третий день». Исполнительный директор фонда – грациозная, как лань, и манящая, как полное собрание Оскаров, взошла на сцену и подошла к микрофону. Учёные мужи и не менее учёные жёны замерли с лёгким трепетом, ожидая, когда «хозяйка бала» с завлекательными васильковыми глазами вскроет плотный конверт, демонстративно сжимаемый в тонких пальцах. Этот самый конверт, который она держала перед грудью, вздымавшейся, в честь торжественности момента, в глубоком декольте, настолько притягивал внимание, что отвлекал мужчин от внешности госпожи директора. Наконец Алла Аркадьевна картинным жестом извлекла драгоценную записку из бумажного футляра и начала называть имена счастливчиков, которым фонд выделил финансовую помощь для продолжения их ценнейших научных изысканий.
Андрей поглядел на доктора Шнайдера. Всего пятнадцать минут назад он обещал учёному полную оплату всех необходимых исследований и дальнейших «мероприятий», но было видно, как тот, сцепив в замок пальцы, постукивает ими по колену, покусывает губу, смешно топорща бороду. Когда прозвучала первая фамилия, доктор Шнайдер едва не взвился с кресла, должно быть, желая заявить во всеуслышание, что исследования коллеги – сущий бред, позавчерашний день и мракобесие, достойное инквизиции. Он наклонился было к Андрею, чтобы поделиться своим возмущением, но тут мелодичный голос исполнительного директора нежно проворковал:
– Самюэль Шнайдер, Нёвшатель, Швейцария, Лаборатория нового человека «Хомо Новус».
Док принялся одновременно пожимать руку Андрею, посылать воздушные поцелуи Алле Аркадьевне и пробираться к выходу, норовя сдвинуть с места наглухо привинченные кресла. Андрей потряс ладонь учёного, чувствую кожей золотой перстень с имперским орлом на его указательном пальце.
В отличие от швейцарца, о результате симпозиума Кернёв знал ещё позавчера. Не сказать, чтобы его радовало подобное совпадение предпочтений Питона с его собственными. Он даже предпринял лихорадочные попытки найти другого исполнителя, однако ничуть в том не преуспел. Как образно заметил Димка: «Коня на переправе можно сменить только на осла. Гении – порода редкая».
– Пойми, – наливая горячий чай из термоса, втолковывал он другу, – твой Питон уже окольцевал нас плотно, как бабушкин шарф. Можешь не сомневаться, если мы с дела не спрыгнем, он нас в покое не оставит. Рано или поздно придётся столкнуться нос к носу.
– Не нужен мне его нос, – буркнул тогда Андрей.
– Бог с тобой. Да кому же он нужен? Но ты мысли позитивно. Пусть твой шеф и останется с носом.
Кернёв хмыкнул:
– Если бы…
– Не желай зла ближнему своему. Ну, хочет человек принести пользу науке, что нам ему – палки в колеса вставлять? Ты видел, какие у него колеса? Чё-нибудь придумаем.
– Придумаем, придумаем, – глядя, как счастливый док припадает к руке Аллочки, под нос себе пробормотал Кернёв.
«Знаю я условия этих грантов. Алла Аркадьевна их вчера сама любезно озвучила, когда я её с Сэмми познакомил. Это, мол, жест доброй воли и, быть может, лишь начало большого сотрудничества, мы рассматриваем варианты долгосрочного финансирования исследований, бла-бла-бла, бла-бла-бла». В сухом остатке всё сводится к одной неприятной детали: для проверки целевого использования средств фонд имеет право полного и всестороннего контроля на любом этапе исследований.
Поцелуи Шнайдера добрались уже почти до локтя исполнительного директора, и Аллочка сконфуженно пыталась выдернуть руку из клешней Сэмми, уже изрядно накатившего мартеля в ожидании церемонии оглашения победителей.
«Значит, предстоит столкнуться с Питоном нос к носу…»
Кожан остановил арендованную «Мазду» у высокой кованой ограды коттеджа. Расположенный в глубине запущенного английского парка дом с башенкой был выстроен в чопорном викторианском стиле, должно быть, как раз во времена Золотой лихорадки в Австралии. Сейчас он принадлежал известному художнику Артемизу де Мондидье, чьи изысканные пейзажи и полные чувственности женские портреты снискали ему славу австралийского Мане. Здесь, в Мельбурне, он жил затворником, выделяя раз в неделю три часа для тех, кто желал приобрести его полотна. Подойдя к переговорному устройству на калитке, ведущей в парк, Андрей нажал кнопку:
– Мистер Кернёв к господину де Мондидье. Назначено.
Замок тихо загудел, отодвигая ряд скрытых засовов. Калитка отворилась.
– Ничё так мужик обустроился, – отхлебывая из бутылки колу и глядя по сторонам, подытожил Кожан. – Я тут, пожалуй, воздухом подышу, по саду погуляю, так сказать, приобщусь к творческой атмосфере, а ты уж сам убеди маэстро, что сдавать кровь – это не страшно. Вон, на втором этаже, в башне, видишь окно приоткрытое – это как раз его кабинет.
– Откуда ты знаешь?
– Ну, я тут навёл кое-какие справки. Или ты думаешь, что я бездельничал все те полдня, что мы в Мельбурне?
– Тогда, может, со мной пойдёшь, раз ты у нас ходячий путеводитель?
– Не, лучше тут останусь. Во-первых, если я буду маячить у тебя за спиной, нас опять примут за русскую мафию. Ты один вон умудрился Шнайдера напугать. А во-вторых, ты вдохни. Какое благорастворение воздухов, аромат магнолий и океана!
– «Магнолия» – это отель, в котором мы остановились, а так ею здесь не пахнет.
– Да по барабану. С моим рихтованным носом пахнет только нашатырный спирт, остальное благоухает.
Андрей подошёл к двери, вышколенный мажордом впустил его, поклонившись и поглядев искоса на широкоплечую фигуру Кожана.
– Сэр?
– Несомненно! А ты что подумал?
Мажордом безмолвствовал, в резиденцию его хозяина частенько приходили заказчики в сопровождении телохранителей, но ведь не всякого пса следует пускать в дом.
Артемиз де Мондидье сидел в глубоком кресле, покрытом шкурой белого медведя, и курил длинную сигару, стряхивая пепел в пустой бокал для мартини.
– Вы мистер Кернёв из Москвы, – вставая и протягивая посетителю тонкую аристократическую руку, произнёс живописец.
Рукопожатие было на удивление крепким, впрочем, висящие на стене рапиры намекали, что потомок наполеоновского адъютанта хорошо владеет не только красками и кистью.
– Именно так.
– Вы писали, что желаете обсудить со мной некое приобретение.
– Всё верно.
– Итак, что бы вы хотели? Пейзаж или портрет? Может быть, вы намерены заказать собственный портрет или чей-нибудь из родных и близких? Но тут должен вас предупредить: очередь уже на три года вперёд.
– Я хотел бы обсудить несколько иное приобретение.
– Вот как? – брови на удлинённом холеном лице художника приподнялись. – Что же тогда? Мой дом? Или же мой мозг после смерти? Ничего этого я не продаю.
– Ну что вы, ваш мозг пусть служит хозяину ещё долгие годы.
Мондидье усмехнулся:
– Тогда чем могу быть полезен?
– Мне стало известно, что у вас находится небольшой сосуд со следами высохшей крови Наполеона Бонапарта.
– Интересно узнать, откуда вам сие известно?
– Из мемуаров вашего деда. Вы его единственный внук. В той части воспоминаний, где вскользь описывается история древнего рода Мондидье, он упоминает полковника Франсуа де Мондидье, спасшего жизнь будущему императору французов на Аркольском мосту. С тех пор пузырёк с кровью передавался старшему в роду. Ваш отец его не продавал, я проверил.
– Вы даже проверили, – вновь усмехнулся Артемиз и произнёс голосом, не предвещавшим ничего хорошего: – Могу я предложить вам мартини?
– Нет, спасибо.
– А зря. Но откуда вы знаете, что кровь здесь, а не во Франции, или же не была безвозвратно утеряна во время гитлеровской оккупации?
– Ваш дед упоминал, что, опасаясь бедствий Первой мировой войны, от греха подальше переправил сосуд из своего имения в дом жены. Правда, он забыл упомянуть её имя, но мне не составило труда установить, кто была эта почтенная женщина и что жила она именно в этом замечательном особняке, как и её отец, и, полагаю, дед – губернатор провинции Виктория, лорд Грэнхилл.
– Браво! Браво! Вы провели серьёзную работу. Что ж, искомый сосуд действительно находится у меня.
– Я бы очень хотел приобрести его. Назовите вашу цену.
– Цена… – Артемиз де Мондидье плеснул мартини в один из стоявших перед ним бокалов и, чуть пригубив, вернул на стол. – Вы хорошо изучили историю моей семьи.
– Насколько это было возможно.
– Тогда, должно быть, знаете, что произошло после воспетого легендами подвига моего предка?
– Что вы имеете в виду?
– Как он закончил свой боевой путь?
– К сожалению, я не нашел об этом никаких сведений.
– Действительно, моя родня сего факта не любила вспоминать, а историкам как-то не было дела до такой мелочи. Иное дело подвиг, да ещё и бок о бок с самим императором… Оговорюсь сразу: мой предок не воевал в России. Он оставался в Испании в одной небольшой крепости, запирающей перевал через Пиренеи. Службу нёс честно и отважно, в роду Мондидье ещё с эпохи крестовых походов все служили честно и отважно. Вплоть до 1813 года крепость оставалась неприступной. А потом, когда самовлюблённый корсиканец сбежал от русских морозов, да-да, именно сбежал, этот коротышка всегда убегал без оглядки, оставляя на растерзание врагам своих генералов, едва лишь чувствовал, что враги припекают его толстые окорока – и в Египте, и в Испании, и там, у вас…
Но я отвлёкся. Как только он примчался в Париж, начал собирать новую армию, и очень скоро в распоряжении моего доблестного предка вместо восьмисот солдат и двух десятков пушек осталось всего двадцать человек и одно старенькое орудие. Конечно же, столь дивный военный манёвр не мог остаться незамеченным. В первую же ночь гверильясы
напали на беззащитную крепость, перебили остатки гарнизона, захватив в плен полковника Франсуа де Мондидье. Вы, должно быть, знаете, как испанцы поступали с пленными, особенно с пленными офицерами? Моего прапрадеда, дважды раненного в ту ночь, запрягли в повозку с военными трофеями и, погоняя кнутами, заставили тащить её в гору, а потом на месте, под молитвенное завывание тамошнего падре, возглавлявшего, кстати, отряд, с него сняли кожу живьём и бросили на корм зверью. Так и закончил свои дни великий герой, спасший Наполеона. Э вуаля!
Андрей молчал. Увидев это, Артемиз встал с кресла, подошёл к стене и отдёрнул занавес из чёрного шелка.
– Вот, поглядите. Когда мне становится тоскливо, я всегда смотрю на это полотно. Я писал его без малого семь лет и считаю, что это лучшее из моих творений.
Кернёв поглядел и вздрогнул. Холст был словно залит кровью. Она стояла, как река в паводке, и, казалось, вот-вот начнёт литься на пол из рамы. Посреди этого алого потока, отливая синеватой кожей, глядело мертвенно-бледное лицо Бонапарта. Глаза монстра неотступно следовали за зрителем, упорно, не отрывая взгляда. Зрачки были пусты, точно он смотрел, не видя, сквозь человека, как сквозь белёсый сгусток тумана. За спиной Наполеона полыхал огонь, охватывающий всю «бескровную» часть картины. Серый плащ императора и его треуголка просвечивали в крови и пламени, так что казалось, Бонапарт стоит по горло в багряном пузыристом омуте.
– Я назвал эту картину «Император в аду».
Кернёв мотнул головой, отводя глаза.
– Да, очень впечатляет.
– Рад, что вы поняли. А кровь… Вся эта традиция. Я действительно получил в наследство пузырёк, который вы ищете, – он нажал на кнопку, картина чуть отъехала в сторону, открывая дверцу сейфа, – от отца, а тот от деда и так далее, – живописец забегал пальцами по клавишам цифрового кода. – Я хранил его до сего дня. Почему хранил – даже не берусь сказать. Потому ли, что у нас в роду ценят традиции, а может, потому, что, глядя на эту побуревшую корку на стекле, мне было отрадно думать, что этот мерзавец тоже страдал.
– И вот теперь приходите вы. – Художник вытащил склянку и, глядя на нее, прошёл мимо Андрея к приоткрытому окну. – Не знаю, зачем вам нужна эта кровь, какую чёрную мессу вы задумали служить. Будете ли вы проклинать Наполеона на вашем Бородинском поле или же благословлять этим сосудом новых безумцев, жаждущих власти над миром, но я не хочу в этом участвовать. Конечно, мне ничего не стоит отказать вам. Но следом придёт ещё кто-нибудь. А может, и не придёт вовсе, а влезет ночью, готовый убить и ограбить… Моя семья достаточно пострадала от гордыни проклятого корсиканца. И я, Артемиз де Мондидье, в чьих жилах течёт кровь великого Гуго де Пайена, сира де Мондидье, не желаю продолжать нелепый фарс! Моё творчество не должно подвергаться опасности из-за всяких нелепых бредней. Этому следует положить конец!
Он распахнул окно и швырнул стекляшку на камни двора.
Весь обратный пусть в гостиницу Кернёв молчал, оглушённый.
– Кернило, – заговорил друг детства, въезжая на парковку отеля, – я так понимаю, что вдохновенное творчество Артемиза Ангерановича произвело на тебя такое неизгладимое впечатление, что ты не хочешь даже обсудить наши дальнейшие планы?
– Какие тут могут быть планы? – едва слышно выдавил Кернёв.
– Ну как, вылетаем ли мы на встречу с доком Шнайдером прямо сегодня или до отлёта посещаем достопримечательности Мельбурна?
– Ты издеваешься?
– Ни в малейшей степени. – Он покачал головой, доставая из кармана сосуд с засохшей кровью. – Месье де Мондидье уступил нам своё имущество добровольно и бесплатно.
– Но я же слышал звон!
– Ну да, я как увидел летящий по небу артефакт, так бутылку с колой и уронил. Зато эту поймал.
– Да ты!.. Да ты!..
– Ну, всё, сейчас опять посыплются обвинения в манипуляторстве, в том, что я всё подстроил, буквально художника уговорил нанести удар по твоему утончённому ранимому сознанию. Результат налицо – ну и слава богу.
– Но как ты догадался?
– Честно говоря, это была не догадка, а предположение. – Кожан припарковал машину и открыл дверцу. – Сам посуди, вариантов немного. Либо художник тебе откажет, либо не откажет, но это в случае, если мы имеем дело с нормальным, вменяемым человеком. Художники к этой категории не относятся. Они это… аффектированные личности, мозги у них априори набекрень. Поэтому у него может появиться ещё один вариант действий. Он захочет уничтожить реликвию. Вопрос – как? Уничтожить тоже можно по-разному. Нормальный человек, недолго думая, перечислит десяток распространённых в быту, но совершенно неэффектных способов, но в этих-то мозгах сплошная достоевщина. Помнишь, там ещё одна мадемуазель печку деньгами топила.
– Да, Настасья Филипповна в «Идиоте».
– Не важно, хоть в «Умнике». Нас интересует образ мышления. Кидать флакон в камин не по погоде, а стало быть, что? Правильно. Открытое настежь окно, тоже очень картинно, а художники мыслят образами. Вот ты, мой друг, в душе, наверное, тоже художник. А по делу, так разбитая бутылка с засохшей кровью императора нам, в принципе, тоже вполне бы подошла. На, держи! – Он протянул Кернёву драгоценный сосуд. – Но, признаю, с целым иметь дело приятнее. Так что успокойся, и давай решать, летим мы сегодня или всё же поглядим Мельбурн. Я, кстати, думаю, что Ольга склонится ко второму варианту.
Ольга красила ногти. После многочасового перелёта из Москвы в Мельбурн, который язвительный Кожан назвал «скачкой блохи по глобусу», день, проведённый здесь, на берегу Тихого океана, казался ей слишком коротким отдыхом для того, чтобы пускаться в обратный путь. Она была недовольна и потому молчалива. Лишь изредка, едва ли не клещами, из неё удавалось вытянуть едкую фразу, что не иначе как пантеон богов пополнился новыми персонажами – богом Упёртости и богом Самоуверенности.
– Оль, ну чё ты завелась? – благожелательно улыбаясь, пытался урезонить её Кожан, пропуская мимо ушей очередную гневную тираду жены друга. – Всё учтено могучим ураганом. Ты себе нафантазировала страхов и ужасов и теперь шугаешься от них, как параноик от собственной тени.
– Это ты меня считаешь сумасшедшей?! – взвилась Ольга. – Это я ничего не понимаю, ну, прямо от сохи! Смычка хутора с Олимпом! Ну, барин, ты уж прости девку глупую, что я об пол головой не стучу при вашем приближении. Кто вам ещё правду скажет?! Уж не обессудьте, если она глаза колет.
– Не надо так, Олюшка, – пытался урезонить супругу Андрей.
– Да нет, чего там, пусть доктор расскажет о садистских наклонностях правды…
– Перестаньте вы оба, – нахмурился Кернёв. – В конце концов, вспомните, что Наполеон был не только императором и полководцем. Он был человеком. Неплохим, между прочим, человеком. Жену любил, сына обожал.
– Сыновей, – поправил Кожухов. – И жён. И не всегда своих.
– Отстань ты со своими шутками! Да, он был человек, и ничто человеческое ему не было чуждо. Но если сейчас начать вспоминать примеры его доброты, великодушия, его мудрости…
– То, если решили лететь сегодня, на самолет мы опоздаем, как пить дать, – не удержался от комментария Дмитрий. – Ты, кстати, не забудь флакон из сейфа достать.
– Не забуду. – Андрей открыл железную дверцу и переставил драгоценную реликвию на стол. – Оль, будь другом, упакуй, пожалуйста, поаккуратней, потом в коробку уложим.
Женщина недовольно фыркнула.
– Ну ладно, хорошо, я сам упакую.
В этот миг колокольный звон, отгоняющий злых духов от телефона Кожухова, недвусмысленно возвестил о вызове.
– У аппарата, – отозвался Дмитрий. – Да, сейчас приду. Не скучайте тут, не передеритесь, я на ресепшен схожу, кое-что улажу и вернусь. Адиос, мои дорогие амигос.
Он вышел, как всегда ступая пружинисто и мягко, словно тигр, вышедший на охоту.
– Балабол, – недовольно проворчала Кернёва.
– Ну, зачем ты так? Ты же знаешь, мы для него практически семья.
Доктор Оля с чувством сказала «пффф», отвернулась и стала аккуратно раскрашивать ноготь.
Андрей немного постоял, вздохнул и начал укладывать вещи.
В дверь постучали.
– О, вот и Кожан. – Кернёв отвлекся от чемодана, провёл карточкой по электронному замку и буквально влетел в коридор, отделяющий вход от комнаты. За ним уверенным хозяйским шагом вошел начальник службы безопасности концерна. За спиной ретивого помощника стояли Питон и пара здоровенных детинушек-телохранителей, заслонивших собой весь проход.
– Добрый день, Андрей Павлович, – поздоровался Большой Босс. – Не возражаете, если я войду?
– Возражаю.
– Это вы зря.
Начальник службы безопасности лёгким движением втолкнул Кернёва в комнату, давая дорогу Большому Боссу.
– Мы поговорим, раз уж я прилетел в такую даль. Заметьте, мог бы просто прислать этих дуболомов. Но я ценю вас, как человека делового и энергичного и, что приятнее всего, разумного. Поэтому и разговаривать будем разумно и по-деловому. Итак, для вас не секрет, я знаю, что вы намерены предпринять и для чего искали специалиста по клонированию и генной инженерии. Ваш друг замечательно ловок, и, полагаю, ему мы тоже сделаем хорошее предложение, я умею ценить кадры. Но пока – вы. Рекомендую закончить всю эту высокохудожественную самодеятельность и вернуться в концерн. После успешного завершения нашего грандиозного замысла мне в любом случае понадобится сотрудник, который сможет находить общий язык с Наполеоном. Станет, как бы это выразиться, его тенью. Несомненно, ваш труд будет щедро оплачен, но, оговорюсь сразу, здесь уже не благотворительность, а трезвый финансовый расчет. На каждый вложенный рубль я надеюсь получить немалые дивиденды, и вы, как грамотный аналитик, в этом мне поможете.
– А если нет?
– Вы уверены, что хотите знать ответ на этот вопрос?
Дверь за спиной Большого Босса отворилась.
– Знать, во время разговора он стоял позадь забора, – послышался насмешливый голос Кожухова. Развернувшиеся телохранители напряглись. – Не-не, ребята, не стоит портить имидж русских туристов, у меня там, в коридоре, десять бойцов… Давайте продолжим наши переговоры.
– Так. – Большой Босс метнул гневный взгляд на начальника службы безопасности.
– Вы о своих не беспокойтесь, – обнадёжил Кожан. – Они в моем номере отдыхают. С ними всё будет хорошо… к утру.
– Значит, вот как… – Питон поджал губы. – Ладно, поговорим иначе. – Он открыл папку, которую до того держал в руках. – Итак, вы не желаете сотрудничать. В таком случае можете считать, что у вас началась чёрная полоса в жизни. Вот это – фотографии и записи по вашим, так сказать, археологическим раскопкам. Полюбопытствуйте. Фотографии замечательные, здесь можно видеть и лица, и материальные ценности, столь неосмотрительно скрытые вами от правительства Белоруссии. Вот здесь, специально для вас, Дмитрий Алексеевич, трогательная история об афере с контрабандными ценностями, якобы наследством умершей госпожи Басмановой. Очень забавная история, я вам скажу. А вот и ещё одна неприятная страница вашего дела – организация запрещённых опытов по клонированию человека. Думаю, суду даже не стоит знать, какого именно человека. Поверьте, мои юристы представят вас такими злодеями, что мамаши начнут вами пугать детей вместо деда Бабая.
– Очень содержательно, – похвалил Кожухов. – О, а это снимки из космоса. Круто! Вы и впрямь серьёзно подготовились.
– Можете не сомневаться, вполне серьёзно.
– Да я и не сомневаюсь. Можно я себе такую фотку возьму? Вид на Дмитрия Кожухова с орбиты Земли. Мегакруто!
– Бесполезно делать хорошую мину при плохой игре. Умейте достойно проигрывать. У вас особо нет выбора. Итак, мои условия. Пузырёк, который вы похитили из особняка Артемиза де Мондидье, против этой папки.
– А как же тень Наполеона? – отозвался Кернёв. – Ведь вам нужен кто-то…
– Спасибо за заботу, – хищно улыбнулся Питон, и в глазах его вспыхнуло знакомое пламя. – У меня есть кому занять это место. Прямо скажем, человек не столь квалифицированный, как вы, но, в конце концов, мне нужна тень – не более того. Итак, ваше решение. И не заставляйте меня обрисовать ещё более мрачные перспективы для всех вас.
– Подумать только, – подала голос Ольга, – какие страсти, столько пафоса и ненависти. Этот коротышка-император ещё даже не вернулся в этот мир, а все уже с ума посходили…
Взгляды обратились на женщину. Она сидела у стола, уставленного маникюрными принадлежностями, и крутила в руках небольшую склянку антикварного вида.
– Конечно, мы всё отдадим. Она нужна вам – пожалуйста. – Доктор Оля подхватила едва накрытый пробкой флакон с жидкостью для снятия лака и недрогнувшей рукой врача вылила его содержимое в зажатую в кулаке бутылочку. – Всё, и даже больше. – Она встряхнула сосуд. – Завернуть или так возьмете?
– Вы, вы, вы… да вы ещё не знаете!.. – неожиданно для себя заорал Большой Босс и, оттолкнув Кожухова, бросился к двери.
– Я так не оставлю! – вслед ему крикнул Дмитрий. – Ну вот, ушёл, не попрощался. Парни! – Хозяин охранного агентства выглянул в коридор. – Помашите дяде ручкой от входа в гостиницу.
– Оля, – оглушённо прошептал Кернёв, – но как же ты могла, ведь это же…
– Да, Оля, как же ты могла? – вторил ему Кожан. – Ведь это была другая колба, или мне показалось?
Ольга метнула на друга семьи гневный взгляд.
– В кои-то веки мог бы и не заметить! – с недовольным видом доктор Оля извлекла из ящичка стола и поставила перед мужем заветный флакон. – Ловкость рук, и никакого мошенничества.
– Как же! – оскалился в плотоядной ухмылке Дмитрий. – Я ж её ловил, баюкал, как родную. У нас с ней это… буквально духовная связь! Подменить хотела?
– Хотела, – буркнула Ольга – обидно, что не удалось. Это вы тут цивилизацию спасаете, а я семью и тебя вон, остолопа. Только с бутылкой не угадала. Откуда только этот флакон в хирургической палатке взялся? Я всю литературу по наполеоновскому медицинскому снаряжению проштудировала, все аукционы обшарила. И заметьте, если бы не я, бог весть что со всеми нами было.
– Оль, ты только не обижайся, так эффектно, конечно, не было бы, но в принципе… Андрей, ты тоже сядь.
– Дим, что такое?
– Понимаете, всей этой папке грош цена в базарный день. Видишь ли, я ещё до того, как мы отправились за кладом, переговорил по нашему делу с твоим отцом, а он, естественно, с Леонидом Тарасовичем, благо тот ещё не на пенсии.
– Да как ты мог?!
– Андрюш, ну не суетись. Как я мог… Надо же мне было обезопасить вас, себя, в конце концов, да и всю нашу цивилизацию, потому как Наполеон – это, конечно, круто, но без присмотра его оставлять нельзя. Опять же, ты бы видел, как вытянулось лицо дока Шнайдера, когда я объяснил ему на таможне, что фонд «Панацея» – и есть русская мафия, что они готовятся использовать его разработки для изготовления неуязвимых убийц, буквально киборгов, и только мы, по-настоящему честные…
– Мы?
– Интерпол и сотрудничающее с нами ФСБ, спасём его от нависшей угрозы. Так что сейчас лаборатория Нёвшателя – это так, приманка для мафии, а основное, так сказать, производство располагается на острове в Средиземном море.
– На Корсике?
– Андрей, уймись. Арендовать Корсику у нас денег не хватит. Небольшой островок, принадлежащий Греции. Мы там якобы возводим развлекательный центр. Так что вот как-то так, друзья мои. А сейчас, – он посмотрел на часы, – пора собираться на самолёт.
(Три года спустя)
Он стоял, опустив голову и сложив руки на груди, смотрел, как перекатываются пенные волны через гряду подводных скал, отделяющих его остров от безбрежной морской шири. Быть может, об эти острые, словно зубы дракона, скалы тысячи лет назад разбился корабль хитроумного Одиссея, обрекая его на тяжёлые многолетние странствия по пути домой. Многие беды выпали герою слепого Гомера, но он, император, начав путь на Корсике, прошёл больше, куда больше! Ни один из живущих сегодня или живших когда-либо не может сравниться с ним. Никому еще не удавалось вырваться в жизнь из мрачного царства теней.
Уже без малого три тысячи бойцов готовы стать под императорское знамя и идти за своим кумиром, точно за поправшим смерть сыном Божьим. Тогда, давным-давно, на Эльбе, его войско было значительно меньше. Правда, тогда за его спиной стояла испытанная Старая Гвардия, а теперь – невесть кто, но и из этого молодняка он выкует неодолимый меч своих побед. Времени будет много, невиданный подвиг свершён, а остальные ещё впереди!
«Он сделал это!» – рокотала залитая пламенем бездна. Гулом наполнилась преисподняя, точно вдруг грянули колокола в обители Врага рода человеческого.
– Он сделал это, – безучастно повторил вождь падших ангелов. – Ему удалось. Что ж, посмотрим, как скоро он запросится обратно или как скоро запросятся сюда все остальные!
