Когда Герт вошёл в спальню и включил лампу, Артур покоился на постели в той же позе. Покоился, да; правильное слово. Лежащий навзничь и бледный, он выглядел, как на койке в камере пыток, когда Герт приказал дать ему передохнуть, приостановил допрос и даже укрыл истерзанное тело простыней. В душе опять поднялись стыд и горечь, но миска свежей крови на ладони помогла справиться с чувством вины.

Сейчас я помогу ему, я исправлю, что сделал.

Он поставил миску на стол, положил нож рядом и коснулся щеки спящего.

— Артур?

Волшебник вздохнул глубже и продолжал спать. Герт взял подушки с другой стороны кровати, приподнял Артура и подложил их ему под плечи. Тот проснулся.

— От тебя пахнет кровью, — сказал он.

Герт молча сел рядом, взял миску и разрезал плёнку ножом. Кровь в сосуде чуть-чуть колыхалась — рука у него дрожала. Он поднёс миску к губам Артура и сказал.

— Пей. Я всё сделал как надо.

Мгновение Артур молчал, а потом окунул в кровь палец и положил на язык. Закрыл глаза. Герт почувствовал, как из миски в его руках уходит тепло, посмотрел на кровь и увидел, что она сворачивается на глазах. Артур больше не касался содержимого миски, он «вампирствовал» совсем не так, как гласила молва, но через полминуты кровь стала будто варёной. Миска была совсем холодна, Герт чувствовал, что оттуда что-то ушло вместе со свежестью и теплом — видно, здоровье, энергия. Или жизнь.

Всё это перешло к Артуру. Маг поднял руку, отвёл миску в сторону и посмотрел на Герта. Движения были уверенные, точные, глаза холодны и остры. Настоящий Артур.

— Кого это ты для меня убил?

— Неважно, — ответил Герт. — …Человека. Невинного человека.

— Вижу, что не козу, малыш.

Артур взял миску из его руки, поставил на стол и опять повернулся к Герту. Взгляд завораживал, манил. Артур плавно подтянул ноги, приподнялся на кровати, встал во весь рост. Плед упал. Артур с наслаждением потянулся. Движения и линии тела теперь, казалось, принадлежали юноше, лицо стало молодым и лучилось спокойной силой. Поражённый и восхищённый, Герт откинулся назад, чтобы лучше его видеть. Артур смотрел на него сверху вниз, будто с какой-то башни на землю. Потом снял рубашку. Герту почудилось, что от его головы и плеч исходит сияние, слабое, но — вот оно. Нимб Артура Ремингтона, который особо упоротые патриоты пририсовывали к фотографиям, действительно существовал. Герт понял, что улыбается во весь рот, по-идиотски, как дитя. Артур чуть приподнял бровь, наметил улыбку и поманил его пальцем.

Герт встал на колени и приник к нему, как к святыне. Артур гладил его по голове, Герт целовал его руки, живот, всё тело. В том, что они делали, на этот раз не было ничего низкого, Герт ощущал куда больше, чем страсть и похоть — любовь, желание несравненно более сильное, всеобъемлющее и жертвенное. Артур опустился на подушки, и Герт снова начал ласкать его ртом, делая всё для него, не для себя. Стоны Артура, ощущение его руки на голове, в волосах — это было наградой, небесной музыкой, сладостной лаской. Герт заслуживал мести, ужасной кары — а получил отблеск рая. Как только я мог поднять руку — хоть слово! — на этого прекрасного, великодушного, святого человека?!

На язык ему излилось семя, и Герт проглотил его, не ощущая ни малейшего отторжения. Он желал причаститься Артура Ремингтона как можно больше.

Потом он расстегнул штаны и ласкал себя под взглядом Артура, и этот взгляд бледно-голубых глаз вознаграждал его больше прикосновений любого другого партнёра. Потом Артур велел ему раздеться и жестом скомандовал: повернись.

Герт радостно подчинился. Он не испытал заслуженной боли — ну, может, совсем немного, и это добавило остроты. В руках Артура он снова был слаб, как больной, только болезнь была сладкой. Артур же был нежен, заботлив и строг к нему, как всегда.